Источник света

Кожа Малфоя была теплой, а пальцы Гермионы — ледяными от паники. Повинуясь каким-то безусловным рефлексам, выработанным за годы целительства, они легли точно в то место, где прощупывался пульс. Она затаила дыхание, ощущая под ними ритмичные удары. Образ Пожирателя дал трещину. За жестоким фасадом и слоями брони, сотканной из абсолютной черноты, билось обычное человеческое сердце. Оно разносило по венам кровь, а не расплавленную тьму; билось с той же скоростью, что и ее собственное; могло ускорять и замедлять свои удары в зависимости от того, в каком состоянии он находится. Грейнджер вдохнула воздух, ставший вдруг тяжелым и тягучим, словно насыщенным каплями смолы. Удивительно, как под взглядом, который ощущался, будто по коже водили кусочком таявшего льда, оно не срывалось с губ облачками пара. Малфой — человек. Вот так новости. И прямо сейчас этот человек, анатомически абсолютно такой же, как любой другой, мог прикончить невинное дитя, чтобы тот не посмел поднять шум, невыгодный для него. Она заставила себя поднять голову и посмотреть ему в лицо. Малфой даже не открыл рот, однако недовольство в его взгляде было громче любых слов. Гермионе определенно не стоило так вторгаться в его личные границы, но разве она могла иначе? Больше всего хотелось отдернуть руку и отойти на безопасное расстояние, но девушка не могла струсить. Только не сейчас, когда рядом существо еще слабее, чем она сама, кто-то, нуждавшийся в ее защите. Это вопреки всему придавало сил и смелости. Малфой медленно разжал ее скрюченные будто судорогой пальцы, не отрывая взгляда от побелевшего лица с закушенными губами. Взгляда внимательного и сурового, словно он без заклинаний пытался прочесть, что у нее на уме. Рука Гермионы безвольно повисла вдоль тела, однако отчаяние в ее глазах говорило больше, чем любые слова или действия, которые она могла бы предпринять. Малфой перевел глаза на мальчика. Тот стоял в двух шагах от них — такой беззащитный, как казалось Грейнджер, — и переводил не по-возрасту серьезный взгляд с нее на него и обратно, словно следил за ходом их безмолвного диалога. Он подошел и присел перед ребенком на колено, чтобы оказаться на одном уровне. Это было странно и страшно — наблюдать его плавные, спокойные движения и все равно видеть в них угрозу. Несколько гулких ударов сердца Грейнджер провела в тревожном ожидании, в то время как сам мальчишка был совершенно спокоен и открыто разглядывал лицо Малфоя. Даже в тусклом свете было видно, как сияют любопытством его глаза. Это причиняло девушке боль. Наверное, в этом и крылась прелесть детства — в отсутствии ожидания подвоха. Когда ты еще не успел набить собственные шишки, можешь себе позволить познавать окружающий мир, не опасаясь шлепка по протянутым к нему рукам. Пятилетний ребенок не способен осознать, что такое страх смерти. А вот Грейнджер знала об этом все. — Разве ты не должен быть вместе со всеми? — неожиданно мягко спросил Малфой, однако она легко могла различить напряжение в его голосе. Гермиона встретилась взглядом с ребенком и попыталась улыбнуться, однако улыбка так и мерцала, грозя превратиться в гримасу. Ей стоило огромных усилий сохранять спокойствие, чтобы не пугать его. — Нет, я должен быть здесь, — он качнул головой и решительно сверкнул глазами, однако больше не произнес ни слова. Парень вздохнул (страдальчески, как показалось Грейнджер) и попробовал зайти с другой стороны: — Не подскажешь, где я могу найти сову? Мне нужно отправить письмо. — Здесь не пользуются совами из-за бурь, — сказал мальчик, склонив голову к плечу. Своим видом он напомнил Грейнджер всклоченного птенчика, однако взглядом больше походил на мудрую сову — смотрел в самую суть, так, словно ему известно гораздо больше, чем любому ребенку его возраста. Впрочем, на своем жизненном пути Гермиона не так уж часто сталкивалась с детьми, поэтому ей могло просто показаться под действием момента. — Неужели? — голос Малфоя начал звучать нетерпеливо, и это не обрадовало Грейнджер. — Их крылья слишком маленькие, чтобы совладать с ветром, — важно пожал плечами он с таким выражением лица, словно не понимал, как можно не знать таких очевидных вещей. — Каждый достоин заботы и понимания. Так говорит моя мама. — Твоя мама, вероятно, из тех людей, кто считает, что все люди хорошие, если их понять? — с издевательским интересом спросил парень. Запас его милосердия слишком быстро подходил к концу. Сын жреца в силу возраста не уловил сарказма и простодушно кивнул, однако шестое чувство подсказывало Гермионе, что вести диалог с детьми нужно не так. — Какое счастье, что вы живете в такой глуши. Здесь можно позволить себе быть беспечным, но реальный мир — жестокое и опасное место. «Зачем ты его пугаешь? Что станешь делать, если он заорет?» — хотелось прокричать Малфою прямо в ухо и хорошенько встряхнуть его, однако за такое он мог бросить ее своим гончим на съедение или чего похуже. Грейнджер не выдержала: сделала несколько шагов и присела перед ребенком на корточки. Поскольку Малфой даже не взглянул в ее сторону, девушка сочла отсутствие реакции за молчаливое согласие на ее действия. — Здорово! — с нарочитым восхищением в голосе проговорила она. Так ведь общаются с детьми? — Здесь и правда тяжелые и опасные погодные условия, поэтому птицы могли бы пострадать. Я читала, что в горах используют беркутов, но они не такие послушные, как совы. Гермиона четко осознавала, какую чушь несет, но продолжала болтать. Мерлин, ей нужно просто внушить мальчику, что ему привиделось. В таком возрасте он еще мог поверить, что они просто два монстра, выбравшихся из-под его кровати, и заползут обратно, если никому о них не рассказывать. Наверное. Она не была уверена. — Холодно. И скучно, — согласился мальчик, смотря на нее ясным взглядом. — И все же.. как вы поддерживаете связь с внешним миром? — спросила она, незаметно направляя разговор в нужное Малфою русло, ведь он хотел отправить письмо. — В горах обычно используют Патронусы, а посылки порой переносят беркуты, но с ними и правда тяжело найти общий язык, — блеснул знаниями ребенок, а в следующий момент его глаза ярко вспыхнули — мальчик переключился легко, по щелчку, как и все дети в его возрасте: — Знаешь, какой Патронус у моего папы? — спросил он и, явно не нуждаясь в ее ответе, воскликнул с торжествующим видом: — Дракон! Мальчик смотрел на нее как-то по-особенному хитро, словно ведущий телевикторины, которую так любила бабушка Грейнджер, давший игрокам отличную подсказку. Он даже чуть приоткрыл рот, словно готовился вскричать «бинго!» после правильного ответа. — О, правда? — решила подыграть девушка. — Это как-то связано с местом, где мы находимся? — Что? — растерянно заморгал ребенок и нахмурился, словно вовсе не такой реакции ожидал, а Гермиона ощутила укол необъяснимой вины прямо в сердце. — Нет, не связано. Он просто.. очень сильный волшебник, — подумав, нашелся он. — Дракон такой большой, что может закрыть своими крыльями целое небо, — не удержался от хвастовства мальчик, раскинув руки в стороны. Грейнджер знала, что яркость и величина Патронуса никак не отражают магический потенциал волшебника, скорее его внутренний мир, но все же мягко проговорила: — Ты наверняка очень гордишься им. — Очень сильно. А еще он появился только после моего рождения, — задыхаясь от эмоций, продолжил мальчик, глядя на нее со странной смесью разочарования и чего-то искренне-теплого на лице. — Я его лучшее воспоминание, представляе.. шь? Грейнджер кивнула, действительно тронутая его словами, но еще удивленная таким резким переходом на «ты». Для создания Патронуса требовались две вещи: концентрация и минимум один счастливый эпизод из памяти. Обычно и того, и другого к совершеннолетию было в достатке у каждого волшебника. Видимо, у жреца была тяжелая жизнь. — Это очень трогательно, — поддержала она диалог, затылком ощущая недовольство Малфоя. — А мой Патронус — выдра. Не так величественно, но.. — Я знаю, — внезапно оборвал ее мальчик тоном более высоким и дребезжащим. Он шмыгнул носом и немного выпятил вперед нижнюю губу, словно планировал заплакать, и в сердце Гермионы разливалось что-то неприятное, страшно болезненное от воспоминаний, которые она не помнила. — Я знаю о тебе.. все. Грейнджер поняла, что больше не слышит тиканья волшебных часов на первом этаже, порывов ветра за окном и даже своего дыхания. Ничего. Словно кто-то отключил все звуки. Гермиона вдруг ощутила себя крошечной точкой, не имеющей никакого значения для пространства. Она едва помнила, как дышать, в замедленной съемке наблюдая за тем, как копится влага в уголках серых глаз. Девушка не видела ничего вокруг, только осколки серебра в глубине черных радужек: мерцание будто шло из самой их глубины, прорываясь наружу сквозь неровные трещины. Он моргнул, чтобы избавиться от пелены; вероятно, Гермиона тоже моргнула. Потому что в следующий момент все словно переменилось и пришло в движение. Мир вспыхнул ярким светом и на мгновение ослепил ее. Грейнджер вскрикнула, отпрянув, и попыталась прикрыть лицо ладонями, защищаясь от ударной волны. Послышался ужасающий грохот, и на нее дохнуло беспощадным ледяным ветром — поток воздуха хлестнул по щекам с такой силой, что должен был оставить на коже царапины. Мысли проносились по сознанию с невероятной скоростью и тут же исчезали, погребенные под лавиной паники. — Малфой? — выкрикнула она в пустоту перед собой, отчаянно моргая. Боль в глазах от вспышки была страшная — по щекам Гермионы даже заструились слезы. — Малфой! На них напал жрец? Не может быть, чтобы Малфой не заметил его приближения. Отсутствие возможности видеть обостряло все остальные инстинкты до предела, оттого тишина давила на перепонки еще сильнее. Чего-то не хватало. Мальчик. Почему он не плачет? Он должен был испугаться взрыва! Почему он молчит? Почему молчит Малфой? — Мерлин, Малфой, где ты? — снова попробовала Гермиона, отчаянно пытаясь проморгаться. — Прекрати вопить, я здесь, — голос парня заставил вздрогнуть всем телом, прозвучав слишком громко. Грейнджер резко повернулась в его сторону, по крайней мере хотелось верить, что он был там, слепо шаря руками перед собой. Она надеялась нащупать стену коридора — ей была необходима точка опоры, чтобы почувствовать себя увереннее. В следующую секунду девушка ощутила касание кожи перчаток к своему запястью и резко вздрогнула. Преодолевая сопротивление, Малфой потащил ее вниз по лестнице; он двигался так быстро, что если бы не его крепкая хватка, Гермиона вниз покатилась бы кубарем. — Ребенок остался там! — с трудом собралась с мыслями она и вскрикнула, не вписавшись в проход и немного задев плечом дверной косяк. В следующий момент Грейнджер ощутила резкую перемену температур: они вышли на улицу. Девушка снова дернулась в сторону и на этот раз высвободила руку, после чего сразу же развернулась и хотела ринуться обратно, но ее удержали. Она попыталась достучаться до Малфоя, сверкая мокрыми от слез глазами: — Нужно вернуться, мальчик.. — Нас просто предупредили, — коротко бросил тот, и Гермиона замерла. Малфой сразу же убрал от нее руку. Скрип снега возвестил о том, что он отошел, однако звук шагов не отдалялся: парень бродил неподалеку, осматривая местность. Гермиона увидела, что они успели отдалиться от входной двери и даже выйти за ворота. Впереди раскинулась улица, полная обветренных, разрушенных временем деревянных домов — деревушку будто разом лишили всех красок, оставив только несколько оттенков серого. Она обернулась, чтобы взглянуть на дом, из которого они только что выбежали, и оцепенела. Не было больше обоев лимонного цвета, ковра под ногами и пара, который курился над дымоходом; отсутствовали также стены с северной и западной стороны. Вокруг раскинулись безжизненные руины — отличная иллюстрация в учебнике к слову «безысходность». Неужели все это было иллюзией? Кто мог создать что-то настолько масштабное? Вероятно, ей не стоило удивляться, учитывая, что силы, которые Малфой прибрал к рукам, выходят за грань человеческого понимания, но Грейнджер была искренне ошарашена тем, что видела. Грейнджер зажмурилась от дневного света, осмотревшись вокруг, и тут же опустила голову. Прошло несколько минут, прежде чем перед глазами перестали мелькать круги света, и ее зрение окончательно пришло в норму. Сморгнула влагу с ресниц, но это не помогло — теперь глаза слезились от ветра. Размышления, вопреки здравому смыслу, вернулись к мальчику. В сознании вилось стойкое беспокойство, рождая тревожные и навязчивые мысли. Казалось, взгляни она себе под ноги — непременно натолкнется на крошечное тельце, раскуроченное взрывом. Гермиона понимала, что никакого мальчика нет и не было, но страх ощущался слишком реалистично, чтобы она могла просто прекратить об этом думать. И она поспешно, будто сбегая от этих неясных образов, будоражащих сознание, направилась к Малфою.

***

Буря началась внезапно. Небо уже давно заволокло серыми облаками, но промозглый ветер принес с собой первые снежинки, только когда они пересекли долину. Почти сразу завыла метель: она занавесила мир белой кружевной пеленой и бросалась хлопьями прямо в лицо. Ледяной воздух опалял легкие, а ветер норовил стянуть с головы капюшон. — Только этого не хватало, — ветер донес до ушей гневный голос Малфоя. Гермиона зябко поежилась, плотнее кутаясь в мантию. Подъем по западному склону Эйгера казался бесконечным, словно они попали во временную петлю. Девушка механически переставляла ноги, молясь, чтобы крутой участок горы поскорее завершился. Тропа в некоторых местах становилась настолько узкой, что они с Малфоем не могли уместиться на ней плечом к плечу. Он шел чуть впереди и расчищал путь, мощными потоками невербальной магии сбрасывая рассыпчатый снег в ущелье. — Долго еще до перевала? — желая перекричать бурю, спросила девушка. Малфой либо не услышал ее, либо не захотел услышать. Грейнджер раздраженно вздохнула, шагая строго по его следам и прикладывая усилия, чтобы не поскользнуться. Почему она всегда должна вытягивать из него информацию клещами? Ступая на горную тропу, ведущую к переходу, Гермиона и представить не могла, что идти предстоит буквально над бездной. Девушка рефлекторно цеплялась за выемки и сколы породы и старалась не думать о том, что дорога под ногами может осыпаться в крошку в любой момент. Девушка пыталась дышать и убеждала себя, что пустота внизу заполнена чем-то.. безопасным. Ватой? Цветами? Чем-нибудь, что позволит ей забыть о черных скалах, которыми сплошь покрыто дно. Вскоре тропа стала менее извилистой и расширилась; не прошло и десяти минут, как они вышли на плавный косогор, занесенный снегом и усеянный редкими соснами. Малфой первым заметил глубокую расщелину, созданную двумя огромными кусками скальной породы, — она не выглядела слишком надежной, но Грейнджер рванула вперед, надеясь побыстрее укрыться хотя бы от ветра. — Как долго мы здесь пробудем? — спросила Гермиона, растирая заледеневшие ладони друг о друга. Она опустилась прямо на голую землю — уставшие мышцы отказывались удерживать девушку в вертикальном положении — и смотрела, как Малфой выставляет защитные заклинания. — Нужно дождаться, пока станет спокойнее, — неопределенно бросил парень и сделал несколько шагов внутрь, пристально осматривая их островок безопасности. Грейнджер проследила за ним взглядом, думая, как же это иронично. Ни одна из опасностей, что могла скрываться в тени камней, не сравнится с чудовищами, запертыми в его теле. Малфой ассоциировался у нее со всем, что имело в себе темный оттенок: черная материя, запрещенная магия, мерзость, текущая по венам вместе с кровью. Кого он опасался? Горного козла? — Эта буря, — начала Гермиона, наблюдая за тем, как пляшут в воздухе разноцветные всполохи, — она ведь может и не прекратиться? — Если тебя интересует, создана ли она драконом, то я не знаю. — Она началась сразу после исчезновения мальчика, — вслух рассуждала девушка. — Вполне возможно, что все здесь взаимосвязано. Я поверить не могу, что целая деревня оказалась иллюзией. Нас просто водили за нос.. Но зачем? Парень повернул голову, и Грейнджер присмотрелась, стараясь понять что-нибудь по его лицу. В один момент показалось, что Малфой пошлет Гермиону с ее разговорами к черту, но он неожиданно ответил: — Тот, кто изначально слабее, имеет право бить первым. Грейнджер знала, что парень взвинчен, однако он не выражал недовольство ничем, кроме яростных взглядов. Это было привычно и почти внушало спокойствие. Даже сейчас, далеко в горах, в самом сердце бури, девушке казалось, будто Малфой знает, что делает. Самообман, не более. Контроль всегда был слепой точкой Гермионы, а сейчас от нее не зависело ровным счетом ничего, поэтому ее психика искала способы успокоить себя, даже если для этого приходилось полагаться на кого-то вроде Малфоя. Отвратительное чувство. — Но почему именно мальчик? — нахмурилась она, вдохновленная тем, что ее не прервали. — Что это должно значить? Ответа не последовало. Малфой молча сжал губы, и температура резко подскочила. Согревающие чары будто обняли ее, и усталые мышцы сами собой расслабились. Парень наколдовал также несколько стеганых одеял темного оттенка, и одно из них тут же полетело Гермионе в лицо. Девушка едва успела выставить перед собой руку, удивленная его внезапной резкостью. В расщелине было тепло, даже жарко, но Малфой, вероятно, считал, что земля слишком твердая для его аристократической задницы. — Можно аккуратнее? — недовольно буркнула она, расправляя под собой одеяло. — Нельзя. — Не скажу, что я шокирована, — поморщилась Грейнджер. — Уверен, так и есть. Он вытянул руку вперед — на ладони мгновенно материализовался пакет из крафтовой бумаги. Девушка вскинула брови, когда Малфой извлек из него несколько сэндвичей, яблоки и две стеклянных бутылки с тыквенным соком. Повинуясь магии парня, еда оказалась у нее на коленках. Гораздо более плавно, нежели одеяло до этого. Это дало ей понимание, что таким глупым образом Малфой сливал свой негатив на ней. Впрочем, ничего нового. Почему-то, когда дело касалось Гермионы, выкованная из отвердевшего равнодушия маска покрывалась мелкими трещинами. Девушка подумала, что такой вид повреждений — самый опасный. Никогда не можешь быть уверен, в какой момент все разрушится окончательно. Однако прекратить испытывать парня Гермиона не смогла бы, даже если бы очень захотела: терпение Малфоя было слишком постоянным в своем непостоянстве, а она не хотела лишаться единственной константы в своей жизни. Только вдохнув кисловато-горький запах сыра, Грейнджер осознала, насколько голодна. Количество начинки и ее вкус не оставляли сомнений в том, что сэндвичи приготовила Тинки, зная о ее любви к сыру. Желая ей угодить, эльфийка не раз расспрашивала Гермиону о предпочтениях в пище, но та всегда предпочитала что-то попроще. Девушка жевала сочное зеленое яблоко, разглядывая снежный ливень за границами чар и стараясь не думать о будущем. По-видимому, она даже задремала. Не верилось, что Грейнджер могла затеряться в собственных мыслях настолько, что уснула, еще и на одной территории с врагом, но это действительно произошло. Гермиону будто выдернули из глубокой фазы сновидений — очнувшись, она не сразу снова осознала себя. Она несколько раз моргнула, прогоняя остатки сна, и принялась оглядываться, невольно хмурясь и пытаясь понять, что ее разбудило. Все словно было как прежде. Девушка сместила взгляд влево и с неудовольствием отметила, что буря не собиралась утихать — казалось, она стала только плотнее и яростнее. Она перевела глаза на Малфоя. Тот сидел в расслабленной позе, откинувшись спиной на скалу и положив локоть на колено, и смотрел в противоположную сторону. Именно потому, что он отвернулся, Грейнджер позволила себе бросить на парня взгляд более внимательный, чем обычно, — не скользнуть глазами, одновременно пытаясь просчитать, что у него на уме, а действительно рассмотреть. Малфоя нельзя было назвать мускулистым, он был скорее жилистым. Его тело было крепким и гибким, словно у какого-нибудь арктического вида гепарда, если такие вообще существовали. Лицо парня хотя и утратило мальчишеские черты, не казалось взрослым. Морок безмятежной юности проступал сквозь ожесточившуюся наружность, однако все менял взгляд — в нем было что-то свирепое и по-звериному злое. Гермионе вдруг отчаянно захотелось узнать, о чем думает Малфой и как вообще работает его мозг. Создавалось ощущение, будто совсем не так, как у нее. Грейнджер не могла понять его мотивов — и это злило, — но то, что она не могла даже предположить, как парень поступит в следующий момент, — откровенно пугало. Говорят, глаза — это зеркало души? У Малфоя в глазах пустота, значит ли это, что и он сам пустой? — Ты убьешь его? — неожиданно даже для себя прервала тишину Гермиона. Парень медленно повернул голову в ее сторону и окинул хмурым взглядом, однако по его лицу ничего нельзя было прочесть. — Нет, ты. — Я не смогу, — отрицательно покачала головой Грейнджер и поежилась, плотнее кутаясь в ненужную мантию и надеясь, что Малфой не заметил этого. Это было эгоистично — верить, что он возьмет ее грех на себя потому, что его руки и так по локоть в крови, но то, что душу Малфоя уже не спасти, просто факт. Возможно, на шестом курсе, когда он только принял метку, был шанс, но сейчас пустота на дне его зрачков разрослась достаточно, чтобы поглотить парня целиком. И все же Грейнджер чувствовала, как отвращение к себе оседает на органах, но игнорировать это выходило почти легко. Стать такой, как Малфой? Ни за что. — Надеялась выйти сухой из воды, а, Грейнджер? Это невозможно, — вдруг с издевкой хмыкнул парень, когда она уже перестала надеяться на ответ, захваченная собственными противоречивыми мыслями. — Невозможно окунуться во все это дерьмо и остаться кристально чистой. Гермиона резко вскинула голову, чуть приоткрыв рот от удивления. Глаза парня горели опасным огнем. Не просто так Малфой являлся одним из самых ценных воинов Волдеморта: он прекрасно обучен наносить удары и без использования палочки. Грейнджер даже подумала, что, несмотря на всю внешнюю незаинтересованность, он все же подслушал ее мысли, и это злило-злило-злило. — О, я отлично отдаю себе в этом отчет. Из-за ублюдков вроде тебя.. — она запнулась, осознав, что зашла слишком далеко, но ярость толкала в спину, вынуждая продолжить: — Да. Из-за таких, как ты, — тех, кто готов на все ради власти, — начинаются войны, а потом все летит к черту. — Не было бы меня — был бы кто-то другой, кого бы ты могла обвинить в своих бедах, — в противовес тому, что у Гермионы разве что пар из ушей не шел, Малфой был спокоен, по крайней мере, внешне. Он словно наслаждался тем, как она пытается подобрать слова.. и не может. Слишком сложную тему он тронул — фундаментальную, личную и болезненную. Дело не только в войне. Вернее, не только в ней. Они — Гермиона Грейнджер и Драко Малфой — не могли быть похожими. Ей хотелось закричать это Малфою в лицо. Они существовали в разных системах отсчета, в параллельных плоскостях, во вселенных, которые никогда не смогут пересечься, не нарушив при этом все законы мироздания. Поэтому он не имел права заставлять ее чувствовать себя такой.. отвратительной. Это не она. Это не ее мысли.. — Такой ебаной идеалистке, как ты, сложно понять что-то, выбивающееся из привычной картинки, которую ты почерпнула из учебников по истории в библиотеке Хогвартса. Там всегда так удобно все разделено на черное и белое, плохих и хороших, правых и неправых, — припечатал парень, одним только свинцовым взглядом придавливая все ее разбегающиеся мысли. — Грейнджер, очнись, блять. Твои фантазии не имеют ничего общего с реальностью. Я стану тем, кто вобьет это в твою глупую голову. Если понадобится — выжгу надпись у тебя на лбу, но ты, сука, усвоишь, что ты не святая дева, или кем ты себя там вообразила? Малфой пытался доказать ей.. что? что иначе нельзя? Пошел он к черту. С каждым произнесенным словом что-то поднималось изнутри, накатывая черными волнами; Гермионе хотелось отчаянно закашляться, вдохнуть воздуха в легкие, потому что, по ощущениям, она тонула в черной трясине. — Мерлин, ты просто.. Ужасен. Отвратителен. Чудовище. Стоило ли произносить эти слова вслух, если они давно известны? Но Гермионе хотелось ранить его, заставить почувствовать хотя бы толику той невозможной ненависти, которую ощущала сама. Воспоминания стучали в голове, навевая мысли о каждом орденовце, которого она потеряла. Их было много, но она помнила каждого, хотя больше всего на свете хотела забыть. — Ты не человек, — с надрывом в голосе, жалко выдавила она, не веря, что это происходит с ней. — Да плевать мне, кем ты меня считаешь, — в голосе парня звенел закаленный металл, а во взгляде поселилась бесконечно черная полярная ночь. — Это ничего не меняет: ты принадлежишь мне, и это не изменится никогда. Смирись. Если бы в моих силах было исправить это — поверь, я бы предпочел никогда больше тебя не видеть. У тебя есть два варианта: жить по новым правилам или сдохнуть по старым. Девушка неосознанно дернулась назад от его слов, как от прицельного заклинания прямо в голову, но за спиной была скальная порода, о которую она существенно приложилась затылком. Несколько раз Грейнджер моргнула, только сейчас ощутив жжение в глазах, и машинально стиснула руки в кулаки, не давая пролиться слезам боли и какой-то совершенно глупой и неуместной обиды. Малфой просто буравил ее взглядом, от которого хотелось скрыться, но никакой возможности не было. — Я не хочу убивать его. Можно найти другой способ, — отчаянно закачала головой Гермиона, как будто и правда надеялась отогнать от себя подступающую со всех сторон реальность. Грейнджер была жалкой в этот момент? Возможно. Ей хотелось взять себя за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы прекратить быть такой. А еще попросить парня прекратить быть таким жестоким, но ведь это то же самое, что просить луну не светить или солнце не греть, — не имело никакого смысла. Девушка даже губы стиснула посильнее, не давая словам сорваться с языка. — Я представить не могу, как ты до сих пор жива с такими взглядами, — презрение Малфоя было ощутимо, хотя она не видела его лица. — Ты не сможешь вечно бежать, делая вид, что зло не имеет к тебе никакого отношения, потому что.. черт побери, еще как имеет. Гермиона не ответила, силясь рассмотреть кусочек ночного неба в белой пелене. Словно от этого зависело все. Ей казалось, что если встретится с ним взглядом, то потеряется окончательно. У Малфоя в глазах глубоко, но глубина эта пустая и неизведанная, как антиматерия в бесконечном космосе. В ней Грейнджер могла раствориться и ни за что не отыскать себя прежнюю. В памяти сам собой всплыл пульсирующий, прерывающийся помехами вопль теневого солдата, лицо, будто подернутое туманной дымкой и дрожащее, словно гигантский кусок черного желе округлой формы. В каком-то извращенном, вывернутом наизнанку виде Гермиона испытывала удовлетворение от мыслей, что Малфой и сам ничем не лучше этих тварей. Это правильно. Кровь уничтоженных им жертв хоть и была невидимой, но все равно останется на его руках. Ладони Грейнджер тоже не назовешь чистыми, но она спасала жизни, а не забирала их. Ее жестокость.. вынужденная. Эти размышления были убогими по своей природе, девушка и сама это понимала, но не могла остановиться. Она просто старалась не дать словам Малфоя укорениться в память, хотела вывести их из организма, словно они были токсином, способным вызвать интоксикацию ее души. Гермиона пыталась найти в себе маячок, чтобы не раствориться в потоке негативных эмоций и чувств, но они захватывали ее и выворачивали наизнанку, словно девушка оказалась в центрифуге. Ко всему прочему она ощущала странное смятение, объяснить которое затруднялась. Возникнув в доме жреца, оно тянулось по канатам сухожилий — слабое, но непрерывное электричество — и рождало инстинктивное желание сжаться в комок, закрыть ладонями уши и притвориться, что ничего не происходит. Однако чем дольше Грейнджер пыталась разобраться в собственных эмоциях, тем глубже погружалась в их вязкую трясину. Она уже почти достигла илистого дна, в панике умоляла себя успокоиться и выйти из мира злости от отчаяния и боли, когда сквозь давление в ушах уловила.. Зов. Поначалу Гермиона думала, что это ее собственный внутренний голос, но слишком чужды были вещи, которые он ей нашептывал. Девушка слышала его слабое эхо где-то на задворках сознания, не могла разобрать слов или, возможно, не хотела. Она скорее чувствовала, как нечто злое, ненавидящее, несвойственное ей дробит разум на мелкие кусочки. Внезапная мысль железным прутом пронзила виски, и Гермиона не понимала, испытывает боль на самом деле или это просто игры разума, но она ее ощущала. Ужасная иллюзия, внушение древней силы захватило ее целиком. Что-то внутри жаждало снова ощутить, как свет пронизывает тело, прогоняя это скребущее чувство, заставляющее Грейнджер, истерзанную сопротивлением, корчиться от боли. Она хотела пощупать мир кончиками пальцев, дотронуться до самого созидания, ощутить себя всесильной. Разве это не справедливо? «Нет, ей это не нужно, не нужно!» Что-то разрывало на части, и внутренний крик разнес клетку, с пугающей легкостью выдернув казавшиеся прочными прутья из расшатанных пазов. Это не они повреждены — а она, раз думает о подобных вещах. Гермиона машинально прикоснулась пальцами к вискам, но нащупала только гладкую кожу. — Что с тобой? — нахмурился Малфой, обратив внимание на этот жест и мгновенно отметив, как она побледнела. Девушка больно закусила изнутри щеку, чтобы переключиться. Ей нужно было отвлечься, иначе она сойдет с ума. Все происходящее походило на изощренную пытку ее сознания, но чем дольше тянулись минуты, тем сильнее разгорался огонь внутри. Мерлин, когда же это прекратится? — Я н-не.. знаю, — выдохнула она под внимательным взглядом Малфоя. «Каким было последнее слово Суртура? — раздался насмешливый голос в висках, словно кого-то внутри веселили ее метания. — Что может сказать дракон, если он вообще не говорит?» Грейнджер чувствовала огонь, опаляющий внутренности и обугливающий кости, и в следующий момент ноздри заполонил запах гари. Все прекратилось. Она была спичкой, вся сера на которой прогорела, и теперь от нее исходил только едкий черный дым. Простой, очевидный ответ пригвоздил ее к земле. Она сгорела, потому что он так хотел. Он желал этого для Гермионы — чтобы сила погубила ее. Или предупреждал так? Гермионе будто дохнули на затылок стылым ужасом, из-за которого мозг отказывался функционировать нормально. Ее накрыл тот вид страха, при котором человек просто цепенеет перед лицом угрозы, не в силах двинуться с места. Сердце Гермионы стучало в груди, почти ломая ребра интенсивностью ударов. Обескровленные губы беззвучно зашептали одно слово. «Гори» — таково последнее слово Суртура. Девушка повторила его одними губами, но и это было без надобности. Малфой мгновенно поднялся на ноги, будто что-то заметив во взгляде девушки, и сделал несколько шагов по направлению к ней. В каждом его жесте читалось напряжение, движения стали слаженными и резкими. Сквозь шум крови в ушах она расслышала ужасающий рев — и пространство за пределами защитного купола будто раскололось надвое синей вспышкой. Земля содрогнулась, и хлопья снега в одну секунду рассеялись, будто кто-то невидимый дал отмашку. — Окажи услугу, Грейнджер: не путайся под ногами. Последняя фраза раздалась неожиданно близко — ноги сами понесли ее вперед. Короткая вспышка — и палочка Гермионы оказалась у нее в руках. Древко мгновенно отозвалось приятным теплом и легкой вибрацией. Однако у Грейнджер не было и секунды, чтобы порадоваться возвращению своего оружия. В небе мелькнули перепончатые крылья — дракон парил прямо над их головами, из разинутой пасти разъяренного животного доносился могучий скрежет. Суртур распластал свои громадные крылья: на фоне ночного неба, будто выложенного пластинами ляпис-лазури, его чешуйчатая кожа казалась белее снега. Она мерцала серебром, отражая мягкий лунный свет. Гермиона ощутила трепетное восхищение вперемешку с паническим ужасом, когда дракон круто развернулся и спикировал. Ее лицо озаряли голубые всполохи — существо приближалось, предупреждающе пыхая огнем и оставляя позади себя полосы выжженной земли. Пламя словно было ледяным, однако Грейнджер прекрасно знала, что оно самое горячее из всех. Малфой метнулся вперед, вскидывая палочку; повинуясь его магии, ближайшие сугробы принялись подниматься в воздух, собираясь в точное подобие Суртура изо льда и снега. Сквозь рев, треск и грохот Гермиона практически не слышала низкий голос, которым он произносил длинное заклинание на латинском. Она в который раз поразилась его магической силе — даже без учета тьмы его потенциал был огромен. Парень совершил резкий выпад рукой, и из пасти созданного им дракона вырвалась буря. На секунду Грейнджер подумала, что силы равны, но столп голубого пламени легко развеял белую пелену; языки огня, достигнув ближайших сосен, сожгли их дотла за считаные секунды. — Малфой! — выкрикнула Гермиона, вскидывая палочку и едва успевая уберечь их от огня. Пламя ударило всей мощью в созданный ею щит, и девушка еле устояла на ногах. Грейнджер видела его напряженно сжатые челюсти и сосредоточенный взгляд: движения парня были четкими и выверенными, однако даже ему было тяжело управлять снежной громадиной. В следующую секунду дракон Малфоя бросился на Суртура и впился покрытыми изморозью клыками в место, где крыло соединялось с лопаткой. Дракон резко отпрянул, уходя от преследователя, из его груди вырвался жалостливый рев. Он молотил по воздуху единственным здоровым крылом, однако преследователь продолжал терзать его когтями. Из груди Гермионы вырвался всхлип — настолько противоречивые эмоции ее охватили. Она зажала ладонью рот, наблюдая за борьбой зависших в воздухе драконов. На теле Суртура были видны красные полосы, однако все его попытки добраться до чудовища, созданного Малфоем, были тщетны: ранения того тут же затягивались новыми хлопьями снега. Прошло всего несколько минут, прежде чем они оба камнем понеслись к земле. Снежный дракон рассеялся прямо в воздухе; ледяной арктический ветер разнес его останки по всему склону, сотворив локальный снегопад. Горячие слезы хлынули по щекам Гермионы, когда нечеловеческий рык Суртура пронзил пространство, а его мощное тело с грохотом упало на каменистую землю. Боль вспорола ее изнутри, и девушка кинулась вперед. Грейнджер видела, что могучие бока все еще конвульсивно опускаются, но ей нужно было убедиться. Что-то словно потянуло за крючок, прикрепленный к груди, притягивая ее к дракону. — Мерлин.. — прошептала она, бросившись на землю около него. Гермиона заглянула в горящие глаза Суртура: в них плескались мудрость и понимание, словно все шло по сценарию, который был давно ему известен. Девушка, хватая ртом воздух и пытаясь не задохнуться от рыданий, провела рукой по серебряной чешуе, мерцавшей, как драгоценность. — Грейнджер, — раздался напряженный голос справа от нее, и девушка с трудом отвела взгляд от вытянутой морды дракона. Малфой был бледнее обычного — судя по всему, заклинание сильно ударило по его состоянию. — Давай, ты должна это сделать. Гермиона в панике замотала головой и вскочила на ноги, словно хотела сбежать, но парень схватил ее за запястья и обратно на землю. — Нет! — в истерике выкрикнула Грейнджер, отталкивая его руки. — Я не стану этого делать! — Грейнджер.. Блять, Грейнджер! — его пальцы оказались на ее подбородке: Малфой грубо схватил девушку, чтобы она посмотрела на него. Уже такой знакомый жест. Он мгновение молчал, и сквозь пелену слез она видела борьбу на его лице. Парень вздохнул и заговорил спокойно, размеренно, заставляя ее ориентироваться на свой голос: — Это должна сделать ты. Я бы мог сделать это сам, но, — он снова запнулся, но все же закончил: — Ты ведь не хочешь, чтобы я смог управлять тобой? Ты лучше умрешь, чем позволишь мне, так? Гермиона сама не осознавала, чего она хочет, но машинально кивнула. Она устала и толком не понимала, о чем идет речь. Она прошла огромный путь, который проходить вовсе не хотела, и застыла перед самой целью, не в силах сделать последний шаг. Она поддалась слабости и страху, хотя теперь совершенно точно не имела на это права, потому что все уже сделано. Дракон мертв. Она подняла взгляд и увидела серые глаза, светившиеся в темноте, прямо как у дракона. И в голове стало мучительно больно — чужой, грубой и жестокой болью. Грейнджер стиснула свободной рукой запястье Малфоя, ощущая вкус соли на губах и материал его браслета кончиками пальцев. Она чувствовала его кольчатые грани, но касалась не его, а древнего могущества оленя, его несокрушимой силы и величия. Ощущение было чужеродным, странным, и в то же время — знакомым. — Ты можешь злиться и кричать, но прекрати плакать. Выглядит жалко, — вдруг сказал Малфой, желая прорваться сквозь ее ледяную истерику. Голос парня звучал устало и непривычно мягко, так говорят с детьми или же умалишенными. Девушка с трудом сфокусировала расплавляющийся взгляд на его лице. — Складывается ощущение, будто мерзость, выбрав тебя, решила просто пошутить надо мной. И шутка удалась. — Зачем ты сейчас это говоришь? — сквозь раздирающие грудную клетку всхлипы выдавила Гермиона, потому что была слишком далека от понимания того, что он пытался донести. — Чтобы ты ни на миг не забывала, кто я и кто ты, — сказал Малфой непреклонным тоном и придвинулся к ней вплотную. — Чтобы поняла, почему я так поступаю. Гермиона вздрогнула, когда парень схватил руку, которая до боли в суставах стискивала палочку, а другой обхватил ее за спину. Девушка снова запаниковала, задергалась, хотела оттолкнуть его, но Малфой держал крепко, не давая вырваться. Он мог встряхнуть ее, принудить действовать по указке, даже наложить Империо, выйти из себя и убить Суртура самостоятельно, но.. Он ее почти уговаривал? В голове не укладывалось. От этих заключений рассудок еще больше помутнел, словно удерживая Грейнджер от размышлений, которые она окажется просто не в состоянии выдержать. Нити, держащие ее чем-то целым, и так слишком опасно натянулись. Девушка не могла дать себе разойтись по швам отчасти потому, что теперь страшно было узнать, чем же наполнена внутри она сама. У Гермионы сердце билось так, что она ощущала его удары сразу во всем теле. Сердце дракона билось из последних сил. Сможет ли она когда-нибудь вымолить прощение за этот поступок? Дракон вяло шевельнул крылом и издал жалостливый клокочущий звук. Он был таким огромным, в его мощном теле было столько физической силы, а под кожей струилась настоящая магия. Но теперь его уже не спасти. Чувство вины весом в несколько тонн подкашивало ноги, но она и так была на коленях. Стиснув дрожащие пальцы на древке, Грейнджер выдохнула, выпуская изо рта облачко пара. Серебряная молния пронзила тело дракона; он вздохнул еще раз и закрыл глаза.