°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Ладонь терла грудь, успокаивая свое сердце, которое только и делало, что пропускало удары и не давало вздохнуть. Как бы Арсений ни сел, как бы ни лег, но становилось хуже. Появился страх. Страх за свою жизнь? Дрожащая ладонь смахнула со своего лба холодные капли пота, скопившиеся и рвущиеся упасть вниз. Что происходило, Попов даже не имел понятия. Всю ночь просидел на кухне с трясущимися руками, неспокойным сердцем и учащенным дыханием. Сидел и смотрел на номер телефона Позова, готовясь в любой момент набрать и предупредить о своем самочувствии. Но как бы убийце не было бы плохо, позвонить когда-то лучшему другу не мог. По любой другой ситуации, но точно не с фразой «Я умираю». Показать себя слабым перед таким сильным человеком, у которого уже началась новая жизнь. Дима и правда казался со стороны очень сильным и умным человеком, закончившим медицинскую академию и ставшим кандидатом медицинских наук. Вот только жизнь неожиданно забросила такого сильного человека в очень страшное место под названием «Криминал». Соблазн получать больше, чем на самом деле, привел к страшным последствиям. Подделка справок, проверка в больнице, разбирательства, суд… Дальше была бы тюрьма и поломанная жизнь, если бы не Матвиенко. И даже после такого пинка от судьбы Дима смог оклематься и пойти дальше, разорвав раз и навсегда все связи с прошлой жизнью. Со всей прошлой жизнью, где остались друзья, любимый человек и грязные деньги. Появилась новая: жена, двое детей и благородная профессия — врач. Он оставил всех, даже самых дорогих ему людей, но все же совесть не могла позволить до конца оборвать связь с Арсением и Сергеем. Как бы Позов не старался, но не мог… Аккуратно подойдя к выдвижному ящику в столе, где находилась импровизированная аптечка со всем, как казалось убийце, необходимым, ящичек выдвигают. Упаковка со стерильными иголками и шприцами, немного баночек с антисептиками, нитки, блестящие хирургические инструменты и много-много блистеров с различными таблетками. Рукой перевернув все содержимое ящика, вынимают что-то по-настоящему ценное на данную минуту. Обезболивающие. Теперь про боль можно было забыть на несколько жалких часов.°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Как можно смотреть в отражение? Как можно видеть эту рожу? Он даже не был похож на человека. Вытянутое лицо с острым подбородком, сильно выраженные скулы, прозрачные мертвые глаза. Изумруды помутнели, теперь это не драгоценные камни, вселяющие частичку светлого лучика солнца, теперь это всего лишь зеленые глаза. Казалось, что волосы тускнели и уставши падали на лоб. — Ты — обуза, — прошептал бледными потрескавшимися губами Антон своему отражению. — Ты всегда всем мешал. Я всегда всем мешал.— Уйди, тварь, отсюда! Только маленький мальчик, прижимавший к своей груди плюшевого Мишутку, смог вылезти из-под своей кровати и прокрасться на кухню в поисках еды, как тут же налетает на своего сына разъяренный отец, ищущий добавку по всем полкам на кухне. — Это ты во всем виноват. Ты — чмо! — выплевывал пьяный мужчина, откидывая от себя кривые изуродованные табуретки. Те с грохотом падали на пол. — Это все из-за тебя! Ты испортил мне жизнь, маленький паршивец. Я прикончу тебя, пиздюк. Клянусь, что прикончу! — отец двигался прямо на Тошу, пошатываясь из стороны в сторону, но сжимая свои пальцы в мощный тяжелый кулак. — Это ты во всем виноват!!! Удар Что-то с громом и хрустом упало на пол. Только Мишутка выпрыгнул из рук маленького Тоши и улегся на полу на кухне рядом с ребенком. Наступив прямо на голову плюшевой игрушки, которую подарила мама на день рождения, наркоман-родитель выходит вон, оставляя своего сына лежать на полу с раскинутыми руками.
Антон приблизил свое лицо к зеркалу, чтобы рассмотреть свои эмоции на нем. Чтобы заглянуть в те помутневшие глаза и вспомнить все с самого начала. Все с самого начала…Тоша смотрел на свою комнату через щелочку, боясь что вскоре зайдет пьяный отец. В шкафу было темно и душно, но зато безопасно. Здесь не найдут мальчика, здесь плюшевый Мишутка в безопасности. — Не бойся, он нас не найдет. Мы спрятались, — прошептал мальчик, обнимая своего плюшевого друга и прижимая его мордочку прямо к маленькому сердечку.
Антон медленно потянулся вперед тонкой кистью, а после приложил ее к своему отражению, всматриваясь в свои глаза. Ванная вокруг расплывалась, лицо с каждой секундой искажалось, и отражение становилось ужасным. Будто парень смотрел не на самого себя, а на свою противоположную личность. На антоНа.— Папа, папа, не надо! Нет! Маленький Тоша бежит, но спотыкается о неровный пол, о кривую дощечку. — Помогите! Папа! Больно! А-а-а! Громкий долбеж в дверь. Тоша открывает слипшиеся глазки, чувствует неимоверную боль в спине. Он зачем-то посмотрел вниз на пол и увидел кровь. Почему мальчик не может кричать, он лишь скулит как беззащитный щенок? Ребенок видит, что отец ушел, а долбеж в дверь продолжается. — Я вызываю полицию!
Шастун до сих пор помнит как отец зашел утром и схватил мальчика за волосы, вытаскивая того в коридор. Только в руке блестело лезвие кухонного ножа. Тогда отец решил вырезать почку у собственно сына, ведь за молодые здоровые органы много платили, особенно за детские органы.Антону исполнилось тогда тринадцать лет. Он до сих пор прятался в шкафу, часто засыпал под кроватью, чтобы пьяный отец не заметил сына и в голову не пришла еще одна мысль поиздеваться над подростком. Тогда школа была единственным местом, где Антон чувствовал себя в безопасности среди своих сверстников и взрослых учителей. Мальчик знал, что пока он сидит за партой и учит математику или слушает учителя литературы, то его не будут бить и обзывать. Антон, как всегда, пришел на первый урок, сделал вид что переодел сменную обувь и отправился в класс. Он опускал голову так низко, что светлые волосы закрывали даже глаза. Мальчик боялся, что на его лице увидят фиолетовый синяк, растекшийся по скуле и задевший даже глаз, что тот опух. До звонка зашуганный родителем-наркоманом подросток стоял в коридоре и обнимал себя руками, не разрешая никому подходить ближе. Одноклассники никогда не обращали на него внимание. Был он в школе или не был, большинство даже не знали его фамилии. Его не задирали, все будто оставили странного мальчика в покое. Зайдя со звонком в класс, Антон пошел в сторону самой дальней парты, где на него никто не будет смотреть. Позади никто не сидел, а значит в спину никто не будет пялиться. На одинокой парте лежал один жалкий потрепанный учебник, которым отец часто кидался в сторону сына от скуки. — Дети, здравствуйте. Сегодня, как и обещала, я проведу проверочную работу. Убираем все с парт, — учительница встала из-за своего стола со стопкой одинарных листочков в клеточку и пошла по рядам, раздавая чистовики. Как только Жанна Юрьевна подошла ближе, так Антон поспешил наклонить свою голову и закрыть своими волосами глаза, чтобы никто не увидел его огромного растекшегося синяка. Тут же поправил рукава старого свитера, чтобы колючая шерсть скрыла красные следы от скакалки, которая дома выполняла роль кнута и всегда шла против ребенка. Били до такой степени, что оставались впалые следы на коже и даже кровавые раны. Все учителя думали, что их ученик — Шастун Антон — всего лишь скромный мальчик, который не хочет общаться со своими одноклассниками, поэтому и Жанна Юрьевна ничего не заподозрила в поведении Шастуна. Она положила листок на парту, и направилась в сторону доски записывать вопросы для проверочной работы. Но Антону всегда было что скрывать. Он бы общался со своими одноклассниками, имел бы много друзей в школе, если бы не постоянно изуродованное лицо побоями отца и сломанная психика. Мальчик боялся людей, думая что каждый здесь такой же, как и его отец.
Антон наклонил голову к плечу, внимательно следя за тем, чтобы отражение повторило движение. Антон в зазеркалье сделал то же. Затем палец ткнул себя в грудь, указывая на себя в отражении. — Я, — повторило отражение, тыкая себя пальцем в грудь. — Ты, — руку перевели и указали на зеркало. Тот антоН не приходил. Боялся высунуться. — Это тоже я, — досадно прошептал парень, не замечая тех кровавых глаз и белой змеиной кожи.Антон никогда не позволял себе разговаривать с самим с собой на глазах людей. Он задавал самому себе вопросы только когда прятался под кроватью ночью и ждал пока отец затихнет, или когда сидел в шкафу в полной темноте, или когда зажимался в угол. Но с годами разговоры с самим собой перерастали во что-то странное и ненормальное. Если в детстве это был воображаемый друг, которому можно пожаловаться, то в подростковом периоде это было уже отклонением. Все чаще юноша стал слышать свои мысли. И не просто рваные мысли о происходящем или о будущем, а целые разговоры. Это был не монолог с самим собой, это был целый диалог с кем-то, кто все время был рядом в сложную минуту, кто выслушивал жалобы маленького мальчика, когда родитель все больше потреблял наркотиков, а после шел тешить себя. Это был сам Антон. В четырнадцать лет, когда уже почти сформировалась интеллектуальная личность, имея собственное мнение по разным вопросам, мальчику становилось только хуже. На этом этапе он завидовал всем, у кого есть родители. По-настоящему любящие родители, которые делали все для своего чада. Весь мир был несправедлив к подростку и от этого положение только усугублялось. Сев в самый конец вытянутого длинного стола в школьной столовке, Антон косо смотрел на всех своих сверстников. Никто так далеко не садился, чтобы пообедать на перемене, только сам подросток ел в гордом одиночестве, хотя был вовсе не одинок. Он пережевывал постные макароны с «бумажной» сосиской, попутно размахивая вилкой и разговаривая. Разговаривая в кругу пустых стульев. Смотрел напротив, представляя там себя, который выслушивает и отвечает. И он отвечал. Задавал вопрос и сам отвечал. Напротив сидел антоН, но тогда подросток и не мог догадываться как он может выглядеть. Тогда он существовал только в мыслях.
— Ну где же ты? Почему ты молчишь сейчас? Я умираю, а ты тупо молчишь, — прошептал себе в отражение Антон, заставляя вылезти наружу того красноглазого змея. — Посмотри что с моим телом. Почему ты не сказал мне? Почему не сказал? Я отвратителен, — ладонь потекла по щеке, растягивая кожу на лице. — Я умру? Ответь. Мне больно. Как забыть про боль? Как? — пальцы вцепились в горло, царапая шею, чтобы на место душевной боли пришла физическая. — Я помню все. Я всегда всем мешал. Всегда и всем. Везде я был лишним, меня ненавидели. Так почему я еще живой? Я больше не хочу никому мешать. Я — обуза для всех… Антон все прошептал, чтобы убийца не услышал одинокие разговоры. Только одинокие слезы от своих же слов лились с глаз, понимая всю свою ненужность этому миру. Он был лишним.В шестнадцать лет Антон все реже начал появляться дома, предпочитая оставаться у единственного друга, Сережки, на ночь. Ну и там парень не мог оставаться вечно. Больше времени шатен проводил на улице, сидя на скамейках в своем дворе, покуривая дешевые сигареты, которые продала кассирша Лена в ларьке. На этих побитых и изрисованных лавочках Антон делал уроки, читал литературу, которую задавали на дом, курил, ел, спал и разговаривал с мамой по телефону. Парень никогда не винил свою маму в том, что она покинула страну. Она сделала это не по своей воле. Ее заставили под предлогом: «Жизнь сына или твое полное отсутствие в жизни бывшего мужа-наркомана и своего единственного мальчика». Антон знал что происходило с родным человеком, когда женщина собирала большое количество бумаг и ходила по судам. Возвращаясь домой после встречи с адвокатом, несколько мужчин налетели на человека в темном переулке. Тогда мама попала в больницу с переломами и ушибом головного мозга. Если бы женщина осталась в стране — лишилась бы жизни, не имея возможности помочь сыну. Антон мог бы говорить с мамой часами по телефону, если бы услуги связи не были бы такими дорогими. Каждая минута была навес золота. И за пять минут, которые мама смела позволить себе, чтобы позвонить сыну, Антон ни разу не пожаловался. Ни разу не сказал как ему плохо. Он вечно врал, не досказывал, что-то умалчивал лишь по одной причине, чтобы маме не было плохо. Парень постоянно говорил, что папе просто наплевать на него и тот никак не замечает его, хоть и ходил с синяками на голове, следами от скакалки на руках и со шрамом на спине, в месте, где находилась почка.
— Мам, прости меня. Прости что скрывал от тебя. Я просто хотел, чтоб ты не волновалась, — глаза наполнились влагой вновь, пересекая отметку, после потекли слезы. Просто слезы. Антон будто к ним уже привык.В семнадцать лет парень засыпал на своей кровати только с ножом в руках, когда не слышал пьяного отца за стенкой. Нож всегда лежал под подушкой, а ладонь до посинения сжимала рукоятку, боясь во сне отпустить и остаться безоружным. Тогда шатен поклялся, что лезвие без колебаний войдет в грудь, если пьяный человек подойдет к кровати своего сына хоть на миллиметр.
— Я чуть не убил человека. Я мог стать убийцей. Я бы увидел кровь своего отца на своих руках. Но я бы избавился от того, кто причинял мне боль. Я бы стал свободным. Я бы стал…И парень стал свободным только к восемнадцати годам. Не отпраздновав, как всегда, свой никчемный и самый ненавистный день в своей жизни, а именно день чертового рождения, Антон думал, что на этом все закончилось. Он с легкостью мог идти работать и получать свои деньги, на них снимать жилье и учиться. Но на это нужно было время, а пока парень до сих пор оставался в доме наркомана. Все также продолжались побои со стороны обдолбанного мужчины, но теперь же сын мог отвечать на удары, прикрывать свою голову, отталкивать от себя отца, кричать и бить ногами. В ответ отец всегда хватался за кухонный нож и размахивал им, выкрикивая: «Это ты во всем виноват! Ты пидорасом был и пидорасом вырос! Чтобы ты сдох, мразь!!! У меня нет сына. Ты — никто! Ты — ублюдок, который висит на моих плечах. А мамка твоя — шлюха!». Во время таких драк мужчина махал ножом прямо перед лицом сына, пытаясь воткнуть в него лезвие. Антону лишь оставалось вытягивать руки вперед, выстраивая из них щит. После парень сидел на лестничной клетке, на самом последнем этаже, где не было квартир. Он рыдал и кричал от боли, краями футболки закрывая изрезанные раны на руках, откуда сочилась кровь. Тогда даже никотин не помогал справиться с такой порцией боли, обиды и страданий.
— Он не видел во мне сына. Я был грушей для битья. Он с помощью меня манипулировал мамой, чтобы она не сообщила в полицию. Я никому не был нужен. Никому. Отец был прав, я во всем виноват. Все было только из-за меня. Маму избили на улице из-за меня, она лежала в больнице из-за меня. Она уехала в другую страну из-за меня. Все проблемы у Арсения тоже из-за меня. Матвиенко так сказал. Руки потянулись к навесному шкафчику. Открыв дверцу, глаза начали искать что-то, что поможет справиться с душевными терзаниями. Что-то, что отвлечет от воспоминаний и мыслей, которые вели человека в гроб.Дверь со стороны Антона резко открывается и что-то сильно тянет за капюшон назад. Парень вываливается из машины спиной назад, приземляясь на шею, чуть ли не сворачивая ее к чертовой матери. Было больно, на секунду пропало зрение. А вернулось только тогда, когда его волокли за подмышки по мокрому мху вглубь леса, все дальше и дальше от автомобиля.
Перед глазами всплыли воспоминания. Тот жестокий преступник, которому убить человека не составляло никаких проблем и трудностей. Тот безэмоциональный убийца, которому плевать на всех и вся. Ему было плевать на мольбы и на плаксивое личико. — Можно было убить, и никто никого бы не наказал. Все бы остались на свободе, а мое тело бы лежало в этом лесу, растерзанное на куски, чтобы легче было спрятать.Как только мужчина отошел от него на шаг назад, Шаст попытался встать на ноги, но тут же оставил эту затею, потому что над головой послышался щелчок — звук снятия пистолета с предохранителя. В горле пересохло, желание умирать прямо сейчас исчезло, захотелось пожить еще немного. Перед глазами промелькнула вся жизнь. Антон сидел на мокром мху, отбросив идею встать на ноги, он лишь медленно поднял голову, чтобы убедиться, что на него навели пистолет.
— Захотел убить, потому что стал не нужен. Кем ты тогда был? Зачем ставил себя выше и втаптывал меня? Что случилось с тобой, Арсений? — Антон опустил голову, боясь своего худого тела в зеркале. Парень только потянулся за шкафом, не замечая что отражение продолжает стоять на месте. — Если я так тебе мешал. Если я был мусором, почему не убил меня и не выкинул? Я ведь был никем, ничем, пустым местом. Ладонь змейкой обходила пену для бритья, новые бритвенные станки, баночку с шампунем и дезодорант, но под руку все никак не попадала зубная паста. Привстав на носочки, пальцы двинулись еще глубже, нащупывая тюбик. Ладонь шлепнула по полочке, будучи уверенным, что под рукой лежит цель. — Ауч, — от неожиданно пронзившей боли в ладони Антон отдергивает руку, оставляя затею искать чертову пасту. И только вытащив руку из шкафчика, парень замечает воткнутое в подушечку пальца лезвие. — Ау, — руку слегка потрясли и лезвие устремилось вниз, приглушенным звоном отскакивая по плитке в ванной. — Что это? — с несильно разрезанной кожи на длинном среднем пальце выступила маленькая капля крови. Рука потянулась вниз… В зеркале отражение не пропало даже после того, как Антон сел на корточки, ногтями подцепляя интересную вещь. Отражение продолжало стоять на месте и смотреть прямо, медленно хлопая своими ресницами. — Лезвие? На ладонь легло лезвие, которое слегка переблескивало и даже манило, и только антоН безнаказанно улыбнулся во все зубы, вдыхая аромат предсмертного страха. — Ну а что будет? Что будет если я это сделаю? Просто попробую. Просто… просто… — лезвие переливалось на свету от ламп в ванной.— Давай
— А если это больно?— Боль… Боль она заглушит…
— Да. Больно будет не здесь, — палец ткнул себе в грудь, где горела душа и разрывалось сердце. — Больно будет здесь, — Антон медленно перевел пустой взгляд с манящего лезвия на свое запястье.— Ты всегда был лишним.
— Да. Всегда.— Тебе всегда делали больно.
— Да. Всегда.— Сделай больно сам себе.
— Я это заслужил.— Ты это заслужил.
Антон рывками поднял голову и всмотрелся в свое отражение. За спиной стоял полупрозрачный силуэт Беса со своими бездонными склерами. Он стоял очень близко и не спускал хищный взгляд с отражения мальчишки. Лишь поднял длинные руки-палки с острыми когтями и обхватил ладонями запястья своего подданного. Он приближал Антона к правильному решению. Не давал опустить руки и выронить лезвие. Моргнув, за спиной сей момент пропал силуэт, а руки остались на прежнем месте. — Хоть раз я должен принять самостоятельное решение. Сам. Я сам это решил. Сам сделаю это. Сам, — тонкое холодное лезвие взяли пальцами, крутя его, чтобы рассмотреть своего нового друга. — Этого никто не заметит. Я их потом спрячу. Они заживут. Заживут… Руку приподняли к лицу, вслушиваясь как кровь передвигается по венам, гипнотизируя сине-зеленые реки, скрывшиеся под тонкой бледной кожей. Он не хотел портить их. Они слишком красивы и аккуратны, чтобы прокалывать и вскрывать. Он лишь хотел увидеть кровь, которую сам выпустит. Хотел своими руками сделать больно, чтобы больше не бояться и не мучиться. Он накажет себя сам. За то, что когда-то по рукоятку воткнул нож в плечо убийцы. За то, что вырвал Глок и направил в сторону головы мужчины, а затем выстрелил, думая что убил. За то, что бил ногами, стоя на кровати ночью, Арсения за все его грехи. За то, что в подарок на Новый год попросил смерть убийцы. За то, что день назад пострадали люди на Лиговском. Пострадали из-за него. — Может это не так больно как все говорят? Антон отпустил голову вниз, пуская слезы нерешительности и страха боли. Соленые капли падали прямо на протянутое запястье и их тут же смахнули в сторону, поднося лезвие к тонкой коже. — Меня никогда никто не любил. Я никогда не был кому-то нужным. Я всегда был обузой и грушей для битья. Почему все могут, а не могу? Я тоже сделаю боль. Я тоже это сделаю. Сделаю сам себе… Надавив на лезвие чуть сильнее, край холодного тонкого металла сделал сперва небольшой разрез. Шатен прошипел в зажатые губы, чтобы не быть услышанным. Рана была смешной, просто разрезали кожу, откуда не сочилась кровь, лишь слегка покраснело место вокруг. Лезвие поднесли к свежей коже, решаясь зайти подальше на этот раз. Вновь надавив, в кожу уже глубже вошел край, из которого начали проступать капли темной крови. — Ау, — прошипел вновь парень, вытаскивая лезвие из раны. На руке накопилась темная жижа и потекла струйкой по руке, капая на чистую плитку. Но этого юноша не заметил, он вновь сделал надрез, будто загипнотизированный смотря как выступает новая порция крови из третьей раны. Это затягивало, но не Антона. Он будто не находился в своем теле, будто не управлял собой, будто не понимал ничего. С двух ран медленно текли тонкие струйки бордовой жидкости и так же стекали по руке, образовывая на полу крохотную лужицу крови и каплями вокруг. Только рука вновь потянулась к своему запястью, как на ручку двери с противоположной стороны неожиданно нажимают. Думая, что Антон, закрывшись в гостиной, лежит и приходит в себя после очередной бессонной ночи, Арсений проходит мимо в сторону ванной. Но открыв дверь, убийца застывает прямо в проходе, не ожидая увидеть такую страшную картину перед собой. Парня отвлекли от дела, и тот мгновенно повернул в сторону зашедшего мужчины свою голову. Голубые океаны медленно обвели юношу, замечая у того лезвие в руке и красные следы на запястье. Опустив глаза вниз, замечают еще и скудно капающую кровь с руки Антона. — Что… что проис…ходит? — убийца схватился за косяк двери, понимая что его понесло чуть назад, а голова закрутилась вокруг оси от увиденного. — Это что? — постепенно Арсений начал приходить в себя, а картинка начала срастаться с реальностью. Перед глазами убийцы шатен «вскрывал» себе вены. Прямо в квартире у преступника, забыв запереть за собой дверь на замок. — Арс…ений, это не то, что ты подумал, — сглатывая вязкую слюну, пробурчал мальчишка, отходя спиной вглубь комнаты. — Это не… — Ты что творишь? — глаза расширялись, а Попов стоял на месте, не понимая всего происходящего. — Ты что творишь, засранец? — прошептал от страха брюнет, осматривая ручейки, катящиеся на пол. — Как ты это…? — не успел договорить мужчина, как заметил в руке лезвие, которого убийца в своей квартире еще не видел. — Ты где это достал? Ты, мать твою, где достал лезвие?! Попов резко дернулся вперед, пытаясь схватить руку, которая держала «вещь для вскрытия», но юноша так же резко дернулся назад, не позволяя отбирать лезвие. — Это не то, что ты подумал. Честно. Я не собирался… — Антон испуганно уходил назад, не разрешая отнимать вещь. — Лезвие отдал быстро, — спокойно потребовал Арсений, боясь сказать что-то, что спровоцирует парня на ужасный поступок и желание вогнать острый край еще глубже. — Нет, — фыркнул юноша, пряча его себе за спину. — Дай мне сказать… — В каком смысле «нет»? Лезвие мне отдай! — страх впервые так переполнял убийцу, что он ничего уже не слышал, а только видел перед собой попытку самоубийства. — Быстро!!! — Нет! Дай я ска… — но громко сказанное «нет» решило судьбу парня. Был только один выход отобрать у висельника веревку — применить силу. Так и поступил до смерти перепуганный мужчина, тут же ногой ударяя в живот Антона, чтобы тот скрутился и выронил лезвие из своих рук. Но от резкого пинка и боли, парализовавшей шатена, тот только сильнее защищал «родную вещь», пряча его в своей ладошке и сжимая пальцы. Набросившийся убийца вмиг схватил юношу за волосы, приподнимая голову и высматривая кулак, который прятали то за спину, то перед животом, не отдавая находку. — Что ты творишь, самоубийца херов?! — рычал брюнет, пытаясь поймать руку и успокоить Антона и его поплывшие мозги. — Ты в аду за это будешь гореть, идиот! Самоубийцы туда и отправляются! После сопротивлений парня и нежелания того отдавать лезвие, по худому измученному личику проехался крепко сжатый кулак. В глазах потемнело, но кулак не разжался. Второй раз прилетела горячая пощечина, от которой Антона понесло к полу, и тот шлепнулся попой на жесткую плитку. Рука брюнета надавила на грудь, чтобы уложить мальчишку и обездвижить, сам сел сверху, придавливая тонкое хрупкое тело в пол. Теперь рука не дергалась, и Арсений схватился за нее, пытаясь открыть кулак, откуда ручьем текла алая кровь, ведь лезвие внутри разрезало ладонь и вошло глубже, чем предполагалось. — Раскрой, ублюдок! Быстро! — руку уложили на пол, не разрешая размахивать ей и привстать корпусом. Кулак не разжимался, а Антон изо всех сил старался выползти из-под мужчины и объясниться. По сгибу локтя ударили, затем снова и снова, перебирая все способы достать лезвие из кулака. Ударив по запястью, дрожащие пальцы предательски разжимаются и открывают вид на кровавую ладонь, в которую воткнулся острый край. — Твою мать! — пальцы брюнета зацепились за выглядывающий краешек и потянули за него. Вытянуть лезвие не получалось, выходило только больше крови, пачкая чистые сухие пальцы убийцы. Теперь же они соскальзывали, а лезвие заходило только глубже. Руки тряслись как во время запоя, нервы сдавали как при подготовке к экзамену, а глаза начали мокнуть от безысходности всей ситуации. И только вновь поддев край, Арсению удается его извлечь из ладони и забрать с собой. Невыносимо было оставаться здесь в одном помещении с суицидником, поэтому мужчина быстро выходит вон, кровавое лезвие вынося на своей испачканной ладони, оставляя юношу лежать в гордом одиночестве, слезы роняя на пол, перемешивая со скудной лужицей крови, продолжающей легкими каплями стекать из небольших и не очень глубоких разрезов. Шастун повернул голову на вторую свою руку, на ладони рассматривая бордовую жижу, посматривая на изрезанные пальцы, пока мальчик пытался спрятать лезвие в кулаке. Он не успел сказать чего так желал, теперь он просто лежит и смотрит на свою руку, укутываясь в слезах. Он не винил Арсения за такое поведение. Парень был сам виноват в этом. Антон видел испуганные глаза убийцы, как кричал и просил отдать лезвие, но у юноши был совершенно иной план. Теперь же все вновь встало на свои места. Антон не чувствует боли: ни физической, ни душевной. Он вылил ту боль с кровью, когда проехался лезвием по коже, и от чего-то стало легче. Легче ему, но не Арсению. Подтерев горячие слезы под глазами, Шастун попытался встать на ноги, тут же встречаясь со своим отражением. Будто прозрачный мальчик стоял перед зеркалом и пытался найти себя настоящего. Что-то пошло не так. По пальцам стекала кровь и капала вниз, с глаз стекали слезы, собираясь в одну большую на подбородке, и так же капали вниз. Но юноша больше не чувствовал себя живым. Может тогда на Лиговском пуля все же прошла сквозь голову, а Антон этого не понял? Может именно так, выглядит ад? Парень развернулся в сторону двери и толкнул ее, оставляя на ней свой след, вышел в коридорчик, имея желание поговорить с Арсением и поставить все на свои места. Он должен договорить… С кухни доносились приглушенные мычания. На эти звуки и отправился мальчик, замечая брюнета. Лезвие валялось на столе, перепачканной в крови, а Арсений стоял рядом, прикрывая своей ладонью глаза. Только подрагивающая спина выдавала хозяина. Только сквозь ладонь по лицу стекали капли океанов, опустошая его с каждым разом все сильнее. Рука сжималась на спинке стула до побеления костяшек, надеясь держать всю свою истерику внутри, пока грудь неимоверно жгло, а сердце снова и снова пропускало удары, мечтая раз и навсегда остановиться. Перешагнув через порог, Антон замер от внезапно нахлынувших чувств, которые так же резали и «безэмоционального», «жестокого» преступника-убийцу. — Арсений, — шепотом позвал юноша, желая увидеть мокрое настоящее лицо настоящего человека. Хотел посмотреть на убийцу без этой лживой маски, за которой вечно скрывается от страха, боясь что вновь сделают больно. Но Арсений отвернулся, продолжая прикрывать свои глаза, чтобы такую слабость сильного и опасного преступника не видел пленный. Только панические вдохи меж взрыдами выходили в виде болючего кома, который только копился и рос с каждым днем. — Что ты творишь, Антон? — дрожащим голосом произнес Попов, чертей, рвущихся наружу, чтоб отомстить за своего хозяина, держа на коротких поводках. — Зачем ты так…? Зачем так со мной? — прошипел мужчина, хватаясь за грудь, не унимающуюся от увиденного. — Арсений, я не… — Я всеми силами пытаюсь вывести нас из этой чертовой ямы, тебя в первую очередь, а ты… Скажи мне, Антон… Ты что, маленький? — Попов смахнул с лица влагу, успокаивая свои красные глаза. — Антон, сколько тебе лет? Ты маленький? — темное лицо с тяжелым выражением посмотрело прямо в глаза шатену, пытаясь понять. Понять действия Антона, которые выводят на такую боль в душе и сердце, что самому хотелось схватиться за нож и лезвие вонзить в грудь. — Ты, мать твою, маленький?! Отвечай! — слеза скатилась по щеке и тут же упала на пол, в тот момент, когда рука шлепнула по спинке стула. Грохот привел в чувства будто ранее загипнотизированного мальчишку. Антон взглянул вниз и увидел валяющийся стул, а на своих запястьях наконец почувствовал жжение и боль. — Нет, — испуганно поднимая глаза, произнес юноша, маленькими шажочками шагая назад к выходу из кухни. — Ну тогда скажи…, скажи, блять, зачем? Самоповреждения себе наносишь? Селфхарм? Ты подросток? Или, мразь, вены вскрывать собрался?! — руку вновь занесли, снося со стола все тарелки, стаканы, остатки еды. По квартире прошелся ужасный грохот, осколки скакали по плитке и забивались в углы, а ноги убийцы безнаказанно ступали на стекла, не замечая боли. — Почему, блять, я прикрывал тебя от пуль на ебаном, сука, Лиговском? Почему я пытался тебя вытащить живым, раз ты вены, мразь, собрался вскрывать?! — рука смела на своем пути стул, отгораживающий разъяренного Арсения от «только проснувшегося» мальчика. — Я тащил нас двоих подальше от того места! Я защитил твою ебаную жопу, чтобы ты не подох от пуль. Я сжалился над тобой, боялся что тебя будут трахать незнакомые люди. Я не продал тебя Макару, а, сука, сам лег под него! Трахали в тот день не тебя, а меня! Я ночами подыхал от боли, не мог нормально сидеть, только лежать на животе! Я чувствовал себя грязной шлюхой! Да ты хоть знаешь что там происходило тогда? Ты знаешь как меня имели? Да я потом был благодарен небесам, что это сделали со мной, а не с тобой, ублюдок ты неблагодарный, — прошипел убийца, отпинывая от себя куски битой посуды и валяющийся стул, чтобы выплевать все в лицо Антону. — Я нянчился с тобой как с ребенком, терпел все твои выходки. А тебе все не нравилось. Тебе вечно все не нравится! Что бы я не сделал, что бы я не сказал. Тебе вечно все не так. Что ты от меня хочешь? Скажи что мне сделать, чтобы ты не делал эту поебень? Что я должен сделать, чтобы ты не вскрывал себе вены? Ты думаешь мне смертей мало? Ты думаешь я переживу еще одну? Да хер ты угадал! Я подохну как последняя мразь, если меня оставят одного. Привяжу к батарее веревку и удавлюсь к херам собачьим! — Арсений взглянул на стол, высматривая на нем лезвие. — Тебе от этого спокойнее стало? Тебе понравилось? Не услышав ответа, Попов тут же рванул к столу, подбирая лезвие и сжимая его в кулаке так же, как несколько минут назад сжимал в кулаке сам Шастун. Края мгновенно вошли в ладонь и в пальцы, выпуская наружу темно-бордовую жижу. Арсений изо всех сил сжимал кулак, не боясь смешать свою кровь и кровь Антона, оставшуюся на лезвие, в одно целое. От неистовой боли мужчина сжал глаза, пока из кулака на пол текла красная струя. Пальцы разжали, и в ту же минуту убийца замахнулся рукой, отбрасывая жалкое лезвие в другой конец кухни. — Ты, жалкий ублюдок! Ты, суицидник херов! Тебе, кроме себя, хоть кого-то жалко? Ты, кроме себя, хоть кого-то жалеешь? Или тебе плевать на всех?! — Арсений не обращал внимания на свою ладонь, откуда стекала кровь, он шел строго на Антона, не слыша голосов в своей голове, не видя Беса. Было много обиды. — У меня подохли все друзья вокруг. Со мной не общаются уйма людей. На меня ведется охота. У меня убили жену. У меня отобрали детей. Моих детей. Я рос без родителей, в жалком детском доме, где не было еды, где каждый издевался друг над другом. Каждый выходец сдох. Все сдохли из моей группы. Кто-то спился, кто-то скончался от передоза, кто-то сидит за убийства, кого-то убили. Даже лучший друг детства с его братом… один скончался от инсульта, второй покоится в кювете… перевернулся на повороте, когда спешил в больницу к брату. Я остался один. Навсегда. Один! — сжав кулак, убийца со всей силой ударил об стену, выплескивая боль. От страха шатен отошел от мужчины на приличное расстояние, чтобы было время убежать и скрыться с глаз разъяренного преступника. — Я не хотел такой судьбы. Я не хотел! У меня не было выбора. Я таким вырос и таким подохну. Сдохну в одиночестве, где-нибудь в канаве или за гаражами, чтобы не нашли, — слезы лились без остановки, вспоминая каждую минуту из прошлой жизни. — Знаешь сколько близких людей я похоронил? Знаешь сколько друзей я потерял? Я делаю все, чтобы ты не оказался среди них. Вот только ты делаешь все наоборот! Антон вздрогнул от пронзившего все тело страха, как только на шее почувствовал леденящие душу пальцы и увидел вблизи бушующие океаны, с которых лились соленые капли. Попов шагал вперед, забирая за собой и парня, не давая сделать лишних шагов в сторону. В следующую секунду затылок встречается со стеной в прихожей, а чужие пальцы сдавливают шею. — Ты — неблагодарный. Да я давно мог уже продать тебя, изнасиловать, распотрошить на органы. Сдохнуть хочешь, да? В голодные обмороки передо мной падаешь. Жрать отказываешься. Высыхаешь на моих глазах. Так еще и резать себя начал. А ты знаешь, что самоубийцы попадают в ад, Антон? Хочешь гореть вечность в огне, чтобы твою душу пожирали? Ты этого хочешь?! — Антона потянули вперед, затем сильно надавили на грудь, что затылок со звоном ударился о стену вновь. — Ммм, — промычал парень, чувствуя как боль растекается по голове и медленно перетекает на шею. — Ты думаешь мне легко? Ты думаешь я рад? — снова Антона потянули на себя и снова с силой ударили тело о стену, что затылок звонко встретился с поверхностью. — Я прикрываю тебя от пуль, боюсь за твою жизнь, а ты решил все иначе? Тебе повезло, что тогда на улице пуля не достала до твоей жалкой головы, что мы вообще смогли скрыться, а ты решил все так легко закончить?! Ты просто решил закончить все самоубийством, слабак ебаный?! — на этот раз взялись за грудки и сильнее прежнего впечатали тело в стену, не слыша тех стонов, которые вырывались из измученного мальчишки. — Да мне противно даже на тебя смотреть, уебок. Ты слишком слаб, — прошипел мужчина, кривя от омерзения к парню свою рожу. Мгновенно лицо почернело, а душа сгорела без остатка. — Лучше бы тогда я не жалел тебя. Лучше бы тогда Макар изнасиловал тебя. Лучше бы, если я вообще не обратил на тебя внимания, и ты бы тогда сдох. Почему ты не сдох сразу?! Не выдержав боли от своих же слов, постоянно видя перед собой картину, где парень режет свои запястья, Арсений отходит от жалкого человека, решаясь привести того в чувства и выплеснуть всю обиду. Ладонь замахивают и в следующую секунду, всю свою силу переливая в бьющую руку, она проходится по впалой щеке Антона. От горячей пощечины голову повело в бок, а за ней и все тело, только ноги пытались устоять на месте и поставить в изначальное положение. Не рассчитав силы удара, мужчина толком и не понял что произошло. Перед глазами уже не стоял бледный юноша. Он пропал… В глазах потемнело, появились белые точки и цветные круги, будто салюты. Только тело продолжало лететь прямо на пол, не давая хозяину понять всю ситуацию. Руки стреляют вперед, успевая зацепиться за края ткани футболки шатена, но она оказывается слишком скользкой, что пропадает из рук мужчина в одно мгновенье. Затем в ушах стоит страшный грохот и ужаснейшая картина. Антон не понял как упал, задевая головой острый край тумбочки, стоящей в прихожей. Боли почти не было, перед глазами сразу все пропало, а чувства исчезли. Тело оставили страх, боль, слезы. Все ушло в небытие… Будто весь мир кружился вокруг убийцы. Он не мог вдохнуть, сердце замерло, а кричать получалось только внутрь. Прямо в ногах лежал скрутившийся комочек беззащитного мальчика, не подававшего признаков жизни. Глаза оставались полуоткрытыми, ресницы влажными, а со рта стекала скромная струйка прозрачной слюны. Шастун впервые был расслаблен и спокоен. Такой бледный без румянца на щеках, такой хрупкий как хрустальная ваза. Вот только ее уронили и раскололи на миллиарды мельчайших песчинок. Хрустальный мальчик превратился в пыль… — Ан… — какой-то жалкий звук послышался изнутри у Попова. Он потянул руки вниз, надеясь, что мальчик сейчас встанет. Но он не вставал. — Ан… — лицо застыло от ужаса. Что же он натворил? Арсений долго не мог понять что на самом деле происходит. Он крутил головой, прося у пустоты помощь, но в квартире только он один. Мужчина тянул руки как маленький, бездомный и всеми брошенный мальчик, просящий мелочи у прохожих. Арсений не мог произнести ни слова, только стоять на месте и смотреть на несчастный комочек, устроившийся чуть ли не на коврике около входной двери рядом со злосчастной тумбочкой. — Я не… — Попов медленно начал оседать на колени рядом с телом, пуская прозрачные слезы, жгущие кожу дьявольскому отродью. — Антон, — руки боялись прикоснуться к светлому юноше, боялись почувствовать холод вместо живой теплоты. И только ладонь аккуратно легла на руку, пытаясь привести в чувства шатена, как холод прошел и сковал убийцу и его черное сердце. Мальчик был ледянее, чем ледышка в Северном Ледовитом океане. Изумрудики сквозь приоткрытые веки начали высыхать, а лицо на вечность приобрело угрюмое выражение. — Нет, — прошептал Арсений, сжимая пальцы на тонкой ручке мальчика, не чувствуя больше тех импульсов. — Антон, — тихо позвал мужчина. Но тело так и продолжало лежать. — Прошу, — рука слегка подергала парня за острое плечико, пытаясь растормошить юношу и вывести из сна. — Ты чего, Антош? Арсений наклонился прямо к бледному лицу, пришептывая все просьбы, чтобы его услышали. Только слезы свободно катились и падали прямо на кожу мальчика. Убийца рассматривал те мокрые длинные ресницы, замершие изумрудики, все молясь на очередное чудо. — Я больше не буду ругаться, Антош. Ты только проснись. Я клянусь, что больше никогда… Я не буду кричать, Антош. Клянусь. Ты только глазки открой, — рука аккуратно перетекла на шею, а дальше медленно заползая под голову, чтобы приподнять ее с жесткого пола.— Лучше бы тогда я не жалел тебя. Лучше бы тогда Макар изнасиловал тебя. Лучше бы, если я вообще не обратил на тебя внимания, и ты бы тогда сдох. Почему ты не сдох сразу?!
— Я не хотел этого говорить. Не хотел, слышишь? — всхлипывая, убийца медленно потянул голову юноши на себя, чтобы приподнять бедное изуродованное тело. — Только не запоминай это на вечность. Только не помни эти слова, прошу. Голова отгибалась и шея не могла удержать ее в прежнем положении, поэтому шатена уткнули носом в грудь мужчины. Теперь мальчик будто просто спит. — Все будет хорошо, — прошептал брюнет, прижимая Антон к себе ближе, не давая этому миру увидеть лицо его мальчика. — Все будет хорошо, — сидя на коленях, Арсений покачивался из стороны в сторону, закрывая своими руками светлую макушку мальчику. — Все будет хорошо, — Арсений поднял голову наверх, не позволяя своими слезами заливать личико светлого ангела. — Я больше не буду ругаться. Больше не буду. От этого тела убийцу никто не оттащит. Никто не поможет. Он будет вечен… — Кхх, — в грудь кто-то кашлянул, желая вырваться наружу и носом втянуть свежий воздух. Безжизненную худую ручку притянули к себе, а затем слабенькие длинные пальцы слегка сжали футболку мужчины в кулачок, пытаясь подтянуться. Вновь черное сердце убийцы забилось тревогой и страхом будущего. — Тихо-тихо-тихо, — подрагивающим голосом прошептал Арсений, пытаясь не пугать своим голосом шатена. — Все хорошо, Антош. Все хорошо, — соврал убийца, подтягивая исхудалое тельце ближе. — Ты только не двигайся, ладно? — рука провела по светлым волосам, боясь прикасаться к месту удара. Пальцы, еле касаясь, погладили впалую щеку, переплывая к губам, к подбородку, к рукам. — Мальчик мой, — капля надежды стекла по щеке и упала прямо на спокойное личико мальчика, от чего тот слегка нахмурил брови и сжал от головной боли глаза. — Не переживай, Антош, — большой палец смахнул каплю с родной щеки парня. — Не оставляй меня одного… пожалуйста. Я не хочу остаться в одиночестве опять. Я не смогу… на этот раз я не выдержу. Я не хочу хоронить еще одного человека. Только не тебя. Даже если ты сдашь меня в полицию и меня посадят на пожизненное, то это будет лучшее, что со мной может случиться. Лишь бы ты был в безопасности. Лишь бы тебе от этого хорошо было. А что будет со мной… да плевать. Только ты. Только ты по-настоящему должен быть счастлив в этом мире наконец. Рука медленно заползла под колени, приподнимая расслабленное тело от пола. Антон тут же начал мычать, сжимать от боли глаза, скулить, заставляя мужчину быстрее перекладывать мальца на мягкий матрас, обволакивающий все тело. Аккуратно уложив голову на подушку, чтобы парень успокоился и головная боль утихла, Арсений упал на колени вновь, молча прося прощения за ужасный поступок. Пальцы заползли в черные волосы, взъерошивая, чуть не вырывая клочья. Теперь он не отойдет от мальчика ни на метр. Больше он не прикоснется и не оставит синяков на белоснежной коже. Больше никогда. Слезы душили, будто на шею накинули петлю и тянули, надеясь удавить мужчину до смерти. Попов не знал что делать, пока шатен мычал, хватаясь за голову, пока тонкие ноги вдавливали в матрас, не зная куда деться от ужасной боли и писка в ушах. Все что из раза в раз делал убийца — это укладывал голову на подушку, следя чтобы она не съезжала на кровать. Гладил шею, думая что это как-то отвлечет и боль пройдет, но мальчик угомонился только тогда, когда руки Арсения остановились на висках. Тогда вновь настала мертвая тишина, а убийца замер, боясь потревожить и разбудить шатена вновь. Сейчас, разглядывая мертво-бледное личико, Арсений проклинал самого себя. Все, чего так боится брюнет, он делает своими руками. Только он виноват в таком исходе. Он виноват в своем одиночестве. Лоб уткнулся в дергано опускающуюся грудь, желая почувствовать тепло, пока оно еще исходит от этого чистого парня. Пока еще можно насладиться звуками тяжелых выдохов, бьющегося сердца. Пока еще можно замолить грехи. — Прости, — прошептал в живот убийца, пряча свои глаза в ткани футболки юноши, пуская на них свои скорбные слезы. Арсений не мог отстать от живота, только сильнее прижимался к нему лицом, стоя на коленях перед кроватью. Спина подрагивала от боли, которую чувствовал со стороны мальчика, не зная как загладить смертные грехи. Хватался пальцами за туловище, рассчитывая на поддержку, которую никто не окажет. Он не скрывал своих эмоций. Сорвал со своего лица лживую маску великого мучителя-изверга, открыл себя настоящего, показал истерзанную душу и рассыпанное сердце. Перестал держать лицо, камень треснул пополам, а стержень прогнулся. В черные как смоль волосы еле заметно заползли длинные пальцы, слегка сжимая пучки и оттягивая. Пальцы медленно гладили по голове, перебирая слабо завивавшиеся пучки шелковистых блестящих волос. Антон чувствовал горячее дыхание на своем животе, впервые слышал громкие всхлипы со стороны такого сильного и опасного человека. Все это убивало вдвойне и захотелось прекратить терзания как свои, так и чужие. Почувствовав какое-то шевеление на своем затылке, мокрое лицо отрывается от живота шатена, с безнадежностью в глазах посматривая на того, кто давал ту поддержку, которая ценней всякого золота, бумаги, называемой деньгами. Те полуоткрытые уставшие изумрудики косились вниз, ладонь вновь и вновь гладила по волосам, прощая за все, что сделал мужчина в порыве гнева. Арсению только оставалось смотреть на мокрые длинные ресницы, которые вот-вот склеятся с нижними и больше не откроются. Смотрел на несомкнутые губы, как они пытались хватать воздух и глотать его в легкие. Как голова неподвижно лежала на подушке, потому что после удара об край тумбочки не могло пошевелиться ничего. Только глаза медленно хлопали, каждый раз, желая захлопнуться раз и навсегда. От такого жалкого вида с колен вмиг подпрыгивает на ноги брюнет, забирая с тумбочки телефон, оставляя руку Антона зависнуть в воздухе, не нащупывая рядом тех гладких волос. Пальцы панически листают контакты вниз, надеясь не пропустить букву «П» и остановиться ровно на нужном номере. Пролистав все до буквы «Я», сердце резко кольнуло, что изрезанная лезвием еще на кухне ладонь схватилась за грудь. Захотелось крикнуть от боли, но горло сжало. Отдышавшись, палец начал листать все заново, внимательней всматриваясь в цифры.«Позов Д.»
Пошли гудки, длившиеся вечность, заставляющие скрежетать зубами. И только на последний гудок трубку поднимают. — Да, — недовольный и уставший голос наконец ответил. — Дим, — глотнув воздух, мужчина зашагал в сторону окна, отворачиваясь спиной к телу, лежащему на кровати. — Ну я слушаю, — подозрительно продолжил диалог Позов на том конце. — Где ты сейчас? — спросив, Арсений сразу закрыл глаза, мысленно молясь на подходящий ответ. — Я остался на ночное дежурство. А собственно зачем ты спросил? — Дима все никак не мог нащупать повод, по которому звонит убийца. Обычно тому что-то надо было и бывший друг сразу начинал с главного. Подлатать раны после очередной неудачной схватки, пожелать смерти, через трубку чувствуя запах перегара, или передать поздравления детям врача. А сейчас что-то бывший друг начал ломаться и молчать в трубку. — Я… Дим… Я такое натворил… — слезы молча текли с глаз, не зная как просить помощь. — Ну это неудивительно. Странно, что ты только сейчас осознал это. Что сподвигло? Алкоголь? — Позов нахмурил брови, уходя по пустынному коридору в больнице в самый дальний и темный угол, чтобы прислушаться в странный голос странного человека. — Если ты мне бухой звонишь, Арсений, то я клянусь, что в следующий раз трубку не возьму. И мне плевать если у тебя что-то случится, но больше не возьму. И я не поеду сейчас тебя откачивать, поэтому веселого тебе утра завтра, — врач уже хотел смахнуть красный кружок и заблокировать номер, чтобы «бухой» друг не мешал работать, но не успел. — Я не пил. Дим… мне нужна твоя помощь. Прошу… Я прошу тебя, — дрожащий голос не мог стихнуть, даже если говорить шепотом. Все равно в горло будто спицы втыкали, все больше ломая каменную оболочку, разрушая стены. — Что случилось? Что с голосом? — по спине пробежалась легкая паника, готовясь сорваться с места и переступить через свои принципы и сорваться домой к бывшему другу. — Что с тобой? Ты плачешь? — Дмитрий даже не верил в то, что спрашивает у такого человека как Арсений, хотя сам хорошо знал его настоящего. — Арсений, кому ты звонишь? — слабый голос донесся со стороны кровати, где, разлипая свои глаза, смотрел в сторону мужчины Антон. Попов обернулся назад, рассматривая испуганного парня, который не понимал всей происходящей ситуации. — Арсений, ответь, — потребовал врач, не выдерживая долгой паузы в трубке. — Я… Я не знаю, — в голове ничего не складывалось. С одной стороны нужно было отвечать на вопросы Позова, с другой — на вопросы шатена, продолжая вести диалог с другом и успокаивать измотанного Антона. Нужно было просить помощи, но как? — Что ты не знаешь? Я спросил что с тобой? Ты плачешь? Почему ты пла… — но не успел Дима спросить, как в трубке услышал чужой голос на заднем плане. — Кому ты звонишь? — молодой голос чуть ли не скулил на заднем плане, отвлекая от разговора брюнета. — Не надо никому звонить. Пожалуйста, не надо. — Арсений, кто это? — но на этот вопрос мужчина вновь не ответил. — Что случилось? Тебе скорая нужна? — Нет, — резко раздалось в трубке. — Нельзя… — «Нельзя»? Почему? — убийца создавал у друга в голове полную кашу из рваных фраз и недоговоренностей. — Новости смотреть надо, — лишь прошептал Арсений, ладонью протирая лицо от слез. — Я не знаю что мне делать. Я… я совершаю ошибку за ошибкой. Я в тупике. Я сделал страшное. Я убиваю человека… прямо сейчас… он умирает на моих руках, а я саморучно его добиваю. Больше не могу… — Арсений, не надо, — молил парень, хлопая беззащитными глазками. — Положи трубку. Пожалуйста, — попытался потянуться рукой к мужчине, но она тут же упала на матрас. — Что происходит? Я ничего не понял, Арс. Ты скажи что творится, — после рабочего дня остаться на ночное дежурство и стараться сохранить свежесть в голове — это нужно еще постараться, а когда мозги парят недосказанностью, то становится вдвойне хуже. — Со мной все хорошо. Правда. Положи трубку, прошу тебя. Все нормально, — Шастун шмыгнул носом, сквозь слезы прося подойти ближе и оставить затею просить у посторонних помощи. Парень не хотел видеть чужих людей, рассматривающих его жалкое избитое тело. — Скинь звонок. — Ты можешь нормально объясни… — Арсений смотрел на шатена, не вслушиваясь в голос в телефоне, а в следующую минуту на красный кружок нажимают, прекращая звонок. Телефон блокируют, а сам Попов пошел к кровати, чтобы остаться наедине со своим мальчиком и болью…°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
— Ал… Алло! — но раздались лишь гудки сброшенного вызова. Не оставляя затею вновь дозвониться до Арсения, палец снова и снова нажимал на один и тот же номер. — Абонент не в зоне действия сети… — Встречу — урою, — мобильник зло сжимают в кулак, срываясь по коридору в сторону лифтов, попутно сбрасывая с себя белый халат врача. По пустынному коридору, где располагались палаты с больными, Дмитрий быстро перебирает ногами, сминая халат, чтобы в одну секунду кинуть его на вешалку, а самому выбежать на парковку к машине. — Дмитрий Тимурович, Вы куда? — поинтересовалась средних лет старшая медсестра, разбирающая бумаги с диагнозами больных. — Мне нужно уехать. Закинь мой халат, — белую ткань сразу бросают на стойку, закрывая собой бумаги с анализами больных. Старшая медсестра только и видит, как врач скрывается за дверьми лифта, прикладывая к уху телефон.***
Лежать в просторном полумрачном номере, где из света горели лишь бра над широкой кроватью и светильник в конце комнаты, и листать на планшете вчерашние новости с разными заголовками — все это было похоже на испытание на выносливость.«Террористы расстреливали мирных граждан в центре культурной столицы»
«Преступник был заснят на камеру видео наблюдения. Что на самом деле произошло днем в Петербурге?»
«Новость поразила всю страну! На камеру видеонаблюдения был заснят человек, без вести пропавший полгода назад. Срочные новости!»
«Стрельба на улицах северной столицы. Интервью с пострадавшими.»
Сергей не мог смотреть на одно и то же изображение, где в движении были засняты лица двух главных героев новостей. Планшет тут же вырубают, не выходя из браузера, и отшвыривают на другую половину кровати. — Черт, что же вы творите? — закрыв свое лицо двумя ладонями, пытаясь плавно выдыхать и успокоиться, на телефон неожиданно кто-то позвонил. — Ну кто еще? — зло прошипел Матвиенко, ладонью шлепая по матрасу, чтобы нащупать вибрирующий мобильник, не дающий покоя целый день. Не посмотрев на номер, трубку тут же прикладывают к уху, надеясь узнать по голосу. — Сергей Борисович, у нас тут один тип рвется внутрь, говорит что знает Вас. Что прикажете делать? — грубый голос подчиненного охранника, стоящего на входе в отель, армянин узнает сразу. Вот только что это был за тип, рвущийся внутрь? — Не пускайте, — буркнул хозяин отеля, думая что недовольный гость, которого когда-то вышвырнули за пределы отеля, пришел бухой разбираться с самим хозяином. Чего меньше всего хотел сейчас армянин, так это разборок ночью с давно забытым гостем. — Скажи, что разговор имеется, — послышалось на втором плане. — Сергей Борисович, мне кажется, что Вам следует все же спуститься, — устало ответив охране лишь томным выдохом, Матвиенко сбросил трубку. Пройдя мимо зеркала, Сергей не забыл в него заглянуть, проконтролировав волоски, которые должны оставаться в хвостике, пальцами слегка растянул кожу под глазами, приводя себя в чувства перед встречей с незнакомцем. Махнув на свой вид рукой, хозяин отеля вышел из номера, направляясь в сторону лифтов. В холле хозяин отеля заметил еще неспящих шестерок, шумно обсуждающих своих боссов с дешевым виски в стаканах. Где-то за баром трудились бармены, протирая стаканы, успевая менять пустые бутылки на новые, а рядом со стойкой все терся светловолосый официант, поглядывающий на своего коллегу с татуировками по всему телу. — Уволить его что ли? — подумал про себя Матвиенко, направляясь в сторону выхода, где стояли две громилы, не впускающие чужаков внутрь. Толкнув дверь наружу, чтобы выйти на разговор с незнакомцем, армянин пытается взглядом отрыть силуэт за спинами охраны. Но вот только не это он ожидал увидеть… — Ну здравствуй, — Позов разводит руками, открывая всего себя для осмотра давнего друга. Злое уставшее лицо, хамоватый вид, будто врач был чем-то недоволен. — Не впускайте его, — тут же Сергей махнул рукой одному из подчиненных, разворачиваясь к предателю спиной, собираясь уйти от разговора, которого мужчина боялся больше, чем смерти. — Я приехал с тобой поговорить. Как мужик с мужиком. Я с дежурства свалил, — проорал врач в спину, пытаясь подойти к хвостатому «другу» и обратить его внимание на себя. — Я с кем разговариваю?! Мне твой Попов звонил, помощь требовал! — Дмитрий ускорился, надеясь проскочить сквозь охранников и схватить армянина за плечо и развернуть того к себе лицом, но в грудь тут же прилетает от грозного персонала, подчиняющегося только своему боссу. — Проваливайте отсюда, — охранник толкнул незнакомца еще сильнее, чтобы тот отошел от входа и от хозяина подальше. Толкнул настолько сильно, что пятки зашагали назад и споткнулись о неровность в асфальте, спиной встречаясь с маленькими камешками в земле. Теперь Дмитрий лежал и смотрел наверх, на ночное, затянутое грустными облаками небо. — Ты что творишь, идиот? — прорычало где-то сверху, а затем перед глазами появилась простертая ладонь, предлагающая свою помощь подняться на ноги после падения. Приподняв голову с асфальта, врач полностью осмотрел обеспокоенное лицо бывшего друга, который считал его чуть ли не врагом вселенной и предателем родины. Матвиенко ненавидел, но беспокоился за состояние «друга». Позов даже не был удивлен такому поведению армянина, но и помощь от такого человека тоже принимать не хотел. Ударив своей рукой по гнусной протянутой ладони, чтобы ее убрали к чертовой матери, Дима встает самостоятельно, отряхивая грязь со своих штанов и пуховика. — Разговор есть, — обиженно фыркнул в лицо хозяина, безнаказанно проходя мимо персонала в сторону двери в отель. — Ладно, — сам себе промычал Матвиенко, заходя следом обратно в просторный холл. — Не ожидал, что ты приедешь, — пробубнил в сторону врача, рассматривая уходящий затылок вглубь помещения. — Тебя здесь давно не было. В последний раз сказал, что в жизни не зайдешь в это место. — У тебя здесь мерзко, — Дима развернулся к давнему другу, рассматривая поменявшийся с того дня интерьер, кривя свою морду, давая понять всю неприязнь к этому отелю. — Я бы еще лет сто сюда не совался, если бы не твой Попов. — «Мой» Попов? А с какого он «мой»? Он и твой друг тоже, — Сергей зашагал быстрее, пытаясь успеть за Позовым, который уходил все глубже, блуждая по холлу, рассматривая пьяных преступников, обсуждающих неприличные вещи в компании бухих лжедрузей. — Возможно и мой тоже, — хитро профырчал врач, резко останавливаясь у пустого столика, что даже Матвиенко чуть не врезался в спину «предателя». — Но, а с кем он больше времени проводит? С кем обсуждает все свои дела? Кто лезет к нему в жизнь и наводит там порядки? Неужели я? — Позов скривил морду еще сильнее, показывая свою неприязнь к такой личности как Сергей. — А какая тебе разница? Раз ты его бросил, что мне еще оставалось делать? Он в петлю лез, он пистолетом размахивал направо и налево, он спивался как мразь последняя. То, что он до сих пор жив — это только моя заслуга, понял? Ты спихнул его на меня. Ты еще другом называешь себя. Конечно я буду лезть в его жизнь, буду контролировать каждый шаг, потому что я не знаю что у него вот здесь, — палец постучал по голове. — Неужели ты хочешь сказать, что я во всех бедах виноват? Ты меня винишь в том, что он в петлю лезет? Хочешь выставить меня предателем? Валяй. Говори, что хотел сказать. Ну учти, что за любое оскорбление я пропишу тебе по харе. Я не Арсений, жалеть тебя не буду, — Позов подошел ближе, выплевывая все в лицо армянину, показывая себя не бесхарактерным и слабеньким, а давно уже состоявшимся мужчиной. — … — глаза молча пробежались по всем столикам, понимая что холл — это не лучшее место, где нужно выяснять отношения. — Поговорим в другом месте?.. Выйдя из лифта следом за хозяином отеля, врач все не мог понять, когда бывший друг так успел разрастись в сфере управления отелем и стать уважаемым человеком. Преступные дела точно потянули человека в гору. — Ты пытаешься обвинить меня в предательстве… — А что, это не так? Ты разве не предавал меня? Арсения? — прошипел назад хвостатый «друг», нащупывая у себя в кармане ключ-карту от своего комфортабельного номера. — То есть ты меня таким видишь, да? — Семью обрел и плевать тебе стало на нас. Женился, детей себе сделал, на работу благородную устроился. Весь такой правильный. Наверно забыл кем ты был? — карту прислонили к двери. — Я-то был, а вы остались. Вы какими были, так ничего и не изменилось, все приобретает только темные оттенки. Ты так не доживешь до следующей зимы. — А я и не собираюсь. — Еще раз такое скажешь и я тебе точно втащу, — припугнул Дима, чуть ли не замахиваясь кулаком для пущего эффекта. — А что? Ты так за меня волнуешься? Сам же желал мне смерти. Помнишь? А теперь пытаешься наверстать упущенное? — армянин открыл дверь, вперед пропуская именно Позова. Но оба хорошо знали правила «этого некого преступного мира». Первым не заходят, если за спиной недруг, желающий в любую секунду воткнуть в спину нож. — А ты хоть раз, когда что-то говорил, думал о других? Ты подумай что будет с Арсением, к примеру. — Тебе его передаю. Хоть раз поговоришь с ним нормально. Сам будешь решать за него все проблемы, сам будешь договариваться, прикрывать его зад тонной деньгами, лишь бы запутать следы, по которым полиция идет прямо к цели. Я уже устал. Устал! — от крика, который в порыве злости издал Матвиенко, сразу помотал головой, всматриваясь в коридоры, боясь найти хоть одного свидетеля разговора. — Зайди уже! — за кофту давнего друга тут же схватились, затягивая того в номер. Насильно затащив Позова в помещение и громко захлопнув дверь в коридор, дверь тут же блокируется, не давая шанса выйти на волю раньше, чем закончится разговор. — А ты перестань за ним бегать. Он взрослый мужик, сам разберется как себя вести, — врач толкнул армянина в грудь, чтобы он перестал сжимать в кулаке чужую кофту и, наконец, отпустил ткань. — Хороший совет. Если бы я им воспользовался, то давно бы лишился друга. И ты, кстати, тоже! Или тебе плевать на него?! Тебе плевать? — Нет! Мне не плевать на него! И именно поэтому я приехал, сука, сюда! — Дмитрий ткнул пальцем прямо в сторону хозяина отеля, чтобы поставить все точки над «i». — Нет, я не предавал! Нет, мне не плевать! Да, я знаю, что творится с Арсением! Я знаю, что ему плохо! Я все хорошо знаю! Но я не понимаю, что вы от меня все хотите!!! — руки рванули вперед, хватая армянина за грудки. — Что?! Что от меня требуется?! — Помощи! Помощи, блять! Если ты все так хорошо понимаешь и знаешь, то почему я один тащу на себе эту ношу? Почему, когда я выбивал дверь в квартиру Арсения, то тебя рядом не было? Почему, когда я забирал Арсения пьяного с неизвестной подворотни, где он лежал весь облеванный, ты не мог мне помочь?! Почему, когда он на месяц пропал с радаров, то ты не помогал мне его искать?! Я его тогда похоронил! Ты понимаешь? Он обвинил меня в том, что я мешаю ему жить, что мешаю наложить на себя руки, и упиздовал хуй знает куда! Почему тогда ты не стоял со мной рядом и не выслушивал все это?! Почему я тогда глотал все его обвинения? Почему я был один? Где был ты, лучший, мать его, друг? Где ты был тогда? Почему я искал его один? Это нужно было только мне одному? Ты еще думаешь, что после всего этого ты не являешься предателем? Да ты всегда будешь для меня предателем! Всегда. Завел семью и все? Обрезал все связи! Куда подевались твои: «Братья навсегда»? Куда делись твои обещания? Даже когда у Арсения была семья, даже когда у него жена рожала, он не смел оставить меня или тебя в беде! Да даже когда тебя замели, я, блять, все деньги отдал, чтобы вытащить твой зад из тюрьмы. Я отказался от своей мечты, я продал отельчик, Арсений пошел на заказ, хотя Алене клялся… Слышишь? Он клялся Алене больше никогда! Он соврал, пошел и оставил ее беременную! Пошел на ебучий заказ, чтобы деньги заработать и тебя вытащить. А взамен что? Теперь посмотри на него. Где ответка, Поз? Где она? Почему рву задницу только я один? Ходит, места себе не находит. Режет людей направо и налево. Он больше не тот! Слышишь?! Он уже давно сдох, внутри прогнил, в мразь превратился, а я только и делаю, что заказы ему подгоняю, чтобы резал не себя. Где же ты был? Где, когда ты так был нужен лучшему другу? С семьей ты был…да? Добытчик ты херов, все о семье своей заботился, а друга в беде бросил. На меня ответственность переложил. Ведь так поступают настоящие друзья? Когда друг стал неинтересен, когда сломался человек, то проще его просто скинуть на другие плечи. Хоть раз бы ты приехал к нему после трагедии. Хоть раз, Поз. Почему только я один до сих пор держу друга на плаву? — У меня семья. У меня новая жизнь, — Дима смог выдавить из себя только эти слова. — «Новая жизнь». Ну да. А я оказывается не знал тебя. Ты мразью оказался, — прошептал армянин, предательски осматривая человека перед собой. — А что ты хочешь? М? Чтобы я поехал к нему и выслушал? Чтобы подставил свою семью под удар? Мы уже знаем, чем это заканчивалось. Ты хочешь, чтобы и я семьи лишился? Чтобы моих детей убили? Чтобы мою жену изрезали и изнасиловали? Да я лишний раз боюсь на улицу выйти и прогуляться. А ехать к убийце в логово… Я готов помогать. Готов на все, но не надо меня затягивать в это болото снова. У меня маленькие дети, у меня еще маленький сын. И если я приведу в свой дом беду, то меня из петли никто не вытащит. Не надо из меня монстра делать. Я сразу предупредил, что встречи будут только на нейтральной территории. Я в твой отель больше ни ногой не зайду, в квартиру к Арсений никогда не приеду, к себе никого не пущу. Арсений тонну раз приезжал ко мне в больницу, и я каждый раз залатывал ему раны, хоть и не нанимался хирургом. То с ножевым, то со сорванной спиной, чуть ли не с оторванной ногой. И когда я спрашивал что произошло, я каждый раз слышал: «Жертва брыкалась, пришлось убить». Я всегда ему помогал, когда тот звонил. Всегда! Я никого не предавал. Делал только то, о чем меня сами попросили. Я не лез в его жизнь, как это делал ты. — Так если у тебя принципы не появляться ни у меня в отеле, не появляться в квартире у Арсения, че сюда приперся? Че ты здесь делаешь? Помощь приехал просить? Да хуй тебе, понял? Даже если с твоими детьми что-то случится, то я никогда не приеду и не помогу. Я ненавижу твоих детей, Поз. Ненавижу! Они мне всю жизнь испортили. И Катька твоя, жена «любимая», если с ней что-то случится, то я ей руку не подам. Если бы не они, то все было бы иначе. Я бы не был одинок сейчас. И если их не станет, то я стану счастливее, — глаза мокли, но слезы не смели течь. Не посмеют скатиться с глаз сейчас. Услышав такую правду с уст когда-то чуть ли не «родного» человека, Позов кидается вперед, хватаясь пальцами за воротник футболки. Только Матвиенко смотрел в глаза врача, вспоминая каждую светлую секунду из прошлой жизни, которая осталась где-то в темном прошлом. — Ты предал не только дружбу, ты предал еще и меня, — с болью в сердце прошептал армянин, готовясь к горячему удару по лицу, прикрывая глаза. Эти слова так ранили еще не зажившую рану, что футболку выпускают из рук и отталкивают мужчину назад, понимая, что диалог перетекает не в ту сторону, и далеко не та проблема сейчас обсуждается. — Мне звонил Арсений, — резко перевел тему Дмитрий, не желая больше видеть глаз Матвиенко. То ли стыдился, то ли вспомнил то время… — Он просил помощи, но я так и не понял зачем. Пытался ему перезвонить, но он трубку не берет. Он был сильно чем-то обеспокоен, — говорить, что слышал дрожащий голос и слезы, Дима не стал. Может потому, что не хотел убийцу показать слабым в глазах армянина? — Когда он звонил? — разгладив на футболке мятины, которые оставил Поз, армянин сразу переключился на Арсения, с которым недавно и поссорился. — Полчаса назад. Он сбросил трубку и больше не отвечал. Я рванул с работы к тебе. Ты-то должен знать что произошло, — но Сергей даже не знал где сейчас находится лучший друг-убийца. — Почему тебе? — в голове крутилась только одна мысль… — Я — врач, — подкинул идею Дима. Матвиенко забегал глазами, надеясь, что догадка окажется ошибочной. Было только две мысли: на Попова вышла полиция, или на Попова вышла банда, желающая отомстить. Ни та, ни другая мысль не приносила облегчения, теперь же в голове был другой вопрос: «Почему звонил не ему, а Позову?». — Ты смотрел новости? — спросил Серега, начиная с далека. — Какие? Схватив планшет с кровати, палец нажал на кнопку питания. Сергей передал статью, которую недавно читал лежа на кровати. Перед глазами врача тут же высветился заголовок. — На камеры видеонаблюдения попал один из преступников, открывший огонь на Лиговском проспекте. Сообщает «Питер News», — Дмитрий пролистал чуть ниже, вчитываясь в новость. — По словам очевидцев, один из прохожих открыл огонь прямо по машине. Началась целая перестрелка, — пролистав статью еще ниже, Позов наткнулся на фотографию. — Нам удалось снять на видеонаблюдение лицо преступника, а также пропавшего полгода назад молодого человека. Теперь полиция обвиняет мужчину не только в терроризме, но и в похищении человека, сообщает лейтенант города Санкт-Петербург, — врач рассматривал полуразмытую фотографию, сделанную в торговом центре, где оба смотрят за спину, а в глазах играл ужас и страх. — Пока ты лечил свои людишек, на Арсения было произведено покушение. Только его лицо в камеру попало, а лица банды нет. Мы в полной жопе, а ты об этом даже не знал. — Это кто? — Позов будто не слышал своего давнего друга, все пытаясь понять чье это лицо рядом с Поповым. Молодой и худой мальчик, которого держат за руку и тащат за собой, чуть ли ни телом прикрывая. — Кто «это»? — переспросил Матвиенко, выпустив истерический смешок. — Самая большая ошибка в жизни Арсения. Живая иллюзия, валерьянка для нашего убийцы. Мальчик для игр. — Это его Макару хотели продать? — лицо не было знакомым, но вот Арсений не раз говорил о каком-то парне, который странно влиял на мужчину и его состояние. — Да, — грубо огрызнулся Сергей, мысленно сворачивая голову этому шатену. — Вроде бы, Антон? Мальчик, который выжил, — в голове все срослось. — С ним что-то произошло, — в голове сразу всплыл тот голос в трубке на заднем плане. Молодой голосок, скулящий: «Кому ты звонишь?» — С кем? С Антоном? Ну и слава Богу. Даже если это правда, то я очень этому рад. — Антон, Антон, Антон, — планшет поднесли ближе к лицу, рассматривая лицо мальчика на плохом пиксельном изображении. — Молодой еще. Подросток… — предположил врач, медленно обводя глазами тело. — По паспорту уже взрослый, — недовольно булькнул армянин, сжимая кулак. — Худой, — по сравнению с силуэтом мужчины, который тащил мальчика за руку, Антон и правда был тощим и хрупким. — Руки сцеплены. Ты это видел? — палец ткнул на изображение, где ладони сцеплены в замок, что уже было тесным контактом для убийцы после трагедии. — Видел, — огрызнулся Сергей, понимая что врач станет либо на его сторону, либо на сторону Антона и Арсения. — От него нужно избавиться. — Нет. Его нужно беречь. — Чего? — хозяин отеля будто не расслышал, что сказал давний друг. Может это в ушах пищит? — Ты что такое говоришь? Он всех нас в гроб ведет. Если попадет в лапы полиции, то все… можно прощаться со свободой. Да мальчишка всех нас сдаст. Арсения на пожизненное посадят, мне дадут не меньше. Ты этого хочешь? Тоже от нас хочешь избавиться? — размахивая руками, Матвиенко кружил по комнате. — А если его не найдут? Просто нужно залечь на дно, потом дело отложат в дальний ящик… — А если его полиция не найдет, то банда. Ты понять не можешь? Уже забыл как нужно изворачиваться в этом мире? Заляжешь на дно, то банда найдет, а если бегать, то полиция отроет. Нет верного пути. От мальчишки нужно избавляться, либо от него избавится банда. Тогда ты Арсения увидишь в гробу, может застреленным в канаве, или ты будешь письма в тюрьму отправлять. Что тебе больше нравится? Шастуна берем за горло, а Попова отправляем из страны одного. Лицо Арсения еще не завели в аэропортах, а харя мальчишки уже во всю в черном списке. Антона уже ищут… — Матвиенко уже не знал как достучаться до Позова. — Ты же умный человек. Почему не можешь понять простых вещей? — Каких «простых вещей»? То, что Арсений не покинет страну один? То, что Антона не отпустит? Он ведь не даст парня отнять. Посмотри внимательней на фото, — планшетом тыкали прямо в лицо, от чего Сергей лишь отворачивался, потому что от этого изображения тошнило сильнее, чем на утро после пятидневного запоя. — Нет, ну ты посмотри. Ты видишь? Посмотри на положение тела, он мальчика не за собой тащит, он его вперед вывел. Перед собой, Сережа. — И че? Все равно Антон без пяти минут покойник. Скоро он надоест и Арсений его прикончит, нужно лишь подтолкнуть Попова, а то времени уже не осталось, — Матвиенко хитро улыбнулся, но в следующую секунду в грудь сильно прилетело. — Только посмей! — пальцы сжали футболку и резко дернули на себя, что армянин нехотя дернулся вперед, от испуга отодвигая свой затылок назад. — Только попробуй что-то ему сказать. Только попробуй в его жизнь влезть. Все, хватит! У него есть на плечах своя голова. Почему-то когда он становился убийцей, то ты его так не отговаривал. Вот и сейчас оставь. Он больше в петлю не лезет, руки на себя не накладывает, так дай ему самостоятельно вылезти в жизнь. Пусть делает с этим мальчишкой все, что ему вздумается. Захочет смыться из страны, то ты не переживай, он найдет способ как с Антоном пересечь границу. Захочет, то заляжет на дно. Захочет продолжить дальше брать заказы, да пускай. Мне не жалко, пусть зарабатывает деньги, но только чтобы думал своей башкой, а не твоей. Он никогда этого не поощрял и сейчас не станет. Просит помощи — помогай, а если молчит, то и ты заткнись в ответ, — футболку отпускают, отпуская Сергея на свободу, разрешая отойти на несколько шагов назад от тесного контакта. — Вот когда ты увидишь Арсения в морге, тогда пожалеешь о том, что сейчас сказал. Тогда ты поймешь, что нужно было ко мне прислушаться, — прошипел армянин, кривя рот в недовольное выражение лица и страшные гримасы. — Знаешь, я уже однажды прислушался к тебе. Я промолчал, ничего Арсению не сказал тогда. Я молчал, потому что ты меня умолял в этом, говорил, что так будет лучше. Ты боялся, что он тебя убьет? Что бросит одного? — Ты сказал ему? — глаза предательски намокли, а сердце сжалось от страха. А что, если Попов все узнал? А что, если он давно знал? — Нет. Я держу свое слово, и он не узнает от меня. Но я не понимаю, почему ты скрываешь? До сих пор… Все уже кончилось, и это осталось в прошлом… А ты все боишься сказать. — Так если все это в прошлом, то зачем сейчас это говорить? Уже не нужно, — Сергей отвернул лицо, рывками вдыхая воздух в легкие. — Это все в прошлом, да? Все уже в прошлом. Уже не вернуть. — Ты до сих пор надеялся? — Позов не мог этому поверить. — Неужели ты живешь прошлым? Я ведь говорил, Серёнь. Я же предупреждал. Я же не строил мечты, ты должен был понимать. Это не могло продолжаться вечно. А ты меня не слушал? Ты где тогда летал, когда мы обсуждали это дело? Ты же меня сам посадил и начал разговор, так почему ты меня не выслушал в ответ? Это изначально была плохая затея, но раз все так вышло… Ты меня просил молчать, и я буду молчать. Арсений не узнает. Но и ты не трогай Арсения. Теперь ты его понимаешь? Кого тебе Антон напоминает? — армянин молча стоял, боясь шелохнуться, и выронить хоть одну скупую мужскую слезу. — Раз ты не знаешь, где сейчас Арсений и он сам не берет трубку, то я, наверное, пойду. Не надо было сюда приезжать. Ну не переживай, я обещаю, что больше ты меня не увидишь, — врач медленно пошел в сторону двери, боясь сказать чего-то лишнего. Ладонь нажимает на ручку двери, а та беспрепятственно отворяется и уступает путь в коридор. — Извини, — Дима вышел и тихо закрыл за собой дверь, оставляя давнего друга наедине с воспоминаниями и хаусов в сердце. Ладонь накрывает глаза, выпуская редкие слезы по своим щекам, терзающие не только опустошенное сердце, но и изгрызенную душу, рвущуюся в прошлое.***
Все так неприятно кружится во сне, все так скачет и вертится, качает и уносит. Невыносимо было терпеть такое испытание, тошнило прямо во сне, но опустошить желудок не получалось. Только сильнее кидало и било по голове, не жалея юношу. Будто кувалдой вновь и вновь проходились по голове, сплющивая лицо и вжимая его в грязь. Но сжалившись, Антону все же разрешают открыть слипшиеся глаза, продолжая летать и кружить в кромешной темноте. И только маленькое облачко спасения в виде настольной лампы, светившей где-то в углу у окна, помогло вывести из вечного гипноза шатена, позволяя рассмотреть комнату вокруг. Незабываемо пахло умиротворением и спокойствием. Подушки впитали последние слезы, боль осела на пол в виде тумана, а над головой кружились сны, смешавшиеся в кучку непонятных и страшных каракуль, в комок непонятных линий и закорючек, утягивающих обратно в темноту. — Арсений, — пропищал, зовя на помощь, Антон, рассматривая пустую и холодную половину кровати. Какие-то шебуршания послышались в углу облачка света, затем краем глаза парень заметил растворяющуюся тень на свету. Тень была полупрозрачной, побитой и слабой. Она сидела за столом, боясь лечь рядом. Она наблюдала со стороны, контролировала каждый вдох и выдох, каждое движение и положение головы на подушке. Тень будто медленно рассыпалась на черные точки, витающие в воздухе. Полуживая иль полумертвая. Похлопав высохшими глазами, юноша попытался занять такое положение, чтобы рассмотреть мужчину за столом, пока тот в пальцах теребил блистер от нифедипина. Сердце пропускало удары, сжималось и отпускало. Все начиналось сначала… Услышав свое имя, Попов поворачивает свою голову в сторону темной кровати, откуда исходил слабенький голосок. Парень лежал неподвижно, уже не скулил от головной боли, уже не извивался и не хватался за затылок, теперь он просто смотрел и звал к себе. — Я тебя разбудил? Свет мешает? — Нет, — прошептал Антон, все, продолжая, рассматривать брюнета, чувствуя себя виноватым и слабым. — Чего тогда не спишь? Голова болит? — Нет, не болит, — соврал юноша, продолжая посматривать помутневшими глазами мужчину в темноте. — Сон неприятный приснился, больше не хочу засыпать. Боюсь, что снова его увижу, — глаза медленно захлопали, не давая себе уснуть. — Это всего лишь сон. Это неправда и не нужно бояться. Тебе нужно поспать, — спокойно и медленно проговорил Арсений, посматривая в ответ на шатена. — Но я не хочу один. Почему ты не спишь, Арсений? Ты ведь тоже устал, — на что брюнет опустил лишь голову. — Я здесь посижу, буду контролировать твой сон. — Почему ты не можешь поспать? — все равно было ужасно холодно одному. — Потому что ты спишь. — Но здесь еще много места. Подушка есть, я могу подвинуться. — Зачем? Я и здесь могу посидеть, а ты сможешь чувствовать себя в безопасности ночью, сможешь выспаться. Одному удобнее. — Но я… я не хочу… — Шастун перевел взгляд, вновь носом зарываясь в подушку, желая почувствовать себя в тепле и уюте. — Чего ты не хочешь? — переспросил мужчина, продолжая смотреть на действия мальчика. — Не хочу… Я не хочу спать один. Не хочу. Мне так… страшно. Страшно, Арсений, — носом хлюпнули, глаза пряча в подушке, только от нее, чувствуя запах мужчины и тепло. Рука потянулась к настольной лампе, нажимая на выключатель, после чего в комнате настала кромешная темнота, и только по слабым теням мебели можно было ориентироваться в пространстве. На звуки хлюпанья, Арсений рукой нащупал край кровати, медленно усаживаясь на свою половину. Отогнув край одеяла, внутрь проскальзывают ноги, а тело ложится на бок, в темноте высматривая лицо юноши, уткнутое в подушку. — Ты боишься засыпать один? — послышалось прямо над ухом, что даже успокаивающие мурашки побежали по спине, перебегая под одеяло. — Нет, — промямлил прямо в облачко, не смея открывать мокрое лицо даже в темноте. — Ну а чего тогда боишься? — голова устроилась на подушке, черные волосы зачесывая назад, чтобы не падали на глаза и не мешали любоваться родным человеком. — Я боюсь, что меня бросят. Опять. Что просто вышвырнут на улицу и оставят одного. Я не хочу, чтобы со мной так поступали. Я боюсь, что открою глаза и проснусь снова в своей комнате, а за стенкой будет орать он. Что он снова ищет меня с ножом в руке. Я не хочу открыть глаза и не увидеть тебя. Я так боюсь, что ты меня бросишь одного, а сам уйдешь. Я не знаю, что делать тогда. Что делать, если ты меня оставишь? Я так боюсь одиночества. Что со мной больше никого нет, а я на улице замерзаю до смерти, а перед кончиной вижу только одни страшные воспоминания. Я не хочу так. Не хочу, Арсений, — после кашля, полились слезы, кусая губы, чтобы так громко не мычать от страшных мыслей и своего главного страха. — Обещай, что когда я проснусь, то ты будешь лежать рядом. Пожалуйста. — Почему я? Ты должен хотеть другого, чтобы меня рядом не оказалось. Почему ты просишь это у меня? У такого гнилого и ужасного человека, который ломает тебя. Зачем ты просишь об этом меня? Ты должен проклинать, желать смерти, а ты просишь меня остаться. Почему? — непонимающе прошептал Попов, боясь даже пальцем притронуться к шатену. — Я… я не знаю, — проскулил в наволочку, боясь открываться человеку. Обратная сторона ладони слегка потянулась вперед, кончиками пальцев играясь с волосинками, выбивающимися из общего пучка. Затем указательным пальцем обводя края уха, посылая щекочущие импульсы, перетекая на ярко выраженную скулу, спускаясь по бледной холодной щеке прямо к подбородку. — Покажи мне свое лицо. Не прячься, — большой палец аккуратно выводил круги на щеке, вселяя доверие, и лицо смогло выползти наружу, позволяя рассмотреть себя Арсению, лежащего рядом на подушке. Уставший, но спокойный вид, разглядывающий выглядывающее личико. — Мне так страшно, Арсений, — одними губами прошептал юноша, чувствуя теплую ладонь на своей щеке. — Не бросай меня одного. Я боюсь остаться с собой один на один. Так страшно… Не уходи, — попросил шатен, хлюпая носом. — Не уйду, — рука потекла по плечу, проскальзывая под одеяло, а Антон смотрел и доверял. Пальцы слегка сжались на запястье, вытягивая руку из-под ткани, где было тепло и безопасно. Тут же показалась перебинтованная ладонь, под бинтами которыми скрывалась разрезанная лезвием рана. Как больно было видеть, как Антон сжимает кулак с лезвием внутри и выпускает струями кровь. Мужчина поднял ладонь чуть выше, разглядывая бинты и чувствуя всю боль шатена. — Я не хотел. Я не вскрывал вены, правда. Не знаю как так вышло. Не понимаю, все как-то само. Я — не самоубийца. Я не хотел умирать, просто попробовать. Не помню откуда лезвие появилось в моих руках, правда. Я не понял, как сделал это. Не хотел, честно. Не хотел… — Тихо-тихо-тихо, — остановил Арсений панические оправдания, все рассматривая бинты, под которыми саднила кровавая рана. Ладонь потянули на себя, растопыривая чужие длинные тонкие пальцы, играясь с ними и завораживаясь от их движений. Ладонь обхватили своей и приблизили к губам, аккуратно соприкасаясь со скрытой за бинтами раной. Антон заткнулся, завороженно смотря на губы и чувствуя тепло на своей ладони и пальцах, как Арсений снова и снова аккуратно целовал бинты, прося прощения за всю причиненную боль и страх. Попов не мог простить себя и не надеялся, что его простят, но пока есть время залатать раны, убийца будет излечивать себя и парня, боясь, что вот-вот отнимут последние минуты. — Поспишь? — пальцы нежно гладили по ладони, щекоча тонкую кожу, играясь с костяшками, обводя их по кругу, водя подушечкой по вспухшим венам. — Глазки закроем и попробуем уснуть, — прошептал, не спугивая сон, Арсений. — А ты? — угасшие изумрудики в темноте заглянули в высохшие океаны, боясь холода и пустоты. — И я тоже, — тонкую молодую кисть с перебинтованной ладонью уложили на свою подушку около лица, накрывая сверху своей горячей. — И когда ты проснешься, то я буду лежать рядом. Брюнет прикрыл глаза, и парень прикрыл свои в ответ. Как странно билось сердце, жаждущее любви и ласки, которой Антон не чувствовал в своей жизни.***
Экран мобильника снова и снова загорался в темноте, снова и снова высвечивались знакомые номера. Они сменялись, но телефон не издал ни единого звука. Мобильник не смел будить хозяина и рядом лежащего Антона.Матвиенко (57)
Носы обоих уткнулись в подушку, и только Арсений обвивал руку спящего Антона, согревая ее теплом своего тела. Впервые не мучали кошмары, ранее душившие всю ночь. Только Попов приоткрывал изредка свои глаза, в темноте выискивая мальчика под одеялами и подушкой, контролируя дыхание и положение головы, вдруг тому во сне плохо. Убеждаясь каждый раз Арсений вновь закрывал глаза, погружаясь в глубокий сон, накрывая ладонью ладонь шатена.Димка Позов (11)
Трубку никто не собирался поднимать…***
Ключ тихо просовывают в скважину и медленно проворачивают по часовой стрелке. Дверь аккуратно захлопнули, и не разуваясь сразу прошли вглубь прихожей. Тихо ступая зимними ботинками по полу, тянут за ручку двери в ванную. Перед глазами все потемнело от одного вида крови, размазанной по раковине, стекшей на пол, и той скудной лужице в противоположном углу с застывшими каплями вокруг. Дверь закрыли, замечая на ней оставленный красный след. Следом ноги медленно зашли на кухню, где на полу была лужа крови чуть больше с ручейками, стремящимися к ножкам стола. На самом столе заметили кровавые отпечатки пальцев, а два стула валялись на полу. В глазах вновь потемнело от страха. Ноги поплелись в обратную сторону, проходя коридорчик в прихожую, а теперь толкнули приоткрытую дверь в спальню. Увиденное повергло в шок…°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Разлепив свои уставшие выплаканные глаза, Арсений уже полностью может рассмотреть спящего Антона на слабом свету восходящего солнца за окном. Приоткрытые губы, из-под которых торчали передние зубы верхней челюсти, слипшиеся глаза с длинными ресницами и челка, непослушно кудрящаяся на лбу и падающая на подушку. Арсений глубоко вдохнул, вбирая в себя запах молодого парня. От него не пахло ни шампунем, ни гелем для душа, ни одеколоном — все это было лишним. От него исходил запах чистого сердца. Запах волос кружил голову, а аромат тела манил в ловушку. Мужчина впервые улыбнулся, понимая что зависим. Антон — наркотик. Брюнет потянулся вперед, подцепляя край одеяла, чтобы поднять его чуть выше и закрыть плечо шатену, но в нос тут же ударил запах чужака. Будто ветром обдало лицо убийцы, и улыбка сползла вниз, понимая, что в комнате они не одни, что рядом кто-то пускает тяжелую энергетику злого человека. Краем глаза Арсений заметил тень в дверях, которая не спешила заходить внутрь, а лишь смотрела со стороны и оценивала. Попов мгновенно повернул голову и резко привстал, готовясь защищать свою территорию. Глаза налились смолью, а верхняя губа инстинктивно поднялась вверх, оголяя острые клыки, жаждущие рвать и выгрызать плоть. Но Матвиенко это не испугало ни капли. Он лишь стоял, облокотившись о дверной косяк, скрестив на груди руки, посматривая в сторону всей этой картины. Головой осуждающе качали…