***
Маринетт стояла перед дверью и неуверенно переминалась с ноги на ногу. Уже несколько минут она глядела на табличку с заученной до дыр надписью: «Доктор Надия-Вероник Лафлёр. Врач-психиатр». Маринетт в смятении поднесла руку, чтобы постучать и зайти в такой привычный и знакомый ей кабинет, но из-за нарастающего волнения она не решалась это сделать. Тикки уже давно высунулась из сумочки и наблюдала за тщетными попытками своей хозяйки перешагнуть порог и поздороваться со своим врачом. Маринетт в итоге устало вздохнула и тихо, почти шепотом произнесла: — Я не могу, Тикки… Я боюсь. Тикки бережно коснулась ее руки. — Это не самое страшное, с чем ты когда-либо сталкивалась, Маринетт. Иногда нужно просто перебороть в себе этот страх. А потом ты сама удивишься, как все окажется гораздо проще, чем ты ожидала. Маринетт нервно прикусила губу. Ее неотрывный взгляд был направлен на табличку с именем врача. — Меня не было на прошлой неделе. Ты знаешь, как я хотела пойти, но Бражник… Он всегда все портит! Тикки показалось, что Маринетт была готова заплакать, но она лишь плотно сжала губы и тряхнула головой. — Я понимаю, что мне нужно больше стараться. Я не люблю пропускать консультации. Но мне так страшно… Наверно, я боюсь, что у меня ничего не получится. Мне иногда даже кажется, что я застряла на одном месте. — Если тебе так кажется, то нужно это обсудить с доктором Лафлёр, — советовала квами, не отпуская ее руку. Маринетт обречённо кивнула и сделала глубокий вдох. Всего лишь один шаг отделял девушку от нужной ей встречи с врачом… — Я никому не могу сказать, что я Ледибаг, — шептала Маринетт. — И, возможно, мне ещё не раз предстоит пропускать наши консультации из-за атак Бражника. Как бы я хотела, чтобы всё было проще… Тикки сочувственно посмотрела на свою хозяйку. Маринетт постучала в дверь и наконец зашла в кабинет. На миг тревога покинула Маринетт, когда она встретилась взглядами с доктором Лафлёр: женщина приветливо ей улыбнулась, рукой приглашая сесть на кушетку. Ее врач излучала тёплое сияние, а в кабинете было тихо и по-особенному спокойно. После тяжелых и бессонных ночей Маринетт поняла, что ей было необходимо тут оказаться. — Рада тебя видеть, Маринетт. Как у тебя дела? У доктора Лафлёр был мелодичный, обволакивающий голос; ещё в день знакомства Маринетт осознала, что она готова вечно слушать ее вдохновляющую и ободряющую речь. В тот день пугливая, дрожащая от страха Маринетт еле смогла заставить себя выйти из дома. Держась за руку матери, пожелавшей ее сопроводить, она робко озиралась по сторонам в кабинете врача, словно искала возможные пути отступления. Но сковывающий ее страх исчез, когда доктор Лафлёр заговорила с ней. Маринетт не могла даже припомнить, чтоб хоть кто-нибудь мог успокоить ее одним лишь словом. — У меня все в порядке, — соврала Маринетт и заставила себя улыбнуться. Доктор Лафлёр задумчиво посмотрела на неё и сделала какую-то заметку в тетради. Врач Маринетт была очень красивой. У неё была нежная улыбка, похожая на улыбку матери Маринетт — такая же добрая и сочувствующая. У неё были светлые волосы, уложенные в аккуратный пучок на голове, и мудрые серо-голубые глаза, вокруг которых разбегались тоненькие морщинки. Маринетт не знала, сколько ей было лет, но догадывалась, что около сорока. — Что у тебя нового произошло за то время, что мы не виделись? — Доктор Лафлёр спрашивала мягко, никогда не давя; Маринетт редко чувствовала рядом с ней беспокойство, но в такие моменты, когда ей приходилось много что скрывать, она терялась в своей лжи. — Думаю, ничего… Разве она могла рассказать ей, что Сердцеедка атаковала Париж, и потому ей пришлось пропустить их запланированный сеанс? Разве она могла сказать, что она поссорилась с Котом Нуаром, когда они оба сражались за благополучие парижан? Разве она могла хоть что-то поведать из своей жизни, когда ей приходилось скрывать свою вторую личность? Маринетт всегда боялась ошибиться, боялась сказать что-то лишнее — что-то, что могло бы ее раскрыть. Она понимала, как это плохо сказывается на ее лечении, но она не могла иначе. Маринетт давно поняла — жизнь во лжи станет ее тяжким бременем, — и порой презирала себя за это. Маринетт радовалась тому, что доктор Лафлёр никогда не была излишне требовательной к ней, а наоборот, очень чуткой; она знала, когда не нужно было ее допрашивать, и не требовала от нее честных ответов. Маринетт часто умалчивала, недоговаривала, и боялась, что потеряет контроль и запутается в своей лжи, и мысленно благодарила своего врача за то, что та продолжала ей по-доброму улыбаться, даже несмотря на тяжелую, по мнению Маринетт, работу со своей пациенткой. — На этой неделе я принимала таблетки, — сглотнув, сообщила Маринетт. Доктор Лафлёр внимательно ее слушала. — Мне пришлось. Я встретилась кое с кем… Я встретилась с моим одноклассником. — Ты хочешь рассказать об этом поподробнее? И Маринетт искренне хотела рассказать, но это оказалось труднее; образ Адриана был расплывчатый, Маринетт отчётливо помнила то, как задыхалась рядом с ним, как стала заложницей нахлынувшей паники, но не могла вспомнить, что способствовало этому. Маринетт догадывалась, что она намеренно подавляет болезненные воспоминания. Ее голова начинала раскалываться. Маринетт была уверена, что она не страдает потерей памяти: слишком часто она вспоминала то, что хотела бы забыть. Однако вспоминала она всегда не по своей воли; сознательно воссоздать образы у неё редко получалось — настолько она этому противилась. — Попробуй, Маринетт, воссоздать воспоминание. Что ты видишь перед собой? Маринетт знала: так будет правильно. Надо воссоздать снова тот день, надо было вспомнить, почему ей было так страшно находиться рядом с Адрианом. Она не видела его два года, потому что общее горе их разъединило; но, боги, как же она не хотела вспоминать, что это было за горе; как же мучительно она пыталась забыть все то, что причиняло ей боль. — Что ты видишь, Маринетт? Ей надо было вспомнить. Она увидела Адриана. Когда они встретились, ее руки безустанно дрожали, а тело слабело с каждой секундой, проведенной рядом с ним, — и не от радостных чувств, вызванных долгой разлукой; Маринетт мучила вина за содеянное. Маринетт не могла вспомнить, что она сделала не так. Ей нужно было воссоздать тот кошмар, который породил эту вину. — Я вижу…***
Она не смогла тогда воссоздать воспоминание. Ей не нужно было вспоминать свой кошмар: она уже живет в кошмаре. Маринетт открыла глаза. Она видела, как Камила, в которую вселилась акума, убивала парня, учащегося в их университете. Они стояли в большом коридоре; Маринетт выбежала последней из аудитории, чтобы проследить за акуматизированной Камилой, пока народ в панике толпился на лестницах и в дверях других комнат. Все происходило как в замедленной съемке: Камила, чья внешность сильно изменилась под влиянием Бражника, схватила рыжеволосого парня за шею и резко подняла его; он, хрипя, пытался вырваться. Маринетт видела, как его лицо становилось красным, и в испуге закричала: — Прекрати, Камила, ты его задушишь! Девушка обернулась на голос позади себя, и теперь Маринетт могла ее разглядеть. Маринетт ужаснулась: она не впервые видела, как жертвы Бражника теряли свой привычный облик, приобретая совершенно иную, пугающую внешность; но Камила была не просто пугающей — она была очень красивой в своём устрашении. Камила выглядела как фарфоровая кукла; ее кожа была бледной с ярко-розовым румянцем на лице. Возле таких же розоватых губ Маринетт увидела огромные трещины, расползающиеся по всему лицу, словно Камила действительно была сделана из фарфора, который по случайности повредили. Камилу нельзя было узнать: она больше не была собой. Единственное, что у неё осталось прежним, так это ее длинные волнистые волосы, но концы их, которые раньше были окрашены в красный, теперь превратились в несколько алых змей; они расстилались по ее спине и казались мертвыми. — Маринетт, — сказала Камила, по-прежнему держа за шею своего заложника, — это ты? Маринетт сглотнула, когда она разглядела главную деталь на ее лице: глаза Камилы стали мутно-белыми, и Маринетт догадалась, что она ослепла. — Пожалуйста, перестань, ты ведь убьёшь его! — молила Маринетт, видя перед собой, как парень тщетно цеплялся за руку, схватившую его шею. Камила невидящим взглядом смотрела на Маринетт, а затем она хищно улыбнулась. От ее улыбки Маринетт стало дурно. В этот момент она поняла, что ей придётся сражаться с Камилой. — Но я этого и добиваюсь. Зачем мне отпускать его? — сказала Камила. Ее голос был слишком спокойным. Она, не глядя на своего заложника, резко сжала его шею с такой силой, что он широко раскрыл глаза и попытался громко закричать, но из его рта вырывался лишь приглушённый хрип. Маринетт в испуге отвернулась и осознала: она не успеет добежать до безопасного места и превратиться; она не успеет спасти этого парня. Сейчас без трансформации Ледибаг Маринетт оставалась бессильной. — Пожалуйста, Камила, тебе не нужно его убивать! Зачем ты это делаешь? — Зачем? — с наигранным удивлением переспросила девушка. — Затем, что он заслужил это. Разве ты не слышала, что случилось на вечеринке? Маринетт застыла в ужасе: конечно, она слышала. Она слышала, но как всегда пыталась не замечать того, что происходит; студенты шептались, кто-то даже посмеивался, и тихие слова по всей аудитории доносились до Маринетт, смысл которых она уловила только сейчас; «шла с Ноэлем по лестнице», «трое парней», «в его спальне», «спускалась в порванном платье». Маринетт внезапно поняла, о ком были эти сплетни, и от жуткого осознания у неё перехватило дыхание. Маринетт ахнула, в испуге закрывая рот ладонью. Неужели это все случилось с Камилой?.. Ослеплённая, Камила не могла видеть выражение лица ее однокурсницы. Маринетт сглотнула и сочувствующе взглянула на Камилу. — Камила… Мне так жаль… — молвила Маринетт. — Я не Камила. Меня назвали Марионеткой. И мне не нужна твоя жалость. — С этими словами акума с неистовой силой ударила юношу об стену. Маринетт вскрикнула; его тело упало на пол, оставляя кровавый след на стене. Юноша был без сознания. Маринетт знала: ей надо было срочно убежать! Надо немедленно превратиться в Ледибаг, очистить акуму от зла, предотвратить ужасные преступления… Должен был быть способ, чтобы помочь Камиле! Маринетт не могла позволить ненависти овладеть разумом этой девушки; Бражнику всегда было наплевать на чувства других, он хочет только добиться своей коварной цели, используя боль ни в чем не повинных людей. Маринетт не могла допустить, чтобы ее враг управлял Камилой; особенно сейчас, когда душа этой несчастной девушки страдала. Камила подошла к лежавшему парню и сделала то, что совсем Маринетт не могла ожидать: она резко ударила своё предплечье об стену так же, как до этого ударила этого парня. Ее рука разбилась на большие осколки — все ее тело было сделано из фарфора, как и предполагала Маринетт. — Уходи, Маринетт. Я не хочу тебе делать больно. Но если ты встанешь на моем пути, то у меня не будет выбора. — Другой рукой Камила взяла упавший осколок; в ее пальцах он преобразился и стал острым — настолько острым, что им можно было лишь одним касанием порезать кожу. Или перерезать чью-либо шею. Камила уверенно поднесла к шее парня осколок, напоминавший больше лезвие бритвы. Капли крови уже выступили на его коже, когда Маринетт быстро оказалась рядом и в панике схватилась за холодную, как у трупа, руку Камилы. — Остановись! — запинаясь, говорила Маринетт. Она учащённо дышала и вглядывалась в пустые глаза однокурсницы. — Тебе не нужно этого делать, мы справимся! Ледибаг спасёт тебя! — Где была Ледибаг, когда этот ублюдок насиловал меня? — злобно прошипела Камила. — Где вы все были, когда эти уроды рвали мое платье и делали с моим телом все, что хотели?! Маринетт продолжала тяжело дышать; ее рука, схватившая запястье Камилы, задрожала. Она не могла позволить Камиле подчиниться воли Бражника; нельзя было позволять ему управлять ее гневом и жаждой мести. Если Камила утонет в своих чувствах, могут пострадать другие невинные люди! — Прошу, Камила, давай дождёмся Ледибаг!.. — Ты действуешь мне на нервы, Маринетт! Я осуществлю задуманное и, надо будет, убью и тебя! — закричала девушка. Маринетт не успела отстраниться, когда Камила, отбросив осколок, схватила ее за горло и подняла ее вверх. Маринетт чувствовала на себе холод ее руки, больно сжимающую ее шею. Она давила ей на кадык так сильно, что Маринетт невольно закашлялась и слёзы образовались в уголках ее глаз. Она задыхалась. — Камила… Отпусти… — хрипела Маринетт. От недостатка кислорода голова становилась тяжелой, а губы начали неметь. Глаза Камилы смотрели на задыхающуюся Маринетт: в них не читалось ничего, но на ее лице отпечаталась тень упоения. Камила не хотела ее отпускать. Маринетт умоляюще смотрела на неё, но это было бесполезно: ярости сломленной девушки не было предела. Маринетт понимала, что может так погибнуть. Она не могла сейчас сдаться, когда Камила нуждалась в ее помощи. Но страх собственной смерти поработил ее, и Маринетт ничего не оставалось делать, кроме как надеяться на чудесное спасение. Ослабленная, она невольно закрыла глаза и не увидела, как внезапно возникший чёрный силуэт разбил вдребезги фарфоровую руку, высвобождая Маринетт: Кот Нуар сверху нанёс удар своим жезлом, а затем резко одной ногой оттолкнул Марионетку. Маринетт, тяжело дыша, держалась за свою шею, на которой остался след от пальцев акумы. Она хрипло кашляла, когда Кот Нуар поднял ее на руки и побежал в противоположную от Марионетки сторону. Маринетт в удивлении посмотрела на него; взгляд Кота был полон решимости, и Маринетт поняла, что он снова ее спас в самый опасный для неё момент. — Кот Нуар, постой… — хрипя, говорила Маринетт. — Нам нужно спасти того парня… — Мне нужно отнести тебя в безопасное место, — твёрдо произнес Кот Нуар. Его руки бережно держали ее ослабленное тело. — Она убьёт его! — И тебя тоже! Я не могу тобой рисковать, — он повысил голос и взглянул на неё сверху вниз. В его глазах Маринетт увидела много тревоги и страха — то был страх за ее жизнь. Маринетт не стала ему отвечать, что ей тоже было страшно; уже не раз она оказывается в плену врага, не раз она находилась на волоске от смерти, и, если бы не Кот Нуар, она бы уже была мертва. Маринетт тяжело вздохнула и подавила всхлип. Спорить сейчас с ним не имело смысла: ей все равно нужно превратиться в Ледибаг, чтобы победить Камилу. Она обвила его шею руками и прижалась к его груди. Маринетт слышала, как быстро билось его сердце: то ли от волнения, которое до сих пор не отступило, то ли от вынужденного бегства. Кот Нуар на мгновение наклонился к ней, уткнулся щекой в ее макушку и облегченно выдохнул своим мыслям. Они остановились в дальнем коридоре возле женской уборной. Недолго думая, Кот Нуар зашёл туда, аккуратно поставил Маринетт на ноги и сразу же прижал девушку к себе. — Я боялся, что не успею, — прошептал он, обнимая ее. Маринетт почувствовала исходящий от него аромат знакомого ей парфюма, но она не могла вспомнить, кому ещё могли принадлежать эти духи. — Как только мне пришло уведомление, что акума здесь, в твоем университете, я сразу подумал о тебе. Он отстранился, чтобы внимательно осмотреть ее внешний вид. Под пристальным взглядом Кота Нуара щеки Маринетт залились лёгким румянцем от нахлынувшего смущения, и она внезапно поняла, что оказалась зачарованной его действиями: юноша, который был гораздо выше, чем сама Маринетт, с заботой держал ее за плечи и с явным беспокойством изучал следы на ее бледной шее. — Ледибаг исправит это, — он попытался придать уверенности своему голосу, но шумное дыхание выдавало его волнение. — Даже синяков не останется, вот увидишь. Что-нибудь ещё болит? — Нет, — помотала головой Маринетт, пытаясь согнать прильнувшую кровь к ее щекам. — Я в полном порядке. Ты появился вовремя, спасибо тебе. Кот Нуар кивнул, но не отпускал ее из своих объятий. Маринетт заметила, как его руки еле заметно дрожали. Кот Нуар словно боялся, что, ослабив хватку, он допустит непоправимое и на Маринетт снова нападут. Та благодарно коснулась его руки и улыбнулась, пытаясь скрыть нарастающую внутри тревогу: она оставила Марионетку одну. Теперь у неё будет шанс отыграться на своём насильнике. — Ты знаешь, кто она? — спросил Кот Нуар, имея в виду их нового противника. Маринетт грустно опустила взгляд. — Ее зовут Камила, мы с ней вместе учимся. Она звала меня на вечеринку, но я отказалась с ней пойти. Сегодня на занятиях я услышала, что в том доме, где проходила вечеринка, она… вступила в интимную связь с несколькими парнями. Теперь, благодаря тому, что я вижу, я поняла, что это было не по ее желанию… Кот Нуар, кажется, ее изнасиловали. Кот Нуар задумчиво смотрел на Маринетт и размышлял о чём-то своём. Маринетт нервно закусила губу: тяжесть осознания снова настигла её с произнесёнными словами; сердце болезненно откликнулось на чувства бедной Камилы. Никто не заслуживал такой участи. — Акума вселилась в нее прямо во время лекции, — прошептала Маринетт. — Как только она превратилась, все убежали и объявили учебную тревогу. Мне так ее жаль… — Но почему ты была рядом с ней? Почему не убежала с остальными? — Мне показалось, я смогу помочь. Я хотела поговорить с Камилой. — Это было опасно, — строго сказал Кот Нуар. — Акумы Бражника очень сильные, они полностью подчиняют себе волю человека. Она могла убить тебя, если бы я вовремя не атаковал ее! Маринетт не знала, что ответить, но Кот Нуар был прав: она вела себя слишком рискованно. Если ее не станет — не станет и Ледибаг, чья сила могла очистить тёмную бабочку от зла. Маринетт тяжело вздохнула и виновато взглянула на Кота Нуара. Его лицо смягчилось, когда их глаза встретились. Он искренне переживал за нее. Это радовало и на удивление успокаивало. — Ты знаешь, кто эти парни? — спросил Кот Нуар. — Я не знаю их имён, — печально ответила Маринетт. — Одного из них мы оставили там, вместе с Камилой. Я думаю, она хочет им всем отомстить. — Значит, нам нужно отыскать оставшихся двух парней, пока она до них не добралась и не разгромила ваш универ, — решительно произнес Кот Нуар. — Может, ты видела, куда вселилась акума? — Извини, я не могла разглядеть, Камила в этот раз сидела далеко от меня… Найти предмет, в котором пряталась тёмная бабочка, была главной задачей чудесной Ледибаг и ее напарника. Эта информация всегда упрощала им работу с пострадавшими. Маринетт мысленно начинала винить себя за то, что так невнимательно отнеслась к Камиле. Если бы она только увидела, как было плохо ее однокурснице, она смогла бы предотвратить беду… — Не волнуйся, принцесса, — пытался ободрить ее Кот Нуар. Маринетт подняла на него свой взор: от его доброй улыбки ей становилось легче. — В своих способностях информатора ты уступаешь разве что Алье, и то только потому, что у неё есть свой блог. Ты нам очень помогла. Маринетт усмехнулась. Было удивительно, как рядом с Котом Нуаром страх отходил на второй план, возвращая место былой уверенности в себе. Но больше медлить нельзя — выражение лица Маринетт стало серьёзным. — Тебе пора идти, Кот Нуар. Думаю, Ледибаг тоже скоро объявится. Кот Нуар, колеблясь, кивнул и уже должен был выйти из комнаты, однако Маринетт поняла, что он не хотел размыкать объятия. В ее голове пронеслись недавно сказанные им слова: «Тогда, в той башне, я пытался все исправить… Я хотел спасти тебя, спасти всех…». Он не хотел ее снова оставлять одну. Он боялся, что снова допустит ошибку и подвергнет Маринетт опасности. Кот Нуар никак не мог решиться и лишь продолжал взволнованно смотреть на Маринетт; его взгляд то и дело постоянно падал на ее шею, словно Кот пытался себя убедить в том, что девушка нуждается в его спасении. Но Маринетт знала, что она должна была убедить его в обратном. Она, разжав объятия, уверенно взяла его руки в свои и сказала твёрдым голосом: — Не переживай за меня. Здесь я в безопасности, со мной больше ничего не случится. Она могла ощущать всем телом, как его до сих пор терзала вина; его пальцы нервно сжимали ее ладони, широкая грудь тяжело вздымалась; он смотрел на неё сверху вниз своими пронзительными зелёными глазами, в которых она могла отчётливо прочитать его страхи и опасения. Но у Кота Нуара не было выбора — и Маринетт это знала. Он высвободил руки и достал свой жезл, заранее готовясь к схватке с акумой. — Обещай, что не будешь высовываться. Мы с Ледибаг обязательно спасём Камилу. — Обещаю, — улыбнулась ему Маринетт. И Кот Нуар выбежал из комнаты, закрыв за собой дверь. Тикки вылетела из сумочки в ту же секунду, когда исчез Кот Нуар, и встревоженно посмотрела на Маринетт. — Я согласна с Котом Нуаром, — сказала Тикки. Она прижалась к щеке своей хозяйки, и Маринетт ласково приобняла ее ладонями. — Это было очень опасно, я так переживала, когда Марионетка схватила тебя! — Я знаю, Тикки, мне жаль, что я заставила вас нервничать. Я подумала, что у меня был шанс все исправить и вернуть Камилу, — печально произнесла Маринетт. Теперь, когда Кот Нуар ушёл и она снова осталась одна, Маринетт чувствовала, что отступившая на некоторое время тревога пробудилась в ней с большей силой; очередной бой с новым противником не может доставить ничего, кроме безутешного отчаяния и проклятого страха неудачи. — Камилу серьезно ранили, Маринетт, — говорила Тикки, — у неё есть причины, чтобы так поступать. Но отомстив им таким образом, она не сделает себе лучше. — Я что-нибудь придумаю. Мне бы в первую очередь хотелось узнать, что было на уме тех парней, когда они позволили себе сотворить с ней такое. Маринетт пыталась казаться уверенной, но лёгкая дрожь уже захватила ее конечности. Ее руки слабо тряслись, и Тикки это заметила. — Кот Нуар уже здесь. Не переживай, у вас все получится. Ты обязательно найдёшь правильное решение. Легкий поцелуй в щеку дорогой квами согрел ее сердце. Маринетт, сделав глубокий вдох, перевоплотилась и выбежала вслед за Котом Нуаром. Надо найти оставшихся парней. Надо обеспечить их безопасность, пока Марионетка до них не добралась. Надо найти предмет с акумой и изгнать затаившегося демона. Надо, надо… Надо спасти Камилу. Маринетт не простит себя, если Бражник и дальше будет причинять вред этой девушке. Маринетт хорошо знала ту часть университета, в которой акума напала на свою первую жертву; поскольку пропускать занятия было почти недопустимым, Маринетт за недолгое время уже успела достаточно хорошо изучить, по крайней мере, восточное крыло здания, где у неё часто бывали лекции. Она знала и короткие пути; минуя опустевшие коридоры, Ледибаг бежала к своей цели, мельком кидая взгляды на закрытые изнутри кабинеты; в них забаррикадировались студенты, которые не успели выбраться. Издалека уже слышались громкие звуки сирены, и это совсем не радовало парижскую героиню: она недовольно цокнула языком, когда осознала, что ей придется еще разбираться с полицией. «Потом решу эту проблему, — думала она, пробегая мимо открытых окон. — Сначала надо найти акуму». Маринетт сильно волновалась. Их с Котом не было не больше десяти минут, но она знала: этого было достаточно для акумы, чтобы та смогла навредить мирным жителям. Она надеялась, что Камила еще будет в том коридоре, где они ее и оставили, и уже предполагала худший вариант развития событий: Марионетка была одержима злобой и жаждой мести. А главная стратегия Бражника являлась такой: убить и повергнуть в ужас как можно больше людей. Пустой коридор восточного крыла встретил Ледибаг зловещей тишиной. Иногда она жалела, что у нее не было такого же острого слуха, как у Кота Нуара: это помогло бы выявить местоположение противника за долю секунды. Однако, свернув за угол, где она видела Марионетку в последний раз, легендарная героиня пошатнулась и застыла на месте. Немой ужас оледенил ее тело; Ледибаг закрыла рот рукой, чтобы заглушить крик. Все было в крови. Когда-то белые стены университета, мраморные белые полы, даже высокий потолок — абсолютно все было запачкано кровью. Ледибаг заставила себя сделать глубокий вдох и выдохнула. На мгновение она закрыла глаза — понадеялась, что ей это все показалось, — но, открыв их, заметила только больше отвратительных деталей чудовищной картины: кровавое месиво из внутренних органов человека было разбросано по всему небольшому пространству. Возле ног Ледибаг валялись длинные кишки, а у стены лежала куча из других органов, от вида которых подступала тошнота к горлу. Чуть подальше от неё разлилась огромная лужа крови со зловещей гущей из человеческих внутренностей. В центре коридора валялось оголенное тело. Маринетт не сразу заметила, что оно было обезглавлено, а живот еще недавно живого парня был весь выпотрошен. Все это было похоже на недавнюю схватку с Сердцеедкой. Воспоминания о ее жестокости, о безумном кровавом вечере, о тяжёлой ссоре с Котом Нуаром, о приснившимся жутком кошмаре разом пронеслись перед глазами. Маринетт не могла больше терпеть: она отвернулась и скорчилась в спазмах. Ее рвало, и все ее тело дрожало. Она обессиленно упала на колени, по-прежнему стараясь не смотреть на предстоящий перед ней окровавленный вид коридора, и громко, отчаянно завыла. Чего она ожидала? Что Марионетка пощадит своего насильника? Что Бражник позволит своей жертве не тонуть в ослепляющей ее мести? Или что ей не придётся сражаться со свирепым и обезумевшим от собственной боли противником? Маринетт в отчаянии начала бить кулаками мраморный пол и пронзительно закричала. Почему она позволила Коту Нуару унести ее? Почему он не остался сражаться с акумой?! Они могли бы все предотвратить, и Маринетт бы не пришлось сейчас сидеть недалеко от бездыханного обезглавленного тела! Ей бы не пришлось снова лицезреть очередную тошнотворную картину, после которой ей будут сниться кошмары! Как же она ненавидела Бражника в этот момент: откуда у этого человека столько злости?! И был ли он вообще человеком после всего того, что он совершил? Маринетт рыдала, обняв себя руками. Она ещё не забыла, как Сердцеедка на ее глазах убивала людей и пожирала их органы; она ещё не забыла, как ей пришлось возвращать к жизни всех тех, кого эта тварь убила в тот субботний вечер. Маринетт оставалось измождённой и измотанной: она больше не могла сражаться, не могла смотреть на бесконечные трупы и на преступления Бражника. Она больше не хотела быть причастной ко всему тому, с чем ей приходилось сталкиваться. И, о боги, как же она молила о его смерти сейчас. Как же она хотела, чтобы Бражника постигла та же участь. И как же она мечтала о том, чтобы больше никогда не сражаться с дьявольскими отродиями. Все, что угодно, лишь бы больше не вдыхать металлический запах крови и не видеть выпотрошенные человеческие внутренности. Маринетт резко вздрогнула, когда услышала раздражающий нервы звук: это было скрежетание фарфора, трущегося о мраморный пол. Она в испуге повернула голову в ту сторону, откуда доносился этот звук. Марионетка медленно приближалась к ней. Она держала за рыжие волосы отрубленную голову мертвого парня. Взгляд Маринетт случайно упал на его шею: на ней была татуировка, которую она не смогла рассмотреть. — Здесь кто-нибудь есть? — внезапно спросила Марионетка, остановившись возле обезглавленного трупа. Маринетт вспомнила, что акума была слепа, и в страхе замерла, пытаясь не привлекать к себе внимание. Мертвую тишину нарушали лишь падающие с оторванной головы капли крови на запачканный мрамор. Марионетка озиралась по сторонам, улавливая малейшие звуки. Маринетт старалась не дышать и с широко раскрытыми от страха глазами наблюдала за действиями акумы. — Странно, — произнесла Марионетка. — Мне кажется, или я слышала, как кто-то кричал. Крик был таким громким, отчаянным… Ты же тоже это слышал, да, Дилан? Марионетка поднесла голову к себе. Мертвое лицо парня не могло ничего выражать: глаза были закрыты, губы, наоборот, — слегка разжаты. Акума осталась без ответа. — Или, может быть, здесь кто-то спрятался? Кто-то, кто хочет остаться незамеченным? Маринетт вскрикнула, когда веки на мёртвом лице парня резко распахнулись. Его глаза излучали яркий свет, который был направлен на сидящую на полу Ледибаг. Маринетт охватила дрожь, и она перевела свой взгляд на Марионетку. Глаза акумы так же ярко светились. Она смотрела прямо на Ледибаг. — А вот и ты, Ледибаг. Рада встрече с тобой. Ну что, ты готова поиграть?