Обеденный зал не славился яркими оттенками, как и впрочем весь дом. Несмотря на новые интересы Габриэля, черно-белый минимализм все равно оставался преимущественным, особенно если это касалось дизайна дома и мебели.
Кое-что всё-таки выбивалось из мрачной обстановки комнаты: на стенах были развешены картины в стиле абстракционизма; яркие и даже пугающие кроваво-красные краски привлекли внимание вошедшей гостьи, которая тут же принялась рассматривать предметы искусства.
— Мне кажется, я не встречала этого художника, — сказала мадам Руби.
Юный Адриан уже видел эти картины и давно задавался вопросом, что привлекательного нашёл в них его отец. Картины отталкивали своей резкостью и насыщенностью цветов, и у Адриана болела голова каждый раз, стоило ему оказаться в обеденном зале.
— Про него мало кто знает. Он родом из другой страны, — уклончиво ответил Габриэль.
— А я думала, ты из тех людей, кто любит скупать самое престижное и широко известное, — гостья ухмыльнулась.
Адриан заметил, как Габриэль сделал глубокий вдох.
— Не путай меня с собой, Эв. Прошу к столу.
— Ох, опять паштеты! — воскликнула недовольно мадам Руби, садясь на стул, который отодвинул для неё Адриан. — Пожалуйста, Габриэль, давай обойдёмся без этих аперитивов, ты же знаешь, я терпеть не могу эти подачки!
Адриан увидел еле заметную ухмылку на безэмоциональном лице Габриэля: казалось, Габриэлю доставляло особое удовольствие раздражать мадам Руби.
Она брезгливо отодвинула от себя тарелку с паштетами и прочими деликатесами и обратилась к младшему Агресту.
— Адриан, твой отец совсем не умеет ухаживать за гостями!
— Прошу прощения, моя дорогая Эв, — проговорил Габриэль, жестом указывая Адриану сесть рядом с ним. — Разумеется, я прекрасно осведомлён о твоих вкусах. Сейчас подадут основное блюдо.
Адриан не знал, была ли эта особая неприязнь к паштетам или всего лишь очередные прихоти состоятельных людей, однако мадам Руби производила впечатление властного, но крайне капризного человека: когда прислуга принесла горячее и вежливо удалилась, мадам Руби успела раскритиковать их униформу и высказать своё негодование, касающееся приготовленного обеда.
— Недосолили, — она демонстративно бросила ложку на стол и уставилась на Габриэля. — Тебе следует уволить повара.
Мадам Руби не нравилась Адриану — он это осознал с первых секунд их встречи. Адриан не любил излишне наглых и своенравных людей, а мадам Руби явно имела высокое самомнение. Юный Агрест то и дело поглядывал на настенные часы, надеясь, что сможет заколдовать время и перенестись на несколько часов позже: вот бы сейчас оказаться в своей квартире! Они бы с Плаггом нашли, чем заняться: поиграли бы в упомянутые им видеоигры или посмотрели бы новый сериал… Все что угодно, лишь бы не находиться в компании двух холодных и деспотичных людей, заставляющих юношу чувствовать себя скованно.
Сидеть рядом с отцом было пыткой. Хоть и Габриэль вёл разговор только с мадам Руби и не вынуждал Адриана быть вовлечённым в их деловую беседу, тем не менее Адриан испытывал неоднозначные чувства; с одной стороны, Габриэль словно игнорировал присутствия своего сына, отчего Адриан ощущал себя очередным предметом мебели обеденного зала; с другой — стоило Адриану лишний раз пошевелиться и посмотреть на время, Габриэль обдавал его презрительным взглядом, бессловесно приказывая ему оставаться на месте и требуя от сына покорности, от которой Адриана начинало уже тошнить.
Адриан чувствовал сильное напряжение в зале: он не понимал, к чему были все эти формальности, если, очевидно, Габриэль не был в восторге от компании мадам Руби, как и сама гостья. Хоть они и улыбались друг другу и обсуждали находящуюся в процессе совместную работу, Адриан видел фальшь в любом жесте отца и в любой интонации мадам Руби.
— Представим коллекцию зимой, — говорила гостья. — Если честно, Габриэль, я сначала не хотела тебе верить, что Адриан справится с такой задачей — ты знаешь, как я трепетно отношусь к своему творчеству. Но сейчас я вижу, что именно Адриан должен показать эту красоту. — Она ладонью указала на брошь на груди Адриана, явно гордясь тем, как эффектно смотрелось на нем ее украшение.
— Тебе стоит мне доверять, Эв. Мой сын идеален. — Габриэль кинул взор на Адриана, а затем на рубиновую брошь. — Как и «Сердце влюблённых», — так Адриан узнал о названии украшения.
— Как и моя дочь, — дополнила мадам Руби. — Но признаюсь, даже на ней наша брошь не светится так же ярко, как на Адриане. Перед Неделей моды я бы хотела устроить фотосессию на память — мне будет грустно расставаться с моими творениями! Но все лучшее — людям, так ведь, Адриан?
Адриан притворно улыбнулся и кивнул, словно его волновала судьба рубина.
— Этот рубин, он очень… — вульгарный? Вычурный? Кричащий? — очень необыкновенный…
В словах Адриана была доля правды, однако в жизни он бы не стал никогда такое носить. То, что создавал его отец, могло вызывать восторг у других людей, но никак не у Адриана: он с детства носил то, что велел Габриэль, и любое разнообразие в стиле Адриана, которое не соответствовало вкусам его отца-модельера, жестко пресекалось и порой даже приводило к серьёзным конфликтам — Адриан только недавно стал осознавать, что больше не хотел постоянно подчиняться требованиям Габриэля.
— Это большая честь для меня — представить эту брошь миру, — сказал Адриан, а сам хотел вымыть рот с мылом за такую ложь.
Адриан не любил свою работу, на которой он ужасно уставал и был постоянно под присмотром отца; он не любил этот дом и эти холодные тона зала, из которого ему хотелось выбраться наружу; он ненавидел свой контракт, компанию отца и его коллег, в особенности навязчивую мадам Руби.
Мадам Руби могла говорить на повышенных тонах, часто делая свою речь экспрессивной; можно было предположить, что мадам Руби была эмоциональным человеком, однако Адриан, привыкший работать в обществе отца, видел, что подвижная мимика и высокий голос — обычная маска хладнокровной и жестокой женщины, которая в молодости готова была пойти на все, лишь бы добиться желанного успеха в своей профессии.
От Натали и от других моделей Адриан слышал немало историй про мадам Руби, однако ни одна не описывала ее с хорошей стороны. Подозрительные слухи и сплетни о том, как мадам Руби могла предать партнёров и какой беспощадной она была к своим работникам, пробуждали негативные чувства у Адриана: он был уверен, что этой женщине точно нельзя доверять. Люди, похожие на его отца, продолжали его отпугивать, а порой и выводили из себя — и мадам Руби не была исключением. На протяжении всего обеда Адриан хотел сбежать и в первую очередь от ее неотрывного взгляда: пристальные глаза ювелира слишком внимательно рассматривали Адриана, следя за любым его движением. Адриан мысленно проклинал и этот обед, и своего отца, и надоедливую мадам Руби.
Габриэль также заметил, что его сын был в центре внимания, — это вызывало раздражения у хозяина дома, который не испытывал симпатии по отношению к гостье. Габриэль ревностно относился к любым своим творениям, а главным творением его жизни являлся Адриан.
Адриан увидел, как Габриэль сжал в напряжении ложку, когда мадам Руби внезапно произнесла:
— Моя дочь была бы тебе хорошей парой, Адриан.
Адриан в удивлении открыл рот. Он не мог сказать, что потрясло его больше: наличие дочери у такой женщины или ее наглое поведение.
— Габриэль, ты уже обдумал мое предложение?
— Какое предложение? — обратился Адриан к отцу.
— Эв, карьера в приоритете для
моего сына. У него нет времени на создание отношений.
— Отец, я не понимаю…
—
Моя дочь — хорошая партия для твоего сына, Габриэль, — мадам Руби повысила голос. — Советую тебе ещё раз подумать.
Адриан мотал головой: то в сторону Габриэля, то в сторону мадам Руби. Да черт возьми, что тут происходит? Почему они решают, что делать с личной жизнью Адриана, снова не спросив его самого?
Адриан взглянул с мольбой на отца, но тот проигнорировал его: вместо ответа Габриэль сверкал глазами и, не скрывая своего гнева, смотрел на мадам Руби; та тоже изменилась в лице, и было видно, что ее намерения достаточно серьёзны.
— Советую тебе не указывать, что мне делать, находясь в моем доме, — твёрдо сказал Габриэль.
Адриан непонимающе посмотрел на Габриэля: он что, угрожал мадам Руби?
Но гостья никак не отреагировала. Она продолжала в напряжении разглядывать Габриэля ещё какое-то время, а после широко улыбнулась — Адриан не мог не отметить, что улыбка у неё была необычайно красивой.
— Я все же надеюсь, что ты ещё раз все обдумаешь и придёшь к правильному решению, — сказала мадам Руби и обратилась к Адриану. — Ты ещё не знаком с моей дочерью, Адриан? Вы могли пересекаться на показах…
— Думаю, что нет… — ответил Адриан, до сих пор находясь в легком удивлении.
Адриан был известной моделью: у него было много поклонников, множество девушек хотели добиться его внимания, однако сам Адриан и не думал заводить с кем-либо отношения. Причина тому была вовсе не в его занятости — как сказал Габриэль; сердце влюблённого юноши по-прежнему принадлежало одной парижской героине.
Они с отцом никогда не обсуждали возможные перспективы личной жизни Адриана; впрочем, юноша припоминал, что Габриэля выводила из себя любая желтая пресса, которая хоть как-то пыталась узнать подробности об отношениях его единственного сына. Адриан был уверен: подобное поведение отца было обосновано тем, что Габриэль хотел как можно больше контролировать своего сына — и его личной жизнью в том числе.
Однако выбирать спутницу для него — да Адриан даже боялся такое представить! Ему захотелось помахать рукой перед лицами этих людей: эй, вы не забыли, чьё мнение нужно спросить в первую очередь?
— Моя дочь — очень талантливая, — говорила мадам Руби, — она, как и ты, давно работает моделью, ее приглашают работать в разные страны. Я думаю, вы хорошо поладите…
Адриан резко почувствовал прилив тошноты: его не раз знакомили с другими моделями, но никогда не пытались свести с
другой девушкой. Ему казалось, как мадам Руби пыталась внедриться в сферу жизни, которая скрыта от чужих глаз и которую он давно решил для себя посвятить единственной возлюбленной. Ни Габриэль, ни мадам Руби, никто либо ещё не мог взять контроль над сердцем Адриана — он ни за что не позволит им сделать это, ведь его юношеское сердце всегда было в руках только Ледибаг.
Мадам Руби продолжала говорить о своей дочери, а Адриану казалось, что все вокруг хотели лишить его свободы. Они не могут так ужасно поступать — решать за Адриана, с кем ему вступать в отношения. Он в растерянности пропускал слова мадам Руби мимо ушей; в панике продолжал кидать взгляды в сторону отца в надежде получить от него помощь — Габриэль же сказал, что он против! Его отец не допустит того, чтобы эта женщина свела с некой девушкой, пусть даже и дочерью известного ювелира. Это помогло Адриану ненадолго успокоиться, однако тревожность никуда не уходила: что если его отец найдёт ему другую партию? Более подходящую, по мнению Габриэля, чем дочь мадам Руби. Сможет ли тогда Адриан отстоять свои границы и выстоять против бессердечного отца?
Воротник рубашки душил; огромный обеденный зал внезапно сузился до малых размеров, внушая ещё больше чувство тревоги. Дыхание юноши участилось, руки в очередной раз неприятно задрожали. Ему снова захотелось немедля покинуть этих ужасных деспотов, так нагло решающих судьбы их детей. Адриан продолжал игнорировать бесконечную речь мадам Руби и злился: да черт подери эту женщину, сколько можно говорить о своей дочери? Это не имеет значения, Адриан не будет ни с кем встречаться, он влюблён в другую!
— Достаточно, Эв. — Впервые Адриан был рад, что Габриэль вступился за него. — Они могут вместе сотрудничать, но не более. Как я уже сказал, у Адриана нет времени.
Мадам Руби сделала вид, что сдалась непокорному нраву Габриэля, однако по ее неоднозначному взгляду, которым она одарила Адриана, тот понял, что мадам Руби явно будет добиваться своего.
Холодная дрожь прошлась по спине Адриана, когда гостья в очередной раз уставилась своими хищными глазами на бедного юношу: в этот миг он почувствовал себя главным блюдом этого стола.
И почему-то в этот же момент у него проскользнула мысль в голове, что ему искренне жаль дочь мадам Руби, которая наверняка настрадалась от жестокого темперамента своей матери, как Адриан — от своего отца.
***
Они просидели достаточно долго: мадам Руби и Габриэль неустанно обсуждали последующие показы, особое внимание уделяя зимней Недели моды, на которой они будут представлять первую совместную коллаборацию.
Адриан по-прежнему сидел на своём месте как на иголках, однако теперь не только под пристальным взглядом гостьи; отец тоже следил за Адрианом, в частности за его питанием. У Адриана не было аппетита, и он через силу заставлял себя есть приготовленную поваром пищу, что, разумеется, успел заметить Габриэль. Он обязательно выскажет своё очередное недовольство — был уверен Адриан. Юноша обреченно вздохнул и отложил от себя тарелку с десертом.
Он посмотрел на Натали, надеясь, что она сможет его вытащить из зала; высокий голос мадам Руби продолжал нервировать юношу, напряженные взгляды отца, желающего держать сына в ежовых рукавицах, то и дело выводили из душевного равновесия Адриана. Чувство тревоги никуда не уходило, а наоборот усиливалось с каждой минутой: почему Адриан должен до сих пор находиться с ними в одном помещении? Почему отец не оставит его в покое?
Натали печатала в планшете то, что диктовал Габриэль, и не могла заметить беспомощные взгляды Адриана в свою сторону. Бедный юноша искал всевозможные пути выбраться из этой мерзлой клетки наружу — туда, где нет постоянного надзора беспощадных людей.
Сердце Адриана застучало с быстрой скоростью, когда присутствующие снова заговорили о нем и о броши, которую он будет предоставлять миру высокой моды. Проклятье, да когда они уже отстанут от него!
— У Адриана хорошие внешние данные, — сказала мадам Руби. — Оно и неудивительно, его мать была прирожденной красавицей.
Упоминание о матери заставило Адриана вздрогнуть. Он осторожно взглянул на отца, но, к его удивлению, Габриэль никак не отреагировал: он лишь кивнул мадам Руби, соглашаясь с ее словами.
— Помню, как Эмили пришла на Неделю моды в своём атласном голубом платье… Это ведь ты сшил для неё, Габриэль?
— Да, — ответил Габриэль. — Ткани подобрала сама Эмили.
— Однажды она помогала мне с осенней коллекцией 2010 года — у Эмили был особый вкус в украшениях…
— Вы… вы хорошо общались с моей мамой? — удивленно спросил Адриан.
— О, милый мой мальчик, Эмили была просто ангелом! Мы с ней были достаточно близки. Такая трагедия для всех случилась, когда…
Адриан не мог поверить в услышанное. Разве его добрая и справедливая мама могла быть в близких отношениях с такими лицемерными людьми, как мадам Руби? Разве мама позволила бы себе подпустить близко женщину, состоящую полностью из притворства и надменности?
Мама для Адриана была воплощением всего светлого и святого — и в этом мадам Руби оказалась права, Эмили действительно была ангелом, с которым слишком жестоко обошлась судьба. Адриан не хотел не только верить в то, что его драгоценная мама могла находиться в близких отношениях с мадам Руби — он не желал слушать лживые речи о ней.
Адриан был готов терпеть любые разговоры о нем, но никак не о его матери.
Ревность проснулась внезапно, пробудив вместе с ней давно покоившуюся внутри злость; бунт подростка, словно огонь, жаждал вырваться наружу и сжечь этот проклятый дом вместе с находившимися внутри него людьми.
Духота в зале, холодность отца, раздражающий голос мадам Руби, мерзкие кричащие картины на стенах — все смешалось в кучу и действовало на нервы. Неистовое желание сбежать достигло своего апогея — мадам Руби не прекращала говорить о святой Эмили, и это заставило Адриана резко встать со своего места.
Он не думал о последствиях. Он хотел сбежать отсюда — прочь из этой тёмной ледяной крепости.
— Мне нужно… — во рту пересохло, Адриану было тяжело подбирать слова. — Завтра рабочий день, мне надо готовиться…
Габриэль удивился, но не подал виду; он вопросительно взглянул на Натали, и та утвердительно кивнула.
— Можешь идти, — разрешил Габриэль.
— Доброго вечера, мадам Руби, — быстро проговорил Адриан, находясь уже на полпути к выходу из зала, игнорируя взгляды в свою сторону.
Адриан больше не мог терпеть ни своего отца, ни мадам Руби. От нескончаемого холода, исходящего от этих людей и самого дома, хотелось убежать: в тёплые руки, в жаркие объятия, к алкоголю, куда угодно, лишь бы согреться, а лучше — сгореть в чьем-то пламени.
Он не услышал, что сказал удивленный Плагг, и не контролировал себя, когда резко снял брошь и рубашку с удушливым воротником, не заботясь о том, что неосторожными действиями он мог порвать одежду. Адриан чесал раздражённую кожу шеи, на которой выступила едва заметная кровавая сыпь, и не обращал внимания на встревоженного Плагга. Он резко проговорил слова трансформации и сбежал из комнаты через окно — на свободу, к свежему воздуху.
В облике Кота Нуара юноша искал способ забыть сегодняшний день, снять с себя тревогу, избавиться от преследующего чувства холода и отчаяния. Единственное, что могло ему помочь, — обжигающее горло спиртное.
Близился вечер, когда Кот Нуар добрался до дома и нашёл там бутылки с алкоголем — он забыл, что пообещал Плаггу больше не пить; забыл про то, что ему нужно было прийти к Маринетт; забыл снова про обязательства парижского героя и модели. Он пил много и быстро, чтобы потеряться во времени и раствориться в своём опьянении.
А дальше была она — улыбчивая и манящая, очередная поклонница, привлекшая своим очарованием. Кот Нуар уже не вспомнит, как он нашёл ее, и его не будет это волновать; в тот момент, когда девушка оказалась на его кровати, Кот Нуар плохо соображал. Он срывал одежду с поклонницы, изгибающейся под ним в предвкушении от незабываемого вечера со своим кумиром; целовал незнакомую кожу, оставляя многочисленные засосы; входил в девичье тело и бредил, представляя более привлекательную в его глазах девушку. Кот Нуар не слышал, как стонет имя Ледибаг, и в тумане происходящего ему виделась она — его возлюбленная, которая охотно отвечала на его ласки, подставляя шею и грудь для поцелуев, в ответ крича его имя.
Кот Нуар в своём безумии умолял Ледибаг согреть его тело, отдать ее сердце в его дрожащие от переизбытка чувств и алкоголя руки; он клялся образу в вечной любви, как клялся каждый раз, когда представлял ее — идеальную, непорочную, однако такую же холодную, как все вокруг него люди. Кот Нуар хотел добиться от неё теплоты и внимания: вот бы хоть Ледибаг дала ему такое необходимое тепло!
Отдаваясь своей похоти, Кот Нуар не услышал важных звонков; он не видел новостей и не выходил ни с кем на связь, поэтому он не мог догадаться, что
настоящая Ледибаг отчаянно нуждалась в его помощи и пыталась дозвониться до своего напарника.
Кот Нуар был слишком занят своим безумием.
***
Огромные клыки на глазах парижского народа сожрали очередное людское сердце. Кровь органа стекала по рту чудовища и падала брызгами на землю. Лежащие вокруг трупы нагоняли панику; толпа бежала среди узких парижских улиц и, задавливая друг друга, пыталась скрыться от уродливого создания, которое внезапно появилось сегодняшним вечером, испортив выходной для всех парижан.
Ледибаг держалась за покалеченное бедро и раз за разом нажимала на дисплей своего йо-йо, пытаясь связаться с блудным напарником.
— Я не могу справиться без тебя! — кричала Ледибаг, оставляя аудиосообщение. — Черт возьми, где тебя носит, Кот Нуар?!
Ледибаг не успела отправить сообщение — в этот момент чудовище набросилось на парижскую героиню.
***
Мираж прошёл постепенно, оставляя за собой лишь запах потных тел и спиртного. Кот Нуар не сразу очнулся, но позднее осознал, что происходящее ему снова померещилось, а на кровати лежала далеко не легендарная Ледибаг.
Кот Нуар снова уснул за этот день, но не мог сказать, сколько он проспал, прежде чем увидел множество пропущенных от Ледибаг.
— Черт! — громко выругался Кот Нуар, будя тем самым такую же пьяную, как и он, девушку на своей кровати.
— Что-то случилось? — сонно произнесла полуголая поклонница.
— Ледибаг нужна помощь, — сказал Кот Нуар, на ходу поправляя свои брюки. — Извини, но тебе придётся уйти вместе со мной.
Все знали, что Кот Нуар не остаётся ни с кем дольше одной ночи, поэтому девушка равнодушно пожала плечами и принялась одеваться и готовиться к выходу — будто бы у неё оставался другой выбор.
