"Из-за таких моментов, как этот, я любила его. И я все еще люблю его.
Может быть, даже сейчас, даже не зная точного значения этого сухого слова - любовь". C.F.A.
Ощущение бодрящее, как будто он под кайфом от какого-то наркотика. Но сегодня он пил только чай за чаем, и, возможно, кайф вызван тем количеством изменений, через которые он прошел. После второй недели групповой терапии он позвонил матери и попросил о встрече. После того, как на встрече они поговорили о подстраховке, Драко почувствовал, что должен попробовать. Он чувствовал, что ему нужно начать откровенничать со всеми, кто был в его жизни, и его мама заслуживает того, чтобы знать. Нет никаких сомнений — у Драко отличные друзья. Пэнси присматривает за ним, а Тео совершает с ним долгие прогулки, по крайней мере, два раза в неделю. И Блейз — ну, Блейз был тем, кто нашел Драко, потерявшего сознание в собственной рвоте, отмыл его, накормил и спросил, что, черт возьми, с ним было не так все эти месяцы назад. Блейз был первым, кому он рассказал. Потому что Блейз тоже гей, так что он вроде как понимает это, или, по крайней мере, что это значит. Он единственный, кто ближе всех понимает, через что проходит Драко. Блейз также тот, кто очень разозлился на него. Теперь Драко понимает. Потому что Блейз так же рисковал, как и Драко, и это мог быть он. Поэтому гнев, подпитываемый страхом, имеет смысл. Его друзья — это те, кто поддерживал его жизнь последние несколько месяцев — они и Гарри, конечно. Но после того, как Драко послушал, как другие рассказывают о своих друзьях и семье на групповой терапии, он почувствовал себя таким расстроенным и одиноким, что собрался с духом и позвонил маме, пока ждал у здания Блейза, чтобы забрать его на ужин, как они и планировали. Он позвонил и грозно сказал: "Мама, нам нужно поговорить". А на следующий день они сидели в шикарном кафе для послеобеденного чая, и Драко пожалел, что затеял все это. Но он был там, и он был готов признаться, быть честным и дать шанс другим решить, хотят ли они участвовать в его жизни или нет. Он начал с азов, сразу после любезностей и того, как был подан чай и его мама засуетилась по поводу того, как худо он выглядит. — Мама, я гей. Сказал он сразу, потому что боялся струсить. Она посмотрела на него прямо в глаза, затем огляделась вокруг, чтобы убедиться, что никто не смотрит и не подслушивает их. Когда стало ясно, что они обсуждают это наедине, она снова посмотрела на него и многозначительно закатила глаза, как будто она была подростком. — Дорогой, за кого ты меня принимаешь, — ледяным тоном спросила она. — Я знаю это уже довольно давно, ты так долго решался мне об этом рассказать. Драко вспомнил, как она серьезно вздохнула. — Я рад, что ты только закатила глаза. — Я не слепая, Драко, — объяснила она. — И я твоя мать. А какая мать не знает? И это ободрило его. Потому что, хотя она и относилась к нему холодно, она не суетилась. — Ладно, я рад, что мы разобрались с этой частью, но я должен признаться еще кое в чем. Я болен. Это ее зацепило. Он мог видеть махинации в ее глазах, как работает ее челюсть, и она сглотнула два раза, смочив губы и моргая. — Продолжай, родной, — сказала она, ставя чашку обратно на блюдце и приближая свою руку к его руке. — Я здесь ради тебя, и я никуда не уйду, — заверила она его. Тут он заметил, что его глаза слезятся. — Я ВИЧ-положительный, мама. Мне очень жаль, — тихо пробормотал он, и она взяла его за руку, кивнув. Они поговорили об этом, и Нарцисса заплакала. Она плакала и говорила, что ей тоже очень жаль, и повторяла, что никуда не собирается уходить. Она даже пересела на стул поближе к нему, взяла его лицо в свои руки и ласкала его щеки, нежно целуя его и шепча: "Мой милый, милый мальчик", и позволяя слезам падать из ее глаз. Это было страшно, но в то же время это был самый сильный момент единения с ней с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать и его отец устроил скандал с любовницей. Они не упоминали Люциуса во время их совместного обеда, по очевидной причине: Люциус был фанатичным гомофобом и постоянно вмешивался в политику, что всегда усложняло жизнь Драко, так как все могло плохо отразиться на репутации Люциуса. Так что сейчас, сидя в своей крошечной квартирке и глядя в блокнот, он чувствует, что голова идет кругом. То, как искренне и честно слова льются из него, как чернила на бумаге. Встреча с ребятами из групповой терапии изменила его. Ему это очень нравится. Сегодня он рассказал им о своей матери. Он даже обменялся номерами телефонов с Седриком и Чжоу, парой, живущей с ВИЧ и ожидающей ребенка. Это замечательно и прекрасно видеть, как другие люди справляются с этим: страхи, взлеты и падения, гнев. Но, видя их, "нормальная жизнь" кажется возможной, чтобы не впадать в безумие. Он пишет об этом, о своих чувствах, о своем теле, о вирусе, о мужчинах, с которыми он никогда не трахался, и о тех, с кем трахался. Он громко и ясно пишет о том, что причиняет боль* — пока не начинает писать о Гарри. А писать о Гарри — это самое трудное. Ему нужно признаться. Он должен рассказать ему. Но все началось со лжи, а теперь ложь настолько велика и запутана, что он не знает, с какой начать. В начале недели он сказал Гарри, что терапия заставляет его задуматься о своей жизни, и поэтому он все меньше и меньше с ним разговаривает. Но это очередная ложь. Он избегает Гарри именно потому, что терапия делает для него очевидным, что он не может жить в соответствии с тем, что он делает: с огромной ложью, со стенами, которые он построил вокруг себя. К персонажу, которого он создал, чтобы разговаривать с Гарри. Все началось из чистого любопытства. Драко просто хотел узнать, как живут друзья и семьи ВИЧ-положительных людей. Ему нужно было это знать, потому что мысли о друзьях были единственным, что поддерживало его жизнь. Драко нужно было убедиться, что люди по-прежнему будут любить его и хотеть быть рядом с ним. Ему нужна была какая-то уверенность. А Гарри нужно было с кем-то поговорить. Это было так просто. Он сказал, что его лучший друг Блейз получил положительный результат. Это звучало как невинная ложь; он даже не мечтал, что его разговоры с Гарри станут дружбой, которая перерастет во что-то другое. Во что-то огромное. Что-то, чему Драко даже не может дать определение. Вот уже более двух месяцев Гарри был для него как теплый солнечный свет, изюминка его дней, свет в конце туннеля. То, что началось с потребности знать, что его по-прежнему любят, переросло в потребность быть замеченным и потребность быть желанным. Флирт стал для Драко способом вернуть то волнующее чувство, когда тебя хотят, даже незнакомые люди. Знать, что даже заразный, слабый, подавленный и худой, он воспринимается как человек, которым он является. Конечно, он так много лгал о том, что испытывал, что в итоге все это оказалось полуправдой. Но, тем не менее, это казалось каким-то реальным. Самой реальной частью всего этого опыта были его чувства к Гарри. Но одна ложь привела его к следующей, и клубок лжи лег на его плечи таким тяжелым грузом, что он не знает, как удержаться на плаву. Поэтому он пишет. И хотя ему тяжело писать о Гарри, о том, что он чувствует по отношению к нему, он льет как чистую воду на рану, и слова подобны целебному бальзаму.