***
Утром, благодаря тому, что она уснула раньше, немка и проснулась раньше. За окном был ливень, а тут тишь да благодать. Ночью, от чего-то, ей приснился жутковатый сон. Вздрогнув, она распахнула глаза, тяжело дыша и глядя в потолок. Пирсон спал, прижав ее к себе, и уткнувшись носом в макушку. Эстель мягко улыбнулась, глядя на него и прикрыв глаза, глубоко вдохнув. Всего лишь сон… Вместо того запаха, что она ощущала во сне, сейчас чувствовался только запах Пирсона. Да, запах ее мужчины будоражил воображение. И ночью она действительно не шутила. Она была готова подарить свой бутон ему. Но раз проснулась, надо вставать. Правда вот, оковы приснившейся жути не отпускали. И как оказалось, она разбудила сержанта, тем, что вздрогнула: — Что случилось? Его хрипловатый ото сна голос, заставил немку вздрогнуть еще раз. Прикрыв глаза и сглотнув, она пробормотала: — Дурной сон приснился… — Я думал, кошмары тебя больше не мучают. — Это не совсем кошмар, — девушка поерзала, принимая положение поудобнее. — Скорее просто жуть… Да и к прошлому, это не имеет никакого отношения. — И что такое тебе приснилось? — поинтересовался сержант, зевнув и прикрыв рот кулаком. — Ну… В общем, мне снилось, что есть ресторанчик, на улицах некого города. В нем работали всего трое, хозяин и его супруга и один официант. Хозяин и его жена готовили, а официант, ну тут и так ясно. Они искали выход, как приготовить нечто, что будет нравиться всем и что принесет им огромный доход. Но тот парень, официант, казавшийся сначала тихоней, оказался чудовищем в обличии человека. И он однажды убил санинспектора, а его самого разделал. Его плоть пошла на бифштексы и убийства продолжились, а народу скармливали человечину. И один офицер так пристрастился к человеческому мясу, что когда хозяин и его жена убили этого официанта, только равнодушно смотрел, а потом съел то, что из него приготовили… Пирсон фыркнул, вздернув брови: — Ничего себе, тебе сны снятся. Девушка лишь вздохнула, утыкаясь носом в шею сержанта, вдыхая его запах: — А я ведь правда вчера не шутила… Я готова тебе подарить свой бутон. — Я тоже не шутил, и говорю еще раз, — Уильям навис над подругой, мягко проведя носом о ее носик. — Раз уж я серьезно настроен, по отношению к тебе, то сначала свадьба, а потом уже, все остальное. Идет, рядовой? — Да, — улыбнулась немка, ощущая теплую ладонь Уильяма на щеке. — «Да» что? — Да, сэр, — хихикнула Эстель, обнимая сержанта за шею. — Вот и умничка, — хмыкнул, поцеловав ее, Пирсон. Нежась в обнимку с Уильямом, девушка тихонько мурлыкала. Могла ли она подумать еще три месяца назад, что обретет такое счастье? Перебравшись на бедра Пирсона, она самодовольно улыбнулась, сидя на сержанте: — Наконец, я сверху, а не ты. — Угу, и вид отсюда получше, — ухмыльнулся Уильям, с улыбкой глядя на покрасневшую немку. — Прости, ты просто теплый, — сконфуженно улыбнулась Эстель, устроившись, словно лягушка на нем. — Рад угодить, — хмыкнул Пирсон, положив ладони на талию девушки. И правда, даже через майку он ощутил, что кожа у нее прохладная, видать и правда замерзла. — Я лягушкой себя чувствую, — хихикнула девушка, поерзав и поморщившись. — А еще я чувствую… — Так, без подробностей, — проворчал, чуть покраснев, сержант. Да, утро ведь, и плюс на нем сейчас лежит его подруга. Тут любой бы… «духом воспрял». — Ты о чем? — удивленно поднялась девушка. — Я имела в виду, что я чувствую, как у тебя в животе урчит. А ты о чем подумал? — Ни о чем, — пробормотал смущенно Пирсон, сглатывая. — Мне слезть? — Если тебе не трудно. Только не подумай, что мне не по вкусу, ты очень мягкая и теплая, вот только… — Только вот что? — Ох, Эстель, ну ты ведь взрослая девочка, должна понимать. Немка сначала непонимающе взглянула на сержанта, а чуть подвинувшись, в полной мере ощутила «проблемку» Уильяма. Сглотнув и густо покраснев, она промямлила: — Ой… — Вот тебе и «ой». — Извини, я сейчас… Она осторожно сползла с него, позволяя Пирсону сесть. А тот потер лицо руками, выдохнув: — Все нормально, это мне впору извиняться. — Больно? — тихо спросила девушка, виновато глядя на сержанта. — Да нет, с чего бы? — хмыкнул тот, вставая и потягиваясь. — Скорее чувствуется напряжение. Поэтому я и прошу тебя, пожалуйста, не дразни меня. Хорошо? — Хорошо, прости… Уильям хмыкнул, чуть улыбнувшись через плечо: — Позволь мне привести в порядок это безобразие, и я твой до конца дня. Девушка кивнула, сглотнув. А пока мужчина разбирался с последствиями ее баловства, Эстель призадумалась. Все-таки и правда, не стоит испытывать терпение сержанта. Во-первых, насколько она знала, это для мужчины может быть довольно болезненно, а во-вторых, это просто будет издевательством с ее стороны. Пирсон же, закрывшись в ванной комнате, с тихим стоном уперся спиной в стену, прикрыв глаза и глубоко вздохнув. Эта девушка будоражит его простыми, безобидными вещами. И как быть? Постоянно вот так, сбегать от нее? Нет, это не дело. Положив руку на ноющий пах, он сдавленно выдохнул, стиснув зубы. Да у него и от поцелуев с ней скоро так будет. А с другой стороны, с чего бы ему не хотеть ее? Она — его девушка, у него серьезные планы на их совместное будущее. Уильям даже планировал сделать ей предложение, едва будет пересечен Рейн. Пирсон сдавленно выдохнул, не открывая глаз: — Ох, Боже, дай мне сил дотерпеть до свадьбы. Облизнув губы, мужчина рвано выдохнул — кажется, аукнулось ему вчерашнее «пронесло». Поэтому он и вынужден сейчас справляться с возникшим недоразумением, как и в то утро. Благо, что получалось быстро. Наскоро вымыв руки, мужчина сглотнул. Да уж, у него под боком такая девушка, что, пожалуй, грех жаловаться. Можно и потерпеть такие мелочи. Умывшись и почистив зубы, Уильям взглянул на свое отражение, подметив, что он вроде как изменился. Только вот понять в чем именно, не мог. Вроде бы он все тот же, а что-то незримо изменилось. Наверное, это как раз из-за того, что сейчас он может сказать про себя, что счастлив. Покончив с зарядкой, умыванием и одеванием, оба спустились вниз, как раз и Жан успел накрыть на стол. Он приветственно улыбнулся, подмигнув Эстель, и продолжил свои дела, напевая себе под нос какую-то мелодию. Уильям завтракал, глядя в окно на проливной дождь, а немка с книжкой. Но их не угнетало молчание, а скорее наоборот, им было уютно молчать вместе. Идиллия, не иначе. Когда ребята покончили с оладьями и кашей, Жан-Батист поставил им кофе, а сам побежал помогать на кухне. Немка фыркнула, на каком-то из моментов книги, закрывая ее. — Мда, ну и чушь. — Не нравятся «Три Мушкетера»? — с легкой улыбкой спросил ее Пирсон, сидя вразвалочку. — Да, по-моему, это просто бред, — фыркнула немка, откладывая книгу и доставая альбом с карандашами из рюкзачка. Пирсон с интересом следил за тем, как девушка, разувшись, уселась поудобнее с ногами на стуле, что-то рисуя уже на третьем листе из альбома. Он заметил, что иногда, от усердия, он поджимает губы, а рука у нее начинает подрагивать. Пока он ее не тревожил, пусть себе рисует, сколько влезет. Раз на улице такая слякоть, то и торопиться им некуда. Но когда в зал стали стягиваться американцы, Уильяма окликнул Тёрнер и они отошли в сторонку. Девушка взглянула с легкой тревогой на обоих — после какой-то из фраз Джозефа, с лица Пирсона схлынула краска, и он напряженно кивнул, поджав губы. Сержант, вернувшись, подхватил куртку со стула и произнес вполголоса, чуть наклонившись к Эстель: — Мне нужно отойти. Приехал полковник, требует всех командиров к себе. Не теряй. — Все в порядке? — напряженно взглянула на обеспокоенного Уильяма немка. — Да, просто мне не нравится, что он так резко приехал. Это явно не к добру. — Не волнуйся… — Есть мэм, — чуть улыбнулся ей Пирсон, уходя за лейтенантом и на ходу застегивая куртку. Делать нечего, остается лишь ждать, когда они вернуться. Вздохнув, немка продолжила свое занятие, рисуя на бумаге метафоры прошедших дней. Жемчужинка редко прибегала к записям, поэтому вела дневник своеобразно, считая, что рисунок поймут не все, в отличие от записей. У нее до сих пор хранилась та толстая тетрадь с жесткой обложкой, листы в которой наполнены ее болью и страхом. Все 110 листов изрисованы. А так как немка предпочитала делать по 2-3 зарисовке на странице, датируя каждый рисунок, эта тетрадь уместила в себе два с половиной года мучений и боли. Уильям ее уже находил, но не лез. Хотя Эстель была и не против. Это дела минувшего, да и скрывать ей, от сержанта, было и есть нечего. Но Уильям человек прямолинейный и простой как дрова — пока не просят, не сделаю, пока не скажут — не пойму. Поэтому, если ему надо будет, он сам попросит, и молчать уж точно не станет. За зарисовками прошло довольно много времени. Несколько групп солдат уже успело придти, позавтракать и уйти, а Жемчужинка все вымещала на листы то, что накопилось. Она даже не заметила, как к ней подсели товарищи. Фрэнк хмыкнул, когда она, не отреагировала в третий раз на их зов, и пощелкал пальцами впритык к ее лицу: — Ау, прием. — Фрэнк! — вздрогнула девушка, тут же нахохлившись. — Напугал, зараза! — Что чертишь? — буднично поинтересовался у нее парень, прикуривая сигарету. — А, да так, собачек, — отстраненно пробурчала немка, снова утыкаясь носом в альбом. — Шикарный альбом, — протянул Стайлз, откладывая ан столик свою камеру. — Откуда? — Купила в одной лавочке, — пробормотала Эстель, продолжая рисовать. — А что? — Просто, он был бы хорош для фотографий. — Я не фотограф, ты же знаешь, — хмыкнул, чуть улыбнувшись Жемчужинка. — Я и рисую то не очень. — А я вот слышал, ты умеешь играть на фортепиано, — улыбнулся Цуссман. — И видел, как ты играла вчера. А нам можешь сыграть? Подумав и даже немного замерев, Эстель хмыкнула, вздернув бровки и откладывая альбом с карандашом: — Ладно. Она встала, обувшись в стоящие рядом со стульчиком сапоги, и зашнуровав, выпрямилась, морщась и потягиваясь после долгого сидения в одной позе. Глубоко вздохнув и размяв спину, она направилась к сцене, где стоял рояль, а парни последовали за ней. Когда она поднялась и заняла место у рояля, то спросила, поправив стул в более удобное для нее положение: — Заявки? — Ну что самой нравится, сыграй? Просто вот что в голову взбредет, — ответил, чуть оживившись, Роберт, садясь и подперев голову рукой, упираясь локтем в сцену. — Ну, хорошо, ладно, — протянула немка, кладя руки на клавиши и начав играть опять же, классику. В этот раз произведение было попроще — Вивальди, Осень. Эстель очень любила музыку Антонио Вивальди, в отличие от других классиков, у него музыка не была столь тяжелой. Он слушался и воспринимался чуть легче, чем Бах или Шопен. Вообще, немка любила более легкие классические произведения, правда вот более традиционную, в понимании нацистов, музыку, чисто физически не переваривала. Ей абсолютно не нравился ни Вагнер, ни Штраус, ни пресловутый Бах. Ее больше привлекали такие композиторы, как Вивальди, Григ и Бетховен. Вот и сейчас, ее пальцы наигрывали «Осень» из Времен года, а парни, затаив дыхание слушали. Эстель, продолжая играть, про себя думала, а сколько же всего она помнит из того, что играла? И пока ее пальцы на автомате продолжали нажимать на нужные клавиши, немка умудрялась и считать про себя ритм, и в тоже время, перечислять список композиций, что учила в музыкальной школе. Итого вышло около 35 композиций, 30 из которых — классика. И та мелодия, что она играла сейчас, была одной из них. Все эти мелодии были вызубрены до скрежета зубов, так, что она могла бы играть их и с закрытыми глазами — настолько уже рефлекторно двигались пальцы. Про себя, девушка думала, что, наверное, при возможности, можно было бы и продолжить обучение музыке. Немка даже не замечала, как остальные американцы и французы, что пришли в заведение сели за столы, слушая ее игру. Жан осторожно обхаживал посетителей, но большинство людей заказали максимум кофе или вина, слушая. Для многих, классика звучала усладой для ушей, тем более переливистый Вивальди. Цуссман, да и прочие ее друзья, сидели, забыв как дышать. Их подруга играла на удивление красиво. Не в том плане, что саму мелодию, а в том, что она умела это делать красиво внешне — Эстель мягко покачивалась в ритм мелодии, ее руки осторожно нажимали на клавиши, не барабаня по ним. Ее ногти не цокали по поверхности клавиш, что тоже не могло не радовать. Когда композиция кончилась, в зале вновь раздались аплодисменты и выкрики: «Браво!» и «Бис!». Немка удивленно повернулась, и мягко говоря, остолбенела от количества народу. Многие американцы и вовсе сидели на полу, глядя на нее во все глаза и аплодируя. Роберт тоже хлопал с остальными и произнес, улыбаясь: — А еще можно? Из зала послышались согласные выкрики на английском и французском. Люди, и правда, хотели бы послушать сегодня, в это пасмурное утро классику. — Ну, если хотите, — чуть улыбнулась Эстель, отворачиваясь обратно к роялю и занося руки над клавишами, от чего в зале мгновенно воцарилась тишина. На этот раз, последовала одна из самых любимых композиций Жемчужинки — «В пещере Горного Короля», за авторством Эдварда Грига. Очень многие узнали эту мелодию уже по первым нотам и притихли, не желая упускать ни звука. Девушка чуть улыбалась, играя. Разумеется, в звучании оркестра, эта мелодия звучала бы куда богаче, но, что имеем, то имеем. Можно и одним роялем передать всю насыщенность этой композиции. По мере ускорения темпа, девушка опять же непроизвольно поджала губы. Ее руки мелькали все быстрее, все же, композиция требует скорости. Пусть она и короткая. Подумав, Эстель улыбнулась скорее себе. Раз уж посетители, товарищи по взводу и ее друзья хотят, она может сыграть парочку песенок. Тем более, что уже не первый раз ее скромные умения оценивают не только друзья, но и остальные люди. Все-таки, мама была права, и она провела восемь лет в музыкальной школе не зря. Это давало и свои плоды, хотя на фронте у нее не было возможности сыграть. Далее опять был Григ, на сей раз «Утро», и снова, зал был тих, пока она играла. Жемчужинка, пока проигрывала репризу, подумала. А с чего собственно у нее вообще появился этот комплекс? Она ведь знала еще давно, что музыка ей нравится, что у нее неплохо выходит, пусть и достигнуто это долгими годами упорной учебы и синяками от указки. А потом вспомнила. Все ее потуги сыграть или спеть всегда жестко обрывались. Никому не было интересно, как и что она играет. А зачастую, многие ее бывшие соотечественники еще и едко подкалывали, осмеивали или освистывали. Оттуда и зародилась, наверное, эта жуткая неуверенность. Благо, что сейчас, благодаря ее друзьям, Уильяму и Джозефу, тем, кто ее поддерживает и любит, многие страхи и комплексы начали постепенно отступать. Играя, Эстель подумала, что, наверное, нет той вещи или поступка, чтобы описать всю ее благодарность этим чудесным людям. За это композицией последовала еще одна, а за ней и еще две. И с последними аккордами симфонии «Ода Радости» Бетховена, немка остановилась, ощущая, что руки уже горят и дрожат. Все, больше у нее не получится. Люди аплодировали в зале пару минут, а смущенная и порозовевшая Эстель, слегка поклонилась. Ощущения были, что она не сыграла просто парочку классических произведений, а как минимум отыграла концерт в Берлинской филармонии. Ей даже какой-то француз вручил розочку. Люди пребывали в восторге от подобного неожиданного концерта. А пришедшие, как обычно к 11 утра музыканты, что, как оказалось, тоже слушали, подошли и аплодируя мягко поцеловали ее руки, выражая восхищение. Они сменили ее, но и они, решив продолжить подобное, тоже стали играть классику, а не джаз, как обычно. Спустившись, она смущенно улыбнулась Цуссману: — Теперь твоя душенька довольна? — Очень, — улыбнулся в ответ парень, мягко пожав ей руки. — Ого, да у тебя пальцы горячие! — Да ладно?! — Рональд тоже взял ее руки в свои и, смеясь, слегка потряс кисти девушки, вызывая смех и у нее. — Чудо свершилось, Аллилуйя! Смеясь, ребята устроились снова за столиком, а Эстель, хихикнула: — Да, у меня пальцы согреваются, когда я играю. Правда, сейчас руки немного болят от напряжения. — А рисунки можно посмотреть? — улыбнулся ей Дрю, на что получил в руки альбом. — Пожалуйста. Пролистывая страницы, Стайлз начал, по сути, за три дня до крушения Эстель. Он увидел интересные зарисовки, как лиса, среди волков, поджимая хвостик, прячется меж ангаров, потом шли зарисовки как проходили дни, как эту лису кусали и били лапами волки, а потом, на четвертой странице, он понял, что это своеобразный пересказ событий того рокового дня. Дня падения. Пока он рассматривал иллюстрации вместе с Айелло, они все больше находили совпадений — стрельба, падение самолета, и самая интересная для всех сценка — стоит огромный, суровый стаффордширский терьер и лиса, с зажатой в куче мусора лапкой. Фрэнк рассмеялся: — Это Пирсон что ли? — Ну да. — А почему именно Стаффорд? — Не знаю, может из-за лица? — усмехнулась немка, глядя на товарищей. — Цусс, смотри! А ты оказывается в глазах Жемчужинки — бигль! — Да ну? — Роберт удивленно склонился над альбомом и улыбнулся. — О-о-о, какой я оказывается хорошенький! — О, а это выходит все мы! Смотри, вот, золотистый ретривер это явно Тёрнер, бигль это Цусс, Пирсон — стаффорд, Рэд — Джек Рассел терьер, так… О! Стайлз, смотри, а ты — фокстерьер! — Что? — фотограф навис над рисунком и чуть удивленно спросил. — А почему я — фокстерьер? — Не знаю, у них мордочки добрые, — смущенно потерла запястье немка. — Как раз под стать тебе — у тебя лицо доброе. — Ой, как мило, — расплылся от комплимента Дрю. Рэд хмыкнул, с улыбкой указав на рисунок: — А ты — борзая, Айелло. — Что есть, — горделиво нахохлился парень. — Быстрый, изящный, великолепный. — И хвастливый, — хором протянули остальные ребята, рассмеявшись. В зал вошли Тёрнер и Пирсон, промокшие до нитки и в не самом лучшем расположении духа. За ними потихоньку входили и остальные командиры, мокрые и угрюмые. Жемчужинка ткнула в бок друзей: — Никогда не видела, чтобы промокали в буквальном смысле до нитки… — Ты знаешь, а сходство есть, — протянул Роберт, глядя на угрюмого Уильяма, что встряхивался и вытирал лицо от воды. — Действительно стаффордширский терьер. — Главное ему это не ляпни, — шепнула Эстель, закрывая альбом. — Я и сама побаиваюсь его реакции. — Тебе-то он точно ничего не сделает, — фыркнул Дрю. — Вы с ним друзья. Он такое спустит разве что тебе и Тёрнеру, а нас порвет. — Все равно не хочу испытывать силу его челюстей, — пробормотала немка, глядя на то, как Уильям рыкнул на лейтенанта. — Опять поцапались. Парни лишь согласно покивали, а девушка произнесла, вставая: — Ладно, пойду отнесу это в комнату, и попробую немного успокоить этого терьера. Уф… Если загрызет, не поминайте лихом. — Ты главное осторожнее, — чуть подбодрил ее Айелло. — Нам друг все еще нужен. — Спасибо, буду знать, — мило улыбнулась им Жемчужинка, уходя наверх. Она едва успела положить альбом и коробку с карандашами на стол, как позади, раздался звук открывающейся двери, и громкий хлопок ее же, от чего немка подпрыгнула на месте, обернувшись к сержанту. Но он лишь раздевался, дерганными и резкими движениями. Эстель осторожно подошла, положив руки на руки Уильяма, стараясь хоть немного успокоить. Тот на мгновение замер, а потом прорычал: — Не сейчас. Девушка вздрогнула, слегка попятившись: — Хорошо… Заметив, что он своей резкостью напугал подругу, Пирсон глубоко вдохнул. Опять червяк вины. Ну а она-то причем? Зачем он на нее вызверился? Только лишний раз напугал свою девушку и уже выставил себя не в лучшем свете. Немка же отошла к столу, свернувшись в клубочек на стуле, как и внизу, снова открыв свой альбом, стараясь быть как можно менее заметной. Но это одна комната, куда тут спрятаться? Разве что под кровать. Жемчужинка вздрогнула, ощутив прохладные руки сержанта на своих плечах: — Извини, я не хотел тебя пугать. Просто… — Я поняла, — все так же тихо отозвалась немка, рисуя. Уильям глубоко вдохнул, прикрыв глаза и не убирая рук с плеч девушки. «Молодец Уильям, просто прекрасно. Еще наори на нее, для полноты картины» — ехидно проскрипел внутренний голос. Мужчина осторожно поинтересовался, переводя тему разговора в другое русло: — Что ты там рисуешь? Однако Эстель захлопнула обложку и пробормотала: — Ничего такого… — Лисёнок, прости меня, — обойдя ее, сержант опустился рядом и взглянул на немку, словно провинившийся пес. — Я, правда, не хотел тебя пугать. — Да не в этом дело, просто я не хочу тебя злить еще больше своими каракулями… — Да брось, когда это ты меня злила? — Ну… Только что?.. Цокнув языком, Уильям осторожно взял руку девушки, целуя ее пальцы холодными губами: — Ни капельки. Меня взбесило другое. Но не ты точно, мой Лисёнок. — Да ты просто ледышка! — ощутив насколько холодные губы и нос у мужчины, немка охнула. Встав и потянув сержанта за собой, немка вынудила его попятиться и опуститься на кровать, а сама перебралась к нему на колени, обняв. — Согреешься, тогда любой каприз, а так у тебя даже нос холодный. О, еще и волосы мокрые. Уильям только что-то согласно промычал, действительно греясь о подругу. Он сидел с закрытыми глазами, обнимая ее за талию и положив голову ей на грудь. В ее объятиях он успокоился. Действительно, к чему злиться? Пусть себе хоть сто раз перестановки в плане делают. Он все теперь может преодолеть. Недаром говорят — за каждым сильным мужчиной стоит сильная женщина. И у него теперь есть такой «тыл». Эстель же, опустив голову на макушку Пирсона, тихо спросила: — Ты ведь не обидишься, если узнаешь, что я рисую тебя в образе Стаффордширского терьера? — Нет, ничуть, — пробормотал Уильям, даже не особенно вслушиваясь. Было так тепло, так хорошо. И дело не в физическом тепле, от тела его юной подруги, а в душевном тепле. Его еще ни разу не принимали таким, какой он есть. Стоило ему пару раз рыкнуть, от него отворачивались или сбегали. Никто даже не пытался понять его истинные мысли и ощущения. Вопреки всему, что о нем говорят, он далеко не бесчувственный кусок камня. У него тоже есть душа и сердце. И он тоже может страдать. Но никто даже не хочет, да и не пытался в нем увидеть кого-то кроме сварливого сержанта. И только эта девчонка, за жалких два месяца смогла не только увидеть, но и завоевать его сердце. Иной он бы и не желал. Нет больше таких, как его Эстель. Его Лисёнок, его Жемчужина. Девушка тихо шепнула, поглаживая его по волосам: — Согрелся, мой хороший? — Немного, — натурально промурлыкал сержант. — Эстель? — Да, Уильям? — Ты не злишься на меня? — Как я могу на тебя злиться? — чуть улыбнулась девушка, осторожно отодвигаясь и взглянув в глаза мужчине. — Просто… Я немного боюсь резких звуков и криков, вот и все. — Я больше не буду, — словно ребенок произнес сержант, мягко улыбнувшись. — Верю, — хмыкнула девушка, поцеловав его в нос. — Сейчас принесу полотенце, вытрем твою гриву. Спрыгнув с колен, немка ушла в ванную и вернулась с полотенцем. Сев обратно, с молчаливого дозволения, она, мягкими и точными движениями вытирала волосы Пирсона. Тот только млел, сидя с закрытыми глазами: — Кстати говоря, все чесалось спросить. — М? — А почему я? — приоткрыл глаза мужчина, глядя на подругу. — Почему не молодняк, не Тёрнер, а именно меня ты выбрала? Я старше тебя на 11 лет, я далеко не самый мягкий человек во взводе, и далеко не самый приятный. — Я, если честно, была влюблена в тебя с первых дней, — покраснев, промямлила Эстель, продолжив свое занятие, и уже вытирая волосы на макушке и шее Уильяма. — Ты мне очень понравился. Ты красивый, высокий, за тобой как за каменной стеной. И ты просто восхитительно пахнешь. Пирсон усмехнулся, все еще глядя на Эстель снизу вверх, а не как привык — наоборот. Та хмыкнула, проводя ладонью по его щеке и немного застенчиво отводя взгляд в сторону, опуская голову: — И у тебя очень красивое тело. Ты красив, и мне плевать, что скажут другие. — Красив, и только это тебя привлекло, лисичка? — Усмехнулся сержант, приподняв ее лицо за подбородок. — А откуда мне было знать про твой характер, когда ты меня нашел и спас, м? — Жемчужинка улыбнулась, и произнесла, глядя на немного удивленного мужчину. — Да, да, мистер Пирсон, я не шучу, ты мне понравился еще тогда, в часовне. Я тогда подумала, что американцы оказывается такие красивые. Уильям фыркнул, улыбаясь и целуя немку в лоб, но отстраниться ему не дала крепкая хватка Эстель. Она шепнула, притянув мужчину к себе, практически шепча ему в губы: — Немцы холодные, как мраморные статуи. Их красота чарует, но не греет. Они словно никогда не бывают теплее. А ты… словно жаркое пламя, такой иной на их фоне. Карие глаза, темные волосы, смуглая кожа, все то, чего нет в Германии. Теплый, живой, яркий, словно огненный лев. Я именно поэтому тебя и полюбила. Ты не холодный немец, но и не мямля. Ты в меру строг, собран, но и у тебя есть раны в душе. Я с первого дня ощущала к тебе гораздо большее, чем дружба, но не рассчитывала на ответ с твоей стороны. Тогда, в комнате архива, я подумала, что мое сердце пробьет ребра и прыгнет к тебе. А сейчас, у меня ноги подкашиваются, когда ты меня целуешь. Пирсон выдохнул, слушая ее, и чувствуя, что его сердце тоже пускается в пляс. Эстель же продолжила, глядя на него из-под ресниц: — После нашей встречи, первые дни я украдкой любовалась тобой. Но ты был так холоден и отстранен, что я даже думать себе не позволяла о чем-то большем. Хотя тогда и мечтала, очень сильно. Тогда на речке, когда из-за меня ты тоже упал, и мы случайно столкнулись губами, я подумала, что у меня сердце остановится… Пирсон хмыкнул, ощущая вес девушки у себя на коленях, и не вольно думая, что сейчас похож на Санту, у которого на коленях малыш. Эстель же, проведя ладонью по его щеке, продолжила рассказ, выливая то, что накопилось у нее: — А помнишь наши вечера? Когда ты приходил с заданий, уставший, голодный, но все равно помогал мне с ногой и учиться? Хотя мог и бросить меня на произвол, мол, да что там будет, сама справится… — Я бы не бросил, хотя бы потому, что ты нуждалась в помощи, — произнес еле слышно Уильям, глядя на свою девушку. — И что? Мы тогда не были связаны ничем. И более того, это я была твоим должником, а не наоборот. Пирсон мягко поцеловал пальцы Жемчужинки, отнимая ее руку, и шепнул: — И что? Я ведь тоже с первых дней ощущал к тебе что-то странное. Тогда у меня была отговорка — я просто слишком долго на фронте один, без женской ласки. Но потом… — Что потом? — Потом я понял, что это не так. Я смотрел на других девушек и не чувствовал ничего. Но глядя на тебя, у меня словно все на миг застывало, а потом сердце начинало ускоряться. Я думал, что заболел. Я смог признать самому себе в том, что ты мне нравишься только в то утро. Помнишь, когда ты меня поцеловала? Немка покраснела, а Уильям решил поведать ей о своих ощущениях. Было непривычно, ведь мальчиков с детства учат все держать в себе. Но с ней он понимал, что Эстель его не осудит за чувства, а даже наоборот: — Меня тогда истерзали мысли. Что я уже старик, что я тебе не нужен. Я тогда думал, из-за разницы в возрасте, между нами возможна лишь дружба и… Положив палец на губы сержанта, Жемчужинка мягко ему улыбнулась: — Знаешь, мы оба думали об одном и том же. Но сейчас, я могу открыто сказать — ты мне очень нравишься, и я тебя люблю. Уильям, отняв изящные пальцы от своих губ, поцеловал подругу, прижав крепче к себе. Да пусть этот мир и эта война катятся ко всем чертям ада. Он даже не сразу услышал стук в дверь. Только на второй раз, он прервал их нежности, тихо рыкнув, не отстраняясь от девушки: — Кого там нелегкая принесла… Из-за двери послышался голос Джозефа: — Пирсон, выйди на секунду, дело есть. — Катись к черту, — рыкнул сержант, через плечо, не отпуская притихшую подругу. — Я серьезно! — А я тебе серьезно отвечаю — катись к черту, или я тебя прибью, Джозеф. — Уильям, ну хорош! Это правда важно. С разочарованным стоном, Пирсон был вынужден отпустить Эстель, но напоследок, он произнес с легкими рычащими нотками, наклонившись к ней: — Прошу прощения мэм, долг зовет. Но я вернусь и продолжу начатое. — С нетерпением буду ждать, — мурлыкнула в ответ немка, коротко чмокнув сержанта в губы и отстраняясь.***
До вечера Уильям пропадал неизвестно где с Джозефом, а Эстель рисовала, сидя в общем зале. Все равно, как выяснилось, подняли всех на сбор и брифинг, только ей Коллинз, которого она встретила, когда вышла на ужин, велел не высовываться. Поэтому вечер прошел у нее в компании медсестер и тыловых врачей, которые так же не участвовали в брифинге. Парни были обеспокоены, а женщины молчали. Немка загривком чувствовала — надвигается буря. Естественно, она знала, что Париж — это далеко не конец пути. Нужно дойти до конца, дорубить все головы этой гидры и воткнуть меч ей в сердце. Только так мир будет освобожден. Сначала Франция, потом Бельгия и только потом Германия. И чем ближе они будут к границам ее Фатерланда, тем ожесточеннее станут битвы, тем хуже станет ситуация. Немцы будут сражаться до последней капли крови, и если понадобится, даже несчастных детей из Гитлерюгенд выставят в ряды солдат. Это и пугало. Эстель не сомневалась, что это произойдет. Ведь обезумевший глава государства, который вопреки ужасам прошедшей войны, в которой он был участником, уже не адекватен. И весь ужас, что сейчас происходит — его вина. Это Адольф первый поддался яду ненависти, это он собрал вокруг себя столь же лояльных подхалимов, это он внушил им, а после уже они мысль людям о том, что во всем виноваты евреи. Недавно немка прочла газету, узнав, что русские преодолели границу Польши и освободили Румынию. Финляндия тоже вышла и сейчас вынуждена сражаться против немцев. Думая об этом, девушка тихо вздохнула. Почему-то самая большая армия в мире несла самые серьезные потери. Но нельзя сказать, что они не добры. От чего-то, вспомнился период, когда она еще воевала на стороне Германии и пребывала на восточном фронте, правда в качестве наблюдателя. Этот период был короток, и затем ее швыряло из места в место. Сначала восточный фронт, потом Африка, далее Италия, после этого снова восточный фронт и наконец, в марте 43-го она попала сюда. Однако в ее воспоминаниях еще теплился тот странный день. Это было в июле 42-го. Они тогда были в Украине. Их подняли по тревоге, но немку взял с собой Вальтер, юноша из Италии. Он был спокоен, от того и немка тоже меньше нервничала. Но их быстро заметили красные. Завязалась потасовка в небе, Вальтер удрал едва завидел силуэты новеньких советских Ла, а Эстель осталась с ними один на один. Любили ее собратья по оружию удрать, если хоть немного сомневались в своих силах. А вот она просто не обратила внимания — летела она гораздо выше своих. Но когда перед винтом пронеслись первые трассеры, девушка была вынуждена удирать — ее самолет тогда не было оснащен никаким курсовым вооружением. Топлива тоже было мало, этот самолет просто не был рассчитан на длительные полеты. Однако у нее был небольшой карт-бланш. Поднявшись еще на пятьсот метров, они устремилась в пике вниз, постоянно наблюдая за скоростью. Физелер не был рассчитан на такой скоростной спуск, но как говориться, жить захочешь и не так извернешься. Моноплан с честью пережил скорость в невиданные для него 614 км\ч, и скрылся в облаках. Советы естественно ринулись следом, но из-за того, что потеряли из виду высокоплан, дали немке отсрочку в 10 минут. От того, что топлива хватило бы только для посадки, пришлось сесть на поле подсолнухов и оставлять машину. Она прибежала в какую-то деревню, где сначала ее чуть не прибили, но когда Эстель забилась в дом одной старушки, женщина ее, от чего-то, пожалела. Она не выдала ее советским солдатам, и они продолжили путь, выискивая, куда она могла деться. Жители говорили только по-русски и украински, и вот это было уже очень трудно. Английский был бы проще для немки, так что, пришлось изъясняться на пальцах. Но на помощь пришел неожиданный человек. Как оказалось, ее раненный сын лежал на печи и грубо ответил по-немецки, что ей не рады в этом доме. А вот Жемчужинка поморщилась и прикрыла нос, едва он отдернул шторку — от него разило гнилостным запахом. И как выяснилось это из-за ноги. Он получил ранение, его оставили здесь, поручив заботам матери и ушли. А рана начала гнить. Эстель решила — раз его мать была к ней добра, нужно отплатить добром. Такое уж было у нее кредо. Да что там было, осталось. Поэтому, пришлось долго и сбивчиво пытаться объяснить, что ей нужно. Молодой парнишка, рыбак, понял ее, когда она пыталась объяснить, что ей нужны белые червяки.*flashback*
— Татко! Тут дівчині потрібно опаришів! *1 — Чего ей треба? — на крыльцо одной хаты вышел седеющий мужчина с длинным чубом и усами, словно у моржа. — Опаришів? *2 — Так, татко, є? *3 — Ну є, а для чого? *4 — Не знаю, казала черв’ячки потрібні, біленькі. *5 Подумав, и почесав голову, он ушел, а вернулся с банкой, в которой копошились эти черви: — Ну держи, фашист. Немка нахмурилась, посмотрев на мужчину: — Разве я похожа на итальянца? – Дівчинка, я на вашій мові не розмовляю, так що йди, будь ласка.*6 Паренек, что привел ее к хате, почесав в голове, куда-то убежал, а немка растеряно осталась стоять на месте. Старик, кряхтя, уселся на крыльцо, глядя на нее с легким прищуром. А девушка, осмотревшись, подняла и надела на штакетник упавший глиняный горшок: — Не знаю, зачем вы это делаете, но все равно. Вернувшись с другим парнем, он ткнул в немку, пыхтя: — Ось, вот она фашист. Парень глянул на мальчишку и дедушку и повернулся к немке: — Они спрашивают, зачем вам опарыши. — О, ты умеешь говорить по-немецки? Там парень в одном доме лежит, у него рана гниет на ноге. Опарыши скушают всю гнилую плохую плоть, и останется чистая рана, тогда она и заживет. — С чего бы тебе помогать нам, фашистка? — А с чего нет? — тихо спросила немка, вздохнув. — Я не делю мир и людей, я делю лишь отношение. Коль ко мне добром, то и я отплачу тем же. Парень удивленно пересказал этот короткий диалог, и старик крякнул: — Ніколи б не подумав, що зустріч ангела милосердя серед фашистської раті. Допоможіть їй хлопці. Такі як вона — це рідкість. *7 — Що таке ангели милосердя, тато? *8 — Це такі люди, хлопець, які добрі до всіх. Вони завжди добро роблять. *9 — Це що ж виходить, вона не фашист? — это, видимо, был сосед дедули. *10 — Ні Микола, вони іноді б’ються, але коли потрібно, завжди добро зроблять. І людям і тваринам, всім. *11 — Яка дивна, — протянул тот человек, обходя и кладя узловатые пальцы на руку Жемчужинки. — А ти скажи мені, будь ласочка, як жеж так гарна дівчина в армії то опинилася? *12 Когда юноша, которого привел мальчик, все ей перевел, девушка честно ответила: – Это был не мой выбор. Я хотела просто летать на самолетах. Но меня мобилизовали, Вот… Парень опять все перевел и Микола почесал голову под странноватой шапкой: — Да-а-а, ось же тварюки. Таку чарівну дівчину як на забій відіслали, а, Степановичу? *13 — Що є, — крякнул в ответ старик с трубкой. *14 Неизвестно почему, но тогда, среди этих людей, Эстель не испытывала страха. От чего-то, они казались ей не то что безобидными, а очень добрыми. Поэтому, она сначала помогла раненому солдату. А пока опарыши активно объедали гнилье с раны, она пошла помочь тому дедушке, Миколе. Собрала ему яйца и принесла воды. Многие в деревне с непониманием следили за ее действиями. Она вроде как немка, но помогает им без единого признака агрессии или ненависти. Многие старики скромно просили ее о помощи, даже не думая, что она это сделает. Но Эстель делала. До вечера она помогала им в том, чем они не могли заниматься в силу возраста – приносила тяжелые ведра с водой, собирала яблоки и вишню с деревьев, кормила животных или даже рубила дрова. После трех по полудню, когда жара стояла просто удушающей, немке пришлось снять верхнюю часть комбинезона и завязать на талии. Дедуля Степан, которому она в данный момент помогала с яблоней, воззрился на изувеченную спину девушки, как и паренек, Тарас, который весь день ходил с ней, в качестве переводчика. Он поджал губы и по-старчески проскрипел: — Ні ти дивись. Як звірі. Хто ж це з тобою зробив? *15 — Кто это сделал с вами? — Сослуживцы. Не нравлюсь я им, — ответила Эстель, потянувшись на носках и срывая спелые наливные яблоки с ветки и складывая их в корзину. Тарас все перевел, и Степан, фыркнув, ушел в хату. А вернувшись, положил что-то прохладное на плечи немки. Когда она пискнула, сжавшись, он скрипуче рассмеялся, потрепав ее отечески по волосам: — Це компрес голубонько, щоб зажили синці. *16 — Д… Дя-ку-ю, — протянула девушка, пытаясь выговорить все верно. Тарас усмехнулся: — Вы уже запомнили пару слов? — Это не трудно, главное, что бы произносила все правильно. Когда опустились сумерки, и с делами было покончено, до глубокого вечера девушка сидела рядом с тем солдатом. Убрав наевшихся и пожирневших опарышей обратно в коробочку, она обработала рану парня мазью, из своей аптечки. А после, объяснила его матери с помощью Тараса, что нужно будет ему делать перевязки каждый день. И не поскупившись, даже оставила бинтов и ту мазь. Утром, с первыми лучами, ее проводили ребята из деревни. Старик Степан дал ей в дорогу пару яблок, Микола вручил кусочек черного хлеба, а та добрая старушка, Фросья, положила ей в руку вязаную куколку из тряпочек. Как оказалось — это оберег. Мотанка. Девушка с теплотой попрощалась с добрыми людьми. А когда она совсем скрылась из виду, за лесной просекой, Степан хмыкнул: — Дай Боже тобі доброї дороги. *17 Микола кивнул, глядя в след убежавшей девушке: — Ось жеж диво якесь. Добра дівчинка, ніжна як квіточка, а серед таких тварин а. Кажу вам, недовго їй серед них бути. Або заб’ють бідолаху, або піде до більш гідним. *18 Фросья лишь вздохнула: — Наверное это единственный раз, когда немец у меня не вызывает гнева. Но вы правы, Микола, недолго ей среди них быть. Я ей оберег положила, сбережет ее. Покивав, старики разошлись по хатам. Немка же неслась к своим позициям, прибежав к окопам только к десяти утра. Солдаты на земле, кто был вне аэродромов, тепло ее встретили и отправили на аэродром. А мотанка, что дала ей Фросья, надежна была спрятана в глубоком кармашке на груди.*flash-forward*
А та мотанка до сих пор была у немки. Она пережила и Африку, и Италию, и даже роковое падение. Она всегда была при Эстелле. Вот и сейчас, вспоминая добрую женщину, девушка достала ее, глядя на кукольное личико. Может быть, женщина была права? И именно эта мотанка защитила ее от всех невзгод? Взглянув на часы зала, немка тихо вздохнула — Уильям ушел примерно в три часа дня, а сейчас уже семь тридцать вечера. Бедняга, четыре часа его муштруют. А когда стрелка перевалила за 20:12, Эстель просто пошла спать наверх. Все-таки завтра нужно встать в 6 утра, а пока она примет ванну и сделает все процедуры на ночь, будет уже девять. Девушка нежилась в ванне, хорошенько намывшись. Это было истинным блаженством. После нескольких напряженных дней, первое желание было выспаться, второе — нормально покушать, а третье — вымыться. И пока есть возможность, она пользовалась этим. Она снова нанесла на кожу свое масло, оценив остатки, подсушила волосы, что тоже вымыла, и лишь когда вода остыла, немка спустила ее, накинув на тело полотенце, и вышла. Правда вот, как оказалось, пока она плескалась, Уильям уже вернулся. Девушка села перед зеркалом, что не убрала со стола, расчесывая еще влажные волосы, как услышала этот хриплый голос за спиной: — Так, так, та-а-ак. И что у нас тут? Вздрогнув, немка повернулась к сержанту, что улыбался ей: — Какая прелестная картина, — подойдя, Пирсон положил руки на плечи девушки, слегка массируя. — От тебя такой запах, что я готов тебя съесть. Девушка пробормотала, сжимая полотенце на груди: — Прости, прости, пожалуйста, я сейчас переоденусь… — Это ты… Успеешь, — выдохнул сержант, помогая ей встать и обнимая. — Я сейчас в бешенстве, моя дорогая. Немка сглотнула, глядя на Уильяма, но он был осторожен и нежен, мягко обнимая ее за талию: — И потому, хочу немного побыть с тобой. Только ты способна меня успокоить. — Уильям, на мне только полотенце, позволь я хоть майку надену… Сержант, однако, ее и не слушал, ведя носом по шее подруги, вдыхая запах: — Боже, как же ты пахнешь… Это сводит меня с ума. — Уильям… — Тише, — шепнул ей мужчина, нежно обнимая. — Не бойся, я умею держать себя в узде. — Ты просил не дразнить тебя, — пробормотала немка, слегка запрокидывая голову и закрыв глаза, ощущая, как сержант покрывает поцелуями кожу. — Ты же не знала, что я приду сейчас, поэтому это не считается, — мурлыкнул Пирсон, чуть улыбнувшись и мягко целуя девушку около ушка. — Да брось, тебе баловаться можно, а мне — нельзя? Эстель улыбнулась, шепнув: — Мистер Пирсон, дайте мне переодеться, и я позволю вам баловаться сколько душе угодно. После недолгого молчания, сержант все же отпустил Жемчужинку, улыбнувшись: — Идет, мисс Крюгер. Немка улыбнувшись, мягко стукнула по носу пальцем сержанта, юркнув в ванную и быстро одеваясь в майку и спальные штаны. Уильям же просто разделся, откладывая на стул форму и потягиваясь. Он и правда кипел от злости. Тёрнер вытащил его для разговора с Дрэйком, а он терпеть не мог этого выскочку. Этот щенок лишь полгода назад получил второго лейтенанта, а пытается им командовать? Благо, что хоть Джозеф урезонил этого урода, иначе дошло бы до драки. Дрэйк командир пятого взвода, не ему указывать, что делать первому лейтенанту первого взвода. Собственно сам Тёрнер тоже пришел не в лучшем расположении духа. Ему тоже давно хотелось прибить этого щегла, который считает себя если не полковником, то как минимум майором. От мыслей его отвлекли руки Эстеллы, что обняли со спины. Пирсон хмыкнул, повернувшись и сгребая в охапку подругу: — Иди-ка сюда, проказница! Смеясь, девушка обхватила мужчину за шею, а тот повалил ее на кровать, хмыкнув: — Попалась! Улыбнувшись, немка провела по лицу Уильяма ладошками: — Ах, бедная я лисичка, меня схватил огромный и сильный стаффорд. Уильям хмыкнул, наклонившись и прикусив кожу на оголенной шейке немки, вызвав у нее вздох: — Я тебе еще меток наставлю, моя дорогая. Ты — моя добыча, моя лисичка. И я тебя никому не отдам. Девушка улыбнулась, ощущая легкие укусы и поцелуи, слегка прикусив губу: — Вы со мной так нежны… Даже непривычно. Сержант улыбнулся, прерывая свое занятия и приподнявшись на локтях, желая устроится с ней в обнимку: — А что, должен грубить? — хмыкнул Пирсон, ложась на спину и притягивая Эстель, позволяя ей, как обычно, устроиться на себе. — Просто это очень приятно, — мягко улыбнулась девушка, нависнув над ним. — Уильям?.. — Да мой Лисёнок? — Скажи, ты меня любишь? — Сильнее всего на этом свете, — чуть улыбнулся сержант, глядя в столь родные и теплые карие глаза. — А ты меня? Но Эстель только улыбнувшись, легла, прижавшись всем телом к нему и мурлыкнув: — Обожаю. Я тебя просто обожаю. Уильям умиротворенно выдохнул, обнимая ее, и чувствуя, как она расслабилась, засыпая. Вдруг, неожиданно для него, Эстель подала голос: — Знаешь, что я заметила? — М? — Мы с тобой практически не разговариваем. — Это плохо? Немного поерзав, немка протянула, устраиваясь поудобнее и обхватывая ладонь сержанта на удивление теплыми пальцами: — Нет. Ведь если мы можем молчать и понимать друг друга, это куда больше говорит о наших с тобой ощущениях, чем бесконечный треп. Наконец, долгожданное утро 28 августа. Немка проснулась раньше сержанта, словно по будильнику. Вчера она хоть и заснула вместе с ним в одно время, но умудрилась проснуться раньше него. Пирсон еще спал, лежа на боку и положив под щеку ладонь. Еще с вечера он спал, обнимая Эстель за талию. Девушка чуть улыбнулась, наблюдая за ним, жадно всматриваясь в каждую морщинку на суровом лице, как на свету выглядят волоски щетины и седина на висках, как вздымается во сне широкая грудь мужчины. Но нужно было вставать, одеваться и бежать готовиться, и готовиться быстро — сержант никогда не спал слишком долго. У нее максимум есть в запасе час. Жемчужинка мягко взяла руку Уильяма, отнимая от себя, поцеловала пальцы и положила очень аккуратно рядом с ним. Пирсон во сне немного всхрапнул и лег на спину, положив руки на живот, продолжая спать. Бегло взглянув на часы на стене, девушка удовлетворенно кивнула — 6 утра, секунда в секунда, как и планировалось. Ей хватит времени подготовить задуманное. Благодаря Жан-Батисту, Американцам позволили жить у него. Мало кто из взвода пользовался палаточным городком. Они все еще квартировались у гостеприимного француза. Жан был не против. Он получил огромную прибыль, когда город был освобожден. Да и в конце концов, да и просто был рад, что у него появились постояльцы, плюс, американцы все же заплатили ему за радость пользования элементарно более удобными кроватями и водопроводной водой. Эстель, собравшись словно мышка, тихо выскользнула из комнаты, держа в руках ботинки, чтобы не дай боже не сорвать свой небольшой план. Она отошла далеко, и обулась только у лестницы. Если она правильно вчера выяснила, то до магазинчика Фриды бежать чуть более 15 минут, а вот лакомства можно забрать, наверное, уже сейчас. Выйдя в залу, она повела носом — на кухне уже вовсю трудились повара. Вчера Жан-Батист, хозяин заведения предупредил девушку еще раз, что ей нужно будет обратиться к поварам Пьеру и Паулю. Мол, ты узнаешь их деточка по круглым очкам и тонким усам у Пьера, а Пауля по рыжим кудряшкам. Повара, и правда, обнаружились на кухне, они виртуозно готовили даже обычные оладьи. И сейчас, на глазах у изумленной немки, как истинный жонглер, Пауль подбрасывал, переворачивая, таким образом, оладьи. А Пьер, насвистывая веселую музыку, и, немного пританцовывая, что-то готовил у плиты, помешивая. Как обычно, изумительная каша, как он умел, наверное, один. Каждое утро это был просто праздник и не важно, что за каша была — обычная овсяная или пшенная. Забавно то, что при этом он держал поварешку с оттопыренным мизинцем. Впрочем, шоу длилось не долго. Положив оладью на стопку других таких же, Пауль улыбнулся ей: — О мадемуазель, доброе утро! Жан вчера все рассказал, мы тут поколдовали для вас! все сделано просто на высшем уровне! Француз разговаривал на восторженных нотках почти всегда, это не удивляло. Он в целом был как Тревис — никогда не унывающий, веселый и добрый. Эстель улыбнулась ему, подходя: — Друг мой, вы просто волшебник! — Ну что вы, — смутился француз, всплеснув руками. — Ради столь доброй мадемуазель, я был бы готов испечь и Наполеон! Немка прикрыла пальцами губы, рассмеявшись: — Простите, простите, пожалуйста, я просто представила торт в виде полководца. Повар только звонко расхохотался, приобняв и от души чмокнув в щеку девушку: — Вы просто прелесть, мадемуазель Эстель! Подошедший Пьер так же улыбался и произнес жутко картавя: — Да-да, мадемуазель, никакого отклонения, все строго по рецепту! Мы с другом сделали это с душой, ммм, – он сложил пальцы в кучку, поцеловал их, широко отводя потом руку в жесте «пальчики оближешь». — Вот мадемуазель, все здесь, берите! Они вручили девушке небольшую коробку, а Эстель лучезарно улыбнулась: — Ой, Пауль, Пьер, вы меня так выручили! Спасибо вам! Спасибо огромное! Французы широко улыбнулись, обняв девушку и чмокнув в щеки поочереди, вернулись к своим заботам по кухне. А Эстель побежала по дальнейшим делам, оставив коробочку в нужном месте — под лестницей, среди таких же, как и эта. Город еще спал, в отличии от солдат. Эстель неслась к Фриде на всех парах, пробегая палаточный городок, попутно здороваясь с другими ребятами на пробежке. Как выяснилось, сейчас на ногах были почти все танкисты, так что пришлось оббегать их на пробежке. Бегали они небольшими группами, человек по 10. Были даже знакомые лица. Перес, который бежал со своими ребятами улыбнулся, помахав ей, а немка, улыбнувшись, немного подбежала к нему: — Привет Огустин. — Доброе утро! Тоже на пробежке? — Да, у меня сегодня нога совсем не болит, хочу пробежаться, как следует. — О, здорово! Ты кстати не видела Коллинза? — Пока нет, — регулируя дыхание, произнесла девушка, оглядевшись. — А что такое? — Да просто, он, по-моему, тоже бегает на большие дистанции. — Ой, я за ним не поспею, — хмыкнула немка, — Больно шаг у него широкий. И ты его видел? Два метра, здоровый как танк, и я, как заводная игрушка рядом. — Да брось, — пропыхтел перуанец. — Ты довольно неплохо бегаешь… — Кстати о беге, я побегу дальше, — улыбнулась ему девушка, уносясь вперед. Перес только миролюбиво улыбнулся. Ему бы ее молодость и энергичность. Едва свернув за угол, Жемчужинка сильно прибавила темпа. Бежала немка изо всех сил, не сбавляя хода. Она быстро обогнула улицу сен Шарль и побежала на набережную Андре Ситроен. Эти пару кварталов она пролетела словно на крыльях. Вот, наконец, показался магазинчик мадам де Фоль, прямо напротив реки Сены, а впереди был Лебединый остров. Иногда немка жалела, что у нее самой нет часов, она даже не знала, сколько времени. Но как оказалось, мадам ее уже ждет. Женщина стояла у своей лавки, и, увидев бегущую к ней девушку, помахала, подзывая к себе. Эстель она встретила приветливо, улыбнувшись ей, словно матушка. Немка, было, остановилась, чтобы отдышаться и поприветствовать мадам, но женщина, быстро оглядев улицу, утянула Жемчужинку в лавку, и спешно закрыла за ней дверь: — Он точно ничего не заподозрил? Эстель смущенно улыбнулась, все еще тяжело дыша от бега, и немного покраснев, сказала: — Нет…. Я ускользнула… Он еще спит. — Отлично, отлично! Вот! Фрида поставила на стол с ощутимым звуком удара коробочку: — Прошу, хорошая моя. Любой мужчина от них будет без ума! Тяжело дыша, немка облокотилась на деревянную столешницу, вытирая лоб: — Уф… Секундочку… Дайте пять минут отдышаться… Фрида тепло рассмеялась, налив ей стакан воды, пока немка осматривала ее товары: — У вас тут очень мило, мадам Фрида… — Да, среди антиквариата есть свои прелести, правда, звездочка? — улыбнулась ей француженка, позволяя осмотреться. — Не стесняйся, погляди, может и себе что присмотришь? Девушка улыбнулась, глядя на диковинные часы с медведями, которые цокали молоточками по медной наковальне с каждой секундой: — Какая прелесть! — Ой, и не говори, мне когда-то посчастливилось выкупить их у одного заезжего мастера. Они прямиком из суровой России. — Не такая уж она и суровая, — чуть улыбнулась немка, погладив пальцами одного из медных медведей. — Там живут добрые светлые люди. — Ну, откуда мне знать, — пожала плечами мадам де Фоль. — Помниться, во времена моей юности, они смерть как хотели попасть сюда, еще пока был жив Николай. — Николай? — Император России, — пояснила женщина, доставая портрет некого усатого мужчины. — Он был чудо как хорош, моя дорогая. Мне было 10 лет, когда он посетил Францию. К сожалению, мы с маман тогда не видели его лично, но мой отец, как Государственный служащий с ним встречался еще до моего рождения, в 1896м году. Тогда-то он и купил этот портрет. Рассматривая потрет, немка чуть поморщила носик: — Мадам, он ужасный щеголь. — Ой, еще какой, — рассмеялась француженка. — Но поверь мне детка, для своего времени он был ужасно хорош собой. Жемчужинка пожала плечами, не зная, что ответить — каждому времени свой красавец. Ей он не казался таким уж красавцем. Хотя, сейчас ей кроме Уильяма мало кто казался красивым. Внимание девушки привлекла шкатулка, в которой лежал странный кулон. Он был прост — круглый, на цепочке, с прозрачной крышкой и покрытый легким вензелем из серебра. Фрида мягко улыбнулась, достав с полки шкатулку с украшением: — У тебя глаз алмаз, золотце. Это медальон памяти. В нем обычно хранят локоны волос. В этом когда-то была прядь самой Жозефины. — Наверное, он стоит уйму денег, — пораженно протянула немка, осторожно, с согласия хозяйки доставая медальон и рассматривая. Крышка была гладкой, слегка округлой, боковину держал золотой витиеватый обруч, по крышке ползла «веточка» дуба, с россыпью небольших алмазов. Внутри оказалась самая настоящая шелковая подушечка. Фрида шепнула, закрывая опустевшую коробочку: — Возьми. Нет-нет, денег не приму. Считай это мой тебе долгосрочный подарок. — Мадам, это ведь антиквариат, он безумно дорогой! — Дорогая моя, ты для меня — бриллиант в короне. Что мне эта безделушка? Я продаю вещи куда дороже. Немка, не зная, что сказать, просто обняла женщину, зарывшись носиком в складки ее платья. Фрида ласково обняла немку, произнося: — Все хорошо дорогая, все хорошо. Просто считай это подарком от старой тетушки. — Спасибо Фрида, — улыбнулась Жемчужинка, растрогавшись. Вернувшись к прилавку, она оглядела коробочку, а потом перевела взгляд на мадам де Фоль. Эстель улыбнулась и шепотом спросила, хитро глядя на хозяйку лавки: — А можно взглянуть? Фрида кивнула, по–матерински улыбнувшись и всплеснув руками: — Ой, разумеется, конечно! Жемчужинка улыбнулась, с любопытством заглядывая в коробочку, и ахнула — внутри лежали великолепные карманные часы, серебряные, с вязью на крышке и красивым гравированным орлом, на цепочке. Еще была перьевая авторучка, практичная, не броская, истинно мужская. А еще лежали самые обычные, командирские, наручные часы. Как раз то, что нужно! Мадам Фрида просто не в бровь, а в глаз угадала! Фрида была очень довольна собой. Вручив Эстель набор, медальон и еще одну небольшую коробочку, она, отказавшись брать никаких ценностей, крепко обняла девчушку еще раз, и отпустила. Тепло распрощавшись с мадам, Жемчужинка убежала обратно, так и не увидев, как женщина с доброй тоской сжала медальон на шее. Эта немка безумно напомнила старой парижанке ее собственную дочь, которая погибла, будучи бойцом сопротивления. И именно поэтому она отдала ей тот медальон. Когда-то его носила ее дочка, Жизель, но после ее смерти, он единственное, что напоминало о дочери Фриде. Но теперь, появилась Эстелла, столь же чуткая, добрая и нежная, как Жизель. И Фрида, увидев в ней воплощение погибшей дочери, без раздумий отдала медальон. Теперь, у нее тоже есть небольшой лучик света в душе. Недаром она ей приглянулась. Жан был прав — она действительно словно маленькая звездочка. Свет ее не велик, но греет. Эстель постоянно поглядывала на часы, которые достала из коробочки, и неслась как на пожар. Ей нужно было успеть! Она вихрем пронеслась мимо тренирующихся парей из бронетанковой, вызвав усмешку Коллинза и его крик остальным: — Быстрее дамы! Вон! Девушка вас обгоняет! Пробегая палаточный городок, немка нос к носу столкнулась с Тёрнером, врезавшись в него на самом, что ни на есть, полном ходу. Лейтенант пошатнулся и рухнул на спину, а вслед на него упала и сама девушка. Он шокировано произнес, все еще машинально придерживая ее за талию: — Куда это ты так несешься, Жемчужинка? Девушка покраснела и пролепетала неловкие слова извинений. Коробочки тоже не пострадали, а потому, она спешно подобрала их, бегло оценив часы. Но они выдержали удар и даже не оцарапались. Мужчина приподнялся на локтях, все еще немного ошеломленный, но помогая встать и девушке. Он, чуть усмехаясь, отряхиваясь, глядя с улыбкой на нее: — Будь аккуратнее, а то расшибешься. — Спасибо лейтенант, — смущенно улыбнулась немка, оглядывая себя на предмет ссадин. — Что за коробочки там у тебя? — Оу э… Это… — А, точно, — хлопнул себя по лбу лейтенант. — Черт, совсем из головы вылетело. Эстель удивленно посмотрела на Джозефа, когда он выпрямился и уперев руки в бока покачал головой: — Хотя один черт, он не празднует. — Никогда? — Ну на моей памяти он перестал еще с военной кафедры, — пожал плечами Джозеф. — Но ты все равно молодец. Только откуда ты узнала? — Жетон, — покраснела девушка, смущенно отводя взгляд в сторону. — Вот… решила немного порадовать ворчуна. — Ну тоже неплохо. А кто еще в курсе? — Никто, я никому не говорила, — вот тут девушка напряглась. — Умница, — кивнул ей Тёрнер, говоря чуть тише. — Не любит он праздники. И компании. — Я знаю, уже пару недель как. Еще с того вечера, когда ты сказал, что он не сидит со всеми, помнишь? — Слушай, я не помню, что было позавчера, а ты мне о таком, — рассмеялся лейтенант, по-дружески похлопав подругу по плечу. — Ладно, иди хоть кофе попей, а то неслась как на пожар, небось. — Да, есть такое. Усмехнулась девушка. Хотелось бы и Джозефа порадовать, как-никак, он ей друг. И вдруг, она вспомнила, что женщина дала ей зачем то еще одну коробочку. Задумавшись, и открыв вторую, что дала ей Фрида, девушка глубоко вздохнула, улыбнувшись и закатив глаза. Мадам, мадам, ну что же вы так балуете? Идентичные часы. Только не черные а серебристые. — Джозеф! Тёрнер удивленно обернулся — он уже собирался продолжить утренние упражнения. Немка подошла и, смущаясь, протянула ему вторую из своих коробочек: — Возьми, пожалуйста. Я не знаю когда у тебя день рождения, но пусть это будет моим подарком просто так. За дружбу. Лейтенант удивленно посмотрел на подругу, пробормотав: — Да не стоило… Открыв, он присвистнул, вздернув брови от неподдельного удивления и восторга. У него даже сама собой улыбка на лице расплылась: — Ничего себе! Вот это да! Спасибо, — Джозеф искренне обнял ее, улыбаясь до ушей. — Рада, что тебе нравится, — улыбнулась немка. — Нравится? Да это очень крутой подарок! Это же командирские часы с тремя циферблатами и отсчетом посекундного времени. С точностью до миллисекунды. Спасибо, ты просто чудо. Видя восторг друга, Эстель и сама расплылась: — Ладно, побегу дальше. — Смотри, не зашиби никого по дороге, — рассмеялся ей лейтенант, застегивая на руке часы и осмотрев еще раз свой неожиданный подарок, побежал дальше. А девушка, улыбнувшись, и понаблюдав вслед за удаляющимся Джозефом, сверилась в последний раз со временем, положила часы в коробочку и рванула к ресторану. 7:45, надо спешить. Когда немка вошла в ресторан Жана, уже довольно много парней спустилось на завтрак. Эстель тяжело дышала после долгого бега в обе стороны, так что пришлось постоять вдалеке и отдышаться, чтобы никто не задавал личных вопросов. Немка нервничала после слов Джозефа — как воспримет ее выходку сержант? Не перегнула ли она? Вдруг ему не хочется вовсе отмечать? Но, сделанного не воротишь. Ей безумно повезло с мадам де Фоль. Женщина буквально выручила ее с подарком. Ладно. Если даже Уильяму и не хочется отмечать, то все равно, подарок ему точно придется по вкусу. Выдохнув, она спокойно уже прошла к стойке, улыбнувшись, Жан-Батисту. Старый француз хитро подмигнул ей и выдал две кружки кофе, кивнув. По счастью и удаче Эстель, которой она иногда сама удивлялась, ее так никто и не заметил. Ее друзья беседовали, обсуждая, кажется, матч по бейсболу. Спор бы жарким — с ними спорили еще несколько парней, из 9ой пехотной. Они так разгорячено обсуждали это событие, что казалось, будто бы не замечают даже снующих официантов, не то, что девчонку, которая мышкой просочилась между людьми. Если Пирсон еще спит, то нужно действовать тихо. Она разулась, прокралась по коридору, и, поставив у их комнаты обувь, тихонько заглянула. Но сержант еще крепко спал, что собственно было ей на руку. Девушка быстро забрала коробочку с подносом из–под лестницы и шмыгнула в комнату, да еще и так тихо, как даже на операции УСО не кралась. Поставив коробку и кофе на стол, она вытащила из нее то, что сделали для нее Пауль и Пьер. Эстель прижала руку ко рту, чтобы не запищать от восторга — повара сделали все просто безупречно! Несколько прекрасных пирожных эклеров с ягодами. Да, они были правы, все было просто идеально — каждый завиток крема, каждая ягодка к ягодке. Торт на двоих было бы слишком, как она уже и говорила, да и думала тоже, а вот парочка небольших пирожных — вполне. Поставив тарелочку с пирожными на стол и убрав коробку, немка аккуратно села на кровать и наклонившись, очень нежно поцеловала сержанта в лоб, шепнув, нарочито соблюдая субординацию: — Пора вставать, сэр… Пирсон чуть вздрогнул и сонно открыл глаза. Увидев над собой девушку, он немного улыбнулся и прохрипел сиплым со сна голосом: — И тебе доброе утро, рядовой… Сколько времени? — Восемь ноль пять утра, сержант. Уильям потянулся с тихим стоном, разминая конечности, затекшие после сна, а Эстель, взяв со стола коробочку с подарком, села обратно. Положив ладошку на грудь сержанта, не давая тому встать, она мягко ему улыбнулась. Мужчина удивленно взглянул на свою девушку, и вопросительно вскинул бровь: — Чего это ты сегодня еще более хитрющая, чем обычно, лиса? Чего удумала? Жемчужинка смущенно, протянула ему эту коробочку, прошептав: — С днем рождения… Уильям был удивлен. Нет не так — сильно удивлен. Со всеми делами и вчерашней беготней, он как-то и забыл, что у него день рождения. Да и праздновать он его перестал со своих двадцати семи. Немного неловко приподнявшись, он принял подарок, хотя, не сказать, что был не рад. Все равно, безумно приятно, когда тебе что-то дарят. А подарок от нее был как мед на душу. Девушка сидела рядом с ним и сконфуженно произнесла: — Я никому из взвода не говорила. И… Ну… Хотела сделать тебе сюрприз… Эстель немного замялась — Уильям переводил взгляд с подарка на нее, и обратно, но пока реакции от него не было. Ей показалось, что она перегнула, и что все же не стоило этого делать. Но Пирсон, отложив свой презент, притянул и очень крепко обнял свою возлюбленную, зарывшись носом в ее волосы. Он тихо произнес, не выпуская свою девушку из рук: — Спасибо… Эстель выдохнула с облегчением, осознав, что не переборщила. Уильям утянул ее за собой, ложась обратно и прижимая к себе. Сержант был удивлен и очень рад. Особенно узнав, что его Жемчужинка не сказала взводу ни слова. Однако он давно уже не праздновал свои дни рождения — в армии все было очень скромно, а на фронте так вообще не было времени на подобную ерунду. А тут нате вам, его подруга узнала и подсуетилась. Хотя, он догадался — позавчера, когда он ушел в ванную, жетоны лежали на столе, и она вполне могла увидеть нацарапанную им же дату своего рождения. Да и лежали они не на том месте, где он их оставил. Он оставлял жетоны на центре стола, а когда вышел из ванной, они лежали на краю. А после, его подруга куда-то убежала — он слышал ее удаляющиеся шаги даже сквозь шум воды. Но все равно, было очень приятно, что его Лисёнок уделяет ему столько внимания и любви. Даже любопытство одолело, что же такое она ему подарить решила. Взяв коробку и повертев, он все же решил открыть. Естественно, первым он достал именно часы на цепочке, присвистнув: — Ого. Полезная штука. Хотя я все же предпочитаю наручные. Так… О, да еще и с таймером! Блеск, это будет удобно, и сверяться тоже поможет. Девушка у него на плече вновь разулыбалась, согревая сердце сержанта. Он долго вращал их в руках, оценивая эргономичность, удобство и в целом рассматривая. А Эстель про себя воздавала хвалебные оды мадам де Фоль. Женщина выбрала крепкие, точные, и главное компактные карманные часы. В них был взвод таймера, что подметил Пирсон, а в армии эта функция весьма не лишнее. Плюс, крышку в любой момент можно было снять, открутив всего один винтик, что еще больше упрощало в использовании эти часы. Дальше была ручка. Сержант, рассмотрев и оценив защелкивающийся механизм, придирчиво взвесив на пальцах канцелярскую принадлежность, чуть улыбнувшись. Тоже полезная штуковина. Пирсон хмыкнул, и произнес, обращаясь к Жемчужинке: — Удобно, может мне тоже пенальчик завести? Немка густо покраснела, а Уильям, улыбаясь, прижал ее к себе, целуя в висок. Но больше всего сержант обрадовался именно наручным часам, а Эстель — безупречному вкусу и выборке Фриды. Она выбрала просто идеальные часы — черные, матовые, с крепким ремешком, такие точно подойдут ее сержанту. Плюс, они были прочными, с укрепленным стеклом, что тоже немаловажно. Но если Джозефу попались серебристые, с тремя циферблатами, то оказалось, что различие все же было — тонкой каймой, внутри основного циферблата, были обозначения сторон света, и сверху, чуть ниже цифры 12, был еще один небольшой кружок. Компас. Эти все же были покруче. Пирсон надел часы, осматривая, вращая руку так и эдак, проверяя, как сидит, не жмет ли. А девушка смущенно улыбнулась: — Они тебе очень идут… Пирсон хмыкнул, притянув девушку к себе и целуя в макушку, произнеся: — Дай мне буквально пару минут, Лисёнок, и я тебя отблагодарю. Уильям встал, и ушел в ванную комнату, быстро умылся и оделся. Мужчина иногда поглядывал на часы, которые ему подарила его Эстель, как и любой, кто получил новую вещь. Но его радовала не сама вещь — он и так купил бы себе новые, или, получил бы со склада. Его радовало именно внимание. Девушка подарила ему удобные, практичные вещи, которые годятся для работы и службы, а не безделушку, или хуже, какую нибудь плаксиво-сопливую вещь, вроде медальона или кольца, которые не имеют практической ценности. Да и потерялись бы они быстро. Колец он все равно не носил, так как пальцы в них мгновенно отекали, а медальон… А зачем ему медальон? Его девушка тут, рядом, а о семье он как то не вспоминал. Научился обходиться без них с 16 и забыл. Так, изредка от матери получал письма, и те, сухие в своем содержании как старый пергамент. Когда он вышел, то заметил, что его подруга, сидя на кровати, расчесывает и заплетает растрепанные волосы. Ухмыльнувшись, мужчина сел рядом и крепко обнял девушку, даже услышал хруст ее позвонков под руками. Эстель хихикнула, целуя его в шею, и прижимаясь как ласковый котенок. Жемчужинка улыбнулась: — И еще есть немного эклеров, повара подсобили. — Ах вот зачем ты бегала позавчера, — хмыкнул Пирсон, поглаживая по предплечью девушку. — Узнала с жетона, что я именинник и побежала шуршать. Ах ты хитрая лисица! А ну иди сюда! Сержант резко притянул смеющуюся Эстель, и даже позволил себе пощекотать девчонку, наслаждаясь ее попискиваниями и смехом. Она упрямо пыталась отстраниться, упираясь и пытаясь поймать руки Пирсона, чтобы остановить его. Мужчина и сам смеялся, удерживая и притягивая к себе ее, приговаривая: — Я же говорил, что будет за воровство моих вещей? Кто у меня тут такой хитрый? Эстель смеясь, пищала от щекотки, извиваясь и все еще не оставляла попыток хоть как-то остановить сержанта. Уильям навис, над ней улыбаясь, и немного придавливая собой к кровати: — Ну? Что скажешь, лиса? Жемчужинка в его руках выглядела роскошно — порозовевшие щечки, блестящие глаза, веселый, искрящийся радостью взгляд, и улыбка, так сказать «до ушей». Она все еще тяжело дышала и немного хрипела. Сержант улыбнулся ей и, наклонившись, наконец, поцеловал, проводя свободной рукой по щеке девушки.***
Пока они завтракали принесенными эклерами, Уильям улыбнулся, глядя на подругу — ей хватало всего двух пирожных, чтобы насытиться. По сравнению с первым днем, она ела совсем мало. Словно птичка — немного поклюет и все, уже сытая. Он еще поглядывал на обновку, отмечая удобство и широкий ремешок, который не будет натирать руку: — И где ты достала такую красоту? — Мадам Фрида, — улыбнулась немка, отпивая кофе. — Она дала мне зачем-то две пары, почти похожие. Я решила вторые подарить Джозефу, за компанию. Не знаю я, когда у него день рождения. — У Джозефа? — проглотив кусочек пирожного, Пирсон ненадолго задумался, а потом произнес. — Если мне память не изменяет, то у него — третьего января. Эстель чуть улыбнулась, глядя в окно: — Надо будет ему подарить что-то. — Ну, это уже твое желание. У нас не особенно принято отмечать дни рождения. К слову, а когда произошел тот чудный день твоего появления на свет, Лисёнок? Жемчужинка усмехнулась, допивая свой кофе и отставляя чашку на стол: — Хочешь, верь, хочешь, нет, но ровно на один день и месяц раньше тебя. — А что же ты не сказала? — удивленно произнес Пирсон, глядя на подругу. Чуть посмеиваясь, немка притянула его осторожно к себе за жетоны, благо сидели они рядом, и чмокнула, попутно слизав остатки крема с губ Уильяма: — 27 июля? В первый день? Пирсон хмыкнул, глядя на подругу: — Считай, у тебя теперь два дня рождения, мой Лисёнок. И будь добра, отпусти жетоны. — Ни за что, — по слогам протянула шепотом девушка, нежно целуя сержанта в щеку, впрочем, выпустив его цепочку. Улыбнувшись, Пирсон произнес, глядя на подругу, что чуть отстранилась: — Это лучший день рождения за последние семь лет. Благодаря тебе. День они провели вдвоем, так как сержант вытащил ее погулять. И не смотря на то, что небо было пасмурным, и моросил неприятный дождик, после двух по полудню, небо очистилось, и они смогли прогуляться уже без зонтов. Уже полдень, из штаба пришло распоряжение, что их мобилизуют и отправят дальше. Джозеф уже предупредил отряд, и ребята, не только Пирсон и Эстель, решили в последний раз погулять, насладиться покоем Парижа. В этот раз они не пошли к достопримечательностям, а провели время на лебедином острове, аккурат рядом со статуей Свободы. Девушка смотрела с легкой тоской в небо, пока они сидели у Сены, на лавочках, которыми был облагорожен небольшой кусочек земли. Уильям взглянул на девушку и тоже поднял глаза на бесконечный голубой купол. Немка тихо произнесла: — Я бы дорого дала за возможность снова рассекать крылом небесную гладь. Слышать завывания ветра и рев мотора… Пирсон сжал руку девушки, в безмолвной поддержке. Он уже давно знал, что Эстель любила небо. Не сражения, а именно полет. Поэтому он и решил спросить: — Расскажи как это? Я никогда в жизни не летал. — Это самое чудесное ощущение на свете, — улыбнулась немка, глядя на бескрайний небесный простор, запрокинув голову. — Сначала, перед первым полетом немного страшно. Но когда садишься в кабину, начинаешь делать то, что делал на тренировках на земле, когда учат рулению, страх немного отступает. Ты включаешь двигатель, ждешь прогрева масла, а потом выруливаешь на взлет. Машина вибрирует от двигателя, но то, что он на носу невидно — так быстро он вращается. Видно лишь тонкую полосочку отраженного света от лопастей. Ты отдаешь от себя ручку газа, и он, словно гарцующая лошадь, срывается с места. Дух захватывает, едва колеса шасси отрываются от земли, адреналин скапливается в животе и струится по ногам, а потом приходит легкость, словно все тягости и даже физический вес тела остаются на земле. Все заботы и тревоги исчезают, перед глазами только ветровое стекло и панель, одна рука сжимает ручку управления самолетом, вторая ручку газа, а вибрация от двигателя ощущается в ногах. Ты чувствуешь, как по ним слегка струиться воздух. И когда ты уже в воздухе, остаются лишь острый разум и чистое вдохновение. Ты осматриваешься, и видишь, как на высоте около 200 метров над землей, машины, трасы, дома превращаются, становятся словно бы игрушечными. И вот, ты убираешь закрылки, начинаешь подниматься все выше и выше, вокруг тебя только облака, легкая такая дымка, словно тончайшая вуаль. И там, наверху, ты чувствуешь свое превосходство. Что это ты в небе, что ты выше любых птиц, что вся обозримая земля, это то, что можно увидеть только там… Это нельзя достоверно описать, это нужно чувствовать и видеть… Может быть, если повезет, я смогу тебе это показать. Смогу подарить тебе то, что никто другой из взвода не сможет. Пирсон слушал ее и думал, есть ли возможность определить ее в воздушные силы США. Но, к сожалению, такой вероятности не было. К тому же, возникло бы порядком с миллион вопросов, откуда она такая взялась, выяснилось бы, что у нее нет ни гражданства, ни удостоверения, ни лицензии штатов. Конечно, Дэвис ее одобрил, но вот авиации она точно не понравится. Там был довольно жестокий отбор и жесткие требования. И даже если она идеальна в плане здоровья, даже если у нее будет страховка и настоящий жетон, это не перечеркнет факта того, что у нее нет гражданства. А без него она не сможет даже перешагнуть черту аэродрома. До того, как Кроули и они с Тёрнером пересказали историю Эстеллы полковнику, Уильяма пожирал страх. Страх того, что их обман раскроется. И если бы Жемчужинка не выделилась, если бы не ее сведения и знания, то начались бы разборки, и в рядах пехоты Америки выявили бы не задекларированного «зайца» куда как раньше. И вполне возможно, после этого, его бедную Жемчужинку бы либо взяли как пленную, либо, что еще хуже, просто бы… Но по счастью, никто не стал разбираться кто она. Дэвису было не до нее, да и жетон у нее не спрашивали. Выглядит как американка, да и фиг с ней, подумаешь, на одну голову в первом взводе больше. Жетон, что у нее был, дался он Джозефу ценой 10 долларов за сам жетон и 20 за молчание. Уильям иногда жалел, что не может дать его Жемчужинке большего, чем есть. Пока что, стоит ограничиться и тем, что Дэвис все-таки адекватно воспринял ее. Плюс, его, похоже, поразило то, что она нашла в том неприметном архиве. И не смотря на то, что Эстель тосковала по небу, она всегда говорила ему, что быть рядом с ним для нее уже богатство, а налетаться она успеет и «на гражданке». Пирсон был не против. Вопрос стоял лишь за гражданством. Но если она выйдет за него, то тогда и получит гражданство. Иногда он размышлял, что возможно, но лишь возможно, у них будет прекрасная жизнь после войны. Но пока, это были лишь туманные робкие мечты. Когда начали опускаться сумерки, они пошли обратно. По дороге, немка спокойно осматривалась, даже не подозревая, что ее ждет. А вот сержант знал. Дэвис предупреждал, что захочет поговорить с ней лично. Однако, даже зная то, что он ее уже одобрил, а страховку она получит не сегодня, так завтра, все равно, у него нутро сжималось от страха. Когда они пришли к палаточному городку, Джозеф, напряженный и белый как полотно, подошел к ним. Полковник прибыл и требовал Эстель к себе, без сопровождения сержанта и лейтенанта. Пирсон вздрогнул, а Жемчужинка ободряюще ему улыбнулась, шепнув: — Все будет хорошо сержант. Проводив ее взглядом, Пирсон приложился к фляге с виски, и его примеру последовал Тёрнер. Девушка пошла к указанной палатке спокойно, без суеты. Однако она и сама была готова упасть замертво от страха. Похоже вот оно. Опасения ее сбылись. Но стоит не падать в грязь лицом, быть спокойной и даже если это конец, не умолять и точно не рыдать. Это все равно ничего не изменит. Когда она вошла, то заметила Дэвиса. Полковник стоял, наклонившись над картой, и внимательно взглянув на девушку, кивком указал на стул перед столом. Немка села, сложив руки на коленях, словно провинившаяся школьница. Дэвис, однако, был спокоен, но и несколько напряжен: — Добрый вечер, мисс Крюгер. Вы знаете, почему я вас вызвал? — Нет, полковник. Дэвис глубоко вздохнул и продолжил: — Не далее как три дня назад, двадцать шестого августа, ко мне подошел майор Кроули. Они вместе с лейтенантом Тёрнером и сержантом Пирсоном рассказали мне правду. Что вы вовсе не американка, что не сражались с нами во время операции «Кобра» и не имеете отношения к нашей армии, а даже напротив. Это подтверждают письма от полковников Росса, МакМануса и Эдвардса. Так же ваш жетон. Он подделка. Девушка была ни жива, ни мертва. Полковник смотрел на нее и выжидал. Глубоко вдохнув и выдохнув, она кивнула: — Так и есть. Да, я не из пехоты США. Но мне позволили присоединиться к ней. Ваши солдаты приняли меня… Когда прочие отвернулись. Дэвис кивнул, и, выпрямившись, продолжил, заложив руки за спиной: — Да, это я тоже узнал. Так же, Майор Кроули рассказал мне о ваших вылазках, пока вы были еще среди рядовых ВВС Люфтваффе. Он подчеркнул ваши способности и доброе сердце. Однако это ничто, по сравнению с вашими делами здесь, среди рядов первого Взвода. Девушка не могла понять, к чему или куда ведет полковник. Он был спокоен, не наседал, просто, будто бы, пересказывал очевидные вещи: — Также, вы проявили себя во время захвата гарнизона. Вы участвовали в операции совместно с агентами УСО, вы смогли раздобыть важные сведения и полноценно сражались против немцев. Я не могу игнорировать все эти факты. Более того, ваши сведения, которые вы принесли майору, а тот передал мне, позволили Высшему руководству разработать подробный план вторжения на территорию оккупированной Бельгии и к линии Зигфрида. Это достойный и очень авантюрный поступок, который в моих глаза перечеркивает ваше прошлое. Но я хочу разъяснить пару вопросов более ранних. Немка прикусила губу. Но полковник, чуть помолчав, произнес: — Скажите мне, Эстель Крюгер, почему вас сбили ваши собственные союзники? Жемчужинка вздрогнула. Это не ускользнуло от внимания полководца. Но он не наседал, давая ей успокоиться. Эстель сжала кулаки: — Я не знаю. Я служила им верой и правдой. Я принесла им несколько побед здесь. Однако, я думаю, ну или мне кажется… — Продолжайте. — Я не сбивала выпрыгнувших с парашютом и не добивала уже падающих врагов. За это мне дали обидное прозвище — «Schlappschwanz». «Тряпка». Или мямля, как вам угодно. Мне это припоминали до последнего дня. Двадцать шестого июля наша эскадра должна была вылетать на перехват союзных бомбардировщиков. Вылет проходил в прекрасных условиях, все было штатно. Однако, на полпути, над точкой Мариньи, мы должны были выполнить плановый разворот по маршруту следования и лечь на курс 130. Во время маневра, я услышала стрельбу, и мой самолет пошел ходуном. Потом, из–под капота вырвались струи пламени, кокпит заполнил дым. Я боролась и с машиной и сама с собой. Я услышала урывками фразы по станции, до того, как связь полностью оборвалась — «Не место. Слабачка. Предательница открыла стрельбу. Добить. Проверить. Захватить живой или мертвой». Мой ведущий меня и сбил. Когда дышать было уже совершенно не чем, а сознание балансировало на грани обморока, я предприняла последнюю попытку выровняться и не упасть на кварталы, ну или хотя бы чтобы машину немного подбросило. Попытка ухода была неудачной — я зацепила брюхом кусок здания и повредила левый элерон. Но самолет временно подбросило вверх, и это был мой шанс на прыжок. Я выпрыгнула и приземлилась на крыше часовни, спустя мгновения, как мой самолет раскроил ее крышу и упал в паре кварталов дальше. Я висела на стропах, но нужно было выбираться. Я обрезала их и упала вниз. А потом, за долю секунды, раздался треск и на мои ноги свалились балки и ошметки кирпича с перекрытий часовни. Правая нога неприятно хрустнула и потом была застилающая глаза боль. После этого я подумала — все. Это конец. Я не смогу уйти, я даже выбраться не могу. Оставалось только ждать своей участи. Я сидела там, как услышала шаги. И уже была готова распрощаться с жизнью. Но это был ваш сержант. Он спас меня, а я для себя решила, что раз мне помогают, то я не останусь в долгу. Я обязана Американским солдатам жизнью. Рассказ летчицы был душераздирающим даже для Дэвиса. Он нахмурился, встав, и подал ей стакан воды: — Вас сбили из личной неприязни? — Да сэр. Это началось еще в училище. — Ваши бывшие соотечественники знают, где вы сейчас находитесь? — Если бы знали сэр, сюда прислали бы больше людей. Им невыгодно знать, что я жива. Я слишком много знаю, слишком много видела, и слишком осведомлена об устройстве и недочетах вермахта и люфтваффе. Если вам необходимо, я расскажу все. Мне нужна лишь карта и пара листов бумаги. Дэвис нахмурился, доставая тетрадь и указывая на карту: — Мисс Крюгер, мне нужно узнать сейчас лишь одно. Где на данный момент больше всего солдат? Девушка допила воду, отставляя стакан, и нависнув над картой, указала на города ближе к границам Бельгии, обводя участки красным карандашом: — Здесь. Вот тут. Здесь главная база пехоты во Франции. Здесь склады с бомбами. Тут заводы. Здесь тоже. Тут аэродром специального назначения. Кивнув, полковник посмотрел на немку: — Скажите, Мисс Крюгер. Это вопрос немного личного характера, но вы чаще работаете с сержантом. — Сэр, мы просто крепко сдружились, — чуть покраснела немка, сглатывая. — Но если быть откровенной, я считаю себя должником сержанта Пирсона. Это он меня спас. Он вытащил из той часовни. Сэр, это Долг Жизни, и я должна его погасить любыми доступными мне средствами… — Да, вы ангел милосердия, — кивнул Роджер, убирая карандаш и записывая сведения. — таких как вы в достатке с обеих сторон фронта. И таковые были и до вас. — Опять ангел милосердия. Я слышала это уже в нескольких частях света, — фыркнула немка, сложив руки на груди. — В России, на восточном фронте, в Тунисе, в Италии, здесь… — Вы были в России? — удивленно поднял на нее взгляд Дэвис. — Точнее в юго-восточной Украине, в 42-м году. До февраля 43-го я была лишь наблюдателем и не сражалась. Полноценным пилотом истребителем меня сделали вынужденно в марте 43-го. И то, скрипя зубами так, будто бы я не потратила четыре года на бессмысленные, а зачастую и крайне опасные задания. Верхушке не нужны были ни мои знания, ни прочие умения. Им нужны были мое зрение и слух. — И как дела у наших союзников? — буднично поинтересовался полковник, тоже выпив стакан воды. — Очень… странно, — потерла шею девушка. — У них неплохие самолеты, но на земле творится черт и что. Люди зачастую растеряны и неорганизованны, их действия спонтанны и лишены всякой системности. Они словно не планируют, а действуют по велению левой пятки. — Не удивлен, — хмыкнул в ответ пожилой мужчина. — Они всегда были таковыми. Пугают их потери. Эстель только вздохнула. Ей нечего более было сказать. Дэвис же, встав, положил на стол конверт из картона и произнес, уперев руки в бока, командирским тоном: — На основе всех ваших действий и сведений, для меня картина сложилась воедино, мисс Крюгер. Я не собираюсь вас пугать трибуналом или отсылать в лагерь. То, что вас сбили, не делает вас дезертиром или шпионом. Вас, по сути, лишили флага. Поступив на службу армии США, вы уже проявили себя. И мы с почетом примем вас. Девушка даже подавилась и прижала пальцы к губам, недоверчиво смотря на полковника. Он же, продолжил: — Вы уже доказали, что вы не простая немка. Ваши поступки говорят громче вас. Благодаря вашим сведениям, британцы устроили несколько саботажей, уничтожив поезда с оружием и боеприпасами. Так же, вы не раз докладывали о других поездах и их диверсионных группах, которые могли убить несколько тысяч мирных людей. Майор так же рассказал о вашем докладе, когда вы предупредили о вылете на Лондон, спасая тем сама еще больше жизней. Будучи уже среди нас, вы, даже с не полностью здоровой ногой, участвовали в операции по остановке того бронепоезда и именно вы дали наводку на заводы Фау–2. Вы нашли документы, участвовали как агент в гарнизоне и не побоялись после того сражаться. Я считаю, что этого достаточно, чтобы оставить вас в нашей армии. Более того, я подаю прошение о получении вами гражданства Соединенных Штатов Америки. Эстель не знала, как реагировать. Это был просто невероятно щедрый жест. Дэвис чуть даже улыбнулся, наблюдая за реакцией девушки, а потом, присев, протянул ей тот самый конверт: — Прошу вас. У Жемчужинки дрожали руки. Но внутри оказалась бумага о страховке, с номером социального страхования для участника армии США, и новый жетон, с грамотой о его получателе. Так же, досье, составленное для нее. Дэвис посмотрел на все еще шокированную немку и произнес напоследок: — Отныне, я хочу от вас полной самоотдачи. Ни шагу назад. Тёрнер будет докладывать мне обо всем. Свободны. Полковник кивнул ей и отпустил. На ватных ногах она вышла, и побрела к палаткам, пока ее не схватил за плечо подбежавший, бледный как мел Цуссман: — Эй! Ты как?! Девушка просто шла дальше, пока не собралась вся команда и ее не усадили около костра. Пирсон, молча, протянул ей флягу, дабы она могла немного «взбодрится». Девушка отхлебнула и ее передернуло. Эстель показала полученные ею, документы и жетон, попутно рассказав все, вплоть до последнего движения ресниц и пальцев полковника. Отряд под конец был шокирован, но в тоже время, парни ликовали. А Джозеф выдохнул и, под напором эмоций, забарабанил кулаками по своим коленям, скалясь в улыбке и шоке одновременно. Пирсон просто сжал кулак улыбаясь. Наконец–то хоть одна не менее хорошая новость, чем захват Парижа. Дэвис не просто не солгал, он сделал нечто большее. Теперь она — полноправный член Первого Взвода.