Жемчужная Лисица

Эстель после поцелуя пошатнулась и оперлась на руки Пирсона. Благо, что он еще держал ее, и немка не осела на пол. Ноги подкашивались, сердечко колотилось словно ненормальное, и она все еще ощущала его теплые губы и щетину после поцелуя. Девушка пробормотала, опираясь на сержанта: — Никогда бы не подумала… Что это вот так… Уильям только поцеловал ее в макушку, прижимая к себе. Душа его ликовала. Наконец-то, наконец-то в веренице этой вечной тьмы, у него появился маленький лучик солнца. И теперь она только его. Эстель пробурчала, обнимая Уильяма: — Нас, наверное, ищут. — И пусть, — произнес вполголоса сержант, осторожно поглаживая по спине подругу. — Сейчас я хочу немного насладиться этими минутами. Девушка тихо хихикнула: — Знаешь, а я ведь до последнего сомневалась… На кой тебе я сдалась, я ведь младше, и я краут, неизвестно откуда, неизвестно кто. — А мне плевать, на то откуда ты, кто ты. Эстель, ты для меня нечто лучше, нежели какой-то там Краут. Ты дала мне гораздо больше, чем кто-либо до тебя. Поддержку. Я не просил о ней, но ты никогда не оставляла меня без нее. И ты открылась всем нам и мне в частности с очень светлой стороны. Никто и никогда тебя ни о чем не просил, но ты всегда была рядом, помогала, никогда не бросала в беде. Я, наверное, никогда не смогу объяснить в точности, что именно меня влечет в тебе. Но одну могу сказать точно, я редко вижу такой баланс красоты внешней и внутренней… Эстелла подняла глаза на сержанта, а тот хмыкнул, заправляя ей прядку за ухо: — Мой Лисёнок, от ушек и до кончика пушистого хвостика. Тихонько рассмеявшись, немка промурлыкала, вновь положив голову на плечо Пирсона: — Колоритная мы выходим пара — грозный стаффордширский Терьер и лиса. Хмыкнув, Уильям произнес, слегка подтрунивая: — Ты вроде документы искала? — Да я их уже нашла, — немка подняла папку с документами, чуть улыбнувшись. — Но мне тепло, и я не хочу двигаться с места. — А придется, — улыбнулся Уильям, чмокнув еще раз подругу в макушку. — Давай, давай, а то, и правда, потеряют. Девушка кивнула, собирая остатки бумаги, и тихо произнесла, когда наконец нужное было собрано, а остальное выкинуто: — Вроде бы все… Они спустились через пару минут, а немка, еще немного подумав, вернулась обратно и захватила с собой еще парочку папок с ценными бумагами. То, что было в ведре, она, вернувшись, предусмотрительно сожгла. Недаром же она выкидывала именно копии ценных документов. Когда они вывернули из-за угла, среди рядов их соратников царила легкая паника, ведь их уже успели потерять за это время. Подошедший к ним лейтенант немного обеспокоенно спросил: — Вы где пропадали? — Искали что-то в архиве. Ее идея, — Пирсон указал на подругу, что перечитывала данные с бумаг. Жемчужинка фыркнула и отвесила сержанту несильный тычок в бок. Тёрнер усмехнулся: — И? Нашлось что-то важное? — Да, вот это, и это нужно отдать Вивиан, Кроули и Камиль, — произнесла девушка, перебирая бумаги и складывая их обратно. — А может, забудем хотя бы на сейчас о делах? — вклинился Артур, мягко забирая папку у немки. — Давайте поедем на Мулен Руж, отдохнем? — Да какой отдохнем, дел еще не початый край! — возмутился Пирсон, глядя на товарищей. Камиль с улыбкой пробормотала на ухо Харрис, пока мужчины разговаривали: — Судя по Эстелле, я понимаю, КАКИХ дел у него не початый край. — Да, да, да, — тихонько рассмеялась Вивиан. — гляди, у обоих губы то припухшие. — Ладно, отвезем их на Марсовое поле, а там пущай себе идут куда хотят. — Так они же вроде собрались?.. — Ой, я тебя умоляю mon ami, у меня есть знакомый Жан Батист, у него такое заведение, — махнула рукой Руссо. — Куда лучше всякого Мулен Руж. Эстелла произнесла, от чего обе аж подпрыгнули: — Девчата, у меня слух гораздо тоньше, чем у остальных. Я все слышала. Женщины рассмеялись, а Камиль указала на свой подбородок, подразумевая подбородок подруги: — Во-первых, mon cher, у тебя помада вот тут размазана, а во-вторых, у тебя все тут красное, но это уже не помада. — А может я себя по рту неудачно ударила, еще тогда, в Гарнизоне, — фыркнула немка, чуть краснея. — Ты себе не представляешь что было, пока ты там делами занималась. Ведь меня облюбовал тот Гестаповец, который документы проверял. — Ну да, ну да, — иронично улыбнулась Харрис. — И видимо имя этого Гестаповца — Уильям? — А фамилия… — Так стоп! — девушка подняла руку. — Нет, того Гестаповца звали Фридрих. Женщины рассмеялись от умиления и забавности того, как эта немка отрицает очевидное. Однако их небольшую забаву прервал Артур. Улыбнувшись, он произнес: — Мы тут пришли к общему решению, что решать должны дамы. Ну, есть идеи? — У меня есть, — улыбнулась Камиль. — Там на стоянке с полдюжины автомобилей. От чего бы нам, mes amis, не отправиться на Марсовое Поле? Там есть чудное заведение моего товарища. Он будет рад нас встретить. — Ну что же, тогда едем! Давайте, давайте, по коням! Собрав уставших американских солдат, Руссо и Артур взяли брошенные нацистами Мерседесы со стоянки. В первой, и ведущей, ехали они вчетвером — Тёрнер, Руссо, Харрис и Эстель, позади их машины ехали Артур, Уильям, Айелло и Стайлз, за ними уже Рональд, Цуссман, Барнс и Жюль. А вообще целая вереница автомобилей выехала со стоянки. Камиль подсказывала дорогу лейтенанту, а Эстель смотрела в окошко. Мужчина глянул на нее в зеркальце заднего вида и произнес, улыбаясь: — Я, кажется, проспорил тебе, Жемчужинка. Немка хмыкнула: — Именно лейтенант. Вы проиграли наше маленькое пари. Харрис удивленно посмотрела на них, а Джозеф, посмеиваясь, произнес: — Мы побились об заклад до того как приехали в Париж. Я думал, что нацисты, в качестве резиденции, выберут что-то примечательно, например Елисейский дворец или Версаль. А вот Эстель думала, что выберут нечто менее приметное и практичное, например здание полиции или что-то подобное. Она таки угадала и выиграла. — Ох ты, и какова же награда? — удивленно посмотрела на немку Вивиан. — А награда, это сама победа, — хмыкнула Эстель, принимая сложенные вдвое купюры у Джозефа. — Благодарю, благодарю. Рассмеявшись, Харрис махнула рукой: — Ой, тоже мне, «победа». Тёрнер усмехнулся, хитро глядя на подругу: — Ничего, мисс Крюгер, я отобью. Я выиграл другой спор. Жемчужинка хмыкнула: — А потом снова проиграешь мне, Джозеф. Не зарекайтесь, лейтенант. — Я к этому морально готов, — рассмеялся Тёрнер, лучезарно улыбаясь Камиль лишь хмыкнула, слушая их. Вроде бы тоже мужчина, тоже довольно симпатичный, но вот тут действительно дружба. Крепкая, хорошая, что водой не разольешь. По дороге, лейтенант все же уточнил, куда ехать, сворачивая с набережной налево. Руссо ответила, что они едут в одно заведение у Марсового Поля, Бар, прям недалеко от Эйфелевой Башни. Пока вереница машин ехала, водители и пассажиры повсеместно наблюдали за радостью горожан. В эту ночь никто не спал, люди танцевали на улицах, дети резвились вместе со взрослыми, молодежь весело кричала и плясала, выпивая вина. Пирсон, что ехал в машине с Артуром, Айелло и Стайлзом, даже немного радовался, что их поцелуй с Эстель никто не видел, а то век не отбрехаться. Ребята довольно весело переговаривались, а Пирсон помалкивал. Ему в этот день не хотелось портить ребятам настроение, тем паче, что он сам пребывал в просто отличном расположении духа. Пусть подурачатся сегодня. Они заслужили. В этот вечер ни ему, ни Кроули, ни кому бы то ни было, совершенно не хотелось обсуждать войну, они разговаривали о чем угодно. Уильям и сам был не настроен думать о войне. Сегодня он вновь обрел лучик света в своей душе. Даже начало казаться, что не было Кассерина, душа вновь легкая, и словно больше нет груза старой боли. И все это благодаря тому, что он сглупил месяц назад и спас маленькое чудо. Что отплатило ему куда большим, чем он мог и мечтать. Мужчина поймал себя на мысли — ему уже 34, а рядом с этой девчонкой он ощущает себя как неопытный юнец, смущается, и робеет. Это совершенно ему не свойственно. Взрослый мужик, а как школьник. Пирсон смотрел на город в окне, когда его решил подколоть Артур: — Ну так что, сержант, икра и шампанское? Тут даже Дрю и Фрэнк навострили ушки. А Уильям хмыкнул, разглядывая очертания домов в свете фонарных столбов: — Ну, это конечно я переборщил. Шампанское — возможно, а вот икра — это вряд ли. Кроули повернулся к нему: — Слушай, ты рассказывал, что Эстелла всю жизнь училась, даже с датами, но я тут посчитал, и вышла несостыковочка. Это что же получается, она выпустилась со школы на год раньше положенного? Пирсон хмыкнул: — Она в школу пошла в шесть лет, отучилась на два года меньше, успешно сдала все нужные экзамены и окончила школу в 17 лет, в 38м. Потом ее родители ее отправили в авиационное училище, где за три года она наверстала и университетскую программу. Этим они, по сути, спасли ее и не дали попасть под каток пропаганды в разных сектах Рейха. — А почему? — удивленно спросил Стайлз и тут же прикусил язык. Но на его удивление, сержант вполне спокойно ответил: — Видишь ли, рядовой, ее деды и мать, видать, образованные и интеллигентные люди. Они сразу же ей сказали, мол, нет, ноги твоей среди этого сброда не будет. Ее дедушки купили ей билеты, где надо подкупили, и нужные ей бумажки имелись. Так что девка не попала ни в одну нацистскую школу по промывке мозгов. А мать ее не хотела дочь выдавать замуж абы за кого. Вот и решили использовать ее главное увлечение и ей на благо, и для собственного спокойствия. — Да, кстати, — отозвался Фрэнк, прикуривая сигарету, — Она мне рассказывала, что ее мама и деды имели неплохие связи. И она, правда, говорила, что параллельно всей практике, она в Училище за три года смогла освоить и сдать на диплом всю университетскую программу. — Ничего себе, — удивленно потер нос Артур. — Это получается она одна из немногих дам Германии, у которой есть высшее образование. — Чего?! — удивленно приподнялись капрал и рядовой на заднем сидении. — Ну, у них женщины редко идут после школы получать высшее образование, — отозвался майор, сворачивая за автомобилями в колонне. — Чаще выскакивают замуж и все, дальше быт и дети. Честно сказать, у них и в школе то не особенно много внимания уделяют изучению наук, больше физической программе развития. — Так что не удивляйтесь, мальчики, что Крауты тупы как пробки, — хмыкнул Пирсон, откидываясь поудобнее. Примерно такой же разговор был и в машине с Эстель. Харрис хмыкнула, глядя на подругу: — Значит, ты 11 лет училась в школе, а потом еще три года в училище? А какой у тебя диплом? — Золотой, — фыркнула немка, устало потирая шею. — А если серьезно, у меня специальное техническое образование — наладчик систем управления одномоторных истребителей. Вот поэтому, худо-бедно, я и знала английский — вся специальность предполагала изучение технического английского. — Ох ты ж ё, — аж икнул Тёрнер. — Куда мне, с моим офицерским образованием… — Да брось Джозеф, у тебя тоже нормальное образование, — фыркнула девушка, поправив волосы. — Кстати об образовании, мы тут задались намедни одним вопросом, — произнесла Руссо, чуть улыбаясь. — А вот когда ты в школу пошла, тебе сколько было? — Шесть мне было, я раньше пошла в школу из-за хорошей подготовительной работы со мной. А к чему это? — Да мы тут все гадаем да думаем, а сколько ж тебе лет? Тёрнер невольно притих — он сам тоже ни разу не спрашивал. Но Жемчужинка миролюбиво усмехнулась и ответила: — Мне 23 года. Джозеф хмыкнул, чуть вздернув брови: — О, так ты моложе Уильяма аж на 11 лет! Эстель хитро улыбнулась: — И что? Старый конь борозды не испортит!

***

Вскоре, они прибыли в место назначения — площадь у Эйфелевой башни. Остановив машины, ребята позволили американцам высыпать на Марсовое Поле. Естественно они были тут далеко не одним взводом, тут уже было почти с тысячу американских солдат. Тех, у кого были фотоаппараты, просили сфотографировать их на фоне достопримечательностей этого места — самого сквера и, разумеется, Эйфелевой Башни. Исключением не стал и первый взвод. Многие просили Стайлза снять их на фоне башни, и даже Фрэнк. Цуссман и Роберт снялись в обнимку, а у Эстель появилась своя идея — она собрала весь первый взвод, выставила парней для фото, и, подловив момент с задержкой, все смогли сфотографироваться, освещенные залпом салюта. Исключением не стали и британцы — даже Вивиан с Кроули решили сделать фото на память. И в итоге, Дрю нащелкал восемь прекрасных фото — весь их взвод, потом взвод с Руссо и британцами, оба командира, пятерка бравых — Артур, Руссо, Харрис, Тёрнер и Пирсон, потом еще парочку, но самым ценным он посчитал кадр всей шестерки — Джозеф, Уильям, Кроули, Вивиан, Руссо и Эстель. Трое мужчин и трое женщин. А Жемчужинка, пока Дрю побежал делать еще фото, устало отошла к веренице Мерседесов и села на капот. К ней подошел и сержант. Девушка чуть покраснела, шепнув ему: — Сегодня был мой первый поцелуй. Уильям, стоявший рядом с ней и отпивавший виски из фляги, поперхнулся: — Первый?.. Жемчужинка усмехнулась, слегка толкая Пирсона в бок: — Да первый, самый, самый. Так что, ты украл мой поцелуй, сержант Уильям Пирсон. Мужчина обтер щеку, на которой оставались брызги спиртного и внимательно взглянул на личико спутницы: — Так ты же лукавишь. Ты и сама своего рода воровка. Ведь еще тогда на поле… — Я лиса, мне можно, — хитро улыбнулась немка, глядя на сержанта. Пирсон фыркнул, подходя и чуть нависая над ней: — Твой первый поцелуй со мной был тогда на поле. Так что не надо… — Я имела в виду взаимный, — чуть улыбнулась девушка, поправляя куртку на плечах Пирсона. — Серьезный, если угодно. Пирсон хмыкнул, глядя на подругу, и то, как она осторожно разглаживает ткань: — Если судить так, то я согласен стать и вором для тебя, Лисёнок. — А вор должен платить, мистер Уильям, неужели вы хотите быть пиратом? — улыбнулась Эстель, глядя на товарища, чье лицо то и дело освещали вспышки фейерверков. — И какова цена, плата, за мое воровство? Чего желаешь? Девушка рассмеялась, и произнес, едва сдерживаясь от хихиканья: — Ой, все чего я сейчас желаю — это переодеться. Но, если уж вы настаиваете… Пирсон даже глазом моргнуть не успел, как у него из рук, чуть не со свистом вылетела фляжка, оказавшись в руках Эстель. Тот хмыкнул, улыбнувшись, обнимая ее за плечи: — Ах ты, хитрая лиса. Вот кто ты после этого, м? Девушка немного отпила и промурчала: — Кошка, приду, помурлычу, приласкаюсь, и мне все–все сойдет с рук! А, ну и еще я лиса, хитрая и коварная. Уильям лишь посмеялся, правда флягу девушка отдавать была не намерена. Она спокойно спрыгнула с капота, на котором сидела, и потрясла фляжкой в руке: — М-м-м, что у меня тут? А если уж речь о желаниях, то… — Уже боюсь, — хмыкнул он, подходя ближе и протянув руку за флягой. Однако Эстель отошла в сторону, закручивая крышку, заводя руку с ней за спину и хитро улыбаясь, ну точно лиса. Сержант усмехнулся, откладывая Томпсон на капот и приближаясь: — Воришка ты, лисичка. Верни фляжку. Девушка отступала, пятясь и не прекращая улыбаться: — А если не верну? — А если не вернешь, отберу сам. — Ой, догони сначала, — усмехнулась немка, преспокойно отходя еще немного и игриво переминаясь с ноги на ногу. — Я ж не шучу, — чуть рыкнул Уильям, хрустнув суставами пальцами. — И догоню и отберу. А то взяла моду, у меня вещи воровать. — Ой-ой, старый пес грозится догнать молодую лису! — рассмеялась немка, хитро глядя на мужчину. — Напугал так напугал. Пирсон даже рыкнул от азарта: — Я может и старый пес, но бегать умею. И бегать быстро. Эстель хихикнула: — Ну, говорить, что догонишь и догнать, это разные вещи. Уильям выпрямился и размял с хрустом шею, а после, неожиданно сорвался с места. Пискнувшая Эстель, смеясь, побежала прочь по полю, петляя по траве. За ними наблюдал весь взвод, а Тёрнер даже пошутил, посмеиваясь: — Так, теперь минус фляжка. Похоже, Пирсону теперь и ее не видать. Солдаты рассмеялись, наблюдая за погоней. Ребята из первого взвода были поражены — их обычно угрюмый сержант, что не одобряет никакого веселья, вдруг сам резвится, аки молодой жеребенок. Немка петляла от него, из-за чего, Уильям постоянно едва успевал поменять вектор погони, его заносило и он отставал. И пока что, Эстель одерживала уверенную победу над Пирсоном, хорошо отрываясь и петляя как самая настоящая лиса. Но дыхалка у нее была значительно слабее, за счет курения и более маленького объема легких. Поэтому она довольно быстро выдохлась и начала сдавать в темпе. Ну и как закономерный итог, она, неудачно запнувшись, сильно сбавила в ходе и сержант, нагнав жертву, повалил ее в траву, под одобрительные возгласы. Эстель сдавленно, резко выдохнула, широко распахнув глаза — удар пришелся и в спину и в грудь одновременно. Она тяжело дышала, глядя на Уильяма, стараясь хоть что-то из себя выдавить, но пока только открывала рот, словно выброшенная на берег рыбешка. Сержант хмыкнул, наклонившись к девчонке, которая держала его флягу над головой, на вытянутой руке. Его позабавил вид немного испуганной и выдохшейся немки. Мужчина прорычал, улыбаясь: — Н-ну, и кто тут старый пес? Эстель в ответ только прохрипела: — Дяденька… Вы очень много кушаете… Мне дышать нечем… Хмыкнув, он встал, поднимая и держа ее в руках словно ребенка — за подмышки: — Ну и что мне с вами делать, мисс лиса? Жемчужинка только слабо улыбнулась, кряхтя: — Любить, кормить и никому не отдавать. А вообще, я еще не сдалась, у меня все еще ваша фляжка в руках. Уильям фыркнул, и, отобрав фляжку, взвалил немку на плечо, и пошел к взводу: — Слышали мы уже эту песню. Кроули уже задыхался от смеха, глядя на то, как Эстель барахтается и ворчит, а Джозеф присвистнул, также смеясь: — Молодец сержант, поймал опасного диверсанта! Пирсон фыркнул, впрочем, беззлобно: — Так точно, лейтенант, поймал диверсанта–воришку. Пирсон немного улыбнулся, пока нес подругу. Та даже барахтаться перестала, а обреченно так повисла на нем. Он осторожно опустил ее на капот, хмыкнув: — Ну что Краут, так каково же твое желание, кроме воровства моих вещей? Эстель чуть улыбнулась ему, так же тихо произнося: — Танец. Вы же обещали мне, сержант. — А кто-то мне говорил, что танцевать не умеет, — промурлыкал с легкой подколкой Уильям, стоя рядом и небрежно опираясь на капот спиной. — Что ей надеть нечего, ага. — Ну, я же сейчас одета, и вроде как даже в юбку, — фыркнула, чуть краснея Эстелла, глядя на свои колени, обтянутые серым хлопком. — Вполне себе сойдет. Пирсон хмыкнул, оглядев ее с ног до головы. Не смотря на то, что девушка была сейчас в немецкой форме, не восхищаться ею было невозможно — Руссо подобрала ей одежду так, что на ней все эти вещи были как будто влитые. Юбка отлично подчеркивала изящные бедра и ноги, пиджак правда был маловат немного, из-за чего на талии смотрелся отлично, а вот верхняя пуговица была расстегнута, в угоду свободы груди. Белая рубашка и галстук, смотрелись просто великолепно. Пилотку, которая была на ее голове изначально, Эстель выкинула еще у гарнизона прямо вместе со шпилькой. Она сейчас поправляла волосы, смахивая с них сажу: — Надеюсь, вы не против, что я замарашка, сержант. — Как будто я розами пахну, — фыркнул Уильям, почесав нос и довольно нагло усмехнувшись. — Я тоже далек от образа Дон Жуана. Немка фыркнула, достав платок и вытирая пряди, насколько позволяла прическа: — А я и не ищу Дон Жуана или Ромео. Эти образы насколько оскомину набили, что я прям чувствую, как на зубах сахар от одного упоминания скрипит. Сержант прыснул, прижав ко рту кулак: — Ничего себе, какая мне попалась нестандартная лиса. Хочешь сахарку дам? А то я помню, как ты трескала его в первый день. Эстель прервалась в убирании сажи с волос и со вздохом закатила глаза. А потом дернула к себе Пирсона за цепочку от жетонов: — Не нарывайтесь, Уильям Пирсон. Я могу быть белой и пушистой, но у моего терпения тоже есть предел. И если я говорю, что покусаю, это угроза, а не флирт. Пирсон, пока остальные продолжали фотографироваться, хмыкнул, нагло ухмыляясь: — Ой, страшно аж жуть. Ты мне уже сколько, раз пять грозилась покусать? Немка фыркнула, и, притянув к себе мужчину ближе, все за ту же цепочку прошептала, глядя ему в глаза: — Видимо пора исполнить обещанное. Она наклонилась, и, опершись на плечи Уильяма руками, приблизила свое лицо к нему. Пирсон невольно даже сглотнул, когда почувствовал ее дыхание у шеи. Но немка выбрала себе другую мишень — ее зубки слегка сжали мочку уха сержанта. От такой легкой, буквально невинной шалости, Пирсон почувствовал, как по спине побежали мурашки. Вот же вертихвостка! Даже от такого безобидного действия адреналин в крови вскипает, словно вода при температуре в сто. Ох, и нарвется она, когда нибудь! Немка слегка покусывала мочку его уха, а потом, словно котенок, легонько зализывала причиненный ущерб. Сержант сглотнул, положив руки на плечи Эстель, прерывая наглое дегустирование себя. Он прохрипел, с трудом контролируя голос: — Пожалуй соглашусь… Не стоит провоцировать тебя на укусы. Девушка произнесла ему на ухо, все еще находясь очень близко: — А я предупреждала. И это еще не самый серьезный укус. — Уже боюсь, — выдохнул шумно через нос Уильям. Эстель, веселясь, отсела немного и хмыкнула, глядя на друга. Как оказалось, такого очевидного флирта, никто даже и не заметил. Все были слишком увлечены своей, так сказать, фотосессией и прочими забавами. К ним через пять минут подошла Камиль, порозовевшая и веселая: — Ладно, пока они там развлекаются, mes amis, пойдемте со мной. Вы наверняка очень голодны? — Я — да, — честно кивнула немка, прижав ладошку к животу. — Утром кусок в горло не лез, так что я весь день ничего и не ела… Только кофе попила в гарнизоне. — Я тоже бы не прочь перекусить, — хмыкнул Уильям, запрокинув голову, прикрыв глаза и выдохнув. — Голодный как черт. — Вот и чудесно! — радостно улыбнулась француженка сразу обоим, взяв руки подруги в свои. — Будет шанс оценить всю прелесть кухни Жан Батиста! Руссо отвела ребят в заведение, а пока Уильям с подругой размещались, постепенно привела и остальных. Зал медленно заполнялся людьми, пришли музыканты, везде сновали кто-то вроде официантов, да и сам хозяин заведения шнырял по залу, расставляя на столы бутылки шампанского, вина и коньяка. Он подошел и к Пирсону с Эстель. Девушка вежливо ему улыбнулась: — Добрый вечер, мсье Жан Батист. — Добрый, мадемуазель, воистину добрый! Сегодня я угощаю вас, освободителей Парижа! — Забавно это слышать, учитывая, во что я одета, — рассмеялась немка, прикрыв пальцами губы. — Ну что вы, все прекрасно! — широко улыбнулся ей пожилой француз. — А пока суть да дело, хочу предложить вам с вашим другом прекрасное «Моэт и Шандон» 1876го. Эстель даже немного смутилась — это очень дорогое шампанское: — Простите, это весьма широкий жест, но ведь это очень дорогое… — Мадемуазель, то, что вы и ваши люди сделали сегодня, гораздо дороже пары бутылок какого-то шампанского, — всплеснул руками пожилой мужчина, забирая из рук подошедшего товарища бутылку. — Вот прошу вас! А теперь прошу прощения, я побегу дальше! И был таков, оставив Эстеллу смотреть ему в след с бутылкой в руках. Пирсон даже помахал рукой у нее перед лицом: — Рядовой, прием, вернитесь на землю. Девушка вздрогнула и прошептала, наклонившись к товарищу, показывая бутылку: — Нет, ты представляешь, «Моэт и Шандон», 1876-го года, это ж сколько бабла… Повертев бутылку в руках, сержант усмехнулся, осторожно срывая фольгу у горла: — Знаешь, есть хорошее выражение — «дареному коню в зубы не смотрят». — Есть еще одно, не менее хорошее, — фыркнула немка, переиначивая немецкую поговорку про шиллинги и марку. — «Цент доллар бережет». Фыркнув, сержант осторожно приподнял подбородок подруги и произнес, глядя в глаза оцепеневшей подруги: — А может, ты хоть сейчас перестанешь быть занудой, мисс всезнайка? Эстель мило надулась, а Пирсон, пользуясь полутьмой зала, слегка чмокнул свою девушку и произнес чуть улыбнувшись: — Ты чудо как прелестна, когда дуешься. Так бы и потрепал за щечки. — Ты что, моя бабушка? — проворчала немка, краснея. — Я нечто лучшее, чем твоя бабушка, — нагло усмехнулся Уильям. Вздохнув и закатив глаза, девушка покачала головой, немного улыбнувшись: — Ты неисправим. — Да брось. Ты же любишь меня. — Неужели? — хитро улыбнулась Эстель, притянув, впрочем, в этот раз не дергая, за цепочку жетонов к себе сержанта. — Да я и не скрываю этого. Пока они мило ворковали, зал уже наполнился другими американцами, впрочем, они пришли уже с дамами. В заведении играл живой джаз, хозяин угощал солдат и силы сопротивления. Он кричал на французском: — Всем вина и коньяку за счет заведения, мсье и мадемуазели! Сегодня мы празднуем, и плевать на все, пусть хоть ад разверзнется завтра! Город вновь наш! Пока Пирсон и Эстель мирно беседовали за столиком чуть и не в самом углу зала, Джозеф и остальные ребята из их взвода оказались в компании миловидных француженок. Они ворковали с солдатами, и даже Цуссман не остался обделенным вниманием. Впрочем, сейчас сержант решительно не замечал ничего и никого вокруг. Он спокойно разговаривал с Эстель, пока та возилась с пробкой от вина. Хотя вскоре ей надоело это дело, и она, придвинув стул к ее сержанту, разместилась у него под боком, слушая джаз. Девушка тихо произнесла, слушая переливы мелодии: — В Германии джаз запрещен, разрешен только медленный… Но я не могу перестать слушать эту потрясающую музыку. Уильям приобнял ее за плечи, улыбнувшись: — Тебе бы понравилось у меня на родине, Лисёнок. Там джаз можно слушать свободно. Немка усмехнулась, посмотрев на Пирсона: — И ты бы взял меня с собой? К себе в Америку, Краута? — Разумеется, взял бы, что за вопросы? Девушка усмехнулась и, положив, голову на плечо сержанта, произнесла: — Ловлю на слове, сержант Уильям Пирсон. Так они и сидели вдвоем, наслаждаясь спокойным вечером. Снующие официанты подошли и к ним. Уильям был также поглощен музыкой, а Эстель, вспомнив слова сержанта, что-то шепнула на ухо французу, тот широко улыбнулся, кивнул и убежал за заказом. Через пару минут он пришел, и выгрузил с подноса ношу — вазочки с красной и черной икрой, и еще закуску, в виде нарезанного багета. Уильям удивленно окинул взглядом принесенное, а официант, пожелав хорошего вечера, с улыбкой удалился. Эстель потянулась и взяла бутылку шампанского, что принес им Жан Батист. Хоть Пирсон и снял с нее фольгу, но пока не открывал. Она внимательно осмотрела этикетку, все еще немного пребывая в шоке от марки и цены этого вина. Сержант с ухмылкой наблюдал за ней и, усмехнувшись, произнес, вставая: — Давай помогу. Он лихо и аккуратно вскрыл бутылку, без фонтана напитка и разлив по бокалам протянул один девушке, садясь обратно. Эстель, подняв бокал, улыбнулась сержанту: — За победу в этой войне! Уильям слегка чокнулся с ней, вызвав мелодичный звон бокалов. Он и сам думал о таком тосте. Напиток был для сержанта в диковину, хотя он уже и раньше пил шампанские вина. Девушка отпила немного и произнесла, слушая медленный и спокойный ритм джаза и наблюдая за парами на танцполе: — Знаешь, почему я еще не танцевала? Уильям повернулся к подруге, усмехаясь и закусывая игристое вино ложкой икры: — Догадываюсь. Учеба? Девушка рассмеялась, прикрыв глаза: — Хах, нет, дело еще в моем росте. Я слишком маленькая. Сержант хмыкнул улыбнувшись: — А по-моему, в самый раз… Эстель покраснела, улыбнувшись и отпивая еще глоток. А вот Пирсон шепнул ей, приподняв свой бокал: — У меня есть хороший тост, мисс хитрая лисичка. За то, чтобы мы вернулись домой. Девушка чуть сощурила глаза, улыбаясь, а Уильям добавил, немного смущаясь, но мастерски этого не показывая: — Вместе. Мелодичный звон бокалов утонул в новой композиции. Пирсон, оценив обстановку, поставил свой бокал на стол, и, повернувшись к девушке, шепнул ей, мягко приподняв ее лицо за подбородок: — Не кажется ли вам, что вечер здесь становится немного скучным? — А что, у вас, сержант, есть предложения лучше? — Есть. Например, взять с собой эти напитки и потихоньку смыться. Эстель тихо рассмеялась, и шепнула, оглядевшись: — Хорошо, это и правда мысль. Прихватив и шампанское, и вино, и бокалы, они тихонько вышли из заведения, так и не попавшись никому на глаза. Ребята были слишком разгорячены и веселы, чтобы обратить внимание на ускользнувших сержанта и немку. Уильям, который вел под руку подругу, произнес, слегка покачивая в руке бутылки: — Все же не люблю я шумные компании. — Это я уже три недели как знаю, — хмыкнула девушка, чуть улыбаясь. — Знает она, — фыркнул Пирсон, ведя ее по дороге в обход Марсового поля. — Все-то ты знаешь. — А вот куда идем, я не знаю. — Ну, хоть что-то ты не знаешь, — беззлобно улыбнулся ей сержант. — Я не могу знать все, — хмыкнула девушка, глядя на веселящихся вокруг французов. — Например, я не очень хороша в точных науках, и знаю физику и химию на уровне поверхностных обобщенных формул и явлений. — Но ведь ты летчик, — чуть вздернул брови Пирсон, пока шел с ней бок обок, и ведя ее под руку. — Аэродинамика — это не вся физика, — фыркнула Эстель. — У нас ведь не настолько обширная база знаний Уильям. Всего шесть предметов и садись за штурвал. — Ох ты, и какие же это предметы? — Ну, теория это аэродинамика, метеорология, конструкция самолета, техника безопасности на земле и в самолете, радиообмен и навигация. Пирсон заметил, что когда Эстель говорит о самолетах, у нее словно вырастают крылья. Это и правда ее стихия. И видеть, как она иногда с тоской смотрит вверх, на пролетающие самолеты, было невыносимо. — Жаль, что… Больше мне не пригодятся мои знания, — тихо вздохнула девушка, немного опустив голову. — Эй… — остановившись, сержант осторожно приподнял ее лицо за подбородок свободной рукой и произнес. — Не говори так. После войны, я сделаю все, чтобы ты вновь обрела крылья. Немка чуть улыбнулась, глядя на Пирсона: — Обещаешь? — Крещу сердце, — произнес Уильям, вспомнив скаутский обряд, когда клянутся что-то сделать. Девушка смущенно улыбнулась, немного неуверенно обняв его. Уильям и сам обнял ее и произнес, слегка прижимая к груди: — Для тебя, я готов сделать очень многое. Эстель улыбнулась, чуть зарывшись носом в складки его куртки. Она слышала, как бьется его сердце и про себя думала, что, наверное, у каждого свой ритм. Надо будет это проверить. Но именно это сердце ей было ближе и дороже всех, а его сильные, гулкие удары, роднее всего. Пирсон, как оказалось, выбрал неплохое место — прямо под Эйфелевой башней, вернее сказать, чуть правее от ее подножия. С обеих сторон был парк, и с обеих сторон были два небольших озерца. Но именно справа была довольно большая круглая площадка со скамьями. Тут было абсолютно безлюдно — парижане разбежались праздновать в кафе вокруг Марсового Поля. Однако музыка, что доносилась оттуда, была достаточно громкой и слышалась здесь ничуть не хуже, чем в том ресторане откуда они пришли. Недалеко как раз был другой ресторан, и его музыканты играли на улице, для посетителей на летней площадке. Оставив бутылки и бокалы возле одной из лавочек, он обошел спутницу, что как зачарованная слушала джаз Парижа и мягко положил ладони ей на плечи: — Ты говорила, что умеешь петь. — Умею, но… Не очень хорошо… — смущенно повела плечами Эстель, краснея. — Спой мне? Тут никого нет, никто кроме меня тебя не услышит, — Уильям довольно нагло хмыкнул, проводя носом по шее немки, вызывая у нее мурашки по коже, от чего волоски встали дыбом. — Нет-нет-нет, я так не опозорюсь перед тобой! — Прошу тебя… Вздохнув, Эстель прикусила губу. Спеть? Но ведь тогда она может отпугнуть Уильяма. Но ведь он попросил… Ладно, решила про себя девушка. Спою, чтобы больше не просил. Один раз услышит, и желание как рукой снимет. Ей вспомнилась старая песня, которую она слышала с мамой в одном заведении, похожем на кабаре, когда была еще маленькой десятилетней девочкой. Ее пела какая-то французская певица в белоснежном платье, расшитым жемчугом и с ангельскими крыльями на спине. О реке Сене. Вот эта песня будет как раз, раз уж они не далеко от этой самой реки:

She's resplendent, so confident,

La Seine, la Seine, la Seine!

I realize I'm hypnotized,

La Seine, la Seine, la Seine!

I hear the moon singing a tune,

La Seine, la Seine, la Seine!

Is she divine? Is it the wine?

La Seine, la Seine, la Seine!

I don't know, don't know, so don't ask me why,

That's how we are, the Seine and I!

I don't know, don't know, so don't ask me why,

That's how we are, the Seine and I!

I feel alive when I'm beside,

La Seine, la Seine, la Seine!

From this angle like an angel,

La Seine, la Seine, la Seine!

I don't know, don't know, so don't ask me why,

That's how we are, the Seine and I!

I don't know, don't know, so don't ask me why,

That's how we are, the Seine and I!

Upon the bridge,

My heart does beat,

Between the waves,

We will be saved.

The air we breathe,

Can you believe?

Learn to forgive upon the bridge!

That's how we are, the Seine and I,

That's how we are, the Seine and I,

That's how we are, the Seine and I,

That's how we love, the Seine and I!

Пока немка пела, Уильям слегка покачивал ее за плечи, слушая ее голос. Зря она на себя наговаривает, неплохо она поет, подумал про себя мужчина. Попадание в ноты хорошее, не фальшивит, голос не дрожит и не срывается. Правда, вот высокие ноты ей немного тяжело брать. Но в остальном очень даже не дурно. Ее серебристый голос его даже немного загипнотизировал. Он шепнул, когда немка выдохнула последние слова песни: — Ты красиво поешь, не наговаривай на себя. Девушка смущенно улыбнулась, а сержант обошел ее и протянул руку: — Слово надо держать, не так ли? Эстель покраснела, но ответила ему, протянув руку, и вновь чувствуя, как и пару дней назад, руку Пирсона у себя на талии, и то, как он осторожно взял ее вторую в свою. В этот раз он двигался чуть быстрее, чем в их первый танец, увлекая ее за собой в вальс под чудные переливы джаза. Немка даже не запиналась в этот раз, двигаясь и практически зеркально повторяя движения мужчины. Сержант мягко кружил ее, замечая, как девушка все увереннее двигается. И хотя в первый их танец она боялась наступить ему на ногу, этого так и не случилось. Она уже выучила движения, от чего теперь ему вообще не приходилось ее вести, она и сама все делала. Пожалуй, ради только таких моментов, когда Эстелла всецело доверилась ему одному, и стоило ее учить танцевать. Тем более что Жемчужинка прекрасно усваивала все движения, даже не нужно было считать. Однако их момент идиллии был прерван каким-то не особенно тактичным французом. Он вышел в свет фонарей, покачиваясь и отхлебывая еще вина из бутылки, отбрасывая опустевший сосуд. Заметив девушку, но, не разглядев орла рейха на галстуке ее формы, он нагловато произнес: — Фу-ты ну-ты, какая красавица. И совсем одна! А меня осчастливишь танцем, красотка? Немка хмыкнула — парнишка был по сравнению с Уильямом и ниже и куда менее плечист. Видимо алкоголь и правда храбрит даже таких. Однако от последующих действий этого пьянчуги, ее немного бросило в дрожь — мужик грубовато ее схватил, и все еще шатаясь от алкоголя, попытался потанцевать. Но в этот раз Жемчужинка была холоднее и пару раз, специально, довольно крепко наступила каблуком ему на ноги. Но и это не остановило забулдыгу. Пирсон только скрипнул зубами, глядя на подобное, но Эстель хитро ему улыбнулась поверх плеча пьяницы и подмигнула. Сержант оторопел — ой, если она сейчас в драку полезет, это будет что-то… Еще немного неуклюже покружив девушку в этом, с позволения сказать, танце, он потянулся вперед, а вот Жемчужинка поморщилась — запахом перегара этого парня можно было и убить. Парень хотел завершить танец поцелуем, даже глаза закрыл, но немка отстранилась. С грацией змеи она выскользнула из объятий мужика, и отошла на пару шагов. Видимо француз ожидал совершенно не такого развития событий. Он удивленно приоткрыл глаз, а потом оба, глядя на отходящую немку: — Эй, как насчет завершить наш чудный танец поцелуем? Девушка остановилась, и, повернувшись, твердо сказала: — Нет. Видимо, этот француз не часто слышал отказы, поэтому оторопел: — Нет? Ох, да брось, ну всего один? Однако Эстель была непреклонна и опять, жестко и четко произнесла: — Нет. Мужчина выглядел оторопевшим, кажется, даже протрезвел: — Но сколько бы я не танцевал с девушками, они всегда меня целовали! — Ну, извини, не в этот раз, — хмыкнула Эстель, отходя к сержанту. – Я впервые тебя вижу. Мы танцевали, ты влез. И если не хочешь получить от моего мужчины, советую побыстрее скрыться. Пирсон холодно глянул на парня, чувствуя, что вот-вот он подойдет, и раскроит этому нахалу голову. И вот тут дядька понял, на кого нарвался. Глядя на сержанта, он даже невольно начал заикаться, так и не выдавив то, что хотел сказать. Военная форма окончательно протрезвила его, и, извинившись, он, пятясь, ретировался. Немка рассмеялась, прикрыв пальцами губы, наблюдая, как сверкают пятки незадачливого танцора: — Вот чудак. — Что он говорил? — напряженно прорычал Уильям, все еще не до конца остыв. — Хотел меня поцеловать. Сказал буквально что, «как на счет того, чтобы закончить танец поцелуем», — все еще смеясь, произнесла девушка, заливаясь смехом. — Сказал, мол, что, сколько бы ни танцевал, девушки его всегда целовали. Пирсон рыкнул, сжав кулаки: — Надо было его прибить. Эстель хмыкнула, подойдя и положив руки на плечи сержанта, мгновенно остужая его пыл: — Не стоит он того, Уильям. Я бы его не поцеловала, даже в щеку, и даже если бы он был последним мужчиной на этой планете. Фыркнув, Пирсон произнес, осторожно обняв руками девушку за талию: — Я не позволю подобного более. Никому. Ты — моя. — Какой ты ревнивец, мой Уильям, — промурлыкала, улыбаясь, девушка, осторожно положив руки ему на щеки, поглаживая его по щетине. Сержант хмыкнул, и, наклонившись, произнес, глядя в глаза Эстель: — Но ведь мы не закончили наш танец, ведь так? Девушка только и успела что пискнуть, когда мужчина вовлек ее в новый танец, куда более быстрый и даже, в какой-то мере, более агрессивный. Немка едва поспевала за этим ритмом, да и музыка на фоне тоже была куда энергичней. В конце, когда она уже порядком запыхалась от подобного темпа, сержант довольно резко отклонил ее назад, как в танго, нависнув сверху. Глядя на то, как, немного напугано, смотрит на него в ответ девушка, сержант хмыкнул. Она все еще тяжело дышала, глядя широко распахнутыми глазами в глаза мужчины. Выпрямившись и не выпуская ее из рук, Пирсон мягко провел пальцами по ее щеке, ощущая бархатную теплую кожу. Эстель, глядя на него, пробормотала, все еще много прерывисто дыша: — Я, пожалуй, соглашусь с тем французом… Вместо ответа Уильям сам ее поцеловал, прижимая к себе. Жемчужинка обнимала его за шею, осторожно перебирая пряди Пирсона пальцами. Она очень аккуратно прореживала густые волосы меж длинными, тонкими пальчиками, доставая до кожи головы и слегка массируя. Ее ноготки совсем легонько царапали кожу головы сержанта, от чего он иногда, слегка прикусывая ее губы. Когда он прервался, немного отстранившись, девушка прошептала, облизнувшись: — С тобой и алкоголя не нужно… От тебя я хмелею ничуть не хуже… Девушка пробормотала, улыбаясь, еще через пару минут танцев, запинаясь уже о собственные ноги: — Пожалуй уже хватит, а то ноги уже в узел завязываются… Ой! Пирсон, лишь фыркнул, подхватывая немку на руки: — Желание дамы — закон. — Ты меня теперь совсем не будешь пускать на ноги? — улыбнулась Эстель, вспомнив их первую ночевку вместе. — Посмотрим на твое поведение, — парировал, ухмыльнувшись, Уильям, осторожно усаживая подругу на скамью и садясь рядом. Впрочем, через пару минут, он сам притянул девушку к себе, сажая на колени. Эстель смущенно улыбнулась, обнимая Пирсона. В его сильных руках она могла себе позволить слабости и смущение — давно забытые радости жизни. В авиационном училище ей было, мягко говоря, не до этого. Да и постоянно приходилось быть сильной и стойкой, терпеть придирки и подколы. Но как говорится, как гайку не закручивай, все одно — она лопнет. Девушка не осознавала, что она была вовсе не так сильна, как ей хотелось бы, а ее молчание воспринималось как согласие на продолжение издевок. Жемчужинка была благодарна Пирсону и взводу за новую жизнь, где ее приняли такой, какая она есть — застенчивой, робкой, за то, что приютили, обогрели, дали защиту и поддержку. За то, что помогли ей быстро выучить язык, не пожалев времени, за то, что доверились в конце концов. И сейчас, она могла, наконец, просто радоваться. Но напряжение тоже не ушло — эти хрупкие минуты счастья скоро будут лишь воспоминаниями за решеткой и колючей проволокой. Она ведь немец, незаконно пребывающий в рядах американской армии. У нее поддельный купленный жетон, и нет даже удостоверения личности. Скоро обман раскроют, и тогда, прощай все, что так ей полюбилось. Сердце начинало ныть, при мысли о разлуке с ее сержантом. Эстель зарылась пальцами в волосы Пирсона, перебирая пряди каштановых волос, едва тронутых первой сединой у висков. У Уильяма были густые жесткие волосы, которые он зачесывал на бок. Эстель аккуратно перебирал пряди, зарываясь пальчиками его шевелюру. Впрочем, головы она не поднимала. Так и сидела, положив голову на плечо сержанта, и глупо улыбаясь от радости и смущения одновременно, продолжая ворошить его волосы пальцами. Уильям и сам был порядком сконфужен. Мужчина давно разучился чувствовать радость или смущение. На войне он огрубел, покрылся чешуей как дракон, научил себя холоду и отстраненности, чтобы не сойти с ума. Он был яростным и опасным драконом для своего взвода, он замкнулся в стенах своей темной пещеры, рычал и пугал всех, кто осмеливался подойти слишком близко. Но… Эта девчонка ворвалась в его жизнь на горящем самолете, словно черный рыцарь, а оказалась беспомощной принцессой, которую нужно было спасать. Ему пришлось, рыча, подобрать принцессу, принести к себе. Он был с ней такой же, как и с остальными, но она его не только не испугалась, но еще и подошла ближе. Она ни дня его не боялась, а подошла, приласкала его, и осталась с ним. Сейчас он обнимал нежное создание, и в его голове прочно укрепились эти образы, правда по канону сказок, она должна была выбрать себе красавца-принца. Но Эстель разрушила этот стереотип. Девчонка предпочла дракона. Она приручила его, приголубила. Она была для сержанта лучиком света в этой непроглядной и холодной тьме — теплая, светлая… Они так и сидели бы молча, если бы сержант не сказал шутку, про дракона и принцессу, вызвав серебристый смех девушки и ответ: — Если бы все драконы были как ты… Но ты такой один, и уж лучше ты, мой дракон, чем какой-то там принц. — Почему? Принцы ведь тоже красивые, да и во всех сказках принцессы ждут принцев. — Да бред это все, я бы все равно предпочла дракона. — И все ж, почему? — Ну, представь. Допустим, я принцесса, заточенная в башне или пещере, а ты меня должен стеречь. Я провожу с тобой недели, месяцы, годы. Мы разговариваем каждый день, ведь мне скучно. Я знаю каждую твою чешуйку, каждый рог на могучей голове, каждый коготь и даже размах крыла. Я знаю как жарко твое пламя, я знаю, что тебе нравится, и ты знаешь то же самое обо мне. И тут, приходит какой-то левый парень, убивает тебя, моего друга, а меня зовет под венец. Разве это счастливая сказка? Пирсон прыснул, глядя на свою девушку: — Экая ты чудная у меня. Сказки не любишь, предпочитаешь драконов, а не рыцарей, сладости не любишь. Ладно, буду твоим драконом, коль ты хочешь, Лисёнок. Девушка тихонько рассмеялась, положив голову ему на плечо: — Кто бы мог подумать, что ты можешь быть таким обходительным. В лагере я помню, как ты смотрел на меня. Словно лев, на добычу. Казалось, что вот-вот, и ты бросишься на меня и разорвешь в клочья. — Сейчас, поверь, желание такое же, — наклонился к подруге сержант, приподняв ее лицо за подбородок и вынуждая смотреть себе в глаза. — Но я уже объяснял, почему для меня ветер поменял направление. — Вы, между прочим, у меня украли уже целых два поцелуя, сержант Уильям Пирсон, — смущенно хихикнула немка, уходя от темы. — И кто из нас воришка? Пирсон хмыкнул, не выпуская немку из рук: — А я и не вор, ведь как я могу украсть то, что мое? Эстель смутилась еще больше, и спрятала лицо у сгиба шеи сержанта, глупо улыбаясь. Пирсон был абсолютно прав — она себе не принадлежала. Жемчужинка уже давно ощущала к Уильяму нечто большее, чем привязанность как к спасителю, или дружбу. Он был привлекателен, как раз во вкусе Эстель. Мужественный, сильный, высокий и статный мужчина, с красивыми чертами лица, немного грубоватыми, но именно это и привлекало немку. Правда изначально, она не рассчитывала ни на что большее, чем дружба. Она отметала от себя все эти разговоры, о взглядах, о действиях, но как оказалось, что Харрис, что Камиль были правы изначально. И сейчас Пирсон в полной мере показал все это. В целом, девушка думала, что поцелуй на перед Нотр-Дам должен был быть обычным поцелуем в щеку. Но Уильям тогда буквально смел все это, как Шерман сметает хлипкий деревянный заборчик. От первого поцелуя у немки подкосились ноги, и если бы не руки сержанта, она бы точно осела на пол в той пыльной, затхлой комнатушке архива. Однако неприятные мысли вновь вернулись, и улыбка сама сползла с ее лица. Все это так мимолетно, так скоротечно. И ведь нет выхода из этой ситуации. Жизнь решила воздать ей по полной за все, даже самые меленькие грешки. Пирсон заметил, что его подруга совсем приуныла, и тихонько спросил, осторожно, почти невесомо проведя пальцами по ее щеке: — Эй, ты чего? Что за грустная мордочка? — Дэвис узнает кто я, — тихо произнесла девушка, буквально вцепившись в куртку Уильяма. — Узнает… Жетон поддельный, а Джозеф сам говорил, недалече как позавчера, что после Парижа будет перекличка и пересчет. И вот тогда явится то, что нет никакого рядового по имени Эстель, с жетоном под номером 047-15-7331 не существует… — Лисёнок… — Уильям, ни ты, ни Джозеф не сможете ничего сделать! Я незарегистрированная в ваших рядах самозванка. По закону, за подделку жетона и ношение униформы чужой страны не в целях разведки, полагается срок за решеткой! А если учесть, что я еще и немка… Меня так и вовсе расстреляют… Пирсон фыркнул, и, обняв Эстель, произнес: — И я, и Джозеф, и ребята из нашего взвода можем дать показания в твою защиту. И что лучше, их могут дать Вивиан и Кроули. И у них будут куда более весомые аргументы. Поверь, Дэвис выслушает всех. И если надо, мы припомним, чья идея была с поездом. Эстель тихо вздохнула, прижавшись к сержанту всем телом: — Спасибо тебе, Уильям. — За что? — Как это за что? — чуть удивленно произнесла девушка. — Ты спас меня… — Ну допустим, — хмыкнул мужчина, поглаживая девушку по спине. — Ты спас меня не просто из-под завала, — тихо продолжила Эстель, перебирая в пальцах складки его куртки. — Ты спас меня от ужасной участи. Если бы я вернулась к своим, то побои продолжились бы, и возможно, рано или поздно меня бы просто убили. Ты спас меня, когда привел, когда накормил и обогрел. И сейчас, спасаешь от… — От чего, Лисёнок? — От одиночества… Пирсон тихо усмехнулся, целуя подругу в макушку: — Эх ты, ласковая кошка, раскис я с тобой, сижу, милуюсь. — А как по мне, это даже неплохо, — улыбнулась Эстель, приподнявшись. — Ты как сыр камамбер — с твердой корочкой снаружи и мягкий внутри. — Это исключение для тебя, Лисёнок. Я только с тобой мягкий, — хмыкнул мужчина, разливая по бокалам их шампанское. — И таковым буду лишь для тебя. Для остальных я сволочь с каменным сердцем. Немка, приняв бокал из рук сержанта, произнесла, глядя на небо: — Скажи, что ты видишь во мне? Я не могу сама разглядеть, кто я. — Неправильный вопрос. А неправильные вопросы рождают неправильные ответы. Так мне всегда говорил мой наставник, мистер Грегори. Девушка усмехнулась, осушив свой бокал парой глотков: — А мой наставник меня только щипал, за неправильные ответы. Так что, я научилась лишний раз не спрашивать, чтобы не огрестись. — Я не собираюсь тебя щипать, — фыркнул Уильям, тоже осушая свой бокал. — М, я имею в виду, ум, что вопрос не правильный. Глупо спрашивать, кто ты есть, если ответы и так очевидны. — Мне нет, может я просто глупенькая? — хмыкнула Жемчужинка, прикрыв глаза. — Ты просто еще не разглядела этого, — произнес, улыбаясь ей Уильям, и отправляя в мусорный бак опустевшую бутылку. — И на это тоже нужно время. Мне, с твоей помощью, понадобилось два месяца. Тебе может понадобиться меньше, или больше. Эстель глядя на мужчину, произнесла, сжавшись у его груди: — Можешь верить, можешь, нет, но я ужасный мерзляк… — Верю, от чего нет, — усмехнулся сержант, обняв и прижав к себе покрепче немку. — Если мы спим рядом, то я обязательно проснусь с тобой под боком. Свернешься в клубочек, лапки на меня сложишь и сопишь себе. Лисёнок. Жемчужинка усмехнулась, прикрыв глаза: — Упс… Хмыкнув, Уильям произнес, чувствуя дрожь по телу девушки: — Замерзла? Поежившись, девушка пробормотала: — Угу… Да и пора уже назад. Нам ведь еще возвращаться в лагерь… — И то верно, — отпустив ее, Пирсон встал, подхватывая бокалы и не откупоренную бутыль вина. — Скажите сержант… — Да? — Мы теперь?.. — Эстель смущенно опустила взгляд, переминаясь с ноги на ногу. — Мы… — Пара? — чуть улыбнулся, подходя к ней Уильям, и накидывая ей на плечи свою куртку. — Да. Я сам попросил тебя быть моей. И теперь никуда тебя от себя не отпущу. Когда они вернулись, веселье и не думало утихать. Парни, похоже, вообще не думали о том, что им нужно возвращаться в лагерь. Их взвод развлекался, играя в бридж или покер, обнимая французских девушек и наслаждаясь хорошим вином и музыкой. Уильям про себя отметил, что ни одна из них не будет так же хороша, как Жемчужинка. Пользуясь общим ажиотажем и весельем, Пирсон с девушкой заняли свой же столик, будто бы и не уходили. Немка еще правда стучала зубами, кутаясь в куртку Уильяма и прижимаясь к его боку: — Т-т-трудно представить, чт-т-то будет зимой. Уф… Если я с-сейчас т-т-так мерзну. Пирсон тихо рассмеялся, поглаживая ее по предплечью: — А ведь действительно. Хотя меня больше интересует, как же ты справлялась, будучи летчиком зимой? Отбивая зубами натуральную барабанную дробь, Эстель произнесла, сжавшись в комочек: — У м-меня была к-куртка. Т-т-теплая т-такая, на м-м-мехе. А ещ-ще ш-ш-шарфик… Сержант искренне расхохотался — Жемчужинка выглядела до боли очаровательно. Она сидела свернувшись в комочек, кутаясь в его куртку, ее носик и щечки порозовели, а сама она прижималась к его боку. Немка проворчала, все еще не отогревшись и все еще дрожа: — С-с-с… — С-что? Сволочь? — все еще смеялся Пирсон, глядя на подругу. — С-с-смешно ему… Все еще смеясь, Уильям пересадил немку к себе на колени, обняв и позволяя ей греться: — Ну-ну, все, не дрожи, а то от твоего клацанья зубов у меня в ушах звенит. Проходящий мимо Стайлз даже поперхнулся, а Эстель сама вышла из такой щекотливой ситуации: — Ч-что с-с-с-смотришь?.. З-з-замерзла я… Г-г-греюсь… — Да я э… Я… Ну… — Тебя я так греть не буду, рядовой, — хмыкнул Пирсон, глядя на Дрю с легкой ухмылкой. Фотограф хмыкнул: — А мне и не холодно сержант. Я так натанцевался что мне даже жарко! — Чудно, вот и танцуй отсюда. Пригревшись, Эстель выдохнула вполголоса, прижимаясь к сержанту: — Спасибо, уже получше… Джозеф, видя эту картину, тихо рассмеялся, ткнув в бок сидящих рядом с ним Коллинза и Переса: — Ты глядь, не послал его благим матом. — Послал, но мягче, — хмыкнул Джонатан, отпивая коньяку. — Но уже не так агрессивно. Пирсон с Эстель и сами подошли к их столу — опытные командиры были куда спокойнее и предпочли партию в покер танцам и прочим радостям вечера: — Мы тут с вами посидим, раз уж в лагерь никто не собирается. — Руссо сказала не уходить, — произнес Тёрнер, отпивая из своего бокала. — Вроде как хозяева близлежащих домов согласились нас приютить. — Вот это роскошь, — фыркнул сержант, принимая из рук Огустина свои карты. — Хоть помыться нормально сможем. — А это и правда хорошая новость, — хмыкнул Коллинз, попыхивая своей сигарой. — Действительно нормально поспать, нормально умыться и принять ванну. Хоть как люди поживем пару дней. Эстель не лезла в разговор мужчин, тихонько попивая вина — сержант для нее открыл бутылку. Она только смотрела, как мужчины мирно играли в покер, цедили коньяк, закусывая его лимоном и горьким шоколадом, ну или иногда икрой, да спокойно разговаривают. Правда она чихнула пару раз, когда облачко от сигар командира танкистов прилетало в ее сторону. Сигары пахли отборным виноградным листом, куда приятнее, чем ее сигареты. А Джонатан, заметив легкую заинтересованность, достал из кармашка жестяную коробочку: — Держи. Я сигариллы не очень, но дамам они часто подходят. Мне и их, и сигары, жена в посылке прислала, с Кубы. Приняв немного сконфуженно коробочку, девушка осторожно отщелкнула крышку. Внутри лежало двенадцать тонких сигарилл. Ну и естественно немка как обычно внимательно обнюхала эти злосчастные сигариллы. Они были тоньше сигар, пахли куда слаще, за счет виноградного табачного листа. Джонатан хмыкнул, обращаясь к Тёрнеру, но глядя на то, как придирчиво обнюхивает их немка: — И все она вот так обнюхивает? — Ага. Можешь даже не обращать внимания, — отозвался лейтенант, выкладывая на стол карты и подтягивая еще две к себе. — Она может и тебя обнюхать. Просто собачье обоняние, она учуяла запах лекарства, когда я ей приносил, через чай, мед и мяту. — Ого, — искренне удивился танкист. — А еще у нее фишка — от каждого пахнет для нее по своему, — хмыкнул Перес, вспомнив их вечер у костра. — Да ну? И кто чем? — Я — медом, Уилл — чем-то горьким, говорит на одеколон похоже, Огустин — как дым от костра, — отозвался Джозеф, перебирая в свободной руке фишки. — Прыкольно, — хмыкнул Коллинз, отпивая и закусывая. — М, а я чем? — Ну… Мне тогда надо подойти и понюхать, — смущенно пролепетала Эстель. — Не боись, я не кусаюсь, — чуть нахально ухмыльнулся Джонатан. Уильям хмыкнул, глядя на свои карты: — На твоем месте я бы боялся, что скорее она укусит. Кусается она больно. — Серьезно? — удивленно поднял глаза на друга Тёрнер. Вместо ответа, Пирсон продемонстрировал покрасневшее ухо: — Это называется «не дразни лису». — Ничего себе… За что же ты его так, Жемчужинка? — удивленно протянул Огустин, ведь на их памяти немка впервые кому-то причинила вред. — За то, что щекотался. Я щекотки боюсь, — фыркнула девушка, отпивая вина. — Так что, правда нюхает все? — перевел тему Коллинз. — Это еще что. Жаль ты не видел Джо, она нюхает не только людей и еду. Еще бумагу, брезент, одеяла, даже иногда обнюхивает технику. И причем, если ей не нравится запах, может наотрез отказаться использовать ту или иную вещь. Мужчины рассмеялись, глядя на то, как густо покраснела девушка. Эстель проворчала, осушив свой бокал двумя глотками: — Да, я все нюхаю. И еще я могу чувствовать ностальгию от запаха или грядущую погоду по запаху. Все, можно смеяться. — Да ладно тебе, — миролюбиво улыбнулся Джозеф. — Как по мне, иногда хорошее обоняние это даже плюс. — Да, например тебе проще учуять, течет ли масло или бензин, — произнес, раскрывая карты Коллинз. — Ре-рейз 500. А у меня вот обоняние слабое, я не чувствую многих тонких запахов. Парни выложили карты, и оказалось, что этот кон выиграл Уильям. Вздохнув и закатив глаза, Эстель подошла, и легким тычком, заставила командира танкистов отклонить голову в сторону. Вдохнув запах от его шеи, она чуть поморщила нос, подытожив: — Во-первых, от тебя пахнет дубовой корой, а во-вторых, ты, похоже, простыл. — С чего это ты взяла? — удивленно вздернул брови танкист, даже чуть повернувшись. — Запах плесени. Простуда пахнет как плесень… Повернувшись к товарищам, он как то сбивчиво пробормотал: — Ну… Э… Ну, ладно, примем меры… Пирсон хмыкнул, когда девушка села рядом с ним. Переглянувшись с остальными, Джозеф тихо произнес: — Скажите правду ребят, вы вместе? — А разве порознь? — вздернул бровь сержант. — Уил, ты понял. Произнес, глядя на них Перес. Пирсон глубоко вздохнул, прикрыв глаза: — Да вам только скажи, акулы, разорвете же потом. Тёрнер чуть улыбнулся, глядя на Жемчужинку, что густо покраснела. А вот Пирсон решил пока не показывать их отношений, хотя ее это ничуть не обидело: — Нет, мы вместе лишь как друзья. Огустин вздохнул, а Джонатан, положив карты на стол, произнес: — Врешь ты лишь сам себе, дружище. Уильям лишь фыркнул. Эстель же прикурила сигариллу, осторожно втягивая довольно горький и тяжелый дым. Ну а мужчины продолжили игру, пока молодняк веселился. Правда вот, пока она неспешно выкуривала сигариллу, Перес и Коллинз отошли еще за коньяком. Уильям, пока немка не видела, наклонился к лейтенанту: — Лишь тебе по старой дружбе. Да. — Серьезно? — прошептал Джозеф, внимательно наблюдая за девушкой, которая что-то писала в своей карманной записной книжке. — Да. Но учти, разболтаешь — прибью. — И в мыслях не было. Но я рад. Серьезно. — Только сейчас ее тревожит то, что Дэвис узнает о ней. — Не переживай. Кроули и я уже обговаривали это. Он сам подойдет к полковнику и все расскажет. У него на руках больше доказательств. И мы с тобой подтвердим. — Думаешь хорошая идея? — Тут не угадаешь. Но я лично сделаю все, чтобы она осталась. Главное ты ни гу-гу перед ним о ваших отношениях. — Я что, больной, по-твоему? — Нет, но вспыльчивый. Немка вздохнула: — Мальчики, у меня слух — ничуть не хуже чем обоняние, или зрение. Я слышу все ваши шушуканья. Вот теперь настала очередь краснеть лейтенанта и сержанта. Жемчужинка же улыбнулась: — А тут оказывается пианино стоит, я только сейчас заметила. — Ты умеешь играть? — спросили командиры чуть изумленно, как раз когда пришли Огустин и Джонатан. — Немного, — смущенно улыбнулась девушка, оглаживая белые клавиши пианино. — В детстве, мама хотела, чтобы я преуспела везде и во всем. У меня была музыкальная и художественные школы, я ходила в хор при церкви, я занималась с репетиторами по французскому и математике, у меня даже был учитель каллиграфии. Но я так и не научилась скрипке. Помню, как держать, помню, как орудовать смычком, но играть нет, не научилась. А вот пианино немного освоила. Ну и да, умею читать ноты. — Неужели у тебя не было как такового детства? — тихо спросил Джозеф. — Ведь все эти занятия требуют времени. Когда же ты успевала играть с друзьями? — У меня не было времени гулять, — усмехнулась Жемчужинка, играя какую-то незамысловатую мелодию, которую на фоне общей музыки было слышно лишь их пятерке. — Утром музыкальная школа и хор, потом обед, художественная школа, потом занятия по французскому, затем каллиграфия и математика, а вечером уроки. Но я не особенно горюю — друзей у меня тоже как таковых не было. Мужчины переглянулись — вот же незадача. Получается у нее не то, что юности, даже детства и не было. Были только бесконечные уроки. Джонатан произнес, глядя на нее и разливая коньяк по бокалам: — Совсем? Ни единого? — Была подруга, — с теплотой отозвалась немка, перебирая клавиши, продолжая играть. — Герда. Мы были как в знаменитой сказке Ганса Христиана Андерсена, только я была бы Кайей. Мы были неразлучны. Вместе везде и всегда. Может поэтому я не чувствовала одиночества. Ведь она всегда была рядом со мной. Мы играли, она на скрипке, а я на пианино, вместе учили французский, вместе даже в школу пошли. Жаль только… Что нас разлучили обстоятельства. Уильям тихо произнес, глядя на то, как ее изящные пальцы осторожно нажимают то на белые, то на черные клавиши: — Да, ты ведь выпустилась раньше. — Нет, не такие, — покачала головой немка. — Она, в отличии от меня, была и Юнгмедельбунд, и в Союзе женской молодежи… Когда нам исполнилось по шестнадцать, я начала чувствовать, как мы отдаляемся друг от друга, на почве идеологии. Она стала фанатичной, носила везде и всюду портрет Фюрера, и считала меня неполноценной, из-за того, что я не пошла туда. И когда ей исполнилось семнадцать, она смогла попасть в Школу Невест. Я не знаю, что с ней стало после, ведь я ушла в училище. Хотя я до сих пор скучаю по той, прежней, смешливой Герде, я скучаю по нашим вечерам вместе с чаем и ее печеньем. Скучаю по нашим девчоночьим беседам по вечерам, когда мы ночевали вместе. А особенно я скучаю по тому, как она заплетала мне косички, называя нас «сестрички с косичками». Уильям тихо вздохнул — нацисты отняли у его Жемчужинки все. Подругу, юность, семью, даже родину. Коллинз тяжело вздохнул. Тяжело понять и принять то, что у тебя отняли друга, отняли навязанные чужими людьми мысли. Огустин мрачно буркнул: — Жестоко. Вот так вот разрушают эти гады судьбы людей. Но почему ты-то, ни разу, не попала под идеологический каток? Даже если не в этих сектах, а просто, по факту пребывания там? Эстель пожала плечами: — Я воспитывалась, если можно так сказать, в изоляции. Мама не слушала радио, я не ходила на публичные мероприятия, и в нашем доме никогда не было нацистских книг и газет. Если мои дедушки и читали газеты за завтраком, то всегда скептически. Я не знаю, как так вышло, но мои родители, моя семья, была словно бы не такой. Хотя мы и мастерски этого не показывали. Но было кое-что, что я до сих пор помню. Дедушка Отто всегда говорил — за деньги нельзя купить три вещи: истинную честь, истинную веру и истинное счастье. Честью я считаю оставаться собой. Ведь честь подразумевает честность. Я никогда не врала, так уж меня научила мама. Что даже если провинился, лучше сказать правду. И потом, правду не надо запоминать. Веру у меня тоже никто не отнимет. А я верю, что единственный верный путь — путь Бога. Путь милосердия и доброты. А то, что творят нацисты — чистейшее зло. И каким бы благом оно не оправдывалось, я никогда не смогу поверить в эти идеалы. Ну и Счастье. Да, его нельзя купить. Можно купить то, что принесет радость. Но не счастье. А счастье, как я считаю, это мир. Это уверенность в завтрашнем дне. В друзьях и тех, кого мы любим. Может именно эти догмы не дали мне превратиться в чудовище. Тернер вздохнул, переглянувшись с товарищами. На редкость взрослые слова для двадцатилетней молодой девушки. Пирсон, слушая ее мелодию, отметил довольно грустный мотив. А немка, сев за пианино на табурет, засучила рукава и стала играть уже нормально. Правда за своей игрой, она не услышала, как притихли люди в зале и стихли музыканты на сцене. Она играла свою любимую мелодию, пожалуй, единственную, что так напоминала ей о доме и матери. Ее мама играла ее, и рассказывала ей маленькой, про некого вампира, что бродит по земле, желая отомстить за смерть возлюбленной, и что эту мелодию он посвятил ей. Немного грустная мелодия, написанная неизвестным композитором для пианино или скрипки. Американцы и французы даже замерли, слушая переливы клавиш пианино, что с легким звоном резонировали от стен. А Эстель продолжала играть, от чего некоторые пары, под этот мотив решили даже станцевать легкий медленный вальс. А узнавшие эту мелодию музыканты, даже составили аккомпанемент. Тёрнер восхищенно выдохнул, шепотом говоря другу: — Дружище, вот теперь я верю Цуссману. Руки, и правда, легкие. Сержант тихонько кивнул, тоже слушая переливы пианино, в купе со звуками скрипки, контрабаса и гитары других музыкантов, что стояли на сцене. Зря все же, его Лисёнок говорит, что способностей к музыке у нее нет. Хотя она так обо всем говорит. Но ее мать не зря тратила деньги на дочь. Да, Жемчужинка не стала первой во всем, как хотела ее маменька. Но в чем-то, Эльза, все же, преуспела. И не смотря на то, что детство маленькой Эстель прошло в бесконечных кружках и школах, у нее, и правда, остались многие навыки. Да, она не пианистка мирового уровня, ей не выступать на мировых сценах, ее навыки годятся как раз для таких вечеров. Чтобы она могла сесть за пианино или рояль, и сыграть парочку мелодий для души. Она не полиглот, поскольку будь воля ее родителей, наверняка к ее языкам примешали еще парочку. Но девушка все-таки выучила один из самых витиеватых языков мира. Она знает французский, а теперь еще и английский. А ее прекрасный почерк? Разборчивый и красивый, не даром она корпела с репетитором по каллиграфии. Она столько всего умеет и знает, и как только все это умещается в ее голове? Это не может не вызывать восхищения. Лично у него так уж точно. Но что особенно радовало, так это то, что при всех своих навыках, при всех знаниях, Эстель никогда не задирает нос. Ей вообще, по его мнению, была чужда гордыня. Она слишком скромная и зажатая, чтобы признать свои таланты. А пока он слушал, как немка играет, Джозеф тоже размышлял. Он успел подружиться с этой девчушкой не хуже Айелло или Цуссмана. И тоже знал о ее увлечениях, навыках и знаниях. Но если Айелло разделил с ней чувство юмора, а Цуссман любовь к спорту, то он, Тёрнер, нашел в ней неожиданного товарища по книгам. Лейтенант сам любил и очень много читал, но на фронте, за неимением возможности и доступа к книгам, его персональной книжкой стала Эстелла. Девушка помнила наизусть около десяти книг, и могла каждый вечер ему пересказывать по несколько глав. Ее, слегка монотонный, на отрывках текста, и окрашенный эмоциями в диалогах голос, уносил сознание в мир книги. Она умела передавать героев, их эмоции и чувства, поэтому они могли долго сидеть вдвоем. И пока Жемчужинка пересказывала ему очередную главу, Тёрнер, мог спокойно наслаждаться отдыхом, не напрягая глаза. Так же, он нашел в ней неожиданного соратника. Она часто давала ему небольшие советы, рассказывая о тактиках ее бывших сослуживцев. Это давало ему довольно сильный бонус, и зачастую, теперь немцы уже не могли застать его врасплох. Это спасало столь драгоценные жизни, и вселяло в его сердце уверенность. Однако лейтенант и замечал другую ее сторону. Девушка была до жути скромной. Пока не спросишь, будет сидеть, и молчать, как рыба. И еще эта ее неуверенность в себе. Словно бы она какая-то пылинка, а не человек. Когда немка закончила, ей даже поаплодировали невольные слушатели, мгновенно вогнав ее в краску. Она скромно пересела обратно, спрятавшись за сержантом. Тёрнер ей улыбнулся, тоже хлопая, как и Перес с Коллинзом: — Молодец, очень красиво. — Да ну, это… — Так, ты это брось, — довольно строго оборвал ее Коллинз. — Прекрати отрицать очевидные вещи. Уил, тебя тоже касается. — Иди ты… — Танку в выхлопную трубу, — отшутилась немка, от чего заржал даже Огустин. — … Вариант, — после небольшой паузы, тоже рассмеялся Джонатан, похлопав в ладоши. — Надо будет запомнить. Эстель зевнула, прикрыв ладошкой рот: — Как хотите, мальчики, а я пойду поищу Камиль… Спать хочется жутко… — А чего ее искать, вон она, — кивнул на француженку у стойки бара Огустин. — О, спасибо. Ну а когда немка пошла к подруге, Тернер хмыкнул, открывая карты: — Ре-рейз 150. — Пас, — хмыкнул Пирсон, потирая глаза рукой. — Пас, — также произнес Перес. — Поднимаю, 200. Пока его товарищи продолжали игру, Уильям украдкой наблюдал за подругой. Он рассеяно скользил взглядом по ее фигуре, пока она шла к Руссо и пока разговаривала с ней. В голове мелькнула чарующая мысль, от чего сержант был готов мурлыкать, словно довольный кот: «И она моя. Это сокровище мое, и будет моим. И я никому тебя не отдам, мой лучик солнца». Эстель, вернувшись, произнесла, немного тряхнув ключами в руке: — Хозяин заведения дал мне ключи и велел остальным подходить к нему. Этот добрый человек разрешил нашему взводу переночевать у него. Здесь на верхнем этаже гостиница. Правда он предупредил, что некоторым придется спать по трое. — Хотя бы так, — фыркнул Огустин. Пирсон зевнул, отбрасывая на стол фишки: — Не парни, Жемчужинка права, я тоже, наверное, пойду спать. Вымотался как собака. Тёрнер кивнул: — А мы, пожалуй, еще посидим. Спокойно ночи, ребятки. Комната оказалась на втором из четырех этажей, почти в самом конце коридора. Пирсон, стоя за подругой, хмыкнул, положив ей руки на плечи: — Ты у меня маленькая звездочка. Зря ты наговариваешь на себя, у тебя хорошие способности к музыке. Девушка, вздохнув, повернулась к мужчине, но сержант не шелохнулся, лишь уперся руками в дверь, по сторонам от ее головы. Глядя на него, Эстель пробормотала: — Сыграть парочку зазубренных мелодий — это не способности к музыке. Уильям наклонился к ней, улыбаясь: — А будешь спорить, покусаю. — Ой, боюсь-боюсь, — улыбаясь, закатила глаза немка, повернувшись обратно, открывая комнату и входя. Правда Пирсон был куда прямолинейнее — сказал что покусает, значит покусает. Жемчужинка пискнула, когда сержант резко развернул и прижал ее к двери в комнате, и навис над ней. Ее даже напугал такой резкий рывок, но от следующих действий Уильяма, ее пробрало. Он наклонился и осторожно прикусил кожу на ее шее, от чего девушка вздрогнула шумно выдохнув. По спине побежали мурашки и даже ноги задрожали. Немка жалобно пискнула, положив руки на плечи мужчины, стараясь удержаться на ногах. Пирсон мягко целовал нежную кожу, продолжая время от времени кусаться, наслаждаясь ответной реакцией своей девушки. Она тихо застонала, сжав в кулаке ткань его формы, когда он прикусил кожу ниже, около сонной артерии. Но пока Жемчужинка не спешила его останавливать, млея и «тая» в руках сержанта. Пирсон же не отказывал себе в удовольствии попробовать на вкус свою лисичку, целуя и немного прикусывая бархатную, теплую кожу, вдыхая пьянящий аромат земляники. Он с трудом заставил себя прекратить, дабы не пойти еще дальше, но пока что, он наслаждался тихими стонами подруги. Она прохрипела, сжав в кулачке его волосы на затылке, невольно прижимая его ближе к себе: — Да ты натуральный вампир. Уильям только мурлыкнул в ответ, притягивая к себе девушку и шепнув: — Я же сказал, что покусаю. Эстель хмыкнула, глядя поверх плеча мужчины: — Обернись-ка, кусака. Комната, от которой им дал ключи хозяин, была довольно скромной — двухместная кровать, туалетная комната, стол, два стула, небольшой комод. Уильям хмыкнул: — Спать вдвоем будем, раз уж так вышло. Правда, он еще не выпускал подругу из рук. Та улыбнулась, положив ладошки ему на запястья. Но вдруг, она шикнула, отдернув руку: — Ай… Что это? — Что такое? Подняв кисть, девушка удивленно посмотрела на капельки крови и небольшие порезы, пробормотав очевидное: — Порезалась… — Но обо… Вот черт. Уильям, подняв руку, со вздохом увидел, что разбил часы. Теперь понятно — она порезалась об осколки стекла циферблата. Он немного разочарованно вздохнул, расстегивая ремешок и отбрасывая испорченную вещь на стол: — Черт. Я без часов как без рук. Надо будет новые со склада взять. Эстель только кивнула, думая, как быть с порезами. Она порезала немного ладонь и основание мизинца. Уильям долго смотрел на нее, а потом, осторожно взяв ее кисть в свою произнес, хитро улыбаясь: — Вампир, говоришь? Девушка, удивленно посмотрела на мужчину, кивнула, а потом смущенно порозовела, когда почувствовала, что сержант в буквальном смысле слизнул капельки крови с ее кожи. — Уильям… Это же не гигиенично… — Да мне все равно. Ты вкусная, — хмыкнул мужчина, осторожно собирая новые выступающие капельки крови. Эстель густо покраснела, чувствуя, как сержант вновь и вновь слизывает кровь с ее руки. Так продолжалось до тех пор, пока, наконец, ранки не перестали кровоточить, а Пирсон хмыкнул, выпрямившись: — А ты и правда вкусная. — И все равно, это не гигиенично, — смущенно пробормотала девушка, ощущая, как Пирсон вновь оттесняет ее к двери. — Мало ли, может у меня болезнь крови? — Не ври, ты пилот, тебя проверяли врачи, — хмыкнул сержант, наступая на нее. — А вдруг у меня руки грязные? — Не вдруг, — продолжал напирать мужчина, довольно улыбаясь. — Ты вымыла руки, когда мы пришли обратно. — Ну… А вдруг там стекло, вот! — Нет у тебя в ранках никакого стекла, ты порезалась о цельный кусок, — наконец он прижал ее окончательно к деревянной двери, нависнув над девушкой. — Ты что, серьезно меня съешь? — немка, от чего-то, не сомневалась в этом. — Да, мщу за позавчерашнее, — улыбнулся довольно кровожадно Пирсон, наклоняясь и осторожно прикусывая кожу на шее девушки, правда, в этот раз с другой стороны. Эстель охнула — в этот раз Уильям прикусил довольно ощутимо. Он прижал немку к себе, продолжая целовать, а потом вновь прикусывать ее шейку. Сержант произнес, в перерыве между укусами: — Я тебя съем. Эстель жалобно пробормотала, положив ладошки ему на грудь: — А может не надо? Усмехнувшись, Уильям ласково провел носом по ее шее, вдыхая пьянящий его запах: — Что делать, если хочется? Девушка пискнула, когда сержант прикусил мочку ее ушка и шепнул: — А вот это уже месть. Жемчужинка выдохнула со стоном, когда Уильям вновь переключился на ее шею. Но Пирсон, еще немного ее помучив отпустил, улыбаясь. Ему нравился вид покрасневшей и немного взъерошенной девушки. Немка пробормотала: — Что же ты творишь… Мне ведь так нельзя… — Это еще почему? — ухмыльнулся сержант, отходя к стулу и на ходу снимая куртку. — Я… Я э-э-э… — Что? — Пирсон спокойно поправил куртку, снимая лишнее с нее и откладывая на стол портупею и пистолет. — Понимаешь ли… — Эстель густо покраснела, перебирая с нервов и смущения в руках складки одежды. — Я до свадьбы берегу себя… Ну… Ты у меня первый, во всех смыслах… Уильям повернулся к немке немного удивленно глядя на нее: — Погоди, так ты не шутила? У тебя ни разу ни с кем?.. Вообще ничего? Ни свиданий, ни поцелуев, ни… Девушка еще гуще покраснела и опустив голову покачала отрицательно. Сержант просто выпал в осадок и сглотнул, понимая теперь, что эта немка, в свои двадцать четыре, мало того что впервые поцеловалась только сегодня, так еще и невинна. Девушка пробормотала, сжимая в руках ткань: — Ну и… Я бы хотела сберечь себя для мужа… Пирсон чуть усмехнулся, и произнес, подходя: — А если им буду я? — Тогда для тебя, — промямлила девушка, опустив глаза. — Ну хорошо, я подожду. Эстель удивленно посмотрела на него, пока сержант вытаскивал из карманов штанов лишнее. Но потом вздохнула, осознавая, что сейчас у нее другая проблема. Куда более животрепещущая чем ее девственность и стыд перед Пирсоном. Уильям, услышав за собой тяжелый вздох, повернулся. Он недоуменно посмотрел на подругу, что стояла посреди комнаты и оглядывала себя: — Черт, все же в лагере, мне даже и переодеться то не во что… Уильям фыркнул с улыбкой. Он уже знал, как с ней поступать. Сняв свою майку, он протянул ее девушке, с немного нагловатой улыбкой: — Держи. А вот Эстель не струсила, приняв его вещь и с улыбкой шепнув: — Vielen Dank. Она ушла в туалетную комнату, прихватив свой рюкзачок, единственное, что принес ей после взятия Гарнизона Тёрнер: — Хорошо хоть это есть. Я как раз хоть приведу себя в порядок. — Как скажешь, Лисёнок. Пока немка ушла в ванную комнату, возилась там со своими женскими делами, умывалась и принимала видимо душ, Пирсон спокойно разделся до спальных штанов, которые носил под формой, и сложил одежду на стуле, придвинув его к столу. Он прилег на кровать, отмечая приятный, мягкий и слегка пружинящий матрас и пухлые перьевые подушки. Давно ему не удавалось поспать с таким комфортом. Он спокойно достал из рюкзачка подруги книжку, что сам ей отдал и прилег, читая. Все равно женские дела — дело не быстрое. Эстель же в это время закрыла на щеколду дверь, отложила пенал на банный столик и приняла наскоро душ. Как же приятно было смыть с себя многодневную грязь, нормально, под теплой водой, а не холодной речной. Далее пошли в ход опасные бритвы и крем. У нее был своеобразный пунктик на волосы на ее теле. Особенно в интимных местах. Она безмятежно удаляла отросшие волоски, на ногах, в подмышках и так далее. После, пошла в ход ее баночка с маслом для тела. Глядя на все это, Эстель даже вздохнула, осторожно втирая масло в кожу. Давно уже ей не выпадал шанс привести себя в порядок. И неизвестно теперь когда появится. Но что хуже — масло то не бесконечное. А где его достать — вопрос. Когда с процедурами было покончено, оставались волосы. Распустив их, Эстель надела майку сержанта, и сложив вещи в пенал, вышла. Сделать себе косичку на ночь можно и в комнате. Правда глядя в зеркало на себя, немка увидела, что после баловства Уильяма, у нее на шее появилась целая вереница небольших красных синяков. Нахмурившись, девушка подумала, что сейчас выйдет, и тоже парочку ему оставит. Пирсон уже дошел до второй главы, когда услышал щелчок, и чуть опустив книгу, посмотрел на подругу, что уже была только в его майке и с распущенными волосами. Сержант невольно сглотнул от такой картины. Ведь немка была практически нагой, только его майка да белье под ней. Однако девушка, хмурясь, указала себе на шею: — Это что такое? — Засосы, я так полагаю, — нагло хмыкнул Пирсон, вновь утыкаясь в книгу. — Это синяки! Эстель обошла кровать и опустила пальцами корешок книги: — Я же говорила, что у меня тонкая кожа, и поставить мне синя-Ай! Фыркнув, сержант отложил книгу, и рывком дернул на себя немку, переворачиваясь и нависнув над испуганной таким резким рывком подругой: — Это метки, моя дорогая. Что ты — моя. Девушка густо покраснела, глядя на мужчину снизу вверх. Сейчас, когда он был настолько близко, она могла увидеть все, что раньше видела лишь издали. Она разглядела каждый мускул, каждую вену и волосок на сильном теле. А вот Пирсон сполна ощутил запах. Если раньше от Эстеллы пахло чарующе, то сейчас запах стоял в три раза сильнее. Он наклонился и не смотря на ручки подруги, упершиеся ему в грудь, глубоко вдохнул этот запах земляники от ее кожи: — Я тебя точно съем. — Щекотно… — тихо хихикнула немка, пока сержант вел носом по ее шее. Пирсон улыбнулся, обнимая подругу и глядя ей в глаза: — Пора спать. Уже час ночи. Он поднялся, чтобы потушить лампы. И только было потянулся к последней, но Жемчужинка тихо попросила, смущаясь и опять краснея: — Оставь хотя бы одну… Я… Я темноты боюсь. — Серьезно? — удивленно глянул на подругу сержант. Девушка смущенно кивнула, отводя глаза. Чуть улыбнувшись, мужчина просто отодвинул масляную лампу к центру стола, чтобы она в глаза не светила. Потому как масляная лампа хоть и тускло, но освещала комнату. Коль его лисичка боится, так и быть, он поддастся ее слабости. Уильям потянулся, до хруста и лег обратно. Эстель перебралась ближе, свернувшись у него под боком и положив ему на грудь голову. Уильям еще пару минут лежал в обнимку с ней, размышляя о своем, а вот немка уже заснула к тому моменту. Пирсон же просто переваривал. Сегодняшний день был богатым на события, а привычка все анализировать и раскладывать по полочкам все прошедшее за день, не давала уснуть. Он многое понял в этой немке, многое готов принять и за это же любить. За ее сильные и слабые стороны. И сегодня открылась и еще одна слабость его Жемчужинки — она боится спать в темноте.