Всего лишь омега?

       В Юньмэн делегация прибыла спустя несколько часов, а в саму Пристань Лотоса спустя почти целые сутки, из-за того, что Лань Сичень был слаб и Ваньиню приходилось всю дорогу держать его на руках, а Лань Жусун был еще мал, чтобы путешествовать так долго без передышки и без еды. Да и сам омега не мог постоянно тащить на себе тяжелого Альфу, который пусть и сильно похудел, но весил все равно не мало. Приходилось делать много привалов, на которых Лань Сичень снова пытался уйти в медитацию, но ему попросту не позволяли, Цзян Чэн ставил перед ним тарелку и приказным тоном говорил, чтобы тот ел. Лань Жусун, который был очень рад, что они летят отдыхать в теплый Юньмэн, постоянно расспрашивал о нем у главы Цзян, постоянно ластясь, как маленький котенок, ведь ему очень нравился этот сильный омега. Ваньинь только покачивал головой, улыбался и обещал, что мальчик все увидит сам. На этом приходилось отправляться дальше. По прибытию в Пристань Лотоса, где Ваньинь с адептами приземлился на главном дворе, их уже ждали слуги, которые стояли в два ряда и сразу же поклонились своему господину. Не поднимая головы, они как один произнесли: «Добро пожаловать домой, глава». Цзян Ваньинь хмыкнул, прижал к себе спящего Лань Сиченя, уложив его голову на свое плечо, а после взглянул на засыпающего ребенка. Была уже поздняя ночь, Лань Жусун ничего толком не увидел под покровом тьмы, но Ваньинь пообещал ему, что утром обязательно все ему покажет. Если не сам, то обязательно попросит адептов или слуг. Жусун с радостью согласился, покивав головой. Оглядев слуг, Ваньинь взмахнул рукой, выбирая одну миловидную бету, которая чаще прислуживала ему, а когда Ци-Ци, так звали девушку, подошла к омеге, то легко поклонилась вновь.        — Найди самую лучшую гостевую комнату для этого молодого господина, — он кивнул на Жусуна, у которого даже засверкали глаза. — Помоги ему с омовением и принеси еды, если он прикажет. На время пребывания Лань Жусуна в Пристани Лотоса — ты его личная прислуга. Ты все поняла?        — Да, глава, — девушка поклонилась снова, подошла к молодому господину Лань, поклонившись ему и прижав ладошки к коленям. — Меня зовут Ци-Ци, молодой господин. Я к вашим услугам.        — Вау, — тихонько выдохнул мальчик, смотря на милую девушку, улыбнувшись и взглянув на Цзян Чэна. — Дядя Цзян, а как же отец?        — Лань Сичень будет жить в комнате рядом с моей, чтобы я следил за ним лично. Твой отец будет в безопасности, А-Сон, не переживай, — омега улыбнулся и Жусун обрадовался, взяв девушку за руку, сразу же потащив внутрь резиденции. — Будем дружить, Ци-Ци!        Цзян Ваньинь выдохнул, посмотрев вслед молодому Жусуну, который решил сразу же пойти в комнату, которую ему предоставят, чтобы передохнуть. Омега взглянул на Лань Сиченя, который спокойно спал, или же делал вид, что спит, чтобы его не беспокоили. Посчитав, что нужно дать Лань Сиченю отдохнуть, Ваньинь прижал его к себе, распустив слуг отдыхать, а сам отправился внутрь дома, в сторону своей комнаты, рядом с которой осталась комната его родителей. Они никогда не делили ее вместе, она всегда пустовала и даже после перестройки Пристани Лотоса Ваньинь оставил ее, пусть ей никто и никогда не пользовался. Войдя в комнату, он даже не стал зажигать свечи, аккуратно уложив в кровать Хуаня, не став снимать с него ханьфу, ведь он забрал его даже без сапог, просто вынес из дома и украл. Точно дракон принцессу. Укрыв мужчину одеялом, Ваньинь открыл ставни окна, взглянув на улицу, а после обернувшись. В падающем на гладь озера света луны, что отражалась от нее, освещая все вокруг, Лань Сичень выглядел прекрасно. Вздохнув, Цзян Чэн направился прочь из комнаты, не забыв закрыть за собой фусума. Лань Сичень приоткрыл глаза, смотря в потолок комнаты, в которой его поселили. Он закрыл глаза, отворачиваясь лицом к стене. Прохладный и влажный воздух ночного Юньмэна принес сочный аромат цветущих лотосов, которые слишком рано зацвели в этом году, оттеняя запах пионов в голове. Этой ночью он больше не уснул.        Следующим утром Цзян Чэн, который почти всю ночь проработал в своем кабинете, чтобы вытеснить из головы запах розмарина и зеленого чая, что остался привкусом на кончике языка, не давая нормально мыслить, проснулся в своем кабинете. Он уснул под утро, когда прилег на собственный рабочий стол, закрыв глаза лишь на секунду. Но дела не ждали. В девять утра, когда в Пристани Лотоса начиналась вся работа, он был уже на ногах. Не спал почти с семи и давал указания слугам, которых построил на дворе у кухни. Поварам он дал задание приготовить пару порций пресной еды, а также сладостей для Цзинь Жусуна. Маленького господина разбудила его служанка, а вот Лань Хуаня он принял решение будить самостоятельно. Никто, кроме него, не мог вытащить его из этой пучины отчаяния и разбитости. Ваньиню было прекрасно знакомо такое чувство, он пережил это и Лань Сичень сможет. Поэтому омега, забрав чистые и сухие одежды Лань Сиченя, которые прачки застирали еще с вечера, твердым и быстрым шагом направился к комнате, в которой он и расположил этого Альфу.        Цзян Чэн резко распахнул фусума комнат, в которые он поселил Лань Сиченя, затем проходя по комнате до окон и распахивая фусума, вид из которых выходил на красивое частное озеро клана Цзян, откуда так сладко и вкусно пахло цветущими лотосами. Вода была сплошь покрыта этими красивыми цветами. Обернувшись, омега нахмурился, складывая руки на груди, показывая всем своим видом свое недовольство и сталь характера. Лань Сичень словно не желал просыпаться, повернувшись к присутствующему спиной, даже не обращая никакого внимание на шум. Будто здесь и не было никого.        — Если ты не встанешь сам, то буду будить так, как я будил Вэй Усяня, — Ваньинь посмотрел на широкую спину. Когда Лань Хуань слабо пошевелился, то он уж подумал, что Альфа встанет сам, но увы. Ваньинь закатил глаза, снимая с себя верхние одежды, скидывая на небольшой пуф, а также закатывая рукава, направившись к мужчине, сдергивая с него одеяло и вновь вскидывая на руки. — Лань Сичень, я тебя предупреждал, — Цзян Чэн вышел за фусума, что вели на пристань, вставая на ее середине, где вода едва доставала до пояса, специально, чтобы Лань Хуань вдруг не утонул. Омега вытянул руки, смотря на Альфу, который все продолжал держать закрытыми глаза и выглядел безучастным, возможно, думая, что его пощадят. «Лежачих не бьют, а, Лань Хуань?». — Я предупреждал, — Цзян Чэн резко отпустил тело соулмейта, а тот плюхнулся в воду, поднимая столб брызг.        Лань Сичень голубоко вздохнул, заглатывая мутной от поднятого со дна песка воды, сразу же подскакивая на ноги, пытаясь откашляться. В носу засвербело, а на глазах выступили капельки слез. Он потер нос, зажмуриваясь и пытаясь справиться с нахлынувшей паникой. Цзян Чэн громко прыснул, когда Хуань подскочил, отплевываясь от воды. Он присел на корточки, смотря на Цзэу-цзюня, который вскинул на него взгляд красных глаз.        — Глава Лань, я ведь предупредил, — нарочно ласково начал омега. — Ты бы проспал завтрак, если бы я тебя не пришел разбудить. А твой сын, между прочим, уже поел и убежал резвиться с другими детьми. Думаю, что он сейчас тоже купается и развлекается. Ты бы видел его. Румяный, счастливый, наевшийся до отвала. Разве не хочешь взять пример? — Ваньинь встал на ноги, подавая Альфе руку, с помощью которой тот залез обратно на пристань. Цзян Чэн крепко сжал прохладную ладонь, чуть нахмурившись. — Лань Сичень, жизнь протекает мимо тебя. Если ты не вернешься в нее, то твой сын так и не сможет увидеть достаточно любви своего отца. Поверь мне, нет ничего хуже, как смотреть как кто-то погибает, а ты не можешь этому помешать.        Сичень посмотрел на соулмейта, ощущая как мокрая и холодная одежда неприятно сковывает тело, облепляя его, а вода стекает с худого тела ручьями, образуя под Хуанем лужу. Альфа стер воду с лица, задумавшись после слов друга про то, что А-Сон играет и резвится с другими детьми. В светлых глазах мелькнула искорка, ведь как бы не грустил мужчина, он был рад, что сын веселится.        — Я тоже знаю какого это, Цзян Ваньинь, — тихо пробормотал он, напрягая голосовые связки. Сичень убрал с лица мокрые волосы. — Спасибо, что привез нас сюда. А-Сону необходимо развеяться. Надеюсь, что он простит меня. И неужели ты будил молодого господина Вэя так каждое утро? Странно, что он не привык вставать вовремя после таких пробуждений, — Хуань улыбнулся уголками губ, но едва заметно, пытаясь пошутить. — Мне нужно переодеться. Не приходить же к завтраку в таком виде.        Цзян Чэн улыбнулся.        — Конечно. Но не твои траурные тряпки. Я принес тебе кое-что поярче, — омега отпустил, наконец, руку возлюбленного, направившись в комнату, кинув с пуфа принесенный комплект одежды для Сиченя на кровать. Обернувшись к Альфе, он продолжил: — Понадеюсь на твою совесть и на то, что ты выйдешь из комнаты на завтрак. Ради приличия неплохо было бы в гостях поесть, — он ухмыльнулся, надевая на себя свои верхние слои одежд, затем махнув рукой. — Подожду снаружи, — Ваньинь вышел за фусума, закрывая их за собой и прижимаясь к ним спиной. Выдохнув, он вспоминал то, как Хуаня облепила одежда. «Он что, совсем не ел…?».        Лань Сичень посмотрел на закрывшиеся фусума, после кинув взгляд на голубые одежды с белыми нижними. Такие одежды были до жути непривычны спустя такое время, которое он проводил в трауре. Боль по Яо была еще так сильна, медитация нисколько не заглушила ее, а лишь сделала сильнее. Хуань искренне позавидовал сильному стержню Цзян Ваньиня. Как он смог пережить столько смертей близких? Как до сих пор не сдался? Почему же Лань Сичень, являясь Альфой, был таким слабым и сдался сразу же, бросив сына и всех близких? Глубоко вздохнув, мужчина коснулся ладонью своего лба, стирая капельки воды. «Неужели я предстал перед ним без налобной ленты? Какой позор», — он вновь тихо вздохнул, после взяв одежды и уходя за ширму, чтобы высушить за ней волосы и одеться.        Когда же он был полностью готов, то вышел из комнаты, тихо закрывая за собой фусума. Цзян Ваньиня в открытом коридоре не оказалось. Хуань взглянул на чистую воду, в которой плескались карпы. Их было не так много, как в той же самой Башне Кои, но смотрелись они довольно изящно и красиво, олицетворяя саму эстетичную Пристань Лотоса. Альфа осмотрелся, не находя Ваньиня поблизости, но отлично зная расположение Пристани, ведь ему доводилось быть здесь несколько раз по долгу главы. Он поправил на талии пояс, после отправившись в сторону главного зала. Из-за его «увлечения» инедией тело очень исхудало, из-за чего одежды висели в некоторых местах, но это было не так заметно, Цзян Чэн выбрал правильные одежды, чтобы это скрыть. Заметно было лишь по сильно иссохшему лицу. Мужчина вошел в главный зал, замечая омегу, сидящего на троне в виде лотоса и читающего какой-то свиток. Кажется, это было по работе, ведь обычно Ваньинь всегда был очень занят, что даже не мог выделить время для того, чтобы посетить Облачные Глубины, когда Сичень приглашал его. Выпить чаю, поговорить. С годами все больше ему становилось стыдно за собственное поведение, стоило объясниться, но Цзян Чэн ссылался на дела и не мог приехать. Цзэу-цзюнь остановился напротив Саньду-шэншоу, убрав руки за спину.        — Глава Цзян, не составите мне компанию за завтраком?        — Как же долго ты переодевался, — Ваньинь ухмыльнулся, в попытке задеть, затем вставая на ноги. — Решил прихорошиться? Не за чем, тут никто не станет смотреть на твой внешний вид. Ты тут отдыхаешь, — он прикрыл свиток, оставляя его на троне, направившись к Альфе, который следил взглядом за этим омегой, невольно подумав о том, что Цзян Ваньинь гораздо выше него. Не по росту, совсем нет. Это было другое. Отчего Сичень чувствовал себя жертвой, загнанной в угол? Он вспомнил о временах учебы тогда еще наследника клана Цзян. И почему только воспоминания так одолели его? — И я с удовольствием составлю тебе компанию. На завтрак сегодня легкая еда: омлет и бульон. Тебе должно понравиться, — Ваньинь помахал рукой перед собой, приказывая слугам приготавливать все к завтраку.        Слуги принесли низкий широкий столик, а также две подушки, положив их напротив друг друга. С одной стороны уместился глава клана Цзян, а с другой стороны глава клана Лань. Они молча смотрели друг на друга и ожидали пока на стол подадут еду. И когда же еда была принесена, то соулмейты сидели напротив друг друга, завтракая и запивая еду чаем. Правила клана Лань запрещали любые разговоры, но, кажется, Цзян Ваньиня это особо не волновало.        — Не стесняйся. Ешь. Тут можешь забыть о ваших правилах. Как я и сказал, никто не осудит и не посмотрит на великого Цзэу-цзюня как-то не так, потому что ты мой гость. А мне и дела нет до того, как себя ведут мои друзья, — мужчина отпил чаю. — И сегодня вечером будь готов, я кое-куда отведу тебя.        — Я не могу злоупотреблять твоим гостеприимством и вести себя неподобающе. Все-таки, я всю жизнь жил по таким правилам и негоже благородному господину вести себя неподобающе, — Сичень легко улыбнулся, поднося пиалу с чаем к губам, держа ее в ладони, аккуратно отпивая небольшой глоток, после ставя обратно. — И приводил я себя в порядок, потому что в компании с красивым омегой Альфа должен выглядеть соответствующе, — Цзэу-цзюнь разрезал лежащий омлет в тарелке на несколько кусочков с помощью палочек, беря в руку тарелку, поднося ее поближе к губам, чтобы не накапать на одежду. Он отправил в рот один из кусочков омлета, что был без специй, а имел лишь свой вкус. Наверняка Ваньинь попросил повара об этом. Это было приятно. Сичень отставил тарелку, неспеша прожевав омлет и лишь потом спросив: — И куда же вы хотите отвести меня, глава Цзян?        — Разве за едой не запрещено разговаривать? — Цзян Чэн усмехнулся, смотря на Сиченя, а когда Альфа слегка зарделся, то посмеялся. — Это секрет. Узнаешь вечером. Иначе откажешься. А я привез тебя сюда не для того, чтобы ты отказывался от чего-либо. Ты приехал сюда, чтобы выйти из своего состояния болотной слизи, в которую превратился. И прекрати называть меня так официально. Ты знаешь, как меня зовут. Память в медитации ведь тебе не отшибло? Меня зовут Чэн.        — Положение между нами не позволяет мне называть тебя по мин. Поэтому, я буду звать тебя Ваньинь, как раньше, — Хуань легко улыбнулся, — и хорошо. Если ты хочешь мне что-то показать, то я пойду с тобой, — он опустил взгляд на свой чай в пиале, в котором одиноко плавала чаинка. После смерти Яо он ощущал себя такой чаинкой, несмотря на то, что был окружен родными людьми. А все из-за ощущения, что часть души просто оторвали.        Цзян Чэн заметил резкую перемену в настроении своего гостя, а потому молча отпил чай и снова заговорил, как бы безучастно продолжая разговор. У него ничего не получится, если Лань Сичень так и останется закрытым.        — Ты ни с кем не разговаривал о том, что случилось?        Лань Сичень поднял на омегу одинокий и испуганный взгляд, а Цзян Чэн лишь пожал плечами. Он был слишком прямолинеен, чтобы говорить даже такие вещи. Но хотя бы он был честен сам с собой, что на людей ему не плевать. А если и было, то Ваньинь старался говорить это прямо. Глава клана Цзян потер переносицу и громко вздохнул. Он уже видел, как глаза Сиченя становятся стеклянными от слез. Но нельзя было больше сдавать назад. Они обязаны были поговорить. Не о Цзян Чэне. А о том, что чувствует Альфа, который посмел бросить своего сына, когда ему так была нужна помощь.        — Каждому нужно выговориться, Сичень. Надеюсь, что ты достаточно силен духом, чтобы не забывать, что ты нужен людям. И даже если ты считаешь, что они тебе не нужны, то ты ошибаешься. Никто не хочет быть одиноким, но мы становимся такими, отталкивая тех, кто нас любит, — он безжалостно перевернул свои палочки, выхватывая у Хуаня из пиалы чаинку, на которую тот так отчаянно смотрел. — Никто не просит тебя предавать воспоминания о нем. Но ты не должен отказываться от тех, кто желает тебе помочь. И не должен отказываться жить. Хотя бы ради того, что осталось у вас двоих.        Лань Сичень понуро опустил голову, сжимая руку в кулак у себя на колене. Его ханьфу скомкалось, он едва мог удержать собственные эмоции от слов главы клана Цзян. Горькая правда давила, проникала вглубь, сжимая сердце до кровоподтеков. Плечи мелко задрожали, а через пару мгновений на подолы ханьфу стали падать хрустальные слезы. Как же было тяжело. Как же было больно. И эта боль плескалась океаном в груди, сдавливая легкие и сердце, не давая нормально дышать, не давая нормально жить. И Лань Хуань никак не мог найти путь, по которому можно было бы выплеснуть эту боль, чтобы наконец отпустить. Он постоянно подавлял себя, постоянно пытался справиться со всем один и когда у него не вышло — он просто сдался и ушел в себя. Туда, где пустота, где нет кошмаров и видений, где есть лишь он и… кто же был рядом с ним в его медитации? Сознание создало идеальный мир, где Лань Сичень видел бескрайние водные просторы. Он лежал на воде, которая была соленой, прохладной и почему-то родной. Он медленно сгорал от собственной боли, которую подавлял и не давал ей найти выход, как сделал это через слезы Лань Жусун. Мальчик счастливо жил, а что же до его отца? Тот слишком привык прятаться, слишком привык закрывать на все глаза и жить, словно в коконе. Все в мире хорошо, все так добры. Он устал. Цзян Чэн внимательно следил за его состоянием, уже не понадеявшись, что он заговорит, как послышался тихий голос.        — Я лишь не хотел нагружать их своими проблемами… Думал, что справлюсь сам. Что с помощью медитации прогоню боль и смуту, но они не ушли ни через день, ни через месяц, ни через год. Я хочу снова дышать, а не захлебываться в горьком омуте собственной боли.        Ваньинь наблюдал за Альфой, прекрасно ощущая через природную связь то, как же сильно ему больно и эта боль захлестывала и его, отчего в душе становилось так тяжело. Они находились слишком близко друг к другу, чувствуя и перенимая друг друга. Узнавая. Цзян Чэн не предполагал, что настолько сильно Лань Сичень хочет быть спасенным. Неужели Цзинь Гуанъяо настолько сильно сломал его личность, что теперь Лань Хуань не может освободиться? Омега махнул рукой, прогоняя слуг из зала, который наглухо закрыли с другой стороны. Он отпил свой чай, садясь к Сиченю чуть ближе, положив ладонь на его спину, сильно не нарушая личного пространства.        — Ты ведь знаешь, что ты не виноват в том, что боль так сильно терзает тебя? И знаешь, что тебе могли бы помочь твои родные. Просто тебе слишком тяжело. Единственное, что сейчас заставляет не померкнуть воспоминания о твоем погибшем муже — эта боль. Ты хватаешься за нее, потому что боишься, что забудешь. Боишься отпустить Цзинь Гуанъяо, потому что тогда боишься остаться один, — Чэн вздохнул, притягивая Альфу к себе, положив его голову на свое плечо, гладя по смоляным волосам, утратившим свой былой блеск, но не касаясь налобной ленты, чтобы не причинять дискомфорта. — Лань Сичень, только ты сам в силах отпустить это. Ты уже делаешь к этому первые шаги.        — Я боюсь его забыть… — тихо прошептал Хуань и зажмурился, мелко дрожа. — Забыть все то, что было, предать его и так неупокоенную душу, которая теперь вечность обременена терпеть истязания и мучения в руках озлобленной души Не Минцзюэ, — Ваньинь подавил в себе колкий ответ, что именно из-за Гуанъяо Чифэн-цзунь таким и стал. — И от этого становится еще более тошно и больно. Я даже не могу помочь ему по ту сторону обрести покой. Я всегда был для него сильным, но оказалось я вовсе не такой, что в самый сложный период времени бросил собственного сына, потому что боялся и не хотел говорить с ним об этом… Что бы я сказал ему? Что убил его папу? Я бы остался монстром в его глазах.        — Не ты убил его, — Чэн нахмурился, схватив Сиченя за плечи, заставив посмотреть глаза в глаза. — Не ты, а он сам. Ты был верен ему даже тогда, когда остальные отвернулись от него. И ты никогда не забудешь его, потому что любишь его всей своей душой. Лань Сичень, послушай меня. Ты тот, кто действительно поддерживал Цзинь Гуанъяо и то, что вышло — лишь стечение обстоятельств, последствия его неверных шагов. Не твоих. Не ты виноват в том, что случилось, это могло произойти и иначе. Так просто вышло, понимаешь? Ты обязан быть сильным. Ради Жусуна. Ради самого себя.        Лань Сичень несильно кивнул, отстраняясь от Цзян Чэна, доставая из рукава платок и промокнув с щек слезы, также вытирая мокрые глаза.        — Яо бы хотел, чтобы я жил дальше. Чтобы был счастлив и делал счастливым нашего сына, — мужчина глубоко вздохнул. — Я постараюсь преодолеть себя, и точно построю для Жусуна самое лучшее будущее. Спасибо, Ваньинь. Извини, что я совсем потерял над собой контроль, — он убрал свой платок, вновь вдохнув запах лотосов. Почему от феромонов Цзян Ваньиня всегда становилось так легче? Воспоминания вновь больно ударили в голову и мужчина закрыл глаза, потирая виски.        Цзян Чэн улыбнулся и посмотрел в светлые глаза, что словно вернули былой блеск.        — Забудь. Здесь не стыдно. К тому же, мы одни и я готов побыть твоей подушкой, — он ухмыльнулся. — Даже таким людям, как ты, нужна помощь, — Чэн улыбнулся уже по-доброму, погладив Хуаня по плечу. — Доедай. У нас сегодня еще много дел.        Цзян Ваньинь отсел, чтобы закончить свой завтрак. Ему следовало еще немного поработать после завтрака, а для этого стоило запрячь работой и Лань Сиченя, чтобы тот вообще не вздумал отправляться в медитацию снова. Пусть он и выплеснул часть своих эмоций, омега думал, что все равно он может снова уйти в себя, чтобы не доставлять другим проблем. «Наивный дурак», — думал Цзян Чэн, пока смотрел за тем, как Сичень выпивает бульон. Он отправил палочками в рот сочного кальмара, взглянув в окно. Погода стояла чудесная.        После такого плотного завтрака Ваньинь и Лань Сичень вышли на улицу, отчего Альфа прищурился от слепившего его солнца. Слышались голоса, Юньмэн никогда не спал в такое время. Не было того спокойствия и целомудрия, что царило в Облачных Глубинах. Здесь жизнь била ключом, не было времени на скуку и серость, как сказал Цзян Ваньинь, когда забирал Альфу из его родного дома. Радостный смех детей, который разносился по округе, напоминал Лань Хуаню Ланьлин, где бегал их с Яо сын. Взглянув на Цзян Чэна, он задумался. Почему запах пионов, который был всегда в голове Сиченя, вдруг начал отпускать и рассеиваться, когда рядом стоял этот омега? В сердце больно кольнуло, он отвел взгляд, вспоминая лицо своего мужа. Как же он мог так поступить?        Услышав звонкий смех и плеск, Лань Сичень поднял голову. Он даже не заметил, как они уже отошли от Пристани Лотоса в саму Ляньхуа, сердце Юньмэна, где вовсю работали люди. Шли строительные работы; зазывалы приглашали на постоялый двор отведать какое-то прекраснейшее блюдо, что даже у Небожителей бы отвалились языки; дети резвились и играли; некоторые женщины на пристани стирали белье. Он и Цзян Ваньинь отправились дальше, а омега вдруг остановился и повысил голос:        — Ци-Ци, как дела?!        Девушка в форме служанки обернулась, низко поклонилась двум господам, пока они подходили ближе, а после вернула взгляд туда, где в воде плескались дети. Лань Сичень присмотрелся, ахнул от ужаса и рванул в ту сторону, упав на пристани на колени, смотря на сына, который резвился в воде, которая доставала ему до груди. Он играл с другими детьми, перекидывая друг другу что-то похожее на… лягушку?        — Все прекрасно, глава. Молодой господин Лань прекрасно поладил с другими ребятами.        — А-Сон! Ты ведь не умеешь плавать! — обеспокоился Лань Хуань, смотря на сына, который обратил внимание на отца, радостно взвизгнул и пошел к нему.        — Отец, ты не представляешь, как же это весело!        — Вылезай из воды — утонешь!        — Не полезу! — мальчик остановился и присел на корточки, что вода теперь доставала ему до подбородка. — Вода такая теплая! И мне весело!        Лань Сичень закрыл глаза рукой, краснея, ведь на его сыне были лишь штаны, а пристало ли Омеге так появляться в приличном обществе, даже среди обычных горожан? Цзян Ваньинь подошел ближе, встав за спиной Лань Сиченя, смотря на мальчика и сложив руки на груди. Он вдруг улыбнулся, помахав рукой мальчишке, который ответил с яростным обожанием, взмахивая уже двумя руками и подплывая ближе к пристани. Ваньинь присел на корточки, взглянув на Жусуна и вытаскивая у него из длинных волос водоросль, откидывая ее прочь. Усмехнувшись, он заговорил:        — На обед вернись в Пристань Лотоса. Ци-Ци проводит тебя.        — Обязательно, дядя Цзян, — улыбнулся Сон, затем опомнившись и отплывая, срывая красивый цветок лотоса, который еще не до конца распустился, но для Омеги он уже был достаточно красивым. С нежно-розовыми лепестками и коробочкой посередине цветка. Протянув его главе клана Цзян, он смущенно улыбнулся. — Вот, это вам.        — Спасибо, А-Сон, — улыбнулся мужчина, заправляя цветок за ухо и вставая на ноги. — Присматривай за тем, чтобы он не утонул, отвечаешь головой, — произнес Цзян Чэн уже служанке.        — Да, глава, — она поклонилась.        Лань Сичень удивленно смотрел за тем, что только что происходило. Его А-Сон выглядел таким счастливым, его глаза сверкали так, как никогда прежде. Он веселился, отпустил себя от правил и других норм, что никогда не могли сделать Сичень и Яо. Здесь мальчишка был собой, ему было все равно на то, кто подумает что-либо о нем. Лань Жусуну было десять. Он справился с той болью, которая обуревала Лань Сиченя, он продолжал жить, в отличии от Лань Сиченя, который похоронил себя вместе с Мэн Яо в одном гробу в тот злосчастный день.        — Отец, не переживай, — Жусун улыбнулся, коснувшись мокрой рукой подола одежд Сиченя. — Я не утону, за мной присматривают, — он обернулся, услышав визги и смех. — Все, мне пора! — он отплыл от пристани, а Лань Хуань встал на ноги.        «Идем, нам нужно в другое место», — произнес Цзян Чэн и направился прочь, а Сичень пошел следом за ним, обернувшись и смотря на сына, который играл в толпе мальчишек и девчонок. Улыбнувшись, он отправился дальше, смотря в спину главы клана Цзян. Юньмэн был прекрасен, Лань Сичень видел это в редкие визиты, а теперь он мог насладиться этим во всей красе. Ляньхуа была красочной, яркой, живой. Не было того ощущения сонности, которая была присуща Облачным Глубинам. Они шли недолго. Это была плантация, на которой росли плодовые деревья. Они сладко пахли, а ветви свисали почти до самой земли, дотянись рукой и сможешь достать сразу несколько. Они были настолько спелыми, что некоторые валялись на земле, что даже сердце сжималось от того, насколько обидно было, что такое добро пропадает. Лань Сичень осмотрел яблони, вишни и персиковые деревья, с которых рабочие собирали урожай. Он перевел взгляд на стоящего рядом Ваньиня, который был слегка ниже, чем он, а потом задал интересующий вопрос:        — Зачем мы прибыли сюда?        — Чтобы ты не скучал, — ухмыльнулся омега и присвистнул, а к ним сразу же подошел низкий мужичок с фартуком на поясе, в котором был большой карман. В него он собирал плоды яблонь и других деревьев. — Господин, это — Лань Сичень. И сегодня он будет вам помогать. Не давайте ему отлынивать от работы.        — Конечно, глава клана Цзян, — мужчина поклонился и улыбнулся.        Лань Сиченя вдруг передернуло от того, что мужчина выглядел не так, как он привык видеть людей в Облачных Глубинах или Ланьлине. Это был обычный работящий крестьянин, который зарабатывал на свою жизнь. Его лицо и тело были смуглыми, а нос и уши красными от палящего солнца, а также не было некоторых зубов. Но он все равно оставался жизнерадостным и любил эту жизнь. Альфа взглянул на Цзян Ваньиня, который хотел отправить его работать на плантациях, а после замялся. Он совершенно не умел работать руками, а вдруг он будет только мешать? Мужчина и Саньду-шэншоу обсуждали что-то еще, кажется, когда Лань Сиченя отпустить и когда они закончат. Мужчина взглянул на омегу и замялся, подав голос:        — Ваньинь, я не уверен…        — Уверен, — твердо отчеканил омега. — Дайте ему одежду, чтобы переодеться. Я вернусь… — Чэн поднял голову к небу, отсчитывая время. — К четырем часам и заберу его.        — Как скажете, глава, — мужчина поклонился, закинул за плечо небольшую тряпку и взглянул на Лань Сиченя. — Ну что, работничек. Откуда ж ты такой худющий? Пошли давай, найдем для тебя одежду.        — Переодеваться прямо… здесь? — удивленно произнес Лань Сичень, осмотревшись.        — Конечно, а где же еще? — мужчина поднял брови, искренне удивившись.        — Ну, я пошел, — ухмыльнувшись, Цзян Чэн отошел. — Встретимся вечером. Сичень.        После этих слов глава клана Цзян удалился, а Сичень обреченно смотрел ему вслед. Работящий мужчина, который представился как Бао, пошел в сторону плантаций, чтобы объяснить новому работнику, где и что находится. Там же была небольшая постройка, в которой, кажется, все отдыхали в тени, чтобы не заработать солнечный удар. Там же и оказалась сменная одежда для Лань Сиченя. Бао выбрал самые хорошие на вид вещи, кинув их Альфе, который неуклюже поймал их и прижал к груди. Мужчина повернулся к Сиченю, который стал разбирать одежду, чтобы аккуратно надеть ее, а также снимая свои, несколько смущаясь от того, как на него пристально смотрят. Мужчина взял одно яблоко из фартука, откусывая его и чуть хмурясь.        — Да-а, парень, чего ж ты, не ешь совсем? Как смерть выглядишь, — ухмыльнулся мужчина. — Что случилось?        — Я бы не хотел говорить об этом, — прошептал Сичень, надевая рабочую рубаху и штаны. — Это… тяжело.        — Да-а, я вот также выглядел, как ты, когда мой соулмейт умер, — мужчина вскинул голову, вспоминая. — Молодые еще были, глупые. Мне лет двадцать было, любили мы друг друга сильно, поженились. А его речные гули утащили на дно, представляешь? Как же сильно я горевал.        Хуань медленно обернулся, посмотрев на мужчину. Тот рассказывал это спокойно, словно и не с ним приключилось это несчастье. Он сглотнул, опустив взгляд, вздыхая и надевая сверху шляпу, а длинные волосы убирая в низкую косу, чтобы они не мешались. Налобную ленту он оставил на лбу и концы ее аккуратно спрятал под шляпу. Сичень перевел взгляд на мужчину, задавая мучавший его вопрос:        — Как вы справились?        — Понял, что мертвых не вернуть, — Бао вздохнул. — Я встретился с прекрасной девушкой, которая стала моей женой. Она родила мне трех прекрасных сыновей, ух, ты бы видел, какие красавцы, какие альфы. Всякая омега бы вешалась на них, — мужчина широко улыбнулся. — У одного уже свой сын родился, я уже дед.        Сичень улыбнулся, опуская взгляд и смотря в пол. Бао встрепенулся, хлопнул в ладоши, воскликнув: «Хватит прохлаждаться, пойдем работать!», и направился в сторону плантаций, а Лань Сичень направился следом за ним, уже предчувствуя, как же сильно он устанет к вечеру.        Работа кипела. Лань Сиченю не давали ни минуты продыха, с ним разговаривали, чтобы он не замкнулся в себе и не сосредотачивался на своих мыслях. Да и совершенно некогда было. Он собирал яблоки, вишню, персики, абрикосы и множественные другие плоды, которые всегда присылали в Гусу, ведь в Юньмэне урожай был круглый год. Бао постоянно подходил проверить, как у Сиченя дела, а потом даже позвал на обед. Они сидели в тени деревьев, кушая овощи и запивая все горячим чаем. У Сиченя обгорел нос и руки, он чувствовал, как покалывают его предплечья, а также горит лицо. Руки стали шершавыми и покрылись мозолями, ведь ему постоянно приходилось трогать ветки и наклонять их поближе к себе. Шляпа спасала только голову от солнечного удара и он уже успел тысячу раз подумать, что Ваньинь тиран. Но ему приходилось работать, оставалось совсем немного. Он уже едва стоял на ногах, не в силах передвигаться и оттого начал работать медленнее, на что Бао постоянно бурчал и заставлял его работать быстрее. Сичень уже подумал, что выскажет Цзян Ваньиню все, что он о нем думает, но когда к концу рабочего дня на горизонте появился этот прекрасный омега, он проглотил все слова, которые хотел ему сказать. Ваньинь оглядел корзины, которые собрал Лань Сичень, удовлетворенно хмыкнул и улыбнулся.        — Ну что, господин, как он поработал?        — Ох, глава, лучше вы больше не присылайте его, белоручка он! — Бао ухмыльнулся, а Сичень возмущенно приоткрыл рот. — Но работал хорошо, трудился, даже когда устал.        — Что ж, это радует, — улыбнулся Чэн, взглянув на соулмейта, который выглядел уже получше. На щеках Сиченя появился румянец от тяжелой работы, он оказался поцелован солнцем, которое к этому Альфе оказалось сурово. Кажется, кожа Сию была полностью от Лань Сиченя, тот в детстве очень сильно обгорал на солнце. К счастью, у Чэна было средство, которое могло помочь. — Лань Сичень? Иди переодевайся, — попросил Цзян Чэн, когда Альфа посмотрел на него. Посмотрев вслед Цзэу-цзюню, Ваньинь развернулся к рабочему. — Как он?        — Старался, правда. Весь на солнце спекся, боюсь, что вечером может подняться температура. Как вы и попросили — за ним каждый следил. Не знаю, что с ним приключилось, но выглядит он ужасно. Поел плохо, как воробей поклевал, честное слово.        Ваньинь нахмурился, ведь такие новости его не порадовали. Однако, его «терапия» помогала, он был прав, когда решил довериться Вэй Усяню и просто кинуть Лань Сиченя в круговорот дел, чтобы тот не смел думать о Цзинь Гуанъяо. Злость и обида снова забурлили в груди, он вспомнил всю боль, что принес ему Лань Сичень всеми своими неверными выборами и чувствами. Потерев глаза, он глубоко вздохнул. То, что он сделал за этот день с Лань Хуанем не шло ни в какое сравнение, что было раньше. А ведь Альфа даже не знал, что он делал. Что происходило. Он не успел оглянуться, как вернулся Лань Сичень. Он не стал собирать заново волосы, оставил их в низкой косе, которая доставала середины бедра. Но в своих клановых одеждах он перестал выглядеть так, словно он восставший призрак. Правда, с таким румянцем он был довольно забавным. Улыбнувшись, Цзян Чэн направился в сторону Пристани Лотоса. Их давно ждали на ужин, в том числе и Лань Жусун, что весь день бегал за Ваньинем и расспрашивал у него, где его отец. Цзян Чэну так надоедало отвечать, что Лань Сичень сейчас слегка занят. К счастью, свои дела омега разгреб быстро и сможет позволить себе отдохнуть вместе с Лань Сиченем и молодым Жусуном. Цзян Чэн уже заказал у лучшего винодела самое лучшее его вино из лотосов, чтобы его принесли в Пристань Лотоса вечером. Когда уснет Лань Жусун, то Ваньинь обязательно напоит этим прекрасным напитком благородного господина, чтобы он точно окончательно выплеснул свои чувства. Омега не был уверен, что хотел бы услышать, какой Мэн Яо из себя «прекрасныйлучшийкрасивый», но ему придется немного потерпеть, лишь бы этот Альфа прекратил загонять себя в гроб.        Ужин ждал уже на столе. Когда Цзян Чэн и Лань Сичень прибыли в Пристань Лотоса, то сразу же отправились в главный зал, где их встретил Жусун, что сразу же подлетел к своему отцу, крепко обнимая его и начиная рассказывать о том, как же он провел сегодняшний день и как ему было весело. Ляньхуа очень понравилась мальчику, он постоянно хвалил ее, ведь она была так непохожа на Облачные Глубины и Башню Кои, откуда мальчику даже не позволяли ходить в город. Как же этим Цзян Ваньинь отличался от других глав Орденов. Он не держал взаперти, как красивую птичку, а позволял играть и бегать, как полагало ребенку. Лань Сичень посетовал, что сын ходит без налобной ленты, что его волосы оказались распущены, а одежды были… они были прекрасного лилового оттенка, совсем непохожие на золото и белизну его прошлых ханьфу. Кажется, к этому вновь приложил руку Цзян Ваньинь. Лань Сичень присел за стол, когда заметил, что глава клана Цзян уже давно там сидит и разливает чаю. Он и Жусун сели напротив мужчины, а Хуань улыбнулся.        — Сколько продуктов. У тебя интересный выбор в еде, Ваньинь.        — Благодарю, — ухмыльнувшись, Цзян Чэн взглянул на Жусуна, который был настолько голоден, что сразу же приступил к своей еде. — Хорошо тебе подошли одежды Сию. Не зря я оставил их.        — Это одежды твоего сына? — Лань Сичень удивленно приподнял брови и взглянул на своего ребенка, а затем вновь на омегу. — А где же сам молодой господин Цзян?        — Его здесь не будет все лето, — Цзян Чэн отпил чаю. — Он гостит в Цинхэ.        — Ох. Вот как. Жаль, я всегда хотел познакомиться с ним, но ты, как пантера, защищаешь свое дитя, — Альфа прыснул. — Почему ты не показываешь его? Боишься, что украдут?        — Есть значит причина, — довольно грубо ответил омега, взглянув в глаза Лань Сиченя, который немного стушевался.        — Прости.        Остаток ужина прошел в молчании, прерываемом только щебетанием Жусуна, который постоянно рассказывал о чем-то несущественном. О своих веерах, которые он взял с собой, чтобы показать потом танец для главы клана Цзян; о том, какими дружелюбными были мальчишки, которые играли с ним сегодня; о том, что ему подарили цветок; рассказал о том, что с ним были добры продавцы фруктов, которые предложили мальчику попробовать вишню, что пахла точь в точь, как сам Жусун. Потом Ци-Ци купила мальчику едва ли не целую корзину вишни, а повара пообещали приготовить ему пирог. Мальчику и правда нравилось в Ляньхуа. Лань Хуань очень радовался этому, слишком уж он позабыл, когда видел сына счастливым. В Облачных Глубинах он едва мог вздохнуть от многочисленных правил, не мог повеселиться, не мог также бегать и озорничать, как делал это в Юньмэне. Сичень улыбнулся, погладив сына по голове, не став напоминать о правилах за столом, позволив ребенку выговориться. Лань Жусун захотел прогуляться с отцом еще вечером, показать ему Ляньхуа, рассказать, где был и что же делал. Это показалось Альфе не очень хорошей идеей, он бы хотел пойти отдохнуть, но вдруг Цзян Ваньинь тоже подал голос и твердо сказал, что они с радостью сходят вместе с Лань Жусуном. Мальчишка развеселился, кинулся к главе Ордена Цзян, крепко обвивая его руками и даже целуя в молочного цвета щеку. На удивление, Цзян Ваньинь совсем не был обожжен солнцем, хоть и жил в таком климате с постоянным солнцем. Возможно, сказывалась его работа главы Ордена, он проводил ее постоянно в тени. Альфа отпил чаю, не став спорить. С этим омегой это делать было бесполезно.        После плотного ужина Цзян Ваньинь попросил Лань Сиченя и Жусуна подождать его. Ему стоило переодеться в более подходящие для прогулки одежды. Лань Жусун тоже изволил переодеться, а также и заплестись. Поэтому потащил отца в свою комнату, где Лань Сичень помог сыну переодеться, отпустив пока служанку отдохнуть, а затем сел заплетать ребенка. А-Сон изволил сделать прическу на манер тех, что носят в Юньмэне. И наподобие той, которую всегда носил Цзян Ваньинь. Лань Сичень аккуратно собрал боковые пряди ребенка в две косы, а остальные волосы в высокий пучок с выпущенным из него хвостом, а косички обматывая поверх пучка, все это затягивая налобной лентой клана Лань. Жусун был прекрасен. Он был Омегой, которого в будущем ждет прекрасная судьба, Лань Сичень постарается найти ему достойного мужа. Но как же было больно от того, что его папа совсем не увидит этого. Тихонько вздохнув, Хуань стал на ноги, направившись в главный зал, где уже, наверное, их заждался Цзян Ваньинь. Сичень остановился, когда Жусун побежал к ждущему их омеге, крикнув, чтобы мужчина оценил, какой же он красивый. Цзян Чэн улыбнулся, поймал ребенка на руки, аккуратно заправив за его ушко прядь темных волос. Похвалив ребенка за выбор одежды и прически, он развернулся к Лань Сиченю, что прихорашиваться не стал, посчитав, что нет смысла. Но сейчас, на фоне этих красивых омег, он ощущал себя, мягко говоря, не лучше болотной слизи, коей его обозвал тогда Ваньинь. Омега клана Цзян был очень красив в этот вечер. Его волосы были убраны в высокий пучок, как и всегда, но передние пряди выпущены. На нем было приятного цвета лиловое ханьфу, похожее не так давно было на Жусуне. Тонкую талию обвивал широкий пояс с кожаным ремнем посередине. На поясе висели серебряные колокольчики, которые звенели при каждом его движении. Ваньинь поднял на Сиченя свои выразительные глаза, а запах лотосов ворвался в нос, что Альфа слегка покачнулся, не понимая, что же происходит. Чэн поставил мальчишку на ноги, указал на двери и улыбнулся, приглашая семью прогуляться по вечерней Ляньхуа.        Солнце уже начинало заходить, настолько долго они гуляли. В Юньмэне всегда темнело довольно рано, однако даже ночью было тепло, в отличии от Гусу, в котором становилось прохладно из-за влажности. Но с вечером, казалось, Ляньхуа ожила еще больше. Зажглись фонарики, вышли продавцы различных сладостей; игр, в которых можно было выиграть какую-нибудь безделушку, а в них уже захотел поиграть Жусун; слышались голоса мужчин, которые мерялись силой; открылись игорные дома, куда очень долго смотрел Цзян Ваньинь и Сичень даже подумал: «Неужели он игрок?», но озвучить вопрос так и не сумел, они просто прошли дальше. Прошли по улочкам, на которых Жусун постоянно останавливался то у одного прилавка, то у другого. Клянчил какие-то игрушки ручной работы, а потом в итоге попросил купить ему глиняный лотос, чтобы всегда помнить о таком отдыхе в Юньмэне. Цзян Чэн остановил Лань Сиченя от того, чтобы он достал свой кошель, оплатил покупку сам, а также и другие капризы этого маленького босяка, который никак не мог уняться. И в конце вечера они сидели на пристани, где также было и много другого народу. Лань Сичень прижимал к себе сына, который сладко уснул, убаюканный таким родным теплом и запахом, а также и тяжелым днем, полным впечатлений и эмоций. Хуань ласково поглаживал сына по спине, смотря на созвездия на ночном небосводе, которые складывались в замысловатые фигуры. Рядом сидел Цзян Ваньинь, который молчал, не начиная первым разговор. Кажется, и пошел-то он только из-за того, чтобы Сичень провел время с сыном. Взглянув искоса на этого омегу, Хуань задумался. Почему же вышло все так, как вышло? Разве не он любил до жгучей боли наследника семьи Цзян? Разве не он рисовал его портреты столь долгое время, любуясь? Так что же произошло потом? Почему запах пиона так ворвался в его жизнь, оттенив полностью любимый запах лотоса? Рядом с Цзян Ваньинем голова словно прояснялась, Хуань не понимал, почему же он так быстро забыл о собственных обещаниях самому себе. Боль кольнула в сердце, когда он вспомнил лицо своего покойного мужа. Ему стало так стыдно, так больно. Отведя взгляд, Сичень едва слышно произнес: «Давайте возвращаться?». Цзян Чэн не стал сопротивляться. Поднялся на ноги и отправился в Пристань Лотоса, а Хуань отправился за ним.        В Пристань Лотоса они прибыли нескоро. Они шли медленным шагом, всю дорогу молча, ведь слова были не нужны. Молчание не было напряженным, скорее, умиротворяющим и спокойным. Каждый думал о своем. На входе их сразу же встретили слуги, затем закрывая массивные ворота резиденции. Цзян Чэн раздал указания, попросил слуг накрыть стол и принести то, что он заказал у лучшего винодела, затем оборачиваясь к Лань Хуаню, который держал на руках ребенка:        — Уложи Цзинь Жусуна спать и приходи в мой кабинет. Слуги вас проводят.        — Спасибо, я знаю, где он находится, — Сичень улыбнулся. — Не хотелось бы их утруждать. Ваньинь, это что-то срочное? Я хотел бы…        — Вижу по твоему взгляду, что снова в себя уходишь. Я сказал, что ты придешь, — приказным тоном ответил омега и развернулся, уходя в сторону своего кабинета.        По спине Альфы пробежал табун мурашек, а по виску скатилась холодная капля пота. Что это было? Неужели Цзян Ваньинь, который так яростно отрицал собственную природу, вдруг начал ею пользоваться? Или же это было что-то другое? Он читал Лань Сиченя, как открытую книгу, прекрасно знал, что тот собирается вновь уйти в свои мысли. Ему не давали сделать этого целый день, а теперь он думал просто так отвертеться? У Цзян Чэна были другие планы. Направившись внутрь главного дома, он прошел по открытым коридорам, входя в комнату Жусуна, которую тот занимал, пока гостил в Пристани Лотоса. Комната была просторной, красивой и светлой. Горели свечи, которые Сичень затушит при уходе, а по самому помещению распространялся приятный запах цветущих лотосов, что доносился из открытого окна вместе с ночной прохладой. Аккуратно уложив сына в кровать и переодев его в ночные одежды, Сичень укрыл ребенка одеялом и, поцеловав в лоб, направился прочь, одним взмахом руки туша все свечи. Его еще ждал разговор с Цзян Ваньинем.        Омега и правда ожидал его в своем кабинете, сидел за какими-то бумагами, которые ему принесли слуги, что стояли в комнате. Заметив Альфу, он отдал документы слуге, который поклонился и вышел из кабинета. Внутри уже на низком столике были закуски и пузатый кувшинчик со сладко пахнущим вином. Лань Сичень удивился, смотря на Цзян Чэна, который махнул рукой и разлил по пиалам вино, подавая одну соулмейту.        — Ваньинь, я ведь не пью… Правила клана запрещают…        — Ты не в Облачных Глубинах, — грубо отчеканил Цзян Ваньинь. — Ты в Пристани Лотоса. И нам нужно поговорить.        Лань Сичень сел напротив омеги, отчего-то страшась этого разговора. Они оттягивали его уже долгое время, хотя, казалось, все разрешилось еще тогда, при Аннигиляции Солнца. Но отчего Сиченю казалось, что все это даже не было концом? И о том ли он думал сейчас разговоре? Вдруг Цзян Чэн хотел поговорить совершенно о другом? Он с опаской взглянул на пиалу вина, затем вновь подняв взгляд на Саньду-шэншоу. Вздохнув, ему ничего не оставалось, кроме того, чтобы выпить разом целую пиалу. Алкоголь не был горьким. Не было того послевкусия, которое он чувствовал, когда пил на приемах у А-Яо. Наоборот, лотосовое вино приятной теплотой скатилось по горлу и осело в желудке. Ваньинь наполнил пиалы заново, а затем отвел взгляд, задумавшись о чем-то. Кажется, он пытался начать разговор, но не знал, с чего начать. Лань Сичень тоже задумался, голова его отдалась приятной тяжестью, он не мог из-за слабого физического состояния полностью блокировать алкоголь Золотым Ядром, а потому решил поддаться Ваньиню и его затее.        — О чем пойдет речь?        — О тебе. О Цзинь Гуанъяо, — на этих словах сердце Лань Сиченя болезненно отозвалось. — О твоем сыне и причине жить.        — Я не хочу говорить об этом. Мы все решили утром.        — Я сам решу, когда мы решим с этим, — Цзян Чэн нахмурился. — Придется поговорить.        — О чем конкретно? — Альфа вздохнул, нахмурившись. — Что ты хочешь от меня, Ваньинь?        — Хочу, чтобы ты прекратил уже это. Прошел год, Сичень. Твой муж умер год назад!        — Я знаю! Знаю, что он умер! — Сичень нахмурился, повысив голос, а после глубоко вздохнул. — Что ты хочешь, Ваньинь? Чего хочешь добиться?        — Выслушать тебя. И твои чувства. Каждому нужен человек, которому он может довериться. И, кажется, недавним временем этим человеком для тебя был я.        — От своих ли чувств ты желаешь мне помочь? — тихо пробормотал Сичень, вспоминая о словах Ваньиня в бреду его течки.        — Потому что именно так поступают друзья, тупой ты увалень, — выдохнул раздраженно омега сквозь зубы, проводя рукой по лицу. — Сичень. О тебе все волнуются.        Он горько улыбнулся, вновь разом выпивая пиалу вина.        — Не могу пока рассказать ничего того, что мог бы… не готов. Может, позже, — тихо произнес мужчина и слегка погладил горлышко пиалы пальцами, которые слегка дрожали.        — Не держи все в себе.        — Яо умер… мне снились кошмары с ним, — тихо начал Сичень, вздыхая, а Ваньинь принялся слушать, не перебивая. — Я так виноват перед ним, что не помог, не остался на его стороне, не защитил, убил. Мы были вместе так долго… Но самое страшное, что когда я потерял его… я не ощутил, что любил его. Не так, как омегу. Как близкого друга, я слишком хорошо знал его, любил даже, как брата, — Хуань отпил вина и поморщился от того, насколько же сильно разболелась его голова. — Я считал… я считал, что люблю его. Меня съедает вина, я не понимаю, что со мной происходит. Я думал об этом весь день сегодня и всю вчерашнюю ночь. Даже после его смерти я думал об этом. Я так скучаю по нему… Но почему-то… почему-то больше не чувствую того, что чувствовал рядом с ним. Я слышал столько ужасного, столько плохого про него. Что Ляньфан-цзунь был едва ли не самым ужасным человеком в Поднебесной. Знаешь, Ваньинь, я бы… Мы с А-Яо встретились тогда, когда мне была сильно нужна помощь. Я был в бегах, правда. Тогда я был так благодарен ему, что он спас меня, рисковал собственной жизнью, — Лань Сичень замолк, пожевав губу и вновь отпив вина, ощущая, как душа взлетает, голова больше не становится такой тяжелой, а чувства льются сами. — Ваньинь, я пока не готов рассказать тебе все те мысли, что терзают меня. Я хотел бы поговорить в будущем, но не сегодня. Я… я потерялся в собственных мыслях, я словно в бреду. Не понимаю, что со мной происходит, от меня словно оторвали кусок. Я не могу найти себя. Не могу найти смысл жить… — Альфа опустил голову, замолкая, а Цзян Чэн только глубоко вздохнул, отпивая вина.        — Если не знаешь, ради чего тебе жить, то живи ради меня.        Лань Сичень поднял голову, распахивая глаза, которые уже наполнялись слезами. Омега только поднял пиалу, ухмыльнувшись и опрокидывая в себя вина. Ему не нужна была любовь этого Альфы. Не нужно было его внимание, он не хотел быть заменой. Но все, что Ваньинь хотел от него — чтобы он жил. Большего он не ждал.

Продолжение следует…