***
– Пиздец, Антон, пиздец, – всë, что говорит она после моего чересчур эмоционального рассказа. По ней видно, что прихуела она не меньше моего явно, и я очень еë понимаю. Тут не ахуеть очень сложно. – Я тебе о том же говорю. Блять, я не верю, что всë ещë не сплю. Это... Это значит, что мои чувства взаимны, да ведь? – Нет, блять, он по приколу решил тебя поцеловать. Антох, очухайся, тебе теперь все пути открыты. Главное не проебаться. Я вздыхаю. Проебаться легче всего. К сожалению. И, пожалуй, надо приложить все усилия, чтобы этого не произошло. Потому что сейчас решается буквально всë. Неужели в этой ситуации появилась ясность? Я Арсению реально небезразличен. Ахуеть. – Когда ты уезжаешь? – меняю тему, потому что голова просто кипит нещадно. – Через четыре дня. И я точно тебя убью, если ты ничего не сделаешь! – но Вика успешно переводит тему обратно. – А... как мы после сегодняшнего будем с ним общаться? Типа... мы теперь вместе? – я кусаю губы. Это точно происходит не со мной, ужас же какой-то, такого быть не может. – Вик, я полностью запутался и я до сих пор не верю, что этот поцелуй реально произошёл между нами. Вика задумчиво жуëт губы, прищуривается, а потом вздыхает многозначительно. Я за это время успеваю накрутить себя ещë раз двести. – Не могу тебе ничего сказать по поводу вас, – выделяет. – Но скажу только, чтобы ты не парился. Веди себя естественно и не показывай свою слабость. Я, конечно, верю, что он хороший и всë такое, но нельзя тупо слепнуть из-за любви. Я очень рада, что ваши отношения наконец-то продвинулись, но соблюдай бдительность. Серьёзно, Антош, по себе и сужу, не хочу, чтобы тебе потом было больно. Перед еë уходом мы ещë долго обнимаемся, и я слышу, как часто бьëтся еë сердце. Вика за меня действительно переживает. Тему еë предыдущих отношений она всячески избегает, но я точно знаю, что они причинили ей очень много боли. А забрать еë боль и правда хочется. Она для меня сделала очень много. Она заслуживает счастья. Такого же счастья, что испытываю я сейчас, когда со мной наконец-то произошло это серьёзное событие, которого я так сильно ждал.***
– Пососались... – Пососались... – вторю шëпотом неверяще, а потом уже в который раз за этот вечер вспоминаю его чертовски манящие губы, его настолько же манящий язык, крепкие, управляющие ситуацией руки... Воспоминания о поцелуе заводили в прямом смысле до кончиков волос — я чувствовал, как по голове бегут мурашки, и волосы становятся дыбом. – Я думал, ты никогда не решишься. – Я тоже. Дима вроде был спокоен, но не так, как обычно. Он тоже был в ахуе. И если они с Викой воспринимали эту новость максимально серьëзно, пытались как-то осознать еë и прийти к определëнному выводу, то я пока был способен только ахуевать и постоянно сомневаться, точно ли не сон это был. – И ты просто позволил ему уйти? – Ну, мы поговорили ещë немного... Правда сначала это было о-о-очень неловко, потому что ни о чëм другом, кроме этого поцелуя, думать не получалось, а ещë мне безумно хотелось продолжить, но после разговор пошëл нормально. Он рассказал о том, как уходил из бокса, и что действительно сделал это из-за слухов, а я... просто молча слушал его, не переставая, блять, воспроизводить в голове наш поцелуй. – И всë? Я неуверенно киваю, смутившись. – Даже банального «обсудим это?» не было? Ты фильмы совсем, что ли, не смотришь? Что тебе тут вообще кроме этого делать? – Бля, Дим, давай начнëм с того, что я в принципе был в полном ахуе. Какие там фильмы вспоминать в этот момент? Я только о его губах и думал. – Я поражаюсь. Тебя поздравить или как? Улыбка расплывается на моëм лице. Димкин настрой мне нравится. Он не даëт мне совсем рехнуться. – А как ваш с Катей первый поцелуй происходил? Совсем по-другому, что ли? Ну конечно, я же такой «особенный», – показываю пальцами кавычки, до сих пор улыбаясь, как дурак. – Да как у всех. Вечер, я провожаю еë домой, она приглашает меня к себе, мы говорим о симпатии, узнаëм, что она взаимная, целуемся. – Какой ты скучный! Удивляюсь, как Катя до сих пор с тобой. – А у вас с Арсением, смотрю, прям романти́к был. Мы смотрим друг другу в глаза и смеëмся. И я в этот самый момент на все сто процентов понимаю, что действительно обожаю Диму всем сердцем. Когда он уходит, я продолжаю думать лишь о случившемся. Так и проходит весь мой вечер. Спать было просто невозможно. Голова кружилась, я всë ещë секунду за секундой вспоминал о самом приятном моменте не только за эти дни, но, казалось, что и за всю жизнь в целом. Уже въевшиеся в память губы сейчас были точно передо мной. Я глотал воздух, сжимал больничное одеяло и ежесекундно облизывал губы, потому что сохли они нещадно. И этим от меня они точно не отличались. Я тоже, блять, сох как тринадцатилетняя девчонка. И это говорит борец со стереотипами, ага. Ладно, я сохну как любой двадцатилетний пацан по своему тренеру по боксу. Определëнно так. Однако факт остаëтся фактом: я действительно не мог остановить свои фантазии и тупо с них тëк. И сейчас наконец думалось (как много времени для этого понадобилось), что у меня самый настоящий недотрах. И с этим надо что-то делать. Вот он прижимает меня к стене, целует страстно, требовательно, сжимает руки на талии, залезает под футболку, прижимает к себе. И я поддаюсь, потому что ни сил, ни желания прекращать это не было и нет. Я поддаюсь, потому что невозможно идти поперëк него. Идти поперëк своим желаниям. Я поддаюсь, потому что сейчас этого хочется больше, чем дышать. Вот я чувствую его руку у себя на паху. Его отрывистые движения, его несменяемый напор, его желание, сходящееся с моим. Чувствую его каждой клеточкой своего тела. Чувствую всë, что чувствует он. И меня снова кроет. Когда его пальцы лезут под ткань боксёров, я кусаю губы. Пока он покрывает поцелуями мою шею, я закидываю голову назад. Меня кроет до дрожи коленей, кроет до такой степени, что я еле стою на ногах. Я хватаюсь пальцами за его футболку. Цепляюсь как за спасательный круг, но правда остаëтся в том, что тонуть с ним я стану только быстрее. Слишком влюблëн. Слишком зависим. Слишком пьян этой любовью. И чересчур красиво, чересчур сексуально, чересчур профессионально он оставляет меня обезоруженным, обхватывая пальцами член. Кусает ключицу, снова врезается желанным поцелуем в губы. У меня воздух из груди исчезает. Я чувствую каждое мелкое движение, затаив дыхание. Слежу за всеми его действиями. Запускаю пальцы в тëмные волосы, сжимаю слегка, тяну Арсения вниз. Его поцелуи жгут кожу сначала шеи и ключиц, а затем и живота. Они прожигают изнутри, потому что сейчас стоит так, как никогда и ни у кого (ощущается ровно так). Сейчас хочется его так, как никого и никогда. Сейчас я позволяю ему делать то, что не позволял делать с собой никому и никогда. Я готов позволить ему всë. Настрадались. Намучались. Теперь можно. Именно поэтому я позволяю ему убить меня своими до ужаса приятными, возбуждающими действиями. Позволяю взять глубоко и сразу. Позволяю взять контроль над собой. И не жалею ни о чëм. Снова перестаю дышать. Еле удерживаю себя на месте, чтобы не начать вбиваться неосознанно. А когда он сам ускоряет темп, я предательски протяжно простанываю, не в силах держать в себе удовольствие. Меня ещë ничто так не заводило. Ничто так не сводило с ума. Ничто не позволяло извиваться на месте, лишь бы не кончить раньше времени. Когда глаза открываю, реальность накрывает сполна. Воздух душный, кулак до стыдного мокрый, а меня мигом накрывает разочарование тем, что это снова мои блядские фантазии.***
– Шастун, ты бессердечная тварь, потому что не рассказал мне всë с самого начала! – Катя то ли всерьёз, то ли не очень повышает на несколько тонов свой голос после того, как я рассказываю ей о нашем с Арсением поцелуе. Дима Кате всë уже доложил, но за подробностями она пришла, конечно, ко мне. – Блять, Антон... Я бы его остановила. В смысле, блин... – Что? Остановила от чего? – Он вчера пьяный к нам в кафе завалился, пришлось разбираться, выгонять. Антон, он был в хламину! Он был не в себя. Ты... Ты бы просто это видел... До меня и не допëрло сначала, что он так из-за тебя. – Почему... из-за меня? – Ну вы же только поцеловались! И он набухался. Разве всë не логично? – я зависаю, и Катя щёлкает пальцами перед моим лицом. – Алло, Антон, по-моему, всë крайне понятно. – Он... разочарован? – предполагаю я. Ибо я действительно не могу понять, почему ещë человек может так напиться после поцелуя. – Один из вариантов. Но на твоём месте я бы думала о лучшем. И я снова зависаю. Он напился, чтобы... Притупить свои чувства? Расслабиться? Или забыть? Он оказался слишком разочарован, слишком пожалел о том, что случилось, слишком огорчился. Я до сих пор понятия не имею, что происходит в его голове. И это угнетает. Это заставляет чувствовать себя кем-то неважным в его жизни, кем-то, до кого всë ещë нет дела, кому не хочется рассказывать свои мысли. – А меня за сигареты ругал... – бубню под нос. – Каждый из нас однажды даёт слабину, не осуждай его. Только я, блин, до сих пор не понимаю, как у вас всë так вышло. Вы взрослые люди, поговорить не можете нормально что ли? – Нет... Мы, Кать, мы ненормальные, мы так и не переступим через себя. Я... просто боюсь. И думаю, что он тоже. – Блин, если ты так считаешь, то возьми себя в руки и начни разговор сам. Антон, серьëзно, так будет легче для вас обоих, ты не можешь изводить себя вечно, да и Арсений не железный. – Это сложно. – Не поверишь, вся жизнь такая, но выживать приходится.***
Я успел побывать, что называется, на седьмом небе от счастья, осознав, что мои чувства, кажется, абсолютно взаимны. Я успел отблагодарить всë, на чëм мир стоит, за этот поцелуй. Я не до конца осознавал произошедшее, но всë ещë безумно ахуевал от того, что это реально произошло. Однако визит Кати всë изменил напрочь. Теперь я думал только о том, что надо с ним поговорить. Обязательно. Взять себя в руки. Не позволить идти всем этим недомолвкам по накатанной. Нам просто нужно поговорить, обсудить всë, что произошло, всë, что сейчас есть между нами. Нужно прийти к какому-либо решению. Нужно просто, блять, поговорить с ним. Как взрослые люди... Эти мысли теперь крутились в голове постоянно. Вы: «Ты придëшь сегодня?» «Я хочу поговорить» 14:29 Арс: «Сегодня занят, прости» «Я знаю, что у тебя много вопросов, но дай мне время» 14:30 И да, я не придумал ничего лучше, чем записать его в своей телефонной книге как просто «Арс». Записать его так, как впервые назвал его после нашего первого поцелуя. Какое приятное напоминание, молодец, Антон. Вы: «Хорошо, я буду ждать» 14:30 Ждать, как ëбаный Хатико. Сидеть и тупо ждать, покорно склонив голову. Потому что пройдëт времени столько, сколько ему надо, но поговорить мы обязательно должны. И я его дождусь. Я полон решимости, и на самом деле расстроен, что сейчас мы поговорить не можем. Обсудить, понять, решить, что делать дальше. Сейчас мне было бы сделать всë это проще. Через время вся смелость уйдëт, я снова буду бояться сказать ему хоть слово. Я боялся, что так и не смогу с ним поговорить, но пытался держать планку. Постоянно вспоминать слова Кати, постоянно думать о том, что может быть у нас с Арсением в будущем, если сейчас всë пройдëт как надо.***
«Я точно схожу с ума. Он не позволяет мне спокойно жить. Его чувства, кажется, взаимны, иначе бы он не стал меня целовать. И мне до сих пор в это не верится. Ни во что». Сил и мыслей не хватает, чтобы расписывать всë в подробностях. В голове каша, руки дрожат немного, а я только жую губы от нервов и чувствую изредка проступающую кровь. Тетрадь всеми возможностями прячу, потому что это нечто сокровенное и очень-очень ценное для меня, нечто, что не должен видеть никто другой. На душе было неспокойно. Мне очень хотелось обсудить с Арсением наши отношения. Сейчас ведь всë не так, как раньше. Сейчас нужны слова, разговоры. Но, кажется, нам обоим требуется время. Каждый из нас должен сам разобраться в действительности своих чувств. Наверное, этому следовал Арсений, только вот он не учëл, что я в своих чувствах уверен уже давно. Но я прекрасно помнил все эти сомнения, так что напирать на него не хотел. Будет лучше, если он подумает над всем для начала сам.***
Всё было слишком хорошо, кажется, для того, чтобы быть реальностью. Я успел расслабиться и решить, что всё будет лучше некуда, что надо просто немного подождать. Слова Паши изменили всё в край. – Я не хотел тебе говорить об этом, – сочувственно произносит он, сжимая губы плотно. Я смотрю на него неверяще, потому что это кажется просто бредом. Этого не могло произойти. Паника накрывает меня с каждой секундой всё больше. И я не могу это контролировать. Я не могу поверить тому, что сказал мне сейчас Паша, пытающийся теперь меня успокоить. Кажется, он не особо понимал мою чрезмерно эмоциональную реакцию, потому что о поцелуе он ещё не знал. А меня сейчас не волновало ничего. Сейчас я мог только слышать, как в висках стучит пульс, чувствовать, как в горле становится сухо, и как перед глазами картинка плывëт. Я... Я просто не мог поверить, что Арсений так со мной поступает. Что всë это так просто обрывается. Что на этом моменте в нашей истории ставится большая, жирная точка. Арсений уже всë решил. Я захлëбываюсь от несправедливости, от негодования. Я держал в себе слëзы до последнего, но... позволяю теперь сорваться. Меня всë равно не отпустит. Мне надо выпустить эмоции хоть как-то, потому что иначе я остро не выдержу. – Антон... Пожалуйста, спокойно, он же вернётся... – Мы ведь этого не знаем, – глотая слëзы, мямлю я. Сейчас до всего максимально похуй. Сейчас похуй, каким меня видит Паша. Сейчас похуй, что происходит во всëм мире, ведь мой мир так беспощадно обрывается, заканчивается, исчезает. – Антон, это ничего не значит, – Паша обнимает меня, прижимая к себе так сильно, словно пытаясь защитить от всего этого дерьма, льющегося на одного меня. Однако проблема в том, что негатив возникает изнутри, из самого сердца. Он поглощает меня полностью, он пропитывает каждую клеточку тела. Защищать меня бесполезно. И я снова захлëбываюсь. Слезами, чувствами, воздухом. – Не хочу ничего чувствовать... – Я тебе обещаю, что всë будет хорошо. Поверь, прошу. И я хочу ему верить. Я, блять, хочу верить, что Арсений со мной так не поступал, что он не стал бы делать мне настолько больно. Сердце рвëтся, я чувствую только эту блядскую, окутывающую меня боль. Это больнее, чем в тот вечер, как меня пырнули ножом. Эта боль в миллиард раз сильнее. Она не позволяет нормально дышать. Она заставляет исчезнуть куда-то из этого мира, забыть обо всëм. В голове только он, только его поступок. Только боль.***
– Блять, да не может быть такого. Антон, ты сейчас серьëзно? Я выдавливаю из себя только сжатое «угу» и жмурюсь от щекочущих лицо тонких дорожек слëз. Уже почти ночь, а ничего так и не изменилось. Я всë ещë мучался, я всë ещë не понимал, почему он так со мной поступил, и почему я снова, блять, только страдаю. Только сейчас скорее было пусто. Ещë пару часов назад внутри меня был целый ураган эмоций. – То есть он просто засосал тебя и уехал? – Вика поднимает свои брови, смотря на меня заинтересованным взглядом. Сочувствующим, печальным. – Ага. – Так... Блять, ты ему писал? Звонил? Мотаю головой отрицательно. – А в Паше ты уверен, правильно? Снова мычу нечто наподобие «угу», опуская голову вместе с тем. – Я думаю, тебе всë равно стоило бы позвонить. Один на один обсудить, почему он это сделал. – Он просто уехал... Он не хочет меня видеть. Я ненавижу себя за то, что сделал... Если бы не... – слëзы снова текут по щекам тонкими ручейками, и я закрываю глаза. – Если бы я не решил его поцеловать, он бы был здесь... – Не вини себя, Антон. И не смей так о себе говорить. Я... перенесу билеты. Не оставлю тебя в этом состоянии одного. И только эти слова заставляют где-то внутри появиться маленькому огоньку тепла. Я кому-то нужен... И этот кто-то не Арсений. Нужно перестать на нëм зацикливаться. Но почему же тогда не получается? Я только этим и занимаюсь все последние недели своей жизни. Я ничего больше перед собой не вижу. Это отвратительно. Так быть недолжно.***
«Мои колени дрожат, губы пересыхают, сердце бьëтся медленнее ровно перед тем, как он целует меня. Он вкладывает всю нежность в этот поцелуй, он целует меня, потому что, блять, хочет. Потому что я поцеловал его первым, и мои чувства действительно оказались взаимны. И в этот самый момент мы находимся словно в облаках, лёгкость окутывает с ног до головы, я просто поддаюсь его действиям и стараюсь вложить все свои чувства. Меня переëбывает несколько раз, я действительно готов умереть от счастья. И всë потому, что мои чувства взаимны». Эти строки сейчас как огонь, сжигающий до тла. Не оставляющий после себя абсолютно ничего. Огонь, заставляющий вновь почувствовать это гадкое опустошение. Сейчас не хотелось ничего. Хотелось только вернуть время вспять, попасть в тот самый вечер и просто, блять, не целовать его. Он уезжает из Питера. Эта новость всë ещë убивала меня. «Я знаю, что у тебя много вопросов, но дай мне время»... Больше ему времени не надо. Больше нас не будет. Больше не останется этой греющей сердце улыбки, не останется будничных разговоров, не останется его нежных касаний. Я был уверен в том, что мы не увидимся. Зачем ему иначе уезжать из города на ебучий месяц (если не больше)? Он не вернëтся. Сознание вдалбливало это мне в мозг, хотя я и пытался себя переубедить. Он же может вернуться, правда?.. Но насколько велики мои шансы? Учитывая мою везучесть, я очень и очень сильно сомневался в том, что Арсений вернëтся. Я тупо не мог представить того развития событий, где мы бы снова встретились, между нами снова бы метались искры, мы бы снова беззаботно целовались.***
– Человек становится очень красивым, когда улыбается, – искренне и так необычайно ярко вторит Арсений с экрана моего телефона, и я незаметно даже для себя улыбаюсь. Внутри что-то переворачивается, когда я вспоминаю, как он мне улыбался. Мне. Эта улыбка была посвящена только мне. И никому другому. Это убивало. Мне было слишком плохо, чтобы думать о чëм-то. Все мои мысли были заняты только им. Вроде, ничего необычного, я ведь всегда думал о нëм, но сейчас от этого было слишком больно, моё сердце просто разрывалось.