*flashback*
Молодой и чуть наивный паренек со светло-каштановыми волосами, остриженными под ежик, несся, словно на пожар. Успеть, успеть, надо успеть! Всего два часа, чтобы сдать документы тут, на военную кафедру Нью-Джерси. В канцелярии нужно было забрать свое личное дело, отнести в комиссариат и вернуться со справкой обратно. Потом эту справку подпишут, поставят печати о приеме, и для включения на службу ее же надо будет отнести командующим в корпус военной комиссии. То есть забег дважды туда и обратно. По пути, немного отвлекшись на флаг, что реял на флагштоке, юноша буквально на лету врезался в толпу и в частности в того, кого будет называть своим лучшим другом долгие годы. От удара, Джозеф полетел на землю, опрокинув и того, в кого врезался, и еще пару парней рядом. Парни раздраженно закричали от негодования, а над ухом Тёрнера раздался раздраженный и рычащий голос: — Какого хрена?! Поднявшись, смущенный юноша взглянул в глаза огромному, без преувеличения парню, мужчине, что уже носил погоны сержанта. Тогда, юный Джозеф даже не знал, что человек перед ним всего на три года старше, а не на все десять, как он считал. Остальные, встав, проворчали что-то про неосторожность молодых новобранцев, и пошли дальше, а вот крепкий сержант только приходил в себя от такого падения, потирая бок. Поднявшись, и стряхнув с себя пыль, рослый парень помог подняться и Тёрнеру: — Куда это ты так несешься, пацан? — Мне нужно передать дело в военный комиссариат, — смущенно пояснил Джозеф, тоже поднимаясь и потирая от стыда плечо. — Смотри под ноги, пацан, а то и сам расшибешься и остальных с собой потащишь, — хмыкнул, чуть улыбаясь, Пирсон, протягивая широкую загорелую ладонь. — Уильям. — Джозеф, — улыбнувшись от смущения, пожал протянутую руку Тёрнер. — Давно тут? — Да уже почти 12 лет как, а ты сам? — Всего две недели, перевелся с кафедры в Бостоне, — сглотнул Тёрнер, понимая, насколько он младше этого сурового на вид вояки, хотя внешне он был довольно молод. — А… Прости за вопрос, а тебе сколько лет? — Мне 28, — хмыкнул Уильям, отводя нового знакомого по направлению к штабу. — А к чему такой вопрос? — Как 28? — удивленно посмотрел на невольного товарища Джозеф. — Но если ты тут двенадцать лет, то… Получается, ты поступил на службу в шестнадцать? — Да, было дело, — отозвался, помрачнев, Пирсон. — Не хочу говорить об этом. У меня были свои причины пойти на призыв в том возрасте. Скажем так, я тут тоже для поступления на кафедру, для повышения. Сам я с Энида. Кивнув, Тёрнер произнес: — Мне казалось, что я гораздо моложе тебя, а выходит, что младше всего на 3 года… — Все равно, ты еще зеленый пацан, — хмыкнул Уильям, потрепав по голове нового друга. — Слушай, раз уж я тут никого не знаю, может, поможешь мне? — произнес уже на ступенях молодой будущий лейтенант, глядя с задоринкой на Пирсона. — Смотря, в чем требуется помощь, — ухмыльнулся ему в ответ Уильям, поднимаясь и поравнявшись с Джозефом. С тех самых пор они и подружились, что не разлей вода. Причем по началу, Джозеф бегал за Уильямом как хвостик, постоянно учился у него и восхвалял как хорошего лидера. Но они не были похожи на учителя и подмастерья, скорее они были на равных, шли нос к носу во всем. Даже шутливо соревновались друг с другом. Тренировались они всегда в одном отряде, ели, сидя рядом за одним столом, коротали свободное время за бейсболом или гандболом. За месяцы, проведенные под одной крышей казармы, они не только прониклись друг к дружке искренней симпатией, но и невероятно сдружились. Уильям даже был шафером на свадьбе Тёрнера через год, перед самым началом второй мировой войны — в июле. Казалось, в том далеком августе 1939-го, что их будущее будет самым, что ни на есть, безоблачным. Но мир и Германия решили иначе…*flashforward*
Вспоминая это, Тёрнер вздохнул. Всего за год они умудрились из друзей превратиться в соперников. И лейтенант знал твердо, что обиду ему Пирсон не простил и не забыл. Хотя сам Уильям не был шибко злопамятным, но такое он не простит никогда. Вину Джозеф чувствовал, но искупить ее не получится даже ценой собственной жизни и звания. Сержант потерял не просто часть взвода из-за промедления самого Тёрнера, в тот день, в феврале, Уильям потерял лучших друзей, репутацию, от него отвернулись все. Пирсон тогда в одночасье попал в немилость. Новобранцы отказывались с ним работать, командиры не слушали, остальные, кто выжил и помнил о Кассерине, относились к нему с презрением и недоверием. И видя все это, как из-за одного рокового боя, по ошибке даже не его, а командования, он потерял все, что было так важно, Уильям и стал тем, кто есть. Затаив злобу на весь мир, что несправедливо его кинул, и перестал подпитывать свои хорошие качества, его сердце и душа охладели, он больше не пытался научить новобранцев, не пытался быть лидером, не пытался наладить контакты. И это тоже откликнулось воспоминанием.*flashback*
Пирсон шел меж палаток, направляясь на стрельбище с новой партией новобранцев. Молодняк косо поглядывал на спину сержанта, некоторые шептались. Повернувшись, Уильям рявкнул, от чего многие парни вздрогнули и сжались: — А ну заткнулись все нахер! Смерив новичков полным злобы взглядом, Пирсон прорычал, перехватив автомат: — Если вы, щенки, хотите чему-то научиться, закройте свои рты, и молча выполняйте приказы. Я ясно выражаюсь? — Да сэр… Большинство парней промямлило эту фразу невпопад, чем еще больше раздражали Уильяма: — Я слышу только жалкое блеяние. — Да сэр! Уже четче выпалили рядовые. Но Пирсон только фыркнул. Ни тени улыбки как раньше. А ведь до этого, когда Уильям тренировал парней, он смеялся, улыбался, а фраза «я не слышу!» и ответ «есть сэр!», вызывали у него искреннюю и добрую улыбку. Раньше он тренировал ребят как братьев, как равных себе. А сейчас это походило на наказание, показательную порку. Каждым словом, каждым действием, он ранил новичков, стал унижать их. Любой их успех он более не воспринимал как что-то хорошее, скорее находил к чему придраться. И все это видел и сам Джозеф. Душа лейтенанта рвалась на части. С одной стороны, хотелось подойти и врезать ему, а с другой стороны, он знал, что за этим кроется такая боль, что не дай Господь этим юнцам дорасти до его звания и так же потерять все. Так что сейчас, он шел не только его приструнить, но и поговорить. С момента битвы на перевале прошло три месяца, но за все это время Уильям с ним не разговаривал ни разу. Он перестал появляться в командной палатке без надобности, перестал проводить вечера в кругу остальных офицеров. Замкнулся и ощетинился на всех. Глядя на то, как сейчас он вновь высмеивает и одергивает пацанов, Тёрнер решил, что все же надо в первую очередь осадить, а уже потом наставлять его. После тренировки и разминки, когда парни занялись стрельбой, он подошел к Пирсону, отведя его немного в сторону, хотя сам сержант глядел на друга с такой смесью злобы и ненависти, что Джозефу трудно было начать диалог с правильной ноты: — Ты чего на них орешь? — А вам какое дело, лейтенант? — презрительно протянул Уильям, щуря глаза. — Я учу их. А чтобы чему-то научиться, нужно закрыть пасть и слушать. — Уильям… — Что? — Ты ведь никогда раньше так не делал. Куда делся тот, прежний, лейтенант Уильям Пирсон? Мужчина скривился в презрительной гримасе, его оскал даже с натяжкой нельзя было улыбкой назвать: — Какие клишированные фразочки из вас полезли, лейтенант Тёрнер. Могу ответить на это не менее клишировано — прежний лейтенант Пирсон погиб. — Уильям, да что с тобой такое? Тебя словно подменили. А ведь мы друзья, партн… — Не смей ко мне так обращаться, — холодно отрезал сержант. — Для тебя и взвода, я — сержант Пирсон. Я более не лейтенант, я более не командир. Мы не партнеры. И мы не друзья. — Но… — Я все сказал. Отвернувшись, Уильям вернулся к тренировкам новичков, оставив своего друга стоять на месте и смотреть на это. Наверное, тогда Джозеф и почувствовал эту горечь. Когда тот, кого он называл другом, отказался от него, отвернулся. Но винить в этом было некого, кроме самого себя. Ведь именно Тёрнер стоял с победоносным видом над Уильямом, которого буквально с ног сшибла новость о понижении во звании и уголовной ответственности за нарушение приказа. Хотя трибунала он и избежал, но вот огромной очереди выговоров — нет. И писем семьям погибших, где его заставляли писать, что вина полностью на нем, он тоже не избежал. А кто стоял и нравоучительно подстрекал его? Правильно, Тёрнер. «Пиши-пиши. Это ты сделал. Твой приказ был уходить, ты бы тогда спас больше людей. А теперь сиди и пиши, и вспоминай каждого, кого ты угробил своим упрямством!». После того, как последнее письмо оказалось в ящике, Пирсон встал из-за стола и, глядя в глаза Джозефа, произнес: — Более ты никогда и слова от меня не услышишь, лейтенант. Только по делу. И ушел, раздраженно задернув полог палатки, выбрасывая прочь перьевую авторучку, подарок Тёрнера ему на 30й день рождения. И слово свое он тогда сдержал. Более, он не разговаривал с другом без повода, и запретил называть себя по имени. И именно тогда Джозеф ощутил, какой мрак теперь внутри этого человека, даже не увидев, что он не просто озлобился, он — сломлен…*flashforward*
Склонив голову, Тёрнер почувствовал, словно на его плечи опустился тяжкий груз. Раньше он не ощущал и половины этого бремени вины. Надо сказать, что он и сам был обижен на Пирсона. За то, как он поступил с ним, как перестал считать его другом в полном смысле этого слова. Уильям же переваривал иное. Сержант размышлял о дне, когда оборвал нити между ними. Выбросил подарки Джозефа, разорвал контакты с его семьей, женой, перестал с ним разговаривать вне официального общения старший-младший по званию. Их дружба сейчас, это шаги друг к другу по натянутому канату над пропастью, обвитому колючей проволокой в довесок. Один неправильный, и ты проткнешь себе ногу и канешь вниз. Тернер не боялся наступать там, где не положено, а вот Уильям остановился и не делал более шага ни вперед, ни назад. Застыл, в своей нерешительности. Недопонимание редко приводит к чему-то хорошему, а между ними оно повисло еще с момента разговора о его поступлении на службу. Тёрнер не смог понять его мотивов тогда на кафедре, и так и не смог понять на Кассерине. И может, знай он реальность, настоящие мотивы, не стал бы рубить его с плеча? Наверное, стоило еще тогда рассказать ему правду о том, почему он оказался среди военных за два года до положенного, рассказать о безответственном отце, что бросил его и его мать, о матери, что просто оставила сына на произвол в 8 лет, о том, как он побирался по соседям, голодая. Наверное, зная это все, Джозеф бы понял его тогда… Но тогда, да и сейчас тоже, Пирсон был слишком горделивым. Рассказать о своем прошлом, где кроме нищеты, голода и побоев ничего не было? Об алкоголизме мамаши, которая в порыве горячки могла исхлестать его собачьим поводком? Нет уж. Эту сторону жизни Пирсона, Тёрнер никогда не узнает. Пока они молчали вдвоем, иногда перебрасываясь взглядами, они переживали их общее прошлое и делились друг с другом немыми переживаниями. Это не было напряженным безмолвием, это была благоговейная тишина. Когда не нужно чесать языками, не нужно пытаться изображать сочувствие, не надо корчить и выдавливать из себя эмоции. Нет, это было приятно. Сесть и просто побыть вдвоем, просто подумать. Лейтенант, вздохнув, опустил голову вновь, упираясь лбом в приклад. Да уж, хороши они оба сегодня были. Они умудрились достать даже самого терпеливого в отряде. И Жемчужинка была права, что наорала на них, заставив сидеть вдвоем молча. Они, и правда, будто были готовы впиться друг другу в глотки, словно враги. Какая ирония, что их наставляет обратно на путь истины немка. Бывший их враг. Уильям смотрел в окно, размышляя. Нет, он и правда может назвать Тёрнера другом. Но и говорить пока не было желания. Однако решился нарушить молчание Джозеф, поднявший глаза на товарища и, спрашивая то, что вертелось на языке все шесть лет, что он знал Уильяма: — Почему ты пошел в армию в шестнадцать? — У меня были свои причины, — глухо ответил, словно под копирку, Пирсон, отворачиваясь. — Я еще тогда тебе говорил. — Я это уже слышал. И такой ответ меня не устраивает. Уильям поджал губы и, зажмурившись, опустил голову. Тёрнер его буквально к стенке сейчас припер, но ведь он уже не мальчик, чтобы скрывать прошлое, однако и рассказывать совершенно не хотелось. Однако, Джозеф снова спросил: — Я хочу знать правду. От этой глупой настойчивости, в душе сержанта вновь словно разорвалась бомба. От его слов, Пирсон мгновенно вскипел: — Хочешь знать правду? — сухо и жестко произнес Пирсон, со злостью в глазах повернувшись к другу. — Изволь. Я был нищим голодранцем, без цента в кармане. Я работал за еду, сдавал бутылки, металлолом, даже воровал. Моей матери было наплевать на меня. Единственное что я видел от нее — побои. Я пошел в армию, потому что ничего не умел и ничего не знал. Я подделал свои документы и приписал себе два года, чтобы только вырваться из алкогольного ада моей матери. Это ты хотел услышать? Джозеф фыркнул, хлопнув по предплечью друга: — Ты что, думал, что я как от чумного от тебя сбегу, если правду узнаю? Я сам из не самой благоприятной семьи. У деда моего был ПТС после Великой войны, он на меня с костылем кидался, отец терпел истеричную мать, тетка, как и твоя мать, страдала алкоголизмом. — Разница между нами в том, Джозеф, что у тебя есть семья, — грубо огрызнулся Уильям. — А у меня ее нет. — У тебя есть семья, — упрямо рыкнул в ответ лейтенант, и, снизив тон, добавил. — У тебя есть Эстель. Пирсон смотрел прямо в глаза Джозефу, но так и не нашел в них ни презрения ни злости. Скорее пугающее сочувствие. Вздохнув, Уильям пояснил: — Я имею в виду не ее… Эстель для меня нечто… Нечто. Она — мое все. Но я имел в виду семью старшую — маму-папу, дядей, тетей… У меня этого нет. В мои 19 лет, моя мать умерла от цирроза, плюс, у нее был рак. Отец мне так и не писал, жив он, мертв ли, я не знаю… Бабка по матери мне пишет гневные письма, я их даже не читаю. У меня нет семьи в понимании родителей и родни первого порядка, понимаешь? Тёрнер хмыкнул, чуть откинувшись в кресле: — У тебя есть мы. Хоть мы и грыземся что дурные, но мы все — семья. Эстель мне как то говорила, что если не брать тебя в расчет, мы все ей как братья. Да и я ее ощущаю как младшую сестру для себя. — Эстель это отдельный разговор, — фыркнул Пирсон, глядя на то, как вышеупомянутая девушка помогает раненым в холле. — Эстель — это чудо, аксиома, ошибка выжившего. Я не знаю, какие ангелы ее берегут, но они спасли ее буквально от всего. — Лишь от тебя не смогли, — ухмыльнулся Тёрнер, за что получил от сержанта в плечо, и даже рассмеялся. — Ауч! Ладно, признаю, заслуженно. — Да ты и половины не получил, — впервые за пару дней улыбнулся Уильям, глядя на друга. Смеясь, Тёрнер протянул Пирсону руку, в знак своеобразного примирения, а сержант, чуть помедлив, все же крепко пожал ее. Джозеф произнес, ставя точку во всем этом: — А знаешь… Нам, и правда, стоило помолчать. Я пролистал за это время в голове все шесть лет, что мы с тобой знакомы и понял одно — мы с тобой никогда и не прекращали спорить. Однако то было в мирное время. Сейчас у нас больше нет подобной привилегии. Так что наша подруга права железобетонно. Мы и правда грыземся друг с другом, вместо того чтобы сражаться с врагом. Так что?.. — Эх ты, пацан зеленый, — вспомнил их дразнилку Пирсон, хмыкнув. — Ладно, черт с тобой. — И да, Уильям, извини, — поднялся Тёрнер. — Я знаю, что поступил крайне подло, так что еще раз, извини. — Извинения приняты, — саркастично хмыкнул сержант, вставая и направляясь вниз.***
Эстель как раз заканчивала с последними ранеными, как подошел сержант. Мужчина грубо поднял пискнувшую подругу за воротник и буркнул: — Хватит, тебе самой нужна помощь. — Но я… — Тий иди уже, мы сами подлатаем оставшихся, — кивнул ей медик Шон. — Давай, давай, твои раны выглядят куда хуже, чем царапины у них. — Н-но я же… — Да иди уже, — подтолкнул ее к сержанту сидящий с забинтованной головой солдат, Дэвид. — За весь день крошки во рту у тебя не было, сама вся в крови, давай дуй! — Сержант, я прошу вас, иначе она сама не остановится, — кивнул Пирсону второй медик из бригады. — Я собственно ради этого и пришел, — хмыкнул Уильям, осторожно беря под локоть подругу. Еще раз, было, дернувшись, Эстель вздохнула: — Но я еще не все сделала… — Ты сделала очень многое, Тия, — отозвался Бриггс, что поливал раны на запястье спиртом. Жемчужинка тихо вздохнула, сдаваясь: — Ладно, хорошо… Мне, и правда, не мешало бы форму выстирать… Чуть улыбнувшись, едва уловимо, уголком губ, Пирсон увел таки свою подругу, ведя ее, вернее удерживая за локоть. Жемчужинка правда попыталась дернутся назад, но Уильям удержал ее: — Подожди, я забыла… — А ну цыц. Все что нужно уже в комнате. Твой рюкзак, твои вещи. — Но я же… Пирсон только глянул на подругу и та, стушевавшись, вздохнула, продолжая идти уже молча. Когда они вошли, Пирсон, закрыл дверь и мягко положил руки на плечи подруги, поворачивая ее к себе: — Подари и мне пару мгновений с тобой… Эстель невольно застыла, как перепуганная лань перед хищником. Сколько бы раз она не смотрела в глаза сержанта, каждый раз был словно первый — сердце на мгновение замирало, а потом пускалось в пляс, отбивая натуральную чечетку. По венам струился легкий адреналин, скапливаясь в животе, по коже мурашки толпами бегали, даже ощущалось, как волоски на шее слегка встают дыбом. Но это был вовсе не страх, как при их первой встрече, это было легкое возбуждение, волнение, что выветривало все мысли напрочь из головы. Девушка потянулась на носках, ласково целуя мужчину в щеку и шепнув: — Позволь я только форму выстираю… — Я так понимаю, тебе нужна моя майка? — чуть улыбнулся ей Пирсон, обняв за талию и не давая отстраниться. — Если вы, сэр, окажете мне такую честь, — лукаво улыбнулась ему в ответ немка, снимая куртку и повернувшись спиной к сержанту. Вместо ответа, Уильям развернул свою девушку к себе и рывком прижал стене около двери, заведя обе ее руки за запястья над головой, и ухмыльнулся, глядя в чуть испуганные карие глаза немки: — Т-ты чего?.. Сержант, ухмыляясь, буквально впился в губы Эстель, прижимая ее к стене собой и не давая даже пошевелиться. Его поцелуй был очень жадным, напористым, а податливость и покорность отвечающей ему девушки, будило буквально звериную страсть. Переключившись на шею, он рыкнул, слегка прикусив нежную кожу: — Боже, я мечтал об этом весь день… Охнувшая немка откинула голову в бок, даже немного прикусив губу: — Уильям, полегче… — Можно и полегче, — прорычал в ответ Пирсон, от чего физически почувствовал легкую дрожь по телу своей подруги. Он продолжал осыпать ее шею и лицо поцелуями, время от времени возвращаясь к губам, целуя, словно жаждущий, получивший воду. На деле, ему стоило немалых, буквально таки титанических усилий сдерживать себя в узде, и ограничиваться лишь подобными поцелуями. Жемчужинка же тихо пролепетала, сжав пальцы и выгнувшись от очередного укуса: — Уильям… Я же вся в крови… Пирсон хмыкнул, находясь предательски близко, и шепча ей практически в губы: — Ладно, лисица, так уж и быть, отпущу… Эстель, в ответ, лизнула его в губы, чуть улыбнувшись: — Скажите мне, мой сержант, вода то еще работает? — Работает, хотя, смотря какая тебе нужна. — Чтобы вымыть форму холодная, а чтобы вымыть тело — горячая. А потом вы мне поможете с ранами, а уже после, я ваша. — Ты и так моя, — фыркнул в ответ сержант, наконец, отпуская ее и позволяя «отклеиться» от стены. Достав свою майку, и передавая ее девушке, мужчина присел, чтобы выдохнуть и собрать мозги в кучу, в то время как его подруга пошла в ванную. Вот сейчас, он себя ощущал даже не как в Париже. Инстинкты в нем вопили об опасности, и что нужно защитить свою женщину, а в лучшем случае, оставить потомство. Но как человек разумный, Уильям затолкал эти мысли как можно глубже. Все-таки, он дал ей слово, и сам решил железобетонно его придерживаться, о том, что близость будет только после свадьбы. В конце концов, для его Эстель, как для верующей католички, как для девушки, было важно предстать перед будущим мужем невинной. И если так выйдет, что он не переживет эту бойню, то чтобы другой… Помотав головой, сержант нахмурился, даже проронив вполголоса: — Ну уж нет. Я выживу. И она будет только со мной. Со мной и моей, как законная жена. А пока Уильям отдыхал, сидя у окна и глядя в щели, на предмет движения врагов, Эстель занималась чисткой формы. Раздевшись, и надев на тело майку сержанта, она сняла экипировку, а заодно и разложила и вытащила из карманов лишнее, дабы не замочить. На туалетный столик были выложены дополнительные боеприпасы, гранаты, блокнот, карандаши, портсигар и прочие мелочи, что были щедро расфасованы по многочисленным кармашкам. Туда же легли портупея, ремень, шнурки и даже пистолет. Стирка само по себе дело нудное и тяжелое — спина болит от положения к верху задницей, затекают и устают руки, от холодной воды стынут пальцы, так еще и кровь, зараза, отстирывается очень тяжко. Орудуя лейкой от душа, стиральной доской, что чудом оказалась здесь же, под ванной, и хозяйственным мылом, пятнышко за пятнышком, немка отстирывала кровь с формы. Кропотливое занятие разбавляло урчание под нос песенки. Когда все было готово, девушка наконец выпрямилась, потерев затекшую спину и встряхнула мокрую куртку. Пятна крови полностью так и не отстирались, оставив после себя светло желтые пятна. Но, на зеленой униформе они хотя бы не так бросались в глаза, как на голубой форме Люфтваффе. Фыркнув своим мыслям, она вывесила мокрую одежду на батарею, что впрочем, была холодной, и, забрав свои вещи, вышла обратно. Однако, подумав, вернулась и, открыв горячую воду, набрала таз, дабы Уильям помог ей смыть кровь с ран. Конечно, было бы разумней самой залезть в ванную и вымыться, но Эстель хотелось дать Пирсону возможность поухаживать за собой. Это ведь так приятно, когда о тебе проявляют искреннюю заботу. В комнате горела одна небольшая масленая лампа, и та, на порядочном удалении от окна, чтобы не дразнить возможных снайперов. Хоть окна были заколочены и завешаны тяжелыми шторами, все равно было слышно, как на улице тихонько накрапывает дождь. А благодаря разведенному в переносной печке огню, комната еще и прогрелась. Но все это — горящие и весело потрескивающие доски в печке, дождик снаружи, приглушенный свет масляной лампы, создавали ощущения приятного уюта, будто бы они дома, и просто выключили свет. Сержант сидел на кровати, сняв и отложив свою каску на перину, а рюкзак, отставив на пол. Он казался практически недвижимым, сидел, замерев, словно статуя, глядя невидящим взором куда-то сквозь стену, думая о чем-то своем. Вздохнув, девушка подошла и поставила на пол у кровати таз с горячей водой и парочкой кусков марли, свернутой валиками. Оглянувшись, он чуть ли не в нос получил кусок марли: — Помогите мне, сержант. Без вас, сэр, самой не отмыться, — лукаво улыбнулась ему немка. Чуть хмыкнув и слабо улыбнувшись, Уильям забрал у нее кусок протянутой марли и усадил свою девушку рядом: — Ладно, сиди смирно, рядовой. Эстель подсела чуть ближе, и подставила шею. Она была полностью в крови, даже часть волос. Осторожно, словно мазками по холсту, мужчина стирал кровь со своей девушки. Он смывал с нее кровь, легкими, плавными движениями, чтобы не содрать только появившуюся корочку на ранах. Раз за разом, сантиметр за сантиметром он омывал бледную кожу от запекшейся и засохшей крови. Смочив кусок марли в тазе, едва он уже оставлял бледно красные следы, и, выжав его, Уильям продолжил стирать следы побоища сегодняшнего дня. В какой-то момент, он даже потерял счет тому, сколько раз споласкивал и выжимал тряпку в таз, вода в которой уже была красной. Эстель сидела смирно, глядя на сержанта. Оставив в покое ее плечи и ключицы, Уильям переключил свое внимание на ее лицо, аккуратно стирая с кожи кровь, которая запеклась и превратилась в сухую пленку. Самое сложное было вытереть кровавую корку с разбитого виска. И как бы он мягко не действовал, девушка все равно иногда шипела, когда он был вынужден отдирать засохшие сгустки. Но она не сопротивлялась ему, сидя смирно и недвижимо, сложив руки на коленях. Тряпка вновь была красной от крови, и Уильям, окунув ее в таз, сполоснул и выжал, поджав губы. Пока он не стер кровь с ее ран, масштаба повреждений не было видно. А теперь они просто бросались в глаза. На лбу ссадина, на щеке царапина, висок был рассечен в форме непропорциональной звезды, да к тому же, его покрывал огромный синяк. Пирсону страшно было представить, что было бы, если бы падение было на что-то острое, тогда висок был бы проломлен и все, не было бы уже его Жемчужинки. Следующим делом, нужно было снять повязку с плеча, что было проще сказать, чем сделать — бинт намертво приклеился из-за крови к коже, от чего отдирать его было трудоемким и кропотливым процессом. Нужно было аккуратно, неторопливо, миллиметр за миллиметром снять присохший бинт и промыть рану. А в идеале, еще и обработать. Пирсон осторожно тянул кромки бинта, стараясь не тревожить края ранения, чтобы не начинать новое кровотечение. Повязка отходила с легким хрустом, срывая куски засохшей крови, корочки с края раны и даже небольшие волоски с самой кожи. Когда, наконец, злополучная повязка была отодрана, сержант принялся стирать еще и кровь. Несмотря на предельную аккуратность, кое-где ранение вновь начало мелко кровоточить — на корочках проступили алые бусины крови. Мягко убирая их смоченным в спирте чистым куском марли, Уильям продолжил осторожно сдирать этот злосчастный бинт. Отбросив его в сторону, едва последний миллиметр покинул кожу его девушки, он чуть поджал губы, начиная уже убирать то, что осталось — прилипшие нитки, грязь, лишние кусочки засохшей сукровицы, что стали оранжевыми, по возможности очищая края ранения по максимуму. Наконец, когда ранение было очищено от крови, лишних налипших ниток и сукровицы, ему предстала полная картина. Рана на плече, была не лучше раны на виске — длинный, темно-красный шрам пересек плечико его возлюбленной, края вспухли и выглядели болезненно, само ранение смотрелось инородно, на фоне бледной алебастровой кожи. Сама рана была довольно глубокой, хоть и не настолько, как могла бы быть. Но это не отменяло того, что она не заживет теперь. Немка чуть улыбнулась ему: — Поможешь мне с плечом? Тот лишь кивнул. Увидев воочию все ее ранения, у него внутри клокотала ярость и страх. Пирсон вздохнул, а Эстель мягко положила руку ему на щеку, вынуждая взглянуть на себя: — Уильям, я ведь не ребенок… Это все царапины. Ну подумаешь, синяк на виске и рана на плече? Я ведь жива, мне это не мешает… Сержант вздохнул тяжелее — он не мог отделаться от ощущения, что предает ее. Что не защищает, как обещал. Немка мягко поцеловала его в нос и шепнула: — Не переживай, все это заживет. Да и потом, я у тебя в долгу, и… — Я не хочу, чтобы твой долг смывался твоей же кровью, — перебил ее сержант и посмотрел ей в глаза. — Не хочу… Девушка растроганно улыбнулась и шепнула ему: — Ты настолько сильно волнуешься? — Да, черт возьми, я волнуюсь! Я не… Эстель ласково улыбнулась и положила пальцы на губы сержанта, вынуждая его замолчать: — Сержант Уильям Пирсон, послушай меня. Я не маленькая, я получала ранения и раньше. На войне не обойтись без них. Но если я дам слабину, если отступлю, струшу, то чего тогда стоит твой подвиг? Чего стоит подвиг Тёрнера? Я не имею права подводить ни тебя, ни его, ни полковника. Особенно если учитывать, из какого дерьма вы меня вытащили. И я тебя не подведу. Никогда. Пирсон кивнул, обняв девушку и целуя в макушку. А Эстель лукаво улыбалась: — Ты хотел знать, что я сказала тем немцам? Мужчина чуть улыбнулся: — Да, и до сих пор хочу. Жемчужинка взглянула на него, улыбаясь: — Я сказала: Не бойся, я смогу его уговорить. Что я смогу найти подход к моему строптивому сержанту. Уильям рассмеялся, прижимая девушку к себе чуть крепче, но все равно очень аккуратно: — Ах ты, хитрая лиса. Ну да, тебе я отказать не смогу. Эстель улыбнулась и, шепнув ему: — А я хочу поцелуй. Ты ведь не откажешь мне? Уильям улыбнулся, придерживая голову девушки за подбородок пальцами: — Вот смою с тебя остатки крови, и тогда поцелую. Жемчужинка улыбнулась, прикрыв глаза, жмурясь от довольства. Пока он вытирал остатки крови с шеи немки, его майка, надетая на нее, сползла, открывая сержанту более глубокий обзор на нагое тело. Пирсон невольно сглотнул, опустив глаза, а девушка покраснела от его слов: — Даже в крови, ты все равно прекрасна Лисёнок… Уильям был очень аккуратен. После, того, как было покончено со своеобразным умыванием, он, не менее трепетно, и осторожно чем сам процесс смывания крови, сменил повязку на плече. Эстель смотрела за процессом из-под полу прикрытых век. Она млела в теплых и осторожных руках Пирсона, мурча от довольства. Ей очень грело душу, что эти руки, сильные, мужские руки, что могут любому хребет переломить, столь нежны и осторожны. Сержант взглянул на урчащую подругу: — Ты чего? — М? А, да так, — улыбнулась ему немка, подсев ближе, от чего ладони мужчины скользнули вниз по ее плечам к локтям. — Просто мне приятно быть в твоих руках. Уильям даже немного нахохлился от довольства, улыбнувшись. Он уже закончил с перевязкой ее плеча, поэтому мог позволить себе и понежничать. А когда девушка полностью перебралась к нему на колени, потираясь головой о его челюсть, словно кошка, он и вовсе растаял, с нежностью обняв подругу. Эстель же, укрывшись в его объятиях мурлыкнула, ощущая, как осторожно проводит пальцами по свежей повязке сержант: — Останется шрам. — Все равно, ты останешься все так же прекрасна, — упрямо фыркнул Уильям, прикрыв глаза и наслаждаясь нежностями от своей подруги. Именно сегодня, казалось, между ними рухнули последние осколки стены, что выстроила после ссоры Жемчужинка, от чего, наконец, сержант стал чувствовать себя спокойнее. Немка улыбнулась, глядя на Пирсона. Он был с ней нежен, давая то, о чем могут лишь мечтать многие девушки. А именно заботу, ласку, чувство поддержки и уверенности. Уильям не пытался быть ей папочкой, не опекал как родитель ребенка. Его гиперопека сводилась в большей степени к страху за ее здоровье. Эстель даже шепнула ему, нежась в его объятиях: — Знал бы ты, насколько я счастлива быть с тобой… Пирсон чуть улыбнулся краешками губ, мягко поцеловав девушку в макушку, постепенно расплетая ее косичку, откладывая на прикроватный столик шпильки и резинки, которыми крепил ее прическу. Когда последняя прядь свободно упала на ее плечи, Уильям, не без удовольствия зарылся пальцами в нежные волосы, благо, еще недавно немка нашла возможность вымыть голову. Ощущая эти прикосновения пальцев к коже головы, как они прорезают ее пряди, она потянулась к нему сама, касаясь губ сержанта своими, и положив ладошку ему на щеку. Мужчина не оставил свою подругу без поцелуя, аккуратно обнимая и прижимая к себе. Не смотря на то, что с момента их первого взаимного поцелуя в стенах старого архива прошло уже порядочно времени, он все равно не мог насытиться ею, и каждый поцелуй волновал и будоражил. От ее близости, он ощущал, буквально таки, физическое опьянение. Ее запах, ее тепло, ее нежность, все это побуждало его целовать Эстель с большей жадностью, иногда даже прикусывая ее губы в остервенении. Во время поцелуя, Уильям почувствовал, как проворные пальчики девушки расстегнули и сняли его портупею с оружием. С глухим стуком, его пистолет и ремень оказались на полу, а следом за ними туда уже отправилась и каска, что лежала на кровати. Последним что сняла с него Эстель, был ремень с карманами, что тоже отправился вниз. Немка мягко утянула его за собой, почти не размыкая поцелуя, и оказываясь под мужчиной. Он уперся руками в перину по бокам от головы подруги, нависая над ней. Его Жемчужинка сама прервала поцелуй, и неожиданно для него, переключила свое внимание на его шею, и сержант впервые ощутил, как нежные девичьи губы целуют его около кадыка. Мужчина гулко сглотнул, прикрыв глаза и позволяя подруге исследовать его шею губами. Это было для него немного необычно и ново, если учитывать, что раньше Эстель подобного не делала. Однако, немка, хитро улыбаясь вне поля зрения сержанта, легонько прикусила кожу на его шее чуть ближе к «развилке» вен, по-видимому, задевая эрогенную зону — Пирсон дернулся, сжав в одной руке покрывало кровати. От подобной шалости у него сбилось дыхание, а сердце участило темп. Уильям тихо зарычал, попытавшись прекратить эту игру и отсесть, но крепкая хватка за воротник не дала ему отстраниться. Жемчужинка прошептала ему на ухо с тихим стоном, когда сержант, в отместку, тоже решил попробовать ее шею на зубок: — Нет уж, не сбежишь… — Дай хоть ботинки снять, — сдавленно пробормотал Пирсон, сдаваясь, и немного лихорадочно целуя нежную кожу в зоне укусов. С легким разочарованным вздохом, девушка его отпустила, а Пирсон, присев, на край выдохнул. По его мнению, его подруга вновь переборщила со своей лаской, но сейчас, сбегать от нее не хотелось. Слишком долго он пробыл вдали от ее тепла, и пока еще не насытился. Хотя, слова свои он выполнил — расшнуровал ботинки и скинул их, пересаживаясь ближе к своей девушке. Сама Жемчужинка резковато дернула его на себя за грудки, от чего он потерял равновесие и рухнул на нее: — Я вроде бы обещала, что после твоей помощи я — твоя? Пирсон в ответ лишь глухо зарычал, нависнув над немкой, удерживая себя на весу руками: — Ты и так моя. Жемчужинка на его памяти сегодня отличилась уже дважды — сначала наорала на Тёрнера и него, а теперь сама проявляет такую инициативу. Хотя надолго эта мысль в голове у мужчины не задержалась, все внимание на себя отвлек запах возлюбленной, что дурманил голову не хуже виски, ее тепло и то, с какой нежностью она сейчас одаривала его лаской. Сержант слегка покусывал кожу на шее немки, беспорядочно покрывая места укусов поцелуями. Ему доставляло некое удовлетворение слышать ее сдавленные стоны, а податливость и покорность будили буквально звериное желание. Эстель же хотела сегодня чуть большего, чем просто поцелуи. Ей очень хотелось немного переступить черту, коснуться запретного, неизведанного, да и Уильяму позволить чуть большего. Странно, но ее смущение, что она обычно испытывала от подобного, сейчас решило крепко уснуть. Пирсон едва держал себя в руках, потому тихо зарычал на ушко подруге, пытаясь отстраниться: — Эстель… Стоп… Но в ответ, немка обняла сержанта за талию ногами и прошептала ему в губы, постепенно расстегивая его куртку: — Заткнись Уильям. Вообще, слова и желания сержанта расходились. Разум твердил одно, сердце другое, но все сводилось к одному — ему безумно хотелось сейчас отдаться ей целиком, забыть о морали, просто быть с его возлюбленной Эстель. Пирсон судорожно выдохнул, с легкой дрожью, когда ощутил, как руки Жемчужинки скользнули под его майку, мягко огладив бока по ребрам. Он сполна почувствовал, как ее тонкие, холодные пальцы скользят по разгоряченной коже, как она обняла его, вынуждая наклониться ближе. Он глухо зарычал, вызывая дрожь возбуждения по телу подруги: — Ты сейчас нарываешься? — О да, — прохрипела девушка, постепенно стягивая с мужчины куртку и отбрасывая ее к остальным вещам. Самой ей и снимать то было почти нечего — майка да белье с носочками. Она прикусила губу, когда Уильям в ответ проделал то же самое, что и она — забрался руками под майку и провел по коже, вверх, до самой лопатки и вниз, до талии. Пирсон, зарычав, немного грубовато притянул девушку к себе, жадно и порывисто целуя, уже довольно смело водя руками по ее телу под майкой. Эстель же поддавалась ему, обнимая и не менее активно исследуя проворными ручками его тело, иногда царапая его кожу ноготками, когда сержант позволял себе отвлечься на ее шею и ключицы. В конце концов, немке надоела мешающая ткань, и она сама сняла с Уильяма его майку, отшвырнув ее на пол и позволив сержанту прижаться к ней всем торсом. Он даже немного придавил ее, с тихим рычанием прикусив ушко. Сам мужчина уже просто послал все к чертям собачьим, и свой самоконтроль, и все мысли, и разум туда же. Он просто наслаждался этой близостью, возможностью касаться ее и даже более запретных мест на ее теле. Постоянно осыпая поцелуями лицо Эстель, шею, глубоко целуя в губы, он позволил себе проверить свою давнюю теорию, коснувшись груди подруги. Правда на ней было белье, тряпичное, но пока, Пирсон лишь проверял границы дозволенного. Сержант лишь скользнул ладонью по ее груди, не останавливая руки. Жемчужинка лишь тихонько пискнула, однако, не отстранилась, скорее даже напротив, выгнулась ему навстречу. Что же, это буквально «развязывало» ему руки, и Ульям уже увереннее скользнул рукой по теплой коже, мягко обхватывая грудь и немного сжимая. Эстель в этот момент тихонько пискнула во второй раз, слегка прикусив кожу на шее мужчины и прижав его ногами к себе теснее. Все же смущение заснуло, а не пропало, было немного неловко, что Пирсон пробрался дальше положенного, но и отступать на такой ноте девушка была не готова. К тому же, не смотря на довольно резкие действия, сержант, все же, оставался нежен, не позволяя себе лишнего или грубостей. Уильям судорожно выдохнул, обдав жаром дыхания шею подруги у ушка: — Ты была права… Эстель только вопросительно мурлыкнула, ощутив, как сержант уже положил обе руки на ее грудь и осторожно обхватил. — Они и правда большие, — с легкой улыбкой прорычал Пирсон, мягко прикусив мочку ее ушка, тяжело и рвано дыша от возбуждения. Немка тихонько застонала, прогнувшись в спине и позволяя мужчине притянуть себя ближе. Он был слишком близко, его запах стал сильнее от возбужденного состояния, а от взгляда в потемневшие глаза мурашки по коже забегали. Эстель же ощущала легкий дурман от его действий, хотя казалось, что ничего такого он и не делает. Но Уильям научился тонко играть на ее чувствительных точках, ловко используя чуткую кожу, а то, что вытворял сейчас, будоражило девичью фантазию похлеще некоторых книжек. Пирсон вновь вернулся к ее губам, давая передышку, хотя его рука и скользнула по оголенному бедру его девушки. Правда от этого, немка рефлекторно подняла второе колено, что находилось буквально между ног у Уильяма. Реакция мужчины немного вогнала ее в ступор — буквально на пару секунд, Пирсон замер, сжав зубы и уперевшись лбом в здоровое плечо подруги, казалось, даже прекратив дышать. А потом с рваным выдохом коротко рыкнул, даже немного с надрывом. Жемчужинка обеспокоенно спросила, приподнявшись на локтях: — Что такое, тебе?.. — Хорошо, — чуть вяло ответил ей сержант, притянув немку к себе и рухнув на бок. — Мне сейчас очень хорошо… Лежа, он прижал немку к себе, глядя в ее глаза: — С огнем ты играешь, Лисёнок. В ответ, немка мягко прикусила его за шею, урча и ласкаясь как кошка: — Я просто хотела быть ближе… Ближе и позволить тебе большего. Я этого хотела и не спорь. Уильям лишь удовлетворенно выдохнул, обнимая ее и целуя в лоб. После такой неожиданной разрядки, мужчина почувствовал в большей степени удовлетворение, хотя, ему бы стоило после таких игр выстирать штаны. Эстель переплела пальцы с его собственными, и шепнула, глядя на сержанта из-под полу прикрытых ресниц: — Ты буквально горишь, твоя кожа сейчас много горячее моей. — Это потому, что кто-то очень сильно на меня влияет, — усмехнулся с толикой язвительности Пирсон, немного боднув свою девушку. — Ты хотел сказать плохо? — лукаво улыбнулась ему немка. — Нет, мне было хорошо, — ухмыльнулся Уильям, вновь оказавшись над подругой. — Хотя если каждая подобная наша игра будет такой, я не против а очень даже за. Эстель мягко ему улыбнулась, ведя ладонью по его груди, от ключиц до линии ребер: — У тебя очень красивое тело… — О, а у тебя руки согрелись, — парировал с легкой усмешкой сержант и наклонившись мягко поцеловал ее в губы, шепнув. — Я люблю тебя, лисёнок… Положив ладошки на лицо Уильяма, она мягко, коротко поцеловав его в губы, шепнув в ответ: — И я тебя люблю, сержант Уильям Пирсон. Когда его подруга уснула, разморенная лаской и теплом, мужчина выскользнул из кровати и отправился отстирывать свои штаны и белье. Не смотря на то, что засохшее семя отстирывалось с боем и тихими матерками сквозь сжатые зубы, Пирсон был удовлетворен полностью. Тело, наконец, получило разрядку, а разум пребывал в блаженной неге. Все мысли Уильяма занимал довольно дерзкий поступок со стороны его Жемчужинки — ведь она позволила ему довольно интимные вещи. Но совесть, почему то, молчала, довольно «потирая ладошки», а разум находил тысячу и одну отговорку. Хотя на деле, Уильям понимал, что его подруга просто хотела его самого, что не могло не тешить его самолюбие. Он даже усмехнулся, говоря еле слышно самому себе: — Черт, да если она может довести меня до разрядки просто ласками, боюсь представить, что будет после свадьбы… Наконец покончив со стиркой, он вывесил вещи к вещам подруги и вернулся в комнату, предварительно надев только белье. Эстель приоткрыла глаза, услышав скрип и тихонько промурлыкала, оглядев тело Уильяма с ног до головы: — И ты скрывал от меня подобную красоту? Уильям даже немного задерся румянцем, но девушка поманила его к себе и уложив рядом мурлыкнула улыбаясь: — Тебе ли что-то скрывать? Я в художке и обнаженных рисовала — Одно дело художка, а вот я оплошал сейчас, забыл одежду здесь, — смущенно опустил взгляд Пирсон, укладываясь рядом и подперев голову рукой, лежа на боку. Эстель чуть улыбнулась ему, мягко водя пальцами по рельефу его мышц на груди и плечах: — Да брось, тебе нечего стесняться, — прижавшись к Уильяму, она тихо добавила. — Да и так теплее… Тебе самому не холодно? Укрывая обоих довольно толстым одеялом, сержант тихо хмыкнул, обнимая девушку и укладываясь поудобнее: — Нет, ничуть…***
Пару следующих дней, взвод оставался в отеле, удерживая его. Уильям был более чем спокоен — их отношения с Тёрнером постепенно шли на лад, его отношения с девушкой стали более чем прекрасными. Жемчужинка хоть и получила ранения, но каждый вечер с тех пор одаривала своего сержанта лаской и любовью, позволяя сержанту наконец отдыхать не только телом но и душой. Пирсон не был особо против, потакая играм подруги и ее настроению. Сегодня, он пребывал в настолько хорошем расположении духа, что даже удивил парней из взвода, что увидели его мурчащего себе под нос какую-то песенку и стругавшего из какого-то бруска дерева фигурку. День и правда был хорошим — осела копоть и дым, небо было безупречно синим и безоблачным, было тепло и пахло опавшей листвой. Цуссман, даже рискнул сесть рядом с сержантом в такой момент, наблюдая за его работой. Неожиданно, Пирсон сам начал разговор: — Значит ты у нас полунемец? Роберт чуть опустил голову, скомкано отвечая: — Да… Не хотел, чтобы кто-то во взводе знал… — Учитывая то, что Эстель чистокровная немка и ее никто не обижает, я не понимаю твоей причины молчать. — Ну, сэр, вы же молчите о Кассерине, — Цусс прикусил язык, понимая, что сейчас огребется. Но к его безмерному удивлению, Уильям тихо вздохнул: — Разница в том, что за твоим происхождением не стоит трагедия. Ты родился, не побоюсь этого слова, в любви. В семье. А я молчу потому, как тот день никогда не отпустит меня. Это капкан, и он разожмет свою пасть только когда я сдохну. Роберт удивленно произнес, глядя на Пирсона: — Но никто бы не хотел вашей смерти, сэр. Да, вы кричите, порой очень… Грубо себя ведете… Но никто бы не хотел, чтобы вы погибли. — Это лишь идиома, расслабься, — фыркнул Пирсон, продолжая срезать стружку с фигурки. — Да и потом, я знаю, как я выгляжу и веду себя. Если тебе станет от этого легче, я это делаю не с целью кого-то обидеть. — То есть? — Скажем так, — сержант поднял фигурку к глазам, рассматривая неровности и сдувая лишние опилки. — Когда ты теряешь друзей каждый божий день, на протяжении пяти лет, ты учишься не привязываться. Учишься не заботиться… Чтобы потом не было больно. Цуссман поджал губы, сцепив руки в замок. Теперь ему стало понятно многое. Не смотря на свой образ балагура и шутника, он не был глуп и понял — на перевале, Пирсон потерял друзей. И теперь не хочет заново испытывать подобного. Тёрнер говорил правду. Но это не отменяло того, что Пирсон отгородился от всех, пытаясь больше не испытывать ничего. Сильный, хоть и глупый ход. Взглянув на задумчивого сержанта, он промямлил: — Значит, вы и о нас не заботитесь, сэр? Ну, я имею в виду… — Говорил Эстель и тебе повторю — не мямли, я этого терпеть не могу, — чуть рыкнул Уильям, что-то сцарапывая кончиком ножа. — Сэр, вы и о нас не заботитесь? — уже более решительно произнес рядовой, глядя на, в кое-то веки, спокойного Пирсона. — Я к вам не привязан, пацан. Но я и не равнодушен, — ответил, взглянув на него мужчина. — Вы для меня щенки, которым нужен поводок. И хотя я стараюсь держать дистанцию, я не могу отрицать частичную привязанность к каждому из вас. Если вы погибнете, я буду испытывать горечь, но не буду оплакивать вас. Говорю честно, чтобы потом обид не было. — Ну, вы хотя бы честны, — фыркнул, нахмурившись, Роберт, наблюдая как из дерева, стругаемого Уильямом, появилась голова лошади. — А что, кто-то тебе говорил иное? Или ты ждал, что я буду вам как папочка? — саркастично съязвил сержант, вновь сдувая древесную стружку. — Ну, вы, хотя бы, говорите это честно, а не как мой отец, — буркнул Цуссман, доставая сигареты. — Еще один без отца. Что-то много у нас безотцовщины в отряде, — вздохнул Уильям, даже потрепав парня по волосам, на отеческий манер. — Можешь не переживать, я тоже рос без отца. — Вы?! — аж закашлялся Цусс, барабаня кулаком себя по груди. — Прикинь, — чуть кисло ответил сержант. — Мой отец бросил мою семью. Я учился и быть им, и одновременно собой. До сих пор не знаю, кто я есть. — Сэр, но я думал, у вас был строгий отец, поэтому вы… — Ты знаешь меня всего пару месяцев, рядовой, — поднял на него глаза Уильям. — Может, если бы ты был со мной и Тёрнером с самого начала… Я бы казался тебе другим. Как говорит наша Жемчужинка — мы есть результат наших падений. Цуссман лишь пожал плечами, глядя перед собой и сидя на ступенях. Пирсон же произнес: — Не буду я тебе врать, ты меня бесишь. Ты напоминаешь мне Тёрнера в первые годы. — Да ладно вам, мы совсем не похожи с лейтенантом, — удивленно пробормотал Роберт, глядя на работу Пирсона, и то, как постепенно кусок дерева превращается в деревянную лошадку. — У вас больше общего, чем тебе кажется, — усмехнулся сержант. — Ты такой же шумный, активный и неугомонный. Джозеф абсолютно такой же. С годами, мы конечно очерствели, сбавили темп, но ты сейчас — зеркальное отражение его в твои годы. — Сэр, но мне всего… — Двадцать один? Если хочешь знать, встретился я с Джозефом, когда мне было двадцать восемь, а ему двадцать пять. Всего четыре года разницы между вами если брать его возраст тогда. Но похожи вы аж до скрежета зубов. Моих. Роберт немного удивленно глянул на необычно разговорчивого сегодня сержанта. Однако Уильям, заметив это, хмыкнул: — Да, представь себе, я тоже склонен вспоминать былое и говорить. Я ведь не машина, тоже человек. — Вы говорите, словно вы дедушка, — чуть усмехнулся парень, все же стараясь держать разумную дистанцию. Но к его изумлению Пирсон расхохотался, а отсмеявшись, произнес, вытирая пальцами глаза от слез, набежавших от смеха: — Я настолько плохо выгляжу? — Нет, нет! — торопливо заверил его Роберт. — Вы неплохо выглядите, я бы даже сказал хорошо! Но от его оправданий Уильям снова расхохотался, хлопнув ладонями по коленям и согнувшись, чем привлек внимание Рональда. Рэд тихо хмыкнул, улыбнувшись и выходя на перекур вместе с Айелло. Пользуясь неплохим расположением духа сержанта, парни попробовали его разговорить, не особо надеясь на удачу, но сегодня мужчина был вполне неплохо настроен на разговор. Так что впоследствии, парни могли просто обсудить отвлеченные от дел темы с Уильямом, иногда даже смеясь над его шутками. Айелло, что курил неподалеку, аж закашлялся, разразившись буквально истеричным хохотом после одной из историй сержанта: — Ну так вот, приехали они значит с ящиками, и давай их выгружать. Мы сидим неподалеку, фигли нам, офицерам еще и помогать? Типа терпение и труд… Все я устал. Так вот, тягают они ящики. Один выгрузили второй, все нормально. Но тут третий шумит подозрительно. Его еще зачем-то эти оболтусы потрясли. А там гремит чет непонятное, на стекло похожее. Ну естественно мы, как добросовестные придурки полезли проверять, ну а вдруг. Крышу долой, а там не патроны а бутылки стеклянные, чем то на винные похожие, и в них то ли вода, то ли еще что-то подобное. Достает, значит, наш Норман одну, повертел такой, с видом ниипаца эксперта, открыл такой нюхнул… И бух, в отруб. Второй подходит, тоже достает эту бутыль, нюхает. А мы главное стоим и ждем, че будет, отрубится? Второй тоже, бух, рядом с первым, штабелем таким ровненьким. Подходит наш уже полковник, ту же бутыль берет, а мы аж шеи вперед вытягиваем, а этот че, тоже рядом вытянется? Тот понюхал, вроде стоит, повертел, и такой раз! С горла. И со словами «тьфу, салаги, это ж спирт. Понаберут по объявлению». Поворачивается к нашему штаб-лейтенанту и такой: «Так, этих в койки, а спирт танкистам. Только поясни, что он для обработки деталей». Парни уже и так подхихикивали с предыдущей его байки про то, как Тёрнер вернулся с дикого похмела в часть и отчитывался полковнику заплетающимся языком, а с этой их просто вынесло на гомерическое ха-ха. Айелло так же ржал как конь, а Пирсон лишь немного улыбался. Но не только он сегодня травил байки, парни тоже вспоминали забавные случаи с учебки, а кто и с гражданки. В такие редкие минуты, парням казалось, что сержант вовсе и не плохой человек. Цуссман же вспомнил разговор с Эстель парой недель раньше, после одной из тренировок. Тогда она сказала ему: «Вовсе он и не плохой человек. Он хороший человек, с которым случилось много плохого. Ну и в довесок, мир ведь не делится на исключительно хороших, или исключительно плохих, на черное и белое. Мир полон красок, в каждом есть как светлые, так и темные оттенки, как хорошее, так и плохое. Вопрос лишь в том… К какой именно стороне ты больше тянешься» Роберт тихонько вздохнул, исподтишка глядя на Пирсона. Может быть она права? Наблюдавший за этим Джозеф, тоже слышавший байки сержанта, немного улыбнулся, ведь это их общие воспоминания. Да, были как совсем стыдные, так и более смешные ситуации. Со спиртом и 5-6 парнями, которые рухнули еще и после, просто понюхав его. Или ситуация, когда поставили часового, а тот, то траву скосит, ломая камуфляж парням, то коров пригонит… Собственно именно ее и решил рассказать сержант: — Или не, у меня есть круче. Короче, Тёрнер и я уже года два как работали вместе в части. И тут подняли нас на задачу — нужен часовой и толпа, тренировка захвата объекта. Ну я такой постоял, почесал в репе и выдвинул на кандидатуру часового Уэйна. А чтоб вы понимали, это тощий как тростиночка пацан, в очочках и с зубами как у бобра. Хорош часовой а? Хер его знает как в армию попал. Но а что, в группу по захвату он не годился, так что из нечетного числа я его и выдвинул в качестве охранника, а остальных раскидал по командам. А задача взять объект ночью. Ну что же, прошел день, Уэйн обжил каморку часового, остальные изучили плюс минус местность, вечер, все на местах, понеслась. Но не тут-то было. Эта скотина, зная, что будка часового и стоящий рядом нужник одинаковые на вид, перевесил лампочку с одного на другое. В итоге наши идиоты полночи штурмовали сортир. Ладно хрен с ним, пережидаем день, надеваем камуфляж… А эта сволочь от безделья за день всю траву скосила! И главное он косит, а за ним ползут наши, матерясь и втыкая обратно траву, один хер, все выкосил! Естественно он заметил кусты что ползут и забил тревогу. Второй провал. На третью ночь привел коров, ибо начальство велело траву убрать. Мы уже сидим и держимся за головы — коровы лезут общипывать камуфляж с нас. Я вам как на духу говорю, 5-7 раз ходки делали, только на 8-ю ночью мы смогли, наконец, это сделать. Но зато был урок всем, даже несколько — в темноте громко не ржать, быть готовым ко всему, действовать всегда по ситуации… И проверять лампочки над помещениями. Ребята и так уже катались от упоминания штурма толчка, а тут так вообще тихонько сползли, уже икая от смеха и держась за животы. Тёрнер тихонько рассмеялся, прикрыв рот рукой. О да, тогда хохот стоял просто гомерически над полем, а начальство так вообще узнав об этом, сползло под стол. Вспоминая это, он стоял, улыбаясь, и даже позабыв о том, что собственно делал. Джозеф очнулся, и даже вздрогнул, только когда на его плече мягко легла рука немки. Эстель, понаблюдав за весельем, чуть шире улыбнулась, и, кивнув другу, пошла работать дальше. Все эти дни она занималась ранеными, за что получила прозвище «ангелочек» от парней. Ибо ставила она уколы гораздо менее болезненно, чем другие медики. Вот так и коротались дни до общего сбора… Пару дней, взвод приходил в себя, раненые выздоравливали, прибывали новые парни из других дивизий, в частности из 4-й и 8-й. Командиры, встретив Тёрнера и Пирсона, тепло приветствовали их, пожимая руки. Последние дней четыре, они провели за обсуждением дальнейших планов. Эстель же познакомилась с новыми людьми, ведь до этого весь ее мирок в армии США вертелся только вокруг Первой «кровавой» дивизии, остальных она и не видела. В целом, все силы, стянутые сюда, были заняты удерживанием Отеля. Сидя вечером у окна с сигаретой и кофе, девушка не сразу заметила, что к ней подсел кто-то, ибо глубоко задумалась. Но когда этот кто-то рядом вежливо откашлялся, привлекая к себе внимание, она вздрогнула, переводя взгляд на мужчину возрастом где-то чуть больше сорока. Он вежливо улыбнулся и произнес: — Так вот она какая, жемчужина первого взвода? Очень рад нашему знакомству мисс Крюгер. Я Джонатан МакМанус, — подняв руку девушки, что едва освободила ее от чашки, мужчина галантно поцеловал ее пальцы, улыбнувшись. — Я крайне рад с вами, наконец, познакомиться воочию. Мой боевой товарищ, полковник Дэвис, часто писал о вас. И неужели правда то, что вы немка? — Ну… Да… — немного неловко поерзала покрасневшая Эстель. — Полковник сразу заподозрил меня но… МакМанус тихо, но приятно рассмеялся, поправляя пальцами уголки усов: — О мисс Крюгер, он ведь мне первому написал о вас, справиться служили ли вы под моим началом. Никакой мисс Крюгер у меня естественно не было, была лишь мисс Певерти, упокой Господь ее душу… Но если бы вы служили у меня, я бы точно такое чудо не отдал никому. — Макки, переманивать к себе бойцов незаконно, — улыбнулся второй полковник, что присел и так что поцеловал руку немки: — Рад знакомству мисс Крюгер, Оливер Росс младший, к вашим услугам. Смущенно улыбнувшись, Эстель кивнула, вовлеченная в беседу с командирами. Полковники оказались оба ровесниками, обоим было по пятьдесят, хотя выглядели они получше Дэвиса. МакМанус оказался весьма галантным джентльменом, а мистер Росс довольно обаятельным и открытым человеком. Ни в какое сравнение с Дэвисом, чопорным, хладнокровным и рассудительным. Но когда подошел Тёрнер, девушке пришлось оставить мужчин, ибо лейтенант нес целую стопку документов и карт, видать намечались долгие повторные переговоры. А посему, немка поплелась на второй этаж, где никак не ожидала застать Уильяма в огромной компании мужчин. Но если остальные переговаривались и посмеивались, Уильям, сидящий левее всех, практически не участвовал в разговоре, только изредка поддакивая или пожимая плечами. Было видно, как он устал, и ко всему прочему, что ему попросту неуютно в компании лейтенантов и старших сержантов. Да, тут явно ей не место, это ведь командирский состав, у них свои разговоры, рядовой нечего греть уши. И только было немка развернулась, чтобы по-тихому улизнуть, как ее с обеих сторон обступили двое мужчин: — Привет, ты откуда такая красивая? — Я уже давно тебя заметил, ты чего бегаешь туда-сюда, как неприкаянный призрак? Айда с нами… — Диксон, Рог, оставьте девочку в покое, — подошел третий и осторожно отлепил от Эстель мужчин. — Да все в порядке, мистер… эм…. — Стронг, — улыбнулся ей лейтенант и мягко пожал руку. — А вы? — Крюгер, — ответил за нее Пирсон, глядя за действиями офицеров, словно коршун за добычей. — Рядовая Крюгер. — О, какая прелесть, — цокнул языком еще один, что курил папиросу. — А я вот Шрёдер, мои предки американские немцы. — Очень приятно, — смущенно пробормотала девушка. — Но я наверное пойду… Я ведь всего лишь рядовая… Мужчины только покачали головами, обсуждая странную единицу в полку Дэвиса. Но Пирсон все это время не произнес ни слова, пристально наблюдая за офицерами. Он знал, что за их фальшивыми улыбочками-ужимочками, кроются монстры, что пойдут по головам. А потому был даже рад, что его Лисичка выкрутилась сама и ушла. Тихонько смывшись, Эстель выдохнула, скрывшись в их комнате. А ведь она была уверена, что страх прошел. А оказалось, что нет. Увидев эту толпу, у нее вновь началась паника, от чего она и сбежала. Уильям в это время, которому надоели треп и бесполезные любезности, встав, произнес: — Я пойду спать. Доброй ночи. Скрылся сам, внутренне закипая. Его взбесили эти лицемеры, что когда то осудили его вместе с остальными за Кассерин, а теперь чуть ли не лобызаться лезут, будто ничего не было. Нет, было. И ни Тёрнеру, никому из них он не простит тот день. Ну ладно, Тёрнеру простит, хоть и не сразу. Но не им. Если бы не они, если бы не их промедление, он бы не только своих спас, но и захватил бы перевал. По пути в комнату, Пирсон даже порадовался, что никто не видит его ярости. Когда Уильям вошел, ему путь преградила немка, и чуть улыбнулась. На попытку сержанта обойти ее, она мягко изловила мужчину и мурлыкнула: — Ну и куда ты побежал? — Лисёнок, я не в самом лучшем расположении духа, — буркнул Уильям, хмурясь и прикрыв глаза, но расслаблено выдохнул, когда девушка мягко положила ладошки ему на щеки. — Бу-бу-бу, какой ты ворчун а. — Да я такой, нахлебник и паразит, — слабо улыбнулся Пирсон, положив руки на талию своей девушки и упиревшись лбом в ее. — Где же ты была год назад, когда была мне так нужна… — Я была в небе, и если бы ты встретил меня тогда, я бы уже давно была с праотцами, — усмехнулась Эстель, слегка бодая сержанта. — Ну чего ты опять разворчался, мой сержант? Пирсон не ответил, просто обнимая подругу и неторопливо, глубоко дыша. Собственно Жемчужинка и не торопила и не давила на него. Он правда за сегодня устал и набегался. Уильям сегодня даже в обед поел наспех, так что сейчас Эстель приготовила ему нехитрый ужин из провизии что была. Тушенка и картошка. Благо, что в отеле остались небольшие припасы, немного овощей, что не успели сгнить, тушенка, вина. Мягко поглаживая мужчину по щеке большим пальцем, она мурлыкнула: — Я тебе ужин приготовила… Ты ведь сегодня даже не поел толком. Мягко хмыкнув, сержант с нежностью поцеловал девушку в щеку, шепнув: — Вот поэтому и спрашиваю, где же ты была год назад… Ты единственная, кто обо мне по-настоящему заботится. Улыбнувшись, Эстель погладила по плечам Уильяма, чуть отступая и глядя ему в глаза: — Вино откопала в подвале, неплохое. Чуть усмехнувшись, сержант поцеловал подругу в щеку, садясь за ужин. Еда еще не остыла, но уже и не была обжигающей. Эстель действительно нашла неплохое вино, что было альтернативой, и очень хорошей альтернативой надоевшему уже кофе. Чая все равно не было, поэтому все пили только его или воду. Ну разве что сержант и некоторые остальные пили виски или шнапс. Правда бокалов не было, но были чашки, так что кагор, а это оказался он, пили из них. Вино было сладким, немного вязало язык, что было неплохим сопровождением еды для Уильяма, а для девушки просто десертным вином. Глядя на подругу, что неторопливо пила и смотрела в окно, Пирсон хмыкнул, откладывая пустую посуду в сторону: — Думаешь будет нам выговор завтра? — Думаю да, — тихо усмехнулась Эстель, переведя взгляд на возлюбленного. — И мне будет уж точно. — Тебе? Не, я так не считаю, — поднявшись, сержант махом допил остатки вина и садясь в кресло напротив своей девушки. — Тёрнер донесет на мое не соблюдение субординации, — рассмеялась Жемчужинка, разливая остатки вина по чашкам и перебираясь на колени к сержанту. — Пусть попробует, — фыркнул мужчина, обнимая за талию подругу. — И я его порву на куски. — Ой, опять это твое «бу-бу-бу», — улыбнулась ему девушка, мягко целуя и оставляя на губах и языке Пирсона привкус вина. Уильям отставил чашку на стол, не размыкая поцелуя и прижимая свою любимую к себе теснее. Он прервался лишь на миг, отобрав чашку и произнося почти в губы Эстель: — Ой-ёй, ваш глупый сержант дверь не закрыл… — Какой вы невнимательный, — улыбнулась девушка, проводя ладонью по щеке Пирсона, улыбаясь ему. Посмеявшись, мужчина все же был вынужден встать и закрыть дверь, а остаток вечера они провели беседуя, допивая вторую бутылку и милуясь. В конце концов, вскоре вновь последуют тяжелые дни боев, и там уже не получится уделять друг другу столько внимания и ласки. Последнее утро в отеле прошло очень тихо. Собравшись, парни двинулись дальше, едва пришли парни на замену, а первый взвод отправился к лагерю Дэвиса. Беда не заставила себя ждать — Дэвис, получив отчеты, был в ярости. Он вызвал обоих, и Уильяма и Тёрнера на ковер, к себе. Пирсон и Джозеф стояли у джипа, на капоте которого лежала карта и заметки. Они обсуждали план продвижения, рядом стояла Эстелла в качестве консультанта, глядя на карту и указывая на возможные пути в лесу, когда они услышали топот за спинами. Подбежавший рядовой испуганно встретился глазами с командирами и выпалил как на духу: — Сержант Пирсон, лейтенант Тёрнер, вас Дэвис просит к себе… И Эстеллу Крюгер тоже… Переглянувшись, троица пошла к указанной стоянке и палаткам. Эстель недоумевала, но Джозеф, на вопросительный и хмурый взгляд Уильяма поднял руку: — На меня не смотри, я не знаю, чего ради он еще и Тию вызвал. Пока они шли, Дэвис метался взад вперед по палатке, пребывая уже не в ярости, но в раздражении. Полковник расхаживал по палатке, иногда вращая в руках то ручку, то линейку. Пожилой мужчина уже раздал указания пехотным и танковым дивизиям, оставался только первый взвод. Стоял вопрос в провинности командиров. Но, как размышлял Роджер, в каждой бочке дегтя есть и ложка меда. Будет этим оболтусам и кнут и пряник. Он ждал в палатке, когда к нему зашли лейтенант и сержант, а Жемчужинка осталась снаружи. Она ободряюще шепнула обоим: — Все будет хорошо, не волнуйтесь. Он стоял перед столом, глядя перед собой на карту, когда командиры первого взвода одернули брезент, входя. Дэвис спиной чувствовал напряженное молчание, слышал, как позвякивают пряжки на их форме, когда то, один то второй переминались с ноги на ногу. Полковник долго собирался, дабы не начать их отчитывать как детей, не сорваться на крик. Он молчал, раздраженно дергая губой, всматриваясь в карту, а потом, повернулся к ним: — У вас был приказ захватить этот отель, так?! А не вывозить гражданских! Кому пришла в голову идея их спасать?! Джозеф, смиряясь со справедливым гневом полковника, сразу же ответил: — Я, сэр, вина моя. Но его подхватил и сержант: — У нас было время, сэр. Дэвис раздраженно посмотрел на Уильяма: — По моим данным, главным был Тёрнер, а не вы, — полковник повернулся к лейтенанту. — Или что, теперь он главный?! И указал на немного стушевавшегося Пирсона. Но Тёрнер заступился за товарища: — Сэр, это я решил, и ответственность за это и вина — моя. — Нет, она общая, — произнес Пирсон, повернувшись к товарищу. Но полковник не разделял их мнения. Он видел, как они покрывают друг дружку, и видел четко, что Пирсон явно не виновен, а вот Тёрнер еще как. Он раздраженно фыркнул, обращаясь к ним: — Довольно! Я не желаю слышать, что двое моих лучших людей игнорируют приказы, когда мы стоим на пороге самой крупной операции за всю войну! Дэвис одернул полог, демонстрируя Джозефу и Уильяму то, что на улице, продолжая монолог: — Смею напомнить вам обоим, что это, — а на улице стояла поистине огромная вереница бронетанковой техники, грузовиков с припасами, сновали водители и бегали солдаты снабжения. — Ударная сила для броска к Рейну. И если мы хотим, чтобы колонна прошла, лес на ее пути должен быть максимально зачищен. С этого момента, я требую от вас обоих максимальной самоотдачи! Свободны! Кивнув и отдав честь полковнику, сержант с лейтенантом вышли. Постояв немного, полковник покачал головой, вздыхая: — Нет у нас времени спасать людей, сынки… Мы не можем терять время в спасательных операциях, ибо чем быстрее мы одолеем Гитлера и его прихлебателей, тем быстрее спасем всех. Еще раз глубоко вздохнув, Дэвис достал из кейса картонный пакет и подозвал девушку к себе: — Доброе утро мисс Крюгер. Входите. Девушка вошла и встала навытяжку, спокойно смотря на полковника. Сейчас она уже не походила на запуганную мышь. Отдав честь полковнику, она спокойно, хоть и с толикой недоумения смотрела в его глаза. Удовлетворенно кивнув, он скомандовал: — Вольно. Я подозвал вас не разговора ради. Вскрыв конверт, он достал грамоту и еще пару бумаг, и легонько потряс документами: — В виду ваших достижений, и судя по отчетам и рапортам, вы заслужили мое доверие. А вместе с ним, доверие и руководства. Штаб признал ваши заслуги по добыче ценных бумаг во Франции и Бельгии. Более того, вы самоотверженно сражались, были хладнокровны и проявили в высшей степени должную дисциплину. Лейтенант Тёрнер суммарно написал мне 14 отчетов за прошедшие полтора месяца, в особенности, он подчеркивает ваше здравомыслие, а так же он особенно выделил то, что вы используете информацию, которую знаете о своих бывших союзниках, в качестве оружия, чем облегчили и спасли несколько жизней. И потому, высшее руководство и я в том числе, присваиваем вам звание капрала. Я надеюсь, что вы и дальше будете не хуже служить на благо армии США. Эстель взглянула на полковника и ответила спокойно и сдержанно, что к слову очень нравилось самому Дэвису: — Благодарю вас, сэр. Я не подведу. Полковник кивнул ей и произнес: — Ваши нашивки можете забрать у снабженцев, Бена и Скотта, они орудуют в штабной палатке с большим синим треугольником. Также, предоставьте для переоформления жетон Райану и ему же отнесите документы. — У меня есть пара вопросов, сэр… — Я вас слушаю, — кивнул ей мужчина, садясь, доставая свою флягу и отпивая воды. Жестом он указал и девушке на стульчик у стола, куда она и присела, сложив руки на плотно сомкнутые колени: — Я… Я если честно не совсем представляю, что делает капрал. Я всегда была не выше рядового, а ефрейтор в моей бывшей армии не значит ничего. Сидя на стуле и не отрывая взгляда от кипы бумаг, Дэвис коротко пояснил, доставая какой-то журнал и заполняя его: — Капрал, мисс Крюгер, это младший офицерский состав, унтер-офицеры. Ваше звание дает вам больше полномочий, но вы становитесь непосредственным помощником сержанта Пирсона. В виду его отсутствия, или невменяемости, вы его сможете заменить. По мнению моего руководства, вы заслуживаете это звание по двум причинам — вы знаете местность Германии и самих краутов лучше, чем кто-либо, а значит, вы можете лучше руководить бойцами. И второе — вы достали очень важные документы, которые помогли нам не только здесь, на земле, но и в воздухе. — Хотелось бы мне туда, — тихонько вздохнула девушка. — Мисс Крюгер, я был бы и сам не портив, — несколько снижая официальный тон, произнес полковник. — В конце концов, вы прошли лучшую школу пилотов, вы считаетесь асом. Мы тут покопались немного в архивах и отчетах, и решили поискать вашу модель самолете по маркировке и номеру. Ну и узнать вашу статистику заодно. — Ой ёй… Девушка немного вжалась в стул, на котором сидела, но старик только рассмеялся, доставая отчеты из картонной папки, перетянутой красной, грубой на вид, бечевкой: — Ничего страшного, вы ведь уже не враг для нас. Итак… Собственно, модель вашего истребителя — мессершмитт F4, окраска серая с белым, желтый нос маркировка JG26, а ранее — JG2, на носу ваш личный отличительный знак — черная такса. Верно? — Да сэр… — Итак, по статистике за вами за неполные два года пребывания в группе истребителей, числится 18 сбитых самолетов и 4 бомбардировщика, за что вам выдали звание аса. Так же, по подсчетам союзников, за вами числится более 300 боевых вылетов и почти 60 подбитых самолета, которые, все же, не считаются сбитыми. — Сэр, вообще то я совершила 412 боевых вылетов, за мной 251 воздушная победа, 25 сбитых самолетов, 6 из которых это бомбардировщики. Но аса мне выдали только за бомбардировщики. — А вы знаете, что из всех ваших воздушных побед, мисс Крюгер, числится только 3 со смертельным исходом? И вот, тут интересный феномен за вами описан, — откашлявшись, полковник прочел с листа. — По воспоминаниям Эрика Пулловски, далее читаю цитату, кхм-кхм: «Самолет врага зашел ко мне с брюха и размазано вел огонь. Противник повредил топливную систему, а пока гнался за мной, мы улетели на 2 километра от моей группы. Но после подбития, или поняв, что я теряю топливо, враг вел меня до самой посадки, жестами показывая, что делать. Я хорошо запомнил рисунок на носу — черная улыбающаяся такса. Посадка была в поле, самолет смог благополучно сесть без сопутствующих повреждений. После посадки, вражеский самолет кружил надо мной, улетел на пару минут, а потом вернулся, продолжая кружить. Оказалось, что так пилот привлекал ко мне внимание. Как только мои союзники вышли на поле, вражеский самолет сделал последний большой круг надо мной и, повиляв хвостовым килем, умчался прочь». И судя по многим таким описаниям, это был ваш фирменный жест? Эстель покраснела до ушей, кое-как выдавив из себя: — Ну не ручкой же было махать… Дэвис усмехнулся, читая вторую заметку из отчетов: — А вот откровения Грегори Маршала: «Во время воздушного сражения над полями моей родной Англии, меня и моего ведущего разделили две группы фрицев. Два самолета занялись моим ведущим, а третий погнался за мной. Я не мог выйти на правильный угол атаки, а потому, надеялся скрыться из виду и совершить обратный маневр. Я не знаю, что за существ сидело в кабине вражеского 109го, но он словно видел меня везде. А вот я в какой-то момент потерял врага из виду. Очнулся лишь когда раздалась стрельба и мой Спитфайер начал крениться. Самолет получил пробитие топливной системы, плюс заклинило шасси. Однако враг, на своем самолете и не думал от меня отставать. Но больше не стрелял. Он летел за мной, пока мы не поравнялись. По общей связи, летчик отдельными фразами помогал мне сесть на брюхо в кукурузном поле. Странно, но голос у него был больно тонким для мужика… После посадки винт, конечно, сломался, но в остальном мой спитти остался цел. Но пока мы летели вместе, я разглядывал такого помощника. Запомнился рисунок на носу мессера, ведь крауты редко наносят рисунки кроме опознавательных знаков. Это была собака, которая улыбалась. Черная такая, словно из детской книжки. Когда я сел, вернее плюхнулся на землю, враг кружил надо мной, вращаясь и время от времени делая большие облеты, наклоняясь то на одно крыло, то на второе. Словно бы он что-то искал. Видимо нашел — он вернулся ко мне и став снова кружить надо мной. И тут я слышу голоса! Свои! Как я обрадовался. Я, наверное, никогда не забуду благородство этого летчика. Да он меня сбил, но он помог мне не плутать по полям и лесам, а привел ко мне помощь! Я махал ему, пока он еще кружил надо мной, а когда он улетал, то видимо «помахал» в ответ — его киль пару раз дернулся туда-сюда, и он улетел на восток». Эстель густо покраснела, а полковник миролюбиво улыбнулся: — Вас многие запомнили. Тут даже есть повторный рапорт от Грегори. Зачитать? А вот тут стало любопытно самой немке, и она кивнула, слушая ответ: — «Когда мы узнали, что наши Американские звездно-полосатики присоединятся к нам и помогут выполнить операцию по захвату, нашу эскадру отправили на отвлечение во Францию. Естественно крауты тут же подняли своих. Начался воздушный бой, когда мне на перерез рванул один из мессеров, снова заставляя меня улетать. И что же я вижу? А вот и мой знакомый! Черная улыбающаяся собачка на носу! Я махал ему, и летчик, заметив мои махания вдруг резко дернул ручку управления на себя, улетая обратно. Видимо узнал. За весь бой он ни разу не попытался на меня напасть, а гонялся за моим другом — Ленни. Естественно, куда Ленни до опытного аса? Естественно немец его сбил. Но сделал что и со мной — сопроводил до места посадки и кружил. Когда я долетел и тоже стал кружить, я показал ему большой палец, и в ответ он тоже, и, помахав, скрылся за облаками. А ведь приятно, что он не забыл меня. Так что не все фрицы гады, ну, по крайней мере, этот точно хороший мужик.» Эстель мягко улыбнулась: — Да помню. Британский Спитфайер, на носу была нарисована открытая зубастая пасть. Помню тот день, да. Он сначала помахал мне когда начал кружить, а до того я улетела обратно потому, что мой ведущий приказал мне помочь. Но узнала я его из-за того как он махал. Он махал не открытой рукой, а поворачивал ее, словно описывая круг. Кивнув, Дэвис сложил отчеты обратно и произнес, вставая: — Я бы и рад отправить вас в авиацию… Но увы, в данный момент, вы нужнее мне здесь. Я очень на вас рассчитываю, мисс Крюгер. Так что, ожидаю ваших первых рапортов. Свободны, мисс Крюгер. Отдав честь Дэвису, девушка вышла, разглядывая отданные ей документы, что сейчас нужно будет отдать Райану. Ну а потом нужно будет сходить за курткой. Первой остановкой были штабные. Тот самый Райан, что перепечатывал проф. листы, поднял на нее взгляд, и сухо кивнув, принял документы. Через минуту, когда немка отвлекалась на других машинописцев, он протянул руку, а на недоуменный и даже растерянный взгляд пояснил: — Жетон девочка. — Поуважительнее Райни, — одернул его начальник канцелярии, тучный мистер Боффурт, как гласила бирка на его мундире. — Перед тобой все же капрал. — Да сэр, — кисло отозвался паренек, принимая теплые жетоны и унося их на перебивку. Эстель смущенно потерла руку, а мужчина, с усами как у моржа весело подмигнул ей: — Не смущайся сахарок, он всегда корчит недовольную морду. — Извините, просто немного неловко, — промямлила немка, глядя в пол. Подошедший парень протянул ей уже обновленный жетон, и отдал дежурно честь, садясь обратно за стол и продолжая барабанить по клавишам печатной машинки со скоростью пулеметчик. Вздохнув, и надев жетон, Эстель отправилась уже к знакомым — Бену и Скотту. Парни весело насвистывали, управляясь с ящиками, а увидев подругу подбежали и крепко ее обняли: — Эгей! Привет цветик! — Привет-привет ребята, — разулыбалась против воли девушка, обнимая ребят. — Как вы? — Да замечательно! Вот, работаем как обычно. — А я тут за новой курткой, — пояснила немка, показывая приписку и жетон. — Капрал? Вот это честь! — оба выглядели удивленными, но обрадовались они вполне искренне. — Слушай ну ты карьеристка! Всего за месяц так прыгнула, молодец! Покопавшись по ящикам, когда они вошли в палатку, где орудовал еще один парень, Бен положил на стол новую куртку, взамен испорченной кровью старой. На ее рукавах уже красовались полоски капрала. Эстель смущенно улыбнулась: — Так непривычно… — Ничего, — весело усмехнулся подошедший к компании Маркус. — Скоро привыкнешь к роли капрала, душенька. Будешь ходить, вся из себя такая важная, нами, обычными рядовыми командовать. Жемчужинка весело рассмеялась, прикрывая по привычке губы пальцами. Бен тоже подтрунил: — А потом ваще станешь сержантом и тогда держись Пирсон! Бенни всегда был немного ироничным и любил подколоть товарищей. Но делал он это беззлобно, и поэтому на него почти никто и никогда не обижался. Но только почти. Смеясь, обняла обняла друзей и произнесла, забирая куртку: — Ты мне идеи то не подкидывай, а то ведь назло стану. Посмеявшись, и тепло распрощавшись с друзьями, Эстель вышла из палатки, глядя на двойные «стрелы» капрала на рукавах. Бен немного ошибся, ей совершенно не привычно и не хочется быть офицером. Она навсегда останется в душе обычной рядовой, куда ей быть главнее. Это все же ответственность, которой немка, по правде сказать, побаивалась и избегала. Но Дэвис сказал «капрал», она ответила «есть», тут уж ничего не попишешь. Жемчужинка как раз направлялась к основному лагерю, проходя мимо колонны. Собственно она искала либо сержанта, либо лейтенанта, чтобы не потеряться и успеть вовремя на сбор. И первым ее заметил как раз лейтенант, направивший ей на встречу. Тёрнер с интересом и легким беспокойством спросил: — Тий, зачем вызывали тебя-то? Ты же вроде не накосячила? Девушка чуть улыбнулась, демонстрируя лейтенанту куртку. Джозеф вскинул брови и улыбнулся одновременно удивленно и восторженно: — Ох ты ж, мать твою! Капрал! Эй, это здорово! Плохое настроение от выговора тут же улетучилось — в его взводе повышение, а значит, и дивиденды на взвод будут увеличены, включая провизию и оружие. Он, улыбаясь, обнял Эстель, похлопав по спине: — Ну дуй к Пирсону, пусть порадуется! Он в дальней палатке, там, у двух грузовиков. На сбор вдвоем приходите через полчаса! — Есть лейтенант, — отрапортовала девчонка, с улыбкой убегая в указанном направлении. Тёрнер усмехнулся, уходя к взводу, чтобы предупредить о времени сбора. Обернувшись, и провожая взглядом Эстель, лейтенант чуть улыбнулся, произнес вполголоса: — Эстель Пирсон… Хм, а звучит. Не учел он только одного — слух Эстель. Которая прекрасно услышал его слова, и теперь, бежала улыбаясь от уха до уха. Девушка прошла практически весь палаточный городок. С ней немного вяло поздоровался отчаянно зевающий Перес. Потом был Коллинз, который возился с грузовиком, в котором то ли что-то заклинило, то ли он просто отказывался заводиться. Он мягко улыбнулся подругу и продолжил свое занятие. Нужная палатка была в каких-то дебрях, в самом конце колонны. Оттуда вышел Сет и заметив подопечную подошел: — Доброе утро Ромашка, что потеряла? — Да вот, к Пирсону нужно зайти… — Зачем это? — несколько удивленно вскинул брови сержант. Эстель как-то даже и забыла, что Сет тоже сержант, и даже повыше рангом чем Уильям. Увидев куртку и новые нашивки, впервые за долгое время, вернее даже вообще впервые на памяти Жемчужинки, Стэйн расплылся в улыбке: — Футы нуты, ты глянь-ка. Растет моя девочка. Ну тогда да, верно, теперь ты его протеже. Молодец, продолжай в том же духе. И да, нам пора бы и попрощаться. — Что? — вот такого поворота немка совсем не ожидала. Но Сет только улыбнулся: — Не переживай, я просто остаюсь со своим взводом, ведь я из 14-го. Мы тут остаемся на неделю, удержание позиций. Так что… Он протянул бумажку и мягко усмехнулся, обнимая ее: — Если понадоблюсь, пиши, Ромашка. — Я буду скучать, Сет, — честно призналась ему немка, обнимая на прощание наставника и друга. — Только без соплей, — с привычной ухмылкой отозвался Стэйн, отпуская ученицу и крикнул на ходу. — Ты же знаешь что я терпеть этого не могу! — Конечно знаю, — с грустной улыбкой пробормотала девушка, говоря это скорее самой себе. Уильям слышал только вскрик Сета, но не придал ему значения. Его занимала тщательная проверка листов с планом. Он стоял, склонившись над столом с кучей папок и бумаг, заполняя документы. Девушка, проводив взглядом Стейна, юркнула в небольшую нишу между грузовиком и танком, стянула куртку, оставаясь «укрытой» только боком Шермана. Ей хотелось немного похвастаться перед ее сержантом. Все-таки, капрала не каждый день получают. Надев новую куртку и свернув старую, она тихонько вошла. Чтобы привлечь внимание Пирсона она откашлялась, прочищая горло. Уильям повернулся к ней и спрашивая обеспокоенно сразу в лоб: — Зачем вызывал Дэвис? Что-то не так? Эстель едва сдерживала улыбку от смущения и восторга одновременно: — Ммм, нет, вы не угадали сержант, попробуйте еще раз! Оглядев девушку с ног до головы, и улыбку, которая расползлась у нее на личике сама собой, Пирсон таки увидел полоски на рукавах: — Твою то… а ну иди сюда, капрал! Уильям крепко обнял смеющуюся девушку, улыбаясь до ушей. Его переполняла одновременно радость и гордость за свою подругу. Эстель мурлыкнула: — Такими темпами я скоро тоже буду сержантом. Пирсон хмыкнул и, приподняв голову девушки за подбородочек, шепнул, улыбаясь: — Два сержанта? Жемчужинка улыбнулась, вспомнив слова Тёрненра: — Агась, два сержанта Пирсон. Уильям немного подвис, удивленно приподняв брови, а девушка, улыбаясь мурлыкнула смотря на него: — Сержант Эстель Пирсон, как думаешь? Мужчина сначала еще больше запутался, пока до него не дошло — она примеряет на себя его фамилию. Уильям несколько раз проговорил про себя эти два слова, будто бы смакуя. Взглянув на свою девушку, он улыбнулся, с нежностью поцеловав ее в лоб: — Было бы просто замечательно, Лисёнок… Капрал и сержант бежали на сбор. Дэвис проводил их взглядом, немного про себя усмехаясь — эту парочку водой не разлить, гильотиной не разрубить. Но пока что, во взводе даже шепотков про них не было. Говорили максимум, что они друзья до гробовой доски. Да даже если и больше, это, похоже, не мешает им выполнять свои обязанности. А раз приказы они исполняют, то и волноваться полковнику не о чем. Тёрнер, заметив их, махнул рукой обоим: — Сюда, сбор перед колонной. Все трое встали в строй, а Дэвис толкнул очередную пафосную речь. Но мысли конкретно сержанта были сейчас далеко отсюда. Далеко от Европейского континента, далеко от этой войны. Уильям позволил себе немного помечтать. Он видел в своих мечтах дом, куда приведет подругу, когда им не нужно будет прятаться ото всех, когда можно будет скинуть с себя военную форму и просто быть собой. Он размышлял о том, и даже видел в воображении его Лисёнка, как она сидит у окна, читая очередную книжку, как на нее падают лучи солнца. Джозеф толкнул того и шепнул: — Потом в облаках повитаешь, сосредоточься. Пирсон хмыкнул, отвечая так же тихо: — Будто бы мы с тобой не слышали уже по миллиону раз эти речи, Джозеф. Брось ты. — Да, да, я тоже очень рад за Тийю, она молодец. Потом обмоете. Тихо хихикнув, оба выпрямились по стойке смирно. А Эстель слыша их шепотки, улыбнулась краешком губ — она-то знала, что мысли Уильяма сейчас явно не о ее повышении.