Всего лишь омега?

       Цзян Чэн никогда в жизни не влюблялся. Не думал об альфах совсем, но уже всю неделю обучения в Облачных Глубинах у него из головы не выходил светлый образ парня, который был словно сошедшее с небес божество. Будь Лань Сичень небожителем, то Цзян Ваньинь вряд ли удивился бы. И тем не менее омега отметал все возможные мысли о влюбленности. Он никогда не хотел выйти замуж и родить. А как омегу его могли принудить к этому, а мнения бы особо и не спросили. И с каждым разом, как мысли о Лань Сичене упрямо возвращались к будущему Главе Ордена Цзян, между ног становилось влажнее, что жутко злило и смущало юного омегу. Успокаивал лишь Вэй Усянь, который понимал его, как никто другой. Омега вернулся в первый день очень поздно. Принес лишь уже открытый кувшин вина и сказал одно: «Я влюбился». В первый же день произошла его потасовка со Вторым Нефритом клана Лань — Лань Ванцзи. Он был одногодкой его и Вэй Усяня, а еще, как оказалось, был идеален во всем. Его запах вскружил голову Вэй Усяню, его метка семиструнного гуциня зажгла так сильно, что омега во время потасовки едва не выронил свой меч. А вот Лань Ванцзи дрогнул, чем и воспользовался омега, сбежав от своей судьбы.        Так Вэй Усянь и Цзян Ваиньинь жили всю эту неделю, стараясь избегать Нефритов клана Лань. И если у Цзян Чэна это получалось, то у старшего омеги не выходило и он сдался, решив отдаться на волю судьбе и хотя бы просто поговорить со Вторым Нефритом. А потому всячески завоевывал его внимание. Лань Ванцзи всегда маячил у них перед глазами, а взгляд молодого господина Вэй приковывался к этому упрямому альфе, что, как и Цзян Чэн, не желал признавать вспыхнувших чувств. Он боялся Вэй Усяня, как огня, стоило им столкнуться, как альфа тут же старался скрыться, а от феромонов Вэй Ина, который прекрасно владел ими, бежал, как от чумы. Это сильно задевало самолюбие шисюна Цзян Чэна, но удача улыбнулась ему, когда учитель Лань Цижэнь, довольно сварливый мужчина, по запаху невозможно было определить, кто он, в очередной раз на уроке вспылил, запустил в Вэй Ина свиток, но увернувшийся омега не позволил случиться задуманному, а потому свиток попал в голову другому омеге. Не Хуайсану, сидящему точь в точь позади Вэй Усяня. С этим парнем Два Героя из Юньмэна познакомились еще в первый день занятий. Он принес на урок золотую канарейку, пойманную ранним утром. По заверениям самого юного господина Не, она приносила небывалую удачу обладателю, а если ее съесть, то можно было обеспечить себя удачей на долгие года вперед. И вот, в наказание за вновь нарушенную нервную систему и сердце, Лань Цижэнь приказал Вэй Усяню каждый день, на протяжении месяца, приходить в библиотеку, чтобы переписывать правила клана Лань, а было их не менее трех тысяч предложений. И надзирателем стал никто иной, как самый примерный и идеальный ученик, свежая капустка Лань Цижэня, — Лань Ванцзи. Не стоило говорить, как сильно радовался Вэй Усянь, которому выпала такая прекрасная возможность поближе познакомиться со своим Альфой. И того же он желал и своему шиди.        Были и минусы того, что теперь, каждый день, Вэй Усянь шел в библиотеку после занятий, ведь Цзян Чэну и Не Хуайсану нечем было заняться без Вэй Ина, что всегда придумывал им троим какое-нибудь веселое занятие после уроков. Повеселиться можно было только с шисюном и Цзян Чэн это с трудом признавал. А поэтому, с Не Хуайсаном они чаще всего просто разговаривали. Цзян Чэн, в пору своего грубого и тяжелого характера, мог чаще разговаривать лишь о тренировках, о заклинательском искусстве, о мечах, талисманах и о том, в чем разбирался сам. Не Хуайсан же, будучи разносторонним человеком, поддерживал его в разговорах о мечах и даже рассказывал о семейных саблях, но также рассказывал и об искусстве, спрашивал о омежьем начале наследника клана Цзян, ведь Не Хуайсан, тоже являясь омегой, увлекался исключительно омежьими делами. Бани, поддержание молодости и красоты (хоть Цзян Чэн и не понимал, почему в свои семнадцать лет Не Хуайсана вообще заботят морщины), роспись вееров и искусство. Цзян Ваньиню было несколько сложно говорить о том, о чем говорят другие омеги с кем-то помимо Вэй Усяня, но постепенно он раскрывался и даже хорошо начинал общаться с молодым господином Не.        Не Хуайсан был идеальным воплощением омеги. Низкорослый, стройный, следящий за собой и не интересующийся миром заклинателей от слова совсем, даже его Золотое Ядро было ужасно сформировано, но его старший брат, заботящийся о будущем клана и имеющий очень нестабильную ци, желал, чтобы младший Не получил хоть какую-то образованность и силу духа. Поэтому вот уже третий год подряд отправлял его на обучение в Облачные Глубины. И третий год подряд Не Хуайсан искал поводы сбежать отсюда, аргументируя это прежде всего тем, что здесь нет развлечений. В Нечистой Юдоли их тоже было маловато, поскольку больше Нечистая Юдоль напоминала воинский лагерь, нежели Орден Заклинателей, но даже там Не Хуайсан знал, чем занять себя.        Омега был уже полностью сформирован и, как узнал Цзян Чэн, уже жил половой жизнью, не став отказывать себе в удовольствии быть в руках альфы в публичном доме. Рассказал, каково это, объяснил, что и бояться нечего, на что Цзян Ваньинь лишь краснел и до последнего отнекивался, что никогда и ни под кого не ляжет. Пусть червячок сомнения и поселился в груди. И, на самом деле, лучше бы он не зарекался в том, что никогда и ни с кем не займется любовью. На самом деле Цзян Чэну ужасно хотелось почувствовать себя хоть на мгновение любимым.        Так прошло еще некоторое время обучения. Отгуляли и свои дни рождения Два Героя из Юньмэна. Цзян Чэну и Вэй Усяню исполнилось шестнадцать, теперь они считались созревшими молодыми господами. За все это время обучения, в Облачных Глубинах Цзян Чэну безумно нравилось. Нравился и горный воздух, что витал здесь и царил спокойствием, нравилась и тишина, способствующая хорошим мыслям, что навещали голову, умиротворение, позволяющее подумать. Отсутствовала суета, присущая Пристани Лотоса, а потому юный наследник клана Цзян позволял себе вечерние прогулки перед отбоем, рассматривая окрестности. Он чувствовал приближение течки, его тело все чаще подводило его на тренировках, а стоило где-то рядом промелькнуть запаху Лань Сиченя, как он и вовсе становился похож на лужу. Вэй Усянь и Не Хуайсан таким не страдали, прекрасно себя контролируя в присутствии альф и Цзян Ваньиню очень хотелось равнять себя на них. Наверное, поэтому он никому никогда ничего не говорил о собственном состоянии. Потому что боялся подвести, боялся осуждения, привык переживать все в себе, чтобы никто не увидел его слабость и не сделал больно. Он был как ёж, прятавшийся за иголками, не позволяющий никому приблизиться к нему даже близко. Возможно, именно из-за этого Цзэу-цзюнь и не обращал внимания на свою пару. Они не говорили с того самого их первого разговора, лишь перекидывались долгими взглядами, смотря друг на друга чуть поодаль, Цзян Чэн в компании Вэй Усяня и Не Хуайсана, Лань Сичень же в компании советников или дяди. Такому нежному и доброму человеку, как Первый Нефрит клана Лань, нужен был не менее нежный омега, а Цзян Ваньинь таким не был и не смог бы дать Лань Сиченю того, что он заслуживал. Будущий глава клана Лань был невероятным человеком для этого мира и Цзян Чэн смотрел на него с трепетным благоговением, мечтал втихушку, видел во снах и просыпался с горькой осознанностью того, что никогда так не будет.        Прогуливаясь вблизи главной резиденции клана Лань, Цзян Чэн осматривал окрестности, дома, в которых жили члены клана Лань. В этой части он бывал редко, а если и проходил, то просто мимо, не разглядывая пейзаж. Ночью все становилось красивее в сотни тысяч раз, светившие звезды и луна на небе освещали цитадель целомудрия и мудрости, как и немногочисленные тусклые фонарики синего цвета, погружающие резиденцию в приятный сияющий свет, что был каким-то магическим и очень теплым, родным. Остановившись посреди тропинки, Цзян Чэн заметил сгорбившегося человека в белых одеяниях у стены главного дома. Он держался за стену, тяжело дышал, а из его груди вырывались хрипы. Из-за прохлады погоды из его рта вырывалось облачко пара с каждым вздохом, а из-под губы едва заметно выглядывали клыки. Подойдя чуть ближе, не сумевший остаться в стороне перед человеком, которому явно требовалась помощь, Цзян Чэн ахнул, кинувшись к бледному Лань Сиченю, который рухнул прямо в руки омеги, стоило ему оказаться рядом. Альфа тяжело дышал, закрыв глаза, морщился, был настолько горячим, что Цзян Чэн сразу понял — его лихорадит и стоило отнести будущего главу в его комнату. Ханьши находилась наверху, на высокой горе, куда добираться с такой ношей вручную было бы проблематично. А потому, не обращая внимания на обострившийся запах члена клана Лань, Ваньинь выхватил из ножен свой меч — Саньду, встал на него и взмахнул ввысь вместе с Лань Сиченем, придерживая его за плечо, ведь Альфа был выше него и тяжелее в силу возраста. До ханьши они добрались так быстро, насколько было возможно. Омега поставил свою ношу на ноги, пока Лань Сичень тихо что-то промычал, похожее на: «Спасибо…», а после на тихое: «Уходи скорее». Не поняв, в чем же дело, Цзян Чэн мотнул головой, взвалил вновь на плечо тушу Альфы, входя внутрь обители такого невинного и неизведанного доселе Лань Сиченя. Его дом напоминал его хозяина. Главная комната прохладная, чистая, минималистичная и светлая, освещаемая сейчас лишь маленькими огоньками свечей у рабочего стола. Заприметив кровать в следующей комнате, Цзян Чэн двинулся туда, вздрагивая, когда Лань Сичень вдруг крепко встал на ноги и, резко перевернувшись, прижал к стене дома несопротивляющегося омегу. Только теперь Цзян Чэн понял, в чем же дело. Выглядывающие из-под губы клыки, благодаря которым альфы ставили своим омегам метки, светлое лицо с покрасневшими щеками, тяжелое дыхание, давящий и возбуждающий запах, ошалело блестящие глаза… у Первого Нефрита клана Лань был гон. А Цзян Чэн, почуявший его запах еще тогда, совсем не обратил внимание на реакцию своего тела. Из-за обострившегося запаха Лань Сиченя его тело, готовое вот уже давно к первой течке, приняло его запах за то, что омега готов к тому, чтобы рядом с ним был альфа. И от этого первая течка дала о себе знать прямо сейчас. Ноги Цзян Чэна подкосились и если бы не рука Альфы на его талии прямо сейчас, то он бы точно рухнул на пол от того, насколько резко вонзились в его нос чужие феромоны. Ну как же он мог так глупо попасться на реакцию своего тела, что повелось на то, что рядом был Альфа, готовый к совокуплению? Иначе Цзян Ваньинь бы это назвать не смог. Последние крохи улетающего разума вопили о том, что нужно убираться, пока возможность есть, но эти крохи рациональности быстро погрязли в болоте грязных мыслей о том, что он давно хотел этого, представлял, видел во снах и вот теперь перед ним был Первый молодой господин Лань, что ничего не понимал. Только его. Такой доступный, протяни руку и дотронься, никто не узнает, даже сам Лань Сичень может не вспомнить и не узнать, подумать, что все это лишь сон. Червячок смуты мерзко пищал внутри: «Репутация вас обоих не пострадает, давай же!».        Запах распускающегося лотоса стремительно распространялся по комнате, сплетаясь с запахом морозной зимы, что пожирал его, пока Лань Сичень вонзился губами в нежную незащищенную шею омеги перед собой. Цзян Чэн не мог понять, осознавал ли Лань Сичень то, что происходит, но сейчас ему стало слишком плевать, он лишь закрыл глаза, чувствуя как сильно колотится его сердце, как сильно желает этих поцелуев душа и как быстро разум отдает руль грешному телу. Совсем тихо всхлипнув от растекшегося по телу наслаждения, что скопилось тугим комом внизу живота, готовым вот-вот взорваться, Цзян Чэн зацепился за плечи Лань Сиченя пальцами. Альфа, поднявший свои потемневшие светлые глаза на омегу перед собой, вдруг заговорил вполне ясным, понимающим голосом:        — Бегите, молодой господин Цзян… я не смогу долго себя сдерживать рядом с вами. Ваш шисюн позаботится о вас, у вас начинается течка и я могу навредить вам и даже не вспомнить. Уже сейчас мой разум в тумане, еще с того момента, как я учуял вас рядом. Прошу вас… Я не переживу, если сделаю вам больно, — Лань Сичень прикрыл глаза, сжав руку в кулак и прижав ее к стене рядом с головой Цзян Чэна, словно борясь с самим собой.        Цзян Ваньинь вздрогнул, услышав такой глубокий и приятный голос любимого Альфы. Внизу живота потянуло сильнее, а между ног стало влажно, что ему пришлось сжать колени друг с другом, зажмурившись так сильно, насколько было возможно. Он вновь тихо всхлипнул и прильнул только ближе к Лань Сиченю, разумом понимая, что нужно уходить, но он никак не мог. Внутри боролись две сущности, сам Цзян Ваньинь и омега, живущая глубоко внутри него, но получившая, наконец, то, чего желала все года и переживающая первую течку, что всегда априори была самой болезненной из всех. И она не желала проводить ее одна.        Цзян Чэн прильнул к парню перед собой всем телом, закрыв глаза и обвив руками его шею, перестав контролировать самого себя, ведь течка полностью вытеснила все разумные мысли из его головы.        — А-Чэн… — прошептал Лань Сичень, коснувшись носом шеи омеги, жадно вдыхая запах лотоса, а сквозь его рычание едва можно было услышать слова: «Лишь мой». Цзян Чэн точно не услышал, простонав лишь от того упоминания своего имени.        Голова быстро стала ватной, запах стал невыносимо удушающим. Цзян Чэн не помнил то, как они переместились на кровать. Не помнил, как оказался без одежды и как плавился в руках любимого Альфы. Не помнил и то, как Лань Сичень растянул его, а после забрал его первый раз, став первым и самым единственным, ведь наследник клана Цзян всегда слепо верил в метки тех, кто предназначен друг другу и являлись половинками одной души, а потому верил, что никого и никогда больше не полюбит. Ни он, ни Лань Сичень, которого в бреду возбуждения и сладкой неги он называл томно:        — Лань Хуань…        Это имя, в унисон с голосом Лань Сиченя, что одаривал Цзян Чэна комплиментами, отражалось от стен ханьши, когда доселе невинное тело молодого омеги так нежно и одновременно страстно любил Альфа. Впервые Цзян Чэн ощущал себя таким счастливым, впервые не знал себя от захлестнувшей его любви, пока Лань Сичень сжимал его руку в своей, целуя запястье с искрящейся меткой, что говорило о том, что его соулмейт искренен и честен в своих чувствах. Что он тоже желает отдать свое сердце в ответ, как и забирал чужое.

Продолжение следует…