Источник света

Гермиона влила свет в очередную пробирку и стала наблюдать, как от контакта со смесью мерзость заволновалась, принялась извиваться и корчиться, как живая. Тьма попыталась схорониться в свободном пространстве, но путь был закрыт корковой пробкой, которую девушка придерживала большим пальцем, поэтому ей ничего не оставалось, кроме как сконцентрироваться в верхней части склянки, как грозовое облако над золотистой гладью. Грейнджер встряхнула емкость для ускорения взаимодействия. Зелье, лизнув стенки пробирки, зачерпнуло морок и растворило его без остатка. Она уставилась на смесь, не веря, что получилось. Они потратили столько времени на поиск действующего состава, что Гермиона была настроена весьма скептически. Перемешала еще несколько раз для верности, прокручивая пробирку в воздухе. Закончив, подняла ее на уровень глаз и осмотрела жидкость на предмет осадка, однако не обнаружила даже слабой взвеси. — Кажется, получилось, — неуверенно подала голос она, привлекая внимание Нотта. Тот был занят тем, что отделял щупальца мурлокомля от ножки, однако после ее слов отложил небольшой нож, быстро вытер слизь с рук о салфетку и подошел. — Добавь еще, — бросил он, бегло осмотрев зелье через ее плечо и оставшись удовлетворенным увиденным. Схватив со стола основательно помятое перо и зелье, из которого Грейнджер взяла пробу, парень стал быстро и неаккуратно переписывать состав на чистый пергамент, постоянно сверяясь с ярлыком, закрепленным на горлышке флакона. Гермиона поспешила откупорить обугленную с внутренней стороны пробку, потому что и самой было любопытно оценить последствия реакции. Девушка машинально задержала дыхание, готовясь к едкому смраду, но, вздохнув, поняла, что легкие заполнил приторно-сладкий медовый запах. Она немного удивилась, потому как ожидала что-то вроде едкой гари или жженого пепла, но аромат казался чистым, хоть и терпко горчил на корне языка. Чтобы отследить изменения, Нотт наложил на зелье специальные диагностические чары. Диаграммы с концентрациями веществ замельтешили в воздухе, демонстрируя вполне ожидаемую картину уменьшения концентрации раствора. — Для этой версии зелья я измельчал всю вегетативную систему вербовника вместе с соцветиями. Перетер в ступке и экстрагировал прямо так. Это был просто эксперимент, но он, черт возьми, сработал, — задумчиво проговорил парень, все время сверяясь то со своими прошлыми записями, то с переписанным минутой ранее составом, то с мерцающими графиками, зависшими над горлышком пробирки. — Правда, теперь абсолютно непонятно, что именно сработало, — хмуро сказала Грейнджер, на что он недовольно цокнул языком. Отложив все пергаменты, парень указал в сторону десятка одинаковых флаконов: — Здесь еще вагон различных концентраций, нужно пробовать со всеми. Гермиона кивнула, призвала свет к кончикам пальцев и без труда откупорила еще один пузырек, отличавшийся от остальных жирно выведенной пометкой на ярлыке. Флакон с нацарапанными на стекле беспорядочными черточками, которые при ближайшем рассмотрении складывались в руны, был зачарован — магией от него разило за версту. «Темное колдовство можно удержать только еще более темным колдовством», — пояснил Нотт, когда она спросила, каким образом ему удалось запереть тьму. Без сосуда или точки приложения она просто рассеивалась, являясь частью природной энергии. Грейнджер добавила в пробирку новую порцию мерзости, морща нос и используя свои пальцы в качестве щипцов. Она бесследно растворилась в зелье. — Свет каким-то образом взаимодействует с раствором. Но каким? Я не вижу ни выпадение осадка, ни выделение газа. Реакции будто вовсе не было, — размышляла она, вливая морок в пробирку тонкой струйкой, чтобы понять, в каком соотношении он реагирует с зельем. — Похоже на адсорбцию, — подал идею Нотт, быстро фиксируя наблюдения. Гермионе нравилось, как щепетильно он подходил к ведению журнала, однако его почерк походил на рукописание упыря, случайно наткнувшегося на перо и чернила. — В этом есть смысл, — подхватила Гермиона и развила его мысль: — Тогда свет может быть катализатором. Или просто нагревать смесь до нужной температуры. Так как они оба были людьми науки, то еще долго перебирали возможные варианты, тестируя один флакон за другим, чтобы найти корреляцию и использовать ее для выбора наиболее подходящего состава зелья. Занимаясь подобной рутинной работой, Грейнджер ощущала себя почти прежней. Она теряла связь с реальностью, становилась нетерпеливой и жадной, когда дело касалось знаний. Там, где другие студенты стонали над домашним заданием, она всегда вгрызалась в него с горящими глазами. Гермионе нравилось учиться, а еще большее удовольствие доставляло преодолевать связанные с учебой сложности, подбирая ключи, находя ответы и разгадки. Теперь это играло с Грейнджер в злую игру. Несколько раз девушка ловила себя на том, как уголки губ сами собой ползли вверх, однако тут же напоминала себе, что занимается разработкой орудия против Ордена, и все хорошие эмоции смывало волной самобичевания. Наверное, так чувствовал себя ученый, разработавший водородную бомбу: с одной стороны, обеспечил прорыв науке, с другой — создал оружие массового поражения. Да, зелье Нотта могло спасти множество жизней.. но не орденовцев, а Пожирателей. Все они люди, жизнь каждого священна, но Гермиона просто не могла радоваться в полную силу. Даже вполсилы не могла, не терзаясь вопросами морали. Она давно лишилась розовых очков и не бередила раны мыслями о побеге, однако состав все время повторяла про себя, как заведенная, пока не выучила наизусть. Вербовник, измельченный в ступке (как выяснилось, целиком), подвергнуть извлечению. В полученный экстракт по каплям влить лунную росу, медовую воду и сок мурлокомля — десять, двадцать и десять соответственно (из-за последнего приготовление зелья, по словам Нотта, сопровождалось не самым приятным запахом дождевых червей). Сушеные побеги мяты, растертые до состояния пыли, добавить в мутную жижу неприятного зеленоватого оттенка спустя сутки томления смеси на слабом огне, после чего пропустить ее через марлю, а фильтрат перемешать по часовой стрелке двенадцать раз. Последним этапом нужно оставить зелье в темном месте на двенадцать часов, по прошествии которых жидкость станет приятного золотистого цвета. Гермиона и Нотт потратили на исследования несколько часов, но опробовали все флаконы, прежде чем отыскали ту концентрацию, которая являлась оптимальной для приема внутрь. Возвращая очередную пробирку в держатель, она повернула голову в сторону и обомлела. — Что ты делаешь? — ошарашенно воскликнула Грейнджер, увидев, что парень резким движением полоснул себя скальпелем по левой ладони. Из раны тут же начала сочиться кровь, которую можно было остановить одним простым заклинанием, но Нотт не стал. Вместо этого наколдовал чистую салфетку, чтобы не запачкать драгоценные пергаменты, и принялся перебирать склянки. — Я хочу проверить, — сообщил он таким тоном, будто она спросила что-то несуразное, и с глухим стуком выставил перед собой флакон с мерзостью. — На себе? — уточнила девушка, широко раскрытыми глазами наблюдая за приготовлениями. — Через кровь тьме легче всего проникнуть в организм, — сказал Нотт, смазывая запястье мазью, которая не даст черни распространиться и отравить все органы. Гермиона попыталась воззвать к здравому смыслу парня: — А если не сработает? Ты хочешь лишиться руки? — Поэтому я выбрал левую. Я правша, — терпеливо пояснил свои замыслы он, давая понять, что не находит ее опасения стоящими внимания. Замерев, он коротко взглянул на нее и вполне серьезно добавил: — К тому же лучше руки, а не жизни. Грейнджер набрала полную грудь воздуха, но не успела возмутиться чужой беспечности, граничившей с неадекватностью, потому как Нотт одним махом опрокинул в себя оставшиеся полфлакона зелья. Он даже не поморщился от не самого приятного вкуса — за него это сделала Гермиона, которой эта затея казалась совершенно ненадежной, о чем она поспешила сообщить еще раз. — Прямо в порез, чтобы скорее попало в кровоток, — отмахнулся от нее парень. «Сумасшедший», — подумала Грейнджер в тот момент, а может, и вслух сказала. Заметив ее колебания, Нотт закатил глаза: — Брось, ты же сможешь очистить меня, если что-то пойдет не так. Его неосмотрительность бесила, однако Гермиона откупорила стеклянную крышку, поманила дымную черноту и немного агрессивно впечатала ее прямо в сочащуюся кровью рану. Сосуды Нотта в то же мгновение залило сурьмой, даже самые мелкие капилляры, и выглядело это болезненно. Она резко подняла взгляд, чтобы оценить состояние парня, который с жадностью следил за происходящим. — Что чувствуешь? — с тревогой спросила Грейнджер, тут же позабыв о злости на него. — Меня немного тошнит, но это из-за того, что мы так и не пообедали. Я бы не отказался от тыквенного пирога, — ответил он серьезным тоном и посмотрел на нее. Склеры остались чистыми, что говорило о низкой степени заражения, и это немного успокоило девушку. Размышляя о том, как убедить Нотта остановиться, когда он попросит добавить еще тьмы (а он попросит), она пропустила его слова мимо ушей. Однако, когда до Гермионы дошло, она возмутилась: — Я серьезно! Парень рассмеялся, наложил на себя диагностические чары и велел зафиксировать свое состояние: «Повышенный пульс и давление и запредельный кортизол свидетельствуют об общем стрессе». Водя пером по пергаменту, Грейнджер пальцами свободной руки перебирала лучи света, готовая в любой момент очистить его. Отложив записи, она тщательно осмотрела Нотта. На его висках выступили капельки пота. Основываясь на собственном опыте и показателях заклинания, Гермиона могла с уверенностью утверждать, что все не так радужно, как парень показывал. Порез должен адски болеть. — Прекращай пытаться уничтожить меня телепатически, сейчас это сделает мерзость, — хмыкнул Нотт, встретившись с ней глазами. Грейнджер нахмурилась. Язвит. Ну конечно — защитная реакция. Она была решительно настроена вмешаться, однако уже в следующую секунду сосудистая сетка парня резко побелела, будто всю кровь разом спустили, а потом приняла обычный вид. Они некоторое время молча рассматривали ладонь Нотта, словно ожидали, что сумрачный узор вернется, но этого не происходило. — Кажется, у нас все получилось.. коллега, — на его лице нарисовалась немного нервная ухмылка. Гермиона на мгновение вспыхнула ответной улыбкой облегчения, но тут же спрятала искреннюю реакцию под маской напускного безразличия. Нотт если и заметил резкую перемену, то не подал вида. Или ему просто было плевать. Сверившись с часами, он недовольно констатировал: — Минута. Слишком много. Если бы рана была более серьезной и мы были на поле боя, все могло закончиться трагично. Нужно доработать. Парень принялся вручную прибираться на столе, вслух обдумывая свои дальнейшие шаги. Грейнджер попыталась было помочь, но Нотт запретил приближаться, сказав, что ему нужно знать наверняка, где что лежит, поэтому девушке ничего не оставалось, кроме как опуститься в кресло. Она устроилась на самом краешке, словно пыталась занимать как можно меньше места в окружающем пространстве, мгновенно потерявшем для нее былую привлекательность. Гермиона стала накручивать длинный локон на палец, чтобы унять нервозность, но это ничуть не помогало. Осознание случившегося постепенно достигало сознания, попутно задевая совесть и связанное с ней чувство стыда. — Неужели ты не чувствуешь себя плохо, занимаясь этим? — не выдержав, перебила рассуждения Нотта девушка. Тот резко замолчал, но, стоит отдать ему должное, с ходу вник в природу ее вопроса. — С чего бы? — Вместо внятного ответа Грейнджер издала непонятный звук — нечто среднее между мычанием и пораженным смешком, — который заставил его прерваться и посмотреть на нее, а после вздернуть насмешливо бровь: — Я целитель и просто уменьшаю себе количество работы. Ты как никто должна меня понять. Сердце щемило от неправильной правильности его слов. Малфой был прав, говоря, что ее милосердие выборочно. Быть гуманной ко всем невероятно сложно. Гермиона едва находила в себе ресурсы для него одного. Но что говорить о сотнях Пожирателей, рука каждого из которых не дрогнула бы, чтобы убить тех, кого она защищала? Они люди, как и она. Но разве найдется в одной маленькой Грейнджер достаточно сострадания, чтобы жалеть всех в этом мире? Как бы она ни хотела этого — нет. — На самом деле я удивлен, что тебя привели сюда не под Империо, — вновь подал голос Нотт, который, к облегчению девушки, вернулся к наведению порядка и больше не смотрел на нее. — Помнится, когда-то мы обсуждали наши цели. Они у нас, на первый взгляд, порядочно расходились, однако теперь, как мне кажется, ты способна понять, что я имел в виду. Гермиона тоже помнила тот разговор. Она частенько возвращалась к нему в памяти, но удивилась, что он не забыл. Тогда, после провальной попытки побега, Грейнджер была испуганной, разбитой и растоптанной и пыталась найти точку опоры. Спустя месяцы заключения эти чувства никуда не делись. Потеря друзей. Потеря веры в справедливость и осознание, что ее вовсе не существует. Потеря будущего, о котором позволяла себе замечтаться, бинтуя ранения и останавливая кровотечения в одном из орденовских полевых лазаретов. После таких потрясений просто нельзя не перемениться. Впрочем, этого и не требовалось. Главное — не остаться прежним, а сохранить себя, увидев крушение мира. Научиться жить с осознанием, что отстроить его невозможно и не было возможно никогда. Вот это по-настоящему больно. — Каждый в конечном счете сражается за себя и своих близких, и это абсолютно нормально, — медленно кивнула она. — Я бы хотела сказать, что вопрос в методах, которые человек избирает для себя, но ты со мной не согласишься. И будешь прав. Война слишком размыла границы дозволенного. Я и сама не знаю, где они проходят. Теперь люди могут возомнить себя богами, хозяевами чужих жизней и вершителями судеб, но они просто больные ублюдки, которым дали свободу действий. Он хмыкнул. — Ты, как обычно, категорична. — Это плохо? — Нет, — отрицательно помотал головой Нотт и, ненадолго задумавшись, сказал еще раз: — Нет. Но довольно глупо, учитывая то, в каком мире мы живем. Например, в твоем положении хотеть больше — это здоровое желание адекватного человека. — Ты во всем такой прагматик? Рука парня с очередным пергаментом зависла в воздухе, так и не добравшись до стола. — Это плохо? — спросил он, копируя ее более ранний вопрос и тем самым уйдя от прямого ответа. — В зависимости от ситуации, — так же уклончиво ответила Грейнджер, и Нотт хмыкнул, сжигая испачканные салфетки безмолвным Инсендио. Отношения между ними были неплохими, с проблесками понимания и стойким интересом, близким к исследовательскому со стороны парня, однако все еще поверхностными. Оба по негласному соглашению предпочитали оставаться в зоне нейтральных вод, не заходя на запретные территории, поэтому его признание прозвучало неожиданно: — Я довольно плох в том, что касается эмоций, поэтому приходится исходить из того, что имеется в наличии. Разум. Здравый смысл. Тоже, знаешь ли, неплохо. Гермиона кивнула, наблюдая за тем, как Нотт принялся бережно расставлять флаконы с работающим составом зелья в специальный держатель, созданный из фанеры на манер лесенки с углублением для каждой отдельной склянки — в подобном приспособлении все они оставались на виду. Очень удобно. — Этот подход мне близок. — Что-то ты редко им пользуешься, — заметил парень, закончив, и повернулся к ней лицом. Он облокотился о стол и сложил руки на груди. — Ты не книззла, Грейнджер. У тебя не девять жизней. Но ты продолжаешь с завидной регулярностью выводить Малфоя, будто считаешь себя бессмертной. — Думаю, в последнее время мы пришли к некоторому перемирию в нашем общении, — немного напряженно поделилась Гермиона. — Правда? Что этому послужило? — Отсутствие выбора, — прямо ответила она. — Я не настолько сошла с ума, чтобы идти на нунду, который может убить меня одним ударом, с ножом. — Кстати, — легкомысленным тоном начал Нотт, при этом оценивающе глядя на нее исподлобья. — Суицид тоже выход. — Не для меня, — уверенно покачала головой Гермиона. Прежней Грейнджер мысли о самоубийстве могли прийти в голову разве что в связке с вопросами метафизики. Она ценила жизнь, несмотря на всю ее сложность. В какой-то момент девушка запуталась и едва не совершила непоправимое, но вовремя одумалась. Суицид говорил о поломке, а она не желала чувствовать себя побежденной. Больше нет. — Ладно, — легко согласился он. — Но что послужило тому, что ты стала более сговорчивой? — Осознание, что Малфой просто искусный лжец, который играет со всеми вокруг, потому что не может разобраться сам с собой, — она впервые произносила это вслух, но даже красноречивый взгляд Нотта не заставил сомневаться в своей правоте. Он словно спрашивал: «Ты серьезно считаешь, что поняла его?» — и следом добивал: «Наивная ты дура». Однако Гермиона еще ни в чем не была уверена так сильно: — Он делает больно другим, но не хочет признавать, что ему тоже больно. Принимает вид человека, которого ничего не волнует, кроме себя самого, но только принимает вид. На самом деле себя он боится больше всего на свете. — Разве ты сама его не боишься? — парень склонил голову к плечу, заинтересованно сканируя глазами. — Боюсь, — просто кивнула Грейнджер, потому что это тоже было правдой. — В твоих словах есть кое-что от истины, — пришлось согласиться Нотту, однако таким тоном, будто следующие его слова будут одним большим «но». — Ты решила упростить Драко, чтобы его понять. Как книгу делят на главы или тушку индейки режут на куски, прежде чем подать на стол. Но истина в том, что от этого книга не перестала быть книгой, а индейка — индейкой. Понимаешь, о чем я? — Понимаю. Ты считаешь, что я намеренно искала в Малфое черты, которые могут оказаться мне близки или хотя бы понятны, но это не так, — она обрубила фразу на середине, решив ничего не объяснять. Произнести вслух «Я меньше всего хотела бы их обнаружить» девушка просто не смогла, хоть и подразумевала именно это. — Как скажешь, — мрачно усмехнулся парень, как бы говоря: «Не ной, что я тебя не предупреждал». Ненавидеть проще. Но Гермиона всегда любила сложности. Она усилием воли развивала в себе умение видеть светлое пятно там, где тьма казалась непроглядной, потому что на примере Малфоя видела, что бывало, когда эта способность превращалась в атавизм. У него внутри не просто поломка — там настоящая холодная война. Он сам поставил боевые действия на паузу, постоянно оттягивая столкновение с тем, что сидит внутри и периодически болит, моля обратить на себя внимание. Гермиона, в отличие от него, предпочитала встречаться со своим внутренним «я» лицом к лицу, поэтому всегда знала, что она, если честно, немного трусливая. «Предусмотрительная», — исправил бы Рон в попытке сгладить, но нет. Она довольно успешно нивелировала этот недостаток своей полезностью (ясным разумом, нестандартным мышлением, трудолюбием), но в экстремальных ситуациях Грейнджер размазывало эмоциями, как доказал Уэйбридж. Девушка предпочла бы уйти с передовой, куда ее забросило по воле судьбы, и создавать надежный тыл, но жизнь не уставала швырять ее в самое пекло. Малфой привык сражаться за свое место под солнцем каждый день, выдирать его зубами, используя неисчислимые уловки. Резкость, напористость и грубая сила. Гермиона не могла бороться с таким человеком. Она проиграла бы в тот момент, когда решила бы ответить тем, к чему он привык, — жестокостью и насилием. Этот путь вел в никуда. Грейнджер испытывала к нему жалость. Не к тому Малфою, который орошал землю кровью и для которого убийство было рутиной. К тому, другому, удивляющему внезапными вспышками заботы, неправильно, как-то по-садистски милосердному, тянувшемуся к Гермионе в поисках чего-то, что было только у нее и только для него. Почему именно она? Чем только провинилась, чтобы заслужить подобное? Все это было очень несправедливо, неправильно и болезненно. Где-то уродливо, где-то откровенно гадко.. но ей было жаль. Жаль себя. Жаль Малфоя. Жаль тех Гермиону и Драко, которыми они могли бы стать, но никогда не станут. Грейнджер собиралась сделать все от нее зависящее, чтобы мальчик внутри Малфоя, за которым он устроил охоту, прекратил сжиматься от страха, горько плакать и бросаться на людей, стоит им пересечь воображаемую черту. Она закроет Малфоя от самого себя, чтобы этот мальчик вышел из тени и защитил их обоих. Гермиона возьмет его за руку, сожмет крепко, чтобы чувствовал ее присутствие и тепло, подарит банальное сочувствие, которого он никогда не знал, и ему станет немного легче. Разве не каждый человек достоин если не любви, то хотя бы понимания и заботы? Стоило всей этой фразе пронестись в голове, как Грейнджер замерла, споткнувшись о собственные мысли, как о загнутый край ковра, и ощутила такое мощное дежавю, что испугалась его силы. Это было так знакомо. Девушка принялась судорожно перебирать в голове моменты, когда могла сказать или услышать подобное, пытаясь успокоить внезапное волнение. Почему вспомнить казалось таким важным? Сердце застучало в груди, разгоняя по телу кровь, но Гермиона, вопреки этому, ощущала озноб. Она сцепила зубы и стиснула ладони на коленках, задышала реже и глубже, чтобы не демонстрировать внутренний раздрай Нотту, который уже вернулся к своим повседневным делам, сочтя разговор завершенным. «Мальчик.. тот мальчик в горах сказал похожую фразу, — резкой вспышкой разрезал полотно памяти день смерти Суртура, выбираясь на передний план сознания. — Малфою нужно было отправить письмо. Мы говорили о совах.. Да, точно, о совах. Мальчик сказал, что из-за частых бурь их не использовали, а потом добавил, что, по словам его мамы, все нуждаются в заботе и понимании». Немного наивная, совершенно детская фраза, прозвучавшая в воспоминаниях высоким голосом, погрузила Грейнджер в панику такой силы, словно прямо сейчас к горлу приставили палочку со светящейся на кончике Авадой. Порой в те моменты, когда она пыталась примириться с Малфоем, хотелось верить, что где-то существовала другая вселенная, без всех этих острых углов и непреодолимых противоречий, где она могла бы познакомиться с ним в иных обстоятельствах. В этой все будто заколдовано на осуществление худшего сценария из всех возможных. Могло ли быть так, что в одном из таких миров тот мальчик, что стал самым счастливым воспоминанием своего отца, мальчик, который знал ее патронус и сразу перешел с ней на «ты», мальчик, кого она сразу почувствовала сердцем, но не узнала разумом.. их сын? Пульс, казалось, совсем пропал. Гермиона резко побледнела, словно всю кровь просто вытянули из организма, оставив пустую оболочку. Багра говорила, что энергия, сотворившая мир, всеобъемлюща. Она есть и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. Магия Суртура пыталась остановить их? Заставить задуматься? Но разве могла тогда Грейнджер даже мысль допустить, что.. Нет. Это и сейчас казалось нереальным. Девушка понятия не имела, что должна чувствовать по поводу своей догадки, но испытала щемящую пустоту — тот ее вид, когда недостаток мучил не на физическом уровне, а на ментальном, и устранить его было невозможно. Как если бы она лишилась конечности, которой никогда не было, но знала наверняка, что она должна там быть. Как можно тосковать о чем-то, чего никогда не существовало? Это разрывало сознание в клочья. Гермиона настолько погрузилась в свои мысли, переваривая очередную порцию боли, заготовленную жизнью, что пропустила тот момент, когда в лабораторию вошел кто-то еще. — Выглядишь паршиво, — послышался как сквозь пелену голос Нотта, и Грейнджер вздрогнула. Она тут же обернулась, преодолевая окутавший тело мандраж, и увидела Малфоя. — Если хотел, чтобы я тебя подлатал, мог вызвать в мэнор. С растрепавшимися волосами и вцепившись в изувеченную руку, он смотрел на нее безумно и яростно. Дикий взгляд в сочетании с мертвецки спокойным выражением лица был чем-то знакомым. Малфой снова выглядел как человек, который пришел разрушить ее жизнь.

***

Непрекращающееся жжение в метке неплохо придавало ускорение — Малфой оказался у бронзовых дверей «Гринготтса» в рекордно короткие сроки. В крови кипело нетерпение: он рвался оказаться в самой гуще событий. После разговора со Снейпом разум будто облепило черной смолой, и Драко был готов сделать что угодно в надежде успокоить липкое чувство, завладевшее им и не имеющее никакого отношения к Тьме. Парень переместился из Хогвартса в «Дырявый котел» по каминной сети, а оттуда попал в Косой переулок, держа путь к зданию банка, белой громадой возвышающемуся над мелкими лавчонками. На улице царил переполох. Вся верхушка ожидала известия о нападении, находясь в полной готовности; даже обычным Пожирателям тяжело было не заметить меры усиления, однако, вероятно, пресечь атаку одним мощным ударом не вышло, и бой вышел за пределы «Гринготтса». Пожиратели, не церемонясь, пытались угомонить испуганных людей жалящим заклинанием и гнали в сторону выхода из переулка, подальше от свирепого сражения. Малфой взбежал по ступенькам, по пути отражая свистящие над головой яростные вспышки магии, и оказался в мраморном холле, прилавки которого были пусты. Вокруг мясорубка. Дым, кровь и месиво из тел — человеческих и гоблинских. Несколько трупов лежали прямо около входа в хранилище, другие уставились застывшими взглядами в высокий потолок холла, и сражавшиеся просто переступали через них, не прекращая выкрикивать заклинания. Драко резко вскинул руку, отражая Экспульсо. От сильной отдачи заклинания нападающий пролетел над пустой стойкой, рухнул на пол за ней и больше не встал. Прижавшись спиной к стене, Малфой выставил перед собой щит и осмотрелся. Глаза слезились, картинка менялась после каждой яркой вспышки, будто в кружащем голову сне, пока парень пытался высмотреть ответственного. Сражение переходило в ту фазу, которая именовалась бойней не на жизнь, а на смерть — бессмысленное и жестокое кровопролитие равных по силе и количеству соперников. Драко снял щит, и в него тут же полетел красный луч. Увернувшись, парень выцепил взглядом нападавшего. Им оказался незнакомец с такой слепой яростью во взгляде, что впору под ним сгореть. Он напрямик двигался в сторону Малфоя. Оставалось восхититься его удаче не попасть под шальную Аваду, потому что по сторонам олух совсем не смотрел. «Пушечное мясо, чтобы отвлечь от главного», — сделал вывод из увиденного Драко. Он совершил два отточенных движения палочкой в воздухе, и орденовец рухнул замертво. Парень выцепил взглядом испуганного сотрудника банка, прятавшегося за толстой колонной, и подбежал к нему. — Что произошло? — спросил отрывисто, вновь накладывая щит и удерживая его. Гоблина так трясло, что он, даже если бы попытался, не смог бы вымолвить ни слова. Он не отводил расширенных, полных шока глаз от бойни, развернувшейся в вылизанном холле «Гринготтса», не в силах осознать ужасающую действительность. Малфой развернул его за плечо и грубо встряхнул, заставляя посмотреть на себя. — Четко, внятно и по делу докладывай, что здесь произошло, иначе окажешься там, — пригрозил он, сдавливая пальцами костлявое плечо и указывая подбородком в сторону боя. Существо от такой перспективы прекратило дрожать и, наоборот, замерло, уставившись на Драко с первобытным ужасом в глазах. — Ах, сэр.. Мистер Малфой. Нас грабят, — пролепетало оно, даже в подобной ситуации выцепив из памяти имя важного клиента. Малфой поразился бы тому, насколько вышколены гоблины банка, но терпение покидало его с каждой секундой. — Кто? — рявкнул он. — Мистер.. Мистер Паркинсон! И мистер Алан Княжевич, — ответно выкрикнул служащий и застыл, будто сам испугался того, что вырвалось из его рта. Он тут же начал оправдываться, по выбитой в подкорке привычке приправляя свою речь заискиванием: — Богрод проверил нашего давнего и дорогого клиента. Все было в порядке. Он отказался направиться к хранилищам и сказал, что подождет своего спутника, который здесь впервые. Мистером Княжевичем занимался другой сотрудник. Его нужно было оформить по новому протоколу.. Драко разжал пальцы и отпустил гоблина, вполуха слушая его речь, приправленную лишними подробностями. Парень был так ошарашен, что толком даже не разозлился из-за той чуши, что он нес. Казалось, что паршивец просто издевался. Паркинсон хоть и мудила по своей сути, но определенно не тот, кто променял бы свое положение и крупный счет в «Гринготтсе» на.. да на что угодно. Он родную дочь готов подложить под любого желающего (включая самого Малфоя, а он, откровенно говоря, не лучшая кандидатура на роль мужа) за прибавку в несколько миллионов галлеонов на своем счету. Однако личность клиентов устанавливают с помощью палочек — это обычная процедура идентификации для всех посетителей банка, — значит, в хранилище точно отец Пэнси. Мысль о предательстве Паркинсона Драко отмел, как абсолютно бредовую. Он никогда не стал бы топить себя самостоятельно, наверняка находится под Империо. А вот Княжевич.. Малфой напряг память, силясь вспомнить их единственный диалог, произошедший на благотворительном вечере в министерстве, но тщетно. Он помнил только сиськи его дочери. — Как вы поняли, что это именно они? — резко спросил парень, схватил гоблина за предплечье и протащил за собой к хранилищам, укрывая от града заклинаний черной пеленой. — В связи с последними событиями мы усилили защиту. Путь к сейфам самых важных клиентов преграждает водопад, на который наложено заклинание «Гибель воров», — выдавало все секреты банка испуганное существо. Магия Пожирателя наводила на него настоящий ужас, но морок поглощал заклинания, потому гоблин безропотно двигался в сторону хранилищ. — У мистера Княжевича в нашей стране дипломатический статус, поэтому их ячейки расположены рядом, и они ехали на одной тележке. Система оповещения сработала, когда мистер Паркинсон, мистер Княжевич, Богрод и Даин пересекли водопад. Вероятно, кто-то из них был под Оборотным или изменен маскирующими чарами. Драко нахмурился. Княжевич сотрудничал с Орденом? Или под личиной хорвата изначально скрывался кто-то из них? Первый вариант существенно осложнял ситуацию. В этом случае Хорватия становилась полноценным очагом Сопротивления, на одном уровне с Великобританией, и вскоре там разразится кровопролитная война. — Это доподлинно известно? Других ловушек нет? — Они есть, но сработал именно водопад, — закивал гоблин. — Охрана банка и работники успели скрыться на нижних уровнях, когда напали предатели из Ордена. Они появились будто из ниоткуда и вступили в бой с оставшимися Пожирателями. Становилось ясно, что заварушка в холле была запасным вариантом на случай, если внизу все пошло бы не по плану. Они воспользовались тем, что охрана «Гринготтса» поредела, и напали, чтобы рассредоточить силы Пожирателей. — Малфой, сукин ты сын, — проорал Гойл, приближаясь к нему, но тут же шарахнулся, когда тени завихрились в его сторону. У него была рассечена губа, но в остальном парень выглядел живее всех живых. — Не хочешь остановить эту херню? Малфой отозвал тьму, и та послушно сконцентрировалась, облепляя его тело и готового лишиться чувств гоблина на манер доспеха. — Эту? — Нет, блять, вот эту! — парень дернул головой в сторону боя, но был вынужден прерваться и отразить летящий в него зеленый луч. Драко мог прекратить все, наслав облако морока. Но тогда передохнут все подряд, а защищать точечно не было времени. — Я здесь не для этого, разбирайтесь сами. Дверь не поддалась обычным отпирающим чарам. Вероятно, гоблины заперли ее, чтобы защитить ячейки от мародеров, и такая преданность делу поражала. Малфой сначала думал разнести ее физически с помощью Бомбарды, но решил подстраховаться на случай, если внизу все совсем плохо. Сердце пропустило удар, когда от парня практически безболезненно отделилась первая ничегоя. Следом за ней — вторая. Из раскрытых пастей донеслось высокое верещание, напоминающее стрекот роя свирепой саранчи. Почуяв запах крови, они будто взбесились, но Драко с легкостью переломал хребет их воли. Благодаря второму усилителю его контроль стал лучше. Ослепленные жаждой и яростью твари принялись слепо ломиться в дверь, разнося ее в щепки. — Святой Мерлин.. Услышав писк гоблина, Малфой опустил глаза и увидел, что того перекосило от страха. Он по инерции дернулся и попытался сбежать, но парень ухватил его за шкирку, едва не удушив при этом, и наложил Империо. — Веди, — процедил сквозь зубы. Как только они вышли к рельсам, безучастный, но прохладно учтивый гоблин свистнул, и из темноты выкатилась, поскрипывая колесами, очередная тележка. Забравшись в нее, они поехали вглубь земли, постепенно набирая скорость. Грохот колес о рельсы стоял оглушительный, но стрекот ничегой был слышен отчетливо и только усиливался эхом. Они парили вслед за ними, постоянно распадаясь, но неизменно собираясь заново. Драко понятия не имел, что его ждет внизу, поэтому пристально вглядывался в полумрак, освещенный факелами, часть из которых оказались погашенными, ухудшая обзор. — За поворотом будет водопад, — предупредил провожатый ровным голосом. Малфой вскинул палочку, готовясь закрыть их куполом. Зачарованная вода больше не была опасна, но мокнуть не хотелось. В этот момент тележку затрясло, и парню пришлось схватиться за железный край. Он осторожно свесился вниз, оценивая повреждения. Дело оказалось не в колесах, а в рельсах — железо обуглилось и поплыло, словно его оплавило жаром, однако оно уже успело остыть и стать каменным. Драко нахмурился, думая о том, что больше всего это походило на последствия взрыва, эпицентр которого находился где-то рядом. Он не успел развить эту мысль, потому что дорога резко вильнула вправо и пришлось сесть обратно и вцепиться пальцами в сиденье, чтобы не вылететь на повороте. Малфой уже хотел дать гоблину команду тормозить, но их затрясло особенно сильно, и тележка на полном ходу пропахала несколько метров каменной породы, оставляя неглубокие борозды, и замерла прямо перед водопадом. Парень выпрыгнул на рельсы, используя в качестве опоры боковую часть каталки, и дал существу знак двигаться за ним. Водопад спокойно расступился под натиском Протего, и они оказались на противоположной стороне. Как только это произошло, Драко увидел то, что готовился увидеть с того момента, как их рельсы начали вилять: несколько тележек лежали перевернутыми, в некотором отдалении от них валялись люди в масках и гоблины, из-за небольшого веса отлетевшие дальше. Кто-то молил о помощи, кто-то просто стонал от боли. Некоторые смогли встать, опираясь о каменные стены, и теперь взирали на парня, не понимая, чего ожидать. Когда все закончится, их будут забирать на метлах, потому что других вариантов не было. «Взорвали рельсы, когда поняли, что их засекли. Неплохо», — отвлеченно оценил Малфой, равнодушно вышагивая среди Пожирателей и заглядывая в их лица, намереваясь найти кого-нибудь знакомого. Большинство были мертвы. — Далеко до нужных сейфов? — спросил он гоблина, который послушно плелся следом. — Нет, сэр. С этого момента происходящее закрутилось слишком быстро. На Малфоя так не по-орденовски подло напали со спины. Палочка отлетела в стену и с глухим звуком упала на пол. Он проворно обернулся, чувствуя тьму на кончиках пальцев. После создания двух теневых солдатов голос нашептывал в висках, подогревая внутренний азарт, поэтому Драко был готов прикончить скотину на месте, однако то, что парень увидел, заставило сначала замереть, а потом оскалиться в какой-то безумной ухмылке, глядя противнику в глаза. Попался, сученыш. — Поттер, — протянул он. — Не думал, что ты притащишь свою задницу в самое пекло. Обычно отсиживаешься по убежищам. — Где Гермиона? Что ты сделал с ней? — ожидаемо завелся Избранный. Драко не мог видеть его глаза, потому что стекла ублюдских очков отражали свет, но был уверен, что в них такие же неисчислимые волны агрессии, как в его собственных. Во рту стало кисло и терпко одновременно, потому что от предсказуемости Поттера хотелось только одного — блевать. — Там, где теперь ее место. В моей постели. Малфой специально выводил его, хотел, чтобы Избранный слетел с катушек и набросился на него, вступая в открытый поединок. Пусть заведомо проигрышный, но Драко хотел помучить его перед тем, как дать сдохнуть. Поттер, казалось, на короткое мгновение решил, что его обманывают, но потом вспомнил, с кем имеет дело, и набычился, прожигая его взглядом. Какой же он, блять, тупой, чтобы поддаться на такую очевидную провокацию. Один вид очкастой мрази будил в Малфое все самое темное. «Если бы не эта гнида, все было бы гораздо проще», — науськивал внутренний голос, сплетаясь с зовом скверны. Они натравливали на новую жертву, как взбесившегося пса, обещая кусок сочного мяса с кровью. У того клыки чесались от желания впиться в плоть, но инстинкт требовал вдоволь наиграться с добычей. — Наслаждаешься своей властью, насилуя беззащитную девушку? — прошипел Поттер, заиграв желваками. — Ты конченый ублюдок, Малфой. Все вы. Настолько поехали от своей вседозволенности, что объявляете людей своей собственностью. Клеймите, как домашних животных, — он скривился, осознавая, что пытаться донести что-либо бессмысленно, поэтому в довершение своей тирады просто выплюнул: — Надеюсь, ты сгоришь в аду. Скорее всего, Поттер. Скорее всего. — Как же ты любишь попиздеть без дела, — поморщился Драко. Сбоку что-то выкрикнули на неизвестном языке, и в него полетела голубая молния. Тьма среагировала мгновенно, укрывая его от заклинания. Теневой солдат с ревом налетел на Княжевича и за шею впечатал того в неровную стену. Взгляд Малфоя зацепился за красное от натуги лицо хорвата, пока тот пытался разжать костлявые пальцы-клещи, которые его душили и мешали вопить от ужаса во весь голос. Постепенно синеющая кожа, блеклые глаза, в которых читалось осознание скорой смерти. Его вид словно бы вбрасывал в сознание кусочки мозаики с неправильными краями, которые Драко пытался составить, но не мог и поэтому бесился. По разуму прошлась волна подчинения, и ничегоя ударила Княжевича затылком об стену, окончательно выбивая из него дух. Тот мешком рухнул на пол. Похер, с ним разберутся в лагере. Боковым зрением Малфой заметил, что Поттер дернулся в сторону мужчины. Вторая ничегоя, повинуясь воле Драко, отбросила парня в противоположную сторону. Пока тот пытался встать на ноги, откашливаясь от пыли, она зависла над ним, давя на затылок тяжелой аурой. Парень осматривал теневую тварь без тени страха, скорее с судорожным вниманием, стремясь запомнить все подробности, будто надеялся выйти отсюда живым и поделиться новой информацией. — Не расскажешь, как чувствовал себя твой товарищ, когда намеревался подложить под врага свою дочь? Как думаешь, это было очень гуманно? — вкрадчиво поинтересовался он, теперь понимая, чего именно добивался Княжевич, когда подошел завести полезное знакомство. — Или лучше поделись, как ты себя чувствовал, отдавая приказ подорвать деревню со всеми ее жителями? Героем? Спасителем? — парень блефовал, потому что понятия не имел, кто в Ордене планировал подобные операции. — Что же вы не напали на лагерь, сукины дети? Кишка тонка? — методично бил по больным точкам Малфой, наблюдая, как собеседник все больше свирепеет. — Это называется «вынужденная жестокость». — Это называется «самообман», — жестко возразил Драко и уже в следующий момент уворачивался от летящего в него красного луча. Призвав палочку обратно, направил ее на Поттера и произнес заклинание на латинском. Древко загудело от мощи древнего заклинания, и в воздухе материализовалась сфера из молний. Избранный попытался отразить заклинание, но шар продолжал его преследовать. На его лице возникло озадаченное выражение, и парню ничего не оставалось, кроме как постоянно прикрываться щитом, отступая, пока не уперся спиной в стену. Это было похоже на избиение младенца. Наконец Поттер додумался выкрикнуть «Экспульсо», и молнии исчезли в воздухе, замкнувшись друг на друге. — Вот же парадокс, не правда ли? Вы же там считаете себя благочестивыми избавителями, а, оказывается, внутри все давно сгнило, и несет тухлятиной за версту, — на этих словах лицо Малфоя исказилось в гримасе отвращения. — Ненавижу сраных лицемеров вроде тебя. Будешь после этого мне предъявлять, что я трахаю твою подружку? Да брось. Ей даже нравится. В глазах Поттера полыхнула такая ярость, что Малфою стало хорошо. И это было плохо. Он настолько отвлекся на озверевший внутренний зов, что пропустил выпад парня. Тугой поток воздуха ударил Драко в грудь, и он отлетел к стене, ощутив твердую поверхность каждым позвонком. Не успел он очнуться от выбившей весь дух боли, как следом донеслось: — Конфринго! Малфой рванулся влево, однако огненный луч успел задеть его по касательной, вырвав из груди крик вперемешку с ругательствами. Драко, зашипев, опустил взгляд на свою руку, которую плавило от обжигающей боли, и увидел занимающийся на одежде пожар. От неожиданности Малфой на чистых инстинктах первым выкрикнул обезоруживающее, вскинув больную руку в сторону Поттера, и только тогда потушил пламя, шипя от ощущения воды на пылающей огнем коже. Она успела покрыться пузырящимися ожогами, кожица на которых была тонкой и воспаленной. — Круцио! — заорал Поттер, хотя Драко мог поклясться, что слышал, как его палочка ударилась о каменный пол после того, как он выкрикнул: «Экспелиармус». Парень по инерции выставил перед собой здоровую руку, и трепещущая тьма поглотила яркую вспышку. Она пожирала все летящие в нее всполохи, словно оголодавший монстр, пульсировала все сильнее, будто живая, и с каждым новым заклинанием лицо Избранного принимало все более озабоченное выражение. Он впервые видел Малфоя в действии и только сейчас понимал, с чем столкнулся. Драко бы ухмыльнуться удовлетворенно, бросить что-нибудь унизительное, чтобы добить морально, но он молчал. Что-то было не так. Малфой не шевелился, почти не дышал, не мешая Поттеру осознавать масштабы патовости своего положения, швыряя заклинания одно за другим и не видя никакого урона. Драко не мог понять, в чем дело, но что-то не давало ему видеть картинку происходящего такой, какая она есть. Он словно смотрел на кальку с реальности, которой не хватало деталей и перспективы. Очевидно, чьей палочкой Поттер сейчас атаковал — мистера Паркинсона, благодаря которой он смог проникнуть в банк. Сомнительно, что он получил ее как-то иначе, чем в ходе открытого боя. Но подобных сообщений не было. Учитывая тот факт, что Оборотным пользовался не Княжевич, ведь его обличье ничуть не поменялось с их первой встречи, у него также был волос отца Пэнси. Малфой сглотнул колотившееся в горле сердце, не желая верить. Вероятно, что-то такое мелькнуло в его взгляде, потому что Поттер тоже остановился и замер. Если до он был полон решимости, то теперь ужас затопил его целиком. Драко чувствовал его всем своим нутром. Ему хватило секунды, чтобы понять, что происходит, еще одной, чтобы среагировать, заорав синхронно с рокотом ринувшихся к Поттеру ничегой измученное и полное ярости «сука». Теневые солдаты послушно впечатали тело Избранного в стену, удерживая за руки и ноги; сковали намертво, чтобы даже не думал дергаться, впившись в них с такой силой, что еще немного — и остановят ток крови к конечностям. Малфой приблизился к Поттеру в два больших шага, задыхаясь от того, что заполняло его. Боль, ярость, разочарование. Безумные глаза с почерневшей склерой и расширенными зрачками вперились в широко раскрытые зеленые, полные животного страха, который тот даже не пытался прятать. Это не был страх смерти. Это было другое. Драко встретил сопротивление, пытаясь пробиться в сознание Поттера, но снес его с чудовищной силой, слыша фоном нечленораздельные вопли ярости и бессилия. Было видно, что тот поднаторел в окклюменции — ну еще бы, учитывая, что тренировал его, сука, Снейп, — но в момент стресса именно те воспоминания, которые он хотел скрыть сильнее всего, вылезали на передний план. То, как Пэнси передавала ему данные, рассказывала о состоянии Грейнджер, передавала палочку отца, беспокоилась, заботилась, признавалась в любви.. Еще никогда Малфой не испытывал такой моральной боли. Тот момент напомнил, что сердце у него все же есть — оно застряло в горле комом, мешая дышать. Черные вены проявились на жилистых руках, отчетливо видимые сквозь ожоги. Он поднял палочку и приставил ее к горлу Поттера. Только после этого посмотрел ему в глаза. Лучше бы не смотрел. В пронзительном, неподвижном взгляде была мольба и ужас. Почему-то Драко не мог вызвать в себе отвращения. Пытался, но не мог. — Только не убивай ее, — просил Поттер так, как за себя никогда не стал бы. — Я знаю, что она тебе очень важна, иначе ты не защищал бы ее все эти годы. Пэнси.. Это стало отрезвляющей пощечиной. — Закрой, сука, рот! — рявкнул он, ткнув кончиком палочки в кадык Поттера, отчего тот поморщился. — Не произноси ее имя. — Не убивай ее, — твердо повторил парень, глядя Драко прямо в глаза. — Ее — не буду, — пообещал тот. — Авада Кедавра. Зеленый всполох отразился в черных радужках и через мгновение потух. Впервые рука Малфой дрожала, когда он произносил убивающее. Поттер обмяк в лапах ничегой. Сам Малфой чувствовал себя так, будто его оглушили. А потом парня и правда оглушили, и родная Тьма поглотила его.