[4 сентября, воскресенье]
Зуши привык следовать правилам. Привык получать чёткую инструкцию от доверенного лица, выполнять до единого все поручения и не отклоняться от намеченного курса. И в пять утра, на прохладном вокзале, после прошедшего еще на той неделе дня открытых дверей, было, стоит сказать, позорно вот так ютиться на железном стуле, трястись, как осиновый лист, бояться сделать лишний вдох, чтобы ни в коем случае не пропустить оповещение о скором прибытии поезда. Ведь на прошлый он по чистой случайности опоздал, а этот, как назло, отправлялся гораздо позже. Вот и сиди, мучайся, как говорится. Спину — ровно, колени — строго девяносто градусов, выдох на четыре счёта. Парень моргнул, глядя в упор на чей-то пёстрый чемодан с оторванной «собачкой». Ему было стыдно перед людьми, чьих имён он даже не знал и кого в глаза никогда не видел. Но это и неважно, когда в голове уже сложилось, что сказать и как долго извиняться. Хуже ситуации не придумаешь, казалось ему. Теперь, должно быть, все будут знать, насколько он безответственный. А его до боли в животе волновало формирующееся о нём мнение. И если оно в корне неверное — всё, тушите свет! Раздался предупредительный звон, и Зуши невольно дёрнулся, подскочил, но, увидев на табло другой номер, робко вернулся на место. Потом сверился с билетом и снова сел в привычную позу. После чего вновь перепроверил и на этот раз уж точно расслабился. Или не совсем… «Пять часов, шесть минут… Мой прибывает в пять тридцать… Как бы не упустить…». «Пять часов, одиннадцать минут… Как бы не…» — повторял он про себя на протяжении всего времени ожидания. Пугало, как незначительная оплошность подкосила его и загнала в угол. Ему просто хотелось, чтобы всё прошло без происшествий. Чтобы он смог приехать, обжиться, подружиться с кем-нибудь и заняться тренировками. «Тридцать! — подавился воздухом он, не отрывая теперь пытливых глаз от чёрного табло. — И где? «Шестьсот семнадцать ЯА»… Мой?.. Мой!». Он аж подпрыгнул на месте, резко отрывая сумку от земли и несясь к спасительной двери, ведущей к путям. — Простите! Прошу прощения! — Уворачиваясь от других пассажиров, Зуши стремительно пробирался к поезду, жаждая наконец усесться на своё место и в кои-то веки выдохнуть и успокоиться. Заварить крепкий ромашковый чай, помедитировать. Может, даже поспать — наивно полагал он, так и не сомкнув глаз за предстоявшие пятнадцать часов.***
— Упал — отжался. — С какой стати? Зуши то замедлял, то ускорял шаг, продвигаясь всё дальше по хорошо освещённому коридору и попутно мотая головой из стороны в сторону. Комнаты для персонала, портреты политиков напротив туалетов, прочие кабинеты, чьё назначение было под вопросом, склад для швабр и тазов — ему было любо, ценно и интересно всё, потому он не упускал возможности заглянуть в каждую щель и замочную скважину, а также вцепиться в любое слово, донёсшееся до ушей. Точно оно подразумевало под собой некие тайные знания, было частью учебной программы, содержало в себе ответ на вопросы вселенского масштаба или, на худой конец, могло повеселить. Для Зуши все здесь обладало завышенной важностью, так что было даже немного жаль, что первое, что довелось ему расслышать в пределах училища — ругань и пререкания. — За неподчинением следует наказание. Мне казалось, что это было тысячу раз обговорено, — стараясь не сорваться, обрисовывала ситуацию женщина. Зуши сразу догадался о занимаемой ею должности — уж больно властно ораторствовала. — Мы в армии или что? — Парень с руками в карманах держался стойко, будто не замечая подглядывающего из-за двери постороннего. — Я не собираюсь публично унижаться и делать все, что мне прикажут. — Унижаться — это ехать в место вроде этого и считать, что все будут плясать под твою дудку. — Она выдержала секунду молчания. — Упал — отжался. Подросток хитро улыбался ей, не двигаясь с места, но пребывая в ощутимом замешательстве. Умственная активность явственно прослеживалась на лице, руки в карманах давно превратились в кулаки, он пытался придумать, что сделать, чтобы сохранить образ. И единственное, что хоть немного в него вписывалось, — это издавна въевшееся в кожу отрицание. — Не стану. — Хорошо, — кивнула она, сцепив ладони с хлопком. — Передам привет твоим родителям. — Наигранная улыбка спала в следующий же миг. — Свободен. Тот довольно безразлично пожал плечами, неспешной походкой плетясь к выходу. И стоило ему со всей мощи толкнуть дверь, как за сдавленным «Ай!» тут же последовал грохот.***
Прежде чем Зуши отпустили с миром, прошло достаточно много времени. Инструктаж, краткая и халатная экскурсия по корпусам, план завтрашнего дня. Не исключён был и быстрый визит к медсестре ради чего-то холодного, что можно было приложить к кровоточащему носу. Ещё он много извинялся. Достаточно много, чтобы вывести и так заведённую Биски из себя. Она говорила и красноречиво, и сжато, по делу и не совсем, рассказывая нелепые истории, произошедшие за эти несколько дней, а также про ребят, с которыми впоследствии придётся делить кров. Он узнал, что самого проблемного ребёнка зовут Киллуа. И даже несмотря на нелестные комментарии Крюгер, Золдик производил на Зуши исключительно положительное впечатление. Почему-то ему казалось, что они смогли бы найти общий язык. Впрочем, так было до тех пор, пока они не остались минут на двадцать наедине: Зуши оставили разбирать вещи, а Киллуа был «наказан». — Ну и… как тебе здесь? — не зная, как начать диалог, заговорил новенький, перебирая в руках брелок, оставшийся у него со времен секции боевых искусств. — Ужасно… — Киллуа пропустил пальцы сквозь короткостриженые волосы. — Да я теперь выгляжу как идиот! — Будучи занятым разглядыванием себя в зеркале с разных сторон, он вряд ли слышал, что с ним разговаривают. Зуши послушно замолк и вернулся к сумке. Он не мог разделить всю боль нового знакомого по поводу стрижки — сравнивать-то не с чем. Знал бы он, как Киллуа выглядел до этого, то, может, посочувствовал бы. Но был бы в том толк? Золдик уже долгое время вертелся перед своим отражением, безостановочно причитая. — Как же меня всё это бесит, — устало откинувшись на спинку стула, сообщил он вдруг на одном выдохе. Зуши поднял на него вопросительный взгляд. Он долго молчал, прежде чем продолжить. Шаги и шёпот в коридоре сбивали с мысли. — Мне здесь плохо. — Его саркастичный тон смягчился, и голос точно зашелестел, обрисовывая всю тяжесть положения в трёх словах. — Ладно, неважно. В Зуши разгорелся огонь. В такие моменты у него всегда хмурились брови, а нужные слова сами просились наружу. Ведь в нём выло желание узнать Киллуа лучше, поддержать его и не позволить каким-то обстоятельствам взять верх. Может ли он чем-то помочь? Если будет необходимо, он готов поговорить с любым человеком, с которым у Золдика образовался конфликт. Даже со взрослым. Это не проблема. Он постарается и сделает всё возможное. Только бы этот потенциал, эти качества и сила духа, которые Зуши в нём разглядел, не погасали. Тогда это будет тотальная катастрофа. И вот он — его звёздный час. Он открыл рот, полный решимости и искр в глазах, наперёд продумавший весь свой монолог за секунду, но дверь распахнулась, а в комнату ввалились все те ребята, которых он уже видел ранее. И стало понятно, что момент упущен, и неизвестно, когда он представится вновь. И представится ли вообще. Ведь Киллуа неуловим, по нему это видно даже тем, кто недостаточно хорошо разбирается в людях. Он не готов говорить о том, что его тревожит, и предпочитает сбегать. Зуши больше ничего не слышал. Время точно замерло, происходящее перестало иметь какое-либо значение. Парни что-то спрашивали, тормошили его плечо, переговаривались между собой, и каждое мгновение — точно кадр фильма, в котором Зуши не принимает участия. Все весомые слова встали комом, который он был не в силах проглотить. Теперь был только холод, играющие на лице Киллуа желваки и его понурый взор, направленный в никуда.***
— Твою же мать… Светло-голубой пакетик с названием какого-то аптечного бренда мягко шуршал в руках. Киллуа настойчиво отскребал с него шлепки грязи, сидя на карачках у куста рядом с парковкой. — Даже сюда попало, — негодовал он, открывая пачку сигарет и видя там земляные крошки. — Надо ж было так дерьмово закрыть, отстой… — Эм, Киллуа… Он обернулся с приподнятой бровью и немым вопросом в глазах, в которых не было и тени дружелюбия. — Мне обязательно тут стоять? — Если я тебе сказал встать на шухер — ты встаешь на шухер. Что непонятного? — Мне кажется, ты и без меня отлично справляешься, — почесав «репу», неловко улыбнулся он. — Завали и не отвлекай меня. — Киллуа дунул на одну из сигарет и, оценив её чистоту, сунул в рот, более аккуратно закрыв пачку и парой небрежных движений закопав пакет. Ноги распрямились, коленки были незамедлительно отряхнуты. Он толкнул Зуши плечом, проходя мимо, чиркнул зажигалкой и направился к одиноко стоявшему служебному туалету со слабым замком, что поддавался, стоило лишь немного надавить. Невольный свидетель всего происшествия всё никак не мог сообразить: во-первых, что он тут делает; а во-вторых, что ему делать дальше. Мог ли он предугадать, что на обратном пути из главного корпуса увидит, как ещё совсем недавно подавленный, раздражительный и депрессивный Киллуа Золдик будет сосредоточенно рыться в земле? Нет. Мог ли предугадать, что тот заставит его действовать сообща? Тем более. Будем честны — Киллуа не был рад встрече с Зуши. Он в принципе собирался остаться незамеченным. Всё-таки как-то позорно выполнять подобную грязную работу для такого «перца», каким он себя считал. Так что между затяжками он как бы ненавязчиво оправдывался, повествуя занимательную историю о том, как спрятанные под кроватью сигареты были на грани обнаружения, вследствие чего пришлось изворачиваться. Но было ли это всё интересно Зуши — тот ещё вопрос. Он, как бедный родственник, сжался у стены вонючего туалета, наблюдая, как Киллуа рухнул на закрытую крышку унитаза, вдавив кед в проём кабинки и сделав новую затяжку. — Разве тут можно курить? — Можно, нельзя… Какая разница? — Бледные губы цепко обхватили сигарету, и в тот же миг Зуши нервно сглотнул. Золдик вдыхал этот яд так нетерпеливо, как задыхающиеся от удушья люди не ищут кислорода. И это было завораживающее зрелище: чуть соскальзывающий с головы капюшон кофты, накинутой поверх кадетской формы; истомленный взгляд, поддетый слабой дымкой, точно вуалью; неритмично притопывающая нога; его прозрачное самодовольство, возрастающее по мере того, как нервничает не отрывавший от него глаз парень; и это говорящее молчание. Киллуа думал, как нелепо Зуши смотрится на фоне разрисованной матами стены. А Зуши в то время поймал себя на мысли, что даже среди кучи хлама Киллуа будет выглядеть красиво. — Кстати, половину я написал, — вздернув подбородок, сказал Золдик навеселе. Зуши сначала вообще не понял, что тот имел в виду, поэтому какое-то время забавно оглядывался, пока напротив своего носа не обнаружил похабное слово. Он даже немного покраснел. — З-зачем?.. — заикнулся парень, торопясь отвернуться. — В смысле? — Киллуа как-то странно на него посмотрел. — Как по мне, прикольно. — Это ж потом не оттереть… — В этом и суть, чудила! — Золдик по-доброму рассмеялся. — Куришь? — А, э, нет, спасибо! Мне нельзя. Я же спортом занимаюсь и всё такое, — пояснил он, скривив губы в подобие вежливой улыбки. — Скучный ты какой-то, — вздохнул Киллуа, помяв пальцами фильтр и поменяв положение ноги, упиравшейся в проём. — Почему ты считаешь, что здоровый образ жизни — это скучно? — с неподдельным интересом спросили в ответ. Теперь настал черёд Киллуа чувствовать себя не в своей тарелке. Он показательно усмехнулся, стряхнув пепел в переполненный туалетной бумагой бак, а после несколько подзавис в формулировании ответа. «Что ты хочешь услышать?» — вертелось на пропитанном табаком языке. Ведь парадоксальность его воспитания заключалась в том, что чем больше ему запрещали, тем больше он втайне от родителей уходил в отрыв. Запретный плод был так сладок, что у Киллуа уже сводило от него зубы, но он никак не мог остановиться, всё пихая и пихая в себя всевозможную отраву, не то пытаясь забыться в ней и получить успокоение ума, не то пытаясь быстрее с собой покончить. О, он ненавидел просыпаться в мире, где единственная радость его убивала. Ненавидел так, что в какой-то момент перестал спать ночами и питался одними энергетиками. Этот порочный круг сводил его с ума, но был жизненно необходимым. Как мешающая капельница, которую всюду возишь с собой. Ты можешь вырвать из вены иглу в любой момент. Но каковы последствия? Разумеется, здоровым быть не скучно — он ясно это понимал. Скорее недоступно для него, только и всего. Он был внутри настолько сломан, что ему было не до нормальных общечеловеческих развлечений. Его волновал лишь один вопрос: может ли стать ещё хуже. И он стремился это проверить. — Да я просто шучу. — И вот опять — молит о помощи, но бьёт по рукам. — Мне кажется, ты что-то недоговариваешь… Я к тому, что я вижу, что что-то не так. Хочешь поговорить об этом? Я могу что-нибудь для тебя сделать? Ты только скажи, я сразу же… — Просто помолчи, — устало выдохнул дым Киллуа. И Зуши правда умолк.