Hope Is The Thing With Feathers

Глава VIII Интерлюдия четвёртая Послания

Мой дорогой Кроули! Я должен начать с извинений, ибо я искренне сожалею о том, сколь внезапно покинул тебя на выставке восемь месяцев назад. Нечасто я до такой степени теряю самообладание, но тогда эмоции взяли верх над разумом, прости. Ты мог бы спросить, какие эмоции и почему, - имеешь полное право. Не думай, будто дело лишь в том, что ты что-то такое сказал. Или не совсем в том. Просто к комплиментам я не привык, особенно к таким, и то, как и о чем мы говорили в тот день на канале... Сам не знаю, что на меня нашло. Я был в замешательстве. Поэтому прости, пожалуйста, мне этот побег. Смею надеяться, ты получил небольшой знак внимания от меня и воспользуешься одним из перьев, чтобы написать ответ. Конечно, я пойму, если ты захочешь на некоторое время прервать нашу переписку, ведь ты, верно, расстроен, и я тому виной. Мне очень хотелось бы получить ещё одно твое перо, но я не осмеливаюсь просить прямо, сознавая, как сильно мог обидеть тебя. Но буде у тебя такое желание - от пера я не отказался бы. В любом случае, я обретаюсь в Берлине, где нынче очень неспокойно, но это настолько яркий и живой город, что я счастлив находиться здесь [См.прим.перев. 1]. Насколько я понимаю, ты остался в Лондоне и наверняка наслаждаешься им. Думаю, если б мы оба какое место на Земле и назвали домом, так это английскую столицу, хотя, к сожалению, исторически мы нечасто жили там одновременно. Кстати, подумываю я открыть книжный магазинчик. Ой, пожалуйста, только не смейся в открытую (знаю же, что смеёшься!). Я отдаю себе отчёт в том, что вряд ли смогу расстаться с книгами из своей личной библиотеки, но есть у меня такое ощущение, что я мог бы заниматься антиквариатом - точнее, старинными, первыми и редкими изданиями. У меня недурно получается находить их, в конце концов. Вероятно, это глупая затея, но я предчувствую, что в окружении книжных полок мне будет уютно. Так что... если я и открою магазин, то в Лондоне. Я даже и место уже присмотрел в Сохо, но пока эту возможность я всерьез не рассматриваю. Хочу признаться тебе кое в чём: с некоторых пор я пристрастился ко сну - это очень освежает. И ты был прав насчёт сновидений: иногда они бывают совсем бессмысленными, но чаще - это яркие воспоминания о виденных мной местах или отражения событий, которые со мной произошли. А порой мне снится нечто и вовсе фантастическое... Например, прошлой ночью мне приснился Эдем и ты - в длинных чёрных одеждах, которых я не видел на тебе с нашей первой встречи. Ты лежал под яблоней, босой: мне были видны твои прекрасные крылья - ты сложил их за спиной. Ты что-то говорил, но слов я разобрать не мог, как бы ни напрягал слух. Это меня расстраивало, ведь ты знаешь, как я люблю слушать твой голос. Во сне я был каким-то мелким животным, наверное, грызуном - не крупнее мышонка. Я прятался под кустом и любовался очаровательным демоном. Вдруг я увидел, как ты пальцем поманил яблоко, и оно сорвалось с ветки, чтобы тотчас же упасть тебе в ладонь. Ты впился в него зубами - брызнул сладкий сок и потек по твоему подбородку, но ты ловко слизнул его своим змеиным языком. Я был просто заворожён, мне хотелось рассмотреть тебя, и я рискнул подобраться поближе. Наверное, ты услышал шорох в траве, потому что ты внезапно отложил яблоко, обернулся и снова поманил - теперь уже меня - к себе. Я вылез из травы, но, на удивление, мне совсем не было страшно, хотя даже во сне я понимал, что мышонок - добыча и пропитание для змея. Отчего-то я был уверен: ты не обидишь. Ты протянул руку, и я взобрался на твою ладонь. Как вкусно ты пах яблоками!.. Потом ты поднес меня к лицу, разглядывая, и осторожно почесал между ушами. Я был очарован твоими глазами, такими прекрасными, прекрасными... Только тогда я наконец смог расслышать, что именно ты говорил. Ты повторял: "Я ищу ангела..." - и я пытался рассказать тебе, что я и есть тот самый ангел, но мышонок, которым я предстал перед тобой, мог только пищать. Ты снова опустил меня на землю, такой печальный... и я убежал. И проснулся в расстроенных чувствах. Что может значить подобное сновидение? Я перерыл гору сонников, но так и не нашел ответа. Пожалуй, ты сказал бы, что сны ничего конкретного нам не рассказывают... Но я не могу перестать думать о тебе и всё продолжаю вспоминать, ища чего-то в твоих чертах, в твоем лице - какого-то намека. Может быть, весь смысл моего сна сводится к тому, что я не перестаю искать тебя. Я безмерно ценю твои письма, но, как ты правильно заметил тогда на выставке, они не могут сравниться с нашими встречами и не способны заменить их, будучи лишь эрзацем... Тем не менее я сбежал от тебя, хотя мы могли провести вместе еще несколько часов. Прости меня. Мои оправдания тебе, наверное, надоели пуще заезженной пластинки, но я не могу, не могу выносить этого - быть с тобой в ссоре, я имею в виду. Молю тебя, не злись. Но хватит об этом. Буду надеяться, что ты примешь мои извинения. Расскажи мне лучше, пожалуйста, чем ты занимался, с тех пор как мы расстались? Я так люблю читать о твоих приключениях и шалостях, пусть ты и уверен в обратном. Твоя изобретательность не перестает меня изумлять! Должен признать, что сам я далеко не столь искусен и находчив, когда дело касается чудес. Не хватает мне твоего воображения. И если ты мне ничего интересного не расскажешь, придется тогда самому выдумывать, чего бы такого начудесить, а это вовсе не забавно, когда я не вдохновляюсь твоими проделками. Когда-то я, пожалуй, очень расстроился бы, приключись между нами конфликт интересов, но сейчас я всё чаще и чаще думаю, как здорово было бы устроить что-то навроде дружеского спарринга или шуточной дуэли. Ты можешь не обращать внимания на мои слова; это я просто так предложил, ни на что не рассчитывая, доверил бумаге глупую, может быть, мысль. Наверное, я и так уже лишнего тут понаписал, но я столько всего хотел бы рассказать тебе! Однако самое большое моё желание - чтобы ты был постоянной частью моей жизни, частью каждого дня, и чтобы мне не приходилось прибегать к перу и бумаге всякий раз, когда захочется поговорить с тобой. Ах, какие бы приключения мы пережили, какие истории написали бы совместно, вдвоём!.. Но мне пока остаётся довольствоваться лишь сновидениями, где я могу видеть тебя и проводить с тобой время. Являюсь ли я тебе во снах хоть изредка? Не знаю, может быть, это неправильно... но я хотел бы, чтоб было так. Естественно, я никогда бы не осмелился диктовать тебе содержание твоих же снов... Но если вдруг случайно я тебе приснюсь - не сомневайся: я в твоём сне с самыми добрыми намерениями. Искренне твой, Азирафель Кроули медленно отложил письмо в сторону. Правда заключалась в том, что он действительно был обижен и расстроен тем, как Азирафель повел себя в их последнюю встречу, но обвинял он большей частью себя, точнее - свой длинный змеиный язык, который не умел держаться за зубами. Однако раз Азирафель счел своим долгом извиниться, значит - чувствовал, что тоже был неправ. Конечно, демон испытал некоторое удовлетворение от того, что ангел признавал свою ошибку, но, если уж быть до конца откровенным, Кроули давным-давно его простил. Всегда прощал... Ведь он просто не умел дольше нескольких минут держать обиду на этого подлеца! Кроули смерил долгим взглядом подставку для письменных принадлежностей на столе. Ему вспомнилось, как отделанные серебром перья мелодично звякнули о дно оловянной чаши, когда он, вернувшись домой, бережно опустил их туда, чтобы потом восемь месяцев к ним не прикасаться. Рассматривая белоснежные бородки, он вновь подумал о том, что своего пера ангелу так и не дал. В последнее время эта мысль настигала его всякий раз, как он, усевшись на кровать в одиночестве пустой спальни, расправлял крылья, чтобы привести их в порядок. Внезапно захотелось выдрать аж три пера разом и тотчас же отправить Азирафелю, но демон решил вместо этого, не мешкая, заняться ответом; к чему было откладывать, если он хотел написать ангелу? Когда бы он ни получал долгожданное послание - всегда спешил ответить; только затем, наверное, чтобы томиться в ожидании следующего письма. Кроули приготовил чернильницу, лист бумаги и выбрал из чаши одно из трёх сверкающих белизной перьев. Ангел! Тебе не за что извиняться, а мне - нечего прощать. У тебя есть полное право уйти, если что-то, что я сделал или сказал, тебя расстроило или задело. И пусть ты уверяешь, что не было в твоём скоропалительном уходе моей вины, позволь уж мне остаться при своем мнении. Я не сомневаюсь: дело тут и во мне отчасти, точнее - в моем длинном языке, который я не умею держать за зубами. Прости за это: мне, правда, жаль. Как я уже тебе говорил, есть вещи, о которых я просто не могу тебе рассказать. Не смею, как бы невозможность поделиться с тобой и необходимость держать определенные мысли в себе меня ни угнетала. Просто прими как данность, что есть нечто, чего мне не высказать вслух. Не переживай, ничего ужасного я не скрываю. Что до царства сновидений, эти земли даже бессмертным неподвластны. Я не имею представления, что мог бы значить твой сон, но в этом ничего удивительного нет: я и свои-то растолковать не смогу, если попросишь. Признаюсь: ты всегда снился мне, ангел, и снишься до сих пор - чаще, чем я мог бы теперь уже сосчитать. Некоторые мои сны полны тобой и только о тебе, а порой ты являешься мне лишь на мгновение, чтобы пройти мимо и раствориться в сумерках и тенях. Однажды мне приснилось твое падение: ты летел вниз с Небес, как я когда-то; твои белоснежные крылья были замараны копотью и сажей, хрупкие обожжённые кончики перьев ещё тлели и​ дымились.​ Я сидел на траве, когда увидел тебя. Я вскочил и бросился к тебе, в последний миг успев поймать тебя у Земли, не давая сорваться в Ад. Мы лежали на зелёной лужайке под серым, пасмурным небом, и я омывал твои крылья в водах Сент-Джеймсского пруда, пока твои перья не стали вновь белоснежными. Но вдруг - о ужас - твои перья начали осыпаться; они пучками оставались у меня в руках, на земле вокруг... А потом и сами твои крылья исчезли. Я был в отчаянии, я пытался что-нибудь сделать, но всё было втуне. Ты же не был перепуган или расстроен. Ты лишь улыбался, стирая слёзы с моего лица, - да, я рыдал над твоими крыльями! - и повторял мне, что всё хорошо, что теперь ты​ навсегда свободен от Небес и с радостью останешься на Земле. И тогда я попросил тебя: "Освободи меня от Ада!", - но в ответ ты, продолжая улыбаться, только качал головой и ласкал мои крылья. Когда я наконец проснулся - меня била дрожь. Кроули ненадолго оторвался от письма: он и так уже слишком многое открыл, был более искренен, чем мог себе позволить. Он никогда не думал, что однажды осмелится поведать Азирафелю этот свой не единожды виденный сон. Если чего он и боялся на этом свете, так того, что его ангел падёт. Конечно, падение на Землю виделось куда менее пугающей перспективой, чем низвержение во Ад, но Кроули начинало подташнивать от одной мысли, что Азирафель может лишиться своей благодати. На себе демон уже давно поставил крест: не то что­бы в прошлом он был особенно исполнен ангельской благости... Но Азирафель - другое дело. Кроули нежно любил его, любил со всеми недостатками, любил невзирая ни на что. И небесную благодать - лишь потому, что она была частью личности Азирафеля и делала его тем, кем он был, - Кроули тоже любил. Всецело. Он вернулся к письму: Не беспокойся и не​ слишком переживай о своих сновидениях (я же знаю: ты переживаешь!). Подсознание обманчиво, оно постоянно играет с нами в свои непонятные игры, так что ты постарайся просто наслаждаться отдыхом, который приносит сон, особенно не задумываясь над тем, что именно тебе снится. Все равно ничего там не растолкуешь, не разберёшь... Дуэль, говоришь? А что, идея свежая! Вполне вероятно, это нас весьма позабавит. Наши начальники нечасто скрещивают шпаги, но мы можем что-нибудь придумать: выберем какого-нибудь несчастного и устроим поистине эпическую битву за его душу! Мне прямо не терпится поглядеть, с чем ты выступишь против меня, ангел! И пусть победит сильнейший из бессмертных, что ли? Чем я занимался в последнее время... Ну, в Лондоне всегда найдётся предлог для доброй шалости... или не очень доброй пакости. Прогулялся я давеча до Уайтхолла, и - представь себе! - прямо посреди парада несколько конных гвардейцев потеряли башмаки! [См.прим.перев. 2] Вот умора! Понимаю, это было, наверное, недостаточно шикарно и инфернально, но хохотал я до колик! Что еще... Приключилась тут у меня весьма знаменательная история с одним чиновником из Министерства обороны (тот же Уайтхолл, ангел, если что) и его унылым личным ассистентом (такого занудного юношу ещё поискать). Достопочтенный джентльмен изволил закрутить роман с помощником, ну а твой покорный слуга слегка подначудесил и нашептал на ушко кому надо, чтоб супруга уважаемого господина узнала об интрижке. Но она (ох уж эти люди: не перестают меня удивлять!) вместо того чтоб выставить мужа за дверь, потребовала пригласить юношу к ним в гости и устроить, как бы это помягче выразиться, тройственный союз! Твоя идея с книжным магазином мне очень даже импонирует, ангел. Уверен, роль книгопродавца будет тебе к лицу и придётся по вкусу. Я бы с удовольствием заглянул в твою лавку, когда ты обоснуешься в Сохо, и мог бы даже кое-что в твою коллекцию подкинуть. По чистой случайности у меня оказался томик Вордсворта, который тебе мог бы приглянуться. В любом случае, мне пора заканчивать. Береги себя; мало ли что в твоем Берлине может приключиться. К. Кроули присыпал письмо песком, чтобы подсушить чернила, но вдруг решил добавить постскриптум. P. S. Вот перья, в золоте - исключительно выпендрёжа ради. Не переставая улыбаться, Кроули одним махом выдернул три пера и, осторожно постучав по каждому подушечкой указательного пальца, покрыл каждое из них позолотой от кончика до середины стержня. Он знал: металл не только будет красиво сверкать на фоне чернильно-черных бородок, но и подарит им более долгую жизнь. Демон бережно перевязал послание и перья алым шнурком и приказал им отправляться в Германию к Азирафелю, где бы тот ни находился. Для его ангела - только самое лучшее. Изменять этой традиции Кроули был не намерен. Примечания переводчика: [1] ...я обретаюсь в Берлине, где нынче очень неспокойно, но это настолько яркий и живой город, что я счастлив находиться здесь - Если принимать во внимание, что прошло восемь месяцев с лета/осени 1901 года, то Азирафель живет в Германии в 1902 году. В то время (и чуть ранее)там происходили следующие события: 1901 год - в Берлине создана Партия социалистов-революционеров (эсеров). В 1902 году возобновлен Тройственный союз между Германией, Австро-Венгрией и Италией. В 1902 -1903 гг.: Венесуэльский кризис - морская блокада, введенная Великобританией, Германией и Италией в связи с отказом Венесуэлы выплатить долги по венесуэльской гражданской войне, в которой европейские граждане понесли убытки. [2] Прогулялся я давеча до Уайтхолла... - Уайтхолл - это улица в центральной части Лондона (от Парламента в Вестминстере до Трафальгарской площади); сегодня это уже имя нарицательное. На этой улице когда-то располагался королевский дворец (XVI - XVII вв.), затем Министерство обороны. Вероятнее всего, именно о последнем говорит Кроули, и именно поэтому я склоняю эту номинацию; когда мы говорим об улице, изменять по падежам существительное, конечно, не следует, но поскольку у нас в истории речь идет, скорее всего, о конкретном здании, до которого "прогулялся" демон, я это слово склоняю. По традиции. Что до самой улицы, так это так называемая "правительственная" улица, где по сей день находятся самые важные ведомства страны. По соседству - улицы Даунинг-стрит, где расположена резиденция премьер-министра, и Скотланд‐Ярд, известная нам по детективам.