архивные фанфики незолотого бога

Кацуки вышел из своей комнаты, заполненной утренним солнечным светом с большого окна, совершенно не в настроении. Или он встал не с той ноги, или просто что-то его огорчило в своем отражении тёмного зеркала смартфона, но ему было как-то невесело. Он хмурился, сводя светлые брови к переносице, и, выйдя из комнаты, прислушался — в квартире было тихо. Или его сосед уже ушел, или он еще спал. Его сосед, Изуку, вообще был удивительно тихим. Он был студентом востоковедения в местном университете культуры — изучал свои восточные штучки, тихушно задротил, и Кацуки его не трогал. В детстве они жили по соседству и довольно крепко дружили, но, повзрослев, разошлись в характерах и дружба остыла. Когда Кацуки стал искать себе квартиру отдельно от родителей и ему понадобился сосед, Изуку откликнулся первым, несмотря на то, что воспоминания об их общении были не такими уж приятными. Жить с Изуку было удобно — он убирался и держал квартиру в порядке, но не готовил и сразу поставил перед фактом, что получается у него не очень. Кацуки принял это к сведению и вполне спокойно готовил еду на двоих. Изуку был тем, кого было легко впечатлить любой мелочью — оттого на любую стряпню Кацуки он отзывался с восторгами. Даже когда самому ему особо не нравилось, тот хвалил его еду как ресторанное блюдо. Неуместная похвала выводила из себя, но была терпима. Изуку, наверно, был идеальным соседом. В своей комнате не шумел, в общих комнатах не мусорил, одежду не разбрасывал и гостей не водил, если Кацуки был не в духе или хотел отоспаться. Как-то раз с ним пришла кареглазая девушка, вся милая, округлая и улыбчивая, несмотря на крупные формы, казалась удивительно легкой, но вела себя чуть-чуть неуклюже. Кацуки она понравилась, но спросить её номер он не решился — это был трепет лишь нескольких дней, потому что его ум занимал как раз тот, кто её привёл. Кацуки признавал, что ему нравился Изуку, как человеку нравится любой приятный человек в его окружении. Он был тихим, спокойным и умным, иногда бурчал себе под нос или много стеснялся какой-то ерунды, но положительных качеств в нем было все же больше. Кацуки не заметил, как простая симпатия переросла во что-то большее — иногда он просыпался с тяжелой головой, в которой мысли были только о его соседе, и это казалось ему чем-то странным. Ему не так просто было сходиться с людьми, да и, честно говоря, опыта в отношениях он не имел — из-за того, что его характер всегда шел впереди него самого. Они с Изуку не то, чтобы общались — иногда перекидывались словами об учебе и работе, интересовались какими-то деталями, но не более — не делились мнениями и не общались по интересам. Они были отстраненными, но мирными соседями потому, что Кацуки не было никакого резона ссориться с ним по пустякам. В конце концов, он платит половину аренды. Чаще всего Изуку можно было найти в гостиной — там стоял большой стол со светлой, теплого голубого цвета скатертью, где он занимался конспектами или болтал со своими знакомыми через видеозвонки. Его книжки выглядели интересно, но Кацуки никогда не спрашивал о том, что там написано — ему было неловко, и на неловкость эту он злился. Расстояние между ними ощущалось не простой разницей в характерах, но и в годах, что они прожили, не общаясь. Это было каким-то внутренним барьером, который не представлялось преодолеть так просто. Сегодня же Кацуки был не в духе, и с утра об Изуку задумался лишь надеясь, что его нет дома. Пройдя от своей комнаты на маленькую светлую кухню, где на холодильнике от предыдущих квартирантов остался никому не нужный календарь с кошками, он сделал себе кофе и сел в гостиной с мобильным, завалив ногу на стол. Щелчок замка в ванной оповестил о том, что Изуку все-таки дома, и Кацуки нехотя обернулся, чтобы поздороваться, но когда тот вышел, он замер, вдохнув и не вымолвив ни слова. Кацуки впервые видел его обнаженным — обычно Изуку выходил из душа в халате. Даже не думая, он вперился в него взглядом. На плечах Изуку раскинулась крупная россыпь мелких, коричневых веснушек, и некоторые рассыпались еще вдоль рук до ладоней мелкими точками. Светлая кожа местами блестела от воды, и удивительно, как его тело не имело никаких изъянов — с первого взгляда. Присмотревшись, на тыльной стороне правой руки он заметил какие-то розовые полосы — похоже, это были шрамы. Замечал ли Кацуки вообще их когда-нибудь? Он помнил, что видел лишь опоясывающий локоть нарукавник, который закрывал часть плеча и предплечья. Ему не удалось рассмотреть, что там, потому что Изуку стоял к нему левой стороной. Как оказалось, у него было вполне стройное, плотно сбитое тело — неширокие плечи с выдающимися ключицами, крепкая грудь и рельефные мышцы пресса. Все детали прямо говорили о том, что он не брезгует ходить в университетский зал, хотя по нему и не скажешь, что у него такая физическая форма. Вокруг его бедер было обернуто полотенце, оно доставало до колен, но создалось впечатление, что бедра у него гораздо крупнее в мышцах. Почему Кацуки не замечал этого раньше? Скорее всего потому, что Изуку тоже постоянно носил мешковатую одежду, к тому же ужасно не сочетающуюся. Впрочем, думать об этом Кацуки стало неинтересно через секунду. Он откровенно пялился и даже не думал прекращать. Ему было, по-честному, взгляда не оторвать — потому что оказалось, что у Изуку тело красивое, ровное и сильное. Раньше он не видел его таким — пускай они жили всего несколько месяцев вместе, Изуку довольно скромно себя вел и многого себе не позволял, в отличие от Кацуки, который не удерживал себя от желания гулять по квартире в одних боксерах. Кацуки ощутил, что его просто захлестнуло всем тем, что он увидел. Когда Изуку вытер волосы и поднял глаза, их взгляды встретились, и стало страшно неловко. Кацуки пытался придумать себе оправдание, придумать любую причину вплоть до самой идиотской, а потом опустил взгляд и понял, что у него встал, и отупел на добрые полминуты осознания. Между тем Изуку тоже стало неловко, и он накинул полотенце для волос на плечи и сложил на груди руки, намеренно укрывая темно-багровый огромный шрам на правом плече ладонью. — Доброе утро. Я думал, ты еще спишь, — произнес он, стоя в проходе коридора, соединяющего и гостевую, и ванную, и его комнату. Кацуки не пойми для чего кивнул и отпил кофе. — Ты чего весь красный? Температура? — Кацуки на первом вопросе напрягся. Но потом выдохнул — как хорошо, что Изуку идиот и первым думает самое простое. Он пытался не смотреть на него снова, потому что его развалистые мокрые волосы симпатично обрамляли его лицо. — Возможно, — сбито ответил он, не поднимая взгляда. По отсутствию шагов он понял, что сосед с места не сдвинулся. — А от кофе хуже не станет? — если бы Кацуки мог, он бы откусил часть кружки в этот момент. Его зубы стукнули по керамике, и он все же бросил на Изуку недовольный взгляд. — Я сам разберусь. Изуку пробубнил что-то вроде «как скажешь» и ушел к себе. Как только закрылась его дверь, Бакуго улетел к себе в комнату, бросил телефон на кровать и замер на какое-то время. Он был уверен, что ему это всё понравилось. Он был уверен, что теперь будет думать о том, что увидел, чуть реже чем постоянно — и он был абсолютно точно уверен, что хотел бы увидеть это еще раз. Ему казалось, что жизнь играет с ним ужасную шутку — со всем этим внутренним ураганом чувств, который совершенно не утихал и волновал его кровь. Стало стыдно думать об Изуку настолько конкретно, и Кацуки рухнул на кровать, всё ещё чувствуя, как тянет в паху. Сам факт того, что у него так быстро встал на Изуку, заставил его смутиться до красноты. Когда вообще с ним происходило что-то подобное? Когда вообще он последний раз возбуждался от кого-то, тем более, от парня? Он осознавал, что всего лишь за десять минут всё стало гораздо сложнее. Все его чувства, впечатления и эмоции относительно Изуку стали просто необъяснимыми — трепетали в душе, волновались в сердце, быстро бившемся в груди, носились беспечными мыслями в голове. Его опрокинуло в какой-то океан чувств — и в его неуловимом течении он вполне ожидаемо терялся. Он смотрел в потолок и все его тело казалось не своим — от безумного трепета и непонятных мурашек по коже. Чем больше Кацуки думал об Изуку, тем больше он возбуждался — чувствовалось это напряжение не только между ног, но и во всем теле. Ударил ли ему еще сверху тот недопитый кофе, или просто дало о себе знать долгое воздержание, но это возбуждение казалось чем-то невыносимым. В конце концов, он не выдержал, закрыл дверь на замок и занавесил окна, и с каким-то нетерпением стащил домашние штаны и белье. Ему было ничего с этим не сделать — и то, насколько всё в нем взмывало от одной мысли об Изуку, насколько живо фантазия создавала какие-то совместные сцены, всё это заставляло его стыдиться до жути и краснеть, но не останавливаться. У него не было так много желания удовлетворять себя в обычные дни, но сегодня он просто не мог этого не сделать, и даже его рука ощущалась совсем по-другому — то, каким ярким в этот раз вышел оргазм, было просто удивительно для Кацуки, привыкшего к машинальной дрочке «когда скучно». Из-за одного Изуку, появившегося чуть в другом виде, он уже испытал столько эмоций, что их хватило бы на целую неделю его обычной жизни. В тот понедельник он так ничего не решился ему сказать. Как и в следующий, и в слеследующий, и даже в понедельник через месяц — Кацуки упорно молчал о том, что крепло внутри него и обвивало его сердце странными, необычайно мягкими для него чувствами. В присутствии Изуку он бы плыл как желе на солнце, если бы не сдерживался и не твердил себе, что необходимо оставаться в здравом уме. Кацуки ощущал, что это уже не просто симпатия, которая была у него сначала. Это была уже какая-то абсолютно идиотская влюбленность, с которой он вообще не понимал, что делать. Изуку лишний раз на глаза ему не появлялся — не избегал, но и не баловал своим присутствием, просто был где-то в квартире и лишний раз личное пространство соседа не нарушал. Кацуки стал находить в себе мысли, что он бы _хотел, чтобы Изуку сел к нему вечером, когда он в гостиной писал что-то по учебе в ноутбуке, он бы хотел, чтобы Изуку заглянул на кухню, когда он там готовил. Ему хотелось его внимания — и это разрасталось в душе тоской и странной грустью по несбыточному. Ничего из желаний не случалось — их общение не становилось более близким, потому что никто из них не шел друг другу на встречу. Кацуки понял — ему нужно сделать первый шаг самому, ибо общение было нужно в первую очередь ему, а не Изуку. Одним днём он встал и уверенно решил предложить ему что-то посмотреть вместе в гостиной за ужином. Он думал, что приготовит побольше, потому что Изуку, как он заметил, всегда старался попробовать всё — просто потому, что ему, похоже, действительно нравилось, как готовит Кацуки. Он вообще довольно много ел, хотя это не выглядело как обжорство — он просто любил сытно поесть, и это было вполне понятное желание, учитывая, что периодически он занимал себя нагрузками в зале. В этот раз он с утра даже сделал себе не только кофе, но и завтрак. Изуку, похоже, еще спал — хотя оно было понятно. Наконец выходные. Быстро доев свои сэндвичи, Кацуки убрал посуду и решил подумать, что сделать на ужин. Он выдрал лист из блокнота на столе и начал записывать необходимые продукты. Вышло довольно много — словно Кацуки собирался делать романтический ужин на двоих. Он бы, конечно, не отказался от такого — что-то в нем очень сиущенно взмыло от одной только мысли о подобном, — но романтики между ними совершенно не было, а создавать такую атмосферу просто так — какой-то идиотизм и стыд. Кацуки не был идиотом и хотел, чтобы все шло постепенно. Так, чтобы он сам успевал к этому адаптироваться. Перепроверив список покупок, Кацуки уже приготовился выложиться на крупную сумму, но без сожаления о деньгах, и поднялся с дивана, собираясь идти к себе. Но до своей комнаты он так и не дошел — увидел, что по коридору идет Изуку, а в его руках нечто необычное. Три вешалки с платьями. Кацуки со скоростью света провел в голове возможные параллели. Сердце чуть ли не остановилось в груди от мысли, что у него есть девушка. Уверенный дух Кацуки дал слабину, но не сильно. — Платья? — он уставился на застывшего, ссутулившегося Изуку с непониманием. — Чьи они? — Н-ну… — промолвил тот, опустив взгляд. — У тебя что, есть девчонка? Та, с круглыми щеками? — Изуку замер, держа в руках три вешалки. Он, похоже, был пойман врасплох и лишь вжал голову в плечи от неловкости. — Н-нет, нет, она. просто подруга, — Кацуки смотрел на него внимательно. Платья в его руках были больше похожи на свободные сарафаны — длинные юбки, несложный крой и простой фасон. Что-то в них было лаконичное и привлекательное, простое и притягательное, и цвета у них были мягкие и неяркие — Кацуки вдруг поймал себя на том, что они ему нравятся. — У тебя точно есть девчонка, — Кацуки подвел какую-то черту у себя в голове, выдохнул и ощутил нарастающие внутри грусть и непонятную злобу. — Д-да нет же…— Изуку чуть нахмурился. — Я не заинтересован в них. — Но у тебя в руках три платья? — Н-ну… да, — лицо его чуть нахмурилось, но всё еще выглядело пристыженным. Он словно язык проглотил — мямлил все одно и тоже, не зная, как оправдаться. — Ты можешь не рассказывать об этом, если не хочешь, — сказал Кацуки, подойдя. Изуку поправил вешалки на руках. — У неё неплохой вкус. Изуку смотрел на него секунд десять неловко, затем его щеки вспыхнули алым. Кацуки почувствовал себя неловко — неужели сказал что-то не то? Неужели наобум что-то сорвалось с языка? Изуку отвернулся, ужасно смущенный всем этим, и быстро пошел к себе в комнату. Кацуки взял одно платье за подол — Изуку, почувствовав натяжение, остановился, опустив голову, не повернулся. Лишь сбито выдохнул и поджал руки к груди, сминая платья. — Что не так? — Кацуки не понимал. Неужели Изуку стыдно за свою девчонку? Неужели стыдно за платья? Кацуки тне хотел делать ему неудобно — он просто хотел узнать, откуда у него платья. Неужели он делал это слишком грубо? Выглядело ли это для Изуку неприятно? «Я же совсем его не знаю. Как я могу понять, приятно ему это или нет? Я идиот?» Изуку чуть обернулся. Его взгляд выглядел по-настоящему пугающе. — Отпусти, — Кацуки отпустил руку еще до того, как он это сказал. Изуку скрылся в своей комнате и закрыл дверь. Какое-то время Кацуки простоял в коридоре, затем ушел к себе и лег на кровать. Ему было неприятно от самого себя — и листок со списком продуктов, смятый, улетел куда-то в угол комнаты. Он закрыл глаза и накрыл лицо тыльной стороной руки. Не нужно было ему спрашивать Изуку о платья. И не нужно было так настойчиво пытаться узнать информацию об этом. Он не смог извиниться. Лишь зачем-то молча потянул Изуку за рукав — он его с какой-то искренней неприязнью выдернул и скрылся в своей комнате. Пропасть внутри сожрала все планы Кацуки, все его эмоции и чувства. Он хотел застрелиться сиюминутно же, потому что сам не понял, кто потянул его за язык сказать что-то такое и не извиниться. Возможно, Изуку действительно нравятся платья. Возможно, он хотел бы их носить или собирать. Какое тебе дело, Кацуки? Зачем вот так надо было все испортить? Кацуки ушел к себе. В голове было пусто, в горле сухо, в душе по-настоящему страшно. Он все равно решил приготовить ужин и хотя бы так извиниться перед Изуку — но вечером тот съел крайне мало. И даже ушел к себе в комнату, но не забыл поблагодарить Кацуки за еду. Ему казалось, за эту благодарность он готов был умереть, ибо это были единственные слова, которые он стал говорить ему дееь ото дня. Кацуки казалось, хуже жизни у него не было.