Шанс на любовь

      Мягкое одеяло сейчас не грело абсолютно. Все мои мысли были заняты только тем, что я, блин, упустил свой шанс полежать и погреться у Арсения под боком. Хотя даже не знаю, выжил бы я в таких условиях: мы вдвоëм, полуголые, лежим в одной кровати, прижавшись друг к другу. О нет, это бы точно плохо закончилось. Однако почему я всë равно жалею о том, что решился потребовать спать отдельно? Потому что здесь так холодно и одиноко? Потому что в моих мыслях только прошедшие события этого вечера? Потому что мне хочется продолжения?       Я укутываюсь в одеяло по самый подбородок, а холод так и продолжает бежать раздражающими струйками по телу. Неприятно. Хочется укрыться ещё сотней таких же одеял. Ну или одного Арсения бы хватило. Но это пока так — всего лишь мечты.       Пару минут тишины проходят с головной болью и всё ещё диким холодом. Сука. Я ведь так до утра не доживу. Ещё и мысли пожирающие лезут когда не следует.       Я прячусь под одеяло полностью, с головой. Пытаюсь поток мыслей переключить на каких-нибудь там котят, чтобы, блин, хоть об Арсении не думать. И о том, что между нами произошло. И о том, что могло бы произойти, не ляг я отдельно. Но даже самые милые и пушистые котята не помогают.       И зачем я сам себе всë испортил? Мог же нормально дождаться, пока мы вместе ляжем спать, но нет же, мне конечно нужно было вызваться спать отдельно. Ну да. Ахуенный план, Антон.       Только ведь это... неправильно? Ну, так быстро переходить аж на такой уровень и уже спать в одной постели. Ужас. Нет. Это точно неправильно. Так делать нельзя. То, что я сделал — вот это правильно. Так надо. Так лучше для нас обоих.       Но мысли о том, что рядом с Арсением сейчас лучше и теплее, всë же снова залезают в голову, вцепляясь в сознание. Ненавижу. Во мне так и будут бороться эти два состояния, пока я не приму лишь одно из них, выбросив из головы второе насовсем.       И из-за этого ли я прямо сейчас вылезаю из своего кокона и порываюсь пойти к Арсению? Нет, стоп, нельзя.       Блять, Антон, определись уже! Ну в конце концов. Невозможно же. Антон Шастун: «Вика, выручай, прошу. Я остался у Арсения, мы поцеловались, и я сказал, что буду спать на отдельной кровати. А сейчас жалею.» 0:21 Виктория Шастун: «НИХУЯ СЕБЕ» «Так если хочешь, иди к нему! Думаешь, будет хуже? Ты ведь так сейчас себя мыслями дурацкими загрызëшь, лучше иди и с ним обсуди то, что тревожит. Так хоть польза будет, а то ты себе снова внушишь чего-нибудь такого» «А вообще я в ахуе)) Жду завтра. Я жажду подробностей. А пока удачи)» 0:22 Антон Шастун: «Люблю» 0:22 Виктория Шастун: «Это ты ему иди скажи)» 0:22       И иду я к нему практически на цыпочках. Отчего-то. В голове снова возникают сомнения, но я лишь вдалбливаю себе в голову, что Вика права: нужно поговорить с Арсением, а не в очередной раз себя загружать мыслями. Дверь отворяю максимально осторожно, заглядывая в самую щëлочку. Арсений лежит спокойно, в потолок смотрит. Не услышал меня или делает вид, что не услышал? Интересно.       Я осмеливаюсь открыть дверь шире, сердце начинает биться в ритме два икс.       Арсений поворачивает голову, смотрит на меня, и я вижу этот немой вопрос в его глазах.       – Заснуть не могу, – нерешительно произношу я, чуть ли не скуля от какого-то непонятного и неуместного сейчас страха.       Арсений чуть пододвигается и одеяло со второй половины кровати стаскивает, на себя закидывая. Меня приглашает по всей видимости.       Вот я и иду.       И ложусь к нему так напугано и неспокойно. Сглатываю нервно. На бок ложусь, готовясь к высказыванию своих откровений. А потом просто выдыхаю.       – Всë так резко произошло. Я даже осознать не могу этого, – голос мой всë такой же тихий и неуверенный. Ладно, совсем откровенничать я сейчас, кажется, не готов. Но то, что я уже успел сказать — неплохо.       – Ты думаешь, что это порыв страсти? Или в чëм проблема? – осторожно начинает он.       – Чей порыв? Твой?       – Наш?.. – полу вопрос.       И я задумываюсь. А затем решительно отвечаю:       – Не знаю. Я слишком долго чувствую к тебе что-то такое... мне не кажется, что это просто страсть.       Арсений понимающе хмыкает, размеренно выдыхает и произносит негромко:       – Можем просто обняться? Мне тоже не спится из-за сегодняшнего.       Я подползаю к нему более расслабленно, теперь точно зная, что именно сейчас моя нежность будет как никогда уместна.       Всё так же лёжа на боку, руку на него закидываю, щекой в плечо упираясь. Не хватало бы только ногу ещё закинуть, но это я считаю пока что слишком для нас обоих. Его руки ложатся на мою спину, как бы обнимая, и сразу же дарят то бесконечное тепло, которое мне нужно было в этом холоде.       – Опять мëрзнешь?       – Ну, немного.       Нихера себе «немного», Антон. Ты пять минут назад чуть ли от холода не трясся, закутанный в одеяло, а теперь видите ли «немного» подмëрз.       А Арсений просто прижимает меня к себе поближе, и я чувствую в этом жесте столько нежности, что меня изводит за пару секунд и я, наверное, в этот же момент становлюсь нежизнеспособной биомассой.       – Я не... спугнул тебя сегодня? Мне показалось, что это всë было для тебя очень быстро, – и тёплые руки мягко пробегают по моей спине, вызывая толпу мурашек.       – Ну, я всë ещë здесь, как видишь. И... наверное, было просто слишком непривычно для меня, потому что я ни к кому во время поцелуя таких чувств не испытывал. Да и не только во время него. Мне кажется, я немного боюсь этого всего.       – У тебя не было отношений до меня? – вновь так осторожно, стараясь не смутить.       – Были, но это сложно назвать прям отношениями. Я не чувствовал сильной любви ни к кому, с кем встречался, да и видел, что ко мне тоже ничего не чувствуют, кажется. Просто два одиноких человека находили друг друга и решали начать отношения без чувств, просто потому что хотели узнать, какого это вообще, понимаешь? Ну... наверное, так. Прости, мне кажется, я рядом с тобой всегда такой бред несу.       – Это мило, – улыбается он широко, что отчётливо слышно по интонации, и мою макушку тëплым дыханием обдаëт. – А на счёт отношений... Мы можем не...       – Тш... Не говори.       И я чувствую лишь его облегчённый выдох, который бы я и сам сейчас не против сделать, но что-то в груди спирает, не давая даже дышать нормально. Я не позволяю Арсению произнести ничего, потому что это просто убило бы меня. Мне всё ещё необходимо хотя бы принять факт того, что между нами успело произойти, и того, какие чувства между нами есть, чтобы он затем что-то про отношения говорил. Рано. Я не выдержу. Правда.       Мы лежим в этой комфортной тишине, я слышу биение его сердца, почти полностью спокойное, при этом изредка сбивающееся с ритма, а наши дыхания сливаются воедино, становясь практически синхронными. Из головы мысли пропадают, проблем больше не становится. Рядом с Арсением спокойно и хорошо. Я готов всë отдать за вот такие вот моменты. Нам ведь и слова не нужны. Ничего, кажется, не нужно. Только этот момент. Только мы. Только это спокойствие.       Но моя голова очень любит невовремя наполняться ненужными мыслями, так что мне приходится их высказать:       – М, нужно тебе заранее сказать, чтобы ты меня утром не убивал — здесь всë очень плохо, – показываю я рукой на заклеенную криво-косо рану, которую я не дезинфицировал уже хер знает сколько времени.       – Я бы по одному пластырю не понял. Но теперь буду требовать с тебя отчëты! – усмехается он, хотя тон его звучит вполне себе серьëзно. И я, сука, от этого и правда напрягаюсь, но ради самого же себя стараюсь разбавить атмосферу:       – Опять обнажëнку запрашиваешь?       – Ой, у кого-то тут игривое настроение? Ты вроде пришёл ко мне с проблемой бессонницы, а не недот-...       – Всë-всë-всë! Я тебя понял. Уже засыпаю.       – И даже убаюкивать не надо?       А я молчу намеренно. У нас ведь такие игры сегодня? Я вот сплю уже вовсю. Арсений Сергеевич, надеюсь, что вы не сомнофил.       Хотя...       Ой, нет. Кажется, проблема недотраха у меня всë же есть. Но давайте решать её не сейчас, умоляю.       – Как легко оказалось побороть твою бессонницу. Тогда спи, кот.       И меня обмурашивает от этого ласкового «кот». Почему-то такое прозвище кажется до ужасного интимным и таким личным. Я ведь раньше вообще не понимал, зачем люди называют друг друга по-всякому, это ведь странно. А сейчас на себе же и прочувствовал эту нереальную атмосферу комфортных отношений.       – Вопросик... на последок. Я не усну иначе, – вдруг снова вылазят из меня мысли, ломая весь этот тщательно строящийся образ. Я поднимаю голову, смотря Арсению в глаза.       – Уже не спишь! – очередная улыбка. – Слушаю.       И мне требуется секунд пять, чтобы с языка наконец сорвалось то самое единственное, что мучило сейчас моë сознание:       – А мы... ну, типа... встречаемся теперь?       Блять, почему меня разносит как какого-то школьника, и слова в предложения не связываются?       Фраза, произнесëнная мной, кажется до того неловкой и нелепой, что мне хочется ударить себя по лицу.       – А как ты сам думаешь? – и лишь краешки его губ поднимаются в этой лёгкой заинтересованности.       Я тут же расслабляюсь и даже перестаю себя винить за то, как был задан вопрос, между прочим немаловажный для нас обоих.       И мы без слов сливаемся в очередном поцелуе. Мягком, домашнем, спокойном. Без напряга. Без сложностей и проблем. Просто поцелуй. То, чего мы оба так долго ждали. То, что было надо нам двоим, то, что надо сейчас, и то, что, вероятно, будет надо потом.       В его нежных объятиях я не замечаю, как сон всë же окутывает меня, несмотря на то, что вот так просто полежать рядом с Арсением хочется до больного.       А когда глаза открываю, снова чувствую этот мерзкий холод. Руки в стороны развожу, ещё не в силах открыть глаза, а простыня на ощупь такая же холодная. И никого. Сердце на секунду замирает, и мне приходится открыть глаза. Правда никого. Я здесь один.       Ничего не снилось. Да и по ощущениям я вообще спать не ложился: просто глаза закрыл и открыл тут же. Только картина вокруг почему-то поменялась. Захотелось вернуться во вчерашний вечер. С нежностью и поцелуями.       На душе какое-то разочарование и опустошëнность после вчерашнего. Блин, Арсений, мне тут нужно баланс любви восполнять, и где ты шляешься?       Укутанный в одеяло, я медленно плетусь на негнущихся ногах на кухню, где и встречаю того, кого искал. Арсений возится около плиты, отбивая какой-то ритм ногой, и меня эта картина умиляет.       – Это ты нам готовишь? – произношу осторожно, чтобы нечаянно не напугать его. Хотя что там: он наверняка слышал, как двухметровое сонное тело чуть ли не с грохотом плелось по его квартире.       – И тебе доброе утро. Ага. Яичница и салат из овощей. Не знаю, что ты любишь, так что решил приготовить что-то примитивное, – на плите в этот момент слышно аппетитное шкворчание еды.       – Здорово. Мне вот выбирать обычно не приходится, поэтому я и сам не знаю, что люблю. Да и по утрам я вообще редко ем.       – Да я заметил, что ты едой похоже в принципе пренебрегаешь: худой ведь до ужаса, – осматривает он меня внимательным взглядом, а мне в этот момент хочется под землю провалиться, ну или хотя бы не таким раздетым оказаться в момент, под его-то пристальным взглядом. – Откармливать будем. А потом в планах ещё заняться твоей раной. Ты о себе никак не заботишься, я правильно понимаю? – в его голосе нет ни капли осуждения или порицания. На плите всë по-прежнему что-то шкворчит, на что мой желудок отвечает вполне ожидаемо.       – Мне на себя вообще плевать было, не поверишь. Я всë время думаю только о тебе, куда мне до своего состояния?       – Будем исправлять, – он подходит ко мне ближе, целует в лоб и продолжает: – А пока иди оденься, всë уже почти готово.

***

      Завтрак оказывается действительно невообразимо вкусным. Я уплетаю его за обе щеки, сам того не замечая. А Арсений смотрит на меня с такой прущей из кожи вон гордостью, что мне в какой-то момент даже неловко становится. Но я быстро расслабляюсь, всем своим видом показывая, что готовка у Арсения вышла действительно офигенной!       А вообще, что у Арсения могло бы выйти не офигенно? Вот и я о чём — у него ведь всё офигенно. И в нём всё офигенно.       – Иди чисть зубы, я новую щётку там положил, и приходи, лечить тебя будем, – с теплотой проговаривает он, убирая посуду в раковину.       – Не понимаю, чем всё это заслужил.       Арсений улыбается, провожая меня тёплым-тёплым взглядом, пока я выхожу из кухни.       В ванной комнате действительно лежит новая, ещё запакованная зубная щётка. Я в это время снова Вике пишу о том, что реально какой-то пиздец происходит, что я ничего из того, что делает ради меня Арсений, не заслужил, и что я вообще не знаю как себя вести и что делать. Вика на это лишь отвечает, что мне стоит быть самим собой и вести себя максимально естественно, и я с ней соглашаюсь. Правда совладать с собственными эмоциями будет крайне трудно. Но я постараюсь.       – Честно, я даже смотреть на неё не хочу. Боюсь представить в каком она состоянии, – признаюсь Арсению заранее, чтобы не делать этого во время непосредственно процесса обработки. Ну и чтобы предупредить его, что там и правда всё очень и очень плохо.       Ладошки начинают потеть, дыхание учащается, а меня, кажется, в жар даже бросает. Сука. Ну вот почему так?       – Можешь не смотреть. Только подавай хоть какие-нибудь знаки, если больно будет.       – А рот ты мне чем-то заткнуть собираешься что ли?       Ой, блять. Мы же оба подумали об одном. Ужас. Рот мне реально надо бы заткнуть, пока ещё чего такого не наговорил.       – Если собираешься кричать, то да, придётся.       – Я постараюсь быть тихим, – произношу с ухмылкой, намеренно его провоцируя.       Я же знаю, о чём ты думаешь, Арсений.       И знаю, что ты знаешь, о чём думаю я.       – Отлично, тогда я буду как можно нежнее.       Ну конечно. Давай продолжать эту словесную игру, пока друг друга и самих себя не изведём.       Внутри на самом деле что-то печёт, отчего я хочу просто уже прекратить эту игру, ибо знаю, что это снова не закончится без блядского возбуждения!       – Мне раздеваться? – в противовес своим мыслям. И уже становится не смешно. Кажется, я захожу далековато. Нужно останавливаться.       – Можешь обойтись одной толстовкой, милый, – значительно ниже своего обычного голоса продолжает Арсений.       Стоп, блять, «милый»?       Блять. Да ты издеваешься надо мной. (Как и я над тобой, в принципе, ладно уж).       У меня внутри давно всё перекрутило, перемешало и передавило. Однако сейчас по ощущениям стало раза в два хуже, чем было до этого.       Лёгкие точно уменьшились в своём объёме вдвое, сердце сжалось, а с этим и все остальные внутренности (да, прогулянные в школе уроки биологии сейчас скрашивали мою ситуацию неимоверно). Так, почему я вообще думаю об уроках биологии? Хотя может оно и к лучшему.       Я стягиваю с себя толстовку, и холодок снова пробегается по коже, отчего мурашки неприятно разбегаются в разные стороны. Я сажусь на кровать, кидая рядом с собой снятую толстовку, и закусываю губу.       У Арсения всё уже было готово. А мне смотреть на все эти страшные тюбики и баночки было очень сильно не по себе, поэтому я предпочитал переводить взгляд на что угодно в этом помещении, только не на них.       – Не напрягайся так, больно будет, – снова эти двузначные фразы? Так мы ещё не прекратили? Я думал, мы решили, что это для каждого из нас не слишком хорошо закончится.       Хочется сказать, что мне сейчас никак не до шуток, что мне правда страшно, но я лишь язык прикусываю и терплю, как привык это делать.       Чувствую, как не слишком медленно, но и не быстро Арсений отклеивает пластырь, уже наверное даже присохший (или что он там может сделать) со временем к коже.       – Ты когда последний раз тут что-либо делал? – слышу будто сквозь пелену его голос.       – Не знаю, дня три назад, наверное, – и, признаться, я даже не знаю насколько сильно я ему вру, ведь память решила меня внезапно подвести и тупо выкинуть из головы какую-то там совершенно неважную дату.       Ну да, оно и понятно — сколько времени у меня из головы не вылазит Арсений? Вот меня ничего кроме и не волнует. Правильно, зачем же?       – Всё ужасно? – с какой-то мнимой надеждой спрашиваю я.       – Ну, не хорошо уж точно, но, пожалуй, могло быть и хуже. Говорю тебе: расслабься.       Я сосредотачиваюсь на ощущении его рук на своей коже. Когда его рука опускается на моё бедро, поглаживает слегка, а я в который раз мурашками покрываюсь. Это отвлекает от не самых приятных ощущений, покалывания и пощипывания, что так и пытаются меня раздражать сейчас.       И в какой-то момент — наверное именно в тот, когда я осознаю, что он, блять, положил руку мне на бедро! — я готов смириться со своей смертью. Потому что, Арсений, сука, что это такое? Ты тут лечить меня собираешься или ролевые игры про врача и пациента устраиваешь?       Как же всё-таки хорошо, что люди не умеют читать мысли. Иначе бы Арсений уже много лишнего узнал за все наши встречи.       – Больно, – вырывается из меня писклявый выкрик, от которого мне тут же становится смешно.       Арсений ватку, смоченную в чём-то, убирает и дует, как это делала когда-то давно в детстве мама.       Ой, не самое время сейчас ностальгировать по детским семейным воспоминаниям.       Процедуры с Арсением кажутся не такими уж и болезненными, я даже незаметно для себя же начинаю получать удовольствие от этого процесса. То, как Арсений заботится, чтобы всё прошло хорошо, чтобы мне было не больно, чтобы расслабить меня. Это растапливает моё сердце. Греет лучше любой батареи холодной зимой. Прогревает до костей.       И как эти моменты заканчиваются, я заметить не успеваю. Арсений просто в какой-то момент аккуратно проводит рукой поверх наклеенного только что пластыря и произносит короткое «Всё». А затем принимается закручивать эти свои баночки и убирать их.       Вот как вести себя после этого — знания явно не для моего мозга. В голове жужжит столько различных мыслей, что я едва успеваю за них зацепиться. Сказать спасибо? Улыбнуться? Предложить поваляться в кровати с объятиями? Сказать, что люблю? Просто полюбоваться? Помочь прибрать баночки? Или что мне, блять, делать?       – Всё хорошо? – спрашивает он раньше, чем я успеваю придумать хоть что-то.       – Я не знаю, как тебя отблагодарить.       – Не стоит. Достаточно того, что с тобой всё будет хорошо. Не забивай на своё здоровье, ладно? – и в его глазах играет такая печаль, что я не могу не пообещать не заботиться о себе.       Мне с самого начала было предначертано потонуть в его заботе и нежности. Разъебашиться, а затем умереть от того, что кто-то обо мне так беспокоится. Отказываться верить в это, а после снова умирать.       – Хорошо, – и молчание. Тишина. Неловкость сплошная. – И... чем мы займёмся?       – У тебя есть предложения?       – Я их озвучивать не буду, – опускаю я голову, понимая, как сильно тону в собственном смущении и фантазиях.