Пятница. Пары уже закончились, а я иду неспешным шагом прямиком за Димой в неизвестную для меня сторону. Болтаем о чём-то отвлечённом, я засматриваюсь на высокие здания, идущих нам навстречу хмурых людей, то и дело глядящих себе под ноги, не поднимая глаз, и думаю о том, что надо будет прогуляться здесь как-нибудь, когда уже стемнеет, а мне захочется побыть одному. Совсем скоро под мои скучные размышления мы сворачиваем в какой-то двор, а там через пару поворотом слышим радостный женский возглас:
– Мальчики! А вот и вы! – девушка улыбается слишком светло и искренне, так что у меня не получается оставаться серьёзным (что, в общем-то, и не входило в мои планы, но искреннюю улыбку правда сдержать не получается). На лице моём уголки губ сами собой ползут вверх, и у меня не удаётся это контролировать. Девушка сначала обнимает Диму, целует его мимолётом в щёку, а затем обнимает уже меня, мягко и дружелюбно гладя по спине.
– Катя, это мой друг Антон, Антон, это Катя. – с неловкой заминкой в голосе представляет нас друг другу Дима (хотя я уверен, что он рассказывал Кате обо мне не меньше, чем мне о ней, так что заочно мы были уже знакомы).
– Приятно познакомиться, Дима много о тебе говорил, – подтверждает она, словно услышав мои мысли, и всем своим нутром излучает яркий свет, словно не с этой планеты, где все ходят грустные и уставшие. Она словно лампочка в глубочайшей темноте, словно маяк в бурном море. Не удивительно, что Дима так ею заинтересован.
– И мне приятно, – мы втроëм секунду переглядываемся с улыбками на лицах, а потом направляемся за Димой. – Кажется, ты действительно покорила его сердце, – шëпотом ей на ухо.
– Умею, – подмигивает она и чуть ускоряет шаг. Я подстраиваюсь в этот строй.
Дима и Катя обмениваются парой фраз, и в разговоре повисает неловкое молчание. Я чувствую себя третьим лишним. Кажется, они и сами ещë не настолько сильно сблизились, чтобы звать на прогулку ещë и меня. Им и правда нужно личное время, только на двоих. Надо как-то разбавить это молчание.
– Дима говорил, что вам официантов не хватает, – как бы невзначай начинаю я. Катя тут же переводит всë внимание на меня, чуть прищуриваясь и сжимая губы.
– Ага. Тебя точно сразу устроят, у нас действительно проблемы с нехваткой персонала.
– Как по зарплате?
– Смотря сколько часов возьмёшь. А так, примерно около тысячи в день, думаю. Это в среднем.
– Неплохо, – зачем-то комментирую я, снова одаривая Катю улыбкой. – Когда получится начать?
– Я поговорю с начальником, в ближайшие дни сами всë обсудите.
***
Арсений, Арсений, Арсений... И почему он не выходит из моей головы? Почему каждый раз все размышления сводятся к нему, какая бы изначальная тема не была? Почему я не могу от него отвязаться? Может, ещë не поздно отступить? Может, я вообще зря в это ввязываюсь?
Листаю тетрадь. «Его глубокие голубые глаза в этот самый момент западают в мою душу навечно», и правда... Стоит мне прикрыть веки, как его образ чëтко выстраивается в сознании. И уверенно сжатые губы, и идеальная ямочка на носу, и те же глубокие омуты. Главное, они у него такие яркие и живые, каких я ещë в жизни не видел. Даже не верится, что такие вообще бывают. Он как из сказки.
А завтра я увижу их снова... Эта мысль одновременно обескураживала меня и так манила, что я просто разрывался от этих чувств. Хотелось всего и ничего одновременно. Идти к нему в цепкие лапы и забыть навсегда. Мечтать о совместном будущем и думать о его семье. Представлять интимные разговоры и… На этом достаточно. Я устал об этом думать.
Рука легко скользит по бумаге, грифель оставляет за собой бледный след. В голове только его образ, рука будто сама движется, вырисовывая... тоже его. Предыдущие две страницы заняты им. Моë сердце занято им. Всë занято им.
На тех страничках просто кривенькие скетчи, незаконченные рисунки, но они явно мне симпатизируют, ибо в них вложена вся моя душа и вся моя любовь.
Любовь?..
***
Горячие мужские руки касаются внутренней стороны бëдер, по телу пробегает лëгкий, почти неощутимый ток. Пальцы нежно гладят кожу, приближаясь к самому паху, но в последний момент исчезают. Глаза мои закрыты, губы плотно сжаты, я едва ëрзаю голой спиной по деревянной поверхности. Сердце начинает стучать раза в два быстрее, кровь целеустремлëнно бежит к члену. Туда же ложится его рука, слегка сжимая и проводя с самого низа до головки. Меня подбрасывает вверх.
– Пожалуйста... – срывается с губ шëпот.
– Молчи.
До ужаса сексуальный хриплый бас обжигает мочку уха, а за ним я чувствую мокрое прикосновение языка. Тело дрожит, чужая рука снова ложится на член и сжимает его крепче. Стон застревает на губах, и я еле удерживаюсь, чтобы не позволить ему сорваться. Мычу тихо, вновь губы кусаю, и движение в паху ускоряется. На шее чувствую мягкие губы, которые медленно перемещаются на грудь, а затем и на живот.
Искры взрываются внутри меня, заставляя метаться из стороны в сторону, пока чужая свободная рука не ударяет меня по бедру. Я на секунду успокаиваюсь, а потом еле слышно простанываю протяжно. Лëгкий удар приходится по члену, я издаю стон громче, дëргаясь.
– Нас могут услышать, – издевательски шепчет мне на ухо, вновь сжимая ладонь на члене — крепче и быстрее.
Я наконец открываю глаза и вижу перед собой его соблазнительное лицо. Взгляд падает на пах, где ткань чëрных шорт натянута почти болезненно сильно.
Тело окутывает сильная дрожь, член начинает пульсировать, я на автомате развожу ноги шире и с силой впиваюсь ногтями в ладони. Он на пару секунд замедляется, а затем возобновляет былую скорость. Я раскрываю рот в немом стоне, откидывая голову назад, и кончаю.
Утро встречает меня струящимся по лбу потом и осознанием того, что это был сон. Первый в жизни, мать его, эротический сон. Первый в жизни утренний стояк, вызванный не тестостероном, а реальным возбуждением от сновидения.
Мне отчего-то становится до одури приятно, но это ощущение тут же перекрывалось сильнейшим стыдом. Я ж в глаза Арсению Сергеевичу не смогу смотреть. И кажется, что вообще никогда. Он же, блять, буквально вот только что, пусть и во сне, дрочил мне. А на тренировке теми же руками, что мне снились, будет прикасаться к моему телу, показывая, как правильно поставить руки или ноги.
Пол утра мне приходится изводить себя мыслями о том, что лучше вообще никуда не идти: ничего ведь страшного не произойдëт? Просто плохо себя чувствую, и не важно, что это не от простуды какой-нибудь, а от этого щемящего чувства
любвивлюблëнности где-то глубоко внутри. Ну, и от этого дурацкого сна.
Принимаю решение перестать думать о случившемся, мешкаю взглядом по столу. Внимание привлекает цветастый скетчбук. Хоть бы он увлёк мои мысли, ну пожалуйста.
Листаю странички, быстро просматривая все свои работы, и останавливаюсь на последней разрисованной. Вчерашний портрет получился слишком чувственным и, надо признать, очень реалистичным. Так что я решаю его закончить. И всё ещё надеюсь, что именно это переключит мои мысли каким-нибудь магическим образом на что-то нейтральное и спокойное. Достаю акварель, две потрёпанные кисточки и стакан воды. Но мои мысли так и увязают в сегодняшнем сне. Интересно, как я вообще собрался отвлечься от Арсения, работая над его портретом? Интересный план, а главное очень разумный. Ага.
Своей тупости иногда приходится поражаться, когда уже становится слишком поздно. Осознавать всë, понимать, что именно сделал не так. Когда обратного пути нет и ничего исправить уже нельзя. Как сейчас.
Я понял, что продолжаю издеваться над своим мозгом, когда портрет был уже почти завершëн. Продолжаю думать об этих глазах, о венистых руках, о шее с невероятным кадыком. О его голосе, о прикосновениях, о взгляде... Он просто заселился в моей голове, не собираясь вылезать оттуда ближайшее никогда.
И я просто до чëртиков ненавидел, когда во мне боролись эти два состояния. Как ангел и демон на плечах, они спорили между собой. Пойти к Арсению Сергеевичу и вновь насладится этой вневселенской красотой или уйти как можно дальше, пока не поздно. И на самом деле, если бы не Паша, то я очень бы даже поразмышлял над этим вопросом, но бросить его одного там не мог. Да и тем более — если меня ведëт к Арсению кто-то другой, то меня же винить не в чем, правильно? Вот и я думаю, что если произойдëт какой-нибудь пиздец, я буду ни при чëм.
Поэтому лишь спешно натягиваю на себя куртку, выходя на нашу очередную с Пашей прогулку, надеясь, что теперь он сможет отвлечь меня от неприятных (или приятных настолько, что даже тошно) мыслей.
А с Димой вот выбираться куда-то так часто нам не приходилось. Прогулки наши происходили, надо сказать, довольно редко. И нет, это не потому, что нам не хотелось проводить друг с другом время, а скорее из-за того, что нам и так было комфортно, нам было достаточно того времени, что мы проводим вместе в общежитии (хотя и там мы виделись не двадцать четыре на семь). Просто наша дружба дошла до того уровня, когда, не общаясь даже пару дней или, может, и недель, мы всё равно чувствуем связь друг другом, всё равно хорошо ладим и понимаем друг друга с полуслова. Это было действительно классно. Так что на не требовалось заниматься чем-то подобным, мы могли и парой фраз за день перекинуться, и уже чувствовали бы себя хорошо.
Наша дружба началась ещё в школе в Воронеже, а после мы вдвоём переехали сюда, в Питер. Я поступил на менеджмент, а Димка на финансы. Сначала я вообще, словно помешанный, думал поступать с ним на одну специальность, но вовремя осёкся: дружба — это далеко не повод делать всё вместе. Паша сейчас только на первом курсе, и он тоже финансист. Мой удивительный коннект с финансистами, забавно. Об учёбе Паша, конечно, говорить не любил, но по его редким рассказам я понимал, что эта специальность его более чем устраивает. Это круто, потому что на самом деле тяжело понять, что тебя привлекает и чем ты хочешь заниматься в этой жизни.
Я завидовал Паше, потому что я не понимал, чего хотел от своей жизни, и поступил, что называется, «лишь бы куда». Нет, конечно, я выбирал из чего-то и даже выбрал самый привлекательный для себя вариант, но это не было тем, что казалось для меня действительно делом всей моей жизни. Может быть, куда лучше для было бы выбрать что-то связанное с юмором, со сценой — мы ведь в школьные года играли с Димкой в КВНе, но та лампочка, что горела от нашей деятельности, уже потухла (хотя, наверное, её и можно было бы зажечь заново, если бы не переезд с окончанием юмористической деятельности). Однако вместо неё зажглась новая совсем недавно — с Арсением и его боксом, которая потухать, кажется, не планирует, по крайней мере в ближайшее время точно. И самое главное, что я вроде как даже и не против.
Наш диалог шёл плавно, меняясь от одной темы к другой совсем незаметно. Мне нравилось узнавать всё больше о Паше, видеть его заинтересованность и искренность. Шагая мимо высоких домов, мы смеёмся, а потом Паша внезапно восклицает:
– Мне, кстати, сегодня тако-о-ой сон снился, не поверишь! – улыбается он своей яркой улыбкой.
– Мне тоже... – с грустным, почти обречённым выдохом произношу я, не желая вспоминать сегодняшний сон.
– Блин, если нам одинаковые сны снятся... – но он не успевает договорить, потому что кадр из моего сновидения резко возобновляется в памяти, и я спешу прогнать эти мысли, перебивая Пашу:
– Очень сильно сомневаюсь. Боже, нет, я даже не хочу об этом думать.
– Вау, ты так напряжён по этому поводу, что такого могло тебе присниться?
– Сам хочу забыть.
Паша усмехается, а мне сейчас вовсе не до смеха, потому что очередные сцены из сна пляшут перед глазами, не желая пропадать, как бы я их не прогонял. Боже, это и правда заставляет меня чувствовать себя слишком отчаянно.
– А мне, если тебе интересно, снился горячий секс с нашим тренером, – я вылупляю на него свой очень сильно прихуевший взгляд и на пару мгновений выпадаю из реальности, думая о том, что это слишком отвратительное совпадение, которое не должно было случаться. О нет, это правда просто ужасно. Как такое вообще могло произойти? Через некоторое время меня в жизнь возвращает голос Паши: – Да шучу я, чего завëлся так? Не ревнуй.
Его фразы о ревности меня порядком напрягают: это он шутит или серьёзно? Правда, что ли, так заметно, что я к Арсению Сергеевичу чувствую что-то, что не должен? Твою мать. Надо что-то делать.
– У него жена есть. И ребëнок.
Теперь уже Паша смотрит на меня слегка прихуевше, вздёргивая брови.
– С чего ты взял?
– Я видел их ещë до первой тренировки. И жену, и дочь, и самого Арсения Сергеевича.
– А ты уверен, что это его жена?
– Она его поцеловала.
Паша сначала нервно хихикает, а потом смотрит слишком уж опустошëнным взглядом куда-то сквозь пространство, явно погружëнный в свои мысли.
– Что-то не сходится. Он так тебя лапает на занятиях, смотрит так постоянно... Я был уверен, что он, если и не гей, то как минимум би.
Лапает. Смотрит.
Значит, не мне одному это показалось.
И значит ли это, что у меня есть шансы?.. Нет-нет-нет, вы что… Этого просто не может произойти.
– Не, ну он, конечно, может быть и женат, и на молодых парнишек заглядываться, я этого тоже не исключаю, он вообще весь мутный такой, не поймëшь, не разберëшь, – заканчивает мысль Паша, и мы сворачиваем на дорогу к спорт-клубу. До занятия около получаса.
***
Уже сидя в зале, мы продолжаем болтать о чëм-то, но суть разговора я почти и не улавливаю — взглядом постоянно ищу
его. Это заставляет меня чувствовать себя вечно напряжённым и слишком сосредоточенным на одной только вещи, не замечая остального вокруг.
В какой-то момент — я даже не замечаю в какой — Паша внезапно пропадает. Сознание дорисовывает его слова о том, что ему надо отлучиться в туалет, и я не до конца уверен, придумал ли это мой мозг или всё же вспомнил. В любом случае, мне приходится сидеть сейчас здесь одному, всего с парочкой ребят в зале, которые болтают о чём-то своём, не обращая на меня ни капли своего внимания. Оно и к лучшему, наверное.
Не следя за потоком своих мыслей и окружающей обстановкой, я едва успеваю понять, что Арсений Сергеевич уже пришёл в зал, хотя до занятия ещё десять минут, и встал возле тренерской, вылавливая оттуда кого-то, а после встал полубоком так, что я мог видеть профиль его лица. Из тренерской выходит мужчина с волосами, собранными на голове в хвостик, и начинает разговор, вставая перед Арсением Сергеевичем теперь так, что наши лица с тренером направлены друг к другу. Арсений Сергеевич говорит ему что-то, а затем…
Бум.
Взрыв.
Смерть.
Молния, ударившая точно в голову. Его голубые глаза, пускающие в меня искры. Искры, словно сладкий яд, окутывающие с ног до головы. Моя личная смерть. Тягучая, как сыр на кусочке пиццы, сладкая, как свежий, натуральный (в отличие от меня) мëд, поглощающая, как крокодил беззаботно выпрыгнувшую из воды рыбу.
И почему тут нет Паши? Он бы меня спас. Наверное.
Глаза же эти не отлипают от меня уже сколько времени, а за ними на меня уставляются и тëмные — того мужчины, когда он разворачивается видимо посмотреть на причину такого зависания Арсения Сергеевича.
Они вновь о чëм-то разговаривают, но теперь смотрят только на меня. Взгляд низкого мужчины оценивающе пробегается с ног до головы, оглядывая всë тело, а затем он что-то шепчет ему на ухо с усмешкой.
Они обсуждают меня.
Они, блять, серьëзно обсуждают меня.
Арсений Сергеевич неоднозначно улыбается, ещë раз сверкнув глазами, а у меня внутри что-то трепыхается от его улыбки. Это называют бабочками? Если да, то я готов чувствовать их постоянно.
Сколько времени проходит вот так мне даже предположить трудно, но они совсем скоро покидают помещение, выходя куда-то в главный коридор, где всегда всем мило улыбается Оксана на ресепшене. И оставляют меня с кучей пожирающих мозг вопросов.
Что это всë, блять, может значить?
– Что произошло, пока меня не было? – Паша садится рядом. – Выглядишь... шокированным.
– Произошëл пиздец...
«Если произойдëт какой-нибудь пиздец, я буду ни при чëм».
– Арсений?
Именно он.
