Всего лишь омега?

       Сердце Цзян Чэна замерло. В груди сдавило, а низ живота потянуло так сильно, что омега согнулся, жадно вдыхая ртом воздух, что вдруг начал давить на плечи, став ужасно наэлектризованным. Вэй Усянь вздрогнул, сразу же стер свои слезы, подлетая к шиди, помогая ему сесть ровно.        — А-Чэн, что с тобой?! Черт! Я не должен был…!        — Лань Сичень… Что с ним? — Ваньинь распахнул глаза, посмотрев на брата. Зрачки его глаз сузились, став похожими на две точки, сам он побледнел, на висках выступил холодный пот. Цзян Чэн выглядел как испуганная лань, загнанная в угол.        — Никто не знает. Облачные Глубины не успели даже прислать письмо о помощи, все произошло слишком быстро. Главе клана Не сообщили поздно, когда Лань Чжаня и Лань Цижэня уже забрали в Безночный Город. Я боюсь, что они находятся в Знойном Дворце и что-то с ними может произойти… с Лань Чжанем… он был сильно ранен, так сообщили адепты, что написали Не Минцзюэ. Вэнь Сюй напал на Облачные Глубины по приказу своего отца, но сам молодой господин говорил, что это и его личная месть. Никто не знает, почему, — Вэй Усянь снова вздрогнул, когда Цзян Чэн поморщился, взялся за сердце одной рукой, а за живот другой. — Цзян Чэн, тебе плохо? Только скажи, я сразу позову лекаря!        — Живот болит… — прохрипел омега, поморщившись и согнувшись пополам, зажмурившись. — Лань Хуань… его ищут?        Не обратив внимания на то, что его брат назвал Лань Сиченя по имени, данному от рождения, сразу же закивал, как болванчик, поджав губы.        — Ищут, не переживай. Тебе нельзя нервничать. Я позову сейчас лекаря, пусть с моим племянником или племянницей все будет хорошо, — Вэй Ин погладил большой животик, вскакивая со своего места. — Я сейчас, ты только подожди!        С этими словами старший омега вылетел из комнаты, даже не закрыв за собой фусума, заставив слуг предупредить о состоянии Ваньиня госпожу Юй, господина Цзян и шицзе. Теперь он чувствовал себя дико виноватым в состоянии младшего брата, но он посчитал, что шиди должен знать о том, что произошло. Неизвестно, когда очередь дойдет и до их Ордена. Как у клана Вэнь вообще поднялась рука на самый мудрый и милосердный Орден в Поднебесной?!        Цзян Чэн остался сидеть на кровати, ощущая нарастающую боль в районе поясницы и крестца, отчего стало жутко некомфортно. Он потер поясницу одной рукой, жадно хватая ртом воздух, которого катастрофично не хватало. Сердце быстро билось в легкой аритмии, а голова кружилась. Ему было страшно. Страшно и нервно, ведь его возлюбленный Альфа, которому он даже не успел признаться, исчез. Что с ним будет? Как Лань Сичень справится, сможет ли спастись от клана Вэнь? Он прячется? Или клан Вэнь добрался до него и убил? Лань Хуань не так давно стал главой клана Лань, приняв пост у своего отца, а теперь Цинхен-цзюнь умирает, будучи тяжело раненным, неизвестно, что произойдет с кланом Лань. Омега громко выдохнул, прижав ладони к животу, в которых не чувствовалось особых движений его ребенка, тогда как по ночам чаще всего малыш очень активно двигался и Цзян Чэн с замиранием следил за этим, иногда проводя кончиками пальцев по животу, что был уже совсем большим, что даже пупок стал выпирать и смотрелось это, мягко говоря, забавно. Ваньинь вздрогнул, когда поясницу вновь сильно потянуло и он шумно выдохнул, укладываясь на бок в надежде, что это скоро прекратится. Но в голову все время лезли мысли о сожженных Облачных Глубинах, о его возлюбленном и сердце сжималось от боли все сильнее. А вместе с сердцем казалось, что и живот словно каменеет на некоторое время. Омега зажмурился, ощущая, как слезы начинают душить, уже скатываясь по щекам. Цзян Чэн уткнулся носом в подушку, громко всхлипывая и протяжно завывая, настолько сильна была его боль. Словно волчица, потерявшая своего волка, настолько Цзян Чэну было дико и страшно. Лань Сиченя не было рядом, их ребенок мог быть под угрозой от того, что Цзян Чэн сильно нервничал, а его Альфа мог быть в опасности. И еще никогда Цзян Чэн не ощущал себя таким потерянным и беспомощным, даже тогда, когда он боялся рассказать Лань Сиченю и родителям о своем положении, когда он сбежал от собственного Альфы. Сейчас все было в миллионы раз хуже. И рядом не было никого.        Спустя некоторое время в комнату влетела мадам Юй, а ее служанки, как две тени, встали у стен комнаты, склонив головы, пока женщина села на кровать сына, осмотрев его и потрогав холодный лоб, покрытый испариной, а затем посмотрела в красные от слез глаза своего ребенка. Она выдохнула, прижалась лбом ко лбу сына, зажмурилась и тихо зашептала:        — Я убью этого Вэй Усяня, клянусь… А-Чэн, лекарь и повитуха уже спешат к тебе, слуги тоже все готовят.        — К чему, мама? — навзрыд прошептал Ваньинь, зажмурившись и вновь сжав зубами подушку, чувствуя как боль в районе поясницы становится невыносимой. Даже он, заклинатель, терпел с трудом и его боль, как физическая, так и душевная, выходили через слезы.        — Нужно быть готовыми к тому, что из-за нервного потрясения ты можешь родить, — шепнула Цзыюань, — но как ты себя чувствуешь?        — Спина… Спина очень сильно болит, живот как будто иногда становится каменным, поджимается, потом отпускает. И тошнит. Очень сильно тошнит, — громко зашептал омега, борясь с собственным дрожащим голосом. — И холодно. Очень холодно.        Госпожа Юй укрыла сына одеялом, подоткнув его со всех сторон, поджала под себя колени, начиная гладить Цзян Чэна по голове. Руки ее дрожали, сама женщина побледнела, став едва ли не белее, чем ее наследник, что-то шепча себе под нос, а под темной помадой не было видно ее вмиг обескровленных губ. Через минуту прибыли слуги в сопровождении Вэй Усяня. Принесли полотенца, чистую воду для молодого господина, которую Цзян Чэн с радостью выпил, потом ложась обратно на кровать, дрожа, как осиновый лист на ноябрьском ветру. Его губы были бледными, сам он был едва ли не зеленым из-за тошноты, что комом подкатывала к горлу, но больше его не мучила извечная изжога, появившаяся с беременностью. Пришла и Цзян Яньли, которая села подле брата, как и матушка, успокаивая его и поглаживая по влажным волосам. Цзян Чэн от такого внимания со стороны его семьи расчувствовался, вновь заплакав, когда уже начинал успокаиваться. А затем в голову снова закрались мысли о Лань Сичене. Потерявший дом, родителей, бедный сирота, который только стал главой клана, был вынужден скрываться, чтобы его не убили. Клан Вэнь, жаждущий власти, переступал всякие границы.        Вскоре прибыли лекарь и повитуха. Каждый из них ожесточенно спорил друг с другом, чем они будут заниматься, спрашивали поочередно у молодого господина Цзян его состояние, а после, отталкиваясь от этого, брали все в свои руки. По словам приглашенных лекаря и повитухи, у Цзян Чэна и правда начались роды. Пока что шли слабые схватки, вызванные нервным срывом и страшной новостью. Оставалось только ждать, когда же ребенок сможет выйти. Но по словам повитухи, у Цзян Чэна был слишком узкий таз, а значит роды могли пройти сложнее, чем это было нужно. Оставалось только ждать.        Цзян Чэна очень скоро начало трясти не сколько от озноба, сколько от того, что его словно разрывали изнутри. Все это продолжалось так долго, что молодой господин Цзян не сдерживал стенаний, просто пытаясь найти выход тому, что было внутри него. Боль была выносимой, но такой продолжительной и дискомфортной, что он не мог уже сдержать себя. Если вначале пути схваток Цзян Чэн даже пытался спокойно полежать и даже почитать, то потом он просто передал книгу Яньли, что оставалась у постели брата до самого конца, чтобы она почитала ему. Госпожа Юй все же ушла, ведь ее ждали дела, которыми она занималась лично, пару раз заходил его отец, который проведал сына, сообщил, что уже все в Пристани Лотоса на нервах и ждут малыша. Вэй Усянь больше бегал по поручениям Цзян Чэна. Помогал ему сходить в туалет, массировал поясницу, приносил воды, пару раз принес фрукты, которые Цзян Чэн умял, ведь остального есть ничего не хотелось. Потом же он просто сидел на веранде, нервно болтая ногами в воде, распугав всю рыбу. Цзян Чэну удалось немного подремать, когда схватки были не такими противными, но потом его все равно разбудила дикая боль в крестце. Лежать было больно, ходить — еще больнее, поэтому молодой господин Цзян уже не знал куда себя деть и готов был лезть на стену. Описать кому-то это состояние он тоже не мог. Попросту не знал подходящих слов. И среди всей этой канители молодой омега совсем не заметил то, как отошли воды. После он стал ощущал тянущую боль в животе, что словно резко опустился, а боль в спине стала совсем невыносимой. Тогда лекарь и повитуха в один голос сказали — пора. Ребенок готов был родиться. А поэтому всех посторонних выгнали из комнаты молодого господина, оставили лишь слуг, что бегали с чистыми тряпками, омывая лицо молодого господина, готовые омыть младенца и помогать принимать роды.        Вэй Усянь и Цзян Яньли беспокойно мялись за фусума комнаты их младшего брата, а Вэй Ин вообще готов был влететь внутрь и следить за всем процессом лично. Когда их только выгнали, то ничего не происходило, но омега все равно жутко нервничал, но стоило послышаться одному сдавленному стону Цзян Чэна, как Вэй Усянь побледнел, подхватил за плечи такую же испуганную Яньли, что дрожащим голосом попросила слуг оповестить ее матушку и отца о том, что их сын начал рожать, после чего тоже стала беспокойно ходить рядом с комнатой. Ровно до тех самых пор, пока Цзян Чэн не начал кричать. Вэй Усянь подскочил на месте, рванул было в комнату, слыша как громко бранит этот мир Цзян Чэн. Как громко он бранит и Альфу, что был таким идеальным, за то, что он попал в такую ситуацию и как орет сам на себя за собственную трусость. Вэй Ину стало искренне жаль брата, что в свои шестнадцать испытывал такую боль деторождения, но он понимал, что нужно пройти сквозь эту боль, чтобы даровать жизнь малышу внутри него и стать счастливым. Даже без Лань Сиченя.        Роды были долгими и тяжелыми. Цзян Яньли и Вэй Усянь оставались у дверей комнаты младшего брата все это время, только Цзян Яньли приносили иногда слуги воды, ведь молодая госпожа так сильно переживала, что сама была настолько бледной, что можно было ее сравнить с листом бумаги. Цзян Чэн кричал, не прерываясь, а когда из комнаты выбегали слуги за тем или иным нужным для лекаря и повитухи, то они ведали молодым господам, что с Цзян Ваньинем все относительно в порядке, только из-за узкого таза ребенок выходит очень туго. Да и сами омеги-мужчины по природе своей рожали дольше, ведь они, пусть и являясь дико желанными в этом мире, были лишь генетическим сбоем и не должны были даже вынашивать детей. Но природа даровала им такую возможность, поэтому молодой господин Цзян должен был скоро разродиться. И это и правда случилось. По Пристани Лотоса пронесся крик новорожденного ребенка.        Цзян Чэн, мучавшийся уже, как ему казалось, вечность, приоткрыл глаза, услышав глас своего малыша. Его первый плач и крик, что разнесся по Пристани Лотоса, заставил Цзян Чэна сглотнуть сухую слюну. По бледным щекам его скатились две одинокие слезы облегчения, а сам омега улыбнулся обескровленными губами. Он был покрыт холодным потом, под его бедрами расползалось кровавое пятно от тяжелых родов, но сейчас он чувствовал себя не так плохо, как было до этого. Повитуха говорила что-то о плаценте, но Цзян Чэн уже ее не слушал. Он видел лишь то, как лекарь несет к нему уже обмытого малыша, укладывая на грудь омеге. Это мальчик. Его сын. Ваньинь даже подумать не мог, что может когда-то произвести на свет нечто прекрасное. Но когда малыш приоткрыл свои глазки, цвета цитрина, Цзян Чэн едва ли не задохнулся от этих ощущений. Глаза Лань Сиченя. Глаза членов клана Лань. На глазах его снова появились слезы и он громко всхлипнул, прижавшись лбом ко лбу сына, тихо шепча:        — Добро пожаловать в этот мир… мой малыш.        Ребенка через некоторое время забрали, чтобы Цзян Чэн смог родить еще и плаценту, пока новорожденного мальчика вынесли из комнаты, показывая собравшимся в коридоре. Цзян Яньли бросилась в слезы. Она и госпожа Юй первыми взяли на руки малыша, что продолжал капризно плакать, рассматривая его и отмечая, что «а вот носик похож на носик А-Чэна» или «глазки вон какие красивые, а губки бантиком, такой капризуля, ну вылитый А-Чэн!». Следом малыша уже осматривали Цзян Фэньмянь и Вэй Усянь, которому передали малыша, когда он неуверенно и тихо спросил, что можно ли ему подержать его племянника. Даже госпожа Юй смиловалась, позволила омеге взять новорожденного малыша на руки. Тот сморщил свое личико, но плакать снова не стал, ведь успокоился в руках своей молодой бабушки. Его семья уже безумно любила такого маленького господина и готова была разорвать за него любого, кто посмеет сделать ему больно.        Когда Цзян Чэна полностью обработали, обтерли и сменили постельное белье, пока один из крепких слуг-бет держал молодого господина на руках, то в комнату запустили его семью. Лекаря и повитуху отблагодарили внушительной суммой серебра в мешочке, а они проинформировали госпожу Юй и господина Цзян, что теперь молодому господину нужен отдых и покой, дать ему целый месяц тишины и не напрягать работой, чтобы папа и ребенок наладили свою связь, чтобы Цзян Ваньинь смог приноровиться к прекрасному времени быть родителем, а также строго наказали помогать с ребенком. Няни или же слуги — не столь важно, главное, чтобы Цзян Чэн чаще отдыхал, правильно питался и много гулял. Ребенка уложили на грудь молодому папе, укрыли одеялом и позволили, наконец, расслабиться. Но Цзян Чэн еще никогда не чувствовал себя таким вымотанным. Его словно сильно избили, а потом бросили гнить в яме, но на душе было тепло и хорошо. Его малыш, его ребенок теперь был с ним. Здоровенький, крепкий, самый любимый на свете. Ваньинь совсем не пожалел, что решил оставить этого ребенка, ведь еще в будущем его сын наверняка сможет заставить своего папу быть счастливым. Когда же лекарь и повитуха вышли из комнаты, то вокруг кровати Цзян Чэна встала его семья, а госпожа Юй, единственная, присела на кровать рядом с сыном, погладив его по щеке, убрав со лба прядь темных и влажных волос.        — Мы так гордимся тобой, — зашептала она, смотря на сына, что лишь слабо улыбнулся. — Ты родил крепкого и здорового Альфу.        — Ты уже выбрал имя, А-Чэн? — улыбнулся Цзян Фэньмянь, смотря на сына. — Мы не хотим давить на тебя, но все же, мы ведь не будем звать нашего внука «малыш».        — Цзян Чженйи, — улыбнулся Чэн. — Я долго думал. Теперь понял, что ему, такому маленькому, светлому, очень подойдет это имя. «Чжен» — корень, как корень лотоса, принадлежность к клану Цзян, «Йи» — яркий, — выдохнул омега, прикрыв глаза и кончиками пальцев погладив сына по спине. — Имя по мин… Сию. Мой «размышляющий о мире» сын.        Все присутствующие улыбнулись, а госпожа Юй одобрительно кивнула. Глава клана Цзян наклонился к сыну, оставил теплый поцелуй на его лбу, улыбаясь и широкой ладонью касаясь головы внука. Фамилия, данная от рождения Цзян и эти имена могли стать путеводной звездой к счастью мальчика. Кто знает, как сильно повернется жизнь и что подкинет ему судьба. Но с такой семьей и сильным папой малышу были не страшны никакие беды. Это все точно знали. Цзян Чэн слабо улыбался, обнимая своего сына, думая о том, что нет больше ничего важнее, чем эта маленькая кроха на его груди. Никого и ничего нет важнее. Даже мысли о Лань Сичене уже меньше мучили его голову, остался лишь его Сию, что сладко сопел и дул свои крохотные губки. Прикрыв глаза, Цзян Чэн тихо выдохнул, пока его семья и слуги тихо выходили из комнаты. Только задержавшаяся госпожа Юй, мягко улыбнувшись, мягко приняла ребенка на руки, когда Ваньинь тихо засопел, уснув. Она приказала слугам приготовить детскую, после чего сама лично отправилась отнести внука в его приготовленную кроватку. Цзян Чэн же сладко спал, но весь сон его мучил один и тот же кошмар: бледнеющая на запястье метка.        Спустя несколько дней, когда Цзян Чэн восстановился после тяжелых родов, он смог написать письмо своему другу — Не Хуайсану, что с начала лета завалил Пристань Лотоса своими письмами для Цзян Чэна. После обучения в Облачных Глубинах он даже приезжал в гости, всего на пару дней. Познакомился с четой Цзян, привез множество гостинцев и сообщил о своем намерении быть другом и названным дядей для этого ребенка. Цзян Чэн же ничего против не имел. Восемнадцатилетний Хуайсан, который в Облачных Глубинах показывал себя как неуклюжий и ничего не знающий омега, оказался на милость бесконечно заботливым и интересным. То время, что он гостил в Пристани Лотоса, он не отходил от Цзян Чэна, был рядом, помогал передвигаться младшему омеге, который с каждым днем передвигался все труднее. А поэтому, теперь Цзян Чэн решил пригласить своего друга на будущее празднование третьей луны Цзян Сию. И ответ на письмо не заставил себя долго ждать. Не Хуайсан с радостью принял приглашение. Ваньинь же, каждый день, утро или ночь, было не важно, проверял метку на своем запястье, так боясь увидеть, что весь мир его обрушился. Боялся увидеть выцветшую метку, что говорило бы о том, что Лань Сиченя больше нет. И никогда не будет. Что он погиб. Но метка была яркой, с четкими контурами, все так же — облака и налобная лента.        Сию, в быту Чженйи, был достаточно капризным малышом, постоянно требуя к себе внимания своего папы. Цзян Чэн же просто приказал перенести колыбель сына в его спальню, по ночам самостоятельно вставая к ребенку, хоть лекари и запретили ему это. За ребенком он желал ухаживать самостоятельно, без чьей-то посторонней помощи. И не без удивления узнал, что своего ребенка он может кормить молоком. Сам. Из собственной груди. Он узнал об этом почти сразу после родов, когда к нему подошел лекарь с Сию на руках, а потом попросил молодого господина покормить своего сына. Ваньиню было очень страшно, ведь после родов он тогда впервые взял на руки Чженйи, но больше было жутко и одновременно интересно то, как к его груди прижался губами Сию, начав пить молоко. И Цзян Чэн был даже по-своему счастлив. Его ребенок был с ним, никто его не отбирал, он мог часами сидеть перед его колыбелью, качать и смотреть на то, как спит сын. И он все еще не понимал, как же так вышло, что у такого, как Цзян Чэн, получилось нечто прекрасное. Возможно, все дело было в генах Лань Сиченя, мысли о котором заставляли болезненно сжиматься сердце. Ведь стоило только Ваньиню отойти от родов, как мысли огромной лавиной рванули в голову. И так сильно сдавило в тисках сердце, что Цзян Чэн не сдержал слез. А-Сию был очень красивым ребенком. Его волосы были такими же темными, как у родителей, кожа светлая, как у отца. И глаза. Необычайно красивые, редкого оттенка, цвета цитрина, словно сам Лань Хуань смотрел на Цзян Чэна. Только нос, прямой и тонкий, был похож на Цзян Чэна. Это, пожалуй, было единственное, что было похоже в нем на папу. Все остальное принадлежало Лань Сиченю. Цзян Чэн даже перед сном, рассматривая Чженйи, фыркал: «Выносил девять месяцев, так мучился и для чего? Чтобы мой ребенок был на меня не похож?». Но не смотря на выпущенные иголки, ему все же это очень нравилось. У него оставался тот, кто напоминал ему о его возлюбленном.        Сам Цзян Чэн после беременности и родов изменился во внешности в лучшую сторону, так говорили абсолютно все в его окружении. Сестра хвалила румянец на щеках; Вэй Усянь хвалил его фигуру, слегка округлившуюся, как у самых изящных и нежных омег, и волосы, темные, густые; госпожа Юй за обедом отметила, что теперь миндалевидные глаза Цзян Чэна блестят, а господин Цзян поддержал супругу. От таких комплиментов поднималось настроение и теперь даже в зеркало Цзян Чэн смотрел без презрения к самому себе. Вот черты лица, резкие, казались ему изящными и красивыми, а волосы больше не казались того противного оттенка мышиного хвоста, а были черные и блестящие. А-Сию определенно менял своего папу. И если дети обычно забирали красоту своих мам и пап, то здесь он наоборот привнес ее с лихвой. Даже характер молодого господина, кажется, изменился. Стал чуть мягче, ведь теперь он мог побыть той слабой омегой, спрятавшейся за спинами своей семьи. И долго Цзян Чэн там быть не желал. Он хотел взять в руки Саньду, встать впереди всех, спрятать за собственной спиной Чженйи и защищать его ценой собственной жизни. Как и всю свою семью. Все было прекрасно. И Цзян Чэн молил Небеса о том, чтобы все так и продолжалось. Как и молил о том, чтобы нашелся Лань Сичень. Пришел за помощью в Пристань Лотоса, он бы спрятал его, помог ему. Судьба была милостива к нему. Пока не пришло письмо.        Орден Цишань Вэнь прислал письма с «приглашением» детей глав Орденов на «перевоспитание». Молодых господ великих кланов заставляли приехать в Безночный Город, где в Знойном Дворце пройдет перевоспитание наследников и где они будут жить. Насильно заставляя приехать, клан Вэнь за неповиновение угрожал жестокой расправой, какая произошла с кланом Лань. Эта новость была оглашена Цзян Фэньмянем за семейным обедом, когда все собрались за столом, в том числе и Цзян Чэн, а в небольшой корзинке у стола, рядом со своим папой, спал А-Сию. Омега выронил палочки из рук, в испуге посмотрел на сына, который спокойно спал, не понимая еще, какая напасть ждала его семью. По вискам Цзян Чэна скатился холодный пот, а вдоль позвоночника прошлась крупная дрожь. Вся его семья замолчала, Цзян Яньли отложила палочки и перестала начищать семена лотоса для Вэй Усяня, который тоже помрачнел, особенно под грозным взглядом Юй Цзыюань.        — Что нам теперь делать? — тихо начал Цзян Чэн, вновь кинув мимолетный взгляд на спящего сына. — Мне придется ехать…? Но как же Сию?        — Тебе и придется ехать, ведь именно ты наследник клана! — женщина, чье настроение вмиг испортилось, посмотрела на мужа. — Ты ведь все еще не забыл, кто твой сын?        — Третья госпожа, — нахмурился Фэньмянь, затем тяжело вздыхая. — А-Чэн… Я боюсь, что тебе и правда придется поехать. Но, может, у нас получится что-то придумать.        — Госпожа Юй, я не оставлю Цзян Чэна. Я могу поехать сам, — вызвался Вэй Ин, чем заставил женщину испытать еще одну вспышку гнева.        — Конечно ты поедешь! Ты и А-Чэн! Не А-Ли же поедет! Этот клан Вэнь, — злобно процедила она, — они решили, что могут манипулировать нами через наших детей. Берут их в пленники, как живое мясо! — крикнула она, ударив ладонью по столу.        — На сборы предоставлено семь дней, — произнес глава клана Цзян, тяжело вздыхая и потирая виски. — Боюсь, что выбора у нас нет. А-Чэн, ты и сам понимаешь…        — Они могут прийти и сделать с Пристанью Лотоса то же самое, что сделали с Облачными Глубинами, — омега сглотнул сухую слюну, а после взглянул на сына, поджимая губы. Цзян Чженйи, которому не исполнилось и месяца, мог остаться без папы. — Я поеду. Ради Чженйи. Ради Пристани Лотоса. Он останется здесь, ведь бабушка и дедушка защитят его и не дадут плохим людям навредить ему. А папа сделает в Цишань Вэнь все возможное, чтобы не дать клану Вэнь повода разозлиться на его клан.        — Цзян Чэн… — хотел было начать фразу Вэй Ин, как его прервала госпожа Юй. Она вскочила со своего места, откинув полы одежд и нахмурилась.        — Ты отправляешь детей на погибель вместо того, чтобы дать отпор! — крикнула женщина супругу, развернувшись и отправившись обратно в дом, кинув напоследок: «Я больше не голодна».        Громко вздохнув, Цзян Фэньмянь посмотрел на Чженйи, спящего в корзинке и провел рукой по лицу, понимая, как же будет разрываться его сердце, отпуская сыновей в Цишань Вэнь.        — Мы сильные, — произнес Вэй Ин, улыбнувшись брату, не показывая и своего страха. — Мы справимся и вернемся домой, ведь так?        — Да… так, — шепнул Цзян Чэн. Его аппетит тоже пропал.        Вернувшись с Чженйи в комнату, Цзян Чэн присел на кровать, поставив корзинку рядом и заглянув в нее. Малыш уже проснулся и тянул в рот свои пальцы, взмахивая ногами. Ваньинь улыбнулся, доставая сына из корзинки и укладывая его на свои колени. Фусума открылись, впуская внутрь Вэй Усяня, который зашел в комнату, взглянув на брата, что собирался, кажется, кормить Чженйи, судя по опущенной до локтей ткани ханьфу. Цзян Чэн поднес Сию ближе, а ребенок прижался губами к соску, довольно закряхтев. Ваньинь вздохнул, держа на руках сына и слегка покачиваясь.        — Ты встретишься там с Лань Ванцзи.        — Надеюсь на это. Хочу убедиться, что с ним все хорошо, — также тихо вздохнул Вэй Усянь, присев на софу, стоящую у стены. — Наш А-Сию еще так мал… разве возможно оставить его? Как же он будет кушать?        — Не знаю, — искренне признался младший омега, смотря в глаза сына, что никак не желал снова засыпать, наслаждаясь обществом кормящего его папы. На губах появилась улыбка, ведь смотря на малыша, Цзян Чэн попросту не мог ее сдерживать. — Пусть переводят его на козье молоко. Лекари сказали, что после можно будет кормить его так. Но если я перестану кормить, то у меня может начаться лихорадка, потому что начнется застой молока.        — В клане Вэнь это будет огромной проблемой… Вряд ли нам предоставят лекаря.        — Придумаем что-нибудь, — Цзян Чэн поменял Чженйи на другую руку, а малыш, заворочавшись, вновь закряхтел, находя губами сосок. — Я так не хочу оставлять Чженйи. Не знаю, вернемся ли мы. Матушка правду говорит. Они берут нас в плен.        — Клан Вэнь хочет манипулировать на кланы через их детей и творить свои бесчинства дальше, оставаясь безнаказанными. Надеюсь, что наш дом будет в порядке, — старший омега вздохнул.        — В письме было сказано, что второй молодой господин Вэнь будет заниматься «перевоспитанием». Вэнь Чао безумец и тиран, похуже, чем его отец. Даже его мать отказалась от него и сбежала куда подальше. Первый молодой господин Вэнь и то будет воспитанней и приятнее, чем Вэнь Чао. Но я никогда не прощу его за то, что он сотворил.        — Его настигнет наказание. Как и всех из клана Вэнь, рано или поздно. Мы справимся, Цзян Чэн, — улыбнулся Вэй Ин, смотря на брата, который тяжело вздохнул.        Как бы Цзян Чэн хотел в это верить. Он не хотел оставлять Сию, но придумать что-то было просто невозможно, отец его был прав. Если туда поедет только Вэй Усянь, то его просто убьют и выставят это как несчастный случай, а потом могут покарать весь клан Цзян за неповиновение и не отправку наследника на «перевоспитание». Цзян Ваньинь не мог позволить этому случиться. Он обязан был поехать. Ради Сию, чтобы защитить его. Ради клана. Поэтому за время сборов он пытался восполнить время с Сию. Он гулял с сыном на пристани, говорил с ним, читал те самые сказки, что так нравились ему, когда он был беремен. Проводил все свободное время рядом с любимым сыном и собирал свои вещи: пара ханьфу, Саньду, его меч, без которого никогда никуда не ходил. Дал наказания нянечкам и слугам, приказал следить за Сию, ведь иначе Цзян Чэн сделает так, чтобы их жизнь закончилась очень и очень быстро. И больше всего омега не мог оторваться от собственного ребенка. А предоставленные семь дней пролетели так быстро. И в последнюю ночь Цзян Чэну снились ужасные кошмары. Он крутился в постели долгое время, не мог уснуть после просыпания и поэтому он попросту вскочил на ноги, взял на руки Чженйи и лег в постель уже вместе с ним. И просто всю ночь вдыхал запах миндаля и молока, запоминая каждую черту его сына, выгравировав его в памяти, чтобы в особо сложные моменты он напоминал Цзян Чэну, почему ему не стоит сдаваться.        А утром, на семейной пристани клана Цзян, собралась вся семья. Глава клана Цзян, госпожа Юй и Цзян Яньли провожали двух господ, чья джонка, в которой были адепты, стояла у причала. В дорогу Вэй Усяня снабдили огромным количеством еды, на что госпожа Юй лишь сказала, чтобы они набивали свое брюхо. Неизвестно, будут ли их вообще кормить в Цишань Вэнь. Недолго прощаясь, женщина развернулась и быстрым шагом ушла обратно в дом, чтобы никто не видел ее блеснувших слез. Лишь Цзиньчжу и Иньчжу бессменной тенью отправились за ней. Цзян Фэньмянь обнял сыновей, задержавшись рядом с Вэй Усянем, что-то шепнув ему, а омега в ответ кивнул и пообещал дяде Цзяну сделать невозможное. Вэй Ин всегда прекрасно понимал девиз их клана. В отличии от Цзян Чэна, который пытался следовать ему, но никогда не мог. Ближе подошла Цзян Яньли, держа в руках корзинку с лежащим в ней Чженйи, что сладко спал. Это к лучшему, ведь если бы его ребенок плакал, Цзян Чэн бы не смог уплыть. Так было лучше… Он крепко обнял сестру, что сделал и Вэй Усянь, а после Цзян Чэн аккуратно достал из корзинки Сию, прижав его к себе, оставляя теплый родительский поцелуй на его макушке. Он жадно вдохнул запах ребенка, по которому будет так дико скучать, что сердце уже сдавило в тисках, затем мягко отпуская его обратно в корзинку и отворачиваясь. Нос защипало, а глаза наполнились соленой влагой. Омеги сели в джонку. Их путь только начался.

Продолжение следует…