Они не могут указывать мне, кем быть
Потому что я не тот, кем они меня видят.
Зуко редко бывал в чём-то прав, когда размышлял, сидя один в темноте в компании луны, звёзд и огня внутри него. Тот факт, что он оказался прав насчёт той пьесы, не принёс ему никакой радости. С другой стороны, по его собственным словам, он никогда не был счастлив. И тем не менее, он был единственным, кто знал, чего стоит ожидать. Ему следовало быть более непреклонным и отговорить их от посещения этой убогой театральной труппы. Возможно, он мог бы предложить им исследовать лес или посетить рынок. Сказать, что у них нет времени на дурацкую, отнимающую время чепуху — они ведь на войне. Не было времени для передышки, не говоря уже о том, чтобы быть просто детьми. Он мог бы сказать что-нибудь ещё, чтобы им не пришлось становится свидетелями всего этого, вместо того чтобы сложить руки и пойти с ними. Но, как и все остальные, он был измотан войной. И к тому же ему тоже было просто любопытно. Где-то в глубине души Зуко знал, что в случившемся нет его вины. И всё же, видя мрачные лица новых друзей, он чувствовал груз ответственности на своих плечах. Он хотел это исправить, но не имел ни малейшего представления, как это сделать. Все были не в настроении, когда наконец добрались до пляжного домика его семьи. Зуко подумал, что у него нашлось бы несколько подходящих слов для актёра, но он не был так шокирован спектаклем, как остальные. Вполне вероятно, он просто знал куда больше о злодеяниях актёров Угольного острова. А ещё он знал, как отключиться от этого, но вот остальные не были так же бесчувственны. Даже Тоф, которой поначалу очень понравилась пьеса, не произнесла ещё ни слова с того момента, как они вернулись. Возможно, он просто слишком привык к тому, что люди хотят его смерти, но для его друзей это было ново и тревожно, им никогда раньше не приходилось сталкиваться с чем-то подобным. Радостные возгласы зрителей эхом отдавались в их головах. Было достаточно трудно осознать, что кто-то хочет твоей смерти — у Зуко в этом был многолетний опыт, так что это не беспокоило его так сильно, — но совсем иначе было слышать, как полный людей зал радуется мысли о том, что ты сгоришь дотла. Это было похоже на его Агни Кай, только тогда никто не радовался. Эти люди хотели, чтобы они сгорели. Как жить после такого? Как можно спокойно жить, когда ты слышал… Когда ты видел, что есть так много людей, которые хотят, чтобы ты погиб в огне? Со времён пребывания в Царстве Земли в качестве беженца Зуко не были чужды больные фантазии простолюдинов — тех, кто понёс много потерь в этой войне. Зуко осознал грехи своих предков и никогда не стал бы осуждать кого-то за ненависть к нему и его династии. С обеих сторон были мечты о разрушении — так всегда бывает на войне. Это истории, которые рассказывают детям перед сном: «Не волнуйся, малыш, — говорит мать, укладывая ребенка спать. — Повелитель Огня Озай скоро уничтожит Аватара, и всё будет хорошо, и мы наконец-то по-настоящему расцветём». Эта идея была пугающей, и когда наследный принц Нации Огня думал об этом, он вспоминал, как раньше смеялся над мыслью о том, что целые вражеские города сгорают дотла. То, что раньше было утешением, теперь вызывало невероятный стыд. Его дядя, должно быть, почувствовал именно это много лет назад. Но Зуко только недавно осознал всю мрачность происходящего. Это должно быть ужасно, когда в сказках, которые вы рассказываете детям, счастливым концом оказывается смерть других детей? Было несправедливо, что это был мир, в котором они родились — все они, дети, которые никогда не знали настоящего мира. (За исключением Аанга, разумеется) Зуко думал об Аанге, когда сидел в тишине (один в глухую ночь, пока стрекочут сверчки и ночные птицы слетаются в свои дома на деревьях), и решил, что это несправедливо, когда ребенок, даже такой могущественный, как Аватар, слышит крики людей, болеющих за то, чтобы он сгорел. В конце концов, для принца было не ново оказываться в огне. И такой судьбы он не желал никому. В глубине души Зуко решил, что будет требовать ещё больше от Аанга на тренировках в эти последние две недели, которые оставались до прилёта кометы, — если ещё оставалась хоть какая-то надежда предотвратить конец. Аанг будет сопротивляться. Этот мальчик не сгорит и у него не останется таких же шрамов. Он не встретит ту же судьбу, что и Зуко, когда ему было тринадцать. И всё же это были заботы завтрашнего дня. Может быть, завтра будет добрее к ним. Сейчас они заслужили немного тишины. Они заслужили свой отдых. Война, которую вели люди, которые уже давно были мертвы, война, которая бушевала в течение ста лет, всё ещё продолжалась. Мир был на грани того, чтобы сгореть дотла, но они были всего лишь детьми, которые никогда не выбирали эту жизнь. Опытные воины, желающие стать спасителями мира, — они всё ещё были просто детьми. И иногда им следует позволять себе быть просто детьми. Зуко выдохнул и яркое, потрескивающее пламя слетело с его губ. Аанг лёг спать сразу же после возвращения. Все остальные, за исключением Катары, последовали его примеру. Она сказала, что прогуляется и ушла, не сказав больше ни слова, даже не обернувшись. Возможно, когда-то они и запротестовали бы или предложили пойти с ней, но сейчас вряд ли у кого-то хватило бы сил так скоро справиться с последствиями пьесы, так что они просто отпустили её одну. Когда все решили лечь спать, Зуко остался ждать. Он наточил свои мечи Дао и космический меч Сокки. Он держал лампы зажжёнными, в тишине размышляя о своём месте в этой вселенной, пока растущая луна ярко сияла в ночном небе. По его расчетам, когда прилетит комета Созина, будет полнолуние. Это принесло ему немного утешения: как только наступит ночь, Катара будет на пике своих возможностей. Спустя несколько часов Зуко больше не мог спокойно сидеть и ждать, он направился туда, куда, он знал, она ушла… Туда, где, он знал, найдёт её. Пляж, в некотором смысле, теперь стал их местом. Дом, хотя и стал теплее в присутствии друзей, всё ещё был домом из его воспоминаний. Эти стены всегда будут напоминать ему об отце, тени Озая колыхались, как занавески, висящие на окнах ночью. Но пляж всегда был местом, которое могло принести ему некоторое утешение — или, по крайней мере, какое-то подобие покоя. В глубине души Зуко догадывался, что Катара, возможно, чувствовала то же самое. «Угольный Остров — волшебное место, — вспомнил он слова Ли и Ло. — Пляж имеет уникальную способность сглаживать даже самые острые углы».***
Луна ярко светила над ней. Катара потеряла всякое чувство времени, наблюдая, как поднимаются и опускаются волны. Она не знала, как долго пробыла здесь. Тишина стала жуткой, и, хотя холод никогда раньше её не беспокоил, от прохладного морского бриза по коже бежали мурашки. Когда она уже подумывала о том, чтобы вернуться в убежище, появился он. — Ты здесь, я так и думал, — раздался голос Зуко сзади. Катара сидела на краю причала, едва касаясь пальцами ног поверхности океана. Его шаги по деревянному настилу были лёгкими, и пока он не заговорил, девушка не слышала, что он подошёл. Как так получается, что всякий раз, когда она уходит, он оказывается тем, кто ищет её? Это не было неприятно, но, безусловно, было ново. Раньше она просто возвращалась в более спокойном настроении, а её гнев так и оставался невысказанным. Они все предполагали, что она просто справилась с этим. Но не Зуко. Он никогда не был настолько самонадеян. Девушка сидела спиной к нему, её ноги раскачивались взад-вперёд, пока она призывала небольшие волны и отпускала их. — Нет настроения, Зуко, — сказала она тихо и сурово. Ложь. Катара знала, что ей не помешает компания. — Если это та часть, где ты обливаешь меня из океана, дай знать, я хотя бы пригнусь, — попытался пошутить парень. Катара слышала в его тоне, что часть его была такой же серьезной, как и всегда. Она предположила, что это была логичная догадка с его стороны. Девушка повернулась и встретилась с ним взглядом. В свете луны Зуко выглядел таким бледным, но его красно-жёлтая одежда всё ещё выделялась. И его глаза… его яркие глаза сияли, как два солнца. Он смотрел на неё с трепетом. Это заставило её замереть. Хотя Катара всё ещё хмурилась, глядя на него, её плечи опустились, и она выдохнула. Она повернула голову, чтобы посмотреть на линию, где небо встречалось с морем. — Ты в порядке? — тихо спросил Зуко. — Нет. — Ты… Ты действительно хочешь сейчас побыть одна? Она бесцельно разбрызгивала воду ногами, пока он молча ждал. — Я не знаю, — произнесла девушка. Размеренное дыхание. Катара не смотрела на него, но чувствовала, как он двигается. Она представила, как он чешет затылок, подыскивая правильный вопрос, который можно было бы ей задать. — Хочешь, чтобы я сходил за кем-нибудь, с кем ты сможешь поговорить? — наконец спросил он. Мягкость тона принца заставила её губы изогнуться в легкой улыбке, которая исчезла так же быстро, как и появилась. Она знала, что он уйдет, если она попросит. Катара склонила голову и слегка повернулась. — Нет, — произнесла она. Девушка подняла голову, чтобы снова встретиться с ним взглядом. Зуко смотрел на неё, приоткрыв рот, как будто совсем не знал, что ему делать. Она прошептала: — Ты не мог бы остаться? Зуко ничего не ответил. Он просто подошёл и сел рядом с ней. Парень закатал брюки до колен и свесил ноги с края причала. Прохладная соленая вода целовала его кожу мелкими брызгами, волны вздымались и поворачивались по прихоти ветра — или это было притяжение самого лунного духа? Кто знал… Некоторое время они сидели в уютной тишине, наблюдая за растущей луной и звёздами на небе. Ей стало теплее — может быть, все маги огня так могли? Благодаря своему внутреннему огню? Зуко продолжал бросать на неё застенчивые взгляды, слова вертелись у него на кончике языка, но он не решался произнести их. Поэтому просто ждал. Она поговорит с ним, когда будет готова. Она попросила его остаться, потому что хотела, чтобы он был здесь. Возможно, просто быть здесь достаточно. — Что это была за пьеса, о которой ты упоминал? — спросила Катара через некоторое время. — Ты говорил, что смотрел её каждый год со своей семьей, когда был младше? Это застало его врасплох. Зуко усмехнулся. — Любовь среди Драконов. Это была любимая пьеса моей матери. Всякий раз, когда поблизости выступала театральная труппа, она пыталась уговорить нас пойти посмотреть шоу. Актёры Угольного острова ставили пьесу каждый раз, когда знали, что приезжает королевская семья. Катара наблюдала за ним, пока он говорил. Её несколько приободрило упоминание его матери. «Это то, что нас объединяет», — сказал он ей однажды. Слушая его рассказы, она чувствовала себя лучше, хотя бы немного. — О чём была та пьеса? — Речь шла об Императоре-Драконе по имени Норен, — объяснил он. — Дух Темной Воды проклял его, и он должен был жить как смертный. В конце он побеждает Духа Темной Воды и освобождается от проклятия благодаря своей любви к смертной, которая оказалась Императрицей Драконов. Ему потребовалось потерять всё, что, как он думал, ему было дорого, чтобы понять, что это уже было у него перед самым носом. Парень облизнул губы, рассматривая ногти на руках. — Моей матери всегда нравилась последняя фраза Императрицы-Дракона, она постоянно повторяла её. — Ты не можешь сказать это и не сказать мне саму фразу, — поддразнила Катара, слегка толкнув его локтем в руку. Уголок губ парня приподнялся в легкой ухмылке. — Только со славой, скрытой в фальшивой форме, вы могли бы, наконец, признать мою преданность, — сказал он. В его тоне была нежность, а в глазах — мягкость, когда он смотрел на тёмную, плещущуюся воду у них под ногами. Катара улыбнулась, наблюдая, как он вспоминает. — Ты знаешь, почему она ей так нравилась? — Нет. У меня не было возможности спросить, — тихо произнес он. — Мне было всего одиннадцать, когда она ушла. Лицо Катары вытянулось, но выражение лица Зуко она не могла прочитать. Каким бы трудным и печальным ни был уход Урсы из его жизни, в этой истории была надежда. Она была где-то там, живая. Чем-то большим, чем пепел, в который, как он думал, уже превратились её кости. В этом было некоторое утешение. Но этого было недостаточно, ни для кого из них. Аура между ними продолжала меняться, они оба хранили слишком много невысказанных слов. Суровая правда умоляла высвободить её, но несмотря на это, они сидели в тишине. Вскоре Зуко снова заговорил. — Я нашел тайник с масками через несколько недель после того дня… Это были маски, которые актёры использовали для разных персонажей в этой пьесе. Я не знаю наверняка, но думаю, они принадлежали моей матери. Никто не любил эту пьесу сильнее, чем она. Зуко коротко рассмеялся, когда от этого хода мыслей быстро всплыло воспоминание. — Вообще-то, я украл одну, — признался он. — Маску Духа Темной Воды. — Почему ты не взял «Императора-дракона»? — спросила девушка. — Когда мы были детьми, мы с Азулой играли сцены драк после просмотра пьесы. Это была одна из наших любимых игр. Она всегда была Императором Драконов, а я был Духом Темной Воды, — объяснил Зуко. — Она всё ещё у тебя? — Маска? Нет. Я, э… Я потерял её в Ба Синг Се. — Как ты её потерял? — спросила Катара, сдвинув брови и наклонив голову. — Не похоже, что ты пользовался ей. Если только у тебя нет секретного театрального прошлого в Королевстве Земли, о котором ты мне никогда не рассказывал. — Что ты имеешь в виду, говоря, что я ей не пользовался? — спросил парень в ответ. Она собиралась что-то ответить, но заметила, как он посмотрел на неё. Катара могла видеть, как шестерёнки работают в его голове, пока он собирает всё воедино. — Подожди, ты что не знаешь? Аанг никогда не рассказывал тебе? — Аанг никогда не рассказывал мне о чём? — возмущённо спросила девушка. Зуко посмотрел на неё, нахмурив брови. Катара моргнула и пожала плечами. Но его губы медленно растянулись в улыбке, а затем — в усмешке. А затем она была удостоена поистине редкого зрелища — вечно стойкого и вечно сварливого наследного принца Нации Огня, согнувшегося пополам от смеха. Её зрачки расширились при виде этой сцены, и она затаила дыхание. Конечно, Катара видела, как он смеялся раньше — быстро, больше похоже на смешок, который вы бы пропустили, если бы моргнули. Но сейчас это был искренний смех, от которого в уголках его глаз появились морщинки. Катара улыбнулась. — Что? — его смех начал стихать, и она снова толкнула его локтем в плечо. — Ты о чём? — повторила вопрос девушка. Зуко провел ладонью по щеке, переводя дыхание, и широко улыбнулся. Катара прищурилась, глядя на него, игриво надув губы. — Ты смеёшься надо мной? — Нет! — резко возразил парень, но улыбка осталась на его губах. — Нет, я… Я просто не могу поверить, что он никогда не говорил вам, ребята. — О, Зуко, расскажи мне, наконец, о чём? — она повысила голос. — Катара, это я был Синим Духом! — сказал он. У неё приоткрылся рот, а глаза расширились. — В… Я имею в виду, в реальной жизни? Это была маска Духа Темной Воды. Я никогда не понимал почему меня называли Синим Духом. Наверное, пьеса не так популярна, как я думал, — сказал Зуко, почесывая затылок и пожимая плечами. — Но я думал, мои мечи могли выдать меня. — Но… — произнесла Катара. Её голубые глаза смотрели на него, словно пытаясь собрать рассказ воедино, звуки срывались с языка прежде, чем она смогла сформулировать конкретный ответ. — Н-но… Я… Зуко только улыбнулся и приподнял покрытую шрамами бровь. — Но… Это ты был тем, кто схватил Аанга и запер его! — заявила она, активно жестикулируя руками. — Как ты мог быть Синим Духом? — Эта пьеса была полной чушью, ты ведь знаешь! — сказал он, повышая голос, чтобы соответствовать её тону. — Я не пленил Аанга. Это сделал Чжао. Я освободил его! — Когда это случилось? — Я не знаю! — он пожал плечами. — Но это была маска твоей матери… Как ты мог её потерять? — Катара прижала руку к груди, пытаясь осмыслить новую информацию. — Если бы тебя схватили, люди бы поняли, что… И ты бы… — Это дядя убедил меня оставить её там, на озере Лаогай, — сказал парень, прерывая ее. — Я никогда не говорил ему, где её взял, и, на самом деле… Кем я был за этой маской… Кем я был тогда? Это не то, чему учила меня моя мать. Волны поднимались и разбивались о скалы, позади них слышалось тихое стрекотание сверчков. На мгновение воцарилась полная тишина. Катара не знала, что ответить, а Зуко пытался сообразить, что ещё сказать. Она ждала, потому что знала, что есть что-то, чего он недоговаривает. И может быть, она просто ещё была не готова говорить о своих собственных проблемах. Это было уже так привычно, она большую часть своей жизни опекала кого-то. Несмотря на то, что это Зуко был тем, кто нашёл её здесь, чтобы предложить утешение, вот она снова здесь — пытается собрать его воедино, в картину более целостную, чем та, которой она считала его до этого. Когда ты опекаешь кого-то, то не знаешь, как себя вести, когда заботятся о тебе. И она не знала. Это всё ещё было ново. Принц же находил её пристальный взгляд нервирующим. Катара никогда не стала бы судить его за грехи, в которых он уже раскаялся. Она не вела записей о его проступках, с того момента, как простила его. И она правда простила, он знал, но это всё ещё было чем-то, что ему было трудно принять. Его размышления не вызывали у неё жалость. Она бы не отвернулась — она искала его раньше, он ломался в её объятиях, и она не отвернулась. Она осталась, и она обещала остаться. Сейчас и навсегда. Зуко заговорил, потому что знал, что она выслушает. Она поймёт. И когда она будет готова поговорить с ним, он сделает то же самое для неё. — Когда я впервые увидел Аппу в цепях на озере Лаогай, — начал принц. — Я хотел использовать его, чтобы добраться до Аанга и каким-то образом вернуть его моему отцу. У меня не было никакого плана, я был в отчаянии. Тогда для меня ничего не имело значения, тогда я понял, что я не просто изгнан — я беженец. Имело бы хоть какое-то значение то, что я сделаю? И если быть честным, именно тогда я начал понимать, что всё, чему меня учили о превосходстве Нации Огня, было ложью. И именно тогда я начал по-настоящему задаваться вопросом, кем я был или… кем я стал. — Долгое время после этого я не знал, что мне делать, — сказал парень, склонив голову. Его голос стал тише. Воспоминания были не из приятных — и все же, это было необходимо для них обоих. Катара положила руку ему на плечо и сжала — жест утешения, напоминание о её прощении. Она одарила его короткой, едва заметной улыбкой, и Зуко продолжил: — Когда Азула предложила мне шанс вернуться домой, где в моей прежней жизни всё имело смысл, и я думал, что всё вернется на круги своя, я не мог… — попытался сказать он, но вместо этого глубоко вздохнул и сглотнул. — Я не хотел говорить «нет», — признался он. — Я думал, что будет легче получить всё, чего, как я думал, я хотел, вместо того, чтобы столкнуться с новой правдой, к которой я был слеп так долго. — Я… — попыталась Катара. — Я даже не представляю, как тебе, должно быть, было трудно сделать выбор. — Нет, это было легко, — сказал Зуко с невеселой ухмылкой на губах. — Жить с этим потом было труднее, — он выдохнул, пар сорвался с его губ и поднялся в ночное небо. — У меня было всё, чего я хотел, но… дядя не выходил из моей головы. Тогда я этого не понимал, но теперь мне всё стало ясно. Потеряв дар речи, Катара протянула руку, чтобы коснуться тыльной стороны его ладони своей. Зуко посмотрел на неё и снова улыбнулся. — Знаешь, — его голос понизился до шепота. — В последний раз, когда я был здесь, я был… так зол. — Какой сюрприз, — попыталась пошутить она, убирая руку. — Я был так зол на себя, — сказал Зуко. — Я был зол из-за того, что запутался, хотя должен был быть счастлив. И только когда я выступил против отца, я осознал, что это было потому, что я так долго делал то, чего он хотел. Я так усердно работал, чтобы стать тем, кем он хотел меня видеть. И то, чего он хотел… Это не было похоже на меня, это был не я. Это… Я не знаю, как это объяснить, но сын, которого он хотел, никогда не был тем парнем, которым хотел быть я. Думаю, вскоре после этого я нашёл себя. Я понял свою судьбу, когда перестал лгать о том, чего я хочу. — И чего ты хочешь, Зуко? — спросила девушка. Зуко посмотрел на луну, закрыл глаза, вдохнул прохладный океанский бриз и почувствовал, как огонь внутри согревает его кости. Уже не в первый раз кто-то задаёт ему этот вопрос, и долгое время он не знал, как на него ответить. Он думал, что знает — он хотел вернуть свою честь, свои права на трон, любовь и признание своего отца. Но когда Зуко закрыл глаза, это было не то, чего желало его сердце. Он закрыл глаза и увидел яркое солнце. Он услышал радостный смех своей младшей сестры, когда она пыталась догнать его своими короткими маленькими ножками. Он увидел нежную улыбку своей матери и яркие золотистые глаза, которые были так похожи на его собственные и глаза его сестры. Он увидел, как ярко-голубые волны накатывают и несутся к берегу. Зуко помнил время, когда огонь не пожирал его — когда тепло означало поцелуй солнца, а не надвигающееся вторжение. Он думал о времени, когда он действительно был всего лишь ребенком, и у него не было ни забот, ни сомнений, ни ненависти в его сердце. И тогда он понял, что это было то, чего он хотел. Это чувство. Это блаженство. Этот… — Мир, — просто ответил он. — Для себя. Для тебя и остальных. Для моего народа. Для всех. Её губы были сжаты в напряженной улыбке. Он мог поклясться, что увидел, как веселье сияет в её голубых глазах. — Что? — спросил он, пожимая плечами. — Просто… Я никогда бы не подумала, что услышу это от мальчика, который совершил набег на мою деревню пару месяцев назад. Его щеки порозовели, даже в серебристом свете луны, который освещал его. Зуко выдавил улыбку, сглотнул и почесал за ухом. Катара снова положила руку ему на плечо и сжала. — И я никогда бы не подумала, что тот же самый мальчик теперь будет одним из моих лучших друзей. — Правда? — спросил Зуко, приподняв бровь. — Я твой лучший друг? — Ну, один из них, — дразня ответила Катара, закатывая глаза. Она нахмурила брови, покачала головой и добавила: — На самом деле, нет. Я думаю, что теперь ты мой лучший друг. Нет никого… Я не знаю… Нет никого, с кем бы я могла вот так поговорить, кроме тебя. Улыбку, которую Зуко подарил ей в этот момент, она запомнит навсегда. Несмотря на шрам на его лице, то, как его яркие золотистые глаза смягчились при этой мысли, сделало его таким нежным, таким юным и таким добрым. И таким красивым. — Это странно, правда? — сказала Катара, ухмыляясь. — Я знаю, — парень снова склонил голову, уставился на свои покачивающиеся ноги и сказал: — Я тоже думаю, что ты мой лучший друг. Дрожь пробежала по её спине, и Катара рассмеялась, садясь чуть прямее. Она создала небольшую волну и направила её ему на ноги. Зуко ухмыльнулся. — Не говори Сокке, — добавил он. — О, а я как раз собиралась рассказать об этом Сокке, — пошутила она. — Думаю, я ничего не могу с этим поделать, — сказал Зуко. Катара прикусила губу и посмотрела на спокойное море, которое засвидетельствовало эту дружбу между принцем огня и магом воды — они стали так близки за такое короткое время, что это было почти так же естественно, как дышать. Эйфория — вот как называлось это чувство — невежественное блаженство, в котором она жила. Отвлечение, которое он предложил ей в качестве спасения от боли. В конце концов ей придется вспомнить об этом, как бы она ни старалась отодвинуть всё в сторону и забыть. Катара поняла, что это произойдет, ещё до того, как он открыл рот. По тому, как он бросал взгляды в её сторону, пытаясь понять, пришло ли время. Через некоторое время Зуко, наконец, прочистил горло и спросил: — Итак… как один лучший друг другому… Ты хочешь поговорить об этом? Катара стиснула зубы, и на её губах появилась вымученная улыбка. — Сейчас? — Прости, ты не обязана говорить, если не хочешь, — тихо произнес Зуко. По тому, как он говорил, и теперь зная о нем чуть больше, Катара поняла, что он говорил серьезно. Если бы она сказала ему, что не хочет об этом говорить, они бы не стали. Он не стал бы заставлять её открыться ему. Он был рядом и позволял ей самой решать. Он приходил к ней только тогда, когда она этого хотела. Это была сила, которую Зуко показал ей. Сила, которой она обладала со времен острова Китового Хвоста. Нет, со времен Западного Храма Воздуха. Она могла сказать «нет», и он принял бы это без лишних вопросов. Они могли бы бросить всё, и он бы никогда не упомянул об этом. Она знала. Кто знал, что принц огня может быть таким терпеливым? Огонь не бывает добрым, сказал он ей однажды. Но он был. Неужели он этого не знал? Возможно, не все языки пламени были разрушительными, некоторые из них хранили тепло и уют дома. Он учил её этому уже столько раз. Её глаза сияли, правда всё ещё умоляла освободить её. Катара больше не могла этого выносить. — Это всё та дурацкая пьеса, — призналась она. — Очевидно, я ненавижу то, как всё закончилось, но… — девушка сглотнула, пытаясь собраться с мыслями. — Я ненавижу то, что они так обо мне думают. Что люди думают обо мне. Что вы, ребята, думаете обо мне. — Это не то, что я… — попытался сказать Зуко, но она оборвала его. — Я что-то не слышала, чтобы ты там заступался за меня, — резко ответила Катара ледяным тоном. — То, как они показали тебя, было совсем не тем, что я о тебе думаю! — горячо возразил Зуко. — Ничего из того, что они говорили, ничего не было правдой! — Тогда что ты думаешь обо мне? — Какое это имеет значение? — Какое это имеет значение?! — спросила она недоверчиво и с яростью, которая поднялась так же быстро, как приливная волна. Зуко не дрогнул, он посмотрел на неё своими большими печальными глазами. Катаре хотелось плакать. — Они показали меня, как будто я какая-то… какая-то беспомощная маленькая девочка, которая только и делает, что плачет, флиртует с мальчиками и произносит глупые речи! — она энергично взмахнула рукой, и большая волна поднялась из океана. Зуко посмотрел, как уходит вода, и повернулся к магу воды, который её контролировал. Её голос начал срываться, и он увидел, как из её глаз потекли слезы, которые она яростно пыталась вытереть. — Все эти люди хотят, чтобы мы умерли, они хотят, чтобы мир сгорел, но ради чего? Для чего все это вообще нужно?! И я так зла из-за этой войны и всего, что она повлекла за собой! — сказала Катара, активно жестикулируя руками, волны следовали за прихотью своей хозяйки. Зуко почувствовал, как его брюки медленно намокают, и, повинуясь прихоти своего внутреннего огня, дал им высохнуть. — И вся эта борьба, и всё это, и я… Духи, что это говорит о том, кто мы и кто мы друг для друга, и что с нами будет, кем мы будем после войны, и мне страшно, но я… Я просто… Её руки вцепились в растрепанные волосы, и он увидел, что вода начинает медленно замерзать и трескаться. Зуко всё ещё сидел там, не зная, как реагировать. Часть его хотела помочь ей растопить лёд, который, как он знал, был в её венах, заключить её в объятия, точно так же, как она делала это с ним, когда он ломался. Чтобы помочь. Он просто не знал, как это сделать. Он не знал, будет ли она этому рада. Катара закричала и обхватила голову руками. Лёд, который она создала, треснул, и маленькие айсберги теперь плавали вдоль береговой линии Угольного острова. Он осторожно попытался положить руку ей на плечо и сжал. Она смотрела на него глазами полными слёз, её губы дрожали, и на этот раз он не колебался. Зуко обнял её за плечи и прижал к себе. Она не сопротивлялась. Повернув голову, Катара заплакала у него на груди, чувствуя, как бьётся его сердце. Она обхватила его руками и крепко прижала к себе. Несмотря на её ярость, он ничего не говорил. Он позволял ей злиться, предложив только теплую, твердую руку и объятия, которые вернули её домой. К самой себе. Её дыхание рядом с ним стало медленным и ровным. Её опущенный взгляд был устремлен на море, маленькие айсберги уже начинали таять, превращаясь в соленую воду. Ночь становилась всё темнее по мере приближения рассвета. Зуко обнимал её, как будто это была самая простая вещь в мире. Катара почувствовала, как он прижался щекой к её макушке. Она шмыгнула носом и выдохнула. — Идет война, — прошептала девушка. Ловким, изящным движением руки она призвала из океана струю воды и позволила ей упасть обратно с небрежным всплеском. — Мы на войне, но мы просто… мы просто дети, и я так устала. — Мне жаль, — это было всё, что он мог сказать. И этого было достаточно. Некоторое время она ничего не отвечала и просто позволяла ему себя обнимать. Зуко закрыл глаза и вдохнул. Они сидели вот так вместе в мирной тишине. И тогда Катара высказала свою последнюю обиду. — Аанг снова поцеловал меня, — вдруг произнесла она. — О? — Зуко вздрогнул от неожиданности. Катара почувствовала, как его рука напряглась, как будто он собирался отдернуть её. — Снова? Что ты имеешь в виду? — спросил принц. — Он уже делал это раньше… — она замолчала. — Перед вторжением, в день Чёрного Солнца, как раз перед началом боевых действий. И он сделал это снова сегодня вечером. Он сказал, что думал, что мы будем вместе после того первого поцелуя, а я сказала ему, что не знала об этом, и что мы на войне. Я была в замешательстве, и он просто поцеловал меня, как будто, так и должно быть, и я… Слова застряли у неё в горле, Катара не знала, как закончить это предложение. Она прислонилась к нему ещё сильнее, чувствуя себя уютнее и счастливее, чем позволяла себе думать. В глубине души Зуко вспомнил их маленький вымышленный флирт в хрустальных катакомбах. Он вспомнил румянец на своих щеках и дрожь по спине, вспомнил, как актёры говорили о чувствах, которые он не хотел признавать. Но когда тот «Зуко» назвал Катару «девушкой Аватара», Аанг сухо кивнул в ответ. Незначительная деталь, на которую маг воздуха отреагировал, когда актеры на сцене разделили интимные объятия — совсем как то, в котором они были сейчас. Зуко старался не думать об этом слишком много, хотя почувствовал, как его сердце забилось быстрее при осознании того, что девушка, которая ему нравится — действительно нравится — была в его объятиях. Он сглотнул. — Вы… вы, ребята… вместе? — осторожно спросил он. — Нет, но он хочет, чтобы мы были. — А ты… Ты хочешь быть с ним? — Я… — Катара подняла голову, чтобы посмотреть на парня, прежде чем произнести эти слова: — Думаю, я должна? Я имею в виду, он же Аватар. Он герой этой истории. Разве он не должен получить девушку, которую хочет? — Это действительно не похоже на тебя, — ответил Зуко. Катара почувствовала, как он пожал плечами, когда она вернулась в своё положение, положив голову ему на грудь. — И почему то, чего он хочет, должно быть единственным, что имеет значение? Он может быть Аватаром, но это твоя жизнь. Он хотя бы спрашивал тебя о… о том, что ты чувствуешь? О том, чего хочешь ты? Катара склонила голову набок и задумалась на несколько секунд, прежде чем ответить: — Вообще-то, нет. Зуко кивнул. — То, что он поцеловал тебя, ещё не значит, что он получит тебя, если это не то, чего хочешь ты. Это так не работает. Тебе не обязательно любить кого-то только потому, что ты ему нравишься, или потому, что ты думаешь, что у тебя может не быть выбора, потому что он Аватар, или… что-то в этом роде. Ты ему ничего не должна, Катара. Ты никому ничего не должна. Девушка слегка улыбнулась ему в ответ. В этой правде, которой она делилась, была свобода, и она чувствовала себя свободной с ним — своим лучшим другом, в чём она теперь призналась и ему, и себе. Она чувствовала себя настоящей. — Я не знаю, нравится ли мне Аанг, — произнесла девушка тихо и задумчиво. — Чем больше я думаю об этом, тем больше… Просто он мне как брат. Кто-то, кого я должна защищать и о ком я должна заботиться. Но, по правде говоря, я не совсем честна с Аангом. Я не думаю, что когда-нибудь смогу быть честна с ним. Я просто чувствую, что мне всегда нужно… быть с ним помягче? Он через многое прошёл, и на нём так много ответственности, и я… Я нянчусь с ним. Тоф всё время отчитывает меня за это, но я ничего не могу с собой поделать. — Ты как его мама или старшая сестра, ты беспокоишься о нём, — сказал Зуко. — Но я могу понять, если он думает, что это нечто большее. Он всего лишь ребенок. — А мы все всего лишь подростки. — Но мы все отличаемся друг от друга. Твое племя боролось за то, чтобы выжить, тебе пришлось взрослеть намного быстрее, чем ему. — Но он потерял так много… — Как и ты. Как и я. — Монах Гьяцо всегда заботился о нём и защищал его. Он не знал никого, кто ещё мог бы… — Однако ты не монах Гьяцо. И о нем нельзя заботиться вечно, — сказал Зуко. — Это не твоя работа. Быть с кем-то не должно быть работой. Ты должна быть с кем-то, потому что… потому что… Э… Зуко сглотнул, пытаясь подобрать слова. Он был прав, но все слова, казалось, вылетели у него из головы. Его брови нахмурились. — Быть с кем-то — это… — попытался он снова. Катара повернулась и посмотрела ему в глаза. Парень обнаружил, что не может отвести от неё взгляд, даже если бы захотел. Но он не хотел. — Вы партнеры. На равных — в уме и духе. И вы вместе, потому что… потому что вы оба этого хотите. У него пересохло во рту. Зуко заметил, как её взгляд скользнул по его приоткрытым губам, и затаил дыхание. Он был уверен, что Катара почувствовала, как его сердце стало биться иначе. Но он был слишком сосредоточен на своих собственных ощущениях, чтобы заметить, что она в точности повторила его реакцию. И она тоже думала, что он сможет это заметить. Опустив глаза, Катара высказала свои мысли вслух — на самом деле даже их не обдумывая. — Когда я представляю, как провожу время с Аангом, я вижу, как пытаюсь заботиться о нём, или мы тренируемся, или он пытается показать какой-то новый трюк, или… что-то в этом роде. Но это… Я никогда не представляю себя с ним, когда все спокойно, понимаешь? Просто жизнь, ежедневная рутина, когда… когда мне кто-то нужен… Катара посмотрела на Зуко, а он посмотрел на неё, и каждый из них затаил дыхание, почувствовав, что лёгкие вот-вот воспламенятся изнутри. Он — жидкий огонь, горящий в венах, который умолял об отсрочке. Она — океан, заключенный во плоти, который умолял об освобождении. Зуко сглотнул и попытался отвести взгляд, но когда его золотистые глаза снова встретились с её голубыми, он больше не мог этого отрицать. Он знал, что хочет сделать. Он думал о том, чтобы сделать это, но не сделал, учитывая ситуацию и то, что она только что сказала. Катара посмотрела на него и облизнула губы. Она пыталась произнести слова, вертевшиеся у неё на кончике языка, но не могла. Они не были идиотами. Они понимали, что происходит, как бы ни пытались отрицать это в своих сердцах. Они были всего лишь детьми, с сердцебиением слишком громким и слишком быстрым. Они были нерешительны и импульсивны одновременно, а сейчас для всего этого было совсем не время. Катара вздохнула и посмотрела на него, теплый румянец залил её щеки. — Мне нужен не Аанг. Зуко слегка отодвинулся и опустил руку. Он положил ладонь поверх деревянного причала, его рука всё ещё была рядом с её, просто больше не касалась, потому что он чувствовал, что ладони начинают потеть. Катара сжала губы и попыталась не обращать внимания на мурашки. — Когда ты целуешь его, что ты чувствуешь? — Я не целовала его, — раздраженно ответила девушка, скрестив руки на груди. — Он целовал меня. В этом есть разница. — Хорошо, и что ты чувствуешь, когда он делает это? — Я не знаю... замешательство? — ответила она. — Неловкость, в основном. — А ты когда-нибудь… целовалась с кем-то ещё? — Э-э… — она замолчала. Воспоминания о другом избитом войной мальчике с растрепанными волосами и соломой во рту промелькнули в её воображении, но она так же быстро стряхнула их. Её глаза расширились, она избегала его взгляда, прежде чем ответить с вымученной улыбкой: — Да? — И… когда ты целовалась… с тем человеком… ты тогда тоже была в замешательстве? — Нет, — резко ответила Катара. — Нет, я… я хотела поцеловать его тогда, но не сейчас… Он был придурком, и… — Теперь это не имеет значения, — сказал Зуко. Не пренебрежительно, но так, чтобы избавить её от необходимости заканчивать эту мысль. Он продолжил: — Но это был тот человек, которого ты хотела целовать. — Что это должно… — Люди должны целоваться, потому что они хотят целовать друг друга, а не потому, что один из них чувствует, что должен это сделать, — сказал Зуко, стараясь не смотреть на неё, но его глаза были пойманы её серьезностью. — Вот так это происходит. — Тебя когда-нибудь целовали? — внезапно спросила девушка и он покраснел. — Конечно, меня целовали! Я целовался с людьми! — воскликнул парень. Его брови приподнялись, и его лицо вытянулось. Настала её очередь ухмыльнуться. — Нет… не так много людей, я не такой парень или что-то в этом роде. Не то чтобы было что-то плохое в том, чтобы целоваться со многими людьми, но я просто… тьфу, нет. Я просто говорю… Катара засмеялась, глядя на него снизу вверх. — Духи, мы на войне, и говорим о таких вещах, как поцелуи. Зуко усмехнулся. — Так проще. Такого рода вещи — это то, на что у нас есть ответы. Это то, о чем мы должны говорить, но мы не всегда получаем такую роскошь. Мы пользуемся моментами, когда можем просто быть нормальными подростками. Катара улыбнулась. — Спасибо, что пришел ко мне, чтобы мы могли это сделать. Зуко облизнул губы. — Ты спросила меня, что я думаю о тебе, и я спросил тебя, почему это имеет значение, — начал он. — Я сказал это, потому что… То, что я думаю о тебе не должно иметь значения, — он сделал паузу. — У Азулы были наставники, Ли и Ло. Они заботились о нас, пока мы были здесь несколько месяцев назад. Они говорили: «Подобно волнам, смывающим следы на песке, Угольный остров даёт каждому возможность начать всё с чистого листа. Угольный остров раскрывает твою истинную суть». Тогда это не имело смысла, пока мы не поговорили друг с другом и не поняли, что они были правы. — Так те актёры раскрыли истинную меня? — невозмутимо спросила Катара. — Нет… — попытался Зуко, но девушка оборвала его. — Потому что это действительно не то, что я хочу услышать прямо сейчас, — продолжила она. — Однажды ты пришла ко мне и сказала, что не хочешь того, что хочешь услышать, — сказал Зуко по-своему твёрдо. Вероятно, усталость сделала его храбрее. Или, возможно, это был просто предлог, чтобы сказать то, что он хотел. Луна и её глаза имели тенденцию вытягивать правду из его сердца. Он продолжил: — Я могу сказать тебе слова, которые, как тебе кажется, ты хочешь услышать, но это тебе могут сказать и другие. Пустой комфорт и вещи, которые ты уже слышала раньше и которым больше не веришь. Но той ночью ты искала меня, потому что я честен с тобой. Прямо сейчас… могу я быть честен с тобой или ты предпочитаешь, чтобы я сходил за кем-нибудь другим? — Я… — Катара выдержала его бескомпромиссный взгляд и почувствовала, как её сердце сжалось в груди. Она сглотнула и расслабила плечи, кивая ему. — Да. Я имею в виду, ты можешь. Будь честен со мной. Прости. — Я знаю, тебя это беспокоит — как они показали тебя в той пьесе. То, что другие люди думают о тебе, беспокоит тебя. То, что Аанг и Сокка думают, что ты идеальна. А теперь вот ещё и это. Ты так много пережила, и это… это то, что тебя беспокоит? Почему? — Я не знаю, — ответила Катара, пожимая плечами. Её голос был тихим, но он неуклонно повышался и ускорялся, когда она говорила. Зуко оставался терпеливым и слушал, не перебивая. — Я всегда просто была… Я всегда была чьим-то… чем-то. Я младшая сестра Сокки. Я единственная дочь вождя. Я последний маг воды Южного Племени Воды. Я учитель Аанга, его друг, и он хочет, чтобы я была его девушкой. И в этой пьесе они показали меня просто как… плаксивую, жалкую девушку, это… заставило меня задуматься о том, кто я есть и кем я хочу быть. Потому что даже я этого не знаю. — Они забыли обо мне в конце пьесы, как будто я больше ничего не сделала после окончания этой войны, и это заставило меня задуматься… кем я буду после всего этого? Я никогда по-настоящему не думала об этом раньше и не говорила об этом ни с кем. Но даже ты думаешь, что я просто должна вернуться в Южное Племя Воды и помочь его восстановлению, и я это сделаю, и я хочу этого! Да! Но… Я не знаю, смогу ли я остаться там на всю оставшуюся жизнь. Я не знаю, чего я хочу, — заключила она. Вздохнув, она добавила: — Я не знаю, кто я. Катара прижалась к нему и он обнял её за плечи в ответ. Она снова выдохнула и позволила им оставаться в таком положении некоторое время. Она почувствовала воду у своих ног — начался прилив. Скоро должен быть рассвет, но сейчас луна ярко светила в самой глубокой и тёмной ночи. — Никто не может сказать тебе, чего ты хочешь или кто ты, Катара, — сказал он наконец. — Что я думаю, что думает Аанг, что кто-то ещё думает о тебе или о том, чего ты хочешь… Всё это не имеет значения. Что ты сама думаешь, чего ты сама хочешь и кем ты сама хочешь быть — это единственное мнение, которое должно иметь значение. Она улыбнулась и издала тихий звук — смесь выдоха и смеха. Облегчение. Зуко обнял её немного крепче и, прежде чем смог остановить себя или подумать об этом, прижался носом к её макушке и вдохнул. Едва. Привязанность, которая пришла к нему так естественно, хотя само это понятие было ему почти чуждо раньше. Только это было не так. Принц знал, откуда взялась эта его более мягкая сторона. — Я собираюсь сказать тебе кое-что, что, я думаю, тебе нужно услышать, — тихо сказал он. То, как он это сказал — серьёзно и в то же время так нежно, — заставило её поднять голову, чтобы посмотреть на него. С лёгкой улыбкой Зуко произнёс: — Неважно, как всё может измениться, никогда не забывай, кто ты есть. — Еще несколько мудрых слов от твоего дяди? — спросила Катара. — От моей матери, — ответил парень. Её глаза снова расширились, а рот приоткрылся. Он добавил: — Она сказала мне это в тот день, когда ушла. И поначалу я не придал этому большого значения. В то время я вообще думал, что это был сон. — Зуко… — произнесла она, тронутая тем, что он поделился с ней чем-то настолько близким. — Долгое время я не помнил, что она мне сказала, и я думаю, что это одна из причин, по которой я был так зол на себя, — сказал он. — Я забыл, кем я был, точно так же, как ты сейчас пытаешься это понять. Итак, спроси себя: чего ты хочешь? Кем ты хочешь быть? — Ты понял это? — бросила Катара ему в ответ. — Кто ты такой? — Я? — недоверчиво спросил парень. Он отпустил её руку, и они снова отодвинулись друг от друга. Положив руки на колени, Зуко вытер вспотевшие ладони о ткань брюк. — Прямо сейчас я просто знаю, что я тот, кто никогда не сдается без боя, — наконец ответил он. — А как насчёт тебя? — Я… — начала Катара и зевнула. Она могла представить себе блеск в его глазах, когда она это сделала, как будто он был очарован её демонстрацией летаргии. Возможно, дело было в надвигающемся восходе солнца, примерно через час, если она была права насчёт приливов и отливов. Катара погрузилась в свои мысли, и он добавил: — Копай глубже. Исследуй своё сердце в поисках того, что кажется истинным. Кто ты такая? — Я… — она попыталась снова и на этот раз закрыла глаза. Как он и просил, она копнула глубже. Она прислушивалась к волнам океана, как будто он взывал к ней. Катара подумала о Юэ, которая стала Лунным Духом — она всегда в глубине души знала, что её жизнь была заимствованной и вернула её. Юэ была молодой женщиной, которая знала свой долг и считала его превыше всего остального, для своего народа и для всего мира. Катара подумала о своей матери — храброй Кае, которая смотрела в глаза Командиру Нации Огня и лгала ему, чтобы защитить дочь, думая, что её схватят и будут пытать как пленницу, и всё равно это сделала. Кая была матерью, выполнявшей долг с храбростью женщины Южного Племени Воды. Катара подумала о своей бабушке, Канне, которая сбежала от всего и всех, кого когда-либо знала, ради новой жизни… Любой другой жизни, которая означала бы, что она сможет делать свой собственный выбор и не обязана будет соответствовать патриархальным стандартам. Это потребовало большого мужества, чем она думала раньше. Катара подумала о себе и попыталась вспомнить момент в своей недолгой жизни, который, как она думала и чувствовала, больше всего определял её, как все те женщины определялись одним моментом в её памяти. Она вспомнила метку, которую получила от Бато однажды. Она заслужила знак храбрости — полумесяц между бровями, потому что её смелость вдохновляет. Она подумала о том, как, будучи беспомощным ребенком, она повернулась и убежала с места, где убили её маму. Она подумала о безжалостном, праведном гневе, на который она была способна. Она думала о себе, сражающейся, чтобы заслужить право учиться и сражаться рядом с другими, такими же, как она. Она думала о своей тьме и о своем свете, о стыде и гордости, о страхе и храбрости. Когда она подумала об одном моменте, чтобы объединить всё это, об одной сцене, которая заключала в себе всё, что она знала о себе, на ум пришел не холод, а маленькая рыбацкая деревушка Нации Огня, наполненная больными, голодающими и умирающими. Катара подумала о солдатах, которые угрожали и причиняли им боль, тогда она ни разу не подумала, что это не её люди и не её ответственность. Это были люди, которые нуждались в её помощи, исцелении и спасении. И хотя ей было страшно, она всё равно осталась. Если не она, то кто? Если не сейчас, то когда? — вот о чём она тогда думала. Катара знала ответ на вопрос Зуко. — Я никогда, никогда не отвернусь от людей, которые во мне нуждаются, — сказала она мрачно, когда это осознание легло на её плечи. Зуко улыбнулся. — Приятно чувствовать себя, не так ли? — Приятно, — кивнула Катара, улыбаясь ему. — И просто, чтобы ты знала, я думаю, что ты невероятная, — сказал он. — Ты такая храбрая, что иногда это может сделать тебя немного упрямой и беспечной. Но ты всё равно самый добрый человек, которого я когда-либо встречал. И ты трудолюбивая, и умная, и заботливая, и забавная, и немного властная, иногда это, конечно, раздражает. И, Агни, ты один из самых одарённых магов, с которыми я когда-либо сражался, это невероятно, насколько ты хороша и насколько лучше ты стала с тех пор, как я впервые встретил тебя. И какой безжалостной ты бываешь, но какой милосердной выбираешь быть. Ты… амбициозна и умна, и ты никогда, никогда не сдаёшься, я уважаю тебя за это. Я правда очень восхищаюсь тобой, Катара. Ты никогда не была меньше, чем силой, с которой мне нужно считаться. Она только посмотрела на него недоверчивым взглядом и приоткрыла рот. Его сердце бешено колотилось в груди, а в голове звучал назойливый голос, который говорил ему остановиться. Не делай этого, не делай этого… Остановись. Зуко облизнул губы и повернул голову, ведя войну внутри себя, отчаянно пытаясь удержать себя от того, чтобы открыть свой глупый рот. — Я всё ещё могу быть честным? — спросил он. — Ну, теперь уже не останавливайся, — ответила она со смехом. Нет, остановись. Нет, нет, нет, нет, нет. Просто остановись. Остановись прямо сейчас, говорило что-то внутри него. Остановись, остановись… — Ты мне нравишься, — сказал Зуко наконец, и давление спало с него. Он почувствовал, как его кости растаяли, будто воск. По спине пробежал холодок, но он всё равно не смог удержаться, чтобы не добавить: — Ты мне действительно нравишься. Пауза. Он замер на месте. — О, — это было всё, что она могла сказать. Зуко съёжился и почесал затылок. Больше всего на свете он хотел, чтобы океан поднялся и поглотил его целиком. — Мне очень жаль, — быстро пробормотал он. — Я… я знаю, что тебе, наверное, это сейчас не нужно, я даже не знаю, почему я это сказал. Я… — Зуко, все в порядке. Правда, — сказала Катара, положив руку ему на плечо. — Я… я думаю, что могу… вроде как… и ты тоже… Он быстро повернул голову. — Что? — Я не уверена, — сказала она ему. — Мы на войне, и нам ещё так много нужно сделать, но ты такой милый, Зуко, мне нравится проводить с тобой время, и… — Нет, я понимаю, тебе не нужно ничего объяснять, — быстро сказал он. — Ты не обязана любить меня в ответ. Всё в порядке. — Я думаю, ты мне тоже нравишься, — произнесла Катара, потянувшись, чтобы взять его за руку. В груди у него сдавило, как будто что-то кислое поднималось к горлу. Она продолжила: — Просто… после всего, что я только что рассказала тебе об Аанге… было бы неправильно говорить об этом прямо сейчас. Просто слишком много всего происходит. Зуко выдохнул с каким-то странным чувством облегчения. — Я понимаю, — сказал парень, кивая. — Мы можем поговорить об этом позже… намного позже. После того, как всё это закончится, если ты захочешь. — Это было бы здорово, — тихо сказала Катара, сжимая его руку. Она заправила выбившуюся прядь волос за ухо и нервно рассмеялась, пытаясь не обращать внимания на жар на щеках, которые болели от слишком долгой улыбки. Катара сжала губы и облизала их кончиком языка. Зуко стиснул зубы, внутренне упрекая себя за то, что сказал это. Он упрекал себя, но ведь она сказала, что, возможно, ответит ему взаимностью, так что он не был полностью преисполнен сожаления. Тем не менее, она уточнила. — Итак, мы не… мы не вместе. Ты это понимаешь, верно? — Да, — сказал он. — Конечно. — Пока мы понимаем друг друга… — Взаимопонимание, — согласился он, кивая. — Вот в чем дело, — сказала Катара. — Спасибо за это, Зуко. За то, что искал меня. — Ты не должна благодарить меня. Ты мой лучший друг, что бы ни случилось. Мне нравится с тобой разговаривать. — Мне тоже нравится с тобой разговаривать, — Катара одарила его дерзкой, дразнящей усмешкой и сказала: — В конце концов, Ваше Высочество, я должна признать… Я действительно нахожу вас привлекательным. — Не нужно смеяться надо мной, — простонал он со вздохом, откидывая голову назад и ненавидя себя за то, как это прозвучало. Актёру, сыгравшему его в той пьесе, предстояло получить очень строго сформулированное письмо, как только эта война закончится. Но, к своему удивлению, Зуко обнаружил, что улыбается, подыгрывая ей. — Но я серьезно… — сказала Катара, веселье в её тоне было подобно грому. — Остановись, я не могу… Двое друзей смеялись в свете раннего утра, оба в значительно более лёгком расположении духа, чем раньше. — Эта пьеса была такой ужасной, — сказала она. — Но я был неправ, — произнес Зуко. Девушка приподняла бровь, глядя на него, и он сказал с ухмылкой и взглядом, который был одновременно лукавым и застенчивым: — Может в чём-то они всё же были правы… — Это не конец, — возразила она, твердая в своей убеждённости. — Аанг победит. И ты не умрёшь ужасной смертью в огне, крича о чести! — Азула использует молнию, чтобы я не погиб в огне, — сказал Зуко, пожимая плечами. — Но если я умру, то надеюсь, это будет хотя бы благородно. — Ты не умрёшь — сказала она, ударив его по руке. — Я этого не допущу, — пауза. — Сейчас и навсегда, помнишь? — Помню, — сказал он. — Я с тобой. И в угасающем свете луны и восходящего солнца они поднялись с причала и вернулись в свой временный дом. Утром их друзья заметят, что Катара проснулась намного позже, чем обычно, а Зуко был немного более вялым, чем Аанг привык его видеть. Несмотря на угрозу надвигающегося, бушующего огня, несмотря на смерти и разрушения в войне, в которой они были солдатами, всегда были такие дни, как сегодня, которые заслуживали того, чтобы быть добрее.