Источник света

— Не думаю, что ты в состоянии оценить степень моего бешенства, — грубый холодный голос Снейпа ударил Драко по затылку и заставил резко повернуть голову в сторону выхода. В огромной раздевалке тренировочного центра, куда парень вошел полминуты назад, было пусто — большая часть Пожирателей давно разошлась по казармам. Сегодня это произошло позже, чем обычно, потому что на построении дюжина новичков из числа пленных французов, еще не осознавших свое положение, пыталась договориться или надавить на жалость. Кретины. В последнее время спектр эмоций Малфоя сузился до бессильного гнева и ненависти ко всему живому, поэтому под конец дня он почти искрил от напряжения и срывался на каждого, кто смел сказать ему слово против. Он не помнил, как, закончив в лагере, пришел в кладовую и взял самую отвратительную из всех возможных учебных метел, а потом летал до тех пор, пока свист пронзительного осеннего ветра не заглушил мысли. Судя по тому, что солнце успело опуститься за горизонт, на это ушло довольно много времени, однако появление Северуса вновь обрушило их Драко на голову. Парень сцепил зубы, и на его лице заходили желваки, пока он смотрел в лишенное каких-либо эмоций лицо бывшего профессора, застывшего у порога. Нотации были последним, в чем он сегодня нуждался. — Ума не приложу, что должен делать с этой информацией, — Малфою пришлось приложить усилия, чтобы сохранить нейтральное выражение. Он продолжил методично расстегивать крепления на перчатках для полетов, из-за кипящего внутри раздражения едва не выдергивая кожаные ремешки с мясом. Закончив, Драко бросил их на скамью и несколько раз машинально сжал и разжал кулак, наблюдая за передвижениями Снейпа. Тот убедился, что в коридоре никого нет, запер дверь одним резким взмахом палочки и посмотрел на него. — Ну и что, черт возьми, произошло? — спросил мужчина. Презрение в черных глазах жгло не хуже молочной кислоты в мышцах после нескольких часов полетов. — Почему бы тебе не поделиться, что заставило тебя превратить французское министерство в дымящиеся руины? Малфой окинул Северуса мрачным взглядом. Им обоим было известно, что Темный Лорд редко прибегал к радикальным методам, — для них он был слишком продуман и хитер, — и вопросы Снейпа полностью закономерны. Но это совершенно не вызывало желания отвечать на них. — Это был приказ Волдеморта, — процедил он, заведомо понимая, что это звучит так, словно Драко сваливает вину на кого-то другого. На несколько секунд воцарилось молчание, за время которого лицо бывшего профессора ожидаемо исказила брезгливость. — Как удобно вечно прикрываться приказами: и совесть не жмет, и спать можно продолжать спокойно, — Северус никогда не упускал случая ткнуть Малфоя носом в его ошибки; парень словно снова оказался в Хогвартсе на уроке Зельеварения, и это были не лучшие воспоминания. — Хочешь сказать, что у тебя были связаны руки? — сощурился он и тут же сам себе возразил: — У тебя в руках второй усилитель, но, кажется, щенок чувствует себя некомфортно, оказавшись без поводка. Драко раздраженно повел подбородком вбок, глядя на бывшего профессора исподлобья. Как же он ненавидел Снейпа. И себя ненавидел. Малфой неизменно оставался закрытым, но Северус относился к узкому кругу людей, кому он мог довериться. Они никогда не вели задушевных бесед, но понимание между ними было ощутимо, поэтому мужчина знал слишком много вещей, которые мог при случае вылить на его голову ушатом помоев. — Заткнись, — парень едва смог выдавить из себя всего одно слово, но даже от него ныли зубы и скулы. Северус спокойно и холодно встретил разъяренный взгляд Драко, и ни один мускул не дрогнул на его лице. — Правда бывает болезненна, но, уверен, хотя бы с ней ты сможешь справиться. Сукин сын. Парень почти насильно стиснул зубы, чтобы смолчать. Потому что возразить было нечего. Вообще-то, даже требовать Снейпа заткнуться он не имел никакого морального права. Потому что тот говорил правду. Браслет из рога оленя плотно сидел на руке — стоило чуть сдвинуть его вбок, как костная структура впивалась в кожу, натирая до кровавых полос. Они не заживали и не поддавались ни одной известной лечебной мази, ни на минуту не давая забыть Драко о своем положении. Он постоянно ощущал себя запертым, и его клеткой было собственное тело. В этот раз Малфою не пришлось проходить через горнило забытья, но, видимо, его психика уже была заточена под неизбежное наказание, следующее за использованием силы. Парень постоянно прокручивал в голове остатки воспоминаний, потому что большая часть из них оказалась изрешечена темными пятнами беспамятства. Это было его искуплением. Выжигающий сетчатку глаз свет, верещание ничегой и полный усмешки голос Волдеморта, когда тот понял, что Драко все еще в его власти. Снова, и снова, и снова.. Пока не становится тошно. Пока агонизирующие крики в голове не затихнут, успокоенные тем, что он помнит о том, что сделал. — Ты ни черта не знаешь, — сказал он подрагивающим от эмоций голосом. — Я знаю, что если собаке постоянно внушать, что она волк, то рано или поздно она разорвет чью-то глотку, — процедил Северус раздражающе ровно. Малфой хотел было рассмеяться над абсурдностью его слов, но почему-то не смог. Никто не знал про внушение больше, чем он. — А я знаю, что цепь может быть довольно крепкой, чтобы нахер задушить собаку, — выплюнул он, понимая, что злится слишком сильно для данной ситуации. — А волка? — поднял брови Снейп. — Что ты несешь? — рявкнул Драко, сжав руки в кулаки и пытаясь подавить в себе желание втянуть мужчину в драку. О, эта мысль не показалась такой уж ужасной. — Отряд подразделения Фенрира Сивого должен был предотвратить диверсию Сопротивления во французском министерстве. Но они даже не успели выйти из казарм, — как ни в чем не бывало продолжил мужчина, приводя Малфоя в бешенство одновременно тем, что и как говорил, — потому что явился ты и без какого-либо согласования разнес здание и прилегающие улицы.  — Франция пала, в кресле министра сидит наш человек, чем ты, блять, недоволен? В чем разница между одной крупной бойней и множеством мелких стычек? — вспыхнул он. — В чем, мать твою, разница? — Первое называется узурпацией, а второе — сменой власти. — Для обычных волшебников это то же самое. Уверен, им без разницы, кто сидит наверху и кого можно обвинить во всех своих бедах. Северус скептически прищурился, явно показывая, что думает о его умственных способностях, но Малфою было плевать. — Когда ты последний раз общался с обычными волшебниками, а не солдатами, для которых убийства — это часть ежедневной рутины? — с издевкой уточнил мужчина. Драко нахмурился. — Это не.. — Это не тебе решать. Но я не стану спорить о подобных вещах с сопляком с комплексом Мерлина, — Снейп неприязненно скривил губы. — Ты просто зарвавшийся мальчишка, погрязший в себе и совершенно оторванный от реальности. Малфой стиснул зубы в бессильном гневе. Он поддел край хлопкового джемпера и стянул его через голову, мечтая, чтобы этот разговор скорее закончился. Потому что и тут Снейп, блять, был прав. Частично. Драко был хорош в том, что касалось планирования операций и их успешного осуществления, но в нем слишком много агрессии для политики. — Что там случилось? — спросил он. — Мы едва не нарушили Статут о Секретности, — в его голосе четко читалось сдерживаемое раздражение. — Дюбуа в бешенстве, он требовал отзыва части наших бойцов из Франции. Министр магии Франции быстро смекнул, что ради сохранения влияния стоит примкнуть к сопернику, силы которого во много раз превосходят собственные, и всячески способствовал установлению режима Волдеморта в стране. Пока это было выгодно. Ничего удивительного в том, что он оказался ненадежным союзником. — Поэтому на посту министра сейчас Руквуд, так? — уточнил Драко, намекая на связь этих двух событий. — Дюбуа вообще жив? — Мне пришлось ликвидировать его, он доставлял слишком много проблем, — сказал Северус тоном, которым говорят обыденные вещи, и парень кивнул. Это было ожидаемо. Малфой взял чистое полотенце и, накинув его на плечи, утер пот со лба. В голове рефреном звучали отголоски раздражения, но план Снейпа обоюдно слить негатив, кажется, сработал. Его разум прояснился от гнева. Парень отдавал себе отчет, что речь идет не только о разгроме французов — было нечто еще, достаточное значимое, чтобы отозвать одного из своих доверенных генералов. — Что ты делаешь в Великобритании? — этот вопрос следовало задать в первую очередь. — Уж наверняка ты преодолел полконтинента не для того, чтобы отчитать меня. — Не твое дело, — отрезал мужчина и задал встречный вопрос: — Что заставило Темного Лорда отойти от первоначального плана? — Его ущемленное самолюбие, — просто ответил Малфой, потому что это хотя и звучало абсурдно, но было правдой. — Как это понимать? — черные глаза впились в него в ожидании ответа. — Сразу по возвращении я будто, — парень поморщился, — захлебнулся силой. Я совсем себя не контролировал и, думаю, он почувствовал это и испугался, что больше не имеет надо мной власти. Воспоминания об этих мгновениях бередили разум узнаванием, невольно возвращая в первое время с тьмой внутри. Ощущения были до боли схожими. Люди боятся неизвестности до тех пор, пока не сделают в нее шаг, однако Драко, годами бродившему в угрюмом тумане неопределенности, понятнее не становилось. Понадобилось много недель, чтобы осознать себя в новой реальности, где бессловесное чудовище живет его жизнью, дразнит, изредка давая ощутить запах свободы и тут же перебивая его смрадом заточения. Тогда Малфой был слишком самоуверен, чтобы думать, будто в нем достаточно силы, чтобы справиться с этим. Сейчас же он чувствовал себя измотанным и не был уверен ни в чем. — Я не знаю, что именно заставило тебя скрывать заклинательницу света от Волдеморта, хотя догадываюсь, что дело в твоем отвратительном характере. В любом случае теперь он будет следить за каждым твоим шагом в ожидании предательства, — вдруг сказал Снейп, но сознание Малфоя обожгло воспоминанием успокаивающего тепла, льющегося с напряженных рук девушки, вцепившихся в волосы на его затылке. — Хуже всего то, что ты, кажется, не осознаешь, что даже убийство дракона не делает всесильным, — его голос снова звучал раздраженно. — Второй усилитель не делает границы твоей собственной выносливости условными. Они вполне реальны. Ты все еще.. — Дракона убила Грейнджер, — перебил его Драко, впервые упоминая ее имя в разговоре. Удивительно, но ничего в нем не воспротивилось после этих слов. Глаза Северуса сузились, скользя по лицу бывшего ученика, вероятно, в поисках следовых остатков адекватности. — Я бы спросил тебя, что ты творишь, но вряд ли ты и сам знаешь. Малфой сделал несколько глубоких вдохов через нос, стремясь подавить агрессию. Правда была в том, что он понимал. Слишком хорошо понимал. Постоянное хождение по краю пропасти задушило кичливую юношескую гордыню и взрастило в нем другое качество: честность. С собой и с другими, если была такая возможность. Это походило на то, как неизлечимо больной человек, ощущая, что конец близок, начинает осознавать многие вещи, которые ранее были сокрыты сумраком недопонимания. Все верно, ведь Драко тоже медленно умирал. А правда заставляла чувствовать себя скверно, но вместе с тем она даровала свободу, которую он отчаянно пытался удержать в руках. Хотя бы таким образом. Малфой никогда не воспринимал Грейнджер кем-то значительным и только поэтому не преследовал цели ее убить. За те годы, что они не виделись, он даже ни разу не вспомнил о ней. Девушка не была важна. Однако ненависть к орденовцам была чем-то абсолютным, вышитым черными нитями на подкорке, поэтому Драко так яро воспротивился, когда скверна выбрала ее, именно ее из миллионов других людей. Но Грейнджер стоила их всех, потому что с ней он справлялся лучше, чем один. С ней было легче даже несмотря на то, что девушка ежесекундно испытывала его терпение, и от мыслей об этом отвращение почему-то больше не сдавливало горло. Пальцы Драко пробежались по шрамам на запястье, покрытым тонкой коркой застывшей крови. Они стягивали кожу около ран, делая ее сухой и шершавой на ощупь — живое напоминание о моменте, когда он дал слабину. Однажды они исчезнут окончательно, и на коже не останется и следа. Жаль, с памятью так сделать нельзя. В груди зашевелилась безысходность такого масштаба, что хотелось взвыть. — Темный Лорд планирует окончательно разбить Сопротивление в Британии, — голос Северуса вернул его в реальность. — Я здесь, чтобы помочь мистеру Нотту преобразовать его мазь для защиты наших солдат от скверны. Малфой моргнул, полностью прогоняя оцепенение. — Неужели он планирует использовать меня? — спросил он, внутренне напрягаясь. — Полагаю, так и есть. Это был ключевой момент. Темный Лорд не доверял ему. Больше нет. Уж точно не после слов, которые Драко бросил ему прямо в лицо. С другой стороны, был Орден, который явно пытался собирать себя по кусочкам. Их вылазки в Хогвартс и странные подчищенные воспоминания пленных не добавляли Волдеморту спокойствия, а то, как он запаниковал из-за перспективы обнаружения очередного осколка своей души, наводило на определенные мысли. Крестражи — единственный способ поддерживать жизнь в изрешеченном темным колдовством теле, последняя надежда для Темного Лорда. Он пойдет на все, чтобы обезопасить себя. Со стороны Малфоя наивно было обманываться и полагать, что Волдеморт так прост. Даже несмотря на неожиданную вспышку гнева, он сумел расставить все фигуры на доске самым выгодным для себя образом. Нарцисса заперта в мэноре, как пленница, отец тоже на коротком поводке — он будет пытаться выслужиться, чтобы Лорд не тронул его жену. Драко не переставал корить себя, что послушался и не настоял на ее отбытии в Италию. В сознании Малфоя натурально звучал чудовищный металлический визг, с которым расшатанные пазы его клетки снова вставали на место.

***

Гермиона досадливо выдохнула и опустила руку. Серебряные всполохи на кончиках пальцев погасли, словно кто-то поднял рычаг, разорвавший электрическую цепь. Мгновение — и от них не осталось и следа. Свет, который девушке все же удавалось выдавить из себя, больше всего походил на то, как искры срываются с поврежденной изоляции. Крохи энергии, тень той пугающей силы, что протекает по проводам. — Еще раз, — расколол тишину хриплый голос Багры. Они находились в небольшой каменной пристройке, расположенной на окраине территории поместья. Комната не пришла в запустение, но была почти пустой, если не брать в расчет стол, два стула и тлеющий очаг, покрытый многолетней копотью. Для тренировок Грейнджер уводили из основного здания, наверное опасаясь пожара. Девушке это казалось странным, потому что она совершенно точно читала о чарах, которые защищали древние стены мэноров от огня, и все же где-то в глубине души Гермионе льстило, что ее силу воспринимают всерьез и опасаются, — это придавало уверенности. Однако реальность была жестока и неумолима: на данный момент у нее получится поджечь разве что спичку. Прошло около двух недель с момента начала их занятий с Багрой, и за это время только мысли о том, что рано или поздно она овладеет силой и сможет спалить мэнор к черту, не раз вытаскивали ее из ледяных рук отчаяния. — Почему ничего не выходит? — сверкнула глазами Грейнджер, резко повернувшись в сторону чародейки. — Прекрати панику, — отбрила ее женщина. — Этот навык, как и любой другой, нужно освоить. Ты не можешь ни с того ни с сего заговорить на французском, если с детства общаешься только на английском. Девушка недоверчиво сощурилась, потому что сравнение Багры звучало для нее как бред. — Это некорректное сравнение, — отчеканила она. — Чтобы освоить новый язык, нужно потратить большое количество времени и сил, изучить лексику, грамматику и только потом перейти к практике. Я же пытаюсь сделать что-то, о чем понятия не имею, — в конце голос Гермионы взлетел на несколько тонов и отскочил от потолочных балок. Импровизация никогда не была ее любимой частью: Грейнджер — синоним словосочетания «тщательно продуманный план». Так было всегда. — В теории у тебя есть все необходимое — мозг, связки и упорство. Но ты отрицаешь само существование французского — в этом и состоит проблема. — Я не могу отрицать существование того, что видела своими собственными глазами. Конечно, они говорили вовсе не о французах, и это только подстегивало раздражение девушки. — Сознательно — нет. Но у тебя есть также подсознание, которое считает иначе. Грейнджер ощутила, как слова женщины проделали дыру в дамбе, сдерживающей ее гнев. Мозг девушки взрывался от бесконечных размышлений о том, почему сила не желала подчиняться, и частые споры с Багрой не облегчали ситуацию. Женщина постоянно подстегивала Гермиону надменными комментариями, превращая занятия в сущую пытку, однако она же побуждала девушку, скрипя зубами, пробовать снова — до тех пор, пока силы не покидали окончательно. Как сейчас. Плечи девушки поникли, словно кто-то опустил на них целую гору, которая тянула ее к земле. Она все еще чувствовала жар в ладонях и груди, но он становился слабее с каждым торопливым вдохом, и вскоре дыхание Грейнджер окончательно выровнялось. — Я больше не могу, — твердо сказала она. Багра явно балансировала между желанием получить результат и тем, что люди называли человечностью. Они буравили друг друга взглядами несколько долгих секунд, по истечении которых женщина недовольно сжала губы. — Ладно, — она не произнесла больше ни слова и быстро вышла прочь, шурша полами черной мантии по каменному полу. Гермиона не была уверена в том, что испытывает по этому поводу. Часть нее желала как можно скорее овладеть силой, чтобы прекратить ощущать себя беспомощной, но, с другой стороны, подобная перспектива.. пугала. Багра ошиблась: Грейнджер слишком хорошо осознавала, с чем имеет дело, чтобы не бояться. Возможно, именно это и стопорило ее. Грейнджер медленно вышла в пропитанный сыростью коридор, освещенный лишь одной свечой, закрепленной на уровне ее роста. Пристройка сильно отличалась от основного поместья и казалась чем-то чужеродным ему — более старая, с неотесанной кладкой стен, в отличие от гладкого камня, из которого был построен мэнор. Гермиона проследила за тем, как капелька расплавленного воска стекает на подставку. Дом был неуютным и необжитым, но девушка все равно оттягивала момент возвращения в поместье, словно несколько минут наедине с собой могли стереть мысли о том, кто она и где находится. Однако каким-то образом это сработало иначе, и тяжелые воспоминания накатывали из ниоткуда, будто она просматривала свою жизнь в Омуте памяти. Первые несколько дней с усилителем Грейнджер помнила смутно. Кажется, у нее был жар, но, возможно, это всего лишь защитная реакция организма на стресс. Неважно. Это было то, что ей нужно, — спокойствие, свобода от постоянных тяжелых мыслей и пустота в голове. Жаль, состояние стазиса продлилось совсем недолго. Очнувшись в очередной раз, Гермиона поняла, что пришло время успокоиться и проанализировать свое положение. Она чувствовала себя вполне сносно, за исключением слабости из-за явного истощения, но это состояние начинало становиться чем-то привычным. Помощи ждать неоткуда. Девушка осознала это так ясно, что стало не по себе, словно до этого она ожидала, что ее спасут. Это было не так. Рациональная часть мозга Грейнджер всегда понимала, что операция по ее спасению не стоит затраченных ресурсов. Более того, она стала бы первой, кто озвучил эту мысль на собрании Ордена, во время которого речь зашла бы о столь безрассудной вылазке. Гермионе не хотелось даже думать о том, что подобная отчаянная мысль могла зародиться в голове Гарри. А она могла. Но девушку успокаивало знание, что рядом с парнем находились такие люди, как Грюм, Люпин и Кингсли, — они не позволят ему угодить прямо в ловушку. Грейнджер хотела в это верить. Она не знала, что происходит с Джинни и Роном в лагере, понятия не имела, все ли в порядке с Гарри и чем он занят, но успокаивала себя тем, что отсутствие новостей в данной ситуации уже можно интерпретировать как хорошую новость. В тот день Гермиона дала себе немного времени на немую истерику, которую заглушала, сжимая зубами одеяло. Несколько мгновений слабости, ведь она была сильной слишком долго. Это были не просто слезы страха или боли, но отчаянный крик одиночества и мольба о помощи, которую неоткуда ждать. Самообладание возвращалось к девушке по мере того, как она подогревала в себе гнев и душила отчаяние. Грейнджер было некогда жалеть себя. Девушка не знала, посещал ли ее Нотт, но, судя по постоянно обновляющимся склянкам с зельями на тумбочке у кровати, — да. Она надеялась вытянуть из него немного информации, но ни разу не застала появления парня. На пятый день Гермиону впервые навестила Багра; позже она приходила регулярно, но даже в свои короткие визиты успевала вывести девушку из себя. — Что это был за ребенок? Я видела его впервые. Если дракон пытался повлиять на нас, почему не выбрал образ кого-то.. значимого? — Гермиона задала этот вопрос практически сразу, как смогла ясно мыслить. Она пыталась воскресить в памяти странные ощущения, которые испытала рядом с мальчиком, но они потускнели в водовороте более ярких событий. Девушка не могла объяснить себе, почему Суртур использовал именно такой облик, и это нервировало. Если же вспомнить его слова о том, что он знает о ней все.. От них по коже шли мурашки жути. — Сила, сотворившая мир, всеобъемлюща. Она существует везде и не существует нигде. Она в прошлом, будущем и настоящем, — женщина ничуть не стушевалась под ее прожигающим взглядом. — Поэтому я никогда не смогу дать тебе ответ на этот вопрос. Ищи его в себе. Грейнджер не выносила неопределенность, потому что та оставляла слишком много места воображению, а ему свойственно рисовать самые страшные картинки. Она все равно пыталась преодолеть себя и, следуя совету Багры, смотрела в глаза своим страхам и самым потаенным мыслям, однако это привело лишь к тому, что Гермиона начала ощущать врага в себе самой. Это было хуже всего, ведь такой враг в тысячи раз сильнее, чем любой Пожиратель. Сильнее даже, чем Малфой. От одной мысли о нем девушка внутренне сжалась. Она прикрыла глаза и прислонилась лбом к шершавой каменной кладке, пытаясь охладить разум. Из-за перепада температур по затылку пробежали мурашки. Ей всего девятнадцать, но почему тогда она чувствует себя так, словно все уже давно закончилось? Стоило Грейнджер об этом подумать, как размышления словно споткнулись о препятствие и что-то внутри дернуло ее обратно. Девушка нахмурилась, рассуждая, и вскоре осознала, в чем ошибка. День ее рождения промелькнул и исчез в круговороте одинаковых серых будней, наполненных слабостью и страхом, — такой же унылый и блеклый. Значит, двадцать. Словно это что-то меняло. Несмотря на все свои преступления, Гермиона полагала, что может называть себя если не хорошим, то хотя бы порядочным человеком. Она мысленно твердила это, как мантру, для успокоения, но ничто внутри не отзывалось на ее слова. Они были не более, чем набором звуков. Девушка впервые жалела, что не уделяла достаточно времени окклюменции, чтобы закрыть свой разум и прекратить это. Но Грейнджер была плохо подкована в ментальной магии, поэтому все ее слабые попытки сопротивления терпели крах. Перед глазами постоянно находилось лицо Малфоя, полное отвращения, усталости и чего-то еще, из-за чего ненавидеть его было немного тяжелее, чем обычно. Она могла по щелчку пальцев воскресить ощущение от его чуть подрагивающих пальцев на спине, свое смятение, ужас и безысходность. Гермиона снова размышляла о нем, хотя не хотела. Воспоминания были такими реальными, что сердце Грейнджер тут же загрохотало в ушах, а горло сдавил спазм. Словно ее тело пыталось сопротивляться, но разум был глух. Она зажмурилась, пытаясь отогнать от себя мысли, которые ощущались, как полчища насекомых под кожей. Парень оттолкнул ее через несколько минут и аппарировал, не сказав ни слова, и это было.. хорошо. Правильно. Единственное, что не вызвало в ней внутреннего отторжения в тот вечер. Глаза Гермионы предательски слезились от разочарования в себе. Ноги девушки, в конце концов, подкосились, и она, медленно опустившись на пол, надолго застыла около забытой формы с пятнами крови. Несчастная. Жалкая. Растерянная. Грейнджер силой воли запретила себе плакать, и хотя бы за это она могла себя уважать. Она помогла врагу. Дважды. Делает ли это ее плохой? Или хорошей? Гермиона не знала. Теперь нет. Но она точно знала, что впервые себя предала, и это было очень больно.

***

Когда Пэнси ворвалась в кабинет, Драко уже успел поднять голову от стола, потому что услышал девушку гораздо раньше, чем увидел. Она громко приказала кому-то из эльфов принести вазу, и Малфою стало не по себе от мысли, что это могла бы быть Тинки. Он привык, что она всегда находилась где-то поблизости; теперь же казалось, будто чего-то не хватает. — И как это понимать? — парень откинулся на спинку кресла и провел ладонью по волосам, взлохмачивая их. В руках Пэнси находилась целая охапка лилий, завернутых в крафтовую бумагу. Она держала свою ношу на некотором расстоянии, чтобы не запачкать блузку. Высокий ворс заглушал стук каблуков девушки, и Малфой мысленно поблагодарил Нарциссу за ее любовь к коврам, потому что у него раскалывалась голова. — Просто соскучилась, дорогой, — почти пропела Паркинсон, даже не пытаясь придать голосу искренности. — Я должен в это поверить? Проведя ладонями по лицу, Драко попутно надавил пальцами на глазные яблоки в попытке отогнать усталость. В последнее время он спал непозволительно мало и подозревал, что рано или поздно тело просто откажется выполнять команды. — Как хочешь, — Пэнси пожала плечами с самым невозмутимым видом и опустила цветы в вазу. — Все зависит от того, какой именно ответ разбередит твою совесть, — девушка подняла голову и многозначительно посмотрела на него: — Если она у тебя есть, в чем я очень сомневаюсь. — Прости? — поднял бровь Малфой. Виски взорвались новым приступом боли, когда носа достиг тяжелый сладкий аромат лилий, и парень неприязненно поморщился. — Прошел месяц с тех пор, как мы виделись в последний раз, — недовольно проговорила Паркинсон. — Ты не можешь продолжать делать вид, словно меня не существует. Даже у моих родителей появляются вопросы. Драко проследил, как изящные пальцы зачем-то складывают бумагу в несколько слоев — движение бессознательное, будто она нервничала. Парень отметил это, потому что сам первым делом сжег бы мусор с помощью Инсендио. Это показалось ему странным. Малфой посмотрел в лицо Пэнси и попытался припомнить, когда в последний раз появлялся в обществе, но не смог. Это было слишком давно. Он был занят, мотаясь по стране и отражая бессистемные нападения Ордена — они наносили не так уж много урона, но постоянное поддержание гарнизонов в состоянии боевой готовности выходило боком. Как он и говорил Тео, они просто прощупывали почву. Но если тактикой Сопротивления было измотать противника, то их план впервые работал корректно. Однако Малфой знал, что скоро ситуация изменится: у орденовцев банально нет ресурсов продолжать военную кампанию подобным образом. Драко покрепче стиснул зубы, сдерживая зевок. Ему стоило бы выпить Бодрящего зелья, а лучше — поспать. — Мне нравится, что ты всегда начеку. Я могу быть спокоен за свой образ в глазах общественности, ведь это именно то, к чему я стремлюсь, — произвести впечатление на них, — сказал Малфой, не скрывая сарказма. Существовало не так уж много вещей, которые волновали его меньше, чем возможность потрясти чистокровных снобов своей светской жизнью. Заметив, как глаза Паркинсон опасно прищурились, парень не удержался и фыркнул. — Рада, что это тебя веселит, — она надменно вскинула брови и подняла руку на уровень своего лица. Мягкий закатный свет отразился от крупного изумруда помолвочного кольца. — Но, по-моему, тебе стоит освежить в памяти наши договоренности. За нами обоими закреплены определенные обязательства.. — Тогда прекрати отчитывать меня и веди себя послушно, как и полагается чистокровной невесте. Или эта часть обязательств тебе не по душе? — он откровенно насмехался над девушкой. — Иди к черту, — вспыхнула Пэнси и, словно опомнившись, безмолвно сожгла плотную бумагу прямо в воздухе. Малфой ненавидел, когда Паркинсон начинала брюзжать, но сейчас это ощущалось почти приятно. Он сам не заметил, как расслабился, наблюдая за яростью, расцветающей на ее лице. — Я был занят, — честно признался он, расстегивая верхние пуговицы мундира: густой цветочный запах вызывал тошноту. — Мерлин, зачем ты их притащила? Пэнси цокнула языком и обошла стол, после чего бедрами оперлась о столешницу, сложив руки под грудью. Ее взгляд, жесты и даже выражение лица изменились — это походило на то, как змея сбрасывает шкуру, демонстрируя новую личину. — Отец запрещает мне выходить из поместья, — пожаловалась она. — Он пускает меня только на официальные приемы в дома других Пожирателей, где может следить за каждым моим шагом. — И вот ты здесь, — констатировал Малфой, ничуть не удивившись. Он знал, что препятствия могли только раззадорить Паркинсон, но никак не остановить. — Но цветы зачем? Так и скажи, что надеялась найти меня в склепе и уже строила планы на наследство. Пэнси закатила глаза — Это для Нарциссы. Я сказала, что хочу проведать ее, и это единственный аргумент, который смог их убедить отпустить меня, — она медленно склонила голову к плечу, глядя прямо ему в лицо, и спросила, изображая удивление: — Получается, наша свадьба для них важнее моей жизни? — Забавно, правда? — иронично протянул Драко. Их пара казалась образцовой — за исключением того факта, что от начала и до конца была притворством. Малфой сам предложил Паркинсон соглашение, по которому они давали обществу то, чего все ожидали от них, — правильную картинку, слияние капиталов семей и пышное торжество, которое в газетах уже называли свадьбой года. В Пэнси всегда было достаточно разума и прагматичности, поэтому чаша весов довольно быстро склонилась в сторону этого брака. Вся прелесть состояла в том, что между ними не было любви — по крайней мере, того ее вида, о котором пишут в сказках. Зато присутствовало уважение — достаточное, чтобы оставаться честными друг с другом. Немногие чистокровные пары могли похвастаться подобным. — Ты вообще спишь? — спросила девушка обычным тоном. Она протянула руку и мимолетно коснулась его лба, разглаживая морщинку между бровей. Пальцы Паркинсон были ледяными и пахли лилиями, но в той концентрации, от которой не хотелось лезть на стену. На ум Драко пришло неуместное сравнение с теплом в руках Грейнджер, которое он тут же отбросил. — Выглядишь уставшим, — добавила она. Пэнси подчеркнуто не смотрела на него, а следила за движением своих пальцев. Драко знал, что этот вопрос — всего лишь верхушка айсберга. Он казался плоским, но на самом деле состоял из такого количества слоев, что не хватило бы и жизни, чтобы коснуться каждого. Пэнси спрашивала его о ментальном состоянии, физическом здоровье, ходе войны, ничегоях и кошмарах, которые его наверняка мучили. Не могли не мучить. Но она знала, что сочувствие унизит Малфоя, поэтому интересовалась лишь косвенно. Паркинсон ни разу не навестила его после возвращения с Эйгера, но парню было известно, что она постоянно справлялась о его здоровье у Нотта. Он был благодарен ей за проницательность. — Сплю, — наконец, сказал он, потому что на развернутое вранье сил просто не было. Рука Пэнси замерла, а после она и вовсе притянула ее к себе. — Знаешь, почему лилии — мои любимые цветы? — вдруг спросила она. Малфой повернул голову в сторону девушки, но Паркинсон отсутствующим взглядом смотрела в окно за его спиной. — Лилии? — переспросил он, думая, что ослышался. Она кивнула. — Почему? Казалось, она задумалась над его вопросом на несколько секунд, словно не сама завела разговор об этом. Их диалог казался бестолковым, как и все вещи, наполненные смыслом. — Один человек сказал мне, что я похожа на них, — Пэнси перевела блуждающий взгляд на его лицо. — Красивая, но, если нахожусь рядом слишком долго, начинает болеть голова. — Я хотел бы пожать руку этому человеку, потому что он чертовски прав, — Драко еще раз втянул носом воздух, наполненный запахом цветов, и скривил губы. Паркинсон фыркнула и заправила короткую прядь за ухо, снова глядя куда угодно, но не на него. — Я сказала это не просто так. Хочу попросить тебя об одолжении. Малфой усмехнулся и немного сместился в кресле, чтобы лучше видеть лицо девушки. Та, поймав его взгляд, немного вздернула подбородок, бросая вызов. Вот чем объяснялось странное поведение Пэнси: просить — не ее способ коммуникации. Обычно Паркинсон указывала, но с ним это не работало. Вряд ли это будет что-то невозможное, подумал Драко. В конце концов, не зря же она потратила столько времени на долгое вступление про паранойю мистера Паркинсона. Парень устроился поудобнее, готовясь наблюдать за редким и забавным зрелищем под названием «смущенная Пэнси Паркинсон».