***
– Что за ëбаная Санта-Барбара происходит у тебя в жизни? – Я сам хочу знать ответ на этот вопрос! Вика молчит. Она снова много думает, она снова всë за меня решает. Я слишком зациклен на одном лишь человеке, слишком им зависим. И не могу думать ни о чëм другом. Так что мне грустно, что эта работа достаётся другим. Вика этого не заслужила. Она ходит по палате, переплетая пальцы между собой, и слишком, блин, усердно думает. Вновь. – Ты так ему и не звонил? – Нет... Вика наконец останавливается. Смотрит точно мне в глаза, думает ещë пару секунд, прежде чем сорваться: – Антон, а я не понимаю, чего ты тогда хочешь, если не готов бороться за своë счастье? Позвони, узнай, почему Арсений так с тобой поступает. Не будь слабым звеном в этой игре. Покажи, чего ты стоишь. Ты не должен быть тем, кем можно воспользоваться в момент слабости лишь из-за твоих чувств. Просто, блять, поговорите уже, покажи, что ты не его игрушка, что ты не тот, с кем можно пососаться и забыть! Каждое еë слово повторяется эхом в сознании. Каждое еë слово абсолютно точно, абсолютно правильно. Каждое еë слово отбивается точно в сердце. Бороться за счастье... Почему я не готов за него бороться? Потому что я никогда и не представлял его себе? Потому что я и не понимаю за что борюсь? Потому что это слишком сложно? Я не понимал да и понять не пытался. – И что я ему скажу? – Да всё, что думаешь. У нас, конечно, у каждого своë мнение, но я бы на твоëм месте выговорила ему всё как есть, типа: «Нам нужно поговорить, и ты, как взрослый человек, должен это понимать. Если ты решил тупо отмолчаться, то это слишком по-ублюдски, не находишь? Я не понимаю, чего ты добивался этим поцелуем, если всë равно решил меня игнорировать. Так что скажи мне прямо, нравлюсь ли я тебе, или всë это зря, и ты просто решил мною воспользоваться?». А я даже представить такого, сказанного из своих уст, не могу. У меня язык не повернëтся никогда. Вика права, но... это слишком сложно. Слишком. – Антон, блять, ты либо продолжаешь по нему бесконечно страдать, либо берëшь всë в свои руки. Не думай, что всю работу за тебя всегда будут выполнять другие! И на меня тоже не рассчитывай, я не твоя нянька. Она замолкает на полувздохе. Она на взводе, на эмоциях. Она раздражена. Вика с детства привыкла срываться на людях — на близких и друзьях. Будучи ребëнком, я к этому привык быстро, но такое поведение давно за ней не наблюдалось, и именно поэтому сейчас меня пробрало неприятными мурашками. Вику что-то волновало. Что-то накапливало в ней негатив, а потом она вела себя так, как сейчас. Так было всю жизнь. Мне хотелось ей помочь, но сейчас в голове только и били набатом еë слова, я думал только о том, как разобраться с Арсением.***
Антон Шастун: «Мы с ним засосались...» 17:17 О чëм я думаю, когда пишу это сообщение, понять трудно. Я просто снова был потерян, я снова думал над тем, как лучше поступить, я снова хотел услышать чей-нибудь совет. Эдуард Выграновский: «С Арсением????» 17:17 Антон Шастун: «Ага, именно с ним» 17:18 Эдуард Выграновский: «Бля, братан, скажи, что ты шутишь» 17:18 Я ему ничего не отвечаю, потому что ответить тут и нечего. Эдуард Выграновский: «…..реально?» «Ты тип сам его поцеловал? Или он тебя? Или чë вообще было?? Как это получилось?» 17:18 Когда в сердце ударяет неспокойно несколько раз подряд, я успеваю пожалеть о том, что вообще решил рассказать ему. Это ведь я говорил Эду, что Арсений не в моëм вкусе, это я, по идее, ничего к нему чувствовать не должен был, и это я сейчас пишу Эду о том, что мы поцеловались. Как отвратительно и низко. Антон Шастун: «Я не знаю, как так вышло» «Но он теперь меня игнорит» «Уехал из города, ничего не сказав» 17:18 Эдуард Выграновский: «Ахуеть новость конечно» «Стоп, так ты его любишь?» «Я нихуя не могу понять» 17:18 Антон Шастун: «Я тоже, если честно...» 17:18 Эдуард Выграновский: «Бля, я надеюсь, что он изменился» «Либо ты всё же в него не влюблëн» «Мне просто тебя жалко» «Мы с ним расстались, потому что он мне изменил. Разбил жёстко сердце. Мне жалко каждую шлюху, которую он после меня трахал, и жалко всех, кто ему так отчаянно верит» «Поэтому надеюсь, что ты не попадëшь в мою ситуацию» 17:18 У меня в груди что-то замирает с волнующим треском. Изменил. Это, должно быть, больно... А больнее ли, чем то, что происходит сейчас? Больнее этого тупого игнора, этого тупого поцелуя, этой разлуки? Стоит ли добиваться его, как советовала Вика? Стоит ли самому идти на этот путь бесконечной боли и страданий? Путь сомнений, недоверия... Стоит ли собой так жертвовать? Я не уверен ни в одном своём действии, ни одной своей мысли.***
Грифель карандаша ломается, когда я давлю на него слишком сильно. Это происходит само собой. Я слишком нервничаю, слишком переживаю. Слишком извожу себя лишними мыслями. Снова. Казалось, я только от этого избавился, только из этого выбрался, как вот — очередной сюрприз судьбы. Сегодня меня переводили в другую палату. Сегодня мне сказали, что я иду на поправку удивительно быстро. Сегодня мне наконец сказали (ибо до этого тупо игнорировали), что никаких разборок с полицией не будет. Я, так-то, не ожидал ничего другого, но желание отомстить, желание как-то наказать тех ублюдков буквально кипело во мне. Однако на этих мыслях я не зацикливался от слова совсем. Их занимал кто-то другой. Кто-то, кто причинил слишком много боли, и не такой, какую причинили эти уроды, кто-то, кого я тем не менее хотел сейчас видеть рядом, с кем хотел говорить. До «переселения» оставалось где-то полчаса. Я должен был управиться с очередным портретом, но время поджимало, усиливая биение моего сердца в несколько раз. Я дышал глубоко. Я закрывал глаза, пытаясь уйти от реальности. Я всë ещë вспоминал Арсения рядом. Неужели наша история действительно заканчивается так быстро и так глупо? Кажется, ещë совсем недавно я просто решил прогуляться в одиночестве, совсем недавно меня вновь избил Макар, совсем недавно я впервые увидел эти голубые глаза, которые теперь сводят с ума ежесекундно, не давая покоя моему сознанию. Кажется, ещë совсем недавно Паша предложил мне записаться на бокс по какому-то цветастому привлекательному объявлению, а я думал над этим предложением с какой-то неуверенностью и сомнением, но в итоге согласился. И ещë совсем недавно я увидел эти глаза вновь, успев сто раз ахуеть от происходящего, впервые залип на этих восхитительных формах моего нового тренера, совсем недавно я начал по нему конкретно сохнуть. И это стало той обыденностью, о которой я толком больше и не задумывался. Это тоже происходило само собой. Мысли были не нужны. А теперь этого всего нет. Теперь, когда я по глупости решил поцеловать своего то ли тренера, то ли уже друга, наша история кончается. Он уехал, он не сказал ни слова, он всë для себя решил. Я ему не нужен. – Антон, через пару минут надо освободить палату, – оповещает внезапно зашедший врач, и я киваю в ответ, тут же складывая блокнот и все свои художественные принадлежности.***
Со мной в палате лежали две болтливые старушки, мужчина лет сорока и молодой парень, на первый взгляд мне сверстник. И моему появлению он явно был несказанно рад. Что ж, я бы тоже тут рехнулся в таком-то окружении. Он был добрым и отзывчивым, сразу представился Сергеем и вовсю мне улыбался. Я почти тут же узнал, что учится он на последнем курсе, увлекается музыкой и сейчас находится в поисках своей музы. Причиной его пребывания здесь было то ли сильное отравление, то ли ещë что — я понять не успел, эту тему мы обсудили совсем украдкой. Разговор шëл действительно хорошо, и Сергей даже заставил на пару мгновений забыть о всëм остальном, происходящем в моей жизни. Он был интересен, явно образован и целеустремлëн. К ночи мы засыпали хорошими приятелями.***
– Если тебе до сих пор не ясно, — я не люблю тебя, Шастун! Слова, сказанные мне в лицо, задевают самое сердце, разрывают в клочья и ранят до глубины души. Я держу равнодушный вид, но Арсений явно чувствует мои эмоции. – Ты мне противен. Мне мерзко вспоминать то, как ты целовал меня. Мне мерзко от тебя, понимаешь? Я закрываю глаза. Не могу смотреть на его скошенное злостью лицо, не могу слышать все эти слова в свой адрес, не могу просто осознавать всë, что он говорит. – И я лучше уеду от тебя на тысячи километров, лишь бы глаза мои тебя не видели. Это разбивает меня полностью. Я ломаюсь на миллиард осколков, я больше здесь не существую. Но я по-прежнему не подаю абсолютно никакого виду. Почему слова могут приносить настолько много боли? Почему меня это настолько сильно задевает? Разве должно? – Тш-ш-ш, тихо, всë хорошо, это просто кошмар, – слышу знакомый шëпот над ухом и открываю глаза. Меня обнимает мой новый знакомый, прижимая голову к своему плечу. Я медленно отстраняюсь и с благодарностью смотрю в его глаза, быстро привыкая к реальности. – Ты как? Хуëво. – Нормально. Почти то же самое. – Хочешь поговорить? Возможно, но не с ним. Хочется ведь поговорить с Арсением. Хочется услышать его голос, понять мотивы его действий. Хочется просто, блять, его увидеть. В жизни. В реальности. Не во сне. Сука. – Нет... Всë нормально. Можешь дальше спать, прости. – Да не волнуйся, я обычно рано встаю. Не волноваться не получится. Я же Антон Шастун. Улыбаюсь совершенно глупо. Тëплые воспоминания наших с ним разговоров греют сердце, заставляют улыбку расплываться на лице, а затем скоротечно сжигают сердце дотла, потому что... этого всего больше нет. И меня это разбивает. Меня это выматывает. Меня это просто бесит. Бесит, что всë это приносит столько эмоций. Я не хочу ничего такого чувствовать. – Ты точно в норме? Выглядишь не очень, – смятëнно волнуется он, не сводя с меня глаз. – Да, не переживай...***
Меня выписывали уже через две недели. Врачи то и дело говорили, как же мне повезло, потому что рана действительно быстро заживает. Время шло мучительно медленно. Скучные будни скрашивал только Серëжа, постоянно находящийся рядом, да Дима, приходящий теперь реже. С Пашей мы больше не виделись да и не переписывались толком. Вика отмалчивалась, Катя вечно была в работе. Ира странно молчала тоже. Так и получалось, что вся моя компания теперь — это Дима и Серëжа. Арсений заселился в голове точно «двадцать пять на восемь». И это меня порядком раздражало, потому что невозможно было в принципе так по кому-то сохнуть. Мысли непозволительно часто посещал тот самый вечер, когда мы с ним поцеловались. Я не мог контролировать то, как раз за разом воспроизвожу в голове этот самый момент. Я помню каждую, блять, секунду. Помню каждый его вздох, каждое движение. Я больше не мог жить нормально. Ночи тоже радовали (или не очень) весьма специфическими снами, в которых главным героем был, как неудивительно, Арсений. Это был либо (прости меня, Боже) не самый щадящий секс, пропитанный страстью и чувствами, после которого я просыпался с болезненным стояком, либо бесконечные нежные касания, объятия, поцелуи и всë в таком духе. Никогда не знаешь, что ждëт тебя в очередную ночь, вот так развлечение, конечно! Я боялся возвращаться в открытый мир. Там меня накроет учëба, там придëтся делать всë, чтобы меня не отчислили, там придëтся перестать так страдать. Там снова будет обычная жизнь. Без Арсения. Какая была всегда. Только что, если Арсений теперь нужен как воздух? Что, если я нуждаюсь в нëм больше, чем в воздухе? А вообще, мне воздух не нужен, мне в принципе ничего не нужно, если рядом не будет Арсения. Я слишком сильно в нëм нуждаюсь. И именно поэтому... Вы: «Напиши мне, пожалуйста» «Я хочу с тобой поговорить» «Когда угодно» «Просто не дай мне увязнуть» 17:32 Я выключаю телефон. Я не хочу смотреть на то, что будет происходить. Возможно, в большей степени потому, что происходить будет целое ничего. Это было бы больно. И поэтому я кладу телефон экраном вниз. Я закрываю глаза. Я не хочу думать ни о чëм.***
«Он нужен мне больше, чем что бы то ни было. Больше слов не надо». Людмила Степановна (имя еë я узнал совершенно случайно) наблюдала за мной с явным интересом. Смотрела, как я, задумавшись, пишу в своëм блокноте эту запись, и наверняка думала, что же именно таится в моей голове и на этой бумаге. Она в принципе была очень любопытной, всегда хотела узнать больше, чем надо, и вообще, было видно, что ей собеседников сильно не хватает. Однако собеседником ей я становиться не стремился. Еë «подружку», или как их взаимоотношения назвать ещë, выписали совсем недавно, и теперь ей не с кем было обсуждать все эти свои старческие дела. – Милый, что пишешь? – обращается ко мне ласковым тоном. Я молчу, взглянув на неë украдкой, но потом совесть берëт своë: – Стихи? – полувопросительно произношу я. Да, пусть думает, что из меня вышел бы отличный поэт, незачем ей знать о «гомосятине», о которой высказывалась она уже не раз да не сильно положительно. – Кому? Девушке? – Ага... – лучшая тактика — во всëм соглашаться. Меньше доëбов, меньше разговоров. – Прочтëшь бедной старушке? А то совсем не знаю, чем себя занять. Поди и подскажу чего-нибудь. Ладно, тактика всë же не лучшая. У меня еле получается ускользнуть с темы.***
Ничто не предвещало беды. Я раз в полчаса включал телефон, чтобы проверить, поступил ли ответ на моë сообщение, однако его всë никак не было. И это реально оказалось очень больно. Я так наивно надеялся, что именно сейчас, именно в эту секунду увижу заветное «Хорошо». Или хотя бы что-то. Не тупой игнор, заставляющий меня накручивать себя ещë сильнее. Я Арсения ненавидел за это. Я ненавидел себя за чувства к нему. Я ненавидел его, потому что слишком сильно любил. Я хотел обматерить его всеми существующими словами, хотел кричать, хотел срываться, высказывать всë, что реально думаю, но мог только тихонечко наблюдать за тем, как ничего не происходит, как он просто меня игнорирует, забывает о моëм существовании. И вот экран снова перед моим лицом, однако... Уведомление! Эдуард Выграновский: «Бля, Тох, он приехал сюда» «И мы потрахались» «И он пиздец пьян» «И я просто в ахуе» 22:01 ... Я ему не нужен. Никогда не был. Никогда не буду. Он любит другого.