***
Лань Сиченю снился прекрасный сон. Такой реалистичный. Альфа в своем сне смог, наконец, подойти к неприступному, как гора, Цзян Ваньиню. Он был рядом с омегой в ханьши, прижимал его к своему телу, шептал нежно: «А-Чэн», а Ваиньинь позволял это только ему, своей паре, которая была так не уверена в своих силах и боялась подойти и заговорить. Лань Хуань мог только кивать и улыбаться, наблюдая взглядом за возлюбленным, который так понравился его сердцу еще в первую же встречу. В этом сне Лань Сичень был слишком близок с Ваньинем. Омега возлежал на его кровати, просил больше ласк, так сладко стонал и Сичень стонал в унисон с ним. Первый Нефрит клана Лань ощущал себя зверем, сквозь сон чувствуя этот аромат, что наполнил ноздри, аромат цветущего лотоса, такой сладкий, такой родной и приятный сердцу. Будто всю жизнь был с ним. Ему хотелось больше, жестче, что совсем было несвойственно ему, он хотел заверить свои права на этого омегу. Лань Хуань, не стесняясь, оставлял свои метки, свои следы, он покрывал все тело Цзян Ваньиня яркими пестрящими розами, задыхался от запаха, что осел на кончике языка и Лань Сичень никак не мог проглотить его, мог лишь только больше и больше проводить языком по телу омеги, пока не добрался до самого сокровенного места. В его сне Цзян Ваньинь был течным омегой. Такой прекрасный, словно горная роза, что сбросила свои шипы, с растрепанными волосами, чья длина была совсем слегка длиннее плеч, разметавшийся по кровати и молящий только об одном — не прекращать. И Лань Хуань давал своему омеге все, что он просил, пока ему совсем не снесло крышу от урагана испытанных эмоций. Впервые во сне он был так счастлив, словно наяву. Они с Цзян Ваньинем были едины, их связал узел и было так хорошо, так приятно, что они оба никак не могли оторваться друг от друга, целуясь, лаская тела друг друга горячими руками, исследуя и выясняя как же сделать партнеру хорошо. После этого наступила приятная темнота, сквозь которую Сичень чувствовал тело любимого под боком, никак не желая отпускать. И распахнув глаза от тихого стука в фусума ханьши, молодой Альфа подскочил на кровати, чувствуя необычайную легкость во всем теле. Да, теперь он припоминал. Вчера вечером его в кабинете настиг гон, который Альфа, заметавшийся в делах, не успел утихомирить. Стало слишком жарко, голова стала ватной, заполнилась непроглядным туманом и, решив закончить пораньше, Лань Хуань отправился в ханьши, пока не стало слишком поздно и он кого-то не покалечил. А в порыве страсти или ярости члены клана Лань становились слишком неконтролируемыми. Из-за строгих правил, всем было велено держать себя в узде. Повторять правила как мантру в свой гон, сидеть под водопадом или в длительной медитации не было чем-то из ряда вон выходящим, но в этот раз Сичень слишком заметался с делами, которые постепенно перенимал от любимого дядюшки, что совсем забыл о желаниях своего организма. И это была жуткая оплошность. Больше всего Альфа боялся, что мог хоть как-то навредить Цзян Чэну. И тем не менее, то, как он добрался до комнаты, он совсем не помнил. Лишь тот приятный сон. В испуге оглядевшись, Лань Сичень облегченно выдохнул. Никого здесь не было. Он не смог испортить судьбу Цзян Ваньиню, не смог очернить его репутацию и чувства, что испытывал к этому прекрасному и строптивому омеге. Но то, что Лань Хуань был раздет его очень волновало. Но списав все на жар, что обычно бывает в гон, и он просто разделся, мужчина встал на ноги, оглядев одежду, разбросанную по полу. Сапоги валялись в общей куче, слои ханьфу смяты, а налобной ленты нигде не было видно, как Альфа не заметил и своей заколки. Глубоко вздохнув, Лань Сичень вскинул взгляд, обратив внимание на повторившийся стук, отвечая: — Я сейчас подойду. Принявшись прибираться и одеваться в чистую одежду, Лань Сичень аккуратно и наспех завязал свои распущенные волосы в высокий хвост, подвязывая первой попавшейся лентой, наспех заправляя кровать и открывая окно, впуская в комнату свежий воздух, что полностью вытеснил запах возбужденного и распаленного Альфы, подходя к фусума, открывая их и встречая нежданного гостя. Он уже и так успел догадаться, что утренним гостем оказался его младший брат, ведь Лань Ванцзи всегда молча ожидал ответа, а если его не последовало, то стучался второй раз, также молча, потом уже уходил, чтобы не беспокоить обитателей дома. Пропустив брата в свою обитель, Лань Хуань мягко улыбнулся диди, закрывая за ним фусума. — Что привело тебя ко мне, Ванцзи? — отойдя от входных фусума, Лань Сичень подошел к углублению для костра в главной комнате дома, складывая в него поленья и зажигая с помощью огненного талисмана, а после повесив над получившимся огнем чайник, добавив в него воды. — Дядя передал, что уехал в Нечистую Юдоль, — Лань Ванцзи присел за низкий столик для чаепитий, укладывая рядом Бичэнь. Вскинув голову, младший Альфа принюхался, фыркая и прикладывая ладонь к носу. — Брат, ты не подавлял гон? — В этот раз я забыл, слишком много работы, — вздохнул старший, поворачиваясь к Лань Ванцзи, который пытался принюхаться и разобрать еще один аромат, что тонул в морозном запахе его старшего брата. — Но это ведь не единственное? Младший Лань кивнул, опуская голову и замолкая, ответив только нечленораздельное: «мгм». Разговор касался не только его. Но и того, кто так сильно запал в душу Второму Нефриту. А тем временем был готов чай с лепестками лотоса, который напомнил Лань Сиченю о таком приятном сне. Улыбнувшись, Альфа отпил немного согревающего напитка, прикрыв светлые глаза. Когда-нибудь он решится. Он постарается. А пока что подождет, пока молодой господин Цзян сможет принять его и подрастет еще немного.***
Цзян Чэн бежал до ученических домов так быстро, как только мог. Он совсем позабыл о правилах, запрещающих бегать и шуметь, но он просто не мог остановиться. Слезы застилали глаза, он корил себя за то, что сотворил с Лань Сиченем, за то, что посмел взглянуть на него. Он, словно небожитель, был слишком недосягаем, а Цзян Ваньинь всего лишь мальчишка. Предложить свою любовь было слишком опрометчиво и глупо. Но это все, что он мог предложить этому чудесному человеку. Воспоминания о прошедшей ночи заставили омегу густо покраснеть и улыбке вновь всплыть на его лице, но подкравшиеся опять слезы заставили улыбку сойти. Ворвавшись в предоставленный ему и Вэй Усяню домик, Цзян Чэн захлопнул за собой фусума, прижавшись к ним спиной и закрыв глаза, чувствуя как бешено колотится сердце, а в глотке пересыхает. Он и сам не понял, как так долго бежал сюда без передышки, просто слетев с горы, как орел, бежал на память, даже не понимал, видят его или нет. Волосы растрепались от бега и ветра, лицо раскраснелось, не только от прохлады, но и от стыда и подступающих слез, которым омега очень хотел дать выход. Из комнаты с кроватями послышались шорох одеял и постельного белья и сонное бормотание Вэй Ина. Едва успев скинуть сапоги у порога, омега рванул в сторону голоса шисюна, залетая в комнату и сразу же падая всей тушей на кровать брата. — Вэй Усянь, я совершил ужасную ошибку. Это катастрофа… Продрав глаза, старший омега сел на кровати, нахмурившись и посмотрев на Цзян Ваньиня со всей серьезностью. — Что случилось? От тебя так пахнет Альфой, ох… — непроизвольно зажав рот и нос рукой, Вэй Ин нахмурился, а затем распахнул глаза, кинувшись к брату, схватив его за плечи и сев на колени. — Тебя опорочили? Кто? Кто посмел сделать тебе больно? Поэтому тебя не было ночью? Что произошло? Я снесу паршивцу голову! — Нет, нет! Все совсем не так, как ты думаешь! Я сам… я и… обещай, что промолчишь. Помявшись с мгновение, Вэй Усянь кивнул, смотря на брата: — Унесу секрет с собой в могилу. — Я и Лань Сичень… мы провели вместе эту ночь, — Цзян Чэн видел, как распахнулись от неверия глаза Вэй Ина, как он открывает рот, чтобы что-то сказать, обвинить Ланя, но прервав его еще не начавшийся словесный поток, омега продолжил, — но все это было по обоюдному согласию. Я думаю… я очень хотел этого. Не смог контролировать себя, у него был гон, но я не понял этого сначала, решил помочь ему дойти до комнаты, думал, что ему плохо. Его запах так подействовал на меня, что я просто… у меня началась первая течка, Вэй Усянь, я так хотел его, — опустив голову Цзян Чэн почувствовал как, наконец, слезы стекают по его щекам и сам он едва слышно всхлипывает. — Я испугался утром и сбежал. Я не знаю, что делать. Не знаю, помнит он это или нет, он был слишком опьянен этим состоянием. Я не хочу говорить ему, вдруг он не хотел этого, а я обесчестил его? Он ведь такой… другой. Он красивый, умный, он тот, о ком я не мог бы мечтать и всю жизнь, а я… я только испорчу ему жизнь… — Остановись! Стой, не говори так о себе, — Вэй Усянь крепко обнял брата, прижав его к себе и прикрыв глаза, втягивая к себе в постель, пытаясь смириться с запахом, идущим от его шиди, просто пребывая в немом шоке от поступка его брата. Цзян Чэн всегда был против плотских утех, против того, чтобы влюбиться и всегда считал себя тем, кто недостоин любить и кто просто не может дать любовь. И любить его не за что. — Ты прекрасен, ты достоин его, а вот Лань Сичень ужасно контролировал себя. Ты не испортил его, это он опорочил тебя, Цзян Чэн. Замотав головой, младший омега прижался к Вэй Усяню, закрыв глаза и поджав бескровные губы. Он просто не мог иначе думать. Не привык. Так они и стали лежать, пока не послышался тихий голос Вэй Ина: «Что ты будешь делать теперь? Ты поговоришь с ним?». — Поговорю, когда будет подходящий момент. Я не понимаю, что он чувствует ко мне. Не могу понять… — Только не затягивай. С таким лучше не медлить, ведь потом может все стать только хуже. Недоговоренность это одна из самых страшных вещей в мире. Ты сам ведь знаешь, — тихо шепнул Вэй Ин, прикрыв глаза и погладив Цзян Чэна по волосам, чуть пододвинувшись на узкой кровати, — и как только члены клана Лань на таких спят? — пробормотал от досады омега, уступая место своему шиди, а Ваньинь лег поудобнее, прикрыв глаза, наслаждаясь поглаживаниями волос. — Будем надеяться, что Лань Сичень сам подойдет к тебе с разговором. Он не выглядит, как тот человек, для которого все было лишь на один раз, — «Да и слишком по-щенячьи он смотрит на тебя», — уже подумал омега, ухмыльнувшись, через некоторое время вновь заговорив, замечая, что Цзян Чэн достаточно расслабился и даже, кажется, хотел уснуть. — Как это было? Вспыхнув, Цзян Чэн спрятал лицо, отвернувшись на другой бок от своего брата, фыркая что-то наподобие: «Не запомнил», но такой ответ не устроил старшего омегу и Вэй Усянь навис над Цзян Чэном, ухмыльнувшись. — Ну же, расскажи. Я хочу все знать. — От того, что ты канючишь, я тебе еще больше не хочу рассказывать! — огрызнулся наследник Цзян, клацнув зубами почти у самого носа Вэй Ина. — Ладно! — омега сел на кровати, потерев шею, а за ворот одежд тут же схватился Вэй Усянь, оттянув его, так бессовестно и бесстыдно, что Цзян Чэн тут же прикрылся, вспыхнув, как фитиль. — Что ты делаешь?! — Ты видел свою шею? — ухмыльнулся Вэй Усянь, складывая руки на груди и тоже садясь на кровати. — Кажется, Лань Сичень очень постарался. Я жду все в подробностях. Нужно же знать, что делать с Лань Чжанем, когда он обратит свое внимание на меня. Вскочив с кровати, Цзян Чэн снял два слоя одежд, подбегая к зеркалу, наклоняясь к нему и припуская с плеч нижнюю рубаху, вздрагивая и тихо выдыхая какое-то ругательное слово, очень давно услышанное на рынке. Шея, ближе к ключицам, была покрыта яркими метками. Ниже, после ключиц, где начиналась грудь, некоторые яркие следы наливались синевой, были большими, а кое-где были отчетливо видны следы от зубов и клыков. На плече, где кожа была нежной и тонкой, ведь не смотря на грубую красоту, Цзян Чэн все равно являлся омегой, проступал синяк, а также и полукруглые следы от зубов одичавшего Альфы. Вэй Ин прыснул, рассматривая с легким прищуром метки брата и на спине, до которых взгляд Цзян Чэна попросту бы не дотянулся, протянув: «Да ты никак со зверем встретился». Ваньинь потерянно кивнул, накидывая рубаху на плечи заново, подходя к кровати и присаживаясь на нее. Вскинув взгляд на шисюна, омега вздохнул. — Ладно. Я все тебе расскажу. Но потом принеси, пожалуйста, трав от лекарей. У меня снова начинается течка, — выдохнул наследник клана Цзян, начиная свой рассказ о том, как все началось, каким страстным оказался Лань Сичень, как его не обделила природа, в отличии от омег и как он за целую ночь им овладевал. С каждым сказанным словом мочки ушей Цзян Чэна вспыхивали огнем, а воспоминания вонзались в голову. Он вспоминал то, как молил на коленях, как выставлял бесстыдно бедра, точно шлюха в борделе. Вспомнил и то, как Лань Сичень сделал ему слишком приятно своим языком, что было так стыдно, но от каждого движения языка внутри тела, по коже пробегала стая мурашек, скапливаясь удовольствием внизу живота и расползаясь по телу змеями. Вспоминал и то, каким властным был Лань Хуань, будто бы это был и не он вовсе, а кто-то, очень похожий на Первого Нефрита клана Лань. Но впервые кто-то был так властен над Ваньинем, что он уже для самого себя решил, что только Лань Хуань будет поступать так с Цзян Чэном. Больше никто. Первый и единственный альфа в его жизни навсегда останется в памяти. И внутри зарождался огонек надежды, что Лань Сичень сам подойдет к будущему главе клана Цзян, скажет о том, что влюблен, скажет о том, что хотел бы провести с ним всю оставшуюся жизнь и посвятить себя друг другу. Эти мысли теперь Цзян Чэн отбрасывать отчего-то не хотел. Вэй Усянь взахлеб слушал рассказ брата, иногда спрашивая его о том или ином моменте, когда терял нить повествования, уходя в свои мечтания, чем вводил шиди в краску, а тот отмахивался подушкой. Но вскоре ему пришлось прерваться, ведь жар снова захватил все тело, а все мысли занял один конкретный Альфа, заставивший потерять всего себя Цзян Чэна. Вэй Ин сразу же оделся, собрался, сходил за водой и за травами к лекарям, сообщил о состоянии молодого господина Цзян, ведь этому их обязывали правила, сообщил о том, что все в порядке и он присмотрит за шиди, Вэй Усянь уложил Цзян Чэна в кровать, напоил успокаивающими травами и позволил отдохнуть, ведь ночь у сына четы Цзян выдалась очень бурной. И кто знает, вдруг такие теперь будут все ночи, когда Лань Сичень придет поговорить с Цзян Чэном? Но он не пришел. Ни на первый день, ни на второй, ни даже на пятый. Течка закончилась, Цзян Чэн снова ходил на учебу, а вместе с ним и Вэй Усянь, постоянно достающий Лань Ванцзи. Ваньинь же, как в воду опущенный, мог лишь думать о том, помнит ли Сичень о случившемся и когда же подойдет поговорить? Они столкнулись снова единожды, опять далеко друг от друга. Альфа лишь нежно улыбнулся омеге, а Цзян Чэн думал, что его сердце разобьется на миллионы осколков, которые собрать не сможет больше никогда. Лань Сичень ничего не понял, это было видно по его выражению лица, по его глазам, которые смотрели с той же невинностью и в них не было ничего. Ни возможной горечи, ни вины от отказа молодому господину Цзяну, ничего. Он смотрел также, как и когда-то, в их первую встречу. И улыбался так, нежно и невинно. Обида сразу же захлестнула Цзян Чэна, он отвернулся, сбегая в противоположную от Альфы сторону, только бы не думать о том, как сильно жалеет о собственном поступке. Он обесчестил Лань Сиченя. Тот ничего не помнил, ведь так делать вид незнания было просто невозможно. Да и сам Лань Хуань не был таким человеком. Не гнусным и лживым, он был одним из самых чистых и непорочных людей, которых только знал Цзян Чэн. И как же ему было страшно и стыдно признаться в совершенном, как страшно было очернить его репутацию, увидеть в любимых светлых глазах разочарование поступком омеги и боль вины. Молчание сейчас было единственным правильным выходом из этой ситуации для Цзян Чэна. Он когда-нибудь наберется смелости, сможет поговорить с Лань Сиченем о том, что они предназначены друг другу, что Цзян Чэн все понял первый, что видел и метку Лань Сиченя — змею, спрятанную за расцветшим цветком лотоса. Но это будет точно не сейчас. Еще через несколько дней Цзян Чэн стал чувствовать себя просто ужасно. Никогда раньше не болея, сейчас его тошнило с самого утра, постоянно клонило в сон посреди дня, а состояние было такое, словно он отравился. С Лань Сиченем они так и не поговорили, ведь Ваньинь постоянно избегал мужчину, отчего тот постоянно провожал его удивленным взглядом, но не подходил, решив дать омеге личного пространства. Молодой господин Цзян постоянно проводил время после занятий в комнате, больше никуда не выходя, а после той прекрасной ночи, о которой Цзян Чэн все еще вспоминал и кусал подушку, прошло почти две недели. И с каждым протекающим мимо днем, Ваньинь думал о том, что его уверенность в разговоре исчезает и тлеет, как уголь. Вэй Усянь пытался растормошить вмиг потускневшего брата, что перестал есть, ведь от каждого съеденного куска фазана, что втайне готовил ему шисюн становилось плохо и все шло наружу. Все, что мог есть Цзян Чэн — растительная пища клана Лань, да и то не вся. Только суп из корней пришелся по вкусу молодому и уставшему организму. Цзян Чэн похудел на лицо, щеки его слегка впали и лицо приобрело более угловатый вид, но все еще было очень красиво, — успокаивал его Вэй Ин. Сам старший омега продолжал доставать и задирать Лань Ванцзи, что всегда забавно реагировал, по словам молодого господина Вэй, поэтому шисюн не оставлял его в покое. Не повезло же Лань Ванцзи с парой, — беззлобно шутил Цзян Чэн. По прошествии минувших дней легче ему не становилось. Тошнота только уступила, Цзян Чэн мог снова нормально питаться, но он все еще чувствовал недомогание, к которому прибавилось головокружение и сонливость, куда более сильная, чем была. Теперь Цзян Чэн мог, устав, уснуть прямо в классе, чем приводил в бешенство Лань Цижэня, что отчитывал потом омегу при всем классе, но всегда внимание потом перетягивал на себя Вэй Усянь, чтобы и так больному брату, который снова переносил все в себе, не досталось. Идти к лекарям Ваньинь не хотел, а потому нашел единственное решение — пойти к Не Хуайсану, чтобы спросить о течке и о том, мог ли его организм так вести себя, потому что уже созрел? Взяв с собой Вэй Усяня, который особо не сопротивлялся, они вдвоем направились в сторону ученических домов, где поселились адепты клана Не, выполняющие скорее защитную и надзирательную функцию для своего молодого господина. За неповиновение вполне можно было бы умереть, ведь Не Минцзюэ не щадил абсолютно никого, как дракон защищающий младшего брата. Ходили слухи о том, что именно младший брат является сокровищем такого сильного Альфы. К дому два омеги дошли достаточно быстро, бегло оглядевшись в темноте, чтобы никто не увидел их, а стоило только фусума открыться, как их затащили внутрь. Комната Не Хуайсана была обставлена со вкусом. Чувствовался дух парня, который в этой комнате жил уже не один год, как и были вещи, привезенные из дома, поскольку расписные веера, вазы и цветы клану Лань не могли принадлежать, ведь в Облачных Глубинах царил дух минимализма, простоты и абсолютной безвкусицы, как назвал это молодой господин Не. Достав из-под пола два кувшинчика любимого вина Вэй Усяня, Не Хуайсан приготовил пиалы, как гостеприимный хозяин встретив гостей. И только когда они все втроем уселись за один столик, готовые распить спиртное, Не Хуайсан спросил: — Я так рад, что вы пришли. Но почему так поздно и не предупредили? Я нашел бы побольше закусок. — Цзян Чэн у нас захворал, хотел кое-что у тебя спросить, — ответил Вэй Усянь, расплывшись в улыбке и взглянув на брата, который решил довериться такому хитрому человеку, как Не Хуайсан. Замявшись, Цзян Чэн еще раз мысленно отпинал Вэй Усяня за его длинный язык, ведь он хотел сам поговорить с молодым господином Не, с которым у него, вроде как, завязались отношения, наподобие дружеских. По крайней мере доверительных точно. Поэтому, вскинув беспомощный взгляд на Хуайсана, Ваньинь начал свой монолог: — Не-сюн, пообещай, что никому и ничего не расскажешь. Это должны знать только ты и Вэй Усянь. Больше никто, — посерьезнев, Не Хуайсан кивнул, ведь впервые Цзян Ваньинь назвал его «Не-сюн», да и тон его просьбы жутко не понравился настороженному омеге. — У меня недавно была первая течка, — и перебивая фразу Хуайсана: «Поздравляю!», Цзян Чэн резко продолжил, — и провел я ее совсем не один. Я провел ее с любимым альфой. Напрягшись, Не Хуайсан слегка нахмурился, кинув взгляд на такого же сосредоточенного Вэй Усяня, что молча пил свое вино и заедал орешками, думая о чем-то своем. Вновь переводя глаза на молодого господина Цзян, Не Хуайсан слегка наклонился вперед: — Цзян-сюн, я никому не расскажу твой секрет. В чем дело? — Я провел ночь с Лань Сиченем, — Цзян Чэн поморщился, когда Не Хуайсан вскрикнул, закрыв рот ладонью и распахнул свои лисьи глаза. — И мне ужасно понравилось, но… кажется, он ничего не помнит, а я не могу найти в себе силы рассказать ему или рассказать кому-то из взрослых о том, что произошло. Я боюсь, что ему это может навредить. Могут нас осудить… Но я пришел к тебе не из-за этого. После первой течки я чувствую себя просто ужасно, — только сейчас Не Хуайсан заметил, что Цзян Ваньинь все это время не притронулся к пиале вина, только покручивал ее в руке и смотрел на прозрачную жидкость. — Меня постоянно тошнит, добавилась головная боль и я очень уставший. Это может быть из-за первой течки? Задумавшись, Не Хуайсан, больше просвещённый в теме секса, опустил взгляд и подпер голову рукой, оперев локоть о свое колено. Симптомы Цзян Ваньиня были слишком глупыми для того, чтобы думать, что это из-за первой прошедшей течки. Да, бывало после первой течки скорее ощущалась общая слабость, но не было ни тошноты, ни той сонливости, что была у Цзян Чэна. А Не Хуайсан все чаще замечал, что Ваньинь может уснуть там, где угодно. Да и его запах стал легким, воздушным, нежным. Больше не напоминал тот яркий лотос, только-только начинающий цвести и как пахло обычно в Пристани Лотоса, по рассказам Минцзюэ, в середине лета. Добавились легкие молочные нотки, приятные и сладкие, но раньше такого запаха Не Хуайсан у грубого и жесткого Ваньиня не замечал. У старшего омеги появилось предположение и он осмотрел двух омег из клана Цзян, пододвинувшись поближе к Цзян Чэну. — У меня есть предположение, что это, но сначала ты должен мне сказать кое-что, очень честно. У вас с Цзэу-цзюнем была сцепка? Он вошел в тебя с узлом? Густо покраснев, Цзян Чэн отвернул голову, а ком тошноты, которая была уже не так часто, снова подкатил к горлу. Он сглотнул, оставляя пиалу, до сих пор наполненную вином, на столик, повернувшись к молодому господину Не, поджав губы, до боли прикусив изнутри нижнюю. — Не помню точно, но… да. Было. Вэй Усянь поперхнулся, а Не Хуайсан выпрямился, уперев руки в колени и посмотрев на своих товарищей, в особенности на Цзян Чэна, который весь побледнел, поджался и тоже, кажется, понимал, в чем может быть проблема. — Цзян-сюн, я не хочу тебя пугать, но… Ты ведь знаешь, что течки нам, омегам, даны не просто так. Мы можем забеременеть, выносить ребенка, но для этого нам нужен альфа, с узлом и своим семенем. В течку возможность забеременеть наиболее вероятна, то есть, я хочу сказать… Цзян-сюн, ты можешь носить ребенка Цзэу-цзюня… У Цзян Чэна все перевернулось внутри после слов Не Хуайана о его возможной беременности. Да, он предполагал, что все может кончиться плохо, ведь Лань Сичень множество раз запечатывал его узлом, собственнически прижимал к себе, шептал о том, как любит и каждый раз спускал внутрь. Мог ли сам Альфа осознавать, к каким последствиям это приведет? Да и сам Цзян Ваньинь? Чем он думал, что позволял это? Течка, гон, все смешалось в один ужасный ураган, что теперь появились последствия. Теперь Цзян Чэн мог носить ребенка Цзэу-цзюня, но страх снова поселился внутри. Его ребенка могли отобрать, если могли узнать о нем. Могли заставить скинуть, если Лань Хуаню он не нужен. Жуткие мысли переплетались в голове, наслаивались друг на друга и Ваньинь уже начал тяжело дышать. Вэй Усянь подал брату воды, а тот залпом выпил ее, поставив пиалу на столик и зарыв лицо в ладонях. Плечи его задрожали и слезы хлынули из глаз. Который раз он плакал за все время нахождения в Облачных Глубинах? Он ведь даже не думал о том, что будет испытывать так много противоречивых эмоций, находясь здесь. Самое главное, что было сейчас — он беремен от любимого мужчины, который совсем не помнит того, что между ними произошло. А уверенность того, чтобы рассказать ему растаяла совсем, как снег под августовским солнцем. — Я не хочу, чтобы кто-то узнал… — Цзян Чэн, ты уверен? — шепнул Вэй Ин, коснувшись плеча брата и слегка сжав его. — Не руби с плеча. Такие вещи лучше рассказать. Мы с Вэй-сюнем не станем этого делать, но тебе лучше будет… — начал Не Хуайсан, но был перебит тихим всхлипом. Он пододвинулся к Цзян Ваньиню, коснувшись второго его плеча. — Я такой трус… я не смогу рассказать Лань Сиченю обо всем, что произошло… вдруг он не любит меня, а я стану обременять его взять ответственность за то, в чем виновны мы оба… а вдруг меня заставят избавиться от ребенка? Я не хочу этого… Вэй Усянь, — посмотрев на брата и отняв руки от лица, Ваньинь тихо всхлипнул. — Пожалуйста, напиши завтра отцу, пускай он приедет за нами. — Мы придумаем что-нибудь. Придумаем, — пообещал Вэй Ин, притянув к себе брата и обняв его, пока Цзян Чэн спрятал свое лицо в изгибе шеи шисюна. И, кажется, у Вэй Усяня уже появился план того, как им вернуться домой, чтобы никто и никогда не узнал о том, что здесь произошло. Он поклялся сохранить секрет. Как и сохранит его теперь Не Хуайсан.Продолжение следует…