✧✧✧
Два придурка и я.
Архонт секса
@AbyssChild
парни
у Чжун Ли только что упала папка
он наклонился
чтобы поднять её
и
Карамба твоей гетеросексуальности @icePrince И ты подошёл сзади?Архонт секса
@AbyssChild
если бы
и вообще
не дави на больное придурок
так вот
он наклонился
и
Карамба твоей гетеросексуальности @icePrince И у него треснули штаны на жопе?Архонт секса
@AbyssChild
закрой рот и дай сказать
Карамба твоей гетеросексуальности @icePrince Мой рот закрытАрхонт секса
@AbyssChild
архонты помогите
он невыносим
Сын маминой подруги @Diluc_Ragnvindr Кэйа, просто убери пальцы от клавиатуры. Карамба твоей гетеросексуальности @icePrince ОкАрхонт секса
@AbyssChild
КОРОЧЕ
у него из-под пиджака вывалился медальон
ну знаете такой
в котором носят фотографии родственников или любимых
у него нет кольца на пальце
поэтому я склоняюсь к первому варианту
Карамба твоей гетеросексуальности @icePrince И что?Архонт секса
@AbyssChild
как это и что?
я теперь от любопытства сдохну
это так не вписывается в его образ
видимо там действительно
что-то очень важное для него
я должен узнать…
Сын маминой подруги @Diluc_Ragnvindr Будь осторожнее. Это определённо очень личное.Архонт секса
@AbyssChild
да знаю
кстати Кэйа
ты опять съебался
в свой др
Карамба твоей гетеросексуальности @icePrince Я же говорил, что не отмечаюАрхонт секса
@AbyssChild
окей, тогда не так
ты когда-нибудь его отмечал?
Карамба твоей гетеросексуальности @icePrince … Я уже говорил, что ты меня бесишь?Архонт секса
@AbyssChild
каждый день повторяешь)0
так что?
Карамба твоей гетеросексуальности @icePrince Я не хочу поднимать эту тему Сын маминой подруги @Diluc_Ragnvindr Кэйа, давай вечером просто посидишь с нами? Как обычно, мы делаем это в свободное время. Никуда не пойдём, если ты не хочешь. Просто побудь с нами, своими друзьями, ведь твой день рождения очень важен для нас. Карамба твоей гетеросексуальности @icePrince Ох, Дилюк… Ладно Но я буду поздно У меня есть пару дел после сменыАрхонт секса
@AbyssChild
бро, мы дождёмся
даже если ты припрёшься под утро
Карамба твоей гетеросексуальности @icePrince Спасибо В аудиторию вошёл Чжун Ли, который выходил минут десять назад — ректор спросил за подготовку к концерту, и тот отвёл его в актовый зал показать имеющуюся концертную программу. Тарталья все выходные провёл за этим делом и вчера, когда представил свои наработки Чжун Ли, тот с удовлетворением всё просмотрел и внёс некоторые правки. А сегодня у Кэйи был день рождения, и он в очередной раз решил проигнорировать этот факт. На первом курсе Альберих в принципе умолчал об этой дате, на втором, когда стало известно, в праздничный день куда-то ушёл (к слову, Тарталья с Дилюком до сих пор не знают, где он был), а вернулся поздней ночью. И сейчас: взял смену в свой положенный выходной и убежал прежде, чем они с Дилюком проснулись. Очевидно, что дело было в прошлом их загадочного друга, но Тарталья очень хотел, чтобы Кэйа в этот день испытал положительные эмоции, чтобы не убегал от собственного праздника и хоть немного повеселился. Кэйа никогда не говорил чего желает, о чём мечтает и к чему стремится. Порой создавалось впечатление, что он пытается слиться с серой массой, раствориться в толпе, хоть и по его внешнему виду с поведением не скажешь подобного, но копнув чуть глубже… В общем, Тарталья был серьёзно обеспокоен положением дел у своего друга и как мог пытался помочь ему.✧✧✧
Подходил к концу очередной рабочий день, и Люмин потихоньку собиралась домой. Прошла неделя с момента «встречи» с загадочным музыкантом, которого девушка теперь пытается выловить, проходя через парк каждый день после работы. Она рассказала об этом юноше Венти, и тот, нисколько не сомневаясь в выборе своей ассистентки, согласился придержать одно место до конца сезона, на случай, если парень всё-таки объявится за это время. У самой Люмин глаза горели так, словно бы она была отъявленной охотницей за сокровищами, перед которой мелькнул роскошный сундук, до верха наполненный алмазами. Это вызывало в ней неподдельный интерес и азарт, заставляя каждый день с удовольствием прогуливаться по городскому парку, улыбаться тому пожилому мужчине и порой напоминать о лежащей в его кармане глянцевой визитке. Пару дней назад она почти обрадовалась — в парке играла скрипка, вот только игра была довольно посредственная, что сразу насторожило девушку. И, действительно, в центре у фонтана был средних лет мужчина со скрипкой. Тогда она одновременно разочаровалась и облегчённо выдохнула. Когда Люмин складывала последние бумаги в ящик стола, раздался громкий звонок рабочего телефона. — Музыкальная академия «Анемония», здравствуйте! — с привычной официальностью ответила Люмин. — Здравствуйте, — на том конце послышался слегка растерянный мужской голос, — эм… вы Люмин? Пожилой мужчина в парке дал мне эту визитку… Люмин подскочила от радости и подбежала к окну — где-то там, вдалеке, за сотнями вычурных зданий, был тот самый парк, — нетерпеливо постукивая пальцами по подоконнику. — Это же вы в парке на скрипке играете, я правильно понимаю? — Да. — Мы можем встретиться лично? Я бы хотела с вами поговорить. — Эм… хорошо. Я сейчас в парке. — Я буду там через полчаса! Подойду к центру. — Тогда жду вас. Люмин поспешила отправить последнюю папку с отчётами Венти в стол, накинула пальто и торопливо направилась к метро. Сегодня определённо удачный день. Уже у ворот парка девушка на секунду остановилась перевести дыхание и нацепить на лицо маску сдержанности: всё-таки будет крайне непрофессионально открыто демонстрировать свою радость. Люмин одёрнула рукава пальто: на улице зябко и влажно. Холодный ноябрьский ветер кружил подгнившие листья в свете фонарей парка — уже давно стемнело. Небо весь день было затянуто мрачными тучами, точно вот-вот начнётся дождь, и сейчас, тёмным вечером, казалось, что оно опустилось ещё ниже, будто можно было забраться на высокую башню и дотянуться до него рукой. Прохожие были самые разные: кто-то шёл в тихом одиночестве, сливаясь с тенью от фонарей; кто-то вдвоём, влюблённо улыбаясь или шумно смеясь; а где-то позади слышались звуки широкой магистрали и звонкий лай собак. Глубоко вздохнув, Люмин улыбнулась проходившей мимо маленькой девочке, подобралась и вошла на территорию парка. Сладкое чувство предвкушения и любопытство в нетерпении подгоняли девушку: в мыслях уже были десятки вариантов встречи с талантливым юношей. Когда на подходе к центру Люмин заметила сидящего на лавочке за фонтаном парня, рядом с которым лежал чехол для скрипки, мандраж с удвоенной силой прошёлся по телу. На секунду прикрыв глаза и сделав несколько глубоких вдохов, она с милой улыбкой подошла к музыканту. — Привет, я Люмин. Это мы с вами договаривались о встрече? — Да, — кивнул тот и забрал скрипку к себе на колени, освобождая место для девушки. — Кэйа Альберих, рад знакомству. — Взаимно! — Люмин улыбнулась и села рядом. — Как вы уже поняли, я работаю в музыкальной академии «Анемония» и занимаюсь поиском молодых талантов. На той неделе я услышала, как вы играете и хотела бы записать вас на прослушивание к нашему директору. Очевидно, вы талантливы. Люмин с интересом наблюдала за эмоциями этого необычного юноши: в его взгляде читалось сомнение, казалось, что он совсем не верит в происходящее и ожидает подвоха, а также тень растерянности и замешательства. Впрочем, девушка прекрасно понимала его — не каждый день выпадает шанс попасть в одну из лучших академий страны. — Простите, но я должен спросить… это не шутка? — Нет, что вы, — тепло улыбнулась Люмин. — Я полностью серьёзна. Наша академия раз в сезон проводит набор юных талантов, которые не обладают достаточными средствами для поступления на стандартную форму обучения — платную, и предоставляет бюджетное место тем, кто прошёл прослушивание. Я только набираю людей, вердикт же выносит наш директор. Но, я уверена, вы сможете пройти, если будете играть так же, как играли неделю назад. — Я не могу дать ответ так сразу, — виновато улыбнулся Кэйа. — У меня есть время подумать? — Конечно! Я понимаю, что это может быть очень неожиданно для вас. Просто позвоните, когда будете готовы дать свой ответ! Кэйа кивнул, усмехнувшись, и едва слышно произнёс что-то про «крохотную сказку», а затем поднялся и попрощался, вновь смешиваясь с потоком ленивых прохожих и растворяясь в тёмной глубине аллей. Люмин провела его взглядом и довольно улыбнулась: можно было смело писать Венти, что «рыбка на крючке».✧✧✧
Кэйа неторопливо брёл по пустой улице, время от времени бросая взгляд на блекло мигающий впереди фонарь. Дождь сегодня так и не пошёл, а вот слабый снег медленно опускался на влажную землю и почти сразу таял — для конца осени всё ещё было слишком тепло. Это была городская окраина — на первый взгляд тихая и мрачная, разве что визг ободранной кошки со стороны мусорных баков напоминал, что здесь кто-то есть. Но присмотревшись, можно было заметить в тени облезлых подъездов местных образцов культуры. Они сжимали мозолистыми пальцами жестяные банки из-под пива и временами был слышен грубоватый смех. Кэйа знал почти всех. Такие компании принимали новобранцев чаще, чем осенью шли дожди. Впрочем, ни до первых, ни до вторых, Кэйе не было никакого дела, просто проблем пытался избежать, да и только. Обычно в этом деле помогал ящик пива, и это была одна из причин его внезапной смены — удалось договориться с начальством выплатить зарплату на пару дней раньше положенного. «Ровные пацаны» встретили Кэйю одобрительными возгласами, едва ли не вырывая из его рук несчастный ящик. Вообще, общий язык с этими товарищами Кэйа нашёл совсем неожиданно и только потому, что видел общение подобного контингента в детском доме. Вспомнил пару фраз, так называемых «понятий» и вышел сухим из воды. Правда, за внешний вид и скрипку пару раз от новичков всё же отхватывал, но это меньшая жертва из возможных. С трудом отсидев у подъезда неполных десять минут — в атмосфере подобного общения невольно вспоминался детский дом, — Кэйе удалось попрощаться и проскользнуть в желанный подъезд. Облупленная краска, сгоревшая в тамбуре лампочка и ряд красноречивых фраз на стенах — классический подъезд старой пятиэтажки на окраине города. Забежав по лестнице на третий этаж, Кэйа на секунду остановился, подумав, что в его здешних связях есть и плюсы: «своих» в обиду они не дают, и дорогих им людей — тоже. Поправив чехол от скрипки, что болтался на спине, Кэйа шагнул вперёд — к чёрной двери — и прожал кнопку звонка. Он немного нервничал: всё-таки было уже поздно, нехорошо беспокоить в такое время. Но не прийти он не мог — обещал. Дверь открылась с тихим скрипом, выпуская на лестничную площадку тёплый квартирный свет, в лучах которого хаотично кружились частички пыли. Запахло душистым чаем и шоколадным печеньем. Вот чёрт — в глазах застыли слёзы. — Думала, уже не придёшь, — с порога ему улыбнулась пожилая женщина. Та, кем он дорожил больше всего в этом мире. — Здравствуйте, мадам Пин. Я не мог не прийти. Старушка прошла вглубь коридора, позволяя Кэйе войти. — Ты вырос прекрасным юношей, — с тёплотой в голосе проговорила она, скрываясь на кухне. Кэйа, шмыгнув носом в попытке успокоить нахлынувшие эмоции — как было каждый раз, как он сюда приходил, — прошёл за ней. — Только благодаря вам. Если бы не вы, я бы… Мадам Пин достала две чашки и протянула их Кэйе, присаживаясь за стол. — Это всё в прошлом, дитя моё. Помнишь, что ты мне обещал? Кэйа сполоснул чашки, быстро протёр их и налил из заварочного чайника чай с душицей. На столе также остывало недавно испечённое шоколадное печенье — такое, каким мадам Пин угощала его каждый раз, как он к ней приходил. — Помню, — кивнул он и присел напротив. — И кажется, сегодня случилось что-то хорошее. Правда я пока не уверен, что это действительно так. Кэйа и впрямь не спешил доверять той девушке. Этот странный старик в парке, что передал ему её визитку, внезапно свалившийся на него шанс попасть в академию, о которой мечтают все начинающие музыканты — всё было слишком хорошо, а с Кэйей прежде такого не случалось. Разве, такое вообще бывает? — Почему ты сомневаешься? — мадам Пин не знала о чём конкретно речь, но Альбериху всегда казалось, что ей не нужно слов, чтобы понять о чём он думает и переживает. — Ты считаешь, что с тобой не может произойти что-то хорошее, дитя? Кэйа вздрогнул — она попала в точку раньше, чем он пришёл к ней сам. Он растерянно посмотрел на неё: — Вы правы, как всегда… Старушка улыбнулась и через стол взяла его руки в ладони, поглаживая их шершавыми пальцами. — То, что ты пережил — не должен переживать никто, и это только подтверждает то, что ты заслуживаешь света в своей жизни, как никто другой. — Вы слишком добры, — криво усмехнулся Кэйа. — Мальчик мой, это по-настоящему удивительно, что ты смог справиться со всеми испытаниями, которые легли на твои плечи. Ты очень силён, Кэйа, прошу не забывай об этом и не сомневайся в том, что однажды счастье найдёт тебя. Кэйа убрал руки и закрыл ими лицо, тихо всхлипывая. Вот всегда с ней было так — словами она забиралась в самое сердце, и сколько ни пытайся прятаться, всё равно попадёт в самую суть. Мадам Пин знала Кэйю с самого первого дня его пребывания в детском доме: она была их учительницей музыки, которая очень быстро разглядела талант Кэйи и сделала всё возможное, чтобы помочь мальчику развить его. Она видела, как к нему относились другие дети, жалела и утешала его после очередной драки и обрабатывала ссадины. Какое-то время мадам Пин пыталась добиться справедливости и обратить внимание воспитателей на постоянные избиения Кэйи, но те только закатывали глаза и отмахивались от неё — всем было всё равно. Единственное, что она могла сделать — почаще оставлять Кэйю на дополнительные занятия по музыке. Тогда мадам Пин каждый раз пекла ему такое же шоколадное печенье, и с тех пор это стало их маленькой своеобразной традицией. Очень дорогой сердцу традицией. Мадам Пин была единственным лучиком добра в его жизни, за который Кэйа цеплялся мёртвой хваткой, иначе бы давно сошёл с ума. Она сделала для него так много, и он был безмерно благодарен за всё. Время от времени навещал её, когда мог, покупал лекарства — всё-таки женщина была пенсионного возраста. Хотел ли Кэйа назвать мадам Пин второй матерью? Или бабушкой, которой у него никогда не было? Определённо хотел бы, но мог ли — это вряд ли. Считал, что не заслуживает её любви. Отчего же у неё возникла такая безмерная любовь к этому потерянному мальчику? Мадам Пин однажды рассказала ему, что всегда мечтала иметь большую семью, но мечте не было суждено сбыться: неизлечимая стадия бесплодия и полный крах в личной жизни сподвигли отчаявшуюся женщину пойти работать к таким же отчаявшимся и несчастным детям. Внутри детских домов творился настоящий ад. Она узнала об этом, только когда отработала там какое-то время и тогда чётко для себя решила, что не бросит заблудившихся во тьме детей. Мадам Пин была такой же потерянной, как и они, и вместе с ними пыталась выбраться из этого мрака. А потом появился Кэйа. Наверное, самый запущенный случай из всех, которые она видела за свою практику, ведь даже самые забитые и трусливые дети в итоге находили себе таких же друзей, объединялись и пытались дать отпор более сильным. Но Кэйю никто не хотел принимать. Он отличался от большинства: нестандартный цвет волос, смуглая кожа и травма глаза. Столько поводов для насмешек даже у слабейших. И все этим активно пользовались. Когда выяснилось, что у Кэйи проглядывался талант в игре на скрипке, мадам Пин пообещала себе, что не оставит этого мальчика и станет его поддержкой, его теплом и другом. Она нашла в нём такого же бесконечно одинокого человека, каким была и сама, а потому очень привязалась к Кэйе и не жалела для него ничего. Когда он сдал выпускные экзамены, мадам Пин советовала ему идти в одну из музыкальных академий, но проблемы везде одни: либо на его специальность нет бюджетных мест, либо они уже заняты чьими-то родственниками и теми, у кого балл был выше. Выбирать не приходилось, и Кэйа пошёл туда, куда взяли. Мадам Пин тогда очень расстроилась, но Кэйа заверил её, что не бросит игру. Ему ведь и самому нравилось это дело, можно было даже сказать, что он мечтал добиться успеха, мечтал попасть хотя бы в самую убогую музыкальную академию, но жизненные обстоятельства оказались сильнее его желаний. Нужно было на что-то жить, и ему ещё сильно повезло, что к началу обучения его без особых проблем приняли в университетское общежитие, оплата за которое вычиталась сразу из стипендии (с которой Кэйа, впоследствии, благополучно слетел). Морально стало попроще, когда он познакомился с Дилюком и Тартальей и они стали снимать квартиру на троих. Хотя и работать теперь приходилось в полтора раза больше: квартира не комната в общежитии, и даже с учётом делёжки, платить приходилось больше. Зато с едой стало намного проще: что Дилюк, что Тарталья, те ещё кулинарные виртуозы. Кэйа был вынужден часто пропускать пары, из-за чего на сессии порой приходилось брать в долг у друзей. Иногда даже удивлялся: как его ещё не отчислили, но, видно, жалели детдомовского отброса. Из-за всего этого на скрипку почти не оставалось времени. Повезёт, если удастся выбраться пару раз в месяц в парк и поиграть. Парк был, к слову, далеко от места их проживания — Кэйа не хотел, чтобы друзья узнали о скрипке. Слишком много воспоминаний пришлось бы достать из земли, объясняя им всё. Каждая мелодия, сыгранная Альберихом, была наполнена его чувствами и тем горьким дымом, в котором давно увязло его сознание. Кэйа не хотел плакать, хоть временами слёзы сами застывали в глазах и сдержать их было невозможно; но когда в его руках оказывалась скрипка, он мог делать это через неё. Особенно сильно Кэйа любил играть в пасмурную погоду, когда вот-вот может сорваться с небес дождь. Эта мрачновато-серая атмосфера, грустная и безрадостная, напоминала ему самого себя. Будто в зеркало смотрел, и тогда сдерживать свои чувства не оставалось никаких сил: он молча начинал играть. Однажды в такой вот хмурый вечер, когда его игра разносилась по парку, мимо прошёл один из его преподавателей — Чжун Ли (и что он только забыл в таком далёком районе?). Он тогда молча кивнул своему студенту и пошёл дальше, словно куда-то спешил. Кэйа долго нервничал, ожидая деонтологии и боясь, что Чжун Ли может всем рассказать. Но ничего не случилось: преподаватель будто и забыл об этом, так ни разу и не упомянув его причастность к скрипке, поэтому вскоре Кэйа успокоился и даже успел подзабыть, что Чжун Ли был невольно посвящён в его тайну. Свою скрипку Кэйа держал сначала в общаге, а потом она переехала в крохотную каморку под лестницей на его работе — договориться с пожилой уборщицей не составило особого труда. Конечно, это было совсем неудобно — после парка вновь возвращаться на работу, а оттуда ехать домой, но и тайну свою хотел сохранить. Мадам Пин обошла стол и, сложив на него очки, обняла Кэйю, произнося успокаивающие слова. В объятиях этой женщины всегда было так спокойно и так тепло — будто его родная мать приласкала на своей груди. Кэйе очень не хватало такого тепла, он ощущал себя в глубокой и холодной пещере, куда изредка пробивается слабый луч солнца, и только благодаря ему он всё ещё держится, всё ещё живёт. — Простите, я снова… ох… — Всё хорошо, дитя, — улыбнулась мадам Пин, отстраняясь от Кэйи. — Идём со мной, я покажу тебе кое-что. Старушка, надев очки обратно, а затем сложив руки за спиной, побрела к закрытой двери напротив кухни. В квартире мадам Пин было две комнаты, хотя Кэйа бы сказал, что полторы — одна была настолько крошечной, что туда с трудом влезали небольшая кровать и узенький стол. Вторая комната значительно больше, и мадам Пин полностью отдала её своему так называемому хобби. Открыв дверь, Кэйа сразу попал в мир ультрафиолетовых ламп, под лучами которых обильно цвели глазурные лилии — на родине мадам Пин такие цветы очень ценились, и когда она вышла на пенсию, прекратив работу в детском доме, плотно занялась садоводством. Старушка прошла к дальнему столу, на котором стояло около десятка небольших цветочных горшков с ростками и уже распустившимися цветами. Она обхватила руками керамический горшок и продемонстрировала его Кэйе. — Видишь, этот цветок отличается от других? Альберих присмотрелся внимательнее, и действительно, его краски были гораздо насыщеннее, чем у других, точно таких же, распустившихся, цветов. — Да. Почему так? Это какой-то другой сорт? Мадам Пин по-доброму рассмеялась и поставила цветок обратно. — Говорят, что цветы слышат наши разговоры, а красивая музыка для них подобна удобрению… Эта лилия расцвела на следующий день после твоего прошлого ухода, мальчик мой. Губы Кэйи тронула невольная улыбка: в тот раз он сыграл ей несколько мелодий на скрипке. — Вот как… — Поэтому, я бы хотела, чтобы ты забрал её. Эта лилия поистине чудесна, как и ты, дитя. — Это большая честь для меня. Я знаю, как сильно вы дорожите каждым цветком. — Самому дорогому цветку ещё только предстоит расцвести, — загадочно улыбаясь, мадам Пин аккуратно упаковала горшок с лилией в синтетическую плёнку и отдала Кэйе. — Спасибо. Я обещаю заботиться о ней. Женщина с теплотой во взгляде посмотрела на него, а затем они вернулись на кухню и ещё около часа делились друг с другом последними новостями. Мадам Пин припомнила даже пару историй, в которых быдловатые «друзья» Кэйи защищали её от мелких воров, ведь она «своя». Пожалуй, единственная польза от того, что временами Кэйа тратился на ящик пива для этих товарищей. Ушёл Кэйа только в половину девятого вечера — посидел бы и больше, вот только крюк на работу из-за скрипки никто не отменял. Поэтому в квартиру к друзьям он вернулся только к одиннадцати. На самом деле, Кэйа не отмечал с ними свои дни рождения только по той причине, что понятия не имел как это — с друзьями. Сколько себя помнил, всегда в этот день приходил к мадам Пин, иногда с подарком в виде синяков и ссадин от детдомовских обидчиков, иногда везло, и ему удавалось спрятаться от них. В общем, чай с шоколадным печеньем, которым всегда угощала учительница, стали определением его дня рождения, и без этой, казалось бы, мелочи, Кэйа уже не мог. Друзья встретили его с улыбкой, ни слова не обронив о том, что он снова от них сбежал. Дилюк с Тартальей были на редкость понимающими, не лезли к нему в душу, когда их не просили, и за это Кэйа уважал и ценил их только сильнее. — А это что? — Тарталья кивнул на стоящую на комоде в коридоре лилию. Кэйа подвис, не зная, как можно было бы объяснить и не вдаваться в подробности. — Это… цветок. — Ну я вижу, что не ботинок, — усмехнулся Аякс и хлопнул Кэйю по плечу. — Ладно, предположим, что ты в душе очень романтичная натура и решил сделать себе такой подарок. Красивый, кстати. Только за ним ведь ухаживать надо, смотри, не потеряй диковинку. Кэйа кивнул и прошёл в свою комнату — поставить цветок на подоконник, — а затем вернулся к парням на кухню. Дилюк приготовил его любимую пиццу и шашлычки, а Тарталья, чёртов любитель разнообразия, подарил небольшую коробку, на которой жутким шрифтом было написано пафосное «Выжить» и красноречивая облезлая рука зомби. Настольная игра-квест, как окрестил её сам Тарталья, и в которую тут же предложил сыграть. Хоть и время было позднее, но Кэйе, чего греха таить, действительно нравилось проводить вот так время с друзьями. Было весело, приятно и очень тепло. Настолько, что в мыслях Кэйа совсем робко и осторожно подумал: наверное, вот так проводят дни рождения обычные люди? Те, которым повезло иметь рядом близких. А мог ли он в этот момент назвать себя «обычным», как всегда и хотел? — Спасибо, ребят. Правда спасибо. За всё это, — выпалил Кэйа, когда время близилось к часу ночи, а Дилюка в квесте пытался сожрать зомби. — Да брось, — улыбнулся Тарталья, — ты ведь наш друг. Надеюсь, в следующем году не будешь бегать от нас? Может, выберемся куда. — Я постараюсь, — неловко усмехнулся Кэйа и сделал ход в игре. — Дилюк, я попал в затылок твоему зомби. Прячься! Рагнвиндр улыбнулся уголками губ: — Сначала я должен достать для тебя противоядие. Прикрой меня со своей винтовкой. — А как же моё любимое: нет! Бросайте меня и бегите! Я не достоин того, чтобы меня спасали! — рассмеялся Кэйа. — Я, может, королём драмы стать хочу. Тарталья прыснул: — Да ты уже. Что Аякс под этим подразумевал, никто так и не успел подумать: Дилюку выпала карточка с двумя сложными загадками, от решения которых зависело положение дел их персонажей, и все трое принялись решать головоломки. Ко второму часу ночи все противоядия были добыты, ржавеющий пикап Тартальи был починен и наполнен провизией, с лагерем беженцев связь была успешно установлена, а орава зомби осталась позади. Игра оказалась очень стоящей и интересной, хоть и мозги теперь соображали совсем туго. Парни стали готовиться ко сну, первым, ещё раз поздравив Кэйю с праздником, сбежал Тарталья, и когда стены квартиры сотряслись его храпом, в комнату Альбериха постучал Дилюк. — Могу войти? Кэйа тогда курил у окна, отставив глазурную лилию на письменный стол, и думал, куда бы её определить, чтоб не впитывала сигаретный дым. — Да. Дилюк подошёл к окну, опустив одну руку на подоконник, а второй полез в карман. Достал оттуда чёрную бархатную коробочку и на раскрытой ладони протянул Кэйе. — Это мой подарок, — было видно, что Дилюк немного смущён и взволнован, и это несколько сбило с толку: что там такое? Почему у него такая реакция? — Я не уверен правда, что тебе понравится… Теперь всё стало понятно. Кэйе одновременно легче и тяжелее: конечно, он просто переживает, что ошибся с подарком, и ничего более. — Ох, Дилюк, не стоило… — Нет, стоило. Прошу, возьми её. Кэйа неуверенно кивнул, забирая бархатную коробочку и несмело открывая её. Мелкая дрожь волнения пробежала по телу, а сердце уже давно забыло нормальный ритм. — Вау, — только и смог произнести он. В коробочке лежала серебряная серьга-пусета с тёмно-фиолетовым сапфиром. Кэйа носил аналогичную, только та была чисто чёрной и сделанной из недорогих сплавов. Дилюк облегчённо выдохнул и перевёл взгляд на глазурную лилию, с интересом разглядывая её. — Но тебе правда не стоило так тратиться из-за меня, — не унимался Альберих и, затушив окурок о пепельницу, проследил за взглядом Рагнвиндра. — Я сам этого хотел. — Спасибо, — дрожь по телу всё никак не хотела униматься, а на щеках снова выступил грёбаный румянец. Внимание Дилюка до чёртиков было приятно. Так, что ноги в коленях начинали подкашиваться, а от посетившей мысли пересохло в горле, но Кэйа всё же прохрипел: — Можно, я тебя обниму? Рагнвиндр, по всей видимости, подобного вопроса не ожидал и нахмурился, но через пару секунд слабо кивнул. Кэйа, видят Архонты, честно пытался взять себя в руки и контролировать своё тело, но, когда разрешение было получено, едва ли не рухнул в объятия Дилюка. Слишком волнительно, слишком страшно и слишком хорошо. Кэйа прижимался крепко, непозволительно крепко, чувствуя, что слёзы снова скапливаются в уголках глаз, а руки начинает бить тремор, постепенно расползаясь по всему телу так, что скрывать это уже становилось невозможным. Как же много эмоций. — Что с тобой? — Дилюк отстранился и перехватил Кэйю за плечи, поддерживая. — Вот чёрт, — с горькой усмешкой проговорил он, прежде, чем шмыгнуть носом и вытереть глаз от слёз. — Что-то я зачастил… кажется, нужно меньше оставаться наедине. Последние слова он пробормотал себе под нос, почти не слышно, чем заставил Дилюка сильнее заволноваться. — Эй, Кэйа? Давай присядем. Рагнвиндр помог тому сесть, зачем-то продолжая держать одной рукой за плечо, будто бы боясь, что он сейчас встанет и убежит, забьётся в тёмный угол, лишь бы никто не видел его таким. Такое состояние Кэйи слишком пугало Дилюка, о чём можно было с лёгкостью — даже не скрывал этого — прочесть в его глазах. — И-извини, я не хотел… случайно как-то… получилось, — невпопад пробубнил Альберих, сжимая штанину дрожащей рукой. Дилюк был растерян — не знал, как помочь другу и что вообще ему требуется сейчас делать. — Я могу чем-то помочь? — всё же решил спросить он. — Ага, — Кэйа шмыгнул носом и замолчал, словно был не уверен, стоит ли ему продолжать. — В моём пальто… блистер. Дилюк кивнул и поспешил принести требуемое, захватив с кухни стакан с прохладной водой. Кэйа благодарно посмотрел на него, выдавил таблетку из блистера и запил её, ожидая, когда она подействует. Дилюк присел рядом, с волнением внимательно наблюдая за каждым движением друга. Дрожь тела Кэйи постепенно прекратилась, взгляд начал проясняться, хотя на щеке всё ещё чувствовались подсыхавшие капли слёз. — Кэйа? — Спасибо. Сам бы я ещё долго успокаивался, — слабо улыбнулся Альберих. — И давно ты на таблетках? — Давно, — хмыкнул он. — Только это уже седативные, а не антидепрессанты, как раньше, но те долго нельзя было принимать. Я пытался отказаться полностью, но не смог. Не вывожу это дерьмо один. Дилюк смотрел шокировано и долго молчал, подыскивая нужные слова. Кэйа в мыслях ругал себя за то, что снова не смог удержаться и начал открываться Рагнвиндру. Эта грёбаная серьга, грёбаный день рождения, грёбаный Дилюк со своими нужными-ненужными заботой и вниманием. Кэйа что, каждый раз будет получать по лбу этими граблями? И снова едкий страх, дымом въедающийся в каждую клетку тела, шептал: снова сделают больно, бросят в грязную яму отчаяния. Да ты посмотри на себя, кому такой нужен? Уличная шавка. Они только и ждут момента, чтобы ты снова оказался там, на дне собственного мира и выл от боли, плевался горечью, захлёбываясь в слезах. Кэйа тяжко вздохнул, обессиленно опираясь головой о прохладную стену. — Иногда мне кажется, что я совсем тебя не знаю, — наконец говорит Дилюк. — Твоё прошлое… В нём ведь случилось что-то плохое? — Плохое — это ты ещё смягчил. Я не хочу вспоминать… всё это. — Мы с Тартальей так и подумали, поэтому никогда не лезли с расспросами, но это… — Рагнвиндр кивнул на отблёскивающий на свету блистер таблеток. — Что ещё о своём здоровье ты от нас скрываешь? А если с тобой случится что-то страшное, и мы даже не будем знать, как можно тебе помочь? Кэйа, мы ведь друзья. Хотя бы немного, но ты должен доверять нам, иначе как мы можем доверять тебе? Кэйа внимательно посмотрел на Дилюка. Слова стояли комом в горле, не хотели выходить, но он всё же попытался выдавить их из себя: — Если бы я совсем не доверял тебе, Дилюк, я бы не рассказал о настоящей причине отношений с Дайном и не сказал бы сейчас про седативные. И всё-таки доверять кому-то было так трудно и боязно. Но Кэйа соврал бы, если бы сказал, что не хочет. Ещё как хочет. Чтобы как у всех, по-нормальному, ничего не скрывать и знать, что примут любым, чтобы можно было прийти посреди ночи и разрыдаться в плечо, и чтоб его поддержали. Сказали ласковых слов, заполнили Бездну, что выросла в груди и так тошнотворно ныла. Дилюк покачал головой и со вздохом поднялся. — Я ценю это, Кэйа. Правда ценю. Но тебе стоит попытаться больше открываться нам с Аяксом. Мы доверяем тебе, и поэтому ничего не спрашиваем, даём тебе время, но… У всего есть предел. Кэйа старался не пить седативных в присутствии друзей из-за того, что становился слишком расслабленным и мягким. Таблетки уже полностью добрались до его нервной системы, и сейчас желание довериться вырвалось на первый план, заслонив собой всю осторожность. Как-то сильно разморило, сильнее захотелось спать и так некстати размотался язык. Под седативными слово «доверять» звучало иначе. Не так пугающе, и появилось в нём что-то такое тёплое, чего очень не хватало Кэйе и чего безумно хотелось. Дилюк пожелал спокойной ночи и собирался выйти из комнаты Альбериха, но, когда до двери оставалось полшага, тот тихо окликнул его: — Дилюк. Рагнвиндр с удивлением во взгляде обернулся: — Да? — Сядь рядом, пожалуйста. Дилюк послушно сел, с интересом наблюдая за действиями Кэйи. Тот медленно, слегка неуклюже поднялся, подошёл к столу и, забрав глазурную лилию с него, вернулся на кровать к Рагнвиндру. — Этот цветок… я… я расскажу тебе. — Ты уверен? Таблетки ведь… — Да и плевать. С ними проще довериться. Не так много думаешь, х-ха… Я хочу, но мне так страшно, Дилюк, — прошептал Кэйа, опустив взгляд на лилию. Рагнвиндр приобнял его одной рукой, аккуратно, чтобы не зацепить цветок. — Понимаю. Это всегда непросто, но, прошу, попытайся. Это нужно и тебе, и мне, правда? — он говорил ровным, спокойным голосом, и это вселяло уверенность в Альбериха. — Правда, — слабо улыбнулся Кэйа, а затем шумно выдохнул и начал: — Это глазурная лилия. В нашем климате почти не встречается, но в восточных странах довольно распространена. Оттуда родом очень близкий для меня человек. Это моя… школьная учительница по музыке. Она очень много, немыслимо много, для меня сделала, и иногда я навещаю её. Каждый день рождения особенно, — усмехнулся Кэйа. — Когда я… выпустился из школы, она вышла на пенсию и занялась разведением и уходом за этими лилиями. Видимо, они много значат для неё. Всю комнату под рассаду отдала, представляешь? — Кэйа тихонько, но искренне засмеялся. — И сегодня она подарила один из этих цветов. Я никогда не ухаживал за ними, надеюсь, не облажаюсь. Дилюк с замирающим сердцем смотрел на Кэйю, на его слабую улыбку, но такую тёплую и такую настоящую. — Спасибо, Кэйа, — Рагнвиндр упёрся лбом в его плечо и улыбнулся. — Я рад, что ты рассказал мне это. — Я тоже рад, правда, — последний слог Альберих протянул, широко зевая. — Кажется, кому-то пора спать, — усмехнулся Дилюк, забирая цветок и ставя его на подоконник. Кэйа кивнул, медленно поднялся и подошёл к двери. — Ночи, Дилюк. Рагнвиндр вышел, и Кэйа закрыл на щеколду дверь. Он устало стянул глазную повязку и, бросив её на стол, без сил повалился на кровать. Обдумать хотелось очень многое и заодно погрызть себя за то, что всё-таки не устоял, доверился, но сил не осталось совсем.