Источник света

Солнце давно успело исчезнуть за горизонтом и, казалось, провалилось в землю навсегда. Тягучая темнота нависла над лесом, притаилась между безмолвными соснами, кроны которых уходили ввысь и будто сливались с ночным небом. Вокруг ладони Гермионы плясали лучики света — колеблющиеся и будто бы нерешительные, как и их заклинательница. Мрак снова и снова тянул к девушке свои тощие пальцы, извивавшиеся, словно щупальца, и силился забрать у нее тепло. Ночь — не ее время. Хотелось вернуться в освещенную комнату и не чувствовать больше свирепые взгляды из темноты, но она не могла. Грейнджер понимала, что только столкновение со страхами приведет ее к развитию, однако все равно то и дело поднимала глаза на небосвод, умоляя рассвет побыстрее отвоевывать у ночи часы и минуты. Малфой поднял обе руки, окутанные мороком, и хлопнул в ладоши. Раскатистый грохот заполнил все пространство и наверняка был слышен даже в поместье. Мрак прямо в воздухе собрался в подобие режущего клинка, окутанного тенями, и парень резко метнул его в ближайшую сосну. Гермиона внутренне вздрогнула, и растревоженная сила ярко полыхнула на кончиках пальцев. Создавалось впечатление, будто очередная демонстрация «разреза» требовалась не ей, а Малфою, чтобы сбросить накопившуюся агрессию. За все время тренировки они едва обменялись парой слов, и те не были наполнены любезностью со стороны парня. Послышался треск древесины, слишком громкий и какой-то жалобный, и дерево разошлось на две неровные части, одна из которых с грохотом полетела на землю, роняя по дороге редкие щепки. С такого расстояния Грейнджер не могла рассмотреть выражение лица Малфоя, но словила себя на мысли, что это к лучшему. Если бы она заметила хоть что-нибудь, кроме гневно сомкнутых губ и метающих молнии глаз, могла не выдержать и поинтересоваться, что с ним, а лезть в душу Малфоя как минимум безрассудно и как максимум — небезопасно. — Ты где-то витаешь, — сделал замечание он, обернувшись к ней и сложив руки на груди. — Еще раз, — последовал приказ. — Погоди. Я пока не привыкла к отсутствию солнца. В хижине даже камин не горит, чтобы я тянула энергию из огня, — оправдывалась девушка, бессильно опершись спиной о ствол ближайшего дерева и переводя дыхание. Брать энергию у луны и звезд — единственных источников света на целую милю вокруг — оказалось слишком утомительно. — Мне нужно больше времени, чтобы освоиться. Гермиона создала несколько сияющих сфер и позволила им взмыть в воздух, освещая пространство возле хижины наподобие китайских фонариков. Каждое ее движение сопровождало молчаливое осуждение со стороны Малфоя, но ей было плевать. Холодный свет открыл взгляду несколько опаленных, почерневших от копоти стволов и бурелом, созданный стараниями (или скорее яростью) парня. Грейнджер и предположить не могла, что ее размеренный вечер завершится именно так. Девушка как раз собиралась прочесть пару глав «Созерцательных магических практик Адама Галлахера» перед сном, когда Малфой вытащил ее буквально из-под одеяла и велел собираться. Он, как обычно, ничего не объяснил, и мысленно Гермиона приложила его книгой по лбу, но только мысленно, а в реальности направилась в ванную комнату, чтобы переодеться, когда в спину ударилось равнодушное «оденься теплее». Все то время, пока Грейнджер натягивала на себя джинсы, свитер и вязаные носки (две пары, чтобы не замерзнуть), парень ждал снаружи и казался невозмутимым; однако эта невозмутимость граничила скорее с молчаливым раздражением, чем с душевным умиротворением. Девушка всем нутром ощущала темную ауру даже через преграду в виде двери, и от такого Малфоя ее против воли бросало в озноб. Гермиона утешала себя тем, что, если бы произошло нечто экстраординарное, он давно сорвал бы дверь ванной с петель и приказал ускориться. Однако этого не происходило. Она даже специально копалась, чтобы Малфой вышел из себя и проговорился, куда они отправятся, но за стеной стояла тишина. Снова показавшись в комнате, девушка избегала смотреть на него прямо, лишь бросала косые взгляды, чтобы оценить обстановку; а вот Малфой не сводил с нее глаз все то время, что она шла к шкафу, снимала с вешалки самую теплую мантию и раздумывала, стоит ли захватить перчатки. Они мешали маневрировать потоками энергии, и свет реагировал словно бы с задержкой. На всякий случай спрятала перчатки в карманах мантии, решив, что если все же придется защищаться, то лучше обойтись без них. Застегнув под подбородком воротник из овчины с особой тщательностью, Грейнджер словила себя на том, что просто тянет время. Она вздохнула, приблизилась к Малфою и только тогда взглянула в его лицо, но ничего не смогла по нему прочесть. Впрочем, ничего нового. Парень скользнул по ней быстрым оценивающим взглядом и, вероятно, остался доволен, потому что в следующий момент они аппарировали. В прошлый раз, когда Малфой брал ее с собой, они убили дракона, поэтому Гермиона не смогла удержать себя от облегченного выдоха, когда увидела, что они все еще на территории поместья. Быстрый взгляд на темные провалы окон хижины привел ее в чувства и заставил подобраться и окончательно вернуть себе самообладание. Вообще-то Грейнджер преуспела в отыгрыше роли кого-то, кто не целовался с Драко Малфоем, не спал в его объятиях и не загонял себя размышлениями об этом. Она была действительно хороша в этом, но только до тех пор, пока парень не оказывался рядом. Стоило ему появиться в поле зрения, как ее сердце замирало от волнения и ожидания его дальнейших действий. Гермиона многое бы отдала, лишь бы Малфой прекратил ее пытать собой. Поэтому она тренировала «разрез» с фанатичным упорством человека, боящегося обернуться и увидеть за спиной пропасть, которая от игнорирования никуда не исчезала. Однако возможности организма Гермионы все еще были прискорбно ограничены, и в какой-то момент ей не осталось ничего иного, кроме как остановиться и отдышаться, чтобы не свалиться от переутомления. — Разум должен быть полностью свободен от мыслей, — подал голос Малфой, которому наверняка не составляло труда очистить сознание, ведь он так хорош в легилименции. — Разрез хорошо тренирует концентрацию: требуется не только создать лезвие — и это довольно тонкая работа, — но и вложить достаточно энергии, чтобы получить конечный результат, — он указал рукой себе за спину — дюжину раскуроченных деревьев. Грейнджер незаметно передернула плечами, вообразив, что на поле боя парень вполне мог использовать его и против живых людей. Спасибо, что хоть для обучения выбрал деревья, а не какую-нибудь живность, обитающую в лесу около мэнора. — Я правда стараюсь, — нахмурилась девушка, потирая окоченевшие ладони друг о друга. Холод стоял собачий, что неудивительно, ведь на дворе начало декабря. Гермиона дошла до той стадии обморожения, когда пальцы стали красными и их нещадно ломило. — Думаю, мне стоило начать с каскадов, чтобы научиться выпускать лучи дозированно. С Багрой мы.. — Ты тратишь слишком много энергии на поиск оправданий, когда у тебя что-то не выходит с первого раза, — беспардонно оборвал ее парень. Грейнджер недовольно насупилась, но промолчала. Ее разум стремился все рационализировать, в том числе собственные промахи, поэтому порой она бывала слишком нудной и ворчливой. Однако упорства в достижении цели девушке не занимать, тут Малфой не прав. Просто он действительно требовал невозможного. Они в лесу не меньше двух часов, и Гермиона совсем продрогла; к тому же она не спала, а работа с лунным светом требовала двойных усилий. У Грейнджер от усталости во всем теле поселилась слабость, которой очень хотелось поддаться и лечь отдохнуть прямо на голой земле. Грейнджер поднесла ладони к лицу и попыталась согреть их дыханием, размышляя над тем, как долго Малфой продолжит ее мучить. Заметив этот жест, парень цокнул языком и начал двигаться в ее сторону, заставляя девушку вскинуться и посмотреть на себя. — Надевай, — бросил он, на ходу стягивая свои перчатки без пальцев, после чего протянул их Гермионе. — Не нужно, у меня есть свои, — отказалась она, сетуя на свою глупость, потому что не вспомнила о них раньше, и машинально выставила ладони перед собой. В следующий миг перчатки Малфоя взмыли в воздух по велению его магии и мягко скользнули к Грейнджер, уменьшаясь в размере и принимая форму ее ладоней. Кожу сразу же начало пощипывать, словно девушка только что с мороза зашла в теплое помещение. «Зачарованные», — поняла она. — Еще раз, — тем временем потребовал парень, снова отойдя. — Ты должна быть счастлива, что я трачу на тебя свое драгоценное время, — с нескрываемым скептицизмом заметил он. — Это была разовая благотворительная акция для больных и убогих, и другой возможности перенять мой бесценный опыт у тебя не будет. Девушка едва не фыркнула после его слов. Какое высокомерие! Разве Багра не могла обучить ее сама? Тогда Гермионе не пришлось бы терпеть шокирующее своими масштабами самодовольство Малфоя. Однако было кое-что в его словах, за что она не могла не ухватиться. — Ты куда-то уезжаешь? — незаинтересованным тоном спросила Гермиона, в то время как внутри затрепетала надежда на положительный ответ. Это открывало такое количество возможностей, что дух захватывало.. Если бы не снующие по поместью Пожиратели, Тинки, Багра и защитный купол мэнора. — Правда думаешь, что я стану делиться с тобой планами? — как-то даже ласково спросил парень, словно разговаривал с пятилетним ребенком, который убеждал его, что играть со спичками — хорошая идея. Грейнджер миллионный раз убедилась в том, что она для Малфоя — открытая книга. Правда, не из тех, что читают с замиранием сердца, с трепетом ожидая, что произойдет дальше, а на чьих страницах не стесняются расписывать перо. — Попробовать стоило, — пробубнила она себе под нос, но парень все равно расслышал и коротко рассмеялся. — Прекрати думать о том, на что не в силах повлиять, и сделай уже чертов разрез, — посоветовал он, отмахиваясь от огоньков Гермионы. — Учитель из тебя так себе, — язвительно заметила девушка, слегка кривясь. — Это из тебя ученица так себе. — Я предпочитаю двигаться постепенно, — слегка надменно сказала она, выбирая взглядом новую сосну для атаки. — Если передо мной целая лестница, то прежде всего я сосредоточусь на следующей ступени, чтобы в конечном счете преодолеть ее всю. Ты же хочешь, чтобы я перепрыгнула сразу через три и сломала себе все ноги. Гермиона потянула тусклый лунный свет ближе и растянула перед собой на манер дуги. Та была достаточно узкой, но полнилась клокочущей энергией и потому своим сиянием озаряла сосредоточенное лицо девушки. Она делала все четко по инструкции Малфоя: концентрация, сила.. Точность? Уже через мгновение Грейнджер досадливо поморщилась, потому что ее «разрез» задел дерево по касательной и только стесанные кусочки коры полетели вниз, в то время как ствол остался целым и невредимым. Не на такой эффект она рассчитывала. — Паршивый у тебя план, раз до сих пор ничего не выходит, — скептически заметил парень, и, когда Гермиона уже хотела возразить, что, если бы только он ей не мешал, все было бы замечательно, Малфой выдал новый гениальный совет: — Просто вообрази меня вместо дерева. Девушка фыркнула. — Хочешь, чтобы весь этот лес вспыхнул? — Скажу честно, приятно вызывать у тебя настолько сильные эмоции, пусть даже негативные, — многозначительно вздернул бровь Малфой, и девушка тут же изменилась в лице. Заметив это, он хмыкнул и снова приблизился, попадая в круг света. Парень был одет в черную водолазку и брюки, плечи скрывала обычная темная мантия, и Грейнджер подумала, что в подобной одежде он выглядит гораздо моложе, чем в своей жуткой форме. — Я имел в виду, что тебе нужно сосредоточиться на цели. — О, благодарю. Какая ценная рекомендация, — съязвила она. — Я серьезно. Может, мне стоит повесить на дерево мишень, чтобы ты не мазала? В свете луны глаза Малфоя насмешливо сверкнули. В такие моменты, как этот, когда ничто в нем не напоминало самого жуткого из всех псов Волдеморта, разум начинал играть с Гермионой в одну злую игру под названием «самообман». Казалось, будто их траектории соприкоснулись вновь только для очередного глупого спора, как в школьные времена, и это ощущалось почти ностальгически. Жаль, что просто разойтись по факультетским гостиным и забыть друг о друге не выйдет. Грейнджер просто промолчала и смерила Малфоя таким взглядом, словно даже просто смотреть на него было для нее испытанием. — Позволь уточнить: ты так бесишься, потому что у тебя не получается, или потому, что получается у меня? — он заинтересованно склонил голову к плечу. Девушка едва не задохнулась от возмущения. — Ни то, ни другое, — решительно покачала головой, и уголок ее губ нервно дернулся вверх, выдавая недовольство. — Тогда это мое присутствие сбивает тебя с толку? — Хотела бы я вырвать твой гнилой язык, — выпалила Гермиона раньше, чем успела задуматься о последствиях, но, судя по всему, ее раздражение действовало на Малфоя вдохновляюще. — Ты слишком часто думаешь о моем языке, — последовал мгновенный ответ, словно он только и ждал момента ввернуть что-нибудь подобное в разговор. Наверное, после той ночи Грейнджер показалось, что какие-то невидимые границы между ней и парнем частично стерты, иначе как объяснить, что она не побоялась передразнить: — Мне начинает казаться, что ты действительно хочешь, чтобы я о нем думала. — Я этого и не скрываю. Губы Малфоя искривились в усмешке на правую сторону, и у Гермионы натурально вылетело из головы все, что она хотела сказать. Девушка ненадолго задержала дыхание, чтобы успокоить накатившее волнение — гипервентиляция еще никому не шла на пользу, — но это ничуть не исправило ситуацию. Она только сильнее запереживала. С каждой подобной выходкой Малфоя ощущение падения в бездну становилось все более явственным. Если бы парень нагрубил, или выплюнул что-нибудь мерзкое и гадкое (хотя он так и поступил, разве нет?), или вообще промолчал и испепелил презрительным взглядом, давая понять, какую чушь она сморозила, было бы гораздо легче принять от него это. Поведение Малфоя сбивало с толку, а оттого таило в себе угрозу. Находиться с ним рядом — то же самое, что лежать в сугробе, закутанной в пуховое одеяло: вполне комфортно, хотя умом осознаешь перспективу вскоре умереть от обморожения. С виду парень перестал казаться таким уж опасным, особенно теперь, когда Грейнджер сознательно стала более сговорчивой и между ними воцарилось шаткое понимание. Он как огромный соседский пес, которого с детства помнишь еще щенком; ты не можешь смириться с мыслью, что его стоит опасаться, а потом просто видишь, как рвет кого-то на куски, и.. смиряешься. В следующий момент этот монстр бежит к тебе с окровавленной пастью, радостно махая хвостом, и требует почесать за ухом, потому что почему-то выбрал на эту роль именно тебя. Но Малфой не выбирал Гермиону, а она его. Просто так вышло. Все это — абсолютная глупость, которой не должно было случиться, но каким-то образом она произошла. Такие вещи, находящиеся за гранью понимания, нуждаются в принятии, потому что иначе просто не получится жить дальше. За своими размышлениями Грейнджер не заметила, как он приблизился вплотную — непозволительно близко, по ее мнению. С такого расстояния она смогла рассмотреть парня пристальнее и, к собственному стыду, пришла к выводу, что он действительно красивый. Не то чтобы Гермиона не замечала этого раньше, просто его внешность не имела никакого значения в сравнении с его поступками. У Малфоя были довольно крупные, но правильные черты лица, однако больше всего выделялись именно глаза: они смотрели прицельно, пронзительно, хищно, словно он видел больше, чем она когда-либо хотела бы ему показать. — Я подумала, — тихо начала Гермиона, чтобы не демонстрировать свои смешанные эмоции, — что ты хотя бы раз не будешь вести себя, как.. — Как? — подтолкнул парень, дернув бровями. — Как идиот. Но нет, что-то не меняется, — совсем уж осмелела она и обогнула Малфоя, чтобы не оказаться загнанной в угол. Грейнджер успела только поравняться с ним, потому что парень схватил ее за локоть и удержал на месте, давая понять, что еще не закончил. Девушка вздохнула, четко понимая, что ей не стоило ввязываться в перепалку. — Ага. Например, твои колючки, — хмыкнул Малфой, и Гермиона с трудом сглотнула готовый сорваться с языка вопрос «то есть ты только что признал себя идиотом?», потому что не планировала умирать этой ночью. — Обманываться порой очень приятно, но не советовал бы делать это в отношении меня. — Угрожаешь? — Предупреждаю. — Не нужно, это я уже усвоила, — напряженно сказала Грейнджер и дернула на себя руку, пытаясь выбраться из чужой хватки. — Пусти, — и добавила с вздохом: — Пожалуйста. — А если я не хочу? — спокойно спросил парень, не сдвигая свою ни на миллиметр, и смотрел так внимательно, словно хотел прочесть ее мысли — все до единой. — Ты слишком близко, — скомканно сказала она, ощущая себя крайне некомфортно в такой близости с ним. — Не люблю, когда кто-то вторгается в мое личное пространство. «Особенно ты», — уже мысленно. — Я не делал тебе ничего плохого, — «а мог бы» — зависло в воздухе свинцовой тяжестью. — Почему ты боишься? Гермиона закатила глаза, скрывая этим смятение, и снова посмотрела на Малфоя. Но он не выглядел так, будто издевался. На лице парня читалось искреннее непонимание, смешанное с гневом — озлобленный, жадный, неуступчивый ребенок, у которого отобрали любимую игрушку. Она открыла рот для того, чтобы выдать что-нибудь отталкивающее и оказаться там, где сердце не будет пытаться сбежать из грудной клетки, но не успела произнести и слова, потому что Малфой не ранил, а сразу убил: — Тогда ты хотела, чтобы я поцеловал тебя. Грейнджер затопило море самые разнообразных эмоций, но она перенаправила их в гнев, потому что знала, как с ним справляться. Она выдернула свой локоть из захвата и отошла на несколько шагов. — Чего ты хочешь от меня, Малфой? — нервно спросила Гермиона, сверкая глазами и всем свои видом демонстрируя обиду и задетую гордость. — Чего добиваешься? Подчинения? Я и так делаю все, что ты требуешь, но тебе нужно доломать меня окончательно, словно всего, что было, недостаточно, — на последнем слове голос взлетел вверх, и в нем послышались слезы, за которые девушка себя презирала всей душой. Просто так бывает: одной капли хватает для того, чтобы сосуд оказался переполнен. А Грейнджер оказалось достаточно фразы. Она столько успокаивала внутренний огонь, твердила заученно «не было выбора», а Малфой жестко и хлестко, как пощечина, припечатал — «хотела». Его слово против ее. Разве исход не очевиден? Малфой смотрел на нее снизу вверх, и в его глазах застыла непроницаемая пустота, а в ее собственных сияли множественные вселенные невыплаканных слез. Он опять залез ей в голову и вытянул наружу все, что не давало спокойно спать, потому что стирать ее в порошок было его любимым хобби. Гермиона столько раз сдавалась и добровольно признавала парня победителем, чтобы удовлетворить его внутреннее чудовище, но ему все мало. — Чего я хочу? — глухо переспросил он, словно сам впервые задался этим вопросом. Малфой несколько раз моргнул, глядя в пространство между ними, но потом тряхнул головой, словно сбрасывая оцепенение, и посмотрел прямо на Грейнджер из глубин своего дна. — Хочу, чтобы ты исчезла. Я всей душой желаю этого. Внутри черепной коробки Гермионы его слова неожиданно болезненно отталкивались от стенок, создавая многоголосое эхо. А после стало оглушающе тихо, как на дне той самой бездны, в которую Малфой безжалостно столкнул все ее заблуждения. Его голос сочился такой оголенной искренностью, что у девушки не возникло ни единого сомнения в правдивости сказанного. Она опустила подбородок, не в силах вынести его взгляд. Огоньки вокруг них в последний раз ярко вспыхнули и резко потухли, безжалостно демонстрируя ее внутренний разлад, словно Грейнджер и без того не была достаточно очевидна. Гермиона верила: она способна выдержать все, что для нее приготовила жизнь, если убедит сознание, что в конце, после мрака, увидит солнце. С этим знанием она смогла бы вынести все слова, что Малфой сказал бы ей в порыве злости, а потом собрать всю его боль и обиду на судьбу внутри своего сердца и оставить их там гнить, отравляя ее организм, но освободив его. Не столько ради него, сколько ради себя. Нужно же как-то выжить? Со временем Гермиона смирилась бы даже с клеймом предательницы, лишь бы задержать это чувство неодиночества, которое заставляло их тянуться друг к другу. Она позволяла себя обманываться. Даже была рада. Рада думать, что за морем страданий есть земля; что все еще будет в порядке; что где-то в черной душе Малфоя спрятан сундук с драгоценностями, которые она могла бы открыть миру. Грейнджер не хотела признавать, что Малфой не стоил ничего из этого. — Почему ты.. такой? — разбито спросила она дрожащими губами, из последних сил дыша вдыхая через нос, чтобы позорно не разрыдаться. — Какой? — Пустой. Грейнджер прикрыла веки и приподняла подбородок, загоняя слезы обратно — еще одна истерика на паузе. Не только нежелание показаться слабой останавливало, просто она разрушилась бы окончательно, увидев в серых глазах сплошное ничто. Голос Малфоя звучал именно что.. никак. Без цветов и акцентов. Как скрежет камня о камень. Гермиона слишком погрузилась внутрь себя, в свою внутреннюю катастрофу, чтобы услышать шаги, а потому привычно вздрогнула, когда парень сжал в объятиях в очередном захвате без шанса выбраться. Она закусила губу, но невнятный всхлип все же сорвался с уст. Грейнджер попыталась отодвинуться, дернулась изо всех сил, но Малфой не позволил. Конечно нет. — Странно, потому что я чувствую себя никчемным, а не пустым, — послышался хриплый смешок прямо над ухом, и девушка замерла. Вся сжалась от его слов, зажмурилась, словно это могло остановить поток слез. — Я бы хотел, чтобы тебя не существовало в природе, потому что мне не нравится чувствовать себя настолько убого из-за тебя, — Малфой прижался щекой к ее макушке, и в этом жесте было столько отчаянного тепла, что у Гермионы заныло под ребрами. — Кажется, нас таких двое, — судорожно вздыхая, проговорила девушка. Она ощутила короткое утешающее поглаживание вдоль позвоночника, но в следующий момент его рука снова надавила между лопаток, вжимая ее в себя. — Бывало ли у тебя такое, Грейнджер, что ты понимаешь, что все плохо кончится, но ничего с этим не можешь поделать? Девушка стиснула зубы, но из груди все равно вырвался какой-то надрывный скулеж вместо внятного ответа. Из-за этого рвущего душу звука даже каменное сердце Малфоя дрогнуло. Оно билось прямо под ухом Гермионы — рвано и часто твердило о ее ошибке. Он не пустой. Просто заполнен тем, чего ей никогда не понять. Она прижимала руки к бокам, то ли боясь спугнуть его своим прикосновением, то ли себя. Только сжимала в кулаках ткань чужой мантии, тянула ее так сильно, что парень наверняка чувствовал натяжение. — Я привык искоренять свои слабости, а не потакать им, — продолжал он, вжимая Грейнджер в себя так, словно боялся, что если отпустит, то она оттолкнет и оставит с распахнутой настежь грудной клеткой. — Но с другой стороны.. я думаю, что жить нужно так, чтобы хорошо было в процессе, а не в конце. Конец у меня ожидается ранний и трагичный, в этом я убежден, — на этом моменте голос парня сбился вместе с пульсом Гермионы. — И у тебя тоже, уж прости. Ей стоило огромных сил проглотить ком в горле. Девушка даже скривилась от боли, но все же смогла выдавить лишь безликое: — Малфой, я.. «Малфой» и «Грейнджер» — как вечный щит друг от друга. Пассивное сопротивление, когда общая боль раздирала на молекулы, а внутри тела рвалась и ворочалась личностная катастрофа. — Я не умею наполовину, Грейнджер. Если я, — Малфой запнулся и громко сглотнул, — кого-то подпускаю к себе, то этот человек пропадает без остатка, — он снова остановился, подыскивая слова, которые были бы понятны им обоим. — Ты не была моим выбором, но с последствиями придется столкнуться тебе. Они враги и ненавидят друг друга, пусть и с толикой странного, извращенного понимания, имеющего привкус безысходности. Грейнджер никогда не смогла бы довериться кому-то вроде Драко Малфоя. Она ведь не сумасшедшая. Даже не потому, что он убийца и обещал стереть в порошок каждого дорогого ей человека, а потому что он — это он. Малфой не добрый и светлый человек, изменившийся под влиянием обстоятельств. Он изначально желал ее растоптать и успешно делал это до сих пор. И все же под слоями этой ужасной гнили жило то, из-за чего Гермиона, вопреки инстинкту самосохранения, продолжала вдыхать мелкодисперсную мерзкую взвесь. Рано или поздно она превысит предельно допустимую концентрацию и умрет от удушья. Наверняка. Но Малфой проник в кровоток без ее и своего на то желания — резко, как адреналин во время стресса, поднялся к сердцу и насильно раскрылся теплом под ребрами. — Моя душа тебя не примет, — дрожащим от эмоций голосом сказала она, все так же утыкаясь щекой в плечо парня, потому что смотреть в его глаза не готова. Это и без того слишком. — Ты всегда говоришь, что я тебе принадлежу. Мое тело, не я сама. Если ты продолжишь поступать со мной так, как поступаешь, я возненавижу тебя. Поэтому.. прекрати. — Я переживу твою ненависть, — обыденно сказал парень, словно это было чем-то привычным для него, и, сместив руку на затылок, принялся ласково поглаживать большим пальцем чувствительную кожу за ухом, пуская по телу мурашки. Словно это могло уравновесить его следующие слова. — Душа? — он безжизненно хмыкнул. — У меня ее нет. Поэтому я хочу забрать твою. Малфой заставил Грейнджер отодвинуться, запрокинуть голову и встретиться с тьмой в его взгляде лицом к лицу. — Слышишь? Все равно заберу. Поэтому сдайся, — он провел пальцем вдоль линии челюсти девушки, которая с ужасом и трепетом ловила каждое слово. — Иначе я сделаю тебе больно, но все равно получу, что хочу.