Источник света

Уизли продвигался в сторону ворот под покровом мантии-невидимки, но все равно то и дело озирался. Сердце ускоренно билось в груди от волнения и предвкушения. Парню пришлось сделать приличный крюк, чтобы избежать освещенных фонарями участков плаца, гравийных дорожек, которые громко шуршали под ногами, и готовящихся к отбою Пожирателей. Он дышал-то через раз, опасаясь привлечь чье-либо внимание. Щит между мужской и женской башнями ограничивался всегда запертыми задними воротами и площадкой для построений. Он был нужен скорее для того, чтобы овцы из разных стад не мешались между собой. Главным препятствием являлись чары, которыми были обнесены обе башни: миновать их возможно только в сопровождении человека с черной меткой. Рону пришлось пойти на риск и увязаться за дежурным Пожирателем после вечерней проверки, чтобы подобраться к поместью. В голове до сих пор звучало хриплое ворчание Сириуса, что у него крыша поехала. Он настаивал на том, чтобы повременить с необдуманными решениями, но Уизли не хотел и не мог ждать. Блэк предлагал договориться с кем-то из знакомых надзирателей (кажется, тем самым, который пытался передать Рону сообщение, когда тот был в карцере, но так и не преуспел в этом), чтобы тот провел Уизли — или даже обоих, если повезет, — за ворота. Однако парни не были с этим согласны. Они не доверяли связям Сириуса, которые тот считал надежными, как измеритель угроз в фойе МАКУСА. «Пусть некоторые Пожиратели способны испытывать жалость, но как они себя поведут, почуяв запах переворота? — спросил парень и тут же ответил сам: — Поспешат прикрыть свои задницы — вот как. И я их даже не могу винить». Блэк хмурил брови, тронутые сединой из-за длительного стресса, но все же соглашался: они должны действовать, ни на кого не полагаясь. Так надежнее. По крайней мере на этом этапе. Вокруг было не слишком темно из-за фонарей, разбросанных по территории, да и тишина была относительной — легкий гомон из казарм, расположенных с торца поместья, напоминал, что лагерь еще не спит и любой неосторожный шаг может стать последним. Все это заставляло Рона нервничать и покрываться липким потом, хотя ему и было зябко даже в двух телогрейках, одну из которых почти силой всучил Сириус. Несмотря на свою невидимость, он чувствовал себя будто на прицеле. За каждый следующий шаг приходилось вести кровавые сражения с самим собой. В попытке избавиться от малодушной трусости Уизли представлял лицо Габриэль, когда та узнает, что больше они не одни, и все страхи скукоживались до размера рисового зернышка. Он просто не имел права подвести и ее тоже. «Ну и что дальше?» — с раздражением спросил у себя Уизли, замерев около кованых ворот, уже запертых на ночь. В письме, которое они получили вместе с мантией и сожгли сразу по прочтении, не было ни слова сказано о том, как выбраться с территории лагеря. В нем вообще черкнули одну несчастную строчку: каждое нечетное число, после отбоя, за воротами. А теперь на пути к свободе возникло неодолимое препятствие. Стоило послушаться Сириуса и довериться кому-то из пожирательских ублюдков, уповая на то, что не воткнут нож в спину? Да черта с два. Рон бросил тоскливый взгляд на освещенные окна казарм. Даже если выбраться сегодня не выйдет, ему в любом случае придется караулить здесь, чтобы не пропустить утренних дежурных и вернуться с ними в башню. — Эй ты, — вдруг послышался голос, от которого у парня внутри все скрутилось в узел. Он принадлежал человеку, в обществе которого он провел худшие дни своей жизни и познал кое-что ужаснее, чем обычный страх смерти. — Чего ты тут стоишь и яйца мнешь? Отбой для кого был? Из-за вязкой паники было тяжело мыслить ясно, но Уизли все же смог вспомнить, что на нем мантия-невидимка. Он медленно повернул голову и увидел Пожирателя, который стоял посреди дороги, ведущей от поместья к выходу, и с растерянным видом хлопал себя по карманам, проверяя, не забыл ли чего. К нему от казарм вальяжно приближался Пьюси. При виде самого старательного ученика Палача отсутствующая фаланга пальца Рона заныла. — Мистер Забини отправил меня в деревню, — растерялся парень и, словно опомнившись, вытянулся по стойке. Судя по виду, он был еще совсем зеленый: обычный рядовой или даже новобранец без метки. — На ночь глядя? — поднял брови Пьюси с таким выражением лица, будто ему под нос поднесли дракклово дерьмо. — Так точно. Специально дожидались, пока стемнеет, чтобы отработать бой в условиях ограниченной видимости. Когда все началось, я.. немного.. накосячил. Мистер Забини сказал, чтобы я убрался с его глаз.. — Уверен, там фигурировало что-то типа «вали отсюда нахер, пока я не придал тебе ускорения пинком под зад», — хмыкнул Пожиратель. — Что-то вроде того, — пробурчал парень, явно не горя желанием вдаваться в подробности. — Вы, доходяги, на своих тренировках только штаны просиживать горазды. Стоило столкнуться с настоящей жизнью — позорно поплыли, — закатил глаза Пьюси, выглядя как никогда надменным. — Вместо того чтобы послать отстающих к мистеру Нотту, ваш наставник отправляет их в Стоунхейвен молоть языком и ходить вразвалочку.. И какой в этом смысл? — Я должен починить крышу в одной лавке. Обида в голосе давала понять, что он не считает подобное занятие достойным себя. — Ого. Кажется, ты и правда полный дурень, — заметил Пьюси, а когда увидел, как парень смешался, захохотал и похлопал его по плечу. — Ладно, вали давай, в карцере тебе делать нечего. В штаны только не навали, когда зайца или белку по пути встретишь, — крикнул он уже вслед двинувшемуся в путь Пожирателю. Рон вслушивался в их разговор с замиранием сердца, боясь спугнуть удачу. Когда парень заклинанием отворил ворота и тяжелая створка отошла в сторону, он едва успел прошмыгнуть следом. О том, как попасть обратно и что случится, если не выйдет и его недосчитаются на построении, Уизли старался просто не думать. Дождавшись, пока огонек Люмоса Пожирателя исчезнет вдали, он принялся бродить на некотором расстоянии от ворот, постепенно удаляясь в чащу, но продолжая держать их в поле зрения. За пределами лагеря воздух стал словно бы более стылым, однако колотящееся сердце разгоняло по венам кровь, и очень быстро Рону стало жарко на грани лихорадки. В животе булькало из-за пустого супа, который удалось перехватить на ужин, конечности были слегка ватными от голода.. Здесь дышалось иначе! От этого у Уизли кружилась голова. Но он был так заряжен адреналином, что ничего не замечал. Парень размышлял о том, что делать дальше, когда на расстоянии десятка метров от него вспыхнуло серебряным светом заклинание обнаружения. Сердце подскочило к горлу, и он испуганно замер под раскидистыми голыми ветвями векового дуба. Мантия-невидимка не защищала от Гоменум Ревелио. Если это кто-то из Пожирателей, патрулирующих лес, — ему конец. Но хуже всего то, что, попавшись, Рон подставит всех остальных. Грузная фигура показалась между двумя стволами и ненадолго застыла, вглядываясь в темноту, а после решительно двинулась в его сторону, шурша опавшей листвой. — Кто здесь? Уизли стиснул челюсти и тяжело задышал. Лунного света не хватало, чтобы разобрать, обычная на человеке мантия или форма Пожирателей. Он был вооружен. Его голос звучал враждебно. При желании он мог выбить из Рона дух одним ударом под дых. Когда чужак оказался достаточно близко, Уизли смог узнать в нем одноглазого лавочника, которого они с Сириусом тащили из Стоунхейвена на носилках после нападения Ордена и который отдал ему галеон. Напряжение немного ослабло, и рука почти не дрожала, когда парень смахнул с головы мантию-невидимку. — Годрик! Хоть бы кашлянул, чтобы предупредить, что находишься рядом. У меня чуть сердце не остановилось, — вздрогнув от неожиданности всем своим грузным телом, он начал говорить совсем другим тоном, в котором Уизли почудились знакомые нотки. — Ты.. — начал Рон, но осекся. Язык разбух и с трудом ворочался в рту, а сознание будто оцепенело. Уизли просто не мог поверить, что все это происходит на самом деле. Он боялся, что происходящее просто сон, порожденный истощенным мозгом. — Это я, Невилл, — шепотом затараторил лавочник, и глаза Рона расширились. — Я недели две приходил сюда каждый день: на всякий случай и в четные, и в нечетные.. Мерлин, я так рад, что вы смогли разобрать послание! Грюм, конечно, намудрил, но это все ради безопасности, — Невилл (если это был все же он) перескакивал с одного на другое, обрывая себя самого, вызывая у парня настоящий диссонанс. — Как я могу верить, что ты — это ты? — хрипло спросил он. — А? — озадачился мужчина. В его мимике хорошо угадывался бывший однокурсник, но Уизли должен был удостовериться. — Расскажи что-нибудь, о чем мог знать только Невилл. Тот задумался, но уже через мгновение его глаз (один, второй был скрыт повязкой, если вообще был в наличии) вспыхнул: — На шестом курсе мы ходили в «Три метлы», и Симусу удалось упросить мадам Розмерту продать несколько бутылок огневиски. Мы набрались в нашей комнате, а потом я блеванул себе в руки, — сказал он, сложив ладони в виде лодочки, показывая, как это было. В тот день в комнате их было всего четверо, поэтому никто со стороны не мог знать позорную для Невилла историю. Плечи Рона как-то сами собой расслабились, и он кивнул, принимая этот ответ. Тогда орденовец растянул губы в улыбке, раскрыл полы своей необъятной мантии и извлек на свет несколько буханок хлеба. Он замялся и посмотрел в глаза Уизли немного виновато: — Я бы принес мяса, но оно может вызвать подозрения, если кто-то заметит, поэтому.. вот. Рот мгновенно наполнился слюной, и Рон сглотнул. Однако то чувство, которое возникло в нем при виде знакомых с детства суетливых движений, при звуке знакомых интонаций, было сильнее даже голода. Уизли привык к тоске на завтрак, побоям на обед и жидкой каше вместо ужина — это его обычный рацион. Невилл не просто принес хлеб, который мог насытить и помочь прожить день. Одним своим присутствием он досыта накормил парня надеждой, а ведь вкус этого блюда он уже и не надеялся вспомнить. Рон порывисто обнял чужого мужика, который на самом деле был его другом, отчего тот на мгновение растерялся, но тут же встрепенулся и похлопал пухлой ладонью по костлявому плечу. В чужом теле, еще и таком огромном, Невилл будто вернулся в свой подростковый период, когда каждое его движение было пропитано неловкостью. — Как Гарри? — спросил Рон, отступив на шаг и забирая хлеб из рук лавочника, лицо которого «одолжили» в Ордене. — Жив, — коротко ответил тот, шаря в карманах в поисках чего-то еще. Через мгновение Невилл протянул Уизли мешочек, заглянув в который тот увидел несколько унций кускового сахара. Кубики были нетипично темными, а в нос ударил резкий травяной запах. — Это Помфри готовила.. Черт, мне столько всего нужно тебе объяснить! — он нахмурился и почесал бровь, раздумывая, с чего начать рассказ, но вскоре опомнился: — Пойдем, лучше не стоять на месте. Лес патрулируют и днем, и ночью. — Что вообще слышно в Ордене? — поинтересовался парень, позволяя вести себя не в сторону деревни, как он ожидал, а в обход лагеря. Буханки, которые Рон прижимал к груди, пахли слишком уж соблазнительно, хотелось впиться в них зубами прямо сейчас, что он и сделал. Парень едва не застонал от удовольствия, пережевывая кисловато-горькую мякоть ржаного хлеба. Он съест совсем немного, а остальное пронесет под мантией и передаст остальным. Уизли уже отметил для себя, что сможет вернуться во время смены караулов. Невилл постоянно осматривался и вслушивался в тишину ночи, периодически проверяя местность заклинанием обнаружения, поэтому можно было немного расслабиться. Важно удалиться от главных ворот как можно дальше, чтобы их не засекли из лагеря. Рон за сегодняшний день пережил слишком много всего и уже с трудом перебирал ногами, поэтому Невиллу приходилось тащить парня почти что волоком. — Пока не могу рассказать все, ты знаешь нашу систему. Но я буду постепенно вводить тебя в курс дела по мере осуществления плана, — с сожалением пропыхтел он и кивнул на сжатую в кулак руку парня. — Ты сможешь спрятать это где-нибудь в лагере? Только ни в коем случае не ешьте, пока я не разрешу. — Я понял. Мы разберемся с этим, — заверил Рон, ладонью ощущая острые края кубиков, состоящих, вероятно, из сушеных трав. О том, что это такое, он узнает позже. — Нападение на Стоунхейвен было спланировано? — Да. И нападение, и мое нахождение в деревне, и Назменикус, и наша сегодняшняя встреча — все это звенья одной цепи. — То есть вы на самом деле его подставили, — утвердительно проговорил Уизли, порядком удивленный этим фактом. — Флетчер вообще не в курсе, что является частью чьего-то плана? Невилл нервно поправил повязку на глазу, демонстрируя смятение и внутренний раздрай. Использование торговца в качестве наживки он явно не одобрял. Они остановились друг напротив друга. Рон даже жевать прекратил, глядя в пространство и пытаясь хотя бы частично составить в голове картину происходящего. — Он успел примелькаться, поэтому подсунуть Пожирателям именно его было проще всего, — в голосе Невилла звучали оправдательные нотки. — Вы стерли ему память, — задумчиво протянул Уизли. Он честно пытался понять логику Сопротивления, но пока выходило с трудом. — Люпин занимался этим. Он зачаровал зуб, а Помфри установила его во рту Наземникуса. Потом Ремус наложил Обливиэйт и с помощью Империо внушил ему какое-то дело в Лютном переулке. Сам понимаешь, в наше время открыто сунуться в Лютный — это то же самое, что повесить на себя мишень. — Почему не наложили Империо на какого-нибудь Пожирателя? — все еще не понимал Рон. — Многие из них периодически бывают в Стоунхейвене. — Побоялись рисковать, — пожал плечами Невилл. Вероятно, в Ордене руководствовались теми же соображениями, что и братья Уизли, когда отметали идею Сириуса. — Многое могло пойти не по плану. — Вы собираетесь напасть на лагерь? — в лоб спросил парень в надежде, что хотя бы здесь ему дадут исчерпывающий ответ, и друг его не разочаровал: — Мы готовим кое-что масштабное. И нам нужна помощь заключенных.

***

День для первого месяца зимы выдался непривычно ясным. Проворный лучик декабрьского солнца проник между занавесок, скользнул по бежевому ковру, надломился у прикроватной тумбочки и скользнул вверх, заканчивая свой путь на щеке спящей девушки. Еще минут от силы десять — и он вытянется еще сильнее, достигнет трепещущих ресниц, коснется век, с обратной стороны которых крутилась кинолента сновидений, и бессовестно засветит ее, обрывая сеанс. Гермиона сморщила нос, что-то недовольно промычала и перевернулась на другой бок. Она просунула руку под подушку и обняла ее. Что-то мешало просыпающемуся разуму вновь погрузиться в дрему, хотя Грейнджер до сих пор не чувствовала себя отдохнувшей. Тяжко вздохнув, она открыла глаза. Мозг мгновенно отметил, что в комнате непривычно светло (обычно девушка просыпалась задолго до рассвета, который в это время года случался довольно поздно), и это заставило Гермиону вздрогнуть. Она перевернулась на спину, утягивая за собой одеяло, и потянулась, негромко попискивая. Тело все еще было тяжелым, разморенным после сна, поэтому она приняла сидячее положение одним резким движением, не давая себе опомниться. И едва не вскрикнула. Перед погасшим с ночи камином в кресле расслабленно раскинулся Малфой, опустив глаза в оставленную ею книгу. Он наверняка слышал ее возню, но даже пальцем не пошевелил, чтобы дать Грейнджер понять, что она находится в комнате не одна. — Что ты здесь делаешь? — встрепенулась Гермиона и принялась спешно выбираться из-под одеяла, распереживавшись из-за внезапного визита. Ей было совсем не по душе, что у Малфоя вошло в привычку заявляться к ней без повода и предупреждения, хотя давно стоило бы свыкнуться, что он ни во что не ставил ее личное пространство. Встав на ноги, девушка запустила ладонь в спутанные волосы и перевела еще сонный взгляд на окно, где уже вовсю сияло солнце. Ее брови взлетели вверх. — Мерлин, сколько сейчас времени? Почему меня не разбудила Тинки? И где Багра? Порой сердобольная эльфийка давала ей поспать чуть дольше, зная о привычке Грейнджер читать до глубокой ночи, но даже это время давно истекло. Было странно, что Багра не заявилась к ней сама, чтобы пихнуть хнычущую ученицу в бок своей жуткой тростью, попутно обзывая «обнаглевшей хамкой, которая не ценит чужое время». Малфой смотрел на паникующую девушку безо всяких эмоций, но выглядел при этом неимоверно надменным. Впрочем, как всегда. Он, как абсолютно черное тело, притягивающее свет, вобрал в себя всю токсичность мира и теперь мог одним только взглядом облить человека помоями. Кто-то сказал бы: смотрит с претензией — и имеет полное право. Все-таки для Драко Малфоя закон не писан. Но Гермиона лучше поинтересовалась бы, в чем состоит претензия, заставляющая смотреть так и никак иначе. Жаль, любые ее вопросы не имели значения, во что парень не преминул ткнуть ее носом в следующее же мгновение: — Сегодня у тебя не будет тренировки, — немногословно пояснил он свое присутствие (стоило бы привыкнуть), ожидаемо проигнорировав все остальное (и к этому тоже). — Собирайся. Остальные указания я дам позже. Грейнджер намеренно громко цокнула языком, чтобы Малфой смог оценить степень ее недовольства. Она ожидала, что он как-то отреагирует, однако парень просто вернулся к книге, давая понять, что разговор окончен. Гермиона захватила одежду и почти ввалилась в ванную комнату, на ходу стягивая с себя пижаму. Опыт подсказывал, что неповиновением она ничего не добьется. Перечить не только бесполезно, но и опасно. Девушка с чувством смяла ткань, вымещая на ней свою злобу, и зашвырнула хлопковый ком в угол. В ее сознании с трудом уживались здравый смысл и резкость характера: они вечно спорили между собой, враждовали, вызывая у нее головную боль. Приходилось прилагать усилия, чтобы вести себя разумно, что довольно иронично, учитывая, что она — Гермиона Грейнджер. Чтобы остудить сознание и привести себя в чувства, девушка умылась холодной водой, хотя никакая вода не смыла бы это липкое, мерзкое ощущение от небрежности, с которой Малфой относился к ней. Словно она не человек даже, а так — неодушевленный предмет. Вещь. Ее «я» для него стоит не больше кнатта, и даже это чудовищно много. Гермионе обидно, но больше просто грустно. Искалеченное самолюбие немного ныло. Снова кровило, потревоженное пренебрежением к ее персоне. Ничего. Она наложит компресс и будет почти что прежней, никто и не заметит. Разве что она сама. Грейнджер надела свитер и джинсы, собрала волосы в высокий хвост и повязала кожаной резинкой, оставив несколько прядей по бокам обрамлять лицо. Закатив глаза на свое помятое после долгого сна отражение, она нехотя покинула ванную комнату. Малфой нашелся на прежнем месте. Осмотрев ее с ног до головы, он кивнул словно бы одобрительно, отложил книгу на подлокотник кресла обложкой вверх (что очень не понравилось девушке) и направился к ней. Створки шкафа скрипнули за спиной Гермионы, заставляя ту обернуться и увидеть, как мантия соскользнула с плечиков и теперь плывет по воздуху в ее сторону. — Надень капюшон, — начал перечислять парень, когда мантия оказалась в ее руках. — Не снимай его до тех пор, пока я не разрешу. Держись меня, не отступай ни на шаг, не встречайся ни с кем глазами.. — Куда мы? — не выдержала Грейнджер, как только поняла, что они направятся за пределы территории поместья. — Узнаешь. Девушка ожидала ощутить воодушевление, но внезапная тревога сковала по рукам и ногам, заставляя вцепиться в плотную ткань мантии до побелевших костяшек. Реакция собственного тела поразила и напугала. Гермиона слышала об этом эффекте, когда пленные начинали воспринимать внешний мир чем-то враждебным и ощущать себя безопаснее, будучи запертыми в камерах, где все казалось привычным. Что-то про нейронные связи.. Мозг приспосабливался к условиям заключения и находил зону комфорта там, где комфорта априори не существовало. Неужели нечто подобное произошло и с ней? — Но я хочу знать сейчас, — заупрямилась Грейнджер, потому что выученная покорность начинала показывать зубы там, где ощутимо пахло угрозой. Малфой опалил Гермиону взглядом, а та попыталась принять уверенный вид. Он не кривил губы и не сводил брови к переносице. Все недовольство сосредоточилось в черноте зрачков, однако и этого было вполне достаточно, чтобы Грейнджер захотелось сделать шаг назад. Только упрямство удерживало ее за плечи, не давая отступить. — А я хочу, чтобы ты притворилась немой, — процедил он, развернулся и вышел, зная, что она последует за ним. «Почему я продолжаю это делать?» — мысленно вопила Гермиона, шагая к лестнице и прожигая взглядом плечи Малфоя. Ей бы остановиться, затопать ногами, прямо как в детстве, закричать, ведь на душе так противно, что хоть волком вой, но тогда он просто сочтет ее истеричкой. Не хотелось, чтобы Малфой смотрел на нее, как на выжившую из ума. Хотелось, чтобы как на равную. Грейнджер казалось, что во время последнего разговора между ними произошло перемирие. Хотя скорее нечто вроде союза выживших после кораблекрушения, до этого на дух друг друга не выносивших, но теперь вынужденных сотрудничать из-за сложившихся обстоятельств. Мечты Гермионы о понимании между ними были прекрасны, но они так и оставались мечтами. Осознание этого разъедало внутренности. Тот момент, когда они оба открыли друг другу неприлично много, поделились сокровенным, вовсе не значил, что лед между ними тронулся. То, что Малфой взял ее за руку и представил своим внутренним демонам лично, не несло для Гермионы ничего хорошего. А ведь девушка надеялась.. Нет, она не глупая. Просто полная дура. Малфой ее пустил, принял и совсем не понял. Не хотел или просто не мог? Все прекрасное и положительное, что когда-то было в Гермионе, он методично выдирал с корнем, считая бесполезной сорной травой. Вспоминались те убогие клумбы в лагере, которые девушка приметила, идя на свое первое построение. Тогда они показались ей чем-то неуместным. Возможно, так же нелепо выглядела для Малфоя и Грейнджер со своей внутренней полянкой и растущими на ней цветами? Однако правда в том, что, пережив свои худшие моменты, девушка больше не считала те клумбы злой насмешкой над пленниками. Багра вечно твердила, что нужно приспособиться, но Гермиона воспринимала это как нечто в корне негативное. Для нее это звучало призывом сдаться. Девушка упорно хваталась за прошлое, не желая понимать, что пытается удержать пустоту. Все уже изменилось и прежним не будет никогда. Сталкиваясь с переломными ситуациями в жизни, каждый предстает перед выбором: стать озлобленным, отринуть мораль и творить насилие к другим в ответ на насилие по отношению к себе или изо всех сил цепляться за то, что делает любого человека Человеком? Казалось бы, в условиях, созданных специально для уничтожения привычной системы ценностей, сохранить человечность нереально. На самом деле тяжело, но возможно. В темные времена внутренний свет приобретает только большую ценность. Не поддаться обстоятельствам, а быть гибким и принять их — вот что значит выбрать себя. Сделав это, можно обнаружить неиссякаемый поток внутренней силы, благодаря которой любые невзгоды становятся подвластны. Грейнджер Малфоя поняла. Глубоко внутри него, как и у любого другого, жило нечто очень хрупкое и поистине бесценное. Что-то, что он не смог сберечь. Осколки парень подобрал и надежно спрятал в сердце, где никто не найдет, вот только они крохотные и слишком острые, поэтому саднят и ноют так, что невозможно терпеть. Малфой оттого причиняет боль другим, потому что ему самому больно. Он свою битву проиграл. Гермиона так не хотела. Она собиралась сохранить свою человечность целостной и видеть в цветах не издевку, а красоту. Поэтому она планировала сделать невозможное — принять Малфоя таким, какой он есть. Сложно? А кто говорил, что главная битва ее жизни будет простой? Они спустились на первый этаж по лестнице, расположенной с торца здания, миновали крытый переход, в начале которого находилась дверь, через которую Гермиона ходила на тренировки. Несколько поворотов — и нырнули в тень сводчатой арки, отделяющей главную часть поместья от боковой. Короткие мраморные ступени привели в холл, освещенный узкими полосками света от окон по бокам от парадного входа. Путь завершился в главной гостиной, где Грейнджер уже довелось бывать, когда Багра вытащила ее из поместья Волдеморта. Внутри девушка паниковала все сильнее и сильнее с каждой минутой. Нелепые воспоминания о том, как в прошлый раз она испортила рвотой ковер, который наверняка стоил целое состояние, заполонили разум. Ковер заменили. Но желудок Гермионы от волнения скручивался в узел, и она была на грани того, чтобы позор повторился. Малфой сжал в кулаке горсть летучего пороха из глиняного горшочка, стоявшего на каминной полке. Теперь, именно теперь, Грейнджер стало по-настоящему страшно. Она в красках вообразила себе собрание Пожирателей (мозг всегда выбирал худшие варианты) и покрылась холодным потом. Малфой уже собирался шагнуть в камин, но застопорился и снова окинул побледневшую Гермиону пытливым взглядом: — Ты хорошо усвоила все, что я тебе сказал, или мне нужно наложить Империо, чтобы не возникло проблем? — настойчиво спросил он, заметив ее состояние. — Куда мы направляемся? Я должна знать, к чему быть готовой. У меня же нет палочки, чтобы защититься в случае чего, а еще я хочу знать, что я должна отвечать, если.. — Со мной ты будешь в безопасности, — обрубил Малфой. Грейнджер вскинула голову к потолку и коротко, но слегка безумно рассмеялась, после чего окинула невозмутимого парня горящим взглядом. — Честно говоря, это совсем не успокаивает, — возмутилась она. — Ты последний человек, с кем я могу чувствовать себя в безопасности. — Не доверяешь мне? — внезапно спросил парень, застав Гермиону врасплох, из-за чего она незамедлительно выпалила: — Конечно! Малфой склонил голову набок, смотря словно бы оценивающе, будто пытался понять, действительно ли ее устраивает быть настолько очевидной для него. Но уже в следующую секунду завороженная Гермиона наблюдала, как в серых радужках проступает какая-то странная, необъяснимая теплота. Затем Малфой сделал что-то совсем неподвластное сознанию Грейнджер. Свободной рукой он по по очереди заправил ей за уши мешающие пряди волос, огладил щеку ребром ладони, оборвав касание на кончике подбородка. — Умница, так и надо, — теплое дыхание коснулось губ, пуская по телу толпы мурашек. Они пробежались по рукам и ногам до кончиков пальцев и исчезли, оставив после себя покалывающие ощущения. — Но придется учиться. Малфой склонился еще ниже, бессовестно вторгаясь в личное пространство смешавшейся Гермионы. Когда жертва видит опасность, на уровне инстинктов она начинает пятиться, но что делала она? Подпускала хищника, хотя и страшно было до ужаса, но вместе с тем очень трепетно. Грейнджер прикрыла веки. Его глаза чарующе поблескивали и смотрели слишком глубоко, чтобы она могла это выдержать. Парень коснулся мягких губ сначала осторожно, а потом, будто отпустив себя, жадно и несдержанно, словно хотел втянуть ее в себя без остатка. Гермиона тонула в новых ощущениях — она растекалась, как сливочное масло, таяла и просто испарялась из-за откровенных касаний рук и смазанных влажных поцелуев, которыми Малфой покрывал губы, щеки и подбородок. Этот момент странным образом завораживал и отключал мысли. Грейнджер переставала понимать, кто из них целует, а кто отвечает на поцелуй. Тепло на коже и внутри впервые заставляло девушку становиться такой жадной до чьего-то внимания. Она негромко ойкнула в поцелуй и завозилась, когда Малфой обнял и притянул к себе, позабыв о порохе и пачкая одежду. Причитания Гермионы никто слышать не хотел. Она попыталась, заведя руку за спину, отодвинуть от себя чужое запястье, но парень вывернул его, поймал ее ладонь и положил себе на плечо. «Неужели он так показывает, что хочет, чтобы я его обняла?» — с легкой паникой подумала Грейнджер, водя кончиками подрагивающих пальцев по гладкой ткани мантии. Тем временем Малфой, не переставая терзать податливые губы девушки, снова вернулся к ее бокам, огладил их и поднялся выше, попутно собирая ткань свитера гармошкой. Гермиона и не заметила, как осмелела настолько, что зарылась в светлые волосы, поглаживая кожу головы и заставляя парня горячо выдохнуть что-то неразборчивое в ее приоткрытый рот. В ответ на ее действие он осторожно, но настойчиво оттянул ее нижнюю губу зубами, начал обсасывать, языком просить раскрыться навстречу. Мерлин, он.. делал приятные вещи. От них душа Грейнджер покидала тело и парила где-то под потолком, наблюдая за ними со стороны и нещадно краснея от увиденного. Все внутри сжалось в узел, в котором испуга оказалось немного больше, чем предвкушения. Гермиона с негромким чмоком отстранилась и тут же покраснела, смутившись этого звука. Малфой по инерции двинулся следом, пригибаясь еще сильнее, и теперь их глаза оказались на одном уровне. Впервые они так близко. Настолько, что она могла рассмотреть каждую его ресничку. Малфой смотрел слишком прямо и глубоко и обрывисто дышал куда-то в районе ее щеки. — Малфой, перестань, — взмолилась Гермиона, отвернувшись и опустив руки на его плечи не с намерением оттолкнуть (разве получилось бы?), но остановить. — Не хочу, — ожидаемо ответил парень, не сводя прицельного взгляда с порозовевших щек. Позволяя Грейнджер смотреть в сторону, Малфой приподнял ее голову за подбородок большим пальцем и оставил дорожку влажных поцелуев вдоль линии челюсти. Гермиона чуть прикрыла веки от теплого чувства, родившегося в груди и опустившегося вниз живота. Слишком приятно. Слишком защищенно. Слишком не про них. — Мне все нравится сейчас. — У тебя есть невеста, — выставила Грейнджер перед собой последний аргумент, как щит. Со стороны Малфоя послышался негромкий смешок. — И что? — Не важно, — скованно качнула головой она, больше не пытаясь вывернуться из чужой хватки, но мечтая хотя бы быть услышанной. — Без разницы, что ты можешь себе позволить, дело в том, что я не могу. Я.. я ответила на твой поцелуй, и это было.. Он вздохнул и прижался лбом ко лбу Гермионы, наблюдая за тем, как ее глаза удивленно расширяются из-за этого жеста. Губы у Малфоя такие сухие, что она не выдержала и облизала собственные, неосознанно приковывая к ним его взгляд. Годрик, помоги Грейнджер. Она обязана справиться с собой и прекратить то, что не могла контролировать. — Чувствуешь себя испорченной из-за этого? Неправильной? Может, грязной? — монотонным голосом издевался парень. Малфой чуть склонил голову и потерся носом о ее щеку, словно не особенно вникал в суть разговора. Слова Гермионы проходили через его разум, как сквозь решето, не задерживаясь ни на секунду для обработки. Он просто хотел скорее усыпить ее сомнения и поцеловать снова, что совсем не устраивало Грейнджер. — Нет! — слишком резко отреагировала она и вывернулась, чтобы заглянуть парню в глаза, но сама же не выдержала зрительного контакта и скованно уставилась на плечо Малфоя. Произнести следующие слова для Гермионы было совсем нелегко: — Я совру, если скажу, что мне это неприятно.. Но это все еще неправильно. — Я здесь решаю, что правильно, а что — нет. Больше он ничего не дал ей сказать. Большая ладонь легла зарылась в волосы на затылке, сбивая хвост в сторону и запрокидывая голову так, как ему удобно. Язык Малфоя настойчиво толкнулся между приоткрытых от возмущения губ. Он влажно мазнул по небу, дразня, коснулся ее языка, пересчитал зубной ряд. Как только Гермиона снова обмякла, он принялся по-хозяйски исследовать ее тело — касаться так, как никто и никогда не касался. Попросту лапать. Малфой оглаживал талию, мял ее бока, сжимал ягодицы до треска джинсовой ткани, но не давал Грейнджер испугаться своего напора и тут же смещал ладони на поясницу, сместив край свитера и рисуя круги на коже кончиками пальцев. Гермиона никогда не целовалась вот так. Страстно. Жарко. Бурно. И это не было гадко или неприятно. Непривычно, глупо, опрометчиво, но точно не плохо. Она совсем не чувствовала себя испорченной, хотя понимала: для Малфоя это просто прихоть. У него к Гермионе — ничего. И она тоже не пыталась искать в их поцелуях какую-то романтическую подоплеку. Это было бы просто нелепо. Напряжение между ними находило выход. Только поэтому чужие обветренные губы казались слишком необходимыми, чтобы девушка могла отказаться от происходящего.

***

Они прибыли в «Кабанью голову», и это до крайности изумило Гермиону. Место было знаковым для нее, оно будоражило воспоминания и рождало в душе пасмурную тоску. Девушка бросила взгляд на широкую стойку с расставленными на ней пыльными бутылками с алкоголем. За ней было пусто. Трактир был все таким же: убогая комнатушка с грязным полом и засаленными окнами. Было странно своими глазами лицезреть, что все это время в Хогсмиде продолжалось обычное течение жизни. Несколько посетителей в форме Пожирателей, заметив Малфоя, учтиво кивнули ему в знак приветствия и мгновенно отвернулись, словно не желали иметь с ним дела. Или попросту боялись его. Только один из них, парень с очень узким лбом, криво ухмыльнулся и поднял в воздух свою пинту: — Что-то ты зачастил к нам в последнее время, — заметил он и отпил пива, выглядя крайне расслабленным. — Снова по особому поручению Темного Лорда или, — Пожиратель сделал многозначительную паузу, во время которой Гермиона почувствовала на себе липкий взгляд. Она не могла его видеть, потому что смотрела на гнилую солому под ногами, но ощутила кожей, — на этот раз по личным делам? Помня предупреждения Малфоя, Грейнджер склонила голову еще ниже, полностью скрывая лицо в тени капюшона. Раньше девушка не знала наверняка, известно ли магическому миру ее судьба, но, судя по тому, что Пожиратель никак не прокомментировал ее личность, он принял Гермиону за шлюху. Тот факт, что кто-то вроде Малфоя привел свою подстилку в «Кабанью голову», где на втором этаже располагались только жалкие коморки с матрасами, набитыми сеном еще во времена Основателей, почему-то не смутил парня. — Если бы вы не просиживали штаны в пабах, появлялся бы реже, Монтегю, — осадил его Малфой, но тот вовсе не обиделся, а только пьяно рассмеялся: — Зря ты так. У меня сегодня законный выходной. Здесь со скуки помереть можно, единственное развлечение — надраться. — Ну так отдыхай, раз выходной, — процедил он и дернул Гермиону на себя, отчего та едва не споткнулась о свою ногу, и направился к выходу. Довольно быстро они миновали ряд каменных коттеджей, которые когда-то, украшенные к Рождеству, напоминали Грейнджер пряничные домики. Сейчас же они казались мрачными и тоскливыми. Нижние этажи по-прежнему занимали знакомые магазины, однако теперь они казались заброшенными и бесполезными. В ходу были места, подобные «Кабаньей голове», где можно залить плохое настроение парой бутылок крепкого алкоголя и завалиться спать на одну из коек на втором этаже. Наверняка из-за близости к Хогвартсу здесь введен комендантский час, но даже он никак не объяснял пустые улицы, ведь день в самом разгаре. Гермиона ожидала, что Малфой направится к мосту, расположенному с западной стороны Черного озера, но он упорно шагал в сторону Запретного леса. Грейнджер уже набирала воздух в легкие, чтобы разразиться вопросами, когда парень заговорил сам: — Антиаппарационный щит растянули до самого Хогсмида, поэтому попасть сюда можно только через два рабочих камина. Один расположен в «Кабаньей голове», второй — в кабинете директора Хогвартса. — То есть мы идем не в Хогвартс? Тогда куда? Девушка знала, что этот путь тоже ведет в школу, просто они подберутся к ней со стороны хижины Хагрида. Они уже миновали перелесок и вошли в чащу, где деревья стояли плотнее друг к другу. Приходилось постоянно смотреть под ноги, чтобы не споткнуться о массивные корни. — В Хогвартс. — Судя по тому, что ты ведешь меня тайком, этот визит не то чтобы очень официальный, — заметила слегка запыхавшаяся Гермиона, с трудом поспевая за широкими шагами Малфоя. Она вскрикнула, угодив ногой в небольшую, но глубокую ямку — наверное, нору мелкого зверька. — Хотела, чтобы тебя встретила делегация из Пожирателей? — раздраженно спросил парень, дернув Грейнджер на себя, пока какой-нибудь нарл не обглодал ее пятку. — Вот именно, что нет, — огрызнулась она, недовольством скрывая неловкость из-за своей неуклюжести. Малфой так и не объяснил, почему нельзя было переместиться сразу в школу, зато рассказал, что местность постоянно патрулируют и они должны успеть пробраться на территорию школы между сменой караулов. Почему через Запретный лес? Потому что это слепая зона, которую Пожиратели обходят по касательной, не углубляясь в чащу — слишком уж большая территория, — в то время как мост через Черное озеро у всех на виду. Когда он закончил, Гермиона поняла — вот он, тот самый момент. Они уже приближались, и девушка видела знакомые с детства разновеликие башни, которые упирались в безоблачное небо. Величественная картинка совсем не вписывалась в новую реальность и больше подходила для того, чтобы быть изображенной на открытке. Грейнджер снова спросила о том, что они здесь делают. — Нотт разрабатывает зелье, которое поможет солдатам выживать после того, как они хлебнут моей силы, — Малфой искоса наблюдал за девушкой, которая до этого старалась поспеть за ним, но от произнесенных слов сбавила шаг, а потом и вовсе остановилась. — Он считает, что единственное, чего не хватает, — это твоего участия. — С чего вы решили, что я буду участвовать в создании того, что даст Пожирателям преимущество? — довольно агрессивно спросила Гермиона, повернувшись к парню и прожигая его взглядом. Малфой хмыкнул, давая понять, что ее согласие — не самый значительный пункт его плана. — Они ведь тоже люди, Грейнджер, — сказал он с легкой издевкой. — Или в твое понятие милосердия входит только помощь своим, а чужие достойны сдохнуть, как прокаженные собаки? Гермионе хотелось бы с жаром закивать, соглашаясь, но она не могла. Вместо этого девушка плотнее стиснула губы. С некоторых пор любой словесный камень, который она бросала в сторону Малфоя, мог угодить в нее саму. Грейнджер пыталась унять раздражение тем, что искала в происходящем что-то хорошее. В конце концов, она увидит состав этого зелья, а это очень ценная информация. Однако мысль о том, что передать его Ордену все равно не выйдет, играла с ее самообладанием в злые игры. Хотелось вступить в бессмысленный спор и доказать Малфою хоть что-нибудь, чтобы стереть это самодовольное выражение с его лица. — Забавно наблюдать за тем, как ты пыхтишь, пытаясь не выйти из образа правильной девочки, — на лице парня заиграла абсолютно издевательская усмешка, которая мгновенно взбесила Гермиону. Заметив это, он покачал головой: — Расслабься, Грейнджер. Осуждение не по моей части. — А что по твоей? — бросила она как упрек. — Некоторые люди делят мир на «черное» и «белое», но я предпочитаю другую классификацию — «полезно» и «бесполезно». Ты, несомненно, относишься для меня к первой категории, — немного подумав, сказал Малфой. Своей прямотой он заставил девушку неприязненно морщиться, чтобы скрыть задетую за живое гордость. — Поэтому пока ты делаешь то, что нужно, меня мало волнует, что ты при этом думаешь. — Даже если мысленно я составляю план твоего убийства? — Разрешаю попытаться осуществить его, — предложил он и чуть сильнее сжал руку девушки, показывая, что не относится к этому разговору серьезно. Она только сейчас заметила, что сжимала его ладонь с самого Хогсмида.