Всего лишь омега?

       Метка расползалась безобразным черным пятном, принося с собой только боль и ужасающее чувство страха. Цзян Чэну было не так больно от того, что метка, теряющая свои очертания, поплывшая по запястью, делала это болезненно, а скорее от того, что он прекрасно понимал, что это означало. Первой мелькнувшей мыслью было: «За что? Почему сейчас?». Он только что потерял родителей и терял своего соулмейта. Лучше бы метка и правда стала блеклой, что говорило бы о том, что Лань Сичень погиб. От таких страшных мыслей замутило, Цзян Чэн зажал рот ладонью, но содержимое его желудка все равно взмыло по пищеводу вверх, а потому юного господина вывернуло на прохладную и влажную землю желчью и водой. Омега закашлялся, слезы задушили и ком в горле стал слишком невыносимым. Истерика, которая почти отпускала его, вернулась с новой силой, он закричал, душевная боль стала настолько сильной, что даже Золотое Ядро стало колебаться, испуская жалкие всполохи энергии по духовным каналам. Боль разрасталась по всему телу, остановилась в сердце, сжав его до мизерных размеров, заставив кровоточить и обливаться слезами. Остановилась и черная метка, ставшая неясным пятном, среди которого больше не прослеживались облака и играющая в них лента. В этом мире все прекрасно знали, что обозначают разные состояния меток. Сияющая, рядом с соулмейтом — ваши чувства взаимны, любовь наполняет ваши сердца и красные нити сплетаются друг с другом в тугой канат; поблекшая — ужасная потеря, частичка души, что была одним целым вместе, покинула этот мир и больше никогда не вернется в него, но два соулмейта могли встретиться там, по другую сторону. Но самое страшное, чего боялись почти все в Поднебесной, — почерневшая метка. Такое случалось лишь тогда, когда соулмейты находили друг друга, предавались своей любви, а потом… Осквернение любви, Небесная кара для двух душ, что были предначертаны друг другу, но один из них предал другого, растоптал чужую любовь грязными подошвами сапог. Лань Сичень только что был с кем-то другим. Делил ложе с другим человеком, когда Цзян Чэн захлебывался от боли, от горечи утраты и терял самого себя! Когда Цзян Чэн так боялся однажды увидеть то, что Лань Сичень погиб, но черная расплывшаяся метка была во многократном размере хуже!        От осознания этого сердце Ваньиня сдавило еще большей болью, он зажмурился, рухнул на землю, взявшись за ворот ханьфу здоровой рукой. Воздуха катастрофически не хватало, он пытался жадно вдохнуть хоть малую его долю, но с каждым разом легкие сдавливало лишь сильнее. Он не видел Вэй Усяня, который пытался помочь брату, тряс его, кричал его имя, но никак не мог дозваться. Сознание Цзян Ваньиня уплывало. Он лишь чувствовал жар в теле, а потом словно видел лицо Лань Хуаня, склонившимся над неизвестным. Черная метка была ужасна и тем, что измена всегда была видна паре того, кто заставлял метку чернеть. Ваньинь видел все. Перед глазами проносились сплетенные в страсти тела, лицо Лань Хуаня, такое счастливое, как всегда благодушное, он шептал что-то омеге под собой, нежно целовал. Двое любовников посмеивались, — может над глупым и наивным Цзян Чэном? , — обнимали друг друга и делали то, что когда-то делали и Ваньинь с Хуанем. Вот так просто Альфа забыл о том, кто был предначертан ему с самого рождения. Омега ощущал себя… преданным. Цзян Чэн закрыл глаза, поджимая обескровленные губы и кусая себя за внутреннюю сторону щеки, едва не разрывая ее от той боли и ярости, что была в нем. Несправедливость мира давила на плечи, он не понимал, чем же заслужил такое. Он всегда знал, что неинтересен Лань Сиченю, не заслужил его внимания, но он никогда не думал, что Лань Сичень, находясь в бегах, сделает это с ним, предаст своего соулмейта, когда прекрасно знал, что они предназначены друг другу. Цзян Чэн заплакал навзрыд, а Вэй Усянь помог ему приподняться, крепко обнял, прижав к себе и позволив брату выплакаться. Он прекрасно видел почерневшую метку, видел последствия и в душе его разгоралась ненависть к Первому молодому господину клана Лань. Вэй Усянь поклялся госпоже Юй защищать Цзян Ваньиня, неважно, придется ему защищать его от клана Вэнь или даже от Лань Сиченя, что посмел так безбожно предать собственную пару.        Слезы все еще продолжали душить Цзян Чэна, в мыслях он уже окрестил эту ночь самым ужасным, что было за всю его жизнь. Он потерял разом все. Дом, родителей, а теперь и соулмейта. Страдания словно шли за ним по пятам, наступая, нагоняя и шепча в самое ухо: «Ты попался!». Омега вздрогнул, а в голове мелькнула мысль: «Что же теперь будет с Сию?». Идея встретиться с Лань Сиченем, рассказать о чувствах и ребенке, таяла с каждой секундой все быстрее, оставив за собой лишь страх того, что Цзян Ваньинь не нужен даже своему возлюбленному. Неизвестный омега, что был так изящен, нежен и строен, настоящий омега, в отличии от Цзян Чэна, был не похож на него совсем. Он увидел лишь каштановые волосы, длиной чуть больше волос самого Цзян Чэна, ведь во время беременности они отросли, став длиннее плеч и доставая почти лопаток. Плохо разглядел лицо, лишь его улыбку, но больше всего внимание снова и снова привлекал Лань Хуань. Было ясно, как день, что этот омега запал Цзэу-цзюню в самое сердце. И у него не было гона, в который он и провел ночь с Цзян Чэном. Все это было по обоюдному согласию, вне затуманенного разума. Вэй Усянь, решив, что им нужно бежать, как можно скорее, ведь они все еще находились в опасности, подхватил на свою спину ничего не понимающего Цзян Чэна, пробираясь сквозь высокие заросли осоки, пока молодой господин Цзян сдавленно шептал: «Прошу, перестаньте… я не могу больше смотреть на это, умоляю… хватит». Вэй Ин желал прямо сейчас изничтожить Лань Сиченя и проткнуть его сердце Суйбянем. Вначале забрать его у Вэней, а после этого вонзить меч в тело Альфы. Небесная кара была такова, что работала в обе стороны. И Вэй Усянь очень жаждал того, чтобы кара поскорее настигла и Лань Сиченя. С его стороны жутко хотелось рассказать Альфе обо всем. И о Цзян Чэне, о его обмане, о его племяннике, которого Ваньинь так старательно от всех прятал, а теперь все шло крахом, пока Лань Сичень с кем-то развлекался. Мелькнула мысль, что Лань Ванцзи тоже мог быть таким же. Поэтому и сближаться со вторым молодым господином Лань, может, не стоило? «Клянусь, если я увижу Лань Сиченя и Лань Чжаня, то одному из них точно ударю в их идеальное лицо», — подумал омега, унося Цзян Чэна прочь от Пристани Лотоса, от которой еще на несколько сотен метров чувствовался запах гари.        Они прошли довольно много времени, даже не добрались до Мэйшань Юй, все еще оставаясь в окружностях Юньмэна, на самой границе, решив остановиться в конце-концов в одном из постоялых дворов, чтобы отдохнуть. Они не спали всю ночь, не ели почти что целые сутки и бренное тело давало о себе знать. Хозяин постоялого двора был очень приветливым мужчиной, когда увидел двух молодых людей в привычных одеждах клана Цзян, то даже не стал ничего спрашивать, только взял деньги, сопроводил до их общей комнаты и любезно пригласил удобнее располагаться. Цзян Чэн, который половину пути уже шел на своих ногах, сразу же сел на кровать, уперевшись локтями о колени, а ладонями закрыв лицо. Стыдно было смотреть на этот мир. Омега с черной меткой, недостойный любви, было жутко стыдно за то, что он такой. Да и на что он надеялся? Он опозорил свой клан, принес в подоле, воспользовался ситуацией с Лань Сиченем; обременил бы его ребенком, если бы рассказал; он был всего лишь омегой, которая не была способна дать отпор в силу того, что он был слабее. Никчемен. Даже его пара отказалась от него, предпочла более лучшую партию, оставив неказистого подростка-Ваиньиня позади. Парень тихо всхлипнул, закрыв глаза, сотрясаясь в тихих рыданиях. Вэй Усянь лишь смотрел на брата, ничего не говоря, ведь как можно было поддержать в такой ситуации? Только быть рядом, этим он мог помочь. Он верил, знал, что Цзян Чэн был сильным. Поэтому старший омега лишь ближе подошел к своему шиди, присев перед ним на корточки.        — Цзян Чэн, все скоро изменится, вот увидишь. Мы убьем Вэнь Чао, мы отомстим Лань Сиченю, клянусь. Я всегда буду рядом, а ты ни о чем не думай. Позволь это сделать мне за нас двоих. А ты пока подумай о Сию. Он ведь сейчас у твоей бабушки. Представляешь, как она обрадовалась, что стала прабабушкой? — Вэй Усянь улыбнулся, прыснув, а Ваньинь отнял руки от лица, смотря на брата сквозь пелену слез. — Не плачь, хорошо? Давай я пока что пойду куплю нам еды, а то тут, кажется, не подают ее. Соберемся в дорогу и отправимся обратно в Мэйшань Юй, — Цзян Ваньинь неуклюже кивнул на эти слова, а старший омега встал на ноги, откинув хвост длинных волос за спину. — Прекрасно. Подожди меня здесь, я скоро буду, — на этих словах молодой господин Вэй развернулся на месте и отправился прочь, на залитую утренним солнцем улицу.        Ваньинь остался сидеть на кровати, смотря перед собой. Мысли наслаивались одна на другую, он не знал, за какую из них ухватиться, чтобы снова не начать плакать, чтобы вновь не стало больнее. Цзян Чэн даже не знал, не понимал, куда Вэй Усянь нес его, не знал, что это за город. Он перестал видеть страшные картины измены его возлюбленного еще на подходе к городу, а потому, когда ему стало чуть легче, он уже пошел самостоятельно. Из-под ног словно вырвали опору, настолько тело казалось ему чужим, а ноги тяжелыми. Он ощущал себя статуей, которая неспособна пошевелиться. Все словно было страшным сном, от которого он никак не мог проснуться. Перед глазами продолжали появляться картины пережитой ночи. Убитые родители, лежащие рядом друг с другом, в кровавых лужах под своими телами; повешенные адепты его клана и слуги; речь Вэнь Чао, мерзкое лицо Ван Линцзяо, Вэнь Чжулю, побег самого омеги от жестокой реальности и жгучая боль в запястье. Если Небеса проверяли его, если они пытались понять, насколько он сильный, то слишком это было жестоко. Что дальше придумают Небеса он не знал. И знать не хотел. Омега медленно встал, вдохнул запах копоти, что все еще остался на его одежде после Пристани Лотоса и запрокинул голову назад. Слезы продолжали подкатывать к глазам. Но сейчас было не время жалеть себя. Его сын, его клан и семья нуждались в нем. Больше всего сын. И Цзян Чэн должен был быть сильным ради него, он обещал это сам себе, еще тогда, когда он и Вэй Усянь отправлялись в Цишань Вэнь. С Лань Сиченем он сможет поговорить тогда, когда он хотя бы поймет, где он находится, и когда они встретятся. Цзян Чэн теперь тоже был главой клана. Теперь у него тоже был высокий статус, он справится, даже со своей трусостью. И обязательно выяснит отношения с возлюбленным.        Подтерев слезы в уголках покрасневших глаз, Цзян Чэн крупно вздрогнул, выглядывая в окно, когда услышал голоса и говорили они о двух молодых господах из клана Цзян. По улице шли двое вооруженных мечами мужчин, в клановых одеждах клана Вэнь, простые адепты. Они шли по улице, выискивая что-то. Или, вернее, кого-то. «Там ведь сейчас Вэй Усянь! Совсем один!», — подумалось ему и Цзян Чэн, распахнув фусума, выбежал из постоялого двора, выбежав на улицу. Он огляделся, но адептов клана Вэнь нигде видно не было. Напрягая свой слух, омега двинулся в ту сторону, куда приблизительно двигались адепты клана Вэнь, попутно взглядом выискивая своего брата. Выглянув из-за угла, Цзян Чэн крупно вздрогнул, замечая сидящего у прилавка Вэй Усяня, что выбирал яблоки, но выглядел очень напряженным, а к нему со спины медленно подходили двое бет. Те самые адепты, которых увидел Цзян Чэн и теперь они могли поймать Вэй Усяня, и Небеса только знают, что могло с ним случиться. Нужно было думать, как спасти его, наперед. Неизвестно, сколько здесь было еще адептов клана Вэнь, вдвоем они бы не управились, у них не было с собой оружия, кроме Цзыдяня, которым Цзян Чэн все еще не умел управлять. Хаотично думая, Цзян Ваньинь повернул голову вбок, замечая там еще несколько адептов клана Вэнь, решив, что это его шанс спасти Вэй Усяня. Когда он словил взгляд одного из адептов-Вэнь, то тут же развернулся на месте, побежав в противоположную от них сторону. Для вооруженных мужчин это сработало спусковым сигналом, они разом вынули мечи, побежав за убитым горем омегой, а следом отправились и те самые двое бет, что почти подошли к Вэй Усяню. На губах младшего омеги блеснула улыбка. Он спас своего брата, Вэй Усянь придумает, как вызволить его из плена, если его поймают, а его наверняка поймают. Цзян Чэн сделает все, чтобы не привести клан Вэнь в Мэйшань Юй, где был его сын. Ради него Ваньинь готов был пожертвовать самим собой, как и за брата и за сестру.        Его нагнали в одном из переулков, куда свернул омега, а его перехватили адепты, которые побежали наперерез. Один из коренастых мужчин прижал омегу к стене, зажав его волосы в кулаке, а руки связав тугой веревкой. Цзян Чэн мог похвастаться хорошей выносливостью, но не тогда, когда он был без отдыха целые сутки, без должного сна и медитации, чтобы восстановить силы. Однако тяжелое дыхание адептов заставило его ухмыльнулся, он заставил их изрядно попотеть. Сглотнув, Цзян Чэн нахмурился, дернув плечом и попытавшись вырваться из захвата, но веревку связали еще крепче.        — Это Цзян Ваньинь?        — Кажется, он. Омега, да и на умершего главу клана Цзян похож. Отнесем его ко второму молодому господину Вэнь, он решит, что делать с этим… — бета брезгливо сморщился, — Он всего лишь омега.        — Эта омега вам вырвет глотки, ублюдки, — прорычал Цзян Чэн, за что тот самый коренастый бета, держащий его за волосы, дернул за них его голову назад.        — Язык бы тебе отрезать за такие слова, — ухмыльнулся мужчина. — Забираем его и отправляемся.        — А Вэй Усянь?        — Сам прибежит за своим господином. Как шавка.        Адепты встали на мечи, а Цзян Чэна подхватили под связанные руки двое мужчин, взмыв в воздух и отправляясь в сторону Пристани Лотоса, где развернулся надзирательный пункт под идеями жестокого садиста Вэнь Чао. Цзян Чэн лишь ухмыльнулся, взглянул вниз, на простирающийся и удаляющийся городок, где остался Вэй Усянь. И омега был уверен, что его брат уже отправляется в Пристань Лотоса, прекрасно поняв, куда уведут Цзян Чэна. Оставалось лишь выдержать пытки этой грязной свиньи и его наложницы. Прикрыв глаза, омега опустил голову, тяжело вздыхая.        Пристань Лотоса снова встретила его запахом гари, а также запахом разложения тел. Никто здесь не заботился о том, чтобы достойно похоронить тела погибших в битве людей. Омега боялся, что тела его родителей и правда могли скормить плешивым псам Ордена Вэнь, тогда он бы не смог даже похоронить их и попрощаться. Не так заботила сейчас собственная судьба, он жалел о прошлом, что было таким горестным и печальным. Не сумел спасти родителей, потому что был слабым, не самосовершенствовался достаточно, чтобы управлять духовным оружием, да и его Саньду все еще находился в сокровищнице Вэнь Чао, как и Суйбянь Вэй Усяня. Мысль о том, что его ведут практически на казнь, не страшила. Он только желал о том, чтобы с его семьей все было в порядке, чтобы Сию не попался в руки Ордену Вэнь, чтобы о нем никто не узнал и он прожил спокойную жизнь в Мэйшань Юй с его прабабушкой, если вдруг Цзян Чэн погибнет здесь. Но это хотя бы произойдет в стенах его родного дома, где он воссоединится со своими родителями. Только жаль, что это произойдет от рук ублюдка Вэнь Чао. Но омега старался меньше думать об этом.        Приземлившись, адепты-Вэнь пронесли Цзян Чэна в главный зал, где уже восседал на резном троне второй молодой господин Вэнь. На его коленях сидела Ван Линцзяо, кормя своего хозяина виноградом, который они наверняка нашли в запасах Пристани Лотоса. Адепты кинули под ноги Вэнь Чао молодого господина Цзян, отчего тот рухнул наземь, как мешок с картофелем, но не издал ни звука, чтобы не веселить этих садистов. Вэнь Чао перевел взгляд с Ван Линцзяо на Цзян Ваньиня, ухмыльнувшись и сверкнув блеклыми карими глазами. Девушка надула губки, что ее перестали обогащать вниманием, но тоже перевела брезгливый взгляд на лежащего на заляпанном кровью полу омегу. Ухмыльнувшись, она вскинула нос, а Вэнь Чао заговорил:        — Кажется, эта грубиянка госпожа Юй тоже лежала также перед нами в последние свои минуты жизни. Взгляд даже не менялся, такой же гордый. Но ничего, сбить с лица спесь возможно, если немного заставить испугаться, — он также гадко ухмыльнулся, жестом приказав Ван Линцзяо встать с его колен, а сам он поднялся на ноги, направившись к лежащему на полу омеге. Присев перед ним на корточки, он продолжил: — Молчишь? Будешь молчать еще долго? Это до первого крика, — мужчина ухмыльнулся, схватив Цзян Чэна за подбородок, а омега клацнул зубами. Вэнь Чао дернул рукой, отпуская подбородок Ваньиня, нахмурившись. — Будешь ли ты молчать дальше, вот в чем вопрос. Мы здесь нашли очень интересную вещь.        Адепты внесли в главный зал резную шкатулку, но глаза Цзян Чэна расширились при виде нее, а на лбу выступил холодный пот. Он прекрасно знал, что именно находится внутри и лишь единожды видел, чтобы применяли это на его адептах. Дисциплинарный кнут. Самое суровое наказание из всех существующих. Один взмах этого кнута мог рассечь кожу до самых костей и лишь одного удара хватало для того, чтобы ужасные шрамы остались на всю жизнь в назидании тому, для кого было осуществлено наказание. Такой вид наказания применялся очень редко, только за самые тяжкие преступления, даже в Ордене Ланьлин Цзинь никогда не использовали его, а в других кланах старались даже не показывать, что он есть. Только в Ордене Вэнь видом наказания было иное, не дисциплинарный кнут, а тавро с символикой солнца, что было достаточно суровым наказанием, ведь след от тавро означал то, что человек был клеймен кланом Вэнь и это было такой же наивысшей степенью стыда. Цзян Чэн сглотнул ком в горле, а внутри его все похолодело. Адепты клана Вэнь вздернули его вверх за веревки на руках, развязали их и, пока Цзян Чэн не успел вырваться, связали заново, затянув потуже жесткие веревки, привязывая молодого господина Цзян к верхней балке. Адепты отошли подальше, чтобы не попасть под раздачу, пока омега тяжело дышал через нос, стараясь найти как можно скорее пути выхода из этой ситуации, а Вэнь Чао доставал из шкатулки дисциплинарный кнут. Взяв в руку фиолетовую хват кнута, парень покрутил его в руке, коснулся жесткой поверхности плети, свитой из пеньки и на пробу слегка хлопнул себя по ладони. Уже очень ощутимо. Ухмыльнувшись, Вэнь Чао развернулся к Цзян Чэну лицом.        — Предпочитаешь, чтобы тебя били на голое тело или через одежду? — в ответ молчание. — Что ж. Молись, чтобы не попало по твоему очаровательному личику.        Лицо Вэнь Чао исказилось злобой и удовольствием от садизма. Он поудобнее перехватил рукоять кнута, распрямляя свитую в кольца плеть, на пробу взмахнув ею, отчего по ушам резанул противный свист. Цзян Чэн непроизвольно поморщился, словно от удара, вздрогнув и дернувшись, но веревки, привязывающие его к балке наверху, не дали никуда сбежать. Сглотнув ком в горле, омега как можно крепче сжал руки в кулаки, закрыл глаза, лишь бы не видеть лицо альфы перед собой. Десять, девять, восемь… Вэнь Чао размял руку. Семь, шесть, пять… Альфа занес руку для удара, отводя ее назад. Четыре, три, два… Рука мучителя дернулась вперед, кнут со свистом разрезал воздух. Один. Плеть со всей силы ударилась о грудь Цзян Чэна. Плеснула кровь, ткань ханьфу разорвалась, но Цзян Чэн, приводя в движение свое Золотое Ядро, попытался снизить боль от позора, который он только что испытал. Сквозь рассеченную кожу сочилась кровь, неровная и рваная рана, куда пришелся удар, не скрывал мяса, ведь настолько глубоко кнут попал по омежьему телу. Ни один крик не сорвался с его губ, лишь сдавленное мычание, а из прокушенной губы потекла кровь, скатываясь по острому подбородку. Вэнь Чао, неудовлетворенный полученным эффектом от удара, закатил глаза, обернулся, взглянув на Вэнь Чжулю.        — Сожги его Ядро.        — Господин?        Цзян Чэн вздрогнул, забился в конвульсиях, закричал, проклиная и желая смерти, а Вэнь Чао лишь ухмыльнулся, обрадовавшись тому, что вызвал такую бурную реакцию лишь одной фразой. Он искоса взглянул на омегу, а Ван Линцзяо стала скакать вокруг своего господина, поддакивая его великолепной идее лишить омегу Золотого Ядра и будущего заклинателя.        — Мой приказ, сожги ему Золотое Ядро. Он омега. Омеги априори не должны становиться заклинателями, их энергия Инь слишком пагубно влияет на нечисть. Притягивает и на ночных охотах не редко случалось, что альфы сходили с ума лишь из-за одной омеги, — он безумно улыбнулся, взглянув на Цзян Ваньиня. — Да и к тому же, какое же будет веселье, если он будет каждый раз пытаться заглушить боль от удара кнута своими духовными силами?        — Ты больной ублюдок! Тебе нужно было задохнуться еще в утробе! — зарычал Ваньинь. — Да на тебя только такие сучки и лезут, а ни одна нормальная омега даже не посмотрит! Будь ты последним альфой во всей Поднебесной!        — А на тебя хоть кто-то смотрит? — ухмыльнулся парень, а Цзян Чэн прикусил язык. — У тебя, такого отброса, даже детей не будет. Будет чудом, если кто-то решится залезть на тебя. Кому ты нужен? Ты не так красив, как другие омеги, даже как Вэй Усянь. Ты не выдающийся заклинатель, так что велика ли потеря? Вэнь Чжулю! — приказным тоном произнес второй молодой господин Вэнь, указав на Цзян Чэна.        Статный и высокий мужчина двинулся к Цзян Чэну, смотря прямо в его глаза, видя весь его страх. Такой же, как и у других, с кем он сталкивался в битве, лишая их Золотых Ядер. Омега поджался, попытался уйти, но Сжигающий Ядра уже перенес всю ци в свою правую ладонь. Точечным ударом он коснулся живота омеги, посылая импульс духовных сил и расплавляя его Золотое Ядро. Из Цзян Чэна словно выбили весь воздух. Он не смог вдохнуть, легкие сдавило, а тело стало слишком тяжелым. Слишком слабым, чтобы поднять даже собственный палец. Цзыдянь слабо сверкнул на его указательном пальце, омега испустил громкий вздох, граничащий со всхлипом. Вэнь Чжулю отошел, выполнив свою работу, а Вэнь Чао с усмешкой замахнулся вновь, обрушивая удары на несопротивляющегося омегу до тех пор, пока Цзян Ваньинь не потерял сознание.        Цзян Чэн не знал, сколько прошло времени с начала его пытки, что устроил Вэнь Чао. Он лишь услышал отголоски человека, что нес его на руках, почувствовал нежный запах живицы кедра, запах слабого альфы, но довольно приятного, который прижимал его к себе, шептал что-то, умолял подождать и не отключаться. Но Цзян Чэн раз за разом падал в темноту, что тянула к нему свои лапы, опутывала скользкими щупальцами, заползала в рот, не давая вскрикнуть или вздохнуть. В темноте его мучили искаженные тела его родителей, истлевшие, как уголек, тела его адептов, погрязнувших в пожаре, что вспыхнул в ту ночь в Пристани Лотоса. Лань Сичень, такой любимый, смотрящий так нежно, вдруг обнимал омегу с незнакомым и расплывчатым лицом, а затем его лицо становилось злым, совсем не похожим на лицо того Лань Хуаня, которого он знал. Он обвинял Цзян Чэна в обмане, шипел, что ненавидит его, что у него будет новый ребенок и вдруг гладил живот омеги рядом с ним. Цзян Чэну хотелось тошнить, он сбегал от кошмаров, но вокруг слышался только смех. И в темноте Цзян Чэн видел, как его маленького Сию уносит Лань Сичень. Как бы не пытался он бежать быстрее, его два любимых человека лишь отдалялись от него, а перед самим омегой вырастала огромная стена из безликих людей с белых траурных одеяниях, которые твердили ему наперебой тяжелыми и резкими голосами: «Это твоя вина!». Цзян Чэн падал на колени, кричал, умолял отдать ребенка, а затем все повторялось по новой. Темнота проникала в глаза, делала их белыми, точно у слепого, и он шарился по полу как новорожденный котенок, пытаясь отыскать маму-кошку. Юй Цзыюань повторяла из темноты: «Из-за тебя я умерла. Лучше бы я отдала Цзыдянь Вэй Усяню, чем такому бездарному сыну!», а Цзян Фэньмянь вторил ей эхом: «Бездарный сын. Я пытался тебя заменить. Ты потянешь клан ко дну». Цзян Чэн хотел умереть. Сквозь темноту он почувствовал нежные омежьи руки, вновь запах живицы кедра, а затем и такой родной запах Вэй Усяня. Шум воды, мерное покачивание лодки, звук весел и тихий шепот Вэй Ина: «Небеса, что они сделали с ним…? Все будет в порядке, Цзян Чэн, мы спасли тебя, ты в безопасности». Но ничего не было в порядке. Теперь он был искалеченным человеком, инвалидом, лишившимся того, что приводило энергию в движение, его Золотого Ядра. По щекам покатились слезы и Цзян Чэн вновь отдался холодной темноте.        Омега медленно приоткрыл глаза, обводя взглядом комнату. Он лежал в теплой кровати, заботливо укрытый кем-то одеялом. Комната не была похожа на ту, что была в резиденции Мэйшань Юй, в которой часто в детстве гостил Цзян Чэн. Здесь темно темно, комната была освещена лишь свечами, а ставни окон были закрыты. Кажется, была ночь или же вечер. Сколько же он так пролежал? В груди отдало болью. Раны от дисциплинарного кнута, которым играл Вэнь Чао, были перевязаны чьей-то умелой рукой, вот только если же физические раны возможно было излечить, то возможно ли было вылечить то, чего теперь не было? Ваньинь вытащил дрожащую руку из-под одеяла, медленно поднимая ее вверх и расправляя тонкие пальцы на ладони. Сделать такой простой жест было уже невообразимо сложно, будто тело было чужим и не желало слушаться своего хозяина. Оно было тяжелым, как огромный валун, который нельзя было сдвинуть с места, не приложив достаточно мощных усилий. Так и Цзян Чэн, прикладывал слишком много усилий, чтобы сделать то, о чем он раньше даже не задумывался, а делал машинально. Губы задрожали, а из глаз потекли горькие слезы. Его лишили будущего, лишили возможности когда-нибудь стать бессмертным дянься, о судьбе которых так мечтал в детстве Ваньинь. Прикрыв глаза, омега уронил руку на постель, подумав только о том, что лучше бы Вэй Усянь дал ему умереть там, в Пристани Лотоса, чем позволять жить с такой ношей. Теперь у него не было шансов даже заговорить с Лань Сиченем.        Когда приоткрылись фусума, Цзян Чэн даже не открыл глаз. Продолжил лежать на постели, пока внутрь вошли двое. Кровать прогнулась под весом одного тела, тогда как второй человек раскладывал что-то на низком столике подле Цзян Чэна. Омега приоткрыл глаза со слипшимися от слез ресницами, смотря на Вэй Усяня. В его глазах плескалась жалость. Это самое худшее, что думал увидеть Ваньинь, когда встретится с братом или кем-либо еще. Жалость от кого-то, что он теперь инвалид, что то, чем он жил — покинуло его. Старший омега погладил шиди по распущенным волосам, аккуратно поправляя их и прикрывая ворот его нижней рубахи, в которую его переодели. Она тоже приятно пахла живицей кедра. Значит, она была чьей-то чужой. Приоткрыв обескровленные губы, младший омега тихо выдохнул:        — Я бесполезен… не смог никого защитить, не смог спасти и самого себя, — зашептал он, закрыв глаза. — Как я могу быть защитой и опорой для Сию, когда я… не могу даже…        — Тише, — шепнул Вэй Усянь, предотвратив истерику брата, продолжая поглаживать его по волосам. — Мы отомстим этому ублюдку. Я клянусь.        — Вэнь Чжулю выжег мое Золотое Ядро.        Вэй Усянь сглотнул, опустил стыдливо взгляд. Цзян Чэн сразу понял, он узнал это до того, как он все рассказал своему шисюну. Цзян Чэн отвел взгляд, поджал губы и посмотрел словно в никуда. К ним подошла девушка в бело-красных ханьфу, сгоняя ладонью Вэй Усяня с кровати, сама же присаживаясь на кровать с какой-то пахнущей травами мазью.        — Сядь и сними рубаху, раз уже можешь сам двигаться.        На ее приказ Цзян Чэн никак не отреагировал. В его голове плыли размеренно мысли, по каналам больше не циркулировала духовная энергия и он медленно впадал в апатичное состояние. Ему не хотелось ничего, кроме смерти. Даже мысли о Сию не спасали его. Наоборот, воспоминания о его ребенке еще сильнее резали и так истерзанную душу, выворачивая ее наизнанку. Омега закрыл глаза. Девушка, решив, что реакций больше последует, сама распахнула его одежду, предварительно сдернув с несопротивляющегося тела одеяло. Она развязала бинты, осмотрела раны, что еще не так давно кровоточили, но выглядели уже лучше и хотя бы не гноились, ведь молодого господина Цзян никто не помещал в теплых комнатах, а кинули в подвал, к крысам, в надежде, что его попросту сожрут. Инфекция попала в тело, но девушка-медик сделала все, что возможно и все, что от нее зависело. Теперь было дело лишь в организме самого омеги. Фусума вновь открылись и внутрь вошел тот, у кого Цзян Чэн и почуял запах кедра. Молодой альфа, возраста Вэй Усяня и Цзян Ваньиня, прошел в комнату, легко поклонился молодым господам и поставил на низкий столик две чашки, а также чайничек с ароматным напитком. Но заметив то, как обрабатывают молодого омегу, смутился, взглянул на Вэй Усяня и смутился еще больше, убрав руки за спину.        — Меня зовут Вэнь Цин. Это — Вэнь Нин, мой младший брат, — начала девушка, зачерпнув на пальцы мазь, разогрев ее меж ними, затем нанося на раны, что покрывались легкой корочкой. — Он рисковал своей жизнью, чтобы вытащить тебя, неблагодарного омегу, из лап смерти, из Пристани Лотоса. Если кто-то узнает о том, что он освободил тебя, то ему несдобровать. Поэтому, прими с благодарностью то, что мы даем тебе, — нахмурилась девушка, представившаяся как Вэнь Цин.        Цзян Чэн ухмыльнулся в своих мыслях. Вэй Усянь связался с Вэнями, которые могли предать его, а теперь лечат самого Цзян Чэна, которого не так давно сами же и покалечили. Эта девушка была медиком, кажется, достаточно образованным, чтобы вылечить Цзян Ваньиня. Но сможет ли она восстановить ему Золотое Ядро?        — Я знаю, о чем ты думаешь. Я не смогу восстановить твое Золотое Ядро. Никто не сможет, — кинула девушка, продолжая обрабатывать раны омеги, который продолжал лежать, как мертвец. — Мы ненадолго здесь. И вам не стоит задерживаться, пока вас и нас не сделали изменниками и не убили. Вас не поймут, а нас могут убить, если узнают, что мы помогаем кому-то из других кланов. Поэтому, как только все заживет — уходите.        — Мы благодарны и за это, — кивнул старший омега, улыбнувшись девушке, кинув взгляд на краснеющего Вэнь Нина, что всю дорогу не отводил от него взгляд, да и отчего-то сразу же предложил помощь. Вэй Усянь вначале подумал, что все это западня, но когда Вэнь Нин, предложивший помочь спасти Цзян Чэна, и правда принес его к назначенному месту, где он и Вэй Ин договорились встретиться, омега решил ему довериться и позволил привезти их к своей старшей сестре. — Но можно ли как-то восстановить Золотое Ядро?        — Это маловероятно, на моей практике никогда не было такого. Мне жаль, молодой господин Цзян.        Цзян Чэн ничего не ответил на это. Лишь дождался, когда закончится перевязка, а после вновь закрыл глаза, мечтая как можно скорее оказаться в Мэйшань Юй. Вэй Усянь присел рядом с братом, когда ушли сестра и брат Вэнь, чтобы охранять сон своего шиди. Ваньинь же отдался тьме, что уже снова тянула к нему свои когтистые лапы.        Но спустя пару дней меланхолии Цзян Чэна, к нему вдруг ворвался Вэй Усянь, сказал короткое: «Собирайся!» и выбежал из комнаты, чтобы о чем-то поговорить с Вэнь Цин. До этого момента, все дни, что заживали шрамы Цзян Чэна, оставаясь грубыми и багряными рубцами на коже, Вэй Усянь каждый день изучал книги по медицине, пока в один день не вспомнил о некой Баошань-саньжэнь. Отшельнице, живущей на Неизвестной горе. Когда-то эта женщина вырастила мать Вэй Усяня, Цансэ-саньжэнь, оттого являлась ему названной бабушкой. Вэй Ин свято и наивно предполагал, что она сможет восстановить Золотое Ядро Цзян Чэна. Эта женщина была одной из бессмертных дянься, о которой так гудела Поднебесная, когда только эта женщина ушла на гору. Ей было уже несколько сотен лет, она была одного возраста с такими людьми клана Лань и Вэнь, как Лань Ань и Вэнь Мао, основателями Ордена Цишань Вэнь и Гусу Лань. Это была мудрая женщина, полюбившая уединение. Ходило множество слухов о том, что она подбирала сирот с улиц и приводила их на свою гору, обучала и оставляла там жить. Но не все оставались на ее горе. Мать Вэй Усяня спустилась с горы, чтобы жить в мире смертных и помогать им. Она была талантливой и очень самоотверженной девушкой, отчего очереди людей, которые пытались набиться к ней в друзья, не кончались, а от женихов не было отбоя. Даже Цзян Фэньмянь был влюблен в нее. И именно мать Вэй Усяня говорила ему непременно найти Баошань-саньжэнь, если случится нечто плохое. Когда он поделился этой идеей с Цзян Чэном, то тот, казалось, на мгновение вновь воспылал, а в глазах появился огонь жизни. Но стоило спросить о том, где же им искать эту женщину и услышать тихий ответ: «Я не знаю», как энтузиазма поубавилось у обоих. А теперь появился шанс… И Цзян Чэн не намерен был упускать его. Если он мог вернуться к искусству заклинания, если была хотя бы малейшая ниточка того, что он может вновь обрести Золотое Ядро, то Цзян Чэн желал цепляться за нее, как утопающий. Поэтому собрался он достаточно быстро. Попрощался с Вэнь Цин и Вэнь Нином, поклонился им и поблагодарил за свое спасение. Даже если изначально он был недоволен, корил и Вэй Усяня и эту семью в том, что они вытащили его из лап смерти, то сейчас он понимал, насколько же опрометчиво это было с его стороны. Вэй Усянь, снарядив в дорогу им немного провианта, отправился по тропе первый, тогда как Ваньиню не оставалось ничего, кроме как следовать за шисюном по широкой тропе. На губах играла счастливая улыбка — он скоро вернется к Сию, а с Золотым Ядром сможет защитить его.        Шли они без малого два дня. Один раз останавливались, чтобы написать весточку Цзян Яньли в Мэйшань Юй, чтобы их сестра не переживала за них и знала, что они живы. Цзян Чэн в письме писал, что ужасно желает увидеть своего сына и чтобы Яньли обязательно сказала ему, что его папочка скоро вернется. Письмо было отправлено и омеги двинулись дальше, к началу третьего дня придя на одну из гор подле местечка Илин, где был надзирательный пункт, в который Цзян Чэна привезли Вэй Усянь и Вэнь Нин. А Вэнь Цин была в нем главой. Именно оттуда омеги и двинулись в путь. И именно это, как сказал Вэй Усянь, была гора Баошань-саньжэнь.        — Здесь наши с тобой пути разойдутся. Я буду ждать тебя внизу, в Илине. А ты закрой глаза лентой и ни за что не снимай ее, иначе не сможешь вернуть Золотое Ядро. Баошань-саньжэнь не любит, когда нарушают ее покой, да и так проще будет, она сама найдет тебя. Это перестраховка, чтобы ты не запомнил путь. Не забудь представиться, что именно ты Вэй Усянь.        Цзян Чэн обернулся к брату, заглянул в его наполненные уверенностью глаза и чуть улыбнулся.        — Спасибо тебе, — младший омега принял из рук Вэй Ина длинную палку, потеребив ее в руках, а после развернувшись, глубоко вздохнув и закрыв глаза, позволяя шисюну накрыть его глаза непроницаемой лентой.        — Я молюсь Небесам, чтобы все получилось, — прошептал Вэй Ин и легко подтолкнул Цзян Чэна в спину.        И омега сделал первый шаг.

Продолжение следует…