Всего лишь омега?

       Вэй Усянь пообещал все решить и придумать, как им скрыть то, что произошло. И на самом деле он и правда сразу же начал думать над планом, но стоило успокоить Цзян Чэна и даже всем троим переместиться на кровать, чтобы уже лечь спать, а кровать, стоило признать, у молодого господина Не была получше, ведь он просто сдвинул две стоящие рядом, чтобы получить одну, поскольку привык к широкой кровати в Нечистой Юдоли, как фусума распахнулись. Кто-то из патрулирующих рядов адептов увидел горящий в окнах свет, как и услышал смех подростков. Стоило всего раз-два пошутить над Цзян Чэном, чтобы поднять ему настроение, как он уже начинал ругать Вэй Усяня. Не Хуайсан же только смеялся со своих друзей и качал головой, прикрывая покрасневшее от алкоголя личико своим веером. И пускай это был бы кто-то из обычных патрулирующих адептов. Но когда валяющиеся на кровати омеги, смеясь и щекоча друг друга, вскинули головы, каждый из них побледнел, а Цзян Ваньинь, кажется, совсем уж позеленел, а тошнота вновь подкатила к горлу. Не убранное вино со столика, разбросанные по нему же орешки, омежьи визги со стороны кровати — все указывало на то, что здесь нарушали правила, причем сразу несколько. Не Хуайсан, среагировав первым, подхватил под руку и Цзян Ваньиня, убегая прочь из домика, кинув Вэй Усяню, что он сам их найдет, когда нужно будет. Осталось лишь не попасться другим патрулирующим адептам, или же их могли наказать ударами ферулой по голой спине. А Цзян-сюну сейчас нельзя было испытывать никаких стрессов. Особенно, если он решил сохранить этого ребенка.        Вэй Усянь замер у кровати, смотря на Лань Ванцзи, что лишь скосил взгляд на ушедших, но не последовал за ними. Видно решил, что их все равно поймают или же накажут утром. Но вот Вэй Усяня он мог наказать сам, поскольку имел на это право. И как же омега ошибся. Лань Ванцзи, бросив тихое: «Я сообщу о вашем нарушении», развернулся на месте и направился на выход, а молодому господину Вэй ничего не осталось, кроме как кинуться за альфой, совсем еще молодым, нераскрывшемся, в отличии от его брата, вынимая из рукава талисман и прикрепляя его к спине Второго молодого господина Лань, а тот, поддавшись влиянию, остановился. Вэй Ин, выдохнув и тихо прыснув, прыгнул к фусума, прикрывая их и поворачиваясь лицом к Лань Ванцзи, что смотрел перед собой, с подавленной волей, но взгляд его был сердит и направлен прямо на омегу перед собой. Ухмыльнувшись, Вэй Усянь облизал губы, затем указывая на столик.        — Лань Чжань, не уходи так рано, — от того, что омега снова назвал его именем, данном от рождения, Лань Ванцзи едва заметно вздрогнул и нахмурился, но тело послушалось приказа Вэй Усяня и покорно присело за низкий столик, положив Бичэнь рядом. — Как славно, — улыбнулся омега, хлопнув в ладоши. — Выпей со мной, Лань Чжань! Ты слишком праведный! Неужели тебе самому не наскучивает быть таким? Знаешь, так вышло, что я не могу дать наказать своего шиди. Накажешь утром только меня, а сейчас, — подлив в чистую пиалу вина, Вэй Ин подал ее несопротивляющемуся Лань Ванцзи. — Выпьем!        Не противившись, Лань Чжань, ведомый магией, поднял пиалу на уровень глаз, как сделал и Вэй Усянь, затем в одно движение опрокидывая в себя сладкий винный напиток. Вэй Ин, ухмыльнувшись, также отпил вина, смотря на Лань Ванцзи, который опустил на столик пиалу, замолчав. Он не хотел наказывать Вэй Ина, просто услышал, что в отбой он находится не в своей комнате. Хотел припугнуть его, но поговорить. Его не прекращала мучить мысль о том, что в комнате брата, после его гона, он отчетливо ощущал запах лотосов, но это точно был не чай, который купил себе дагэ после знакомства с молодым господином Цзян, это было нечто иное, что Лань Сичень не ощущал. А Лань Чжань догадывался, что Вэй Усянь всегда мог знать больше, чем говорить. Теперь же, было поздно. Разум заволокло туманом и Лань Ванцзи рухнул головой на столик, крепко-крепко заснув.        На следующий день Цзян Ваньиня, Не Хуайсана и Вэй Усяня вызвал к себе Лань Цижэнь. Рядом с их троицей теперь неприступной и холодной глыбой стоял Лань Ванцзи, который пришел на повинную за то, что посмел нарушить правила — не спал после отбоя, испил вина и бегал. Вэй Усяня и Второго Нефрита решили наказать ударами ферулой по голой спине, Лань Ванцзи за то, что он, как адепт клана, все равно нарушил правила, а Вэй Усяня за то, что он был зачинщиком. Не Хуайсана и Цзян Ваньиня наказали простым стоянием с вытянутыми руками, на которые клали толстенные книги. Но даже так, наказание было суровым, ведь в таком холоде, поскольку уже наступила зима, стоять неподвижно целый час было ужасно. Рук не чувствовалось сразу же, а через полчаса уже начало потряхивать все тело от неподвижного стояния. Не Хуайсан, стоило ему слегка опустить руки, чтобы передохнуть, получал вичкой по спине, а потому сразу же подскакивал и, хныча, продолжал держать наказание. Цзян Чэн стойко выдерживал наказание, понимая, за что ему это. И все же его наказание было не таким тяжелым, как наказание Вэй Усяня, которое тот принял даже и за шиди, не позволив бить его. Такой поступок был для Ваньиня очень приятен, пусть он и чувствовал вину за то, что Вэй Усянь получает за общие проступки, как это было и в Пристани Лотоса.        После собственного наказания, стоило только адепту клана Лань ударить в гонг, Цзян Чэн опустил руки, а книги рухнули на землю. Он встряхнул руки, поднял книги, передал их адептам, поклонился и сразу же быстрым шагом сбежал туда, где наказание проходил его брат, которого вот уже как целый час били ферулой, ровно триста ударов по голой спине. Омегу молодой господин Цзян нашел сидящим на коленях у главного дома клана Лань, сразу же подлетел к шисюну, помог подняться, в ужасе оглядел спину, что наливалась синевой от оставленных синяков и кровью от разодранной кожи. Лань Ванцзи нигде видно не было.        — Лань Чжань просто ушел. Молча вынес наказание, поднялся и как ни в чем не бывало куда-то пошел, — шипел Вэй Усянь, опираясь о брата и стараясь сделать так, чтобы не побеспокоить раненную спину.        — Лань Ванцзи альфа, ему такие наказания не так страшны, как тебе, — Цзян Чэн сам не мог поверить, что защищает брата тем, что альфы априори были сильнее. Ведь сам боевой омега всегда стойко отстаивал права омег, что их даже признал весь Орден Юньмэн Цзян.        — Даже если так, — забурчал Ин, вскидывая голову, когда брат остановился и замер.        Прямо к ним легкой походкой направлялся Лань Сичень, вновь благоухающий, держащий руки за спиной. Когда Первый молодой господин Лань остановился перед ними, то омеги синхронно поклонились, насколько им позволяла сейчас ситуация и состояние Вэй Усяня, и сам Лань Сичень тоже сделал легкий поклон, улыбнувшись.        — Добрый день, молодой господин Цзян, молодой господин Вэй, — поздоровался Лань Хуань, задержав взгляд на Цзян Ваньине, словив взгляд омеги и некоторое время смотря глаза в глаза. — Я слышал о ночном происшествии, мне жаль, что выбрали такое тяжелое наказание. Но правила в клане Лань исполнимы для всех, не только для адептов. Приезжие ученики тоже обязаны их соблюдать, — омеги поклонились в ответ на это замечание, хором произнеся: «Мы понимаем, Цзэу-цзюнь, больше такого не повторится». Лань Сичень смягчился, улыбнувшись и продолжив: — Молодой господин Вэй, ваша спина, должно быть, очень сильно болит. Вам может помочь холодный источник. Ванцзи, скорее всего, уже там. Этот источник очень помогает залечивать раны, а также искореняет всю смуту в душе. Сходите туда, — улыбнувшись, Первый Нефрит слегка сощурил глаза. Уже давно пора было сводить его младшего брата с Вэй Усянем. Полно бегать друг от друга.        Оживившись, Вэй Усянь тут же выпрямился, посмотрев на Цзян Чэна, который был озадачен тем, что шисюн оставляет его, но Вэй Ин одобрительно улыбнулся шиди, затем вновь взглянув на Лань Сиченя.        — Спасибо Вам, Цзэу-цзюнь, — Вэй Ин поклонился, затем, насколько было возможно в его состоянии, быстрым шагом отправился в сторону, куда указал Лань Сичень, оставляя его брата и, понадеявшись, будущего шурина или деверя наедине.        Оставшись наедине с Лань Хуанем, впервые, после того занятия любовью, Цзян Чэн пожевал бескровные губы, ощущая как по спине и вискам скатились холодные капли пота. Сердце застучало в груди, требуя выхода чувств, но Цзян Чэн лишь сильнее заковал его в замки. Он не знал, что говорить Лань Сиченю. Он мог лишь стоять, смотреть прямо в глаза этого необыкновенного Альфы и молчать. Тишину первым нарушил Лань Сичень:        — Молодой господин Цзян, в последнее время мы с вами почти не виделись. Вы не желаете выпить чаю?        — Спасибо, Цзэу-цзюнь, но я не очень хорошо себя чувствую, — пробормотал Цзян Чэн, отводя взгляд и не видя, как блеснули от досады глаза его собеседника.        Лань Сичень едва слышно вздохнул, понимающе кивнул, замявшись и впервые не зная, как продолжить разговор. Цзян Ваньинь казался ему непреодолимым бастионом, последней крепостью, которую невозможно было взять. Он был не из тех, кто сдавался просто так, но сейчас он был растерян. Как можно было пойти на контакт с человеком, который недолюбливал его? И пусть во снах Первого Нефрита Цзян Ваньинь был кротким и нежным, в реалиях все было совсем не так. К нему было сложно подступиться, ведь омега был похож на розу, что обросла колючими шипами. Как ни подступись — порежешься. И когда-нибудь Лань Сичень сможет начать ухаживать за этой розой. Когда перестанет бояться порезаться о шипы и аккуратно срезать их, открыв всю красоту Цзян Чэна.        — Позвольте тогда проводить вас, — Альфа вновь улыбнулся, делая маленький шаг ближе к омеге, вдохнув запах лотосов, к которому примешивался какой-то новый, доселе неизвестный, но такой нежный и теплый. Словно что-то родное было в этом омеге.        — Благодарю, Цзэу-цзюнь, — Цзян Чэн легко поклонился, подходя к Лань Сиченю, что уже развернулся в сторону ученических домов.        Они шли молча половину пути, пока Лань Сичень, не проходя мимо кустов дикого шиповника, не остановился, оглядев колючие голые ветки, улыбнувшись. Он подумал о чем-то своем, а Цзян Чэн не стал отвлекать его, дождавшись, пока Альфа сам отомрет. Лань Сичень не заставил себя долго ждать. Он повернулся к ожидающему его омеге, мягко кивнув и направившись дальше, через мгновение вдыхая и начав говорить:        — Вы напоминаете мне тот дикий шиповник, молодой господин Цзян.        — Отчего же? — возмутился Цзян Чэн. Его еще никогда не сравнивали с кустарником.        — Вы также прекрасны, — Сичень перевел взгляд на порозовевшего парня, улыбнувшись ему. — Этот куст шиповника растет сам по себе, он ни от кого не зависит, он сильный, ведь среди прохлады Облачных Глубин и горной местности пробил себе путь на поверхность и выжил. Когда он зацветает, то радует глаз своими цветами, а после преподносит вкусные плоды.        — И все же, жутко странное сравнение, Цзэу-цзюнь, — фыркнул Цзян Чэн, прищурив глаза.        — Когда-нибудь вы поймете меня, молодой господин Цзян, — прыснул Лань Хуань, прикрыв рот рукавом. От этого жеста Ваньинь смутился, отводя взгляд и на этот раз шагая молча, тогда как Лань Сичень, видно, посмелевший или осмысливший что-то внутри, шел и рассказывал о тех или иных растениях. И впервые Цзян Чэну было интересно слушать то, что раньше он считал дико скучным и недостойным его внимания.        До ученических домов они дошли не быстро. Лань Сичень всегда ходил неспешно, наслаждаясь природой, даже спящей под зимним покрывалом, а Цзян Чэн просто пытался продлить приятный миг, а потому подстраивался под шаг возлюбленного. Их небольшая прогулка была теперь одним из самых приятных воспоминаний Цзян Чэна. Он внимал каждому слову Лань Сиченя и, казалось, разбуди его посреди ночи, как он пересказал бы все, что рассказал ему Хуань. Из его уст это не звучало так же скучно, как из уст учителя в Пристани Лотоса. Все, что говорил Лань Сичень, начиная от деревьев и кустарников, заканчивая искусством и рисованием откладывалось в памяти Цзян Чэна, а сам он раз за разом прокручивал бархатный голос Альфы в своей голове. Но прогулка, как и все в этом мире, имела свойство заканчиваться. Они остановились у домика Цзян Чэна и Вэй Усяня, а омега развернулся к Первому Нефриту лицом, легко кланяясь.        — Спасибо за такую небольшую прогулку. Мне было очень приятно поговорить с вами.        — Я всегда рад, молодой господин Цзян, — улыбнулся в ответ омеге Лань Сичень, рассматривая и запоминая каждую линию на лице Цзян Ваньиня. — Можно ли рассчитывать, что мы, все же, выпьем чаю? Все же наши кланы находятся в дружеских отношениях и я очень хотел бы, чтобы также осталось и в будущем, когда мы оба станем главами Орденов.        — Непременно, Цзэу-цзюнь. Я пойду, — дрожащей рукой Цзян Чэн открыл фусума, сглотнув ком в горле и обернувшись на любимого, которого так безжалостно обманывал.        — До встречи… — начал Лань Сичень, проводив взглядом омегу, который скрылся за фусума. — … А-Чэн, — улыбнулся Альфа, разворачиваясь и направляясь прочь, ощущая как быстро бьется сердце в его груди. Возможно, он сделал первые шаги к ухаживанию за этим неприступным омегой?        Так прошло еще несколько недель. Цзян Чэн продолжал ощущать себя слабым, усталым, но больше старался не засыпать, хотя бы на уроках. Он отдыхал, много дышал свежим воздухом, когда его перед сном обязательно вытаскивали на улицу Вэй Усянь и Не Хуайсан, вдруг решивший тоже ухаживать за беременным омегой. Они втроем решили негласно считать Цзян Чэна беременным, пока все не подтвердится хотя бы тем, что вырастет живот, а Не Хуайсан каким-то образом записал себя в лучшие друзья самого младшего омеги, огласив себя «Наставник по делам омежьим». За этим порой наблюдать было жутко забавно, особенно когда они оба ругались с Вэй Усянем о том, какое имя для ребенка выберет Цзян Чэн и кому позволит назвать ребенка по мин или цзы. Сам Цзян Чэн на это только отвечал, что назовет ребенка сам. И никому не даст выбирать для него другое имя. Старшие омеги лишь дули губы, но потом все втроем они весело смеялись.        Вэй Усянь все еще придумывал план о том, как скрыть беременность шиди, как уехать домой и не обращаться к лекарям до того момента, как не станет совсем заметно. Он сам носил для Цзян Ваньиня витамины, свежие фрукты, которые только мог найти на кухне, благодаря собственному обаянию, соблазнив юных адептов, а также просил десерты, которые могли ему предоставить, ведь аппетит Цзян Чэна перестал знать границы. После первой течки прошло почти два месяца и, наконец, подтвердилось, что Цзян Чэн и правда в положении. Однажды, омываясь в комнате после дня тренировок, на которых Цзян Чэн больше не выкладывался на всю мощь, он кинул взгляд на бронзовое зеркало, отмечая, что его тело несколько изменилось. Его бедра округлились, а тело больше не было таким жилистым, став мягким и упругим, но самое главное, что произошло — у него вырос едва заметный животик. Цзян Чэн, по натуре не будучи очень чувствительным, старался раньше не замечать этого и меньше думать о своем состоянии, как и об изменениях тела, но теперь это нельзя было игнорировать. Скоро это станет гораздо сложнее скрывать. Если сейчас за поясами и слоями ханьфу увидеть его небольшой животик было проблемой, то вскоре проблемой станет то, что его будут видеть все. Он долго стоял перед зеркалом, обнаженный по пояс, рассматривая свой животик, поглаживая его и пропуская сквозь пальцы всполохи духовной энергии, пытаясь прочувствовать малыша. И отчего же Лань Сичень был таким плодовитым, что после одного раза уже появился ребенок? И впервые чувства и эмоции из-за беременности взяли над Цзян Чэном вверх. Он больше не мог контролировать их. А поэтому лишь гладил свой животик и плакал.        Вэй Усяню он показал свой животик в тот же вечер, как сам заметил его. Шисюн как раз уже хотел укладываться спать, но не спалось ни ему, ни Цзян Чэну, а потому Ваньинь решил поделиться самым сокровенным, что имел. Они, как мышки, зажгли свечи, а Цзян Чэн развязал свое ханьфу, раскрыв его и показав свой еще небольшой животик, который совсем скоро станет большим. Не зная о том, что произошло и не догадываясь о положении Цзян Ваньиня, можно было предположить, что он лишь набрал лишние килограммы. Но трое знали правду. Вэй Усянь, будучи более сентиментальным, нежели его шиди, прижал ладони к животику Цзян Чэна, всхлипнув и расчувствовавшись, шепнув, что он и правда станет дядей и обязательно защитит этого малыша. Не важно от кого, от мадам Юй или от всего клана Лань. И Ваньинь охотно ему верил. Не Хуайсану же Цзян Чэн показал свой животик тогда, когда рядом не было лишних ушей и глаз. Они с Вэй Усянем пригласили молодого господина Не в свою комнату, а тот с радостью согласился и, сбежав из-под надзора его адептов, пришел к братьям Цзян. Он был невероятно счастлив, что ему доверили такую тайну, ведь это означало, что он вошел в тот круг лиц, которым доверяет такой колючка Цзян Чэн. Старший омега попросил о том, чтобы его обязательно сделали названным дядей этого ребенка и в тайне ото всех отправляли к нему погостить, если Цзян Чэн все еще никому не расскажет. И младшему пришлось согласиться, лишь улыбнувшись. Распив чаю, Не Хуайсан ушел, а омеги остались друг у друга. Они снова, как в детстве, лежали в кровати Вэй Усяня, а тот гладил Цзян Чэна по волосам и они мечтали о возможном будущем. Только теперь в их планах был и маленький малыш, что точно изменит судьбу самого Цзян Чэна, даже если он никогда не сможет признаться Лань Хуаню.        С этим Альфой молодой господин Цзян все же встретился и принял его предложение выпить чаю. Они просидели до самого вечера после уроков у Ваньиня, выпивая наивкуснейший чай, а также разговаривая обо всем на свете. Они говорили о будущем их кланов, о том, что Лань Сичень хочет, чтобы его младший брат обратил внимание на Вэй Усяня, считая, что тот очень ему подходит, о том, чтобы Лань Сичень когда-нибудь посетил Пристань Лотоса и Ляньхуа, а Цзян Ваньинь показал ему окрестности и рассказал о собственном доме, как рассказал ему об Облачных Глубинах Лань Хуань. Но полный страха, Цзян Чэн так и не смог признаться ни в собственных чувствах, ни в том, что он сотворил, в тайне от Лань Сиченя оставив его ребенка.        Спустя еще один месяц, когда в свои права вступил февраль, Вэй Усянь нашел решение их проблемы. Решение пришло случайно, когда была одна из ночных охот на нечисть, на которую адептов сопровождал Лань Цижэнь в образовательных целях, произошла стычка между Вэй Усянем и Цзинь Цзысюанем — женихом их старшей сестры, Цзян Яньли. Цзинь Цзысюань, будучи очень манерным молодым господином, павлином, как называли его Цзян Чэн и Вэй Ин, всегда был против брака с Цзян Яньли, считая ее простушкой, которая не имела достаточной красоты и ума, чтобы быть с ним, наследником клана Цзинь, к чьим ногам готова была пасть любая омега и девушка. Он был альфой, а ему в жены сосватали всего лишь бету, ничем не выделяющуюся и серую, как мышь. Услышав это из его уст, Вэй Усянь, преисполненный чувством справедливости и долга защитить честь сестры, подрался с альфой, совсем не побоявшись того, что он может быть сильнее, сломав нос этому заносчивому павлину. И бойкий омега наверняка продолжил бы бить альфу, который настолько опешил, что даже не мог защищаться, а когда очнулся, то его уже держали под руки его адепты, как и Вэй Усяня под руки держал Лань Ванцзи, лишь оба зачинщика драки пытались лягаться ногами и посылать друг в друга слова проклятия. Цзян Чэн сам был на взводе в тот момент, готовый кинуться на Цзинь Цзысюаня, но понимал, что Вэй Ин врезал от них двоих, поскольку Цзян Чэну могло прилететь в ответ также, как прилетело молодому господину Вэй. А этого допустить было нельзя, слишком сильно Вэй Усянь оберегал своего шиди. Лань Цижэнь, подошедший к месту драки, одним лишь взглядом заставил успокоиться этих двоих, а после, с тяжелым вздохом, приказал всем возвращаться. На следующий день были вызваны главы кланов Цзян и Цзинь. Вэй Усянь же, которого наказали, стоял во дворе на коленях, на чистой гальке, держа в руках бамбук. И смотря за братом, Цзян Чэн лишь качал головой и вздыхал. Той ночью, после стычки, Вэй Усянь заговорщицки шептал: «Я услышал, что учитель Лань написал письмо дяде Цзяну. Он приедет и сможет забрать нас двоих. Может, оно и к лучшему?». Может, оно и правда было так. Если бы не было одного «но». Помолвка шицзе тоже пострадала. Глава клана Цзинь дал одобрение на то, чтобы разорвать помолвку, ведь именно по этой причине произошла ссора. Лань Цижэнь во всех подробностях передал слова молодого господина Цзинь и то, что первым драку завязал Вэй Ин.        После переговоров в кабинете Лань Цижэня, глава клана Цзян вышел к Вэй Ину, сидящему на гальке и стоящему неподалеку Цзян Чэну. Он жестом подозвал сына, улыбнувшись ему, а после попросил подняться и Вэй Ина.        — Учитель Лань мне все рассказал. Это очень благородно с твоей стороны, А-Ин, что ты защитил честь своей сестры. Но, к сожалению, на этом твое обучение в Облачных Глубинах остается оконченным. Ты отправляешься со мной в Пристань Лотоса.        — Дядя Цзян, — начал Вэй Ин, поклонившись старшему альфе. — Можем ли мы забрать с собой и Цзян Чэна? Ему нельзя тут оставаться одному.        Взглянув на поникшего сына, Цзян Фэньмянь чуть нахмурился, взглянув на старшего омегу.        — Почему мы должны взять с собой и А-Чэна? Он не сделал ничего, за что его могли бы исключить.        — Потому что я сам желаю поехать домой, отец, — подал голос Цзян Чэн, опустив голову ниже. Сейчас он нагло лгал. Он не желал ехать домой, не тогда, когда с Лань Сиченем только все начало налаживаться, когда они могли общаться без преград и каких-то неуверенных взглядов. Но скрывать с каждым днем свое положение было сложнее. Да и теплый молочный запах уже давал о себе знать. — Пожалуйста, возьмите меня с собой.        Глубоко вздохнув, мужчина погладил сыновей по волосам, а затем качнул головой, молча развернувшись и направившись в кабинет Лань Цижэня, чтобы просить у него забрать домой не только Вэй Усяня. Но и Цзян Чэна. А у самого омеги было одно незаконченное дело. Попросив Вэй Ина об одолжении прикрыть его ненадолго перед отцом, он сорвался с места, быстрым шагом отправившись искать Лань Сиченя, который обычно в это время находился у беседок, откуда была слышна приятная мелодия Лебин — флейты Лань Хуаня.        Цзян Чэн и правда не ошибся, он нашел Лань Сиченя в одной из беседок, где тот играл на своей сяо, абстрагировавшись от всего мира. И Ваньиню совсем не хотелось прерывать его прямо сейчас, но другого шанса попрощаться могло не быть. Он тихо подошел к беседке, лишь хрустящий снег под его ногами выдал, что здесь находится кто-то, помимо Альфы. Мелодия стихла, а Лань Сичень обернулся, замерев и выдохнув облачко пара, смотря на приблизившегося Цзян Чэна, что приветливо поклонился и, замявшись, выдохнул:        — Я уезжаю в Пристань Лотоса. Хотел попрощаться с вами лично, — вышло слишком скомкано, совсем не так, как представлял себе Цзян Чэн, пока шел сюда.        — Оу… вы… к чему такое решение? Что-то произошло? Это из-за вчерашнего происшествия на ночной охоте?        — Это тоже. Я соскучился по дому, — если бы не то, что произошло, если бы не трусость наследника клана Цзян, то он остался бы здесь, рядом с Сиченем, доказал ему свои чувства, но уже было слишком поздно. Он слишком сильно тянул с признанием, а теперь пожинал плоды собственной неуверенности и трусости, ведь с каждым днем страх поглощал его еще больше. Но теперь прибавился и страх того, что Лань Хуань отвернется от него за столь долгий обман.        — Что ж… Если это ваше окончательное решение. Просто если вам тут просто не нравится, то вы скажите, я попробую что-нибудь придумать, как облегчить ваше нахождение здесь.        — Не стоит утруждаться, Цзэу-цзюнь. Вы и так были слишком ко мне добры.        — Молодой господин Цзян, нет, простите за мою напористость, Ваньинь, я не хотел бы, чтобы на этом наше общение заканчивалось. Скажите, можно ли мне писать вам письма? — с мольбой и пылкостью произнес Лань Сичень, делая шаг ближе к омеге, которого он так и не сумел завоевать.        Опешив, Цзян Чэн сглотнул, в излюбленной привычке прикусывая губу изнутри, несмело кивая и вздыхая, взглянув в глаза Лань Сиченя и чуть улыбнувшись ему.        — Вы обещали приехать в Пристань Лотоса в гости. Я буду вас ждать, когда вы вступите на пост главы Ордена. Пока что у вас много работы, — Чэн поклонился Лань Сиченю, получив такой же пылкий поклон.        — Обещаю, что приеду, когда работы станет меньше. Хорошей дороги, Ваньинь, — прошептал Лань Хуань, смотря на омегу, который поблагодарил его и, развернувшись, отправился прочь.        Сичень прерывисто вздохнул, смотря вслед уходящему Цзян Чэну. А того душила горькая обида. Омега шел меж домов в сторону комнаты его и Вэй Усяня, чтобы собрать небольшие вещи, которые привез с собой, держа руку на животе и всхлипывая, глотая собственные соленые слезы. Сердце разрывалось на куски, тонкое счастье ломалось, как лед под ногами ранней осенью. Но внутри расцветала новая жизнь, способная дать второе дыхание своему папе, что уже души не чаял в собственном ребенке. И Цзян Чэн был уверен, его ребенка еще полюбят все, его родители, адепты его клана, а в будущем, если Цзян Чэн сможет признаться, и Лань Сичень. Но сначала дома его ждал очень сложный разговор. Пока что он будет оттягивать настолько, насколько возможно. Пока не станет слишком заметно, а Вэй Усянь ему в этом поможет.        Попрощавшись и с Не Хуайсаном, который с воплем и плачем кинулся на шею Цзян Чэну и Вэй Усяню, всеми правдами и неправдами обещая, что приедет в гости летом, шептал на ухо, что обязательно приедет на третью луну ребенка, обязательно подарит самые лучшие подарки и станет вторым дядюшкой. Это очень растрогало Цзян Чэна и тому пришлось насильно взять себя в руки, чтобы не заплакать, особенно при отце, который прощался с вышедшим проводить их Лань Цижэнем. Вышли также и Лань Ванцзи с Лань Сиченем, стоя чуть поодаль, пока Вэй Усянь, стоящий рядом с Не Хуайсаном и Цзян Чэном, кричал Лань Ванцзи, что ждет его в гости и с двумя курицами, желательно жирными, чтобы можно было их зажарить и съесть. Как же сильно краснели уши Лань Ванцзи, что постоянно тихо повторял: «Убожество». Встав на мечи, чета Цзян и адепты клана взмыли вверх, а Цзян Чэн смотрел вниз, на удаляющиеся горы и скрывающиеся в облаках Облачные Глубины.

Продолжение следует…