Источник света

Грейнджер напряженно наблюдала за Багрой, сидя с противоположной стороны круглого стола, и задавалась одним-единственным вопросом: какого черта она здесь забыла? Атмосфера позднего вечера с тихим перезвоном фарфоровой посуды и потрескивающим камином располагала к долгим разговорам, но чародейка молча пила травяной отвар. В сторону Гермионы она подчеркнуто не смотрела. В приглушенном свете малой гостиной кожа Багры приобрела нездоровый землистый оттенок, который вместе с тенями под глазами делал ее пугающей еще больше, чем обычно. Рука с ярко выраженными суставами и венами расслабленно сжимала хрупкую ручку, костлявые запястья виднелись всякий раз, когда она подносила чашку к губам. Она напоминала журавля — такая же худая и будто состоящая из одних только углов, однако при этом каждое ее движение не было обделено каким-то природным изяществом. Грейнджер развлекала себя, гадая, чего добивается эта женщина. Создавалось впечатление, словно Багра вовсе не чувствовала за собой вины после того случая в хижине. Девушка не ждала извинений, но ее бесило, что даже в глазах не читалось ни единой эмоции — ни капли сожаления или сочувствия в них не было. Одна лишь пустота, вязкая и черная, как нефтяное пятно на воде или черная дыра в космосе. Гермиона и не искала их (разве что неосознанно). Просто отметила этот факт про себя, прежде чем принять очередное предательство. На сердце на один рубец стало больше, но разве это заметно, когда их сотни? Новый пока кровоточил, только этим и отличался от других. Грейнджер была наивна, полагая, что за грубостью Багра скрывала заботу. Она была откровенно глупа, доверяя этой женщине чуть больше, чем никак. Оказывается, Гермиона из тех, кто любит обманываться. Кто бы мог подумать. Чародейка уже который вечер посылала за ней своего личного эльфа, а когда девушка являлась в малую гостиную, пичкала ее настоями и сладостями. Наставница говорила мало, все больше молчала, но выглядела при этом слишком загадочно, чтобы Грейнджер решилась отослать Виксена, когда тот в очередной раз возникал в ее комнате. Она словно подготавливала девушку, как опару для теста, чтобы не упала без возможности подняться. Гермиона это точно знала, ведь Багра никогда и ничего не делала просто так. — Есть одна старая легенда о двух драконах. Вряд ли ты слышала о ней, только если специально не интересовалась китайским фольклором, — разорвал тишину голос, будто покрытый ржавчиной. Грейнджер подняла глаза от кружки, на дне которой вихрились чаинки, и вопросительно вскинула брови в ожидании продолжения. — В их мире правила императорская династия, члены которой именовались Драконами. По слухам, они могли перевоплощаться в этих существ, — с губ сорвался презрительный смешок. — Мы-то точно знаем, что это вовсе не слухи, а самая настоящая правда. — Анимаги, — кивнула Грейнджер, давая понять, что прислушивается к рассказу. Она грела ладони, обеими руками обхватив чашку, терпкий запах трав щекотал ноздри. — Время царило смутное. Дракон отошел в мир иной, и трон неожиданно занял его бастард — зеленый мальчишка, до невероятности озлобленный на мир. Его мать была проституткой и умерла совсем молодой, а отец так и оставил мальчонку гнить в притоне, желая спрятать темное пятно, запятнавшее его честь. Но Дракон не был рожден ползать на брюхе, и изо всех сил стремился избавиться от клейма имперского ублюдка. Когда на его голову неожиданно опустили корону, он уже дослужился до офицера городской стражи и снискал славу сильного бойца, — на этих словах она вернула чашку на блюдце, кривя губы в презрительной усмешке. — Щенок паршивой собаки не имел права скалиться, он должен был сидеть на цепи и лаять по приказу. Министры надеялись сделать из него послушную марионетку, но обломали зубы. Как жаль. Простые люди, напротив, очень даже принимали его. Сама понимаешь, как действуют на всякое отребье жалостливые истории, — острый, как битое стекло взгляд, скользнул по лицу девушки. — К чему вы клоните? — нахмурилась она. То ли в тоне Багры действительно присутствовало пренебрежение, то ли Гермиона додумала его в своей голове, однако внутри поднялась волна протеста. — Люди любят мучеников. Всегда приятно осознавать, что кому-то хуже, чем тебе. Их взгляды схлестнулись в немой конфронтации. Женщина как бы спрашивала: ну, что на это скажешь? Грейнджер стоило бы привыкнуть к вечным провокациям, но она только училась воспринимать мир трезвее. Один и тот же нож в зависимости от ситуации можно использовать для того, чтобы нарезать торт и пырнуть кого-нибудь под ребра. Гермиона примеряла на себя роль человека, который точит лезвие, а не делает выбор, как его применить. Выходило, мягко говоря, с трудом. — Как так выходит, что каждое ваше слово словно выпачкано в саже? — скривилась она. Багра закатила глаза. — Знаешь, в чем твоя большая проблема, ребенок? Впрочем, не только твоя, а большинства людей. Вы любите только ту правду, которая удобна и приятна для вас, — черные глаза насмешливо сверкнули. — Я же предпочитаю истину. Не так сладко на вкус, как самообман, зато бодрит. Ох как бодрит. Это даже звучало абсурдно, учитывая, насколько Грейнджер маниакальна к мелочам. А еще в ней слишком сильно убеждение, что ее мнение самое-самое. Разумное, четкое, правильное. Гермиона очень ценила в себе то, что называлось аналитическим мышлением, поэтому иначе и быть не могло. — Что если ваша истина — это тоже просто самообман? — сощурилась уязвленная девушка. — Однажды ты научишься отделять зерна от плевел, а до тех пор будешь получать щелчки по своему курносому носу, — в голосе Багры слышалось снисхождение, словно она могла предугадать каждый ответ Грейнджер. Это бесило. — Жизнь — вечное повторение. Если бы только люди усваивали свои уроки с первого раза, все стало бы куда проще. — Все было бы куда проще, будь вы хоть чуточку деликатнее, — не удержавшись, заметила Гермиона. — Какая к черту деликатность? — презрительно фыркнула чародейка. — Вот же твердолобая балбеска.. Поучи меня еще! — Прекратите грубить мне на ровном месте, — возмутилась она. — Только после того, как ты спрячешь зубы, соплячка, — слишком агрессивно выплюнула она, но после, успокоившись, добавила: — Мой жизненный опыт побогаче твоего будет. Сиди и внимай, пока я добрая. Ноздри Грейнджер затрепетали от протяжного выдоха, с помощью которого она пыталась вернуть самообладание. Кажется, расшатывать его стало излюбленным развлечением для Багры. Чем дольше длился этот разговор, тем больше Гермионе казалось, что старуха над ней издевается. Очень хотелось схватить со стола чашку с уже подостывшим чаем, размахнуться и щедро плеснуть прямо в ее самодовольное лицо. Но она сдержалась, повторяя себе, что срываться нельзя. Нельзя. Костяшки пальцев побелели, сжимая хрупкий фарфор. — Давайте закроем эту тему и перейдем к сути? — делано дружелюбно предложила она, решив проглотить все. Снова. Жертвовать своей гордостью входило в привычку. Но что Грейнджер оставалось? Слишком много воды утекло с тех пор, как ее слово имело значение. Девушка училась гасить в себе то, что Малфой назвал бы гриффиндорским слабоумием. Он добился все же своего: она безжалостно гнула внутренний стержень, чтобы не торчал слишком вызывающе в виде вздернутого подбородка и легкого превосходства во взгляде. Непозволительно в ее положении считать себя умнее всех. Это было не то чтобы больно, но очень грустно. И Багра это прекрасно видела. Поэтому хмыкнула как-то по-особенному и изящным движением оправила сползшую с плеча шаль из черной шерсти. — Знать не принимала Дракона, — как ни в чем не бывало заговорила она. — Он понимал, что сражаться с ними то же самое, что пытаться победить ветер. У него не было ни знатного имени, ни собственных денег, ни армии.. — Разве в древнем Китае формой правления не была абсолютная монархия? — спросила девушка, стараясь припомнить информацию, которую изучала еще в обычной лондонской школе. В таком случае играла роль только кровь императора, текущая в жилах Дракона. Чародейка недовольно скривилась, явно полагая, что особа перед ней хоть и умна, но все еще полна наивности. — Не существует ничего абсолютного. Власть находится в определенных руках до тех пор, пока количество лояльных не превысит количество несогласных, — она прервалась, недовольно сжав губы, когда Виксен начал наполнять вазочку прозрачным медом из банки. Заметив настроение хозяйки, эльф прижал уши к голове и тут же ретировался, рассыпаясь в извинениях. Когда он исчез, она продолжила: — Солдаты не были заинтересованы в поддержке Дракона. Армии платит казна, а казну пополняют богачи. Им не важно, кто носит титул императора, — Багра подхватила мед на кончике чайной ложки и, добавив в чашку, принялась помешивать отвар. —Так что же могло явиться мотивацией для них? Что ценнее любых денег? — напирала она. — Жизнь, — предположила девушка и следом осознала, к чему ее подводили: — Он решил запугать их. Провел ритуал, чтобы получить Силу.. — В те времена так же существовали легенды, а верили в них с куда большим энтузиазмом, чем сейчас, — перебила Багра, вновь вернув себе роль рассказчицы. — Дракону было необходимо заполучить то, что обеспечит безграничную власть и признание. В конечном итоге он отправился на поиски зверя. — На острове Калимантан обитали редкие серебряные панды. Дракон убил одну из них, создал усилитель из костей и обрел Свет. — То есть он.. был хорошим человеком? Даже сама Гермиона сочла вопрос наивным, что уж говорить о Багре. Что-то подсказывало девушке, что, окажись у нее в руках неизменная трость, она бы хорошенько треснула ее. — Не выдумывай чушь. Хорошие люди никогда не стремятся к власти, они ее избегают. Запомни это, а лучше запиши, — издевательски выгнула бровь женщина, неприятно пораженная простодушием своей ученицы. — Его магический отпечаток был настроен на светлую магию: имперский сын, рожденный в Поднебесной и способный перерождаться в существо, дышащее огнем. Да у него и выбора-то особо не было, — она сделала паузу, с хмурым видом припоминая, где остановилась, и вернулась к легенде: — Он был могущественен. Силен, как настоящий дракон, поэтому и смог совладать с Силой. Вернувшись в столицу, Дракон удостоил всех жителей чести лицезреть чудо: собрал людей на площади в час, предшествующий рассвету, — и разогнал ночь на глазах у изумленных зевак. Так он заставил армию перейти на свою сторону, а для простаков стал чуть ли не божеством. И все стало у него замечательно, — женщина сделала паузу, прежде чем тихо, но торжественно добавила: — Но. — Но Вселенная требует равновесия, — заученно проговорила Гермиона и едва сдержалась, чтобы не закатить по-детски глаза. Багра издала едкий смешок. — Сначала их пути не пересекались. Достаточно долго, чтобы тяжелое детство пустило в Драконе свои гнилые корни и превратило его в одержимого идиота, — произнесла она с какой-то печалью, тихо и медленно, словно прониклась чужой судьбой. — В один день на западные провинции напало нечто, оставив после себя одни лишь развалины да голую землю, присыпанную пеплом и усеянную горелыми костями. Дракон полетел туда, где некогда была крошечная деревенька. Еще с высоты он увидел ту, что принесла в его страну кровь и разрушения, — чародейка замолкла, а продолжила уже сухим перечислением фактов: — Девчушка оказалась обыкновенной. Хорошенькая, но хилая, а еще больно шуганая. Она обращалась драконом, который походил на черный скелет, покрытый ошметками кожи и мяса, только выдыхал он не пламя, а погибель. По крайней мере, так гласили слухи. Она совсем не управляла собой и очень боялась навредить кому-нибудь. Бедный ребенок, — вздохнула Багра. — Дракон забрал ее к себе. Убил саблезубую кошку и заковал в костяные браслеты. — Хотел управлять ею? — нахмурилась Грейнджер, впитывая каждое слово. По мере нарастания напряжения в рассказе подушечки ее пальцев нервно заплясали по бокам чашки. Думать о кошмаре, в который угодила незнакомая девушка не по своей воле, было невыносимо болезненно. Слишком знакомо. — Хотел ограничить. Девчонка обладала сильным магическим отпечатком, вот только воля оказалась слабой. Так бывает, — пожала плечами женщина. — Она была дочерью крупного феодала — изнеженный цветок, выращенный в тепличных условиях. Дракон по жизни — воин, он понятия не имел, что делать с этими нежными лепестками и просто выдирал их с мясом в попытке заткнуть свои душевные раны. Однако хвосты двух драконов сплелись, и они стали единым целым. — Звучит как счастливый финал, однако что-то мне подсказывает, что без очередного «но» не обошлось, — иронично проговорила Гермиона. Она знала наверняка: хорошие концы не поучительны. Не зря столько книг прочла. А еще Багра никогда не сотрясала воздух не по делу. Несколько мгновений чародейка молчала, сканируя глазами лицо Грейнджер, а после вдруг спросила: — Знаешь, в чем недостаток мерзости? Кроме того, что она есть чистое зло? — От нее нелегко отмыться, — сразу же ответила девушка, ощущая, как скулы напряглись, а губы сами собой сжались в тонкую линию. — А замараться пугающе просто, — кивнула наставница, слишком отчетливо видя на дне зрачков Гермионы осадок из терзающих ее мыслей. — Всякая сила в любой момент может обернуться слабостью, особенно когда рядом с тобой чистый хаос устами юной девушки нашептывает: разрушь, подчини, убей, поглоти, докажи им, — театрально понизила голос Багра, чуть склонившись над столом и расширив глаза, а после выпрямилась и продолжила тем же пассивно-безразличным тоном: — Сосуд из нее вышел никудышный. Просто не ее это было. Мерзость выходила наружу и пачкала все вокруг, а в особенности того, кто был к ней ближе всех, — человека, в чьей душе и без того давно зародилась червоточина, — затылок Грейнджер словно покрылся изморозью, а ее саму охватило тревожное предчувствие. — Дракон впитывал ее обожание, как губка, но любви одной слабой девочки оказалось недостаточно, чтобы заполнить всю пустоту внутри. Он жаждал получить все. Мысли о третьем усилителе не давали покоя, но с ним все было не так просто. Как думаешь, какое животное могло им стать? Гермиона растерялась. Ни в одной из книг, что она прочла, не было чего-то конкретного по поводу третьего усилителя — одни лишь намеки, спрятанные между строк. Но если задуматься о китайской мифологии, в голову мгновенно приходил очевидный вариант: — Тигр? — Не разочаровывай меня своей глупостью, — искривила губы Багра, всем своим видом демонстрируя презрение. — Я все объяснила, осталось только сделать главный вывод. Хотя бы на это ты способна? Гермиона медленно провела пальцем по брови. Она рыскала глазами по лицу собеседницы в поисках подсказки и ощущала, как возмущение безжалостно кусает внутренние органы, пробуждая к жизни врожденное упрямство. Нужная мысль среди вороха других, бесполезных, возникла внезапно, словно вечно загнутый край ковра, о который неожиданно спотыкаешься. Грейнджер пораженно выдохнула и расширенными глазами уставилась на чародейку. Та с нечитаемым выражением на лице шуршала упаковочной бумагой, в которую Тинки бережно упаковала каждое печенье в отдельности, чтобы края хрупких сладостей не скалывались от соприкосновения друг с другом. Вот бы и Гермиону кто-нибудь так укрыл, чтобы не распалась на мелкие кусочки. Слишком большая ирония, чтобы быть правдой. Но со своеобразным чувством юмора Вселенной девушка уже успела ознакомиться и даже прочувствовала на своей шкуре. — Человек, — озвучила она свою догадку слегка подрагивающим голосом. Не об этом ли она сама думала глубокой ночью в минуты слабости, когда горе сворачивалось в клубок где-то внутри и застревало в горле комом слез? Ее история была создана, чтобы стать трагедией. Ген страшного финала отчетливо пульсировал в каждой отдельной хромосоме, вместе образуя генотип самоубийцы, пусть и непреднамеренной. Все-таки Малфой оказался прав: он станет последним, кого она увидит.. Прежде чем он убьет ее, чтобы заполучить всю Силу. — Так Вселенная наказывает тех, кто возжелал слишком многого. Так она забирает у наглецов то, что им не принадлежит. — Но как же.. — закусила губу, глядя на свои руки, потому что смотреть на Багру была не в силах. Если бы Гермиона взглянула на чародейку сейчас, то очень удивилась бы тому, что видит. Из бездонной пустоты зрачков сочилось нечто непривычное: по каплям, словно из подтекающего крана, который успел проржаветь, потому что им никто не пользуется. Жалость. Та самая, которую девушка так отчаянно желала, но даже себе не признавалась. Порой Багра не могла отыскать в своем очерствевшем с годами сердце нужных слов, но их отсутствие не означало, что она не пыталась. — Послушай, дитя.. — Кто из них сделал это? — тяжело сглотнула девушка, перебив наставницу. Чье безумие в итоге перевесило? У Грейнджер в голове начинала образовываться каша из мыслей. Она терялась, тонула во внезапной панике. Просто сегодняшний разговор звучал как финальный аккорд, щелчок замка на ее клетке. Гермиона жила жалкой надеждой на то, что однажды станет легче. Не лучше, но хотя бы не так ужасно. Она по-глупому верила в свои силы, вселяла в себя наивную надежду на свободу, трепыхалась, как мотылек, запертый в банке, а теперь точно знала: если ее убрать — ничего не изменится. Она, можно сказать, заочно мертва. — Это был он, — режущим клинком проник в сознание голос Багры. Ее тон изменился, стал размеренным и осторожным, будто женщина вела беседу с кем-то нестабильным, но это ничуть не помогало: Гермиона все равно вздрогнула от ее слов, как от пощечины. — Соблазн оказался слишком велик. Они полюбили друг в друге ту самую часть, которая каждому казалась спасением для себя, но игнорировали ту, что нужно было спасать в другом. Девчушка пряталась от собственной тьмы в объятиях Дракона, но забывала, что он был тем, кто погрузил ее во мрак. Он же умасливал свою уязвимость ее восхищением, но забывал защищать ее от себя самой. — И что случилось после? — только и выдавила она. Не выдержала и скрыла лицо ладонями, стыдясь собственной слабости. Перед глазами все плыло, а сердце словно замерло и больше не билось. Хотелось проснуться и сказать: «Святой Мерлин, какой реалистичный сон!».. Но это не сон. Она не очнется в другом мире, навсегда застряла в этом. На-все-гда. — Без тьмы нет света, и наоборот, — тихо проговорила чародейка, немного хмурясь. Она встала со стула и обошла стол, после чего отняла руки девушки и обхватила ее за щеки, заставляя посмотреть на себя. — Ну, что тебя тревожит? У Гермионы внутри что-то заклинило от внезапного вопроса; она откровенно потерялась, ошарашенно уставившись на чародейку, и безвольно уронила руки на колени. Слишком давно не сталкивалась с чем-то настолько.. человеческим. Никто не интересовался ее мыслями, все только диктовали свои условия, вот и отвыкла. — Что мне делать? — сорвался с подрагивающих от эмоций губ вопрос, ответ на который она всем сердцем желала получить. Больше всего на свете. Даже больше свободы. — Малфой, он, — тон предательски взлетел под стать пульсу, — знает про третий усилитель? — Знает. Конечно знает. Послушай, Гермиона, — начала Багра, впервые оставив такую откровенную глупость без комментариев, но внезапно замялась, словно не знала, как донести свои мысли так, чтобы ее поняли. — Ты задаешь неправильные вопросы. — А какие нужно? — искренне не понимала девушка. — Как много времени понадобится Малфою, чтобы слететь с катушек окончательно? — взгляд, полный обреченности и помешательства, нашел скорбные морщинки в районе носогубных складок. Багра только тяжело вздохнула, наблюдая за метаниями девушки. — Вы сказали, что хороший человек не захочет власти. И он делал все эти ужасные вещи.. — Ты задумывалась о том, нужен ли вообще Драко усилитель? — не сдержалась и немного резко спросила она, возвращаясь к своему обычному стилю поведения, тем самым встряхнув Грейнджер. — Нужен ли? — переспросила та, медленно моргая. Багра молчала. А Гермиона не понимала, совсем. Она полагала, что воля Малфоя неминуемо обрушится; это вопрос времени, а не его желания или нежелания. Драко Малфой, сколько она себя помнила, смотрел на мир с таким видом, словно все это уже видел и не раз. Получается, чернота в его душе присутствовала всегда? Неужели в обычном избалованном мальчишке? Она никогда не видела в нем особенной угрозы в школьные времена, но уже тогда наблюдала эти задатки манипулятора. Парень всегда был из тех, кто дергал за ниточки и с мерзкой ухмылочкой наблюдал, как другие безвольно дергают конечностями по его указке. Но.. для монстра нормально получать удовлетворение от чужих страданий. Все сходится? Не сходится. Малфой и с Грейнджер играл, как пресытившийся кот с пойманной мышкой. Он давал свободно шевелиться, но только в своих лапах, а стоило просто взглянуть в сторону свободы, тут же выпускал когти. Он затянул Гермиону в это болото, за это она его искренне ненавидела. Не будь Малфой таким падким на власть ублюдком, им не было бы так больно. Творение до сих пор отдавалось в теле мелкой дрожью, будто мерзость никуда не делась, а просто затаилась в организме и продолжала травить. В следующий момент Грейнджер замерла, зацепившись за воспоминание об оголенном взгляде парня тогда, в хижине, и неожиданно все поняла. Малфой затащил ее на дно, но не он был его владельцем. Он такой же его пленник, как она сама. Нырнул в чёрные воды в поисках сокровищ, а вместо них получил длинные щупальца водорослей, которые будут удерживать до тех пор, пока воздух в легких не кончится и он не умрет. Вернее, они оба. Вот на что Багра так упорно обращала внимание Гермионы, вот что пыталась ей донести. Монстр разрывал и уничтожал всех, кто зажал его в угол, а не удовлетворял звериное нутро. Но даже не это важно. — Знает ли о третьем усилителе Волдеморт?

***

Гермиона застыла у двери в комнату Нарциссы Малфой с занесенным кулаком. Прийти пришла, а смелости постучать не доставало. По внутренним ощущениям сейчас было около полуночи, но из-за дождя, не позволяющего увидеть ни луну, ни звезды, сложно сказать наверняка. Со стороны Грейнджер ломиться в покои хозяйки мэнора было как минимум вероломно. Узнай Малфой, что она вот так просто заявилась к его матери, наверняка взбесился бы. Да и сама миссис Малфой вряд ли оценит подобный порыв.. Гермиона некоторое время просидела на кровати, глупо пялясь в пространство и думая обо всем, что случилось, обо всем, что сказала Багра, и о том, что чувствовала сама. Но только больше себя запутала. Пытаясь воссоздать из имеющихся нитей единое полотно, только душила ими себя же. Так не могло продолжаться. Девушка так нервничала прямо сейчас, нервничала, вставая с постели и накидывая на плечи халат и боясь передумать, и когда бродила по поместью в поисках нужного крыла, тоже нервничала. Удивительно, как звук ее сердцебиения не перебудил всех обитателей поместья. Несмелый стук костяшек о дерево почти полностью заглушила бушующая снаружи стихия. За окнами галереи сплошной стеной шел ливень, перестук дождевых капель о стекло звучал тревожно и затрагивал что-то глубоко внутри. Всего на мгновение Грейнджер впустила в сознание мысль, что стоит уйти, пока не заметили. Вот так малодушно и трусливо. Она знала, что вряд ли найдет в себе мужество на еще одну попытку, и речь не только о том, чтобы постучать. Однако закусив губу и собрав последние крупицы храбрости, с мученическим выражением лица снова прошлась костяшками по дверному косяку. Ну не убьют же ее, в конце-то концов? Миссис Малфой потребовалось несколько минут, чтобы открыть дверь, за которой она никак не рассчитывала увидеть Гермиону. Та тоже не ожидала, что представшая перед ней женщина будет выглядеть именно так: с волосами, собранными в свободную косу, и слегка помятой со сна кожей на щеке. Не такая, как обычно. Даже элегантный халат из тонкой парчи с серебряным плетением не в силах сгладить это. Однако стоило поднять голову выше и столкнуться с неприветливыми глазами цвета талого льда, как все встало на свои места. — По-вашему, сейчас подходящее время для визитов? — не слишком любезно поинтересовалась миссис Малфой, потуже затягивая пояс на талии. — Я вас разбудила. Простите, — произнесла Грейнджер тихо, едва слышно, заламывая пальцы от волнения и тут же заводя руки за спину, чтобы скрыть это. — Я чутко сплю, — завуалированно прозвучало обвинение. Женщина склонила голову к плечу, глядя прямо в лицо стушевавшейся девушке. После нескольких секунд молчания устало вздохнула: — Послушайте, мисс Грейнджер. Вы явно переоцениваете свое положение в этом доме, если считаете, что можете заявиться ко мне вот так. Еще и ночью. — В другое время я не решилась бы, — выпалила девушка. Можно было по пальцам одной руки пересчитать количество раз, когда воля случая сталкивала их с Нарциссой в огромном поместье: они здоровались и перекидывались дежурными фразами, словно Гермиона была гостьей в ее доме, а не пленницей. Она поддерживала заданный миссис Малфой тон. Раньше девушке всегда казалось, что люди статуса и происхождения матери Малфоя целиком состоят из притворства и фальшивости, однако их короткий разговор в беседке дал понять: не всегда. Несмотря на очевидное умение плести интриги, женщина предпочитала прямоту, по крайней мере в вопросах, которые напрямую касались ее сына. На это Грейнджер и сделала ставку, придя сюда. Неужели ошиблась? — Что вам нужно? — нахмурилась Нарцисса, выходя за порог и захлопывая за спиной дверь своей комнаты. Этим жестом она словно подчеркнула дистанцию между ними. — Я хотела.. — начала она, но тут же стала оправдываться: — Мерлин, мне стоило дождаться утра, но я не знала, будет ли нормально просто встретиться с вами. — Прекратите лепетать и переходите к делу, — слегка раздраженно перебила женщина и одарила Гермиону взглядом, в котором не было ни капли заинтересованности в этом разговоре. Они застыли друг напротив друга в коридоре. Миссис Малфой источала леденящий душу холод, а ее собеседница покрывалась многочисленными мурашками и собиралась с духом. В целом, собственное нахождение здесь она считала достаточной причиной обратиться к психиатру, но сейчас уже ничего не поделаешь. — Я хотела узнать, кто такой Драко Малфой на самом деле, — резко выпалила девушка, словно в ледяную воду нырнула, в тот же момент осознавая, насколько же абсурдно, должно быть, выглядит в глазах Нарциссы. — Думаю, вполне логично задать этот вопрос его матери. Вообще-то она думала так ровно до этого самого момента, а теперь это казалось ужасной идеей. Отвратительной. Хуже не придумаешь. Тень удивления пробежала по красивому лицу, освещаемому приглушенным светом, но тут же пропала. Воздух между ними наполнился напряжением, таким густым, что при желании его можно ощупать руками. Хорошее воспитание призывало женщину сохранять невозмутимый вид, но глаза выдавали. В них было все: от злости и отвращения до усталости и даже растерянности, которую она не успела спрятать. — Хотите узнать моего сына? — наконец, медленно проговорила миссис Малфой, не отрывая взгляда от измученной девушки. — Так спросите его самого. — Не думаю, что он мне ответит, — или что мне понравится его ответ. Малфой никогда не стеснялся демонстрировать ей самые отвратительные свои стороны. Он испытывал странное удовольствие, окуная Гермиону в свою мерзость, и приходил в ярость мгновенно, стоило ей допустить мысль, что он лучше, чем кажется. Абсурд ситуации состоял в том, что она не умела иначе: погружала руки по локоть в чужую гнилую черную душонку и мечтала отыскать в ней жемчуг. Малфой же откровенно смеялся с нее и подсовывал грязь вперемешку с кусками битого стекла, чтобы было и мерзко, и больно, и неповадно. И как она должна была вывести этого человека на разговор по душам? Даже звучало дико. — А с чего вы решили, что отвечу я? — издевательски вскинула темные брови женщина. — Потому что подкинула вам идею, как можно освободить из лагеря Джинни Уизли? — она искривила губы в гримасе презрения и призналась: — Я надеялась, вы достаточно умны, чтобы сделать правильные выводы о мотивах моего поступка, но вас слишком увлекла идея вседозволенности. — Что вы имеете в виду? — не поняла Гермиона. Она ощущала себя такой глупой и абсолютно лишней здесь, что иронично, ведь пришла по собственной воле. Эта женщина была ей не по зубам, не следовало даже пытаться. В обычных условиях их миры никогда не соприкоснулись бы, но тяжело назвать обычным то, что происходит. Если Багра ощущала некую ответственность за Гермиону, будучи ее наставницей, то миссис Малфой во время первого же их разговора откровенно призналась, что не испытывает к ней и капли симпатии. Так и сейчас, сложив руки под грудью, Нарцисса всем своим видом демонстрировала, что из этой аудиенции ничего не выйдет — вернее, ничего хорошего. — Когда человек отдает, он ожидает получить что-нибудь столь же ценное взамен, — размеренно произнесла женщина. Одни только трепещущие крылья носа выдавали ее гнев. — Я помогла важному для вас человеку в надежде, что вы прекратите доставлять проблемы моему сыну. Думаю, вы пришли к ошибочному выводу, словно можете понукать здесь всеми, как вам вздумается. Но это не так. — Я не.. — начала девушка, но тут же запнулась, кожей ощущая вспышку недовольства в глазах собеседницы. — Это иллюзия, — как для себя грубо оборвала ее миссис Малфой. — На вашу дерзость могут и ответить. Что тогда будете делать? Гермиона была уверена, что это бред. Малфой никогда не поддавался ей. Никогда. Наоборот, вечно тыкал носом в тот факт, что она его собственность, ресурс, благодаря которому он может пользоваться своей кошмарной силой. Парень и только и делал, что.. делал что? Забрал из лагеря и запер в клетке под названием «мэнор»? Безусловно. Унижал? Не больше, чем она его. Избивал, морил голодом, насиловал? Такого не было. Грейнджер ожидала, что Малфой сживет ее со свету, но он ни разу не сделал ей больно.. Если не считать тех случаев, когда хватал за запястье и куда-то тащил или сжимал щеки так, что потом челюсть болела, чтобы не смела отворачиваться или пропустить хоть слово. Ладно, допустим, физически он ее не трогал. Но сколько раз плевал в душу? Сколько топтался на остатках гордости? Разве он недостаточно ее наказывал, разбивая моральные принципы в мелкую пыль? Или это не считается? Наверное, нет. Ведь с таким живут. Она вот жила. Ну или скорее выживала. От этих мыслей Гермиону неистовой бурей охватил гнев. Казалось, девушка испытывала не просто обычную злость, а что-то гораздо сильнее и глубже: оно пульсировало внутри, заставляя кровь бурлить, а Грейнджер сходить с ума от несправедливости. Вам могут и ответить. Да она каждый день чувствовала это на себе! Почему ее страдания воспринимаются всеми как должное? Она что, не человек? Захотелось сделать так же неприятно в ответ, причем так сильно, что под кожей зачесалось. Но кому нужны ее истерики? Они даже самой Гермионе не нужны. К тому же крыть ей было нечем. — Багра рассказала мне про третий усилитель, — сказала она, пытаясь одними глазами пробиться через стены, что воздвигла между ними миссис Малфой. — Вот как, — она соединила губы в тонкую линию, наконец-то получив более-менее разумное объяснение нахождению девушки здесь. Женщина отвела глаза, борясь с собой. В коридоре ее удерживали две вещи: безупречное воспитание и любовь к своему ребенку. Но только второе заставило ее произнести следующие слова с затаенной мукой в голосе: — Он не сможет отпустить вас. И вы оба будете мучиться. — Я знаю, — к сожалению. Все еще были свежи воспоминания о гончих, которых он отправил ей в след, когда девушка попыталась сбежать из мэнора. — Оба, — повторила она. — Вы тоже, мисс Грейнджер. — Я знаю, — я уже мучаюсь, неужели не видите? У Гермионы мир перевернулся, а этого никто даже не заметил. — Я не хочу, чтобы он страдал от вашего желания сбежать во чтобы то ни стало и своей реакции на это, — миссис Малфой наконец-то посмотрела в лицо Гермионе и больше не прерывала зрительного контакта. — Не думайте, что дело в вас. Просто так сложились обстоятельства. — Я знаю, — и от этого не легче. Как это ни называй — судьбой, Вселенной, обстоятельствами, — суть не поменяется. Где-то в глубине души Грейнджер всегда казалось, что она рождена для великих дел вроде создания лекарства от смертельной болезни или спасения вымирающих видов животных, но на деле ее предназначение оказалось уродливо. Гермиона словно зеркало, отражающее чужую ярость и безумие — не точь-в-точь, но очень похоже; как зеркало Еиналеж, только наоборот, — экранировала худшее. — Вы хотите знать, какой он? Мой ответ вам ничего не даст. Вы просто не поверите моим словам, — голос Нарциссы полнился нескрываемой горечью. — Люди боятся того, чего не понимают. Попробуйте понять — возможно, увидите что-нибудь кроме страшного изверга, каким считаете моего сына. Было видно, чего ей это стоило — возможно, гораздо большего, чем все неисчислимое богатство Малфоев. Раскрывать душу перед грязнокровкой для миссис Малфой, должно быть.. унизительно. Но что-то подсказывало, что, даже попади в ее руки маховик времени, женщина не стала бы ничего менять в этом моменте. Она просто мать. Она всеми силами защищала родную кровь. Спустя какое-то время Гермиона снова сидела на своей постели и смотрела в пустоту, словно и не было никакого разговора с миссис Малфой. Она не помнила, как добралась до своей комнаты, не знала, сколько просидела вот так, однако на востоке у самого горизонта уже начала зарождаться полоска света, предшествующая новому дню. В глаза будто песка насыпали, но сонливости не было. Девушка была слишком взбудоражена. Шаг за шагом Грейнджер сближалась с человеком, от поступков и мировоззрения которого к горлу подступала тошнота. Не по собственной воле, а по чужой. Инстинкт самосохранения вопил о побеге, здравый смысл ему вторил, но тело уже не воспринимало сигналы так остро, как раньше. Чем дольше она находится с Малфоем, тем сильнее он туманил разум и подавлял волю, опутывал, как змей свою жертву. Стискивал крепче — она задыхалась. Расслаблял хватку — она дышала. Каждый раз мастерски выдергивал из нее все знакомое, мял в своих руках, уродовал, портил, а после возвращал обратно, оставляя с этим жить. Иногда говорил слова настолько ужасные, что, будь у нее палочка, девушка применила бы к себе Обливиэйт, лишь бы их забыть. Иногда брал за руку и заставлял идти, когда она сама уже не могла. Порой смотрел, как побитый щенок, а в следующий момент — как озлобленный пес. Малфой никак не хотел попадать ни под одну из известных классификаций, а для Гермионы по-прежнему было важно раскладывать все по полочкам. Она все гадала: ну откуда в нем это взялось? Зачем было связываться с чем-то настолько темным и опасным? Чего ему недоставало? Гермионе не стоило строить теории, потому что любые из них меркли по сравнению с тем, что он демонстрировал в те моменты, когда приползал к ней и безмолвно взывал о помощи. Это разбивало все ее аргументы. Однажды Малфой сказал ей, что недостаток силы в том, что она всегда заставляет желать большего. Грейнджер тогда разозлилась, думая, что речь идет о его амбициях, но теперь точно знала: это не так. Возможно, изначально.. но сейчас точно нет. Ноша, которую Малфой взвалил на свои плечи по глупости, оказалась достаточно тяжелой, чтобы расколоть целую планету, как грецкий орех, а он приспособился. И так хорошо у него это вышло, что порой сам забывал, что порченые зерна вырастили совсем в другом месте и только потом пересадили ему, чтобы пустили свои гнилые корни. Грейнджер так жаль себя, но его тоже жаль. Вопрос в том, хватит ли ее жалости на обоих?

***

Кровь. Кровь. Кровь. Она запачкала белый кафель душевой в виде короткой дуги с уходящей в бесконечность вереницей мелких капель по всему периметру. Металлический привкус заполнил рот, но это, кажется, уже Рон случайно прокусил язык, когда вскочил со стула и бросился к Ли. Пальцы дрожали, в панике ощупывая стремительно бледнеющего и сползающего со стула на пол парня. Словно опомнившись, Уизли попытался зажать глубокую рану, но кровь продолжала вырываться толчками, била прямо в ладонь — густая, вязкая, горячая. Кажется, задета аорта, причем так глубоко, что там виднеется то, что явно не должно. Нужно было постараться извернуться и напороться на лезвие с такой силой, чтобы никакого шанса на спасение. Об этом тоже лучше не думать. Опомнившись, парень вспомнил уроки первой помощи: зажал сонную артерию на шее — слева и справа от трахеи — и наклонил голову Ли к плечу. Насчет последнего не был уверен, но с другими ранами это работало. Через некоторое время кровь перестала фонтанировать. Джордан издавал булькающие звуки, постанывал, бормотал что-то и мелко дрожал. Ему можно было помочь, только нужен настоящий целитель. И быстро. — Держи и не отпускай, иначе больше не нащупаешь, — послышался голос Сириуса. — Да помогите же ему! — рявкнул Рон, оглядываясь через плечо, ища глазами надзирателей и одновременно зажимая шею товарища. — Думаешь, он тебе спасибо скажет? Да ему жизнь не мила, не просто же так выпилиться решил, — флегматично пожал плечами один из Пожирателей, ничуть не тронутый разворачивающейся перед ним сценой. Подобное вовсе не было редкостью: постоянно кто-то из заключенных решался распрощаться с жизнью, напоровшись на лезвие во время бритья. Каждый пленник хотя бы однажды допускал мысль о подобном, но это слабость пяти минут, а осмеливались лишь самые отчаянные. Удивительно, но, даже зная о подобном явлении, никто не думал прекратить использовать лезвия и перейти к специальным заклинаниям. Возможно, это своеобразный акт милосердия? Или очередное развлечение для этих мразей. Цокнув языком и поморщившись, надзиратель кивнул на дверь:  — Ой блять, ладно. Хватайте жмурика и тащите в лазарет. Может еще что можно сделать. Но оказалось — нельзя. Ли Джордан страшно захрипел, стоило им вынести его в коридор, вытянулся в струну, запрокинув голову и раскрыв рот в немом крике, а всего через десять секунд обмяк. Навсегда. Еще один проеб, дополнительный пункт в список сожалений, который и без того казался бесконечным. Гермиона, Джинни.. теперь Ли. Сука, да когда это кончится? Рону еще никогда не было настолько паршиво. Довольно сложно тиранить себя, когда твоя жизнь — одно сплошное наказание, но он справлялся. Уже который день сжигал себя дотла уничижительными мыслями и не планировал прекращать. Парень не помнил, как прошли первые сутки после того, как он узнал, что сестру забрали. Он был в тумане, липком и горячем, как лихорадка. Они, как обычно, пришли к щиту глубокой ночью, руку Рона холодил металл галеона, еще не нагретый теплом кожи. Он только что проблевался кровавой желчью — вызвать рвоту на пустой желудок оказалось весьма сложной задачей — и сразу же промыл монету под проточной водой. Уизли был полон надежд и жаждал поделиться новостями с девочками, но потерянные лица Габи и Полумны обухом ударили по сознанию. Дальше сплошные провалы в памяти. Кажется, он пытался врезать Сириусу, а после его ударом в челюсть вырубил Фред. — Слава Мерлину, что это случилось не на построении, — говорил Блэк на следующее утро, ободряюще похлопывая его по плечу. — Тебя бы на месте убили, если бы свихнулся при надзирателях, а нам пришлось бы стоять и смотреть. А Рону жаль, что не на построении. Он совсем не прочь подохнуть уже и быть похороненным, как паршивый пес, в месте, где никто никогда не найдет, потому что стыдно — так стыдно, что хочется вцепиться в волосы, выдирать их с корнем и лезть на стену от безысходности. Это он не смог сберечь, он виноват. Когда первый шок утрамбовался, ненависть Уизли стала невидимой и неслышимой для других, но это не значило, что она испарилась. Она, как тень, всегда при нем. Говорят, главная проблема времени в том, что оно истекает, но к его ненависти это не относилось — у нее не было срока годности. Рон просто похоронил ее глубоко внутри до поры до времени, но каждую секунду ощущал, как она тлела под ребрами, обугливая их до черноты. Порой казалось, что это какая-то ошибка. Что он просто не так понял. Думалось, что Ли просто забрали на исправительные работы в другое место, а Джинни следующей же ночью покажется у щита и будет читать ему нотации. Но Уизли приходил каждый раз после заката, когда лагерь забывался тревожным сном, а родного веснушчатого, как и у него самого, лица, все не было. И он топился в животном испуге в глазах Габриэль, который она храбро скрывала за отвлеченной болтовней, травился непривычным молчанием Полумны и догонялся откровенной усталостью во взгляде Сириуса. Медленно разлагался. Рон держал в руках буханку серого хлеба, который Сириусу удалось выпросить у знакомого Пожирателя. Небывалая удача. Ночь была как никогда холодной, ударили заморозки, поэтому к щиту отправился он один. Габи зябко куталась в тонкое одеяло, стоя на их обычном месте. Парень остановился напротив, изучая болезненно худую Делакур, которая при его появлении выдавила слабую улыбку. — Привет, — сказала она и поспешила оправдаться: — Знаю, одной ходить не безопасно, но одеял больше не было, а Луна простудилась. Она замолчала и закусила губу, глядя на парня снизу вверх. Габриэль казалась такой маленькой и хрупкой, что у него тут же пропало желание ее отчитывать. Смотрела затравленно, но прямо в глаза, как нашкодивший котенок, который заигрался и подрал диван. Виновата, но ничуть не жалела. Она так не подходила этому месту, что от этого внутри все сжималось. Рон тяжело вздохнул и провел рукой по волосам, которые им постригли как раз в тот злополучный день, когда не стало Ли Джордана. — Не делай так больше, — только и сказал он, а после, отойдя на несколько шагов, чтобы защитное поле не отреагировало на тепло его тела, перебросил хлеб в ее руки. Делакур с трудом поймала и прижала его к груди так бережно, словно это была самая большая в мире драгоценность. — Вау, целая булка, — восхитилась она. — Думаю, я спрячу ее до завтра, а потом мы с девочками.. — Ешьте сами, не делитесь ни с кем, — жестко оборвал ее Уизли, и брови девушки растерянно сошлись на переносице. — Но как же.. — Габи, — начал он и замолчал, подбирая слова: — Мы должны думать только о себе, иначе не выживем здесь. Понимаешь? Она понимала, но принимать не хотела. Рон видел это по тому, как упрямо сверкнули ее глаза, но в следующий момент она стушевалась, испугалась своей смелости и опустила их себе под ноги. Сестра Флер всегда казалась ему совсем еще ребенком, немного капризным, но добрым и светлым. Рядом с ней он ощущал себя грязным орком — таким же тупоголовым и неотесанным. Он навсегда запомнил, как она расплакалась, увидев, как он с Фредом и Джорджем пинком под зад отправляли гномов за пределы двора в «Норе». Уизли тогда смеялся с нее до колик в животе, но теперь удивлялся, как в таком крошечном теле могло скрываться столько веры и внутренней силы. Может, поэтому она.. такая? — Как ты себя чувствуешь? — осторожно поинтересовалась Габи, с присущим ей изяществом обойдя опасную тему. — Я в порядке, — последовал бесцветный ответ. Совсем нет, но это не важно. Больше всего Уизли ненавидел, когда его жалели, потому что жалости он не заслуживал. Он достоин только плевков в лицо и тычков за то, что настолько бесполезен. Но Делакур посмотрела на него так проницательно, словно все и так знала. Рон неловко переступил с ноги на ногу и вдруг сказал: — Расскажи мне что-нибудь, — и сразу же спохватился: — Если тебе не очень холодно. Если холодно — лучше возвращайся. Она качнула головой, словно хотела перекинуть волосы за спину привычным жестом. В глазах мелькнула растерянность, когда не ощутила привычную тяжесть, но тут же пропала. — Нет, я лучше побуду с тобой. Там.. еще холоднее, — сказала девушка, имея в виду вовсе не температуру в башне. Габи принялась рассказывать о Париже. Подробно и красочно описала свой дом и кошку Шери, которая любила спать непременно на ее школьной форме и больше нигде. Она поделилась, с каким нетерпением ждала поездки в Хогвартс на Турнир трех волшебников и как испугалась, когда выбрали ее сестру, но все равно испытывала гордость. Говорила девушка с приятным акцентом, более мягким, нежели у сестры, и ее мелодичный голос дарил странное спокойствие. Он лился, будто горный ручей, уносящий с собой все тревоги и горести. Пускай на время, пускай до того, как солнце взойдет, но это было так необходимо парню. На самом деле им обоим. — Знаешь, — сказала Габи и тут же закусила губу, раздумывая, стоит ли продолжать. Преодолев смущение, она вздохнула: — Не подумай, что я какая-то дурочка, но.. Ох, я чувствую себя глупо. — Продолжай, — чуть приподнял уголки губ Рон. Даже это далось с трудом. Он словно разучился улыбаться: казалось, от чрезмерного усилия кожа на сухих губах могла треснуть и забрызгать все вокруг кровью. — Говори все, что хочется. Я никому не расскажу. Мерлин, как по-детски. Ну и пусть. Он не мог с ней иначе. — Дома мы всегда целуемся при встрече. Во Франции так принято. Да и я сама тактильный человек, люблю касаться кого-то во время разговора, — призналась она и будто в подтверждение своих слов обняла себя руками. Вряд ли осознанно. — Но здесь.. никто не обнимается. Понимаю, это странно звучит и кажется тебе неважным, но.. — Нет, я тебя понимаю, — пусть Уизли и не самый эмоциональный человек в мире, он прекрасно знал, что пыталась донести ему девушка. Они хоть и находились в постоянном контакте с другими заключенными, но словно были каждый поодиночке. — Думаю, это что-то вроде механизма защиты. Ну, знаешь, как звери сворачиваются в клубок, когда хищник их все же настиг, чтобы защитить внутренние органы, — стушевавшись, предположил парень. Он не привык говорить на такие темы и чувствовал бы себя неловко с любым другим человеком, но точно не с ней. Габи слушала его очень серьезно, настолько, что последняя бабочка в животе Уизли зашлась в хриплом кашле и еще раз вяло взмахнула крылом. — Да, я тоже думала об этом. На самом деле, хоть я и хотела бы этого, мне кажется, если подобное произойдет, я просто рассыплюсь, — призналась она. — Как плотина, которую прорвало и она уже никогда не станет целой, понимаешь? Рон понимал. Все здесь настолько оградили от других свои чувства и мысли, что казались пустыми, но это совсем не так. У каждого внутри разворачивалась своя бездна, наполненная мыслями, страхами и сожалениями. Несмотря на то, что по венам вместо крови текло желание умереть, в сознании каждого красными буквами горело желание выжить. Поэтому орденовцы закрывались на все замки в попытке прикрыть свои уродливые, сморщенные, исковерканные сердца. Самозащита. Габи же не привыкла защищаться от мира, она ему доверяла, поэтому ей приходилось, с одной стороны, тяжелее остальных, а с другой.. Нет, не легче. Легко не было никому. Но, возможно, если бы только им удалось выбраться, именно она смогла бы излечиться от лагеря. Рон был бы счастлив. Он хотел бы сделать для этого все возможное, но возможностей было так мало. — Спасибо, — хрипло, но совершенно искренне сказал он, снова обретая смысл. Уизли чувствовал, что она нуждается в его поддержке прямо сейчас, но никогда не был силен в том, что касалось выражения эмоций. Он поднял руку, не достигая ею защитного щита, и Габи непонимающе воззрилась на него. Рон тут же смутился своего порыва и собирался отпрянуть, но Габриэль подалась вперед, едва не уронив одеяло и все так же прижимая к себе хлеб другой рукой, и коснулась его. Пускай не физически, но он ощутил ее прикосновение сердцем.