***
Нотт вытер руки о вафельное полотенце — белое и хрустящее от чистоты. Он выбросил его в корзину для грязного белья, повернул голову и обвел глазами ровные ряды коек в палате интенсивной терапии. В помещении находились только самые тяжелые — те, за кем требовался круглосуточный уход. Обычно здесь лежали раненые солдаты, однако крупных стычек давно не было, поэтому половина постелей пустовала. Мало кого заботили мрущие пачками заключенные — они не стоили того, чтобы тратить на них ресурсы. Для самых крайних случаев была выделена одна общая палата. Но с Уизли дело обстояло иначе. Именно поэтому, когда дежурный надзиратель передал в лазарет сообщение, что после карцера у рыжего началась лихорадка, Тео приказал доставить его сюда. Надзиратель понимающе кивнул, потому что тоже знал, что Уизли — не простой заключенный. Он — крючок, который должен был заглотить Поттер и попасть прямо в руки Темного Лорда. Один из крючков. Однако очкастого, вероятно, все же контузило в Уэйбридже. Он будто канул в лету, а это было совсем на него не похоже, если судить по воспоминаниям Нотта со времен Хогвартса. Тео посмотрел на орденовца, занимающего ближайшую к нему койку, сверху вниз. Худое, изможденное лицо слилось бы по цвету с белой наволочкой, если бы не веснушки и бордово-фиолетовые кровоподтеки под бровями и на подбородке. Сальные волосы разметались по подушке, на лбу выступила испарина, и даже сквозь опухшую кожу век было видно, что его глазные яблоки находятся в непрерывном движении. У Уизли была отбита правая почка — отсюда и высокая температура, и сгустки крови в моче, и низкое артериальное давление. Нотт помнил свое удивление при виде пляшущих над бессознательным телом диагностических заклинаний. Паренхима не пострадала, никакого разрыва не случилось, и оперативное вмешательство не требовалось. Однако и общее состояние было.. терпимым. Слишком хорошим для человека, прошедшего через такие пытки. На Уизли все заживало, как на дворовом псе, которому все нипочем. Хотя выглядел он жалко, как и все они, — живой скелет, обтянутый кожей. Тео кивнул медсестре и вышел в прохладу коридора, который остро пах дезинфицирующим средством. Скоро закат. Если повезет, удастся пересечься с Драко глубокой ночью, когда все дела будут закончены. Нотт чувствовал усталость, поэтому всерьез думал о Бодрящем зелье. Или хотя бы о кофе. Парень миновал несколько одинаковых дверей и взялся за ручку своего кабинета. — С днем рождения, — протянул Тео, едва дверь за ним захлопнулась. Когда Блейз, который уже был внутри, вскинул брови, он добавил: — Ты сегодня чудом избежал смерти. Забини щелкнул по металлической крышке магического прибора, отчего та раздражающе звякнула, и откинулся на спинку кресла. Кресла Тео. — Это уже третий раз на этой неделе, если брать в расчет миссию в Хорватии и тот случай, когда я спросил Драко, как продвигаются дела у Грейнджер, — нарочито легкомысленно произнес он, но круги под глазами и осунувшееся лицо выдавали усталость. — Все так плохо? — спросил Нотт, отодвигая от друга регистратор ударов пульса. Оставшись без игрушки, Блейз опустил локоть на подлокотник и подпер ладонью щеку. Как ребенок, ей-мерлин. — Я бы предпочел еще раз попасть в засаду под Загребом, — его взгляд затуманился, когда парень погрузился в воспоминания. — Там было не меньше дюжины.. Мерлин, опскурантов? Вроде так, — он тряхнул головой и пояснил, глядя на Нотта: — Это их местный аналог авроров. Мы должны были просто встретиться с одним из министров южной партии, но угодили прямо в ловушку северной. — У них в министерстве есть партии? — осведомился Тео, хотя куда больше его интересовало, чем закончился разговор с Малфоем. Его всегда сильнее волновало то, что находится в поле зрения в данный момент: пациент с раскуроченной грудной клеткой на операционном столе, солдат, захлебывающийся собственной кровью от раны под ребрами, на его руках. Так работал мозг Нотта. Парень проводил большую часть времени, запустив руки в чужую брюшную полость по самый локоть, а через час мог уже пить чай, сидя за рабочим столом и ведя разговоры о погоде. О погоде. Той, что за окном. Не о политике и мировом господстве. Это его никогда не заботило. Но Блейзу нужно было выговориться, а значит, Тео выслушает его. Он всегда оказывал помощь тем, кто в ней нуждался. — У них нет министерства, лишь Инспектор и несколько враждующих партий. Нам это только на руку. Внесли смуту, а перебьют они друг друга сами. Удобно. Нотт отодвинул кресло для посетителей и сел в него. — Вас ждали, — утвердил он. — Нас ждали, — согласился Забини. — Вся Европа замерла с трясущимися поджилками и ждет, но оно и к лучшему — это существенно экономит время, которое нам пришлось бы тратить, чтобы заявить о себе. Интересно, кого туда направят в качестве главнокомандующего? Макнейра? Яксли? — он задумался, но в следующий момент просто махнул рукой. — А, в принципе, похер. В любом случае Снейп слишком занят здесь. Как у вас продвигается работа? — парень посмотрел на Нотта, и настала его пора морщиться. Тео не мог припомнить, когда последний раз спал больше трех часов. Недосып делал его раздражительным, но на фоне вечно недовольного профессора это было не так заметно. Все время, которое парень проводил вне лагеря, он тратил на исследование свойств гребаного вербовника, однако дело продвигалось с трудом. Они задействовали ресурсы, которых хватило бы на несколько передовых лабораторий, пытаясь совершить невозможное, но все без толку. По крайней мере, пока что. — У нас не получается добиться того, чтобы вещество одновременно связывалось со скверной и выводилось из организма, а не всасывалось в кровь. Пока выходит либо одно, либо другое, — сказал он, не вдаваясь в сложную терминологию. Блейз нахмурился. — Твоя мазь локализовала Тьму.. — Но она не оставалась в кровяном русле, — закончил за него Нотт. — В этом и проблема. Мазь — временное решение. Мы хотим создать зелье со стабильной, растворенной формой вещества, которая, связавшись со скверной, выведется с мочой, как обычный токсин, — Тео большим и указательным пальцем погладил брови, глядя в пространство перед собой: перед его мысленным взором предстала лаборатория с кипящими котлами и шумящими дистилляторами. — Это чертовски сложно. Херовы сапонины, будь они прокляты. Судя по лицу Забини, сапонины волновали его ничтожно мало. — Пока вы не закончите, Волдеморт не может пустить в расход Драко. С одной стороны, меня раздражает это подвешенное состояние. Мы могли бы разбить Орден одним ударом, — сказал он и тут же раздраженно дернул плечом, отметая этот вариант. — Я боюсь предположить, что сможет сотворить с Малфоем постоянное использование скверны. Не говоря уже о хаосе, который он сотворит вокруг. — Пара разрушенных селений или городов — пустяк, если он выживет. — Многие с тобой не согласятся, — хохотнул Блейз. — Хорошо, что ты — не многие, — они обменялись понимающими взглядами, в которых читалась обреченная насмешка. — Он.. может перейти черту. Просто не заметит ее, и все. Нотт сжал губы и кивнул. Состояние Грейнджер стабилизировалось. Он больше не навещал ее в мэноре и порой жалел об этом, потому что Драко с каждым днем становился все молчаливее и уходил в себя, а разговорить ее было проще простого. Пока человек слаб и беспомощен, у него развязывается язык: простая особенность человеческой психики — испытывать доверие к тому, кто уменьшает боль. Возможно, Тео было ее жаль. Вот так просто и так сложно одновременно. Этому чувству следовало бы атрофироваться за годы работы целителем, исчезнуть, как ненужный атавизм из прошлой жизни, однако оно цвело и пахло в душе парня, как чертов сорняк, которому любые ненастья нипочем. Драко и Блейз смогли покрыться хитиновой коркой суровой жесткости, а доспехи Нотта не толще скорлупы куриного яйца, под ними целый океан эмоций, с которыми он борется с переменным успехом. — Волдеморт отдал приказ не спускать глаз с Уизли, — саркастично процедил Забини, выдергивая Тео из размышлений. — Ожидаемо, учитывая, какая он важная персона. К тому же подобные мудаки нередко становятся зачинщиками бунтов, но это ничего не меняет. Откуда нам взять людей? Блять, вот откуда? Из-под земли достать? Он всерьез думал, что мы здесь сами не додумались до того, что нужно увеличить количество людей в караулах? Тео пожал плечами, стараясь удержать рассудок в здравой колее, с которой сбивала внезапно проснувшаяся сонливость. Какая ирония. Темный Лорд был неясным силуэтом, который потерял актуальность в тот момент, когда оставил идею убить его лучшего друга. — Так что там с Грейнджер? — вспомнил он. Блейз громко цокнул языком и закатил глаза вместо ответа.***
— Это исключено, мисс. Я не могу выполнить вашу просьбу, — писклявым, но решительным тоном заявила Тинки. Тощие руки эльфийки порхали над вазой, плотно набитой нежно-розовыми соцветиями вербены. В сторону Гермионы она подчеркнуто не смотрела, но девушка была уверена, что ее глаза горели осуждением. — Но почему? — вздохнула Грейнджер, скользнув в вышитое шелковыми нитками сиденье рабочего кресла. — Потому что.. — тонкие пальцы застыли над цветами, но Тинки быстро пришла в себя. Она отдернула руки и замотала головой: — Молодой господин будет в ярости, вы знаете это не хуже меня. Грейнджер едва удержалась от нервного смешка. Она не хотела раздражать существо еще больше, но.. когда ярость Малфоя ее останавливала? Эльфийка оставила вазу в покое и спешно принялась метелкой убирать с письменного стола пыль. Она действовала осторожно, стараясь не потревожить многочисленные пергаменты, но в каждом ее жесте сквозило недовольство. — Он давал тебе приказ ни в коем случае не приводить меня к себе? — девушка предприняла новую попытку. Тинки сверкнула глазами, но все же отрицательно качнула головой. Искорка надежды вспыхнула в груди Гермионы, и она уже приоткрыла рот, чтобы продолжить убеждать, но эльфийка не дала ей и шанса возобновить атаку. — Но это ничего не меняет, — отрезала она. — Малфой не сможет наказать тебя, если не запрещал, — заверила Грейнджер, хотя знала, что проблема вовсе не в этом. — Я возьму всю вину на себя. Все будет хорошо. Обещаю. — Прекратите, мисс! — взмолилась эльфийка и наконец взглянула на девушку. — Я не могу этого сделать, даже не просите. В глазах Тинки читалась такая мука, что Грейнджер в то же мгновение ощутила себя виноватой. Несмотря на ее попытки бунта и дерзость, домовик прониклась к ней странной симпатией, которая была взаимной. Эльфийка как могла скрашивала дни Гермионы, часто навещала ее и готовила ей любимую еду, однако резко менялась, когда дело касалось Малфоя: яро отстаивала его и защищала даже тогда, когда он этого не заслуживал. «То есть в большинстве случаев», — мысленно добавила девушка. Под возобновившееся шуршание и причитания Тинки девушка снова вздохнула и заправила за ухо выбившуюся из пучка прядь. Она размышляла, что еще можно сделать, хотя подсознательно понимала, что с эльфийкой ничего не выйдет. Ее преданность Малфою казалась нерушимой. Черт. Грейнджер перевела глаза на окно. На небе притаились серые облака, сад выглядел безжизненным после вчерашнего дождя, его мрачные краски вселяли в чувство безнадежной тоски. После разговора с Нарциссой девушка вынырнула из своей затянувшейся апатии и окунулась в лихорадочное возбуждение и жажду деятельности. У Гермионы наконец-то появилась реальная цель, и она вцепилась в нее так крепко, что пальцы пульсировали от напряжения. Несколько дней Грейнджер только и делала, что продумывала разговор с Малфоем, из-за чего на занятиях с Багрой дела обстояли все хуже и хуже. Хотя, казалось, хуже уже некуда. Помимо того, что она не привыкла просить и слабо представляла, какие аргументы могут убедить его вызволить Джинни из лагеря, от воспоминаний об их последней ссоре легче не становилось. Гнев Малфоя был интуитивно понятен, однако она все еще не считала его справедливым. Парень каждый раз называл ее лицемеркой, но упускал тот факт, что сам ничем не лучше. Гермиона закусила губу, но не испытала даже мимолетной боли. Она затерялась мыслями в прошлом и пропустила момент, когда Тинки испарилась с тихим хлопком аппарации. Малфой не давал забыть о дистанции между ними — он постоянно напоминал, что они никогда не будут равны. И дело не в том, что она его пленница. Нет. Этот феномен корнями уходил в их детство, брал начало в том дне, когда надменный сероглазый мальчик впервые назвал ее грязнокровкой. В то время родилась ее ненависть, отголоски которой не оставят девушку до последнего вдоха. Раскаленный добела гнев снова накрыл ее волной цунами — он ощущался, как горечь сливочного пива из бара «Три метлы» на языке. Грейнджер так остро ощутила свою неполноценность, ту самую, которую давила в себе так старательно, что не заметила, как это стало ее сутью. Желание доказать всем, что она ничуть не хуже, а позже — что лучше всех. В какой момент это стало так важно? В любом случае теперь именно это давало ей силы двигаться дальше: Гермиона проходила через неудачи на тренировках на чистой злости, потому что больше в ней ничего не осталось. Все из-за Малфоя. Все. Всегда. Из-за Малфоя. Его тьма — ядро и цепь, из-за которых она не сможет сбежать и без которых теперь не получится обойтись. Осознание не нахлынуло на девушку неожиданно — оно зрело постепенно, как зелье, которому требовалось настояться. Грейнджер навсегда потеряла свободу. Она понимала горькую истину, но не могла принять. Та застряла, как рыбья кость в горле, — ни проглотить, ни выплюнуть. Гермиона не могла смириться с реальностью, подпирающей со всех сторон, не могла признать, что кошмар никогда не закончится, но.. начала привыкать. В конце концов, она всего лишь человек, и именно поэтому даже призрачная возможность помочь Джинни погрузила ее душу в беспокойное ожидание. Война должна была научить девушку, что мир жесток и это не изменится, но это был единственный урок, который она не желала усваивать. Гермиона не знала, что делать, поэтому хваталась за любую возможность. За все сразу. Она пыталась совладать со светом, изучала происхождение магии, древние ритуалы и контроль над энергиями, хотя раньше считала это чепухой. Волшебство казалось чем-то материальным, как кровь, текущая в ее жилах. Девушка думала, что колдовать — безусловный рефлекс. Но со светом все было иначе. Она ощущала его внутри, как болезнь, которая поселилась в клетках, как паразит, который действовал сам по себе. Несколько часов спустя Грейнджер лежала без сна, вслушиваясь в шум дождя. Голову переполняли мысли, а сердце — противоречивые чувства. За окном была глубокая ночь, и все обитатели поместья давно спали. Неопределенность начинала раздражать; Гермиона сбросила одеяло с плеч и резко села в кровати. Повернулась в сторону двери. Девушка не представляла, где расположена комната Малфоя, спит он, находится ли в мэноре. Однако она знала, что ее больше не запирали, а Пожиратели дежурили только на территории, прилегающей к поместью. Этого было достаточно. Гермиона потянулась и накинула на пижаму махровый халат. Спустила ноги на пол и надела тапочки. У девушки не было четкого плана, но это ее не останавливало. Годы дружбы Золотого Трио явно повлияли на ее чувство самосохранения не лучшим образом. Грейнджер вышла из комнаты и спустилась по лестнице на самый нижний этаж. Она миновала несколько темных коридоров, неслышно скользнула мимо приоткрытой двери, внутренне сомневаясь, что хозяйские комнаты могут располагаться в этой части мэнора. Скорее всего, здесь жила прислуга. Гермиона завернула за угол и остановилась на входе в новый коридор: у него были белые стены и высокий потолок, расчерченный кессонами. Он был залит мягким золотистым светом и, скорее всего, вел в главную часть поместья. Так, уже лучше. Девушка выдохнула и двинулась вперед, ощущая, как волнение усиливается в груди. Она ждала, что ее в любой момент окликнут, но вокруг стояла полная тишина. За очередным поворотом Грейнджер заметила арку, украшенную пилястрами. Ведомая любопытством, девушка остановилась и попыталась рассмотреть комнату, которая за ней скрывалась. Она думала, что это еще одна гостиная, но освещение позволило взгляду выхватить книжные шкафы и деревянную лестницу. Библиотека. Открытие порадовало и воодушевило. Даже если вылазка окажется неудачной, в следующий раз Гермиона могла бы пробраться сюда и найти что-нибудь полезное. Грейнджер плутала по поместью еще некоторое время, вздрагивая от каждого шороха, до тех пор, пока у нее в глазах не начало рябить от одинаковых поворотов. Она остановилась около чьего-то мраморного бюста, раздумывая, что делать дальше. Ей нужна была лестница. Другая. Глупо надеяться, что хозяйское крыло расположено на первом этаже. В следующую секунду глаза Гермионы расширились: воспоминание было таким внезапным и ярким, что вдоль позвоночника прошла дрожь. Ощеренная худая морда гончей, ледяное дыхание, от страха ощущавшееся на коже так, словно она замерла над кипящим котлом с зельем. Малфой тогда сказал, что сумеет отыскать ее где угодно.. но ведь это могло работать в обе стороны? Девушка попыталась сосредоточиться на силе внутри себя. Это было легко. Свет с ревом проносился внутри, как горная река, настолько холодная, что от одного прикосновения к ней пальцы цепенели. И такая же неуправляемая, неподвластная ей. Грейнджер коснулась свечения, прислушиваясь к ощущениям. Они были странными, но не то чтобы неприятными. Скорее интуитивно опасными, как если бы она пыталась погладить дикое животное. Вскоре кожа запылала жаром, как бывало при обморожении, и девушка стиснула зубы, погружаясь все глубже. Прошло совсем немного времени, прежде чем Гермиона обнаружила его. Словно нефтяное пятно на воде — плотное, черное, смолянистой консистенции. У девушки перехватило дыхание, и она неосознанно отдернула руку, почувствовав, как внутренности сжимают чьи-то ледяные руки. Это было мерзко, но знакомо. Это была скверна. Грейнджер вдохнула поглубже и коснулась ее кончиками пальцев, преодолевая отвращение. Все произошло так быстро, что девушка даже не успела испугаться. Она зажмурилась, а когда открыла глаза снова, увидела не белую стену коридора, а пылающий камин и несколько кожаных кресел перед ним, в одном из которой, подперев щеку кулаком, сидел Малфой и что-то читал. Мозг Гермионы отстраненно отметил, что книга была на немецком. Парень не шелохнулся, хотя подсознательно она ожидала, что рефлексы заставят его направить на нее палочку. Он был слишком уверен в защитных заклинаниях мэнора и знал, что здесь не может быть чужаков? — Как ты.. Гермиона и сама не знала как. Она опустила взгляд на свои руки и увидела, что она — вся она — словно подернута молочной дымкой. Нет, Грейнджер не аппарировала. Она все еще видела белую стену коридора, но вместе с тем нахмуренные брови Малфоя, который выглядел больше ошарашенным, чем злым. Ее словно расщепило. Девушка свела брови на переносице, неосознанно повторяя выражение его лица. — Я не знаю, — она медленно покачала головой, опасаясь реакции на свое внезапное вторжение. Парень поднялся на ноги. Только тогда Гермиона заметила, что он не одет и, судя по всему, только вышел из душа: волосы были влажными и небрежно зачесаны назад, словно Малфой провел по ним пальцами, чтобы челка не лезла в глаза. Грейнджер не сдержалась и опустила взгляд ниже. Торс Малфоя походил на место кровавой бойни — шрамы, рубцы и следы от ран. На нем почти не было живого места, свободного от следов войны. Гермиона была целительницей, привыкла к виду обнаженного тела и чувствовала бы себя вполне комфортно, если бы не вломилась в чужие покои. Грейнджер смутил вовсе не вид Малфоя в одних пижамных штанах, она ощущала себя преступницей по другой причине. Девушка словно подсмотрела за тем, что не должна была увидеть. Преступление из разряда ментального вуайеризма, потому что до ее появления он был расслаблен, чего Гермиона не видела никогда прежде. — Может, ты прекратишь тупо пялиться на меня и объяснишь, что натворила на этот раз? — легкое раздражение в тоне парня смешалось с удивлением в равной пропорции. Гермиона чуть вздрогнула, вскинула глаза на его лицо, и кровь наконец прилила к щекам. — Мне нужно было найти тебя, — голос звучал не так уверенно, как хотелось бы. — Я вышла из своей комнаты и надеялась выбраться в холл и уже там решить, что делать дальше, — девушка запнулась, когда Малфой взял ее за руку и внимательно осмотрел их сплетенные ладони. Прикосновение было крепким, теплым и.. реальным. Это настолько поразило Грейнджер, что она позабыла об оправданиях и провела большим пальцем по его коже, чтобы убедиться, что ей не показалось. — Мерлин, как это работает? Я думала, что сейчас я нечто вроде иллюзии.. — Как ты это сделала? — быстро спросил парень, обрывая ее. — Я просто хотела тебя найти, — повторила Гермиона. — И это.. произошло. Просто произошло. — Все у тебя просто, — кажется, из-за всей этой суеты он даже забыл приправить свой тон сарказмом. Малфой заставил ее подробно пересказать свои действия и ощущения, смотрел при этом слишком пристально и все больше молчал, давая Грейнджер возможность размышлять вслух. Первый шок быстро улегся, и теперь эмоциями фонтанировала только девушка, строя теории и предположения. Когда она сделала паузу, размышляя, было ли случившееся разновидностью аппарации, губы Малфоя сжались в тонкую линию, а в следующий момент ее словно пропустили через трубочку для коктейля. Девушка резко выдохнула и толчком вернулась в свое тело. Парень отошел и снова сел в кресло, глядя на нее снизу вверх — но почему-то казалось наоборот. Теперь он был зол, но злость была такой же ровной, как ее окончательное осознание своего положения. Черная, сморщенная, обуглившаяся. Раньше она пылала ярко, как солнце, роняя горячие искры и поднимая столбы пламени, но теперь от прежней ярости по отношению к ней осталось одно воспоминание. Гермиона с лёгким удивлением отметила, что давно не видела его по-настоящему разозленным. Вот и сейчас серые глаза мутные, как море после бури, когда бушующие волны подняли песок со дна и тот еще не успел улечься, но ничего общего с тем жутким взглядом, который она видела ранее. Невидимая рука покрепче затянула удавки на их шеях, сплела друг с другом еще больше, но они оба приняли это как должное. Оба. Годрик, какой ужас. — Что тебе нужно? — вопрос прозвучал резко и выдернул ее из путаницы мыслей. — Я.. — растерялась Гермиона, понятия не имея, с чего начать. — Ты ведь не просто так явилась? —проявил чудеса проницательности Малфой. — Выкладывай и уходи. Обнаружение еще одной ниточки, связывающей их, судя по всему, волновало и напрягало его куда больше, чем ее визит, поэтому голос парня звучал безынициативно, а вот Грейнджер, напротив, вдруг вспомнила, зачем затевала свою вылазку. Она подавила вспыхнувшую после его отрывистых слов искру раздражения. Разговаривал с ней, как с собакой, — командами. Но безопасность Джинни важнее гордости Гермионы. — Помоги освободить Джинни Уизли, — выпалила девушка, боясь передумать; ее сердце зашлось под его прожигающим взглядом, но Грейнджер уже начала, а значит, глупо сдавать назад: — Я знаю, что пленных девушек забирают в дома Пожирателей, об этом писали в газетах еще до того, как я попала в лагерь. Возможно.. Нотт мог бы.. Она умеет готовить и хороша в бытовой магии. Ее аргументация должна была быть четкой, не оставляющей сомнений, но вместо этого Гермиона лепетала сумятицу. На мгновение она допустила мысль, что парень может просто отказаться, и тогда ей стало по-настоящему страшно. Она даже незаметно сглотнула, стараясь не быть столь очевидной в своем волнении. Однако речь девушки неожиданно развеселила Малфоя. — Думаешь, Уизли будет рада стать домашним эльфом Тео? — иронично поинтересовался он. Парню явно нравилось осознавать, что она бессильна в этой ситуации и перед ним. — Рада — вряд ли, — нахмурилась Грейнджер. — Но это лучше, чем лагерь. Я знаю, о чем говорю. Малфой оценивающе осмотрел ее с головы до ног, и девушка едва сдержалась, чтобы не поежиться. Она гадала, ощущает ли он себя таким же уязвимым, сидя перед ней почти без одежды. Потому что она сама не чувствовала себя безопасно, хотя ее положение было более выгодным. Она стояла. Она была одета. Она застала его врасплох. И все это не имело никакого значения. Малфой оставался хозяином положения. Всегда. — С чего эта мысль зародилась в твоей, как оказалось, не такой уж умной голове? — искренне поинтересовался он и, подметив, как девушка опешила, насмешливо добавил: — Почему только сейчас? — У меня было не так уж много времени на размышления, — уязвлённая словами Малфоя, Гермиона произнесла это несколько резче, чем следовало, но тут же исправилась: — Сначала я была слишком слаба, чтобы думать о чем-то другом, а после.. — она отвела взгляд, потому что так покорность изображать было куда легче. — А после был усилитель, и все закрутилось слишком быстро. Я валилась с ног из-за тренировок.. — Ты не ответила на прямой вопрос, — надавил Малфой. Грейнджер замолчала, не имея ни малейшего представления, что на это ответить. Одно девушка знала точно — миссис Малфой она не выдаст. Возможно, Гермиона никогда не сможет понять ее, но в данный момент они были по одну сторону баррикад. По крайней мере, пока она не овладела силой. — Я была слишком занята собственным выживанием, чтобы думать о ком-то еще, — поджала губы Гермиона, решив, что честность — лучшая тактика на данный момент. Парень склонил голову к плечу, цепким взглядом выискивая в ее чертах признаки лжи. Малфой почти на год младше Грейнджер, но выглядел старше. Он красив, но красота казалась какой-то враждебной. Как зимняя ночь: кусающий кожу мороз, сияющий белизной снег, острые, как клыки какого-нибудь чудовища, сосульки, и тревожное безмолвие вокруг. Гермионе хотелось сбежать от допроса, но она не смогла бы даже пальцем двинуть из-за внутреннего напряжения, охватившего ее. Вести диалог с Малфоем чертовски сложно, очень энергозатратно, а сейчас ее доводы казались не более весомыми, чем журавлик из папье-маше, поэтому держаться все сложнее. — Сделаю вид, что поверил, — хмыкнул он через некоторое время, этим ясно давая понять — нет, не поверил, но позволит подурить себя ещё немного. Просящая Грейнджер — зрелище слишком редкое и забавное, чтобы Малфой отказался от возможности понаблюдать за ним. — Следующий вопрос: с чего вдруг Нотт? Почему ты вспомнила о нем? — Тинки говорила, что служанки — это что-то вроде парадной формы или новых ботинок для Пожирателей: аксессуар, по ценности которого можно судить о состоятельности и статусе в обществе его владельца, — выкрутилась она, прекрасно осознавая свое положение в этом разговоре. — Уверена, ты никогда не стал бы забирать ее в мэнор, чтобы мы не оказались вместе. Это было бы недальновидно. — Рад, что ты столь высокого мнения о моих умственных способностях, — насмешливо вставил он. Малфоя явно издевался, но Грейнджер проглотила и это. И даже не поморщилась. Он ее слушал, и уже это — большее из того, на что девушка могла рассчитывать. — Именно. Я подумала, что Теодор может быть заинтересован в том, чтобы подчеркнуть свой статус, — после подобных слов по отношению к Джинни оставалось разве что вымыть рот с мылом — иначе от горького послевкусия не избавиться. — Если бы он был заинтересован, сделал бы это раньше и без чьего-либо напоминания, — огорошил Гермиону парень. — Но, — она запнулась и расстроенно выдохнула, — разве ты не мог бы.. повлиять на него? — Зачем мне это? Гермиона закусила щеку изнутри. Этого вопроса она боялась больше всего. У нее был ответ, но он точно не понравится Малфою. Девушка вовсе не была уверена, что давить на его совесть — хорошая идея, но другими не располагала. — Однажды это закончится, — все же сказала Грейнджер, имея в виду войну. Она пожевала губы, подбирая слова, но в итоге в который раз за вечер вздохнула и прямо спросила: — Неужели ты не хочешь иметь на своем счету что-то хорошее? Поступок, о котором не жалеешь, даже если он идет вразрез со всем, к чему ты привык? Она вспомнила о том, как пыталась оправдать себя за помощь Малфою. Мысленно вернулась в тот вечер, когда просто была рядом со своими бесполезными бинтами. Жалела ли Гермиона о том, что сделала это? Искренне — никогда. Наверное, ее решимость слишком четко читалась на лице, поэтому взгляд Малфоя существенно потяжелел, словно и он вспомнил то же самое. — А кто-то ведет счет? — саркастично поинтересовался он. — Дай мне знать кто. Я передам, чтобы не утруждался, ожидая от меня добрых дел. Это по твоей части, — он сощурился, когда Грейнджер снова отвернулась, не выдержав зрительно контакта. — Я плохой человек. Если бы я сказал, что я худший из всех, кого ты знаешь, я бы не преувеличил. И меня это устраивает. — Я не верю в абсолютное зло, — сказала Гермиона, в глубине души заранее зная, что ее слова не произведут должного впечатления. Малфой давно дал понять, что считает ее ограниченной во многих вопросах, а в этом — особенно. Парень криво ухмыльнулся. Он явно оценил попытку, но не поверил ей, как и ожидалось: — Но зато ты веришь в абсолютное добро, — почти мягко напомнил Малфой, словно она была неразумным ребенком. Ну или душевнобольной. — И я обещал, что лишу тебя этой веры и заставлю воспринимать мир таким, каков он есть. — Я изменилась, — Гермиона просто не могла себе позволить такой наивности. Больше нет. Что это, если не перемены? Но Малфой придерживался иного мнения. Он вздохнул и возвёл глаза к потолку, словно вопрошая, за что ему это, а после снова вернул взгляд к ней. — Да черта с два ты изменилась, — издевательски вздернул бровь парень. — Ты осталась той же, кем и была, иначе не пришла бы сюда просить за подружку. — Прежняя я никогда не пришла бы, — тихо проговорила Гермиона. Но Малфой расслышал.***
— Ли, идешь? — спросил Фред; он накинул на плечи старое одеяло и придерживал его руками — подобие грязного уродливого пальто. Другой одежды, кроме лагерной формы, у них не было. Глаза мулата горели паникой, когда его лицо показалось из тени, которую создавала верхняя койка. — Куда вы так рано? Жизнь не дорога? — Уже полночь, надзиратели давно дрыхнут в своей каморке, — буркнул Сириус, выхватил одеяло из его рук и грубо впихнул в руки Рону. Тот пошатнулся на месте, все еще слишком слабый, чтобы твердо стоять на ногах. — Не идешь сам, так другим помоги. Одевайся, — приказал он парню и заковылял к выходу. Уизли укрылся грязной тканью, игнорируя смрадный запах. Его и без того потряхивало то ли от истощения, то ли от предвкушения, поэтому одеяло было как нельзя кстати. Парня перевели из лазарета всего несколько часов назад, и по-хорошему он должен был поспать эту ночь, чтобы окончательно прийти в себя, но Рон слишком хотел увидеть сестру. Его разум был все еще подернут дымкой лихорадки, но мысль о Джинни была первой осознанной мыслью за последние десять дней. Парень не мог больше ждать. Он спиной чувствовал испуганный взгляд Джордана, когда медленно поплелся вслед за братом и Блэком. В нем ничего не осталось от острого на язык комментатора матчей по квиддичу — Ли медленно, но верно становился человеком, которого пугала собственная тень. Ледяной ветер обдал пылающие щеки парня, заставляя поежиться. Небо заволокло облаками, но Сириус сказал, что это им на руку. В пасмурную погоду дежурные Пожиратели и носа не высунут из сторожки, расположенной вплотную к башне. Уизли скосил на нее взгляд, отмечая, что в окнах горит свет. Это тоже хорошо. Даже если кому-то из надзирателей взбредет в голову посмотреть на улицу, игра света и тени ухудшит обзор. Три темные тени крадучись приблизились к барьеру, стараясь держаться как можно дальше от поместья и от пристройки. Рон еще на подходе заметил Джинни, и его бедное сердце заколотилось о ребра. Он постарался ускориться, насколько это возможно, но острая боль тут же полоснула изнутри, и он поморщился. — С тобой все в порядке? — послышался лихорадочный шепот сестры. — О Мерлин, Рон, ты жив, я так счастлива! В ее голосе слышались слезы, и парень чувствовал, как его горло тоже сжимает тугое железное кольцо. Джинни была худой и мертвенно-бледной в лучах лунного света, пробивавшегося сквозь тучи. Но она улыбалась. Улыбалась так радостно, словно не было невидимого барьера, тонкой лагерной робы, которая совершенно не спасала от холода, и всех этих дней в заключении, словно ее сердце не было покрыто рубцами потерь и лишений. Она хотела бы броситься к нему и заключить в объятия, но вместо этого сложила руки перед грудью, не зная, куда их деть. — Ты в порядке? — спросил Уизли. «Ты в порядке?» — лагерный вариант «как дела?». Никто из них не в порядке. Да и дела у всех одинаково паршиво. — Да-да. Ты выглядишь ужасно, будто вот-вот свалишься с ног, — она подошла как можно ближе к щиту, с тревогой всматриваясь в его лицо. — А чувствую себя еще хуже, — признался парень, ощутив головокружение. Пространство перед глазами пошло рябью, но Уизли ни за что не отвел бы взгляда от горящей синевы глаз сестры. Только не сейчас. Он впитывал ее черты, как губка, и это действовало не хуже обезболивающего зелья, которым его продолжали поить по приказу лагерного целителя. Жива. Жива. Жива. Мысль билась в сознании в такт с ударами пульса в висках. — Сядь, не то действительно свалишься прямо на барьер, и нам всем крышка, — проговорил Сириус и надавил ему на плечо, заставляя опуститься на землю. — Холод собачий. Нужно вернуться раньше дождя. Мокрые одеяла могут вызвать вопросы, если их кто-то заметит, — пояснил он Рону. — Есть новости? — деловито спросила Джинни, обращаясь к Фреду, и они начали обсуждать дежурных и заключенных, имен которых Уизли пока не знал. С другой стороны на коленки опустился кто-то с головы до ног укутанный одеялом. Кто-то, кого Уизли не сразу узнал. Из-за слоев грязной ткани показалось взволнованное лицо Габи. — Я рада, что ты вернулся к нам, — смущенно улыбнулась девушка, и Рон ощутил, что количество валунов на его груди, мешающих дышать, уменьшилось ровно на один. — Ты неплохо держишься, — сказал парень, потому что нужно было что-то сказать. В тот момент одеяло сползло с ее головы, демонстрируя то, что осталось от белокурых локонов. Младшая Делакур охнула, и даже темная ночь не смогла скрыть ее покрасневшие щеки. Она провела ладонью по голове, поморщившись от ощущения неровных, криво постриженных прядей, которые уже прилично отросли. Будто опомнившись, Габи укрылась одеялом, избегая смотреть на Рона. — Я.. Уизли стоило огромных усилий не выказать удивления, но в следующий момент его затопила ярость. Она ведь почти ребенок. Ей всего-то шестнадцать лет. Волосы могли отрасти, вес — восстановиться, но дело было не в них, а в ее повзрослевшем взгляде. С ним уже ничего не сделать. Внутренности Рона стянуло в тугой узел боли и гнева. Подсознательно он понимал: жалость сделает только хуже, а сострадать правильно у него никогда не получалось. Для этого он недостаточно красноречив и слишком неловок. Всегда таким был. — Ты действительно прекрасно выглядишь, Габи, — хрипло сказал он. Голубые глаза вспыхнули, прогоняя непроглядную темень ночи. Девушка фыркнула, пряча улыбку краем одеяла. Впервые Рон нашел нужные слова.