Источник света

— Что собираешься делать? — поинтересовался Блейз. Он небрежно гонял по дну стакана остатки огневиски, с удобством развалившись в кресле и подперев щеку кулаком, но из-за наэлектризованного бешенством взгляда, который на него бросил Драко, остановил движение руки, отчего кубики льда по инерции звякнули о стекло, и вопросительно вздернул бровь. — В первую очередь встречусь с этой одноглазой гнидой, — раздраженно сказал Малфой, медленно выдохнул и только после этого добавил более уравновешенным тоном: — Дальше буду смотреть по обстоятельствам. — С каких пор твои планы настолько ориентировочные? Несколько долгих секунд Драко удерживал между ними зрительный контакт, надеясь, что пауза выйдет достаточно многозначительной, чтобы Забини понял — вертел Малфой его расспросы, — но тот и глазом не моргнул. Только на губах медленно проступила понимающая усмешка, которая усилилась, когда Драко, признавая свое поражение, громко цокнул языком, невербальным усилием поднял в воздух наполовину опустевшую бутылку и поманил ее к себе. Чтобы продолжить разговор, он нуждался в том, чтобы натянутые канаты нервов немного провисли, отяжелев под весом алкоголя. — Я могу распотрошить их крысиную нору в любой момент и превратить ее в их могилу, — заявил Малфой, однако, несмотря на безапелляционные нотки в голосе, даже для него самого это прозвучало как оправдание. Раз можешь, почему не делаешь? — Но медлишь, потому что рискуешь похоронить в ней расположение одной особенной крыски? — откровенно насмехался Блейз, но уже в следующий момент, не изменяя себе, заявил наотмашь: — Мне все это не нравится, Драко. — Что именно? — Эта твоя встреча с Грюмом. Вернее, даже не сама встреча, а то, что ты всерьез собрался сотрудничать с Орденом. Абсурд какой-то, — качнул головой парень и ненадолго замолчал, обдумывая ситуацию, но внезапно его лицо прояснилось — словно в разуме вспыхнула, как огонек Люмоса, дельная мысль, загорелась в глазах и в конечном счете озарила его целиком. Выпрямившись в кресле, Забини некультурно указал на Малфоя пальцем в обличающем жесте: — Ты пошел на это, чтобы выманить Грейнджер, да? Думаешь, ее возьмут на переговоры? Совсем идиот? — Она явится на них, даже если ее обмотают цепями, приварят их к стене и еще дополнительно навесят ей на каждую ногу по пудовой гире, — самоуверенно хмыкнул Драко, но Блейз не разделял его уверенности: — Сомневаюсь, что она вообще находится в стране, — качнул головой он. — Я не сомневаюсь, — с нажимом на первом слове сказал Драко. — И вообще, будет сегодня что-нибудь, кроме очевидных замечаний? С таким же успехом я мог поговорить с эхом своих мыслей. — Он уже четко решил, что встреча с Грозным Глазом состоится, и не видел смысла затягивать эту тему, поэтому поспешил закрыть все возражения одним махом: — Хорватии в качестве союзника больше не существует. Деваться из страны некуда. Они просто зализывают раны, отсюда затишье, и, пока они занимаются этим, мы можем застать их врасплох. Если захотим, конечно. Подобной возможности Малфой не исключал, но не спешил прибегать к ней. По сообщениям разведчиков, отправленных по наводке Джинни Уизли, тайный госпиталь Сопротивления в Шотландии функционировал в штатном режиме, но был настолько переполнен, что потерял бы свой статус секретного объекта, даже если бы они не знали наверняка, в каком месте нужно его искать. Из-за дополнительной нагрузки в виде освобожденных из лагеря и раненых в процессе операции Орден так и посыпался. Драко отправился туда лично и без особых церемоний похитил с заднего двора какого-то рассыпающегося в труху старика, который при ближайшем рассмотрении оказался парнем ненамного старше него. Было необходимо допросить кого-нибудь изнутри, иначе, ей-мерлин, он бы не стал разбираться и стер их жалкую лачугу с лица земли. По словам орденовца, в убежище верхушка не заглядывала, даже снабженцы с пайками и медикаментами появлялись по порт-ключам раз в месяц, не чаще, поэтому больным и целителям приходилось туго, и они совершали самостоятельные вылазки за провизией в лес и ближайшие поселения. Малфой смотрел на этого жалкого человека, слушал его дрожащий голос и задавался вопросом: «Какой разумный человек стал бы ставить под удар работу всей системы, чтобы вызволить десяток вот таких вот калек, потеряв при этом еще больше?» Парню он стер память и окончательно поставил на этом месте крест — ловить там было нечего. Но чем дальше, тем более отчетливо он начинал видеть идеологические последствия нападения на Стоунхейвен. Самый крупный лагерь пал, и армия Волдеморта, как насекомое, перевернувшееся на спину, сучила лапками в попытке вернуться в прежнее положение. Однако пока брюхо оставалось незащищенным, никакой хитиновый панцирь, закаленный годами войны, не мог помочь от возможного нападения. Вот только добивающий удар нанести было некому. В то время как Орден пытался склеить себя по кускам, допуская одну ошибку за другой, Пожиратели занимались тем же, причем гораздо более успешно. — Эхо — плохая компания для выпивки, — хмыкнул Блейз, отсалютовав стаканом. Лед негромко звякнул о стекло. — А в твоем случае к себе прислушиваться и вовсе опасно. Для некоторых это своего рода терапия, помогающая расставить все в голове по полочкам, — поспорить со своим голосом, но, если ты начнешь грызться со своим, боюсь, не поздоровится всем. Кроме того, — легкомысленно продолжал он, сменив позу: закинул ногу на ногу и подался немного вперед, — иногда собственные мысли, озвученные кем-то другим, помогают прийти к совершенно новым умозаключениям. Я думал, именно поэтому ты заявился, хоть тебя никто не звал. Так что давай, рефлексируй, — подтолкнул парень, нетерпеливо пнув воздух мыском ботинка. Малфой вместо ответа опрокинул в себя огневиски и посмотрел на Забини, как бы говоря: «Вот для чего я заявился». И тут же перевел глаза на зависшую около своего плеча бутылку, которая словно ждала, когда ее поманят снова. В ответ на такое обращение с элитным алкоголем Блейз только в который раз изогнул бровь. — С каких пор я должен ждать приглашения? — Стакан в руке Драко опять отяжелел, но на этот раз он стал потягивать выпивку редкими глотками, смакуя едва различимый ореховый привкус. Обжигающее тепло разлилось по пищеводу, разошлось по телу приятной волной, расслабляя натруженные мышцы, но мозг оставался в вечном напряжении — его будто постоянно пытались втиснуть в коробку, которая была не по размеру. — С тех самых, как у меня появилась домашняя животинка. Вдруг я ее тут трахаю, а ты нам помешаешь? — беззаботно отозвался Забини, в то время как Малфой медленно отвел от лица стакан и недоверчиво уставился на парня, чей голос с каждым произносимым словом становился все громче и громче: — И ладно бы я! Мой голый зад ты успел во всех подробностях рассмотреть за годы дружбы. Я не за себя волнуюсь. Ну не джентльмен ли? — спросил он Драко, снова растянувшись в кресле. — Что ты, черт подери, мелешь? — обрубил тот, не скрывая недовольства. — До делирия допился? — Ты заставил меня ее подобрать, а теперь делаешь вид, что ни при чем? — вернулся к обычному тону Блейз. Его голова оставалась все в том же положении, откинутая на спинку кресла, и только глаза проделали путь от хмурого лица Малфоя ко входу в гостиную. — Как считаешь, дикую лисицу можно одомашнить? Хочу преподнести матери необычный подарок. Я бы себе оставил, но ты ведь знаешь: подобное не в моем стиле. А на свободу ей никак нельзя. Или можно? Драко уже набрал побольше воздуха в легкие, собираясь взорваться, но тут его настигло понимание. Брови как по команде взлетели вверх, и он спросил полным сомнения голосом, словно вещь более абсурдную и представить не мог: — Ты спишь с Уизли? — А ты чужой личной жизнью интересуешься потому, что своей нет? — парировал Забини, однако его уже никто не слушал. Малфой прикипел взглядом к двойным дверям, раскрытым в парадную-коридор. Лестница была перед ним как на ладони благодаря обширному пространству между перилами, но оттуда не доносилось ни звука. Парень использовал Гоменум Ревелио, чтобы убедиться, действительно ли Уизли грела уши. Всполох света пронесся по ступеням наверх и, вспыхнув на верхней, продолжил путь по второму этажу. Удрала. — Позволяешь ей свободно разгуливать? — повернулся он к Блейзу, попутно отправив свой пустой стакан в воздушное путешествие к столику. — Не запрещаю, — пожал плечами тот. — Назовем это так. Драко некоторое время смотрел на него, осмысливая ситуацию. Плевать, как Блейз распоряжался девчонкой, но неужели рыжая дуреха настолько поверила в себя, что внаглую подслушивала? Это скорее разозлило, чем встревожило. И как только не заметил? Он мог бы пойти и выяснить, что она успела разнюхать, но.. стоило ли тратить силы? Это ведь то же самое, как если бы ему взбрело в голову стереть память домашнему эльфу. Полная нелепость. Из этого дома Уизли даже при хорошей сноровке не выбраться, тем более без палочки, а если эти смертники попробуют вызволить ее — что ж, им же хуже. — Плевать, — сказал, будто отмахнулся, Малфой, но, подумав мгновение, все-таки наложил на гостиную заглушающее заклинание. — То есть ты не собираешься возвращать ее Ордену? — В вопросе Забини не звучало ни капли личной заинтересованности; еще раньше он дал понять, что намерен продолжать держать Уизли при себе, пока это нужно Драко, но тот все равно смерил друга пристальным взглядом, прежде чем ответить: — Пока нет. На самом деле было бы логично выпустить ее сейчас, пока списки заключенных не принялись перепроверять после массового побега. Малфой сомневался, что Гермиона оценит столь благородный жест с его стороны, но зато, оставаясь под контролем, Уизли могла послужить еще одним рычагом воздействия на девушку. Идея переместить ее в более укромное место была не лишена смысла. Драко устало запрокинул голову и уставился на потолок, украшенный по бокам резной лепниной. Он явился сюда, чтобы собрать разрозненные мысли во что-то целостное, и не прогадал: Блейз всегда умел подсветить слабые места, прятавшиеся по темным уголкам сознания. Малфой и без его напоминаний осознавал, что ресурс не бесконечен — ни человеческий, ни временной, — и именно поэтому не давал продохнуть ни себе, ни ищейкам. Пока Волдеморт предоставлял под его командование лучших из Пожирателей, он выжимал максимум, чтобы собрать как можно больше информации. Пройдет совсем немного времени — и станет невыгодно использовать столько людей для поисков одной-единственной девушки, даже если это Гермиона Грейнджер. Трон под Темным Лордом ощутимо зашатался. В попытке вернуть потерянное влияние он уже начал отзывать всех солдат в Хогвартс и новый лагерь, чтобы залатать образовавшиеся после последних событий дыры, из которых сквозняком доносило запах падения системы. Но судя по тому, что видел Драко, две щелки, заменявшие Реддлу нос, с функцией обоняния справлялись откровенно плохо. Наблюдатель со стороны вряд ли заметил бы перемену. Испытывая на собственной шкуре последствия возросшей жестокости Волдеморта, обычные люди по ошибке принимали ее за проявление могущества, но правда состояла в том, что законная власть не нуждается в насилии. Именно поэтому раньше к нему прибегали лишь в профилактических целях, а теперь это стало необходимостью. Красноречивым свидетельством произошедших перемен служила недавняя сцена в поместье Ноттов — новоиспеченном лагере. Еще никогда реддловская игра на публику не достигала таких масштабов. По мнению Драко, клеймив детей своих последователей, он пошел ва-банк. Драгоценных и полудрагоценных отпрысков буквально превратили в рабов. Родители могли взбунтоваться, но после Стоунхейвена они оказались так деморализованы, что не сказали и слова против. Темному Лорду, черт возьми, банально повезло, а ведь раньше подобные понятия в отношении его поступков были неприменимы. Близнецам Кэрроу пришлось постараться, чтобы найти лазейку и снять родовые заклинания с бывшего дома Тео, но они преуспели, и отныне Нотт-мэнор должен был стать новым центром силы. Этим они, как и несколько других подсуетившихся, заработали себе очки в глазах повелителя, который в один вечер лишился основных доверенных лиц в виде Снейпа, Палача, Люциуса и Беллатрисы. Волдеморту нужно было на кого-то опереться, и для этой цели он выбирал не самых умных, но самых яростных своих последователей. Слепить новых прислужников собственными руками было разумной идеей в долгосрочной перспективе — такие будут слишком благодарны за вознесение в ранг приближенных, чтобы взбунтоваться, — но пока эта конструкция казалась крайне ненадежной, и по большому счету Малфой был единственным, на кого Волдеморт действительно мог положиться. Так что Драко чувствовал возросшее расположение, несмотря на все совершенные им промахи. Собаке, которую регулярно отхаживают палкой, поводок не нужен — так мыслил Темный Лорд. И держал Малфоя при себе очень близко. На расстоянии удара. Еще одной немаловажной причиной, по которой он молчаливо одобрял действия Драко, было то, что они играли на руку его репутации. Чем больше жертв парень оставлял за собой в процессе поисков — тем лучше. Это словно во всеуслышание заявляло: «Никто не уйдет от Волдеморта безнаказанным». Идеально для него было бы выцепить кого-то из Уизли и выпустить кишки напоказ. Кто там из рыжих остался на свободе? Впрочем, не имело значения. Можно явить жаждущей возмездия общественности Перси, по-глупому попавшегося в окрестностях Хогвартса. Кто станет разбираться, кто есть кто среди этих упырей? Их наверняка даже родная мать не различает. Но в конечном счете полноценные поисковые работы были выгодны только Малфою, поэтому он так старательно играл свою роль яростного, но контролируемого оружия. Для Волдеморта предпочтительнее иметь около себя ослабленного, невменяемого Драко, а Грейнджер ему нужна, чтобы дразнить ею Сопротивление, не более того. Находились и некоторые неочевидные плюсы его скитаний по стране. На руках Малфоя, кроме крови, оказывалось множество козырей. В процессе поисков Пожиратели обнаруживали новые базы, схемы поставок провизии и медикаментов, и им хватало ума приносить данные лично ему. Он был их боссом во время этой миссии, однако подчинялись они скорее инстинктивно, как слабый — сильному. Уже сейчас Драко мог по щелчку пальцев нанести существенный урон системе убежищ Ордена, но не делал этого. Чистый расчет. На будущей встрече с Грюмом он собирался использовать полученную информацию, чтобы продавить его. — Предположим, ты встретишься с ними. И? Что дальше? — вытянул парня из размышлений, наконец-таки принявших правильное направление, голос Блейза, который ненавидел молчать, когда выпьет. — Похитишь ее? Угрожать начнешь? Малфой свел брови на переносице. Забини иронично глядел на него поверх своего стакана. На его губах застыла презрительная усмешка, будто парень подразумевал своим вопросами вовсе не то, что спрашивал, а к чему-то подталкивал его. Да почти носом тыкал во что-то, чего Драко в упор не замечал, как нашкодившего щенка в лужу. — Я просто заберу ее, а его прикончу. Грейнджер, — начал он и запнулся на имени, дернул уголком губ, что одновременно походило на усмешку на одну сторону и нервный тик, — знала, на что шла, когда искала меня. Она наверняка осознавала риски. То, что полностью лишенная путей отступления девушка выжимала из своего положения все, что могла, казалось понятным Малфою, который являлся тем человеком, который научил ее играть грязно. Удачное для него совпадение, что они желали одного и того же — уничтожения крестражей. Насмешливое выражение слетело с лица Блейза — оно приняло страдальческое выражение, как у человека, который случайно добавил в утренний кофе соль вместо сахара и щедро отхлебнул напиток. Он никогда не стеснялся критиковать решения лучшего друга, и этот раз не стал исключением: — И какой смысл в том, чтобы выдернуть ее из безопасного места, которое даже ты с отрядом лучших разведчиков обнаружить не можешь, и поставить прямо под удар уязвленного самолюбия Волдеморта? Ты же не думаешь, что он просто отдаст ее тебе? Любая зверюга начинает отчаянно брыкаться, если ее смертельно ранить, а он уже истекает кровью. — Голос сочился сомнением в адекватности Малфоя. По мнению Забини, он окончательно свихнулся, и, пусть это было недалеко от истины, Драко понимал, что делает. — Существуют и другие безопасные места, — сказал он отрывисто, чтобы не выйти из себя. — В Великобритании? Или скажешь, что отправишь ее за границу, как мать? — спросил Блейз и тут же ответил сам себе: — Да конечно нет. Ты ведешь себя как эгоистичный младшекурсник, у которого родители отобрали метлу за плохие оценки, и вместо того, чтобы исправить пару несчастных «троллей», собираешься выкрасть метлу и получить еще более суровое наказание. На нее саму тебе плевать. — Не вижу противоречий. Она заклинательница света, если ты не забыл. Ее место рядом со мной. — Не видишь, значит? — медленно переспросил Забини, и его вкрадчивый тон не предвещал ничего хорошего. — Прекращай эти намеки, — отрезал Малфой. — Какие намеки? — наигранно удивился он. — Я тебе прямым текстом говорю: ты слишком с ней носишься. Завязывай, пока не наделал непоправимых ошибок. Тебе нужно сосредоточиться на других вещах. Драко уже доводилось слышать подобное. Это царапало его именно по причине того, что где-то в глубине души он всегда понимал, что, когда дело касалось Грейнджер, его поведение выходило за разграничительную линию, проведенную им же самим. Так безнадежно больной, подсевший на морфий, не берет в расчет, что стал наркоманом в попытке сбежать от боли. Впервые за долгое время у Малфоя появилась реальная цель, расположенная на пути к освобождению, уничтожить крестражи, но вот беда: он уже одержим и все действия имеют под собой единственное намерение — добраться до дозы. Ему с рождения вбивали в голову, что предаваться сиюминутным желаниям разрешено ровно до тех пор, пока они не имеют над тобой власти. Пожалуй, именно благодаря этому железно усвоенному правилу Малфои процветали поколениями. Дело не в безупречном воспитании и почти неограниченных возможностях, которые, наоборот, развращают, — аристократы отличались от плебсов так же сильно, как пчелиная матка отличается от трутня, какую бы политику ни продвигало Министерство магии в годы, предшествующие восхождению Волдеморта. Драко родился с пониманием, что ему позволено больше, чем другим. Возможно, он еще до своего появления на свет был таким. В условиях, в которых тщеславие не только не порицалось, но и поощрялось, честолюбие однажды завело его в яму, слишком глубокую, чтобы из нее выбраться. И оставаясь на ее дне, он вел себя ничуть не лучше, чем животное, понимающее только язык доминирования. Независимую от рождения натуру корчило и ломало, но новообретенные инстинкты верховодили им. Однако основание Малфоя, выстроенное на костях двух великих чистокровных семейств, имело слишком прочный задел, чтобы разрушиться так запросто. До сих пор Драко не потерял рассудок лишь по причине того, что не желал прогибаться — ни перед отцом, ни перед Волдемортом, ни перед кем-либо еще. И если бы ради этого ему пришлось склонить голову, пусть даже перед Гермионой — особенно перед ней, — он не был уверен, что после такого смог бы поднять ее снова. Малфой не умел просить. Проще для него прийти и забрать то, что посчитал своим. Договариваться не то что не умел — не хотел. Торговаться ему претило. Тот, у кого на счетах тысячи тысяч галлеонов, просто не создан вести переговоры на равных. В чьих-либо предложениях Драко не нуждался, он требовал причины, по которым он должен поступить тем или иным образом, и не видел ни единой, чтобы по-настоящему сотрудничать с Орденом. Потребность в Грейнджер было так просто удовлетворить, отыскав ее, коснувшись мягкой ладони грязными руками, заглянув в честные глаза своими бесстыжими, вдохнув цветочный аромат волос. Но этого ему было мало. Малфой упустил переломный момент, когда слепое потакание эгоистичному желанию, порожденное безысходностью, превратилось в зависимость. Только когда впервые за много дней он смог вдохнуть полной грудью, увидев ее прямо перед собой, осознал, что она правит им. Его одолевала не только физическая, но и психологическая тяга. Вот от чего было призвано уберечь отцовское воспитание и заветы предков, вот о чем предупреждали все вокруг: от тетки до Снейпа. Даже Блейз. Но они не знали, каково это. Не были с ним во влажной тесноте ямы, не вдыхали липнущий в легких сладковатый привкус гниющей души. Не пытались вцепиться в рыхлую землю, которая рассыпалась прямо в ладонях, не оказывались на дне снова и снова. Не жили со знанием, что выбраться невозможно. Так стоили ли они все того, чтобы к ним прислушиваться? В отличие от всех остальных, Гермиона всегда протягивала ему руку. Раскрыв ладонь, не бросала еще один ком сырой земли на могильный холмик сверху, а пыталась вытащить. Пусть ее хрупкому телу это никогда не было под силу, Драко, заледеневшего в своей могиле еще при жизни, грели эти нелепые попытки. Облегчение при виде нее всегда напоминало плевок в лицо, но в этот раз, в поместье Ноттов, он даже не потянулся, чтобы стереть его со щеки. Да что там — не поморщился брезгливо. Вот настолько все паршиво. Кому-то нужен для дыхания кислород? Малфою — тревожно заломленные брови, бледное до синевы потрясенное лицо и дрожащая от чувства острой несправедливости нижняя губа. Ему хватило доли секунды, чтобы оценить произошедшие с ней изменения: Грейнджер вся будто ощетинилась боевыми шипами, твердость во взгляде превратилась в ожесточенность. Это, честно говоря, напугало того, от кого все бежали в ужасе. Драко чувствовал, как при взгляде на нее нечто ни на что не похожее и страшно сильное пускало корни в его сердце; прорастало внутрь и стискивало снаружи, как вьющееся растение; сжимало с такой силой, что мышечный мешочек грозил лопнуть и затопить кровью грудную клетку. Воспаленный мозг молниеносно обработал увиденное и подтолкнул к единственному очевидному решению: нужно срочно вызволять ее, пока общество орденовских недоносков не сделало ее другой. Конкретная задача, которую Малфой перед собой выставил, позволяла не задумываться, что ничего там, в грудине, не разрасталось, что это всего лишь пальцы, тоненькие и бледные, вцепились в его сердце и непонятно — чтобы уничтожить или обогреть. Он боялся задуматься, подаст ли эта незнакомая Гермиона ему руку или уйдет, забрав с собой последний лучик света. И как он мог объяснить все это Забини, при этом не сдохнув от унижения? — Не могу, — коротко бросил Драко, потирая уставшие от недосыпа глаза скорее для того, чтобы не видеть испытующего взгляда Блейза, который как будто всегда знал всю его подноготную и даже больше, но обычно не был заинтересован в том, чтобы использовать это против него. Обычно. Но не в этот раз. — Но ведь сейчас ты прекрасно действуешь без нее, — заметил парень не без яда в голосе, считая, что логика имела здесь хоть какую-то власть, но Малфой никак не отреагировал. Только сильнее вдавил пальцами глазные яблоки — так, чтобы почувствовать боль. Поэтому Забини продолжил резать по живому, решив, что пациент не нуждался в наркозе: — Волдеморту все равно, жив ты или мертв, пока ты выполняешь его приказы. Тебе же от него не освободиться, пока он не сдох. Нужно сосредоточиться на крестражах, а не думать о том, как вернуть себе потерянную игрушку. И не надо мне говорить, что ты не можешь иначе. Все ты можешь, просто не хочешь. — Он на мгновение стиснул зубы, а потом резко, словно содрав присохший бинт с загноившейся раны, проговорил: — Заключи с ней непреложный обет. Драко мгновенно отнял руку от лица и уставился на него. — Связать себя еще сильнее? — удивленно, даже шокировано уточнил он. — Да ты, наверное, головой поехал. — Но так ты и ее свяжешь, — выдвинул весомый аргумент Блейз, причем раздраженным тоном, словно приходилось разжевывать очевидные вещи. — Ты же тот еще хитроумный ублюдок и способен обставить все так, чтобы выйти сухим из воды. Любые запреты вызывали в Малфое только непреодолимое желание тут же нарушить их. Однако, кроме скверного характера, существовали и практические соображения, мешавшие дать клятву: она могла ограничить его в действиях. Он бы прибавил еще и моральную сторону вопроса, но с его стороны это было бы лицемерно, а лицемерить Драко не любил. И тем не менее заключить с Грейнджер непреложный обет значило схватить ее протянутую руку и утянуть к себе в яму. Если бы он действительно имел перед собой такую цель, убил бы тогда дракона сам. Но нет. Буквально заставил ее сделать все своими руками. При всей своей озлобленности Малфой не желал ей своей участи. «Видишь, Грейнджер, даже у меня есть понятие о справедливости. Просто оно отлично от твоего, от этого все наши проблемы», — мысленно обратился к девушке. — Что собираешься делать ты? — резко свернул Драко неприятную для себя тему, будто смял в руках испорченный пергамент. Блейз какое-то время смотрел ему в глаза, что-то для себя взвешивая. Наверное, достаточно ли доходчиво донес мысль, или стоит добить. Однако он достиг желаемого — зародил в Малфое зерно сомнения, что было заметно по хмурому выражению на его лице, — поэтому спросил с внезапной иронией: — А от меня требуется что-то конкретное? — Не переметнуться, как последняя сволочь, — ни на секунду не задумавшись, ответил парень. Несмотря на злые слова и не менее злой тон, которыми они были произнесены, это, возможно, было самой откровенной вещью, которую он позволил себе произнести за последние годы. Может, и за всю жизнь. И хотя поза Драко была расслабленной, он сам ожидал ответа крайне напряженно. Вердикта даже. Он скорее удавился бы, чем сказал: «Быть на моей стороне», но подразумевал именно это. В последнее время Малфой окончательно потерял веру в людей, однако, несмотря на нулевые нравственные ценности Блейза, надеялся на его честность. Он бы понял, если бы их жизненные дорожки разошлись в этой точке, но хотел услышать об этом лично. Сам был прямым и того же ждал от других. Забини расплылся в ехидной усмешке, и Драко пожалел, что вернул стакан на столик — мог бы запустить его в ухмыляющуюся рожу. — Я не мстительная эгоистичная сука вроде тебя, — притворно вздохнул он после паузы. — Но в отличие от наших несчастных товарищей, которых ты поголовно презираешь и считаешь предателями, а я — просто идиотами, я всегда знал, чего хочу. — Видя, что Малфой собирается спорить, парень отмахнулся от него, как от надоедливого пикси, и продолжил: — Мне добро и зло безразличны. У меня свои критерии оценки. Я сам для себя решаю, что можно и чего нельзя, но и за другими признаю это право. — И чего ты хочешь? — не скрывая нетерпения, подтолкнул Драко. Блейз легкомысленно пожал плечами. — Мне важен путь, не конечная точка. Большинству людей этого не понять, потому что они слишком заняты тем, как бы добраться до последней ступени, и вся лестница для них теряет смысл. А тем временем без нее ничего не было бы. Я понимаю это. Всегда понимал. У меня это семейное, наверное. Наслаждаюсь процессом и по возможности стараюсь не переломать себе ноги, — просто сказал он и посмотрел на Малфоя в упор. — Я мог бы еще в начале войны уехать в Италию, распивать белое вино на вилле матери и скупать дорогое барахло. Но какая разница, где именно я доберусь до верха лестницы и увижу там ничто? Или, еще хуже, обрыв? Так уж вышло, что все самые занимательные события разворачиваются вокруг твоей весьма посредственной персоны. Поэтому я все еще здесь и буду здесь до конца. Драко не подозревал, насколько ему нужно было услышать эти слова, до того момента, как Блейз их произнес. Не имело значения, что сказаны они были в типичной циничной манере Забини. От этого они приобретали только больший вес. — Я понимаю, о чем ты говоришь, — медленно проговорил Малфой, — но для меня это не имеет смысла. Тео и Пэнси, если уж мы о них заговорили, не просто дрейфовали по жизни, а занимали вполне себе определенное место. — Которое их не устраивало, — бесцеремонно оборвал его парень. — И им понадобилось слишком много времени, чтобы понять это и решиться что-либо сделать, — внезапно он хмыкнул: — Хотя даже в этом Пэнси оказалась решительнее. Но ведь это — безусловный рефлекс. Коснулся горячего котла — убери руку. Бьют — защищайся. Каждый выбирает, убежать или ударить в ответ, но, согласись, довольно глупо пытаться пнуть косяк, в который сам же влетел. — Забини смерил друга оценивающим взглядом, будто решал, стоит ли затрагивать тему, которая является для него достаточно болезненной, но как обычно выбрал идти напролом: — Ты вот тоже пытаешься прогнуть мир под себя, вместо того чтобы постепенно перекроить его. — Думаешь, это невозможно? — иронично спросил Драко. — Не припомню удачных попыток, — как всегда честно ответил Блейз. У Малфоя внутри стало отвратительно пусто. Забини больше не трепал языком, а просто смотрел перед собой, погрузившись в собственные мысли, и ничто не разбавляло гнетущее послевкусие, оставшееся после его фразы. Драко поневоле остался с ней наедине, и это было тягостно. Он пытался оставаться в безопасной зоне своего сознания, думал о предстоящей встрече с Грюмом, но на возведенные им ментальные стены напирали страхи, сомнения и сожаления, допускать которые в осознанную часть разума было никак нельзя. Однако они были столь громкими и назойливыми, что заткнуть их можно было только заняв себя чем-нибудь. Малфой уже собирался встать и уйти, сославшись на дела, но удержало возникшее в голове предложение, которое он не мог не озвучить. — Я буду требовать гарантии безопасности для Нарциссы, — сказал Драко небрежным тоном. — Могу и за тебя слово замолвить. Блейз презрительно хохотнул, нарочито запрокинув голову. — Не нуждаюсь. Беспокойся лучше о себе. — В голосе звучало нерушимое равнодушие к своей судьбе. Для него все было игрой, и чем более высоко взлетали ставки, тем больше появлялось азарта. — Разве твоя мать не останется Америке? — Я хочу быть уверен, что ее не тронут после всего. Не знаю, где она решит жить, но не могу ручаться, что ее не потянет обратно в Великобританию. Не хочу, чтобы ее посадили в Азкабан, объявив предательницей, сообщницей или кем бы то ни было еще. — Ты настолько уверен, что Сопротивление выстоит? — недоверчиво сощурился Забини. — Как по мне, даже проигрыш Волдеморта не означает их победу. Посадят во главу какого-нибудь Пиритса — или кто сейчас поднялся? — и дело с концом. — Только если мы сделаем все за них, — сухо проговорил Малфой и, взмахнув палочкой, аппарировал. Но правда состояла в том, что с крестражами пока не складывалось. Теперь он точно знал, что меч Гриффиндора — средство уничтожения, а не один из осколков души, чаша Пенелопы Хаффлпафф находилась в мэноре, диадема — где-то в Хогвартсе. Нагайна, последний крестраж, большую часть времени обитала в поместье Реддлов. Раньше Драко и не задумывался о ней всерьез, но, наверное, на это и был расчет: хочешь спрятать — положи на видное место. Вот и Темный Лорд не скрывал свою питомицу и всегда держал ее при себе. Таким образом, парень имел представление обо всех без исключения крестражах, однако не мог приступить к их истреблению. С чашей все было предельно ясно — Малфой собирался спалить ее вместе с мэнором в Адском пламени. Возможно, кто-то более щепетильный, вроде отца, не смог бы поступить так с родовым гнездом, но Драко поместье настолько осточертело, что он был счастлив избавиться от него. Он хотел обрубить связь с местом, полным плохих воспоминаний, количество которых давно превысило число хороших. Малфой жаждал ощутить чувство облегчения, подобное тому, что накрывает, когда избавляешься от ненужного хлама, годами пылившегося в кладовке. Древняя каменная махина будто высасывала из него жизнь. Зачем мучиться еще и ужасами прошлого, когда их в достатке в настоящем? Да и в будущем тоже. Это было очевидно, еще когда старуха Багра впервые в красках расписала открывшиеся перспективы, пытаясь запугать, чтобы Драко научился сопротивляться слепому желанию наполнить себя силой. Либо он сойдет с ума и, стремясь вобрать в себя всю мощь, которую тело не в состоянии уместить, прикончит Грейнджер, чтобы исчезнуть, оставив человечеству след в виде природного катаклизма, как бывало во всех этих легендах, либо.. Что после «либо», он понятия не имел. Наличие Волдеморта в этой связке все существенно осложняло. Малфой рассчитывал, что совсем скоро Темный Лорд призовет его из-за того, что он посмел без его ведома переправить Нарциссу за океан. Он поэтому действовал настолько демонстративно. Подобное своеволие Волдеморт без внимания не оставит. Это был отличный повод провести разведку в реддловском поместье. Для Драко оставался открытым вопрос, какую тактику он изберет: запугивание или задабривание. Любое обычное наказание Малфой выдержал бы, но вовсе не был уверен, что сможет выстоять, если Волдеморт решит со всей мощью подавлять волю или бесконтрольно вытягивать ничегой. Возможно, если бы Грейнджер была рядом.. Но об этом даже думать не стоило. Никому не станет легче, если они умрут там вдвоем. Сначала крестражи. Чем больше Драко размышлял о них, тем запутаннее все становилось; он никак не мог понять, с какой стороны подступиться. По этой причине он согласился бы на встречу с Грюмом на любых условиях, чтобы иметь возможность заглянуть в своих прогнозах немного дальше. Кто, если не этот навозный жук, знал все тайны Сопротивления? Когда Малфой возвращался мыслями к Ордену, он воображал, как где-то там, в секретном убежище, среди людей, которых Грейнджер стремилась сберечь так отчаянно, что явилась к нему раньше, чем он нашел ее сам, были Тео и Пэнси, и просто взрывался. Не из-за них, а из-за нее. Его всегда бесила самоотверженность Гермионы, а направленная на кого-то другого — особенно на тех, кто ее ни на грамм не заслуживал, — еще сильнее. Наверняка в ее парадигме мира их поступки вполне себе извинительны. Не то что его. Одно существование такого человека, как Драко Малфой, являлось надругательством над моральными принципами Гермионы Грейнджер. Прокручивая эти мысли по кругу в голове, он весь извелся и пришел к некоторым унизительным для себя умозаключениям. Горькая правда состояла в том, что Драко отдал бы многое за возможность оказаться на месте кого-нибудь другого, пусть этой бестолочи Уизли, чтобы иметь возможность на честных правах побыть рядом с Гермионой хоть немного. Чтобы она действительно хотела быть рядом с ним. Обнять ее без угрызений совести и внутренней борьбы, от которой хотелось вылезти из собственной кожи; снести все барьеры, разделяющие их; в конце концов, просто поговорить о чем-нибудь отвлеченном. Но всего этого Малфой не мог. Мог только отпечататься в ее памяти, как прочитанный однажды из-под палки для урока рассказ, причем не самый лучший. Драко мог прислушаться к Блейзу, считай, голосу разума, и привязать ее к себе еще основательнее. Это однозначно успокоило бы его эго. Но как только он смещал фокус с себя на Грейнджер, идея непреложного обета казалась необоснованно жестокой. Сам Малфой не рассчитывал на долгую жизнь и не испытывал по этому поводу каких-либо эмоций, но, может, у нее еще был шанс? Он мог не страдая муками совести отобрать у нее свободу, право выбора, чувство безопасности, но только не лишить этого шанса. Кто он такой, чтобы забирать его? Любой выбор, который совершается человеком, не идет сам по себе. Он в комплекте с цепочкой других вариантов, которые могли бы быть, но которых уже не будет. Иногда Драко думал, что перекрыл себе пространство альтернативных событий, когда согласился на усилитель. Потом — когда принял метку. Порой казалось, что это случилось даже раньше — когда он просто родился собой. В любом случае парень уяснил, что одни выборы важнее прочих. Есть среди них фатальные, и где-то позади был один такой. Стоило ли жаловаться на вселенскую несправедливость, когда сам влез в петлю и затянул ее потуже на шее? Но у Грейнджер никакого выбора не было изначально, и это возмутило бы того человека, которым Малфой когда-то был. Однажды он уже поставил ее интересы выше своих. Вряд ли силы убеждения Драко хватило на то, чтобы заставить девушку выйти за пределы защитных заклинаний того места, где она скрывалась, но угрозами он мог добиться подвижек. Разбудить, напугать, пригрозить стереть Орден с лица земли, если не пойдет с ним.. Но не стал. Тогда получилось, может, второй раз будет легче? Явившись в мэнор ни с чем, Малфой направился прямиком к матери. В последний момент додумался наложить на себя чары, скрывшие ужасный внешний вид. Взыскательный глаз Нарциссы должен был заметить небрежность, с которой сын подошел к делу, но в тот миг ему было плевать. Он просто чувствовал себя обязанным сделать это. Впрочем, и она витала мыслями слишком далеко, чтобы всерьез озаботиться его состоянием. Нарцисса сидела с прямой спиной в кресле и при его появлении повернулась медленно, будто со скрипом, словно успела окаменеть в одном положении. Драко не ожидал застать мать в исступлении рыдающей. Она всегда была сдержанной в проявлении эмоций. Когда-то ради ее скупой, но согревающей улыбки он был готов расколоть мир на части, а теперь пошел бы на что угодно, лишь бы не видеть отражение своей боли в ее глазах. Но хотя все внутри рвалось из комнаты, парень вошел и прикрыл за собой дверь. — Ты мог бы предупредить о визите. Я в неподобающем для приема гостей виде, — сказала женщина глухим голосом, словно молчала много часов. Вся она будто высохла от горя — обозначились носогубные складки, морщинки между бровей и острые скулы. Фраза вполне подходила случаю, но в ней был заключен совсем иной смысл, который Малфой понял, потому что был слишком похож на свою мать. Она не хотела, чтобы ее видели такой; не желала, чтобы кто-либо, даже родной сын, стал свидетелем душевного надлома. И Драко вполне понимал ее. Сам привык зализывать раны в одиночестве. Он не чувствовал в себе никаких моральных сил, но это не имело ровным счетом никакого значения. Нарцисса не нуждалась в его сочувствии, но молчаливая поддержка была ей необходима. Для нее Малфой соберет себя по кусочкам и зальет их бетоном, чтобы крепко стыковались; станет необходимой опорой. Мать в его глазах была хрупким ангелом, пусть и очень гордым, которого оберегал отец, а теперь эта обязанность перешла ему. Драко правда думал, что выдержит, но при взгляде на ее ничего не выражающее лицо внутри все упало. — Ты в порядке, мам? — Голос все же подвел, сорвавшись на последнем слове, но ему не было стыдно. Нарцисса не ответила, и у него натурально перехватило дыхание. Внезапно стало страшно. Он мог быть безжалостным убийцей, жестоким человеком, но это была его мама. Малфой присел перед ней, представляя худшее, заглянул в лицо, сжал ледяные ладони в своих руках, принялся растирать, пытаясь согреть. — Что-то болит? — Да. Нет. Не знаю. — Женщина с отсутствующим видом качнула головой. От ее пустого взгляда у него волосы на загривке встали дыбом. — Сердце? Сердце болит? Нарцисса высвободила руку и приложила ее к груди, словно прислушивалась к себе. Драко собирался встать и позвать эльфийку с какими-нибудь чертовыми зельями, но женщина в ответ на его резкое движение встрепенулась, подалась вперед и заставила остаться на месте. Она смотрела прямо в его лицо, впившись в него пальцами, будто по-настоящему разглядела только что, и глаза ее сияли каким-то лихорадочным блеском. — Сядь, — запоздало попросила мать. — Но ты.. — Сиди, Драко. — В голосе послышались повелительные нотки, в нем на мгновение проступила знакомая ему Нарцисса, и Малфой подчинился, сев перед ней на колени. Она медленно разжала пальцы, сжимавшие его плечи. Пригладила волосы сына движением суховатым, ненавязчивым, прямо как в детстве, всматриваясь в него, но смотря внутрь себя. Потом посмотрела прямо в глаза Драко и четко проговорила: — Я хочу, чтобы ты отомстил. Смысл сказанного бесконечно долгое мгновение доходил до него. — Я убил его, — с какой-то поспешностью сказал Малфой, будто оправдываясь, стремясь угодить. Он правда не умел утешать. Словам предпочитал действия, вот и сейчас бросил эту весть матери, как охотничья собака добычу к ногам хозяина. Нарцисса замотала головой, отчего волосы разметались по плечам. Впервые Драко видел ее в таком растрепанном виде. Это почему-то приводило его в сильное замешательство, но еще больше огорошили следующие слова: — Не за отца. За себя. — О чем ты говоришь? — нахмурился парень, подавив машинальный импульс податься назад. Он ведь сделал, что должно, прикончил человека, забравшего жизнь отца. Что еще она хотела? — Пообещай мне, Драко, — взмолилась женщина, обхватив ладонями его щеки, и с горячностью зашептала: — Я не снимаю вины ни с себя, ни с Люциуса. Мы собственными руками превратили твою жизнь в ад. Но исправить это уже не в наших силах. Найди Грейнджер. Найди ее и делай все что угодно, чтобы удержать рядом. Я знаю, ты гордый, но забудь о гордости. Вини меня, отца, провидение — кого угодно, но не ее. Ее винить не за что. Сделай ее своим союзником. А я сделаю все, что от меня потребуется.. Следовало попросить ее замолчать, но оголодавший монстр внутри Малфоя внезапно раскрыл огромную пасть и набивал брюхо ее чувством вины. Нарцисса не извинялась прямо, но ее глаза молили о прощении. Он слушал ее сбивчивый негромкий голос как завороженный и никак не мог насытиться. Это было ужасно незрело. Следовало успокоить ее. Но Драко ничего не мог с собой поделать. Он всматривался в бледное красивое лицо с по-особенному поджатыми губами, словно женщина хотела еще что-то сказать, но сдерживалась, и запоминал родные черты. Серые глаза были заволочены скорбной дымкой. Не слезами, нет. Это был темный дым от пожарища — того, в который превратилась благополучная жизнь семьи Малфой, того, который скоро поднимется над их домом. Он просто смотрел на свою изможденную мать, которая, договорив, отчаянно заглядывала ему в лицо, и постепенно до него доходило, что его молчание добивает ее. Тогда Малфой раскрыл сухие губы и произнес: — Уезжай. На мгновение на ее лице появилось выражение, от которого у него защемило сердце. Чистейшее страдание. Но потом Нарцисса просто кивнула. Она тоже была выучена поступать как надо, а не как хочется. Драко считал, что объективно в жизни он сделал не так уж много достойных вещей. Решение переместить маму подальше от боевых действий стояло в этом списке первым пунктом. Вторым он мог вписать Гермиону, если самообладания достанет, чтобы пересилить свою одержимость и оставить ее в покое до конца войны, потому что так для нее действительно лучше. А его достанет, если в дело не вмешается малфоевский эгоцентризм вселенских масштабов. Беда в том, что он состоял из него ровно наполовину и еще наполовину — из упрямства. Примеси в расчет не берутся. Вопрос: что в итоге перевесит? Как только Блейз оказался в гостиной один, он тут же, зная, что чары, наложенные Драко, рассеялись с его уходом, крикнул в сторону лестницы: — Сюда дуй, разведчица. Джинни вздрогнула и по инерции отступила в глубь коридора, выпустив столбик с круглым отполированным набалдашником, украшавший перила, за который держалась, чтобы занять чем-нибудь руки. Когда Забини выдал ее, девушка шмыгнула в свою комнату на втором этаже и несколько мучительных минут со страхом прислушивалась, ожидая тяжелых шагов Малфоя. После того как она узнала, что это он создатель тварей из тени, даже его голос пугал ее до дрожи в коленях. Но время шло — а он так и не приходил. Тогда Уизли не выдержала и, перебирая ногами осторожно, как кошка на охоте, снова прокралась к лестнице, однако вскоре с досадой цокнула языком, ничуть не скрываясь. Было наложено заглушающее! Джинни была уверена, что Забини вызовет ее позже, чтобы отчитать или поглумиться — в зависимости от того, в каком был настроении, — и осталась на лестничной площадке, кусая губы и вслушиваясь в неестественную тишину внизу. Спускаться даже на несколько ступеней боялась. И хотя к окрику она была вполне подготовлена, он все равно оказался неожиданным. Уизли задержала дыхание и, взявшись за перила со стороны балюстрады, немного свесилась вниз, однако, несмотря на то что пузырь безмолвия, созданный заглушающим заклинанием, лопнул и обычные звуки дома вроде тиканья часов на каминной полке и стонов деревянных окон вернулись, было непонятно, что происходило в гостиной. Судя по всему, Малфой ушел. Сделав этот вывод, она медленно выдохнула. Нарочито громко выбивая пятками натужные поскрипывания из древних половиц, чтобы показать, что не боится, Джинни спустилась. На последней ступени смелости поубавилось: девушка замерла с занесенной ногой и с опаской оценила Пожирателя, сидевшего к ней вполоборота. Он действительно был один. Поза расслабленная, движения — медлительные, однако взгляд — пронзительный и острый, с насмешливой подоплекой. Встретившись с ним глазами, Уизли сделала последний шаг и непродолжительное время поддерживала между ними зрительный контакт — небольшой бунт, — а потом опустила свои на шелковые домашние тапочки, чтобы продемонстрировать чувство вины, которое не испытывала и в которое он все равно не поверит. — Много услышать успела? — поинтересовался Забини. Он не выглядел злым, но она не обманывалась: с ним никогда не знаешь, чего ожидать в следующий момент. Уизли с готовностью покачала головой, подняв голову и посмотрев на него. Честный ответ, призванный повысить лояльность к ней. Девушка услышала кое-что, меньше, чем хотелось бы, но фраза «одноглазая гнида» не оставляла сомнений в том, с кем Малфой собирался встретиться. — Вы действительно собираетесь сотрудничать с Орденом? — не выдержав, спросила она. — Или это какая-то ловушка? Но вместо того, чтобы ответить что-нибудь вразумительное по этому поводу, Забини предпочитал тянуть резину и издеваться над ней. Театрально вздохнув, он прошелся по Джинни глазами, оставляя после своего взгляда липкий дискомфортный след на теле, но она продолжала держать спину прямой. Он задумчиво дотронулся языком до уголка рта и только после этого неспешно заговорил совсем о другом: — Совсем скоро лисенок выберется из клетки, — начал он, и глаза девушки удивленно расширились. — Лис, хоть и безобидный с виду, все-таки хищник. Если решишь вцепиться в чью-то глотку, в ярости не забудь о том, какая ты маленькая и как легко переломать твои хрупкие косточки. — На этих словах взгляд Забини, до этого горевший недобрым огоньком, окончательно закоптился, стал темным, запачкал Джинни слоем масляной сажи. — А пока окажи услугу: будь паинькой и не высовывайся. Иначе будешь поймана на мех раньше времени. Тебе ясно? Предельно ясно. Куда уж яснее? Угроза, замаскированная под предупреждение. Девушка бессловесно кивнула, потому как шестым чувством понимала, что больше из него не вытянуть ни слова — ни хитростью, ни прямыми вопросами. Как бы Забини ни был к ней расположен, он заодно с Малфоем и до сих пор действовал сугубо в его интересах. Одно Джинни поняла: война вышла из состояния длительного застоя и у нее будет возможность не остаться в стороне. Разумная часть девушки ликовала, но инстинктивная сжалась в комок, забилась в угол и тряслась от ужаса от мысли о возвращении в реальный мир.

***

Волдеморт призвал Драко ровно через неделю после того, как его мать ступила на американский континент. Новости распространялись, как лесной пожар, но именно он был тем, кто высек первую искру, чтобы быть уверенным: известие дойдет до Реддла в нужное время. Парень приложил много усилий для обеспечения форы, чтобы Нарцисса могла запутать следы, сменив несколько гостиниц в Канаде, и добраться до границы со Штатами, но теперь она должна была быть в безопасности. Темный Лорд оказался поставлен в крайне неприятные для себя условия, когда во избежание конфликта интересов среди приближенных был вынужден делать вид, что ничего такого не произошло. «Ситуация под контролем. Всем оставаться на местах» — значило отсутствие комментариев с его стороны. Но в кулуарах сплетники вовсю мололи языками, перетирая новость: Нарцисса Малфой бежала из разрушающейся страны. Конечно, Волдеморт не имел морального права спустить подобное на тормозах. Он мог воспользоваться черной меткой, чтобы призвать Драко, но не упустил случая лишний раз напомнить, какую роль занимает в его жизни. Мелочное проявление господства выжившего из ума тирана. Взгляд, которым Темный Лорд встретил его, не оставлял сомнений, что он готов разорвать Малфоя на клочки и ни на секунду не пожалеть о содеянном. Парень невозмутимо переступил порог, однако тут же едва не поморщился. Ментальный щит тут же подвергся тщательному осмотру на предмет бреши, и, хотя прямой атаки на разум не последовало, Драко приходилось тяжело, пока он сдерживал мощный напор чужой ментальной магии. Он был крайне напряжен, хотя снаружи старался сохранять расслабленный вид. Остановившись посреди комнаты, Малфой чуть склонил голову отрывистым жестом, отдавая честь, после чего встал прямо и посмотрел прямо в глаза разъяренного мужчины напротив. — Ты давно не посещал меня, Драко, — вполне благовоспитанно укорил он, но зверские настроения четко прослеживались в крепкой хватке на палочке. Каких же усилий, наверное, Волдеморту стоило сдержаться и не свалить его хотя бы Круциатусом, чтобы выплеснуть накопившуюся ярость. — Настолько давно, что я потерял тебя из виду и узнал в числе последних, что Нарцисса решила перебраться в Америку. Разве о таких вещах не следует сообщать? — Почему переехать? Это всего лишь путешествие, — беспечно отозвался парень, поддерживая светский тон беседы, словно его не затянули в поместье Реддлов, как упирающегося пса за ошейник. — Ей нужно было развеяться после известных печальных событий. Это временно. Уверяю. «Нет ничего постояннее, чем временное». Сам Малфой надеялся, что Нарцисса больше никогда не появится в Великобритании. Никогда. В Америке у нее была возможность начать жизнь с чистого листа, но он был практически уверен, что мама ею не воспользуется. Она уехала из-за него и вернется из-за него же. — Довольно смело с твоей стороны высылать ее во время военного положения. Не боишься, что больше не встретитесь? Не подумай, что я угрожаю, — на этих словах низ лица Волдеморта прорезала хищная улыбка, показавшая ряд мелких зубов, — но всякое может произойти. Все-таки в армии ты не последний человек. Далеко не последний. У тебя много врагов. Возможно, больше только у меня. Малфой самолично позаботился, чтобы Нарцисса оказалась вне зоны его досягаемости. В Канаде у них были влиятельные знакомые, которые могли оказать ей поддержку, но они договорились, что на первых порах, пока все не устаканится, она будет жить тихой и незаметной жизнью в каком-нибудь городке на границе. Он и сам понятия не имел, где она обоснуется. Однако от откровенной угрозы близкому человеку нутро скрутило. Поразительно, но на Волдеморте содеянные грехи будто не находили своего отражения. Как и время, и усталость. Маслянисто-гладкое лицо хоть и было уродливым, но выглядело болезненно-подвижным. Алый отблеск в глазах-щелочках обещал бесконечные мучения. Кожа без единой морщины, будто ее натянули и, срезав лишний кусок, сшили на затылке. Несмотря на то что большую часть времени он передвигался медлительно, словно перетекал из одного шага в следующий, в конечностях ощущалась упругая сила. Худощавая фигура в черной мантии казалась подтянутой. Волдеморт не был дряхлым стариком; пусть дни его молодости давно канули в лету, в нем вовсю бурлила жизнь. Впрочем, это также напоминало агонию. Именно эта мысль позволила Драко сохранить на лице нейтральное выражение. — Нет места более безопасного, чем Америка. Разве что Антарктида. Я позаботился о благополучии своей матери, — заверил он и, словно это только что пришло в голову, предположил: — Или вы думаете, что что-нибудь может случиться со мной здесь? Тон его словно говорил: «Большего бреда и вообразить нельзя». Они обменялись взглядами, и Волдеморт холодно рассмеялся, оценив шутку. Это даже сбавило градус напряжения между ними, потому что сила Малфоя, ее абсолютный характер, была излюбленной темой Темного Лорда. Тьма развратила его куда больше, чем самого Драко, в которого она была заключена, поскольку ему не приходилось платить за нее болью. — Кто сможет составить тебе конкуренцию? — спросил Темный Лорд, и, вероятно, в разрезе того, что Малфой со всем его невообразимым потенциалом был подчинен ему, это звучало настолько привлекательно, что мгновенно выровняло его настроение. — И все же тебе следует держать меня в курсе своих планов. «Ты должен помнить, кто устанавливает правила. Я могу принести много горя, даже если не убью. Делай, как я скажу, и все будет в порядке» — значило сказанное. Но преимущество парня состояло в том, что он не переходил черту, которая в связи с последними событиями неплохо сдвинулась, давая ему больший простор для действий, а передвигался строго по ее границе. Именно поэтому угрозы оставались угрозами. — У меня и в мыслях не было ничего плохого, — заверил Драко. Холодный смешок Волдеморта. — Сделаю вид, что поверил. Как же. Отъезд Нарциссы полностью развязывал руки Малфоя, и он понимал это. Понимал еще тогда, когда прямо запретил ей выезжать из страны. Но поскольку Драко исправно выполнял свои обязанности личного душегуба, весомого основания портить их и без того непростые отношения не было. Период не располагал. Поэтому Волдеморт предпочел ограничиться упреком. Упреком, Мерлин. Похоже, времена и впрямь были непростыми. Драко соврал бы, если бы сказал, что после слов матери, таким созвучным его чувствам, потребность разрушения тут же не рванулась внутри, стремясь прогрызть себе путь на волю. Отомстить за себя? Он хотел бы этого. Убить не только Волдеморта, но и каждого, кто так или иначе был причастен к делу всей его жизни. Всех, кто носит метку. Всех, благодаря кому Реддл пестовал в себе эту идею встать на вершину мира за счет него, Драко. Целую секунду он состоял из этого нетерпеливого желания целиком, но не позволил ему взять над собой верх. Оно и сейчас периодически прорывалось, и порой Малфой думал, что просто умрет от разрыва сердца, такое напряжение копилось внутри него. «Ничего, я свое еще возьму», — успокаивал он себя и дотошно просчитывал каждый ход шахматной партии, которая еще не началась, но для которой все было готово, потому что хотел выиграть в несколько безупречных шагов. Первый. Второй. Третий. По числу крестражей. Что будет дальше — не так уж важно. Темный Лорд обошел стол и приблизился к распахнутому настежь, несмотря на декабрьскую непогоду, окну и остановился спиной к Драко, рассматривая унылый вид, открывавшийся с холма. Разбирательства подошли к концу, но он не стал отпускать его, и молчание звучало как неозвученное приглашение подойти и встать рядом. Последовав ему, парень воспользовался случаем и незаметно окинул комнату внимательным взглядом. Это был рабочий кабинет, что подчеркивало приватный характер беседы. До этого дня Малфой бывал здесь от силы пару раз. По бокам тянулись полупустые книжные стеллажи, по большей части заваленные свитками пергаментов, припорошенными пылью, поскольку их давно не трогали, и старыми томами. Через два узких окна виднелось свинцовое небо, перед ними стоял полированный стол, где сиротливо лежали бумаги, которые Волдеморту приносили на подпись министерские клерки, занимавшиеся законотворчеством, прежде чем пустить их в оборот. В данный момент вся страна жила по его приказам. Драко бегло осмотрел каждый закуток и успел огорчиться, но, как оказалось, поспешил с выводами. Зеленовато-коричневая змея, главная цель его визита, свернулась кольцами на широком подоконнике, скрытая от глаз гардинами, и он увидел ее, только остановившись непосредственно около Темного Лорда. — Как продвигаются поиски грязнокровки? — услышал Малфой вопрос, как сквозь пелену, потому что был занят тем, что косил глаза, пытаясь оценить масштабы Нагайны. Огромная, зараза, но самая обычная змея. По крайней мере с виду. — Пока безуспешно, — заученно ответил он, задним числом осознавая, что такой ответ мог взбесить Волдеморта, который всегда оценивал результаты, а не количество попыток. — Нам необходимо найти ее. — Внезапно его голос приобрел обычные человеческие нотки, заставившие Драко насторожиться — не так Темный Лорд говорил с подчиненными. Что это за новая тактика? — Она — ключевая фигура для Сопротивления. Сейчас, когда мальчишка Поттер кормит собой червей, нужно устранить всех влиятельных приближенных, которые смогли бы взять на себя роль нового центра. Нельзя допустить, чтобы вокруг кого-то из них начали собираться последователи. — Это вопрос нескольких дней. Максимум — недели. Скоро не останется ни одного акра Великобритании, который бы мы не исследовали, а больше ей прятаться негде. Малфоя подпускали близко — так близко, насколько возможно. Или делали вид. Видимо, Волдеморт рассчитывал, что заносчивый мальчишка, который когда-то из кожи вон лез, чтобы заполучить метку, будет польщен безграничным доверием к себе, и последовавшее внезапное откровение, словно невзначай сорвавшееся с его языка, подтвердило эти догадки: — Нам следует действовать сообща. Сейчас как никогда. Если что-то произойдет, ты станешь преемником, который продолжит дело моей жизни. Не представляю более подходящей кандидатуры на эту роль, — сказал мужчина. Не хватало только отеческим жестом положить руку на плечо Драко, но, слава Салазару, он ограничился только выразительным взглядом. — Магическая Великобритания — та же отара овец, а любому стаду, особенно столь разношерстному, необходим свой пастырь. Для них же лучше, если им станет человек с твердыми убеждениями и железной волей, а не мягкотелый мямля вроде этого бедолаги Фаджа. Вселенная вовсю стремится к хаосу, но без стремления к порядку ее бы попросту не существовало. Наша святая обязанность — обеспечить его. Малфой принял польщенный вид и покорно кивнул. — Но что с вами может произойти? — притворно изумился он, надеясь, что правдоподобно прикидывается несведущим дураком. Чем меньше заинтересованности в крестражах с его стороны — тем лучше. — Вы бессмертны. Поттер так и не смог добраться до чаши. А теперь, когда она в мэноре, им не приблизиться к ней даже на милю. Я об этом позабочусь. Тонкие губы Темного Лорда искривились в саркастичной полуулыбке. Воздух сотряс его мрачный смешок. И именно в этот момент Нагайна зашуршала по поверхности подоконника. Драко повернулся на звук и натолкнулся на ее взгляд — несмотря на вертикальные зрачки, он был осмысленным. Змея испытующе уставилась на него, приподняв голову, — так, что Малфою на мгновение стало не по себе. Для пресмыкающегося она смотрела слишком уж проницательно, словно знала все его мысли до единой. — Все люди смертны, — сказал Волдеморт тоном крайне равнодушным для человека, который разделил свою душу на шесть частей, лишь бы не отойти в мир иной. — Исключений не существует. Внезапно Драко пришло осознание: он правит, потому что может то, чего не могут остальные. Когда-то давно, еще мальчишкой, он позволил себе беспрецедентную жестокость, убив человека, чтобы создать свой первый крестраж. Наверняка этот поступок не был простым для обычного юноши возрастом даже младше, чем был Малфой, когда совершил свое первое убийство. Но Драко боролся за жизнь, чувствуя дыхание смерти прямо на своем лице, и едва ли его действия в тот момент можно назвать осознанными, а Реддл вынашивал свой замысел, по крупицам выискивал в запрещенных книгах информацию о крестражах и хладнокровно натравил василиска на беспомощного ребенка. Никто не ставил его в безвыходное положение. Он сам создал для себя обстоятельства. Что им двигало? Обычный страх смерти? Боязнь раствориться в вечности, не оставив после себя никакого следа? Желание что-то доказать? Не так уж важно. Важно другое. Все, что Волдеморт имел и имеет против Малфоя, — миг, когда тот побоялся взять на себя ответственность и убить оленя самостоятельно. Если бы он проявил решимость сделать первый шаг по дороге, которую сам избрал, все могло сложиться по-другому. Сожалеть о прошлом Драко не любил. Предпочитал вообще не разбираться в своих ощущениях. Просто брел в вечном мраке, ощупью находя путь. Он дышал этой тьмой, жил в ней и собирался умереть. Над ним постоянно довлело нечто, от чего волосы на загривке вставали дыбом и спина покрывалась холодным потом. Нечто настолько темное, что, даже мимолетно соприкасаясь с этим, Малфой и сам становился воплощенной ненавистью. Порой, особенно в самом начале, на него что-то находило, и он еще пытался осветить дорогу, по которой шел, однако этот свет не только не рассеивал, но и только сильнее сгущал тьму вокруг, являя не по годам усталому взгляду абсолютное отсутствие будущего. Любые безрадостные перспективы ранили бы меньше, чем полное их отсутствие. Но постепенно Малфой смирился. Именно смирился, не свыкся. Глубоко внутри него засела ярость, безумная от бессилия, и он позволял ей выплескиваться во внешний мир, потому что, если бы стал копаться глубже, наткнулся бы на сомнительный клад, состоящий из мук совести, скорби по самому себе и запоздалых сожалений. Окуни Драко руки в эти «сокровища» — и тут же пойдет трещиной фундамент, который от него остался. Этого допустить никак нельзя. Почему? Просто нельзя, и все. Он же не умел сдаваться. Малфой реалистично смотрел на вещи и понимал, что нельзя повернуть время вспять и переиграть свою жизнь. Однако даже когда несешься прямо на трибуны во время матча по квиддичу, можно в последний момент свернуть и переломать все кости, разбившись о землю, а не рухнуть на зрителей, перед которыми машет крылышками желанный снитч. Выбор — концепция, обитающая в настоящем времени. Какая разница, почему он оказался на этом пути? Сойти с него он хотел самостоятельно. Вот что важно.

***

Гермиона и ее спутник вышли из густого леса и сразу же увидели Грюма, который стоял прислонившись плечом к полуразрушенной стене, когда-то являвшейся частью причала, и уставившись на них в упор. Груда камней больше походила на построенную во время игры детенышем-великаном ограду, доходившую до его плеча. Луна серебрила темную поверхность моря, переливающаяся дорожка уходила в бесконечность — туда, куда им предстояло переброситься, чтобы встретиться с Малфоем. Забавно, что всего пару часов назад она была полна страхов и сомнений, а теперь, под покровом ночи, двигалась столь уверенно, несмотря на то что тропа была едва различима в холодном свете Люмоса. Последние дни девушка работала, не поднимая головы, но этим вечером тревога все-таки нагнала ее и захватила в свои удушающие объятия. На закате реальность всегда приобретает болезненно четкие очертания, появляется предчувствие надвигающейся потери, усиливается ощущение непостоянства жизни. Вот и Грейнджер едва не поглотила зыбкость бытия, забиравшая ощущение почвы под ногами. Но ночью все переходит в состояние монолитного покоя. Даже она сама. Гермиона постепенно пришла в себя, сидя в ярко освещенной кухне и смотря через окно в темень, которая становилась еще непрогляднее от того, что она находилась близко к источнику света. Только свет был не от ламп или огня газовой плиты. Он был внутри нее, внутри Гарри и Рона, между которыми она оказалась совершенно случайно во время чаепития тем вечером и которые до сих пор разговаривали между собой строго по делу, в других обитателях убежища. Тьма спрятала все несовершенства мира, столь заметные под неумолимым солнечным светом. Они с Люпином выбирались из дома, словно скрытни, когда большинство людей разбрелись на ночной сон. В гостиной всегда кто-нибудь оставался — некоторых мучила бессонница, у других внутренние часы барахлили, у третьих из-за лагеря выработалась привычка спать по очереди, — поэтому пришлось долго выжидать подходящий момент, чтобы проскользнуть к выходу, и теперь они опаздывали к назначенному времени. Ремус остался с ночевкой, якобы поддавшись на уговоры Тедди, чтобы впервые провести Гермиону через лесную чащу и показать заклинания, необходимые, чтобы миновать защиту леса. Руны были хоть и древними, но простыми, однако она вся взмокла, пытаясь совладать со своей палочкой, и теперь, когда они вышли на берег, тяжело дышала, с ужасом думая о предстоящей аппарации. — Плететесь, два глизня, словно в вашем распоряжении все время мира, — начал Грозный Глаз, как только они приблизились достаточно, чтобы слышать его бурчание. — Нам нужно спешить. — Мы едва унесли ноги, — огрызнулась девушка, раздраженная критикой. Им сильно повезло, что Рон, которого мучили кошмары, этим вечером попросил сонное зелье, чтобы хоть раз нормально выспаться. Пройти через него, не объяснив цели ночной вылазки, было бы невозможно. — Ты сама захотела скрыть от них правду, — попенял Грюм, пожав широкими покатыми плечами, скрытыми плащом, и тронулся с места. Протез глубоко вдавался в рыхлую на берегу землю, грязь отвратительно хлюпала с каждым шагом, делая их присутствие известным на много миль вокруг. — Кингсли был не против вынести все на общее собрание. — Чтобы Гарри и Рон уперлись рогом и мы потеряли время зря? — отбила Гермиона и даже подняла голову, чтобы окинуть его презрительным взглядом, хотя до этого смотрела себе под ноги. Она передвигалась на носочках, чтобы сцепление обуви с грязевым месивом под ногами было как можно меньше. — Давайте просто поспешим. Ночь не бесконечная, — прервал бесполезную перепалку Люпин и посмотрел на Гермиону: — Мы отправляемся в Гилдфорд. В городе была магическая улица, но ее забросили еще во времена Первой магической. Сейчас это нейтральная территория. Мы долго выбирали подходящее место. От его слов Грейнджер испытывала странную смесь эмоций, в которой причудливо не сочетались такие элементы, как горечь и восторг. С ней запросто делились планами, прямо как в старые добрые времена, но теперь это было чем-то исключительным, и это ее расстраивало. Ремус протянул ей раскрытую ладонь, чтобы перенестись, и девушка, всего мгновение помедлив, вложила свою руку в его. Вся эта суета вокруг побега позволяла не думать о том, что ее ждало в итоге. Однако именно в этот момент тревога снова накатила на Гермиону, но, как волны, натолкнувшиеся на волнорез, она разбилась о давление при аппарации — подобная встряска неизбежно привела девушку в чувства. Как только сердце снова забилось в обычном ритме, Грейнджер выпрямилась и осмотрелась. Они оказались в темном переулке, из которого просматривалась площадь, типичная для маленьких городков близ Лондона: церковь в центре, фонтан с каменными скамейками, клумбы с цветами. Грюм, кряхтя, склонился над кладкой, выискивая какой-то особенный кирпич, и вскоре стена с грохотом разинула перед ними проход. В отличие от освещенной даже ночью площади, там царила почти кромешная тьма, поэтому, несмотря на враждебность, которую она органически испытывала к обоим мужчинам, она почувствовала облегчение, когда они взяли ее под своеобразный конвой: Грюм шел впереди, Люпин — ни на шаг не отставая от Гермионы — позади. Когда-то обычная улочка выглядела так, будто сошла со страниц жуткой сказки. Между камнями мостовой проросли пучки растительности, которые из-за холодной погоды напоминали травяные скелеты. Простые дома, почти что хижины, просели от времени и взирали на внезапных посетителей пустыми провалами окон с какой-то безнадежной злобой, словно не желали, чтобы кто-либо стал наблюдателем их упадка, но в то же время ничего не могли с этим поделать. Несмотря на общую запущенность, вывеска «Паучий угол» висела нетронутой и мерно покачивалась на зимнем ветру. Через грязные окна виднелись занавески: они были слишком белыми для этого места, и Гермиона мимолетно удивилась, что никакие вандалы не разбили стекла. Она думала о чем угодно, только не о Малфое, который не просто ждал их, а подготовился к их появлению. Он стоял, гордо расправив плечи, в пожирательской форме. Руки опущены вдоль тела. Палочки нет. Впрочем, он в ней и не нуждался. Бездушная, холодная, неприступная статуя. Малфой вольно или невольно приковал к себе ее взгляд, стоило переступить порог бывшей таверны, и знакомый рокот настиг слуха девушки с секундной задержкой. Стрекот, похожий на насекомых, заполнил уши и одновременно вернул ее в Уэйбридж, в лагерный лазарет, в дом Реддла, в хижину на территории мэнора. Гермиона слышала то, как грязно выругался Грюм, а следом — грохот, когда он налетел спиной на стол. Боковое зрение уловило всполохи заклинаний с обеих сторон. Обернувшись с меньшим проворством, чем хотелось бы, из-за парализованных страхом конечностей, она увидела, как две ничегои теснят Люпина и Грюма в противоположные от нее стороны, отмахиваясь от проклятий, как будто те были не опаснее бенгальского огня. На ладонях Грейнджер полыхнул свет, осветив убогость обстановки бывшей таверны. Все происходящее заняло считаные секунды, она даже не успела сориентироваться, к кому бросаться на помощь в первую очередь. Силуэты из тени, отведя мужчин на достаточное расстояние, парили в воздухе, разевая бездонные пасти на безглазых мордах и свирепо вереща, когда их пленники пытались что-либо предпринять. — Я могу убить вас, не сходя с места, а вашими палочками мои солдаты воспользуются в качестве зубочисток, когда сожрут вас. Они жаждут наброситься на вас, и мне ничего не стоит отдать приказ, — слишком отчетливо прозвучал голос Малфоя, девушка резко обернулась и почти впечаталась в него носом. Он успел подойти ближе и, глядя ей прямо в глаза сверху вниз, негромко закончил, будто обращаясь к ней персонально: — Но я не стану этого делать. Гермиона не впервые видела эти страшные глаза, но каждый был как первый. Они подчиняли ее себе, гипнотизировали, как удав гипнотизирует кролика, как несущийся поезд — забредшего на рельсы путника. С такого близкого расстояния он уже не казался манекеном. Болезненно запавшие глаза, сухие губы, погребальный огонь в бездонной черноте зрачков. И против него одна Грейнджер, которая сгорит первая, если это пламя вырвется из-под контроля. Но что ей еще оставалось, как не сунуться в пекло? Девушка швырнула в ближайшую к ней тень всполох энергии. Та дернулась в сторону, оглушительно заверещав; вокруг того места, куда попала Гермиона, заклубился черный туман, но тварь все так же перекрывала проход к Люпину. — Малфой, что ты творишь? — Свечение в ее ладонях полыхнуло синхронно с тоном голоса, который взлетел на его имени. Слава Мерлину, он был в здравом уме. Она видела это так же отчетливо, как тени, залегшие под его глазами. Но в том непреклонном настроении, когда достучаться до него невозможно. На нападение Малфой не отреагировал, а в ответ на писк, вырвавшийся из ее груди, бегло скользнул по лицу девушки, после чего поочередно осмотрел Грюма и Люпина, остановив неподвижный взгляд на первом — то ли потому, что считал главным, то ли потому, что тот заговорил: — Я не первый год живу на свете, чтобы надеяться, что кто-то с пожирательской меткой станет играть честно, — начал он бурлящим от сдерживаемого негодования голосом. — И тем не менее мне хорошо известно твое нынешнее положение. Войны выигрывают стратеги, а не тактики. Убьешь нас — потеряешь важное преимущество. Гермиона впервые в жизни видела Грюма настолько настороженным, что по меркам нормальных людей означало кромешный испуг. Малфой некоторое время молча взирал на него свысока. Девушка была уверена, что он не взвешивал в уме слова Грюма, чтобы прийти к какому-либо решению, а просто издевался над ним. Подвижность Грозного Глаза была ограничена, и он до сих пор оставался на полу, преклонив колено перед ничегоей. Даже понимая бесполезность своих действий, он направлял на нее палочку. Малфой намеренно унижал его. Это и взбесило Грейнджер, и придало храбрости: — Убери их, — прошипела она. — Иначе я нападу всерьез. Он в ответ на эту угрозу лишь издал сухой смешок, который привел девушку в раскаленную добела ярость. Она понимала, что Малфой опытнее и, даже если бы их силы были равны, управлялся со своими умениями намного более ловко, но это не значило, что она не способна подпортить ему жизнь. — Они нужны, чтобы наша встреча прошла конструктивно, — размеренным тоном пояснил ей парень. Он не шевельнулся, но обе ничегои пришли в движение и на мгновение оказались за ее плечами, как стража. Теневые твари в такой непосредственной близости от нее не добавляли душевного равновесия. Гермиона прекрасно помнила, что одна такая сделала с Монтегю. Однако, оставшись вполне удовлетворенным произведенным эффектом, Малфой позволил им раствориться в тенях комнаты. — Просто хотел расставить акценты, чтобы вы верно понимали происходящее. Сотрудничество подразумевает взаимную выгоду, не так ли? — Чего ты, черт возьми, еще хочешь? — рявкнул Грюм, наконец-то оказавшийся на ногах и бешено вращающий искусственным глазом, потому что пережитый страх вылился в агрессию. — Никто не ведет переговоры с палочкой, приставленной к горлу, — послышался настороженный голос Люпина, который был бледен, как призрак, отчего шрамы на его лице выделялись особенно ярко. — Кто вам сказал, что это переговоры? — притворно удивился Малфой, вздернув брови. — Переговоры подразумевают равные возможности в принятии решений, а я просто ставлю вас перед фактом. — Каким фактом? — осклабился Грюм, бахнув посохом по хилым деревянным половицам. — Что тебе плевать на договоренности? — Что все будет так, как решу я, — раздражающе-надменно припечатал парень; на его лице не дрогнул ни один мускул. — За пять лет войны Сопротивление продвинулось в поисках крестражей ничтожно мало. Без вашего Золотого мальчика, которого вы, бездари, так недальновидно пустили в расход, сколько еще это продлится? Год? Пять? Вам этот союз гораздо нужнее, чем мне. На мгновение на изрытом оспинами лице Грюма появилось озадаченное выражение, и он коротко взглянул на Гермиону, чтобы удостовериться, что не ослышался. Она глазами передавала сообщение «Молчи», но мужчина то ли от того, что его загнали в угол, то ли из-за задетого самолюбия ляпнул: — Наш Золотой мальчик поживее тебя выглядит, — расплылся он в злой ухмылке. — Что, тяжело тебе приходится с проклятой силой? — Хочешь сказать, он выжил после Авады? — осведомился Малфой терпеливым тоном, каким разговаривают со слабоумными, но при этом тоже бросил цепкий взгляд на Гермиону, и в глазах его отразилось что-то тяжелое. Она чувствовала, как натянулась и заполыхала кожа на скулах. — Именно это я и сказал. — Мы прошли через «Гибель воров», поэтому я уверен, что в «Гринготтсе» был никто иной, как Поттер. И я был на расстоянии в пару дюймов, когда убивал его. Авада кедавра отразилась в его очках, как гребаный фейерверк. Зрелище вышло легендарным, — нарочито смаковал подробности парень, и Грейнджер едва не передернуло. Хотелось ударить его. Влепить пощечину — такую, чтобы и ее рука заболела от силы удара. Ни жалости, ни сожаления о содеянном. Ну почему он такой? — Не знаю, чего вы добиваетесь, но по большому счету мне все равно, даже если вы там коллективно поехали крышей и посмертно поклоняетесь своему идолу. Мне нужно, чтобы вы знали свое место. Только и всего. — Закончив, Малфой извлек из кармана изрядно пожеванные пергаменты и потоком волшебства переправил их Грюму, тем самым поставив точку в теме. — А теперь приступим к обсуждению насущных вопросов. Они с Люпином обменялись взглядами. Оба рассчитывали, что одной Гермионы будет достаточно, чтобы совладать с Малфоем, но крупно просчитались. Он устроил целое представление, чтобы дать понять, что не позволит собой манипулировать. Всего на секунду Грейнджер ощутила от этого удовлетворение — у них не получилось воспользоваться ею в той мере, в которой они планировали, — но его тут же поглотило осознание, что в конечном счете это ничего не значило. — Обновленные караулы в Хогвартсе, — пояснил Малфой, пока Грюм щурился, пытаясь прочесть пергаменты. Свет на ладонях Гермионы собрался в сферы, которые взмыли к потолочным балкам, осветив помещение. Мужчина бросил на нее короткий нечитаемый взгляд, но тут же вернулся к тексту. — Впрочем, я считаю, что смысл рассматривания этих бумажек равен нулю. Проникнуть туда тайком шансов нет. Гермиона отступила, чтобы видеть сразу всех участников разговора. Она остановилась спиной ко входу, завершая своеобразный круг, что очень не понравилось Малфою, который ожидал, что она останется около него, но ей было все равно. — Чего ты хочешь? — напряженно спросил Ремус, бегло просмотрев списки, которые передал ему Грюм, и переправив их девушке. Она впилась взглядом в неизвестные фамилии, количество которых просто ошарашивало. Каждую смену в Хогвартсе находилась небольшая армия, которая бродила по коридорам и территории, не оставляя без внимания ни один клочок земли. — На каких условиях ты будешь работать с нами? — Гарантии неприкосновенности для моей матери и Блейза Забини, — не задумываясь ответил Малфой. — Для себя не будешь просить? — едко осведомился Грюм. — Можете ни в чем себе не отказывать и попытаться устранить меня, как только крестражи будут уничтожены, — протянул парень, безразлично пожав плечами. — Или скажете, не планируете операцию по моему захвату? Тогда вы еще тупее, чем я думал. — Откуда нам знать, что ты не станешь вторым Волдемортом, когда сдохнет первый? — не стал юлить Грюм, и Малфой ухмыльнулся, расценив это как положительный ответ на свой вопрос. — Докажи, что не планируешь занять нагретое местечко, как только Реддл поднимет с него свой зад, и я позабочусь о том, чтобы ты умер для магического мира. Я — человек слова. Можешь не сомневаться. Но мне нужны гарантии. Малфой рассмеялся, и в напряженной обстановке его смех прозвучал громогласно, как треск электрических разрядов. А Гермиона растерялась, машинально опустив руки с пергаментами и взглянув на парня. С подобной стороны свое возможное будущее она не рассматривала даже в самых мрачных сценариях. Малфой — новый Темный Лорд? А она тогда кто?.. — Даже как-то оскорбительно, что меня могут принимать за человека, у которого в числе жизненных планов есть нечто похожее на желание стать божком для кучки идиотов. Эту роль я оставлю Поттеру, если уж он чудом воскрес из мертвых. — Судя по иронии в голосе, он все еще не верил, что такое могло произойти. — Ты не ответил на вопрос, — надавил Люпин. — Я уничтожу крестражи. Это все, на что вы можете рассчитывать, — отрезал Малфой с каменным выражением на лице. Этот вопрос он считал решенным и возвращаться к его обсуждению не собирался. Видел это и Грюм. Задумчиво пожевав губами, тот резко спросил: — Что происходит среди высшего круга Пожирателей? — Смена власти. — Это и последнему идиоту очевидно, — проворчал мужчина, прохромав к Грейнджер. Он отобрал у опешившей девушки бумаги, свернул в трубочку и спрятал в карман поношенного плаща. Судя по всему, он полностью принял условия, в которые их поставили, и пытался выжать из них все возможное. Для него не в новинку менять планы на ходу. — У нас есть информация, что чаша Пенелопы Хаффлпафф находится в Малфой-мэноре, — издалека подошел к главной цели их встречи Ремус, который из соображений безопасности оставался на своем месте. Если придется сражаться, будет выгоднее осыпать Малфоя проклятиями сразу с двух сторон. — У вас еще остались информаторы? — усмехнулся он. — Если они все наподобие Наземникуса Флетчера, я бы на вашем месте подумал о том, чтобы начать побираться. Он служит тем, кто больше заплатит. Насколько я знаю, у Ордена с этим беда. — Как насчет того, чтобы организовать контролируемое нападение? — предложил Люпин, пропустив колкость мимо ушей. — Мы сможем выкрасть ее и уничтожить. Это никак не повлияет на твое положение. — Нет, — скептически поморщился Малфой. — Эта мелочевка только раздразнит Волдеморта. — На табурете с тремя ножками можно усидеть, — заявил Грюм, у которого давно был готов план атаки на мэнор и который только и ждал возможности дать отмашку засидевшимся орденовцам. Разговоры об уничтожении чаши были единственным, что поддерживало боевой дух в убежищах, поэтому ему было крайне важно прийти к соглашению в этом вопросе. — А вот с двумя наслаждаться жизнью уже проблематичнее. — Можно и табурет с двумя ножками приставить к стене и еще некоторое время на нем балансировать. Нам нужно выбить его одним точным продуманным ударом. — Мы не можем позволить себе ни того ни другого, — посчитала необходимым вмешаться Гермиона, которая, как целитель, знала истинное состояние дел. — Наши люди не в состоянии сражаться. — Разве у вас нет помощников в других странах? Соберите кучки оборванцев в Хорватии и переправьте их на штурм Хогвартса. Сейчас туда стянуты основные силы Пожирателей, это почти крепость. Никаких вариантов проникнуть тайно. На что вы вообще рассчитываете? — внезапно разозлился Малфой, привлекая к себе удивленные взгляды всех троих. — Будете ждать, надеясь, что система сожрет себя сама с потрохами? Но этого может и не случиться. Волдеморт не идиот, он не сидит сложа руки, в отличие от вас. — Мы даже не знаем, где именно спрятана диадема, — повысила голос девушка, которой его настроение словно передалось по воздуху, и язвительно, намеренно утрируя, добавила: — Если нападем на школу сейчас, получим только новых пленных и полный упадок духа среди тех, кому удастся избежать лагерей. Все еще думаешь, что это хорошая затея? — И сколько вы планируете собираться с силами? — Концентрированная ярость во взгляде Малфоя однажды оставит на лице Гермионы следы, как от ожогов. Но не сегодня. — По крайней мере пока наши раненые не оправятся от Стоунхейвена, — отрезала она. — Из живых скелетов в любом случае не получится хороших бойцов. Она была совершенно права, и все присутствующие это понимали. Грюм, который собирался шантажировать Малфоя Гермионой и только потому взял ее на первую встречу, потому что иначе парень не стал бы с ними разговаривать, ожидаемо обломал о него зубы, был вынужден сменить тактику: — Ну и что ты предлагаешь? — спросил он, будто сплюнул. Пока они обсуждали возможные варианты развития событий, у Грейнджер внутри извергались вулканы. Какая разница, к чему они придут? Для нее итог все равно один. Она и не задумывалась, что Малфой может занять место во главе умирающего войска Волдеморта. Во Франции власть окончательно захватили его последователи, он мог отправиться туда, и у Гермионы не будет выбора, кроме как последовать за ним. Она примирилась с тем, что ее жизнь будет тесно связана с его, но никогда не задумывалась о том, какой будет эта жизнь. Малфой бывал с ней добр. Он создавал для нее удобства, заботился о ее здоровье, позволял свободно передвигаться, но только в рамках очерченного им круга. Иногда он разговаривал с ней открыто, и тогда у Гермионы внутри что-то теплело и начинало тянуться к нему. Так живое тянется к живому. Одиночество — к одиночеству. Но разве имело значение, как он будет вести себя с ней, если с другими продолжит быть жестоким и безжалостным? Как ей с этим жить? Когда мужчины направились к выходу, оглушенная этими новыми открытиями Грейнджер собиралась направиться следом, но Малфой схватил ее за руку. — Останься. Не просьба — приказ. Она стиснула зубы и медленно выдохнула через нос. Грюм, уже застучавший протезом к выходу, резко обернулся: — Ну нет, мальчишка, совесть имей! — Он подошел к Гермионе со второй стороны и, схватив за запястье, потянул на себя. Не хотел оставлять гарантию договора с Малфоем без присмотра. Такое проявление заботы вызывало только омерзение. — Она пойдет с нами. Она, наверное, должна была возразить, причем Малфою, который хотел контролировать даже те крупицы свободы, что у нее остались, но вместо этого выдернула руку из хватки Грюма. Девушка понимала, что должна остаться. Хотела остаться, чтобы поговорить с ним. К тому же обида из-за того, что Грюм относился к ней как к вещи, пробирала до костей, и она жаждала продемонстрировать независимость. — Мне нужно поговорить с ним, — твердо сказала она. — Идите. — Ты должен дать клятву, — потребовал мужчина, обращаясь к Малфою поверх ее головы, что окончательно вывело Грейнджер из себя. Она отошла на пару шагов и встала около парня. — Ты будешь меня удерживать? — На мгновение Малфой раскрыл губы, словно собирался ответить что-то нелицеприятное, только неясно, ей или Грюму, но поджал их и просто качнул головой с крайне недовольным видом. Тогда она стрельнула гневным взглядом в мужчину: — Мне достаточно его слова. Вам тоже должно быть достаточно. Неужели он не понимал, что если бы Малфой действительно хотел просто забрать ее, то оба они, он и Люпин, уже были бы остывающими трупами? Сама Гермиона была полностью спокойна на этот счет, потому что парень прямым текстом сказал: ему выгодно, чтобы она оставалась там, где была. Вероятно, что-то Грюм все-таки понимал, потому что настаивать не стал. Осмотрел придирчиво Грейнджер на прощание и вышел, хоть и молча, но от души лягнув дверью по косяку — так, что она по инерции закачалась, скрипя несмазанными петлями. Малфой развернул сердитую девушку и впечатал в себя, не успела улица поглотить его недовольство — шаги все еще затихали вдали. Вероятно, посчитал, что сейчас, когда пошел навстречу, пусть и на своих условиях, имел полное право распоряжаться ею. Но Гермиона, в свою очередь, все равно совсем не ожидала подобного — напряглась, пытаясь совладать с противоречивыми чувствами, и только глубоко дышала через нос, поневоле вдыхая его запах. Не то чтобы внутри что-то трепетало от близости Малфоя, но аромат его кожи был уже привычным. Больше не пугал. В каком-то роде даже успокаивал, поэтому ее взбешенный пульс постепенно приходил в норму. У нее было много вопросов, но выделялся из общего числа один — самый животрепещущий. Она не знала на него ответ, но успела накрутить себя, полностью проникнувшись мыслью, что впереди ее ждет нахождение рядом с новым Темным Лордом. — Ты правда собираешься продолжать войну? — спросила она, отстранившись, но пагубная привычка Малфоя никуда не делась: он сжал ее так, что между ними и порыв ветра не просвистел бы. До этого он швырял ей в лицо правду настолько резко и грубо, что хотелось убиться о стену за неимением других способов прекратить это, и теперь Гермиона тоже надеялась на прямой ответ. Глаза у страха велики, и морально она уже была готова переживать его до боли честное «да», но парень как-то по-особенному тяжко — так, что она почувствовала движение его грудной клетки всем телом, — вздохнул и ответил другое: — Не забивай голову, Грейнджер. Давай уничтожим эти чертовы крестражи и.. просто выдохнем, — сказал Малфой, и она почему-то поверила вселенской усталости, звучавшей в его голосе. В его тоне было не просто утомление, а настоящая измученность, как у человека, которого выжали до последней капли и в котором ни осталось ничего. Кажется, механизмы в ее голове пришли в упадок, еще когда Гермиона самовольно пришла к нему. Стоило ли сейчас удивляться? Несмотря на то что кольцо рук перестало сдавливать так сильно, двигаться она и не пыталась. На лице парня застыло абсолютно лишенное тревог выражение, но в сочетании с полной неподвижностью мимики оно выглядело лишенным и жизни. Полуприкрытые веки скрывали черные диски зрачков, и без них, подследственно впивающихся в нее требовательным взглядом, Грейнджер чувствовала себя почти спокойно. Наверное, поэтому с опаской предложила: — Тебя подлечить? Малфой закатил глаза, но потом их совсем скрыли веки. Он прямо-таки зажмурился, не желая видеть реальность перед собой. — Лучше помолчи. — Парень немного надавил на ее затылок, прижав щекой к грудной клетке, за которой отчетливо громыхало сердце. Совсем не так, как колотилось ее собственное, а размеренно и спокойно. Малфой молчал. Он был в себе полностью. Потянувшись свободной рукой, стянул резинку и запутался пальцами в волосах Гермионы. И в тот момент, когда они накрыли ее спину водопадом, она ощутила себя так, будто ее скрыли от всевозможных невзгод. Девушка непроизвольно спрятала лицо на чужом плече, потому как показать выражение своего лица было бы слишком. В этом моменте было что-то сокровенное. Настолько, что Грейнджер захотелось рассказать обо всем, что ее терзало. Так бывает, когда после длительного душевного напряжения внезапно нападает беспричинная оживленность, вызванная облегчением. Малфой не просто обнимал, а будто обволакивал собой, и в этом ощущении хотелось раствориться. Почему-то казалось, он бы выслушал все до последнего слова, если бы она решилась поделиться переживаниями, даже если бы не понял. Но какой-то внутренний страх удерживал Гермиону от этого бесперспективного, потому что не имел под собой никакого реального смысла, шага. Однако молчать девушка была не в силах, поэтому решила затронуть другой острый вопрос. — Тео, — снова начала она. Малфой цокнул языком прямо над ухом. — Я же сказал, помолчи. Не хочу слышать ни о нем, ни о Пэнси, ни о ком-либо еще из твоих друзей-недоумков. В голосе угадывалось раздражение, поэтому Грейнджер ослабила напор. Понимала: действительно не хочет. Возможно, даже не может. Малфой из тех людей, кто вычеркивает предателей из жизни, забрав на прощание даже призрачную возможность на второй шанс. Однако окончание сказанного им заставило ее вспомнить о другом: — Рон хочет напасть на дом Забини. — Ну пусть попробует. — Смена темы явно пришлась ему по душе. — Я бы на это посмотрел. Всего мгновение Гермиона сомневалась, но потом рискнула: — Если я просто молча побуду с тобой, ты освободишь Джинни? Малфой снова скользнул ладонью на ее затылок и запрокинул голову, чтобы заглянуть в глаза. Несколько прядок упали на высокий лоб, и пришлось остановить себя, чтобы не потянуться и не поправить их. Скользнув глазами на его губы, с некоторым удивлением Грейнджер обнаружила, что он ухмылялся, и подумала, что улыбка способна украсить любое лицо. Наверное, он думал, что она обнаглела, но девушка считала, что имеет право на маленькую уступку. — Ладно, — кивнул он, и в следующий момент лицо Гермионы удивленно вытянулось. — Можешь не молчать. Расскажи о себе. Или просто что-нибудь отвлеченное. Хоть сказку. Мне нравится, как звучит твой голос. Он усыпляет. — Такой нудный? — Нет, успокаивающий. Вроде колыбельной. В голове девушки была сплошная муть. Мысли накатывали, как волны на берег. Одна не успевала вернуться обратно в морскую пучину, как другая уже толкала ее в спину, и вместе они падали плашмя, следом еще и еще, и создавали одну гигантскую бесформенную, которая грозила Грейнджер под собой похоронить. Понятно, что вовсе не так работает цунами. Для него море отходит на много миль, давая несчастному, ведомому любопытством, подойти рассмотреть ракушки и другую морскую живность, но это не случай Гермионы. Она всегда твердо стояла на ногах, замуровавшись в тяжелом влажном песке на берегу и со страхом и благоговением смотрела на буйство стихии, но никогда не мечтала в него окунуться. Ракушки она могла посмотреть и в книгах, а морская живность вообще пугала. Но бездна всегда хотела забрать ее себе, и ей приходилось изворачиваться, чтобы заполучить кого-то столь рассудительного. Иногда способы добраться до Грейнджер были нежными, как морская пена на гребнях волн, иногда сбивали с ног своим напором. Она была очень изобретательной, эта бездна, и всегда поражала девушку — иногда в хорошем смысле, иногда в плохом, — но равнодушной не оставляла. Гермиона вздохнула и принялась рассказывать, как перед первым курсом в Хогвартсе увидела в зоомагазине Живоглота и влюбилась в него без памяти. Впервые она делилась с Малфоем своими воспоминаниями добровольно. Он не перебивал, водил большой ладонью вдоль ее позвоночника и периодически будто машинально сжимал поочередно бока и предплечья, не задумываясь над своими действиями, потому что в этом не чувствовалось никакого романтического подтекста. Он словно просто желал удостовериться, что она все еще здесь и состоит из плоти и крови. Вряд ли действительно вслушивался в ее слова, поэтому Грейнджер ни в чем себе не отказывала, описывая подробности, ведь ей так редко доводилось просто поболтать о чем-то совершенно отвлеченном. Внутри, несмотря на декабрьский мороз, было тепло, и девушка сама не заметила, в какой момент это произошло, однако, рассказывая о том, что теперь ее кот кочевал из убежища в убежище и она толком не знала, жив ли он еще, но верила, что да, Гермиона обнимала Драко.

***

Девушке понадобилось по меньшей мере трое суток, чтобы решиться на разговор с Гарри и Роном, и она протянула бы еще дольше, если бы не случай. Сначала Гермиона просто-напросто боялась. Ладони мгновенно потели от одной только мысли об осуждающих взглядах, которыми ее наградят в ответ на признание. Потом не хотела портить всем Рождество скандалом. Укорить ее не в чем. Было стыдно, но не настолько, чтобы сесть за стол переговоров и выложить как на духу: продалась Малфою в обмен на помощь в войне. От одной мысли передергивало. Иногда Грейнджер думала, что лучше друзьям вообще не знать всей правды. Но исчезни она из их жизней бессловесно, им бы не было покоя. Можно было повесить всю вину на Малфоя, совесть которого и без того украшала не одна сотня прегрешений, однако, если бы Гермиона снова угодила в плен, они бы не оставили попыток ее найти и вызволить — Рон ни на минуту не забывал о Джинни и даже о Перси, с которым вовсе не был близок. Когда в своих размышлениях она упиралась в этот тупик, голову посещала абсолютно бредовая идея: сказать, что она влюбилась в Малфоя. Прямо как Гарри в Пэнси — без памяти и оглядки на общественное мнение, — чтобы ее не пытались спасти, а возненавидели. Расставание на плохой ноте представлялось менее болезненным. Но все это было откладыванием неминуемого. Конечно, Гарри и Рон заслуживали узнать правду, и узнать от нее лично. Грейнджер не могла стереть себя из памяти всего Ордена, как это произошло с родителями, даже если не принимать в расчет тот факт, насколько травматичным тот опыт был для нее самой, — она бы умерла от физического истощения раньше, чем дошла бы до половины подлежащих Обливиэйту из-за своей палочки. Однажды вечером Гермиона и Флер, вымотанные за день, беседовали перед сном, уже лежа в постели, и Делакур подала идею привлечь Дафну и Пэнси к работе по дому. — Они не могут продолжать отсиживаться в комнате. Изоляция пагубно влияет на людей. Не то чтобы мы сами не справляемся, но их нужно приобщать ко всему, что происходит в доме. Не выйдет ничего хорошего, если они продолжат считать себя чужими. — Но они чужие, — резонно заметила Грейнджер, подтянув одеяло под самый подбородок. — Да почему? Эти две девочки никак не участвовали в войне, почему мы должны считать их врагами? Они плавали рядом с водоворотом, и он затянул их. Это естественно. Единственное, за что их можно винить, — неосторожность и глупость. Но я думаю, и в этом нет нужды: такие вещи не проходят бесследно, они наверняка извлекли урок. Гермиона тогда долго смотрела в потолок, обдумывая слова Флер, которая действительно была настоящей хозяйкой этого дома и не оставляла без внимания ни одного его обитателя, в отличие от нее, которая в те дни была так погружена в себя, что даже не задумалась, каково приходится их невольным гостьям. Она ведь обещала себе поддержать Пэнси, но в итоге ограничилась тем, что соблюдала нейтралитет, и считала, что этого достаточно. Словно сама полгода не была запертой в комнате без замка, окруженной врагами, и не знала, каково это. Однако, выслушав Флер, согласилась, что это никуда не годится. Пэнси и Дафна не пленницы, чтобы сидеть взаперти. И не раненые, чтобы отлынивать от работы. Для начала они должны стать общественно полезными. Гринграсс с готовностью отозвалась на предложение Гермионы оказать ей помощь в приготовлении зелий, в отличие от Паркинсон, которая при появлении девушки в их спальне только перевернулась на другой бок, лишь бы не видеть ее. Они оказались на кухне вдвоем в то самое время между завтраком и обедом, когда все разбредались по комнатам и не мешались под ногами. Поначалу девушка вела себя отстраненно и молча выполняла поручения Грейнджер, но постепенно разговорилась. Дафна только и ждала, что ей протянут руку помощи. В ходе совместной работы выяснилось, что у них с Пэнси шла холодная война, инициатором которой была именно Паркинсон, весь мир считавшая врагами. Она даже с Гарри постоянно ссорилась, ничуть не смущаясь Дафны, которая накладывала на их спальню заглушающее, чтобы никого не беспокоить. Однако какие бы помои Пэнси ни выливала на него в моменты своих срывов, он всегда оставался рядом с ней. В такие мгновения Дафна выходила в сад и прогуливалась с Тео, когда тот не был занят в лазарете, или неприкаянно бродила в одиночестве по дому, стараясь избегать его обитателей. Гермиона ничуть не удивилась, когда узнала, что Гарри не раз предлагал обеим девушкам присоединиться к вечерним посиделкам, но Пэнси считала общение с орденовцами оскорблением своей персоны, а Дафна была до крайности застенчивой в обществе малознакомых людей, к тому же не лишенных некоторого предубеждения по отношению к ней. Поражало, что, несмотря на все недовольства, Паркинсон ни разу не затребовала переместить ее в другое место. Неужели настолько привязана к Гарри? Гермиона пыталась осмыслить их отношения, но никак не могла понять, на чем они держатся. Для нее любовь — это не абстрактное понятие. Например, ее родителей связывала общая профессия и стремления в жизни. Они все делали сообща — и дома, и на работе, — и напоминали одну душу, просто разделенную и помещенную в два тела. Артур и Молли Уизли совершенно разные по характеру, но в молодости были так заняты своими детьми, что вместо того, чтобы ссориться друг с другом, разнимали склоки представителей своего семейства, а когда те достаточно подросли, выяснилось, что с годами подстроились друг под друга. Ремус и Нимфадора сошлись, когда были зрелыми людьми и полностью осознавали недостатки друг друга, но были готовы с ними мириться. К тому же теперь у них есть Тедди, забота о благополучии которого крепко связала то, что могло разойтись по швам в силу привычки к одиночеству. Билл и Флер — противоположности во всем, однако идеально совпадающие друг с другом. Гермиона не знала двух других настолько неконфликтных людей. Просто удивительно, как они нашли друг друга в этом постоянно изменяющемся недружелюбном мире. Гарри с Пэнси.. Они одним своим существованием отрицали логику. — У нее отца на глазах убили, а мать в лучшем случае забрали в лагерь, — оправдывала подругу Дафна, измельчая корень асфоделя в ступке. Создавалось впечатление, что она была только рада поделиться переживаниями. — Я поначалу ужасно злилась, что она нас всех обманывала, но это быстро прошло. Теперь я ее жалею. — Я все понимаю, но это не повод быть такой грубиянкой, — заметила Гермиона. — Она так защищается, — точь-в-точь повторила девушка слова Гарри, и Грейнджер поневоле пришлось принять отвратительное поведение Пэнси как данность. Одним поздним вечером в конце декабря Поттеру удалось уговорить ее спуститься. До этого еду прямо в комнату девушкам приносили Флер или Гарри, но, когда Дафна начала все чаще выбираться к людям, это стало ее обязанностью. Вообще-то Гермиона думала, что Паркинсон просто-напросто приревновала подругу и именно поэтому решила показаться из своего логова, избрав для этого повод, наносящий наименее сокрушительный удар по ее самоуважению. Грейнджер будто случайно оказалась на кухне, когда они пришли выпить чаю. Она рассчитывала переброситься с девушкой хотя бы парой фраз и не умереть от токсического шока из-за яда, которым та плевалась во всех вокруг, но Пэнси искусно делала вид, будто других людей в комнате нет. Кривя губы и задирая нос, она все-таки соизволила сесть на обычный стул так, будто он был троном. Гордо расправив плечи и выпрямив спину, смотрела в окно, пока Гермиона и Гарри пытались поддерживать беседу. Они в сотый раз начали обсуждать, как Тедди обрадовался детской метле, которую подарил ему Поттер на Рождество, потому что это было безопасной темой. Паркинсон же смотрела перед собой и никак не реагировала. Грейнджер поражал ее неестественно натянутый позвоночник. Простые люди так не сидят, их плечи в большей или меньшей степени проседают под весом повседневных забот, а Пэнси будто палку проглотила. Так на памяти Гермионы сидел лишь один человек — Нарцисса Малфой. Но, несмотря на уверенный вид, было заметно, что девушка под весом своих тревог держалась из последних сил и на чистом упрямстве: весь ее вид напоминал последний рывок тонущего перед тем, как уйти под воду. Собранные в пучок волосы открывали лицо Паркинсон и делали ее совсем юной и беззащитной, одежда с чужого плеча на ней висела, как мешок, и делала похожей на замарашку. Волей-неволей она прониклась к ней сочувствием. В какой-то момент, как раз когда девушка откусила кусочек кокосового печенья, в кухню вошел Рон, который, как обычно, бодрствовал поздно ночью. Мучные крошки, по ощущениям, превратились в гранит, и она поспешила запить их чаем. Увидев собравшуюся компанию, Уизли окаменел лицом. Пройдя к холодильнику, он коротко заглянул в него — наверное, аппетит от такого зрелища покинул его организм — и буквально швырнул дверцу на место, отчего старенький механизм издал жалобный звук. Гермиона молилась всем богам Олимпа, чтобы он ушел. Однако Рон и Пэнси, как одинаково заряженные частицы, неизменно неслись друг на друга, чтобы оттолкнуться и разнести все вокруг. На самом деле Грейнджер искренне не понимала такого презрения с его стороны. Ладно Паркинсон — просто избалованная девчонка, но Рон? Он ведь всегда довольно быстро остывал после конфликтов. — Не хочешь посидеть с нами? Девушка на мгновение зажмурилась, сжав чашку в руках так, что та едва не лопнула. О Гарри, милый Гарри.. Уизли как-то странно фыркнул, развернулся и направился к выходу. — Тебе обязательно вести себя настолько демонстративно? — бросила Пэнси ему в спину, словно не вела себя ровно таким же образом. Она почти подскочила на стуле как ошпаренная, развернулась всем корпусом, оказавшись вполоборота к двери. Рон посмотрел на нее через плечо, и их взгляды схлестнулись, как палочки двух дуэлянтов. — Я никуда отсюда не исчезну, как бы тебе этого ни хотелось. — Твой чистокровный папаша не окочурился вторично, услышав с того света такие слова из уст любимой дочери? — язвительно поинтересовался парень, словно только и ждал возможности выплеснуть гнев от ее нахождения в одном пространстве с ним. Оба перебрасывались совершенно не связанными между собой высказываниями, просто стремясь задеть друг друга посильнее, и со стороны это выглядело совершенно нелепо. — Рон, замолчи, — устало попросил Гарри, и тот в ответ свирепо посмотрел на него: — Она сама ко мне полезла. Ты это видишь и все равно ее защищаешь? Твою объективность Авада Малфоя убила? — Отсутствие мозга не лечится, но даже карликового пушистика можно научить подпрыгивать по команде. Ты же совсем не в состоянии держать себя в руках, так? Никаких зачатков самосознания, — перевела внимание на себя Паркинсон очередной вызывающей репликой. — Какая ты, черт возьми, наблюдательная, — щелкнул Уизли пальцами. — Может, обратишь внимание и на то, что ведешь себя как капризная избалованная сучка? Понимаю, ты привыкла, что мир вертится вокруг тебя, но здесь этого не будет. В двери показалась Габи, но замерла в проходе и смотрела на происходящее с таким ужасом, что Гермионе стало ее жаль. Но, будто очнувшись, она подошла к парню и положила ладонь на его предплечье в попытке увести. Грейнджер вспомнила, как сама точно так же останавливала Рона в прошлый раз, но, если бы она это сделала сейчас, он, наверное, сбросил бы ее руку. От этого было грустно. — Мне кажется, это отличная возможность побеседовать конструктивно и обсудить все, что не устраивает, — подала голос Гермиона, искренне полагая, что это было бы идеальным выходом из ситуации. Она ногой отодвинула стул подле себя, предлагая Уизли сесть, но после этих слов Пэнси уставилась на нее таким взглядом, что захотелось схватить вылетевшие из собственного рта слова на лету и запихнуть обратно. Пожалуй, еще никто не смотрел на нее с такой неприкрытой ненавистью, которая казалась еще страшнее оттого, что причин для нее не было. Эта ненависть будто осветила всю щуплую фигуру девушки и наполнила ее смыслом. Впервые за долгое время на арену вышла старая добрая стерва Пэнси Паркинсон, и Грейнджер невольно напряглась, готовясь защищаться. — Мне кажется, ты ошибаешься, — покачал головой Поттер, скорее всего припоминая ссору в гостиной, когда Тео, Дафна и Пэнси прибыли в убежище. — Нет, почему? — с вызовом спросила его девушка, и Гарри с тревогой посмотрел на нее, но она, в свою очередь, смотрела прямо на Гермиону и обращалась только к ней: — Я хочу высказаться. Вернее, поинтересоваться, почему за одно и то же меня считают последним человеком, а ее — героиней? Спросите свою святую простоту, спасительницу всех больных и убогих, чем она занималась в мэноре. Почему все, вплоть до самого Волдеморта, думали, что Драко развлекался с ней? Может, потому, что это правда? Я делала все возможное, чтобы помочь самому важному для меня человеку. И вам всем в том числе, — Пэнси быстро обвела указательным пальцем кухню по кругу, но потом ее рука сжалась в кулак и легла на колено, по которому Паркинсон принялась выстукивать ритм своих слов: — Меня за это считают тварью, — пауза, — а у нее так сложились обстоятельства. — Голос стал высоким и ехидным на второй части фразы, но закончила она резким тоном, словно ставила точку в своей тираде: — Как же меня бесит, что все здесь продолжают строить из себя праведников, притом что у каждого в шкафу свой скелет! По крайней мере ясно, за что она мстила Грейнджер. Тоже хотела к себе человеческого отношения. Можно ли ее винить? — Гермиона, о чем она говорит? — Рон отвернулся от задыхающейся эмоциями Пэнси, мгновенно забыв о ее существовании, и посмотрел на подругу в упор. — Расскажи им, Гермиона, о чем я говорю, — передразнила Паркинсон, которую Гарри, обхватив за плечи, собирался увести, но после всего сказанного тоже не отводил взгляда от Грейнджер. В итоге все оказались на ногах, а она сидела, поэтому тоже вынуждена была подняться с места. — Или скажешь, ты уже не успела с ним связаться? Рон и Гарри переглянулись, и внутри девушки что-то болезненно сжалось оттого, что эти двое будто объединялись против нее, несмотря на свою ссору. — Зачем ей связываться с ним? — нахмурился Поттер. — Это место защищено, здесь ему ее не достать. Грюм обещал.. — Вы все здесь совсем идиоты? — перебила Пэнси. — Правда не понимаешь, что за силы их связывают? Да и не только силы. — Она взглянула на Нотта, который неслышно вошел в кухню и теперь стоял, сложив руки на груди и опершись о шкафчик, и взирал на разворачивающуюся сцену. — А ты что молчишь? Ты ведь прекрасно знаешь, что такое Драко! — Зачем мне что-то говорить? — вскинул Нотт брови с таким видом, словно заглянул из одного только чувства долга — на случай, если начнется кровопролитие, — а остальное его не касалось. — Ты и так все выложила. Причем то, что Гермиона, судя по всему, говорить не хотела. Но теперь что уже.. — Да, теперь-то придется, — резко сказал Уизли. Грейнджер опустила плечи — терпеть тяжесть его взгляда было невыносимо — и стояла как изваяние, с плотно сжатыми губами и трясущимся за грудиной сердцем. — Ты виделась с ним с тех пор, как оказалась здесь? Виделась и ничего не сказала нам? — Рон.. — умоляюще прошептала она, не в силах признаться и окончательно разбить привычный образ в его глазах. — Отвечай, Гермиона, — жестко потребовал парень. Ей ничего не оставалось, как кивнуть. Рон тоже зачем-то кивнул, словно таким образом пытаясь усвоить ответ Гермионы. На его лице отразилось непонимание, какое-то растерянное и обиженное: брови сошлись на переносице, образовав беспокойную складку. У него, судя по всему, в голове не укладывалось, как она могла пойти на подобное, и, главное.. — Зачем? Пришло время быть честной. — Он поможет уничтожить крестражи, — едва вытолкнула из себя Грейнджер, потому что под огнем неодобрения, даже осуждения, который Уизли на нее обрушивал из своих синих глаз, она была полностью открыта, и это было болезненно — стоять там, будто провинившаяся. Девушка на мгновение поджала дрожащие губы, пытаясь совладать с чувством беспомощности, но потом принялась с жаром убеждать-дефис-оправдываться: — Ты понятия не имеешь, какой силой он обладает. Даже если Малфой просто не будет вмешиваться, это вполовину увеличит наши шансы на успех. Он мог разрушить это место. Я не могла поступить иначе.. — И какова цена его помощи? — прервал Рон, и девушка будто споткнулась о собственные слова, распахнула рот и судорожно вдохнула, не в силах признаться. Она-то думала, что главной претензией являлось то, что она пошла на риск, ни с кем не посоветовавшись, но его в первую очередь волновали мотивы. Открытие неприятно поразило. На Гарри было больно смотреть. Грейнджер и не смотрела. Для нее не существовало никого, кроме Уизли, который будто выскоблил из самых темных уголков ее сознания все страхи, сконцентрировал их в себе и выплеснул на нее, как ушат ледяной воды. Гермиона ненавидела ситуацию, в которой оказалась по воле судьбы, так же слепо, как он, но Рон даже не пытался ее понять. Он ее презирал. Девушка видела это в изгибе губ, чуть приподнятой левой брови и в том, как раздувались ноздри от сдерживаемого гнева. — Я же говорил Грюму этого не делать, — убивался Гарри, не обращаясь ни к кому конкретно, и в этот раз Гермиону злило, что он пытался взять всю вину на себя, потому что это не имело смысла, — она все равно чувствовала виновной себя. — Малфой — убийца! Мы не можем отдать Гермиону ему на растерзание. Они решили откупиться ею? — Произнеся это вслух, парень будто только сейчас осознал весь смысл происходящего и шокированно выдохнул: — Я пойду и прибью его. — Поттер почти отшвырнул стул в стену, чтобы пробраться к выходу, вероятно, имея в виду Грюма, но Грейнджер кинулась к нему, останавливая: — Он не вел себя со мной жестоко, — возразила она, чувствуя необходимость хоть как-то оправдать Малфоя в их глазах, но потом поняла, что это явно не то, что они желали слышать, и твердо сказала: — И это было мое решение, Гарри. Мое. Но он не слышал. Не хотел слышать. — Но Грюм поднимал эту тему, верно? — Поттер все еще отчаянно искал человека, на которого можно было сбросить ответственность, и смотрел на нее в наивной надежде, что она подтвердит его слова. Наверняка в его голове был настоящий сумбур из слов Малфоя, сказанных ему в «Гринготтсе», обличений Пэнси и оправданий самой Гермионы. — Я ведь знаю, как он умеет промывать мозги. Ты еще не отошла от плена и сразу бросилась так усердно работать, конечно, ты.. — Никто меня не заставлял, Гарри, — отрезала Грейнджер. — Я собиралась это сделать еще до того, как Грюм и Люпин впервые подняли этот вопрос. — Ты пошла к нему сама и теперь защищаешь его? — сощурился Рон, окончательно превращаясь в какого-то незнакомого человека, и понимание того, что между ними разверзлась пропасть, подкралось незаметно и ударило так неожиданно, что Гермиона едва не пошатнулась вместе со своим вновь сошедшим с привычной орбиты миром. — Может, еще и остальные слова Паркинсон — правда? Она почувствовала: вот он — предел. Стольким жертвовала ради них, выживала лишь мыслью о том, что выберется и поможет Ордену, а ее обличали за поступки, которые она даже не совершала. Ежедневно Гермиона вела с собой борьбу, а они только и делали, что указывали на нее пальцем, как на прокаженную. Часть нее была готова разорвать Пэнси на куски, но другая была ей благодарна за то, что девушка взяла на себя работу вскрыть воспаление, давно зревшее во всех присутствующих, еще с того момента, как она впервые появилась на Гриммо, и гниль вовсю смердела, вызывая желание бежать из комнаты. Было мерзко находиться среди этих людей, которых она считала важнейшей частью своей жизни, почти центральной, а они только и делали, что интерпретировали ее поступки комфортным для своего мировоззрения образом, причем так неосторожно и даже грубо, что она чувствовала на себе следы ударов неодобрения. Внутренности обожгло безудержной яростью. Девушка медленно выдохнула, чувствуя, что злые слезы подошли слишком близко и готовы перелиться через край. Она просто хотела капельку понимания! Неужели это так много? Сердце окаменело, перестало качать кровь и будто совсем замерло, превратившись в непосильную ношу, тянущую к земле. Грейнджер прикусила губу, пытаясь не вдыхать слишком глубоко, чтобы не расплакаться, но самое обидное — никто не замечал. Они заспорили между собой, обсуждая выстраданное ею решение так, словно ее здесь не было, и из груди Гермионы вырывался крик: — Единственный человек, которому тошно от этого сильнее всех, — это я сама! И вы смеете обличать меня в том, что вообще от меня не зависело? Я просто делала то, что могла! — Гермиона обвела влажными глазами всех поочередно. При воспоминании о том, сколько ударов судьбы ей пришлось вынести, девушке стало безумно жаль себя, ее голос дрожал от обиды: — Тебя интересует, какие отношения меня связывают с Малфоем, Рон? А не интересует, что мне пришлось пережить, что я при этом чувствовала, что я чувствую сейчас, когда вместо того, чтобы получить поддержку, я получаю упреки от своих лучших друзей? Но знаете что? Я не стану вам ничего рассказывать, потому что мне больно и стыдно — Она резко развернулась и указала на Гарри. — Я явилась в Уэйбридж спасать тебя. — Следом ткнула в Рона, с большим гневом. — А ты был прямо около меня, когда эти твари забрали меня. Но я никогда не винила никого из вас, не ждала, что меня спасут. Потому что от вас это не зависело. Но и от меня тоже — от меня тоже не зависело! — Внезапно Грейнджер глухо всхлипнула, лицо ее исказилось, и только сейчас она заметила, что по нему давно стекают горячие слезы, но продолжила изливать то, что давно ее мучило: — И если, оказавшись в безвыходной ситуации, я пыталась зацепиться хотя бы за что-то, чтобы выжить, как смеете вы меня порицать? Вы не были на моем месте! Вы не можете ненавидеть меня за то, что я пыталась не сойти с ума! — Поттер открыл рот, собираясь предложить порцию несвоевременного сочувствия и утешений, но девушка отказалась: — Никто из вас не в силах защитить меня. Я больше не собираюсь щадить вас. Если Малфой пришел бы за мной, Ордену был бы конец, поэтому я пошла к нему сама, ясно вам? Это мое решение! Моя жизнь! Прокричав это, Гермиона, пытаясь подавить рыдания, стиснула зубы и задышала судорожно, стирая с лица дорожки слез. Ее плечи подрагивали от усилий, которые она прилагала, чтобы не завыть, как ребенок. — Мы не ненавидим тебя, — как-то жалко сказал Гарри, дернувшись к ней, чтобы утешить, протянул руки, но девушка замотала головой и отступила. — Мы тебе верим. Мы.. Для этого было поздно. — Нет, вы меня осуждаете, — сказала она. — Это для меня гораздо хуже. Сказав это, Грейнджер, расталкивая всех локтями, вылетела из кухни. Слава Мерлину, ее не стали останавливать.