В объятиях безумия

      Маринетт Дюпэн-Чэн нельзя было назвать популярной девушкой: будучи тихой и молчаливой, она предпочитала держаться в стороне от людей и не заводить новых знакомств, несмотря на то что интерес к ее персоне проявлялся ещё с самого момента ее поступления в известный французский университет моды. Девушке было тяжело игнорировать любопытные взгляды в свою сторону, и даже едва разборчивые перешёптывания не оставались не услышанными ей; тогда Маринетт только больше хотела слиться с последней партой аудитории, чтобы не привлекать к себе излишнее внимание. Со временем всем надоело пытаться ее разговорить, и однокурсники благополучно оставили несловоохотливую девушку в покое: никого нельзя было удивить тем, что некоторые творческие люди бывали не особо общительными.       Интерес к Маринетт был обоснован: девушка была очень талантливой. Хоть и в реальной жизни она хотела казаться тенью, благодаря интернету Маринетт давно прославилась в узких кругах как начинающий дизайнер с перспективным будущем. Ее эскизы нравились многим, в том числе и некоторым знаменитым модельерам. Поговаривали, что сам Габриэль Агрест благоволил юному дарованию, правда, на какие-либо вопросы Маринетт никогда не давала ответы: даже в соцсетях она старалась общаться только на темы, касающиеся моды, а не ее жизни. Девушка-загадка, не иначе.       Маринетт лениво расположилась на пуфике в своей комнате и изредка перелистывала страницы журнала, пытаясь найти вдохновение для создания нового эскиза. Рядом с ней на кушетке сидел ее близкий друг Лука Куффен, который пытался настроить свою гитару. Маринетт подняла голову и взглянула на инструмент: меняющиеся и негармоничные звуки настраиваемой гитары подали ей необычную идею. Лука заметил, как изменился взгляд его подруги, и не мог не улыбнуться внезапному озарению Маринетт: она тут же достала блокнот и сделала первый набросок будущего платья.       Особенность Маринетт заключалась в том, что она постоянно рисовала: на занятиях, на перерывах, во дворе кампуса. Она любила уединиться в незаметном для учащихся месте, чтобы полностью отдаться очередному творческому порыву. Чем взрослее Маринетт становилась, тем больше она посвящала себя любимому делу: количество ее альбомов для набросков было настолько огромным, что студентке приходилось складывать их в многочисленные коробки, которые захламляли ее комнату. Некоторые люди пытались заглянуть в скетчбук Маринетт, но она никому не позволяла увидеть то, в чем не была уверена до конца: Маринетт очень критично относилась к своим творениям и выкладывала в интернет только лучшие, по ее мнению, работы.       Лука проследил взглядом за быстро чёркающим карандашом и приоткрыл рот в изумлении, когда Маринетт показала ему черновик:       — Взгляни, — она провела пальцем по нарисованному узору коктейльного платья, который своим видом напоминал нотный стан и, начинаясь с подола, огибал юбку.       — На этом платье захочется создать музыку, — сказал Лука и посмотрел на Маринетт. Девушка смутилась: когда Лука прибегал к подобным метафорам, это означало, что перед ним возникло что-то по-настоящему прекрасное, ведь музыка была для него эталоном.       — Оно все равно неидеальное.       — Дай себе время. Ты создаёшь поразительные работы. У тебя талант, Маринетт.       Маринетт неуверенно кивнула, отложила в сторону блокнот и потянулась за бесформенным растрепанным свитером, который лежал возле неё: холодало, и девушке захотелось немного согреться. Лука наблюдал, как она надевала на себя старую одежду, и мысленно вздохнул: хоть и Маринетт была полностью вовлечена в моду, ее внешний вид словно бы не соответствовал ее интересам.       Маринетт была привлекательной девушкой, но ее замкнутость, скромная одежда и небрежная прическа делали ее совершенно неприметной. Студенты ее института недоумевали, как француженка, так чутко чувствующая стиль, могла одеваться столь небрежно? Вдобавок к этому Маринетт сильно выделяла ее худоба, придавая ее внешности болезненности. Свои красивые голубые глаза девушка прятала за отросшей челкой; ее щеки, лишенные прежнего румянца, были бледными и впалыми, и любой, кто бы подошел к ней поближе, мог бы заметить, что губы Маринетт всегда были от тревоги искусаны.       Вообще Маринетт создавала впечатление крайне беспокойного человека: она была пугливой, много волновалась, и только ее близкие знали, как тяжело даётся Маринетт выходить из своей крепости, именуемой домом. Сквозь боль и страх она вставала каждое утро с кровати, чтобы найти в себе остатки сил, пойти на учебу и жить, как все нормальные люди.       Лука был одним из тех, кто помнил, что Маринетт не всегда была такой: таинственное прошлое изменило вечно оптимистичную и лучезарную девушку. Может, Маринетт все так же оставалась добрым и сочувствующим другом, тем не менее Лука все равно скучал по ее задорному смеху, по ее бесстрашию и по ее умению выходить из любой сложной ситуации. И хоть он понимал, какое событие повлияло на душевное спокойствие девушки, он не догадывался, как много Маринетт пережила на самом деле: она тщательно хранила в секрете то, что никому нельзя было знать.       Тайна Маринетт была в ее сумочке. Там находилась маленькая квами по имени Тикки, которая позволяла Маринетт превращаться в Ледибаг. Однако никто не мог и представить, что Маринетт была парижской героиней: эти девушки были совершенно не похожи друг на друга. Если Маринетт дрожала как осиновый лист при виде очередной акумы, то храбрая Ледибаг не боялась смотреть в глаза опасности. Если Маринетт избегала большого скопления народа и имела свои страхи, то Ледибаг была готова бороться с любой стихией, лишь бы защитить парижан.       Маринетт была убеждена, что в Ледибаг раскрывались ее лучшие качества. Только Ледибаг могла бороться и сталкиваться с любым несчастьем: Ледибаг оставалась неподражаемым идеалом. Парижская героиня была бесподобна, и Маринетт считала, что ей было далеко до неё — до бесстрашной девушки, способной справиться со всеми невзгодами.       Маринетт не признавала то, что Ледибаг была частью ее самой. Ей казалось, что волшебная маска придавала ей столько сил для борьбы со злом, что, только перевоплощаясь, Маринетт могла держаться стойко и бороться со страхами не только парижского народа, но и со своими собственными. Однако правда была в другом, о чем Тикки всегда старалась ей напомнить: Маринетт чувствовала себя уверенной лишь тогда, когда сама создавала себе образ стальной героини.       Тикки была единственной, кто знал обо всех переживаниях своей хозяйки: она была рядом с самого начала героического пути Маринетт. Тикки являлась не просто волшебным существом, дарующим ей магические способности; квами также стала близким другом и незаменимой поддержкой для девушки, которой приходилось скрывать свою личность ото всех. Маринетт обращалась к Тикки за советом и внимательно слушала ее наставления, но не всегда малышка могла ей помочь, ведь даже квами не были всесильными.       Чем старше становилась Маринетт, тем сложнее было хрупкой девушке нести на себе груз ответственности за жизни множества парижан. Она все также продолжала спасать людей от зла беспощадного Бражника, все также старалась давать надежду отчаявшемуся народу, и Маринетт клялась, что однажды она и ее напарник Кот Нуар обязательно победят их главного врага и они вернут Парижу былое спокойствие. Однако Маринетт скрывала, что сама постепенно теряла веру в себя и в свои силы.       Часто она подолгу плакала после очередной затянувшейся битвы; Маринетт приходилось закрываться в своей комнате и отдаваться эмоциям. Ей было тяжело держать под контролем неуправляемые, почти истерические порывы, после которых резко наступали периоды апатии: Маринетт отказывалась вставать с постели, не выходила из своей комнаты и не вступала ни в какие разговоры. В такие дни она даже не притрагивалась к эскизам; творчеству девушка предпочитала сон.       Лука поддерживал Маринетт как мог: он приходил к ней, чтобы сыграть ее любимые мелодии и вернуть девушке прежнее настроение. Помимо Луки Маринетт часто навещала ее подруга Алья, которая была невероятно ярким и жизнерадостным человеком. Стоило ей войти в комнату, и она озаряла ее своим светом: Алья могла радовать всех вокруг. Маринетт очень дорожила своими друзьями, которые никогда не оставляли ее в беде. Но даже чарующая музыка Луки и ободряющие слова Альи не помогали Маринетт избавиться от терзаний; она начала абстрагироваться от людей и в один момент перестала реагировать на все происходящее вокруг.       Первыми запаниковали родители — они теряли свою дочь! Маринетт ни с кем не контактировала, а по ночам испытывала приступы сводящей с ума паники из-за пробуждающих ее кошмаров. Все сошлись на мнении, что Маринетт необходима помощь: даже мудрая Тикки была согласна с близкими своей хозяйки и умоляла ее обратиться к врачу. Маринетт ничего не оставалось делать, кроме как бороться со своими демонами, пытающимися приковать ее к кровати. Лука помнил, как она однажды собралась с силами, чтобы изменить свою жизнь к лучшему: Маринетт вышла из дома и направилась по адресу одной клиники, которую ей посоветовали. И никто, кроме Тикки, не знал, что Маринетт это делает не ради себя: ей необходимо было продолжать и дальше защищать Париж, потому что только Ледибаг могла очистить акум от зла. Потому что только Ледибаг могла спасти всех этих несчастных людей.       Не выдерживая весь кошмар происходящего, порой Маринетт думала, что лучше бы она отдала талисман божьей коровки другому человеку: той же Алье, которая давно вела свой блог о героях Парижа. Но каждый раз она представляла, как бы отреагировал Кот Нуар, если бы он узнал, что Ледибаг бросила его из-за своих тягот и личных проблем.       — Я вижу, что тебе плохо, миледи, — произнес он однажды во время патруля. — Как я могу тебе помочь?       — Скажи, Кот Нуар, — Маринетт под маской Ледибаг не решалась его спросить, но она сильно устала, чтобы держать это в себе, — если бы… если бы я отдала свой талисман кому-нибудь другому, то как бы ты…       Она не закончила — Кот Нуар схватил ее за руки и умоляюще посмотрел на неё. Она чувствовала, что Кот Нуар боялся ее потерять, и не могла позволить ему испытывать страх. Ведь кто, если не Маринетт, понимал, что такое быть замученным своими же страхами?       Его испуганные глаза встретились с другими, безжизненными. Он больно сжал ее ладонь, и Маринетт поняла, что в этом жесте было гораздо больше привязанности, чем Кот когда-либо мог выразить. Тогда Маринетт решила для себя, что она не сможет поступить так со своим напарником: хоть они с Котом и находились в сложных отношениях, она по-прежнему ценила его преданность. Дуэт Ледибаг и Кота Нуара должен оставаться неразлучным, хотя бы ради самого Кота. Маринетт не хотела мучить себя еще и чувством вины — ей достаточно было видеть призраков из прошлого в своих злополучных снах. Но эгоистичное желание не возлагать на свои плечи лишние эмоции она путала с искренним сочувствием.       Вина пожирала девушку изнутри: она чувствовала себя бесполезной, когда проигрывала врагу. Маринетт понимала, что они ни на шаг не приблизились к победе над Бражником, отчего только больше терзала и корила себя за любую ошибку. Угрызения совести сводили ее с ума, и даже ее лечение не помогало девушке справиться с давлением. Маринетт закружил круговорот тягостных эмоций: она утопала в своей печали и боли, но надеялась, что ее жизнь однажды поменяется и все вернётся на свои места; до того, как Бражник начал сходить с ума, и до того, как сознание Маринетт перестало выдерживать весь кошмар происходящего.       Маринетт загнала себя в клетку, когда решила отгородить себя от любой опасности: она замкнулась, таила глубоко в себе все свои страхи, не смела делиться ими ни с кем, и не только потому, что она хранила тайну личности, — Маринетт не хотела, чтобы с ней разделяли ее бремя ответственности. Она не могла позволить кому-то знать то, что было уготовлено судьбой только ей; не могла позволить себе разделить ее боль с кем-то еще. Она осознанно пошла на жертву, потому что не хотела, чтобы ее близкие пережили то, что переживала Маринетт каждый день.       Наверно, только образ Ледибаг помогал девушке стоять твёрдо на ногах. Хоть и Тикки продолжала говорить про самовнушение, сознание девушки поделилось надвое: на трусливую студентку и на бесстрашную леди удачи. Только перевоплощаясь, Маринетт на время могла забыть о своих тягостных мучениях; только под маской Ледибаг Маринетт обретала уверенность.       Но Ледибаг не могла долго находиться в мире обычных граждан, и Маринетт приходилось возвращаться в свою обитель, где ее снова преследовали дурные сны и навязчивое ощущение беспомощности. Маринетт продолжала подолгу лежать на кровати после изматывающих битв со злодеями, и часами она любила смотреть на развешанные на стене фотографии, которые напоминали ей о счастливом времени.       На многих фотографиях красовался юноша — то был Адриан Агрест, первая и последняя любовь Маринетт, одна из самых популярных моделей Франции. Ох, как продолжало до сих пор трепетать сердце загнанной девушки! Одна лишь новость об Адриане вызывало приятное волнение в груди, хоть и Маринетт не могла сказать точно, какие у нее были чувства к нему. С их выпускного прошло немало времени, и они ни разу так и не увиделись: Адриан был настолько занят, что не поддерживал общение со своими друзьями.       Девушка следила за его соцсетями, использовала его образы для вдохновения, восхищалась его насыщенной жизнью. Маринетт догадывалась, что он мог стать совсем другим человеком, однако все равно возвращалась в свой выдуманный мир, в котором она по-прежнему была школьницей, а солнечный Адриан — ее одноклассником. Маринетт мечтала о нем, однако не так, как давно мечтала та влюбленная девочка, для которой единственной проблемой было позвать Адриана на свидание; она грезила о радостных воспоминаниях, о счастливых моментах, разделённых с ним и с их одноклассниками; о том времени, когда Маринетт чувствовала себя свободной и лишенной забот.       И хоть Лука и Алья искренне старались вернуть радость в жизнь их любимой Маринетт, сама Маринетт, в сердце которой продолжала таиться надежда, не знала, что ещё она могла сделать, чтобы облегчить свои страдания.       Однако Маринетт была уверена только в одном: пока Бражник не потерпит поражение, она не станет снова счастливой.

***

      Когда эскиз платья был готов, а Лука доигрывал новую мелодию, которую он сочинил на днях для Маринетт, в дверь комнаты постучали.       Девушка, которая до этого наслаждалась музыкой и пребывала в своих мыслях, вздрогнула из-за громкого стука, однако быстро пришла в себя — в спальню вошла ее мама. Она дружелюбно улыбнулась им обоим и обратилась к гостю:       — Лука, твоя мама не будет волноваться? — сказала Сабин и, уловив их непонимающий взгляд, показала на окно, открывающееся на ночной город.       Маринетт посмотрела туда, куда показала мама, а затем на настенные часы и удивилась: была почти полночь. Она совсем не ожидала, что они засидятся допоздна, и виновато взглянула на Луку — ведь это Маринетт попросила его прийти сегодня.       — Извините, мадам Чэн, — Лука начал вставать с кушетки, — я не хотел доставить вам неудобств. Думаю, мама тоже бы хотела, чтобы я уже пошёл домой. Обещаю, в следующий раз я не посмею у вас так долго задерживаться.       А затем одарил улыбкой сидящую на пуфике Маринетт и добавил:       — Хотя должен признаться, что в компании Маринетт время летит незаметно.       Щеки Маринетт порозовели, а Сабин усмехнулась.       — Не забудь забрать с кухни круассаны для мамы и Джулеки. И приходи к нам в следующий раз, мы будем тебе рады.       — Спасибо, мадам Чэн. — Сабин кивнула и вышла из комнаты, снова оставив Маринетт и Луку наедине.       Маринетт встала с пуфика и потянулась. Пока Лука доставал чехол для гитары, она вырвала листы с набросками и наклеила их на стену возле рабочего стола. Лука метнул взгляд в ее сторону, и он задержался на небольшой упаковке с таблетками, которая лежала рядом со швейными принадлежностями. Парень с некой радостью для себя обнаружил, что она была не распакована.       — Ты расскажешь, как проходит твоя терапия? — спросил Лука, перекидывая лямку чехла на свое плечо.       Маринетт повернулась к нему, но тут же потупила взор.       — Извини, — произнесла она очень тихо, — я пока не знаю, что рассказать. Мне кажется, что совсем нет прогресса.       Лука подошёл к девушке и положил руки ей на плечи. Маринетт подняла голову и облегченно выдохнула, когда увидела, как ободряющая улыбка расцвела на его лице, — при виде ее всегда теплело на сердце. Он ласково поцеловал ее в лоб — дружеский жест, ставший столь привычным для обоих. И Маринетт не могла не улыбнуться ему в ответ.       — Ты справишься, Маринетт, — сказал Лука, прежде чем обнять ее и выйти из комнаты.       Маринетт недолго смотрела ему вслед, пока возле неё не появилась квами: до этого Тикки пряталась в укромном месте и слушала приятные мелодии гитары Луки.       — Лука — хороший друг, да, Маринетт? — спросила ее Тикки.       — Да, Тикки, — ответила девушка, обнимая свои плечи, до которых дотронулся Лука, — я ему очень благодарна.       — У тебя грустное лицо. — Взволнованная квами подлетела поближе и остановилась на уровне ее глаз, которые действительно выглядели печальными. — Разве вы не хорошо провели вместе время?       — Это так, но он не может вечно ко мне приходить из-за моих истерик, — Маринетт посмотрела на недавно выписанную пачку таблеток и вздохнула. — Я чувствую вину перед ним.       — Если бы Лука не хотел, он бы не пришёл, Маринетт. Мы все хотим, чтобы ты чувствовала себя лучше, и ради тебя мы обязательно постараемся, — Тикки старалась поднять настроение погрустневшей Маринетт, но та лишь могла слабо улыбнуться.       — Знаю, Тикки. Спасибо тебе. Я пойду наверх, попрощаюсь с Лукой. — И Маринетт вышла на балкон, стараясь не замечать встревоженный взгляд квами позади неё.       Парижская осень в этом году выдалась холодной, и Маринетт осознала это в полной мере, когда оказалась снаружи: девушка не догадалась взять с собой зонт, но ее вполне устраивала перспектива промокнуть под дождем, надеясь тем самым освежиться.       Лука стоял внизу и надевал на себя шлем. Он поднял голову, чтобы по традиции попрощаться с Маринетт, но он верил, что она не догадается выйти в такую погоду, и усмехнулся, когда Маринетт все же появилась на балконе.       — Простудишься, — сказал он громко, садясь на мопед.       — Все в порядке, — так же громко ответила ему Маринетт, помахав рукой на прощание: ещё один добрый и привычный жест.       Маринетт наблюдала за тем, как мопед удалялся от ее дома, а затем и вовсе скрылся в темноте парижской ночи. Девушка подставила лицо дождю, чувствуя, как приятно скатываются по лицу холодные капли, спускаясь на шею.       Она погрузилась в свои мысли: очередная акума, очередной тяжёлый день, и как следствие — незапланированный звонок Луке с криками о помощи. За последние пару лет между друзьями установилась необычная связь; Лука умел подбирать нужные слова, и Маринетт особенно ценила в нем то, с какой лаской и нежностью он относился к ней. Его приятный тембр голоса мог успокоить разволнованную Маринетт, но и этого было недостаточно: Маринетт по-прежнему не могла ему признаться, что так сильно выводит ее из душевного равновесия; она никому не имела право говорить о своей двойной жизни.       Маринетт рухнула на перила; на глаза стали наворачиваться слёзы. Она пыталась сдержать этот порыв, но слишком много плохого с ней происходило, слишком много вокруг того, что терзает ее и не даёт покоя.       Эмоции душили Маринетт и хотели вырваться наружу плачем. Вина мучила девушку: вина за беспомощность, за осознание того, что она использует своих друзей, что расстраивает своих родителей. Она вытерла едва выступившие слёзы мокрым от дождя рукавом, постаралась подавить всхлип и привести себя в порядок — Маринетт не хотела, чтобы Тикки разволновалась ещё сильнее.       Она невольно посмотрела вниз — спрыгнуть бы и убежать, куда глаза глядят. Убежать подальше от Парижа, от учебы, от преследующих ее призраков прошлого. Не возвращаться, забыть о жизни героини, забыть о своих кошмарах. Но Маринетт не могла так поступить. Маринетт совсем недавно усвоила, что как бы она ни старалась, все равно бы не вышло убежать от самой себя. Да и нельзя было оставлять город без присмотра: кто, если не Ледибаг, спасет парижан?       Тело Маринетт начало дрожать от холода, и она поняла, что пора возвращаться, пока Тикки не стала беспокоиться. Она задумалась о том, что завтра из поездки наконец-то вернётся Алья и подруга обязательно ее навестит, — это немного подняло дух Маринетт, и она уже хотела пойти в тёплую комнату, но мужской голос, раздавшийся позади неё, сильно напугал ее.       Маринетт резко обернулась и издала тихий крик: чьё-то тело упало возле ее ног.       Маринетт вздрогнула: на этот раз от испуга, а не от холода. Она захотела позвать Тикки и превратиться в Ледибаг, чтобы защитить себя, но вмиг успокоилась, когда ее взгляд упал на накладные уши свалившегося возле неё юноши.       Только у одного человека в Париже были такие удивительные кошачьи уши под стать живым, и Маринетт вздохнула с облегчением, когда поняла, кто лежал перед ней.       Это был Кот Нуар.