Чувствую себя чрезвычайно потрёпанным и разбитым. Сижу на кровати, словно неживой, слишком безэмоциональный. Думаю лишь о том, что всё происходящее вокруг никак не волнует меня, и ощущаю себя в какой-то прострации.
Дима смотрит на меня сочувственно, явно переживая. Не хочется, чтобы он волновался, но ничего сделать у меня не получается. Только молчать и думать много. А ему остаëтся лишь наблюдать за моими немыми терзаниями и размышлять, что же на этот раз со мной произошло. Уж не позавидую его судьбе.
Мне было жалко смотреть на то, как он тратит свои силы на то, чтобы мне помочь, выручить, дать какой-то совет и утихомирить мой пылкий дух. Ведь сколько раз он забивал на всё ради меня? Даже вообразить страшно. Он всегда искренен и всегда проявляет инициативу в помощи, когда видит, что со мной что-то не так. Это кажется милым и даже трогательным, только мне слишком грустно понимать, что я ничего не могу дать взамен. Мне и не вспомнить, когда последний раз я действительно ему помогал чем-то, когда поддерживал, когда давал дельный совет.
От этого всего на душе ужасно мерзко. Мне мерзко от самого себя. Мерзко от того, что я вместо многолетней крепкой дружбы выбираю мимолётные чувства. Мерзко от того, что эти мимолëтные чувства вообще появились во мне. Мерзко от того, что в итоге теряю, кажется, и то, и другое.
Ира больше мне не пишет, но фотки всё ещё лайкает, давая понять, что заходит на мою страницу периодически. Паша всё больше подозревает о моих чувствах, вечно создавая в диалоге намёки на это, пытаясь подкрепить свои догадки. Дима всё больше волнуется, тревожно спрашивая, как я себя чувствую и что он может сделать. А Вика расспрашивает о личной жизни с искренним своим интересом.
Почему-то все стремятся потратить на меня своё драгоценное время, а я всего себя отдаю тренеру. Тренеру, у которого и жена, и дочь. Тренеру, который ничего ко мне не чувствует и чувствовать не может. Тренеру, который просто тренер. А я просто его ученик.
– Я ещë чаю налью, – оповещает Димка, вставая с места.
Я грустно усмехаюсь, выпрямляя спину и расправляя плечи с неприятным хрустом. Дима оборачивается, а я смотрю ему наконец в глаза, пытаясь спрятать страх и отчаяние. Он выглядит удивлённым, потому что за всё то время, что мы тут находились вдвоём, я не издавал ни звука.
– Антон?
Чёрт, как же он переживает.
– Прости, – не слишком искренне говорю я, хотя мне действительно жаль.
– Что произошло?
Молчу.
Это глупо, что я выпал из реальности только из-за
того взгляда. Это глупо, что в моей голове нет ничего, кроме этого. Это глупо, что я постоянно думаю о нëм.
Я не боюсь его осуждения, вовсе нет, но я точно знаю, что он посчитает это глупым. Даже если не признается мне. Потому что всё это — самая настоящая, блин, глупость и незрелость. Он обязательно приложит свои силы, чтобы заставить меня поверить в то, что всё плохое закончится и наступит только хорошее в моей жизни, но уже сейчас я понимаю, что захожу слишком далеко. От этого так легко не избавиться. Может быть, ещё не слишком поздно всё прекратить, от всего отказаться, перестать ходить на занятия, но… меня так сильно тянет туда, что сопротивляться просто невозможно. Мысли грызут и грызут, прожирая внутри меня болезненные дыры, я думаю, что всё это просто отвратительно, что мои чувства слишком неправильны, что все мысли и желания или омерзительны, так что… просто скрываюсь. Позволяю эмоциям взять верх надо мной, не имея сил больше держать их всех в своём маленьком сердце, которое едва по швам не расходился из-за того, настолько же этих чувств, блять, много.
Я не сопротивляюсь, когда чувствую, как к моим глазам подступает влага, в носу начинает щипать, а тупая боль и несправедливость режут глубоко душу. Уж лучше они пусть режут душу, чем я — себя, как три года назад. Неожиданно появляется необъяснимое желание посмотреть на свои шрамы и подумать обо всём, что было со мной, когда я эти шрамы саморучно позволял себе зарабатывать. Горячие слёзы текут по щекам, я глотаю их, закрывая глаза, и стараюсь просто-напросто избавиться от всех мыслей.
Прямо сейчас мне не хочется ничего ощущать, не хочется быть тут, не хочется ничего. Хочется только забыть
о нём.
Дима наверняка сейчас думает о том, что я выгляжу жалко. И нет, мне не грустно такое предполагать, потому что в случае Димы это скорее искреннее сочувствие, чем злобная насмешка. И я невероятно ему благодарен за то, что он всё ещё остаётся со мной, всегда понимает, всегда поддерживает. Дима в таких ситуациях никогда не осуждает, не нагнетает, он не делает хуже, в отличие от меня. Я же сам себе всё порчу. И хорошо, когда только себе.
– Это глупо, – произношу я вместо него, жадно глотая воздух, ощущая, как сильно не хватает воздуха сейчас. Солёные слёзы продолжают течь по коже. – Я не должен так реагировать.
Он аккуратно протягивает мне в руки чашку с ромашковым чаем, и я сразу же делаю несколько беспокойных глотков. Горло обжигает, как и язык, и это становится теми тоненькими ниточками, что связывают меня с реальностью.
Поток слëз неспешно прекращается.
– Что бы не случилось, уверен, что это поправимо. Антон, я просто хочу знать, что с тобой всё хорошо, и я правда хочу, чтобы ты наконец был счастлив. Но ведь что-то происходит, и я не знаю что именно, потому что ты ничего не говоришь.
– Арсений происходит, – отрезаю даже как-то слишком резко и грубо. «Раздражëнно» — я бы сказал. – Дим, я счастлив, потому что у меня есть ты, – на этот раз мягче.
Быстро достаю свой скетчбук, открывая его на последнем рисунке, и протягиваю Диме:
– Он не выходит из моей головы. Похоже, что я схожу с ума? Мне постоянно хочется его рисовать, я постоянно о нём думаю и много всего представляю… Я… Это ненормально уже.
– Нормально — не нормально, а рисунок красивый. Подари ему.
– Чего?
Подарить. Ему. Рисунок.
Серьёзно что ли?
Это какое-то издевательство. Чтоб я точно с ума сошёл окончательно. Определённо. Нет, конечно, советы Димы всегда были хорошими и всегда мне помогали, но сейчас это… Не кажется хорошей затеей. Вовсе не кажется, правда.
– Ну, не прямо лично, а так, чтобы он не узнал, что это ты. Как тайный поклонник, знаешь.
– И как это решит мою проблему?
– А это проблема?
Я пару секунд хмурюсь, снова погружаясь в мысли. Даже не знаю. Если для кого-то навязчивые мысли об одном человеке и вытекающие из этого раздражающие чувства — это норма, то я с этим всем очень даже мучаюсь.
– Вот мы и подошли к главному вопросу. Разве для тебя чувства — реально проблема? Нет, ну правда. Перестать бороться с собой. Это хорошим не кончится, просто поговори с ним. Ты ведь сам ставишь рамки, ты создаёшь из этого проблему, но не пытаешься думать по-другому. Чувства — это буквально то, что делает нас людьми, хватит с этим бороться.
– Серьёзно хочешь, чтобы я поговорил с Арсением?
А что, смешно звучит. «Здравствуйте, Арсений Сергеевич, я знаю, что у Вас есть жена и ребëнок, возможно даже не один, но я просто хочу сказать, что Вы не выходите из моей головы, а ещë я постоянно Вас рисую и мне снится секс с Вашим участием, хорошего дня». И уйти в алый закат. Навсегда.
На лице появляется нервная улыбка. Обязательно так сделаю... в следующей жизни.
***
Засыпать становится страшно после вчерашней ночи и того самого сна. Даже думать об этом было невозможно жутко и непривычно, я чувствовал себя неловко. Мне ведь правда ничего подобного раньше не снилось, так что такое порядком пугало как минимум своей непривычностью и непониманием, а как себя дальше вести. Я чувствовал себя загнанным и старался отбросить мысли подальше в очередной раз.
Завтра мы должны встретиться с Катиным начальником, так что сон сегодня очень даже входил в мои планы. Желательно ещё, чтобы он был спокойным, но это уже что-то из ряда невыполнимого.
Мне точно надо хоть немного выспаться.
Надо направить свои мысли на что-то далёкое, самое главное, не на Арсения, как всегда. Первое, что приходит в голову — представляю свою старость. Как я в семьдесят лет на дачном участке поливаю какой-нибудь бабушкин огород, пока эта самая бабушка лежит на шезлонге, наблюдая за мной.
Бабушка. Ага, именно она. Я ведь должен когда-то полюбить девушку? Найдётся же такой человек, правда? Интересно, это во мне говорит моя внутренняя гомофобия и гетеронормативность?
Бабушка… Почему так сложно думать о своём будущем? Я не могу сказать даже о том, что будет завтра, а уж через пятьдесят лет и подавно. Хотя нет, завтра я буду устраиваться на работу и завтра всё снова станет нормально — вот что будет завтра. Нужно взять максимальное количество часов, чтобы работать взахлёб, отвлекаясь от Арсения. Чтобы мысли были заняты только работой, а не этим человеком. Чтобы и перед сном у меня не было такой возможности, как сейчас, думать об этом всём, а просто отрубаться от усталости. Ещё не поздно уйти с занятий. Ещё не поздно вернуть мою обычную жизнь.
Сука. Ладно, надо подумать о чём-нибудь другом. Какие вообще существуют темы для размышлений? Как нормальные люди засыпают по вечерам?
Как нормальные люди понимают, что любят?
Катя.
Она милая. Она красивая, она умная и необычная. Диме она нравится. Очень. Я правда рад, что в его жизни наконец появился кто-то, кто делает его счастливым. Кто-то, кому он посвящает время, кто-то, кому он явно рад. Дима этого более чем заслуживает. Он вообще заслуживает очень многое после того, что для меня сделал.
Катя вся светится, а Дима рядом с ней.
Не проводить параллели с Арсением Сергеевичем. Не проводить.
И вот опять. Мои мысли всë равно заканчиваются на нëм. Каждый грёбаный раз. Почему эта херня продолжает происходить? Я устал, что всё время, о чём бы я не начинал размышлять, эти размышления всё равно заканчиваются Арсением. Я вижу его во всём, весь мир напоминает мне о его существовании, либо я правда просто сошёл с ума.
В моей голове чёткий его образ, его обаятельная улыбка, его красивые глаза, смотрящие точно на меня, и манящие губы. Я смотрю на его с упоением и пытаюсь взять от своих представлений всё, хотя мне нереально хочется всё же переключиться на что-то другое. Однако соблазнительный образ передо мной заставляет продолжать всё это делать, удерживая моё внимание. Заставляет продолжать думать, продолжать представлять, продолжать сходить с ума. Когда я думаю об Арсении, это уже не мысли — это другой мир. Арсений сам как другой мир: недоступный и волшебный, яркий и красочный. Такой притягательный… и красивый. И необычный. И недоступный. Или это уже было?
Однако на собственное удивление в этом необыкновенном с ним мире засыпаю я очень быстро. С улыбкой то ли грустной, то ли реально радостной. В первое почему-то верится легче.
***
Антон Шастун:
«С завтрашнего дня на работу))»
«Спасибо, ты лучший!»
15:29
Дмитрий Позов:
«Ой, это всё конечно мило и прекрасно, только давай без «люблю тебя», очень похоже, что ты можешь написать такое сейчас»
«Эти слова будешь говорить кому-то другому»
«Не меня благодари, а Катю»
15:29
Антон Шастун:
«Да ну бля, не буду я ему говорить»
«Это снится мне только в кошмарах»
15:30
Дмитрий Позов:
«Арсений тебе уже снится?)»
15:30
Антон Шастун:
«Да иди ты»
15:30
Дмитрий Позов:
«И всë же, ты не ответил»
15:31
Антон Шастун:
«И не дождëшься»
15:31
Тем временем я спешно дохожу до магазина перед тем, как пойти домой. Хожу мимо стеллажей с продуктами, рассматриваю что-то, а в итоге всё равно подхожу к полке с быстрорастворимой лапшой. Стипендия не скоро, денег пока не слишком много, но... уже завтра на работу, может, отметить это?
Недолго думая, уверенно беру и несколько пачек Доширака, и недорогое вино, и чипсы. Собираюсь уже идти к кассе, чтобы поскорее оказаться дома, как моë внимание привлекает до боли в голове знакомый голос. На автомате поворачиваю голову в сторону, откуда исходит ласкающий бас, и замираю. Ахуеваю. Пропадаю из мира.
Судьба та ещë сука...
Почему мы встречаемся так ужасно неловко и, главное, совершенно случайно каждый раз? Почему мысли наполнены только этими встречами?
Смотрю на него со спины, а рядом... та же девушка, что я уже видел. Стоит совсем близко к нему, свою тонкую женственную руку уложив на крепкое плечо. Арсений Сергеевич тепло усмехается, заставляя в моëм сердце вспыхнуть огненную искру. Высматривает на полках какие-то продукты: я даже не обращаю внимание на какие. И приобнимает еë за талию.
Приобнимает. За. Талию.
Эту ш...
Нет, надо успокоиться. Спокойно. Нельзя ревновать, это ужасно. Надо просто сваливать. Надо перестать пялиться и вообще думать о нëм. Надо уже сделать что-нибудь, блять, пока они там не закончили.
На кассе чуть не врезаюсь в мужчину в очереди впереди меня. Выкладываю продукты, перекручиваю кольца, пытаюсь думать о... О чëм? О чëм думать? Надо срочно занять чем-нибудь голову.
Сигареты. Точно, мне срочно нужно закурить, слишком много нервов. Слишком.
Надо сказать, что курил я не так часто, и это было непосредственно из-за денег, но сейчас было абсолютно плевать на всё, просто хотелось курить. Безумно.
Продавщица будто намеренно пробивает товары медленнее, да и сами продукты кажутся просто нескончаемыми.
Снова этот голос. Снова этот смех. Он у меня в голове или нет? Я схожу с ума?
Поворачиваюсь. Блять. Он выбрал именно эту кассу.
Они. Они выбрали. Не забывай, Антон.
Встаëт точно за мной и, кажется, даже не замечает. Наконец, очередь доходит до меня, и полненькая продавщица уже пробивает мои покупки. Сглатываю, чтобы произнести:
– Можно сигареты? Парламент, тонкие, с кнопкой.
Голос предательски дрожит, но я стараюсь не думать об этом. Женщина достаëт сигареты и тоже пробивает. Я подношу карточку к терминалу и спешу уже складывать покупки в рюкзак, как...
– Шастун? – весьма удивлëнный — наконец-то он показывает свои эмоции (я внутренне просто ликую). – Курите? – не осуждающий, тревожный голос. – И спортом занимаетесь? – усмешка? Или мне кажется?
– Это другу, – максимально спокойно и безразлично. Поражаюсь, как у меня хватает сил оставаться таким непробиваемым, потому что внутри снова этот невероятный ураган эмоций, из-за которого я хочу кричать в голос.
Он как-то неоднозначно на меня смотрит, а затем его подзывает попутчица, наверняка тоже ревнуя.
Тоже. Нет, я не ревную. Не ревную, просто... просто волнуюсь.
– Перестань бороться с собой. Это хорошим не кончится.
… Блять?
Ревную? Действительно ревную?
Но это так ужасно неправильно.
– Смотрите мне, Шастун, – тепло усмехаясь, говорит он мне и уже оплачивает покупку. – До встречи на завтрашней тренировке, я заметил, что Вы очень заинтересованы, – и снова неоднозначная улыбка. Он это говорит с каким-то намëком или что?
Дима ведь сказал, что мои чувства к Арсению Сергеевичу очень легко заметить, а значит ли это, что... что и сам Арсений Сергеевич тоже их видит? Неужели он всë понимает? Неужели издевается? Как иначе объяснить эту чëртову ухмылку и играющий взгляд на его лице? «Заинтересован», ага. Ещë как. Только больше не боксом, а Вами, Арсений Сергеевич, и Вы, кажется, это прекрасно понимаете.
***
Антон Шастун:
«Чай. Нужен чай. Очень нужен.»
«Дим, я умираю....!!!!!!»
20:18
Дмитрий Позов:
«Я оставил у чайника коробку»
«Что снова случилось?»
20:24
Антон Шастун:
«Это ни хуя не смешно, но мы с Арсением Сергеевичем снова встретились.»
«Я был в магазине»
20:25
Дмитрий Позов:
«Если ты не решил покушаться на его член, то, думаю, всë нормально»
20:25
Антон Шастун:
«Мне не до шуток, блин, это было так ужасно»
«Хоть бы каплю сочувствия проявил»
20:25
Дмитрий Позов:
«Только когда признаешь, что ты в него всё же влюблён»
20:26
Это слишком неправильно, я не хочу быть влюблённым в своего тренера.
Я не влюблён…
