***
Шторы были вечно задернуты так, что номер уже позабыл, какого это видеть лучи солнца по утру. Окно будто было замуровано, желая остаться в тени своего очередного гостя. А часы на стене тикали так громко и надоедливо в тишине, что Антон накрывался одеялом с головой, лишь бы забыть, что время может идти вперед и никогда на свете его стрелки не прокрутят дни назад. Часы мучили, нарочно тикая все громче, прямо по мозгам. Сам парень посчитал, сколько большая стрелка сделала оборотов. Четырнадцать. Семь в темноте, когда ночь хватала юношу в объятья кошмара, и семь днем, когда кошмары являлись в бреду. Антон неделю провел на третьем этаже, заперевшись от всех. Уж больно много темных личностей ходило по коридорам, курило за столиками и играло в покер по ночам. И только один раз, за все это беспокойное время, Матвиенко зашел к мальчишке. Тот что-то пробубнил по типу: «Пожрать спускаешься вниз, а мой номер в 310». Это могло показаться какой-то заботой со стороны, если бы хозяин отеля не добавил в конце: «Зайдешь ко мне — четвертую». Шастун делал все, как приказали. На первое утро он не явился ни на завтрак, ни на обед, зато ближе к вечеру решился на ужин. Ему пришлось сидеть за столиком одному и коситься на Сергея, который так же в одиночестве сидел за столиком в углу. Видимо, армянину было куда комфортнее трапезничать наедине со своими мыслями, чем терпеть присутствие бывшего мальчика на продажу рядом с собой. Когда все же принесли легкий салат для разогрева перед блюдом, Шастун отказался от продолжения. — Для меня это уже много, — вяло промямлил юноша. Тогда официант посмотрел на клиента каким-то странным неоднозначным взглядом. Тот, видимо, не понял и поспешил переспросить: — Вам принести запеченную рыбу с бланшированными овощами? — Нет. Официант помялся на месте, чувствуя себя оставленным в дураках. Пиала с крошечной порцией легкого салата оказалась как стартом, так и финишем. Сотрудник, в фартуке, закрывающий ноги, рассмотрел отличающегося внешностью от других гостей отеля, парня. Про себя обозвал его «идиотом» и «обалдуем». Как можно было прервать ужин, не начав его, официант данного заведения не мог понять. На второй день Антон не спустился в холл. Пролежал в двухместной кровати, жавшись к краю и поджимая колени, будто до сих пор представляя себя на тесном диване в гостиной. Одеяло — не плед, подушки без привычного запаха, а с ароматом кокоса, фундука и орхидеи. От чуждой шатену обстановки, ему хотелось реветь в голос и рваться в окно, но в итоге молча гнил в одном положении, покусывая ноготь на большом пальце. На третий день Шастун спустился вниз, куда понесли его страшные голодные боли в желудке. Даже во сне услышал голос Арсения, орущего и обвиняющего в тупости. Он непривычно для своего поведения грозил пальцем, утверждая, что суп — это лекарство от голода, а горячий бульон — поможет усмирить боль в животе. Антон поверил ночному кошмару и к обеду спустился в холл, попросил принести горячий бульон, практически без гущи. Пока готовили заказ для странного клиента Матвиенко, юноша аккуратно водил глазами по залу. Он поднимал их, снова опускал в пол, чтобы остаться незамеченным, вновь поднимал и всматривался в лица. За барной стойкой стоял знакомый бармен. Антон заметил Эда только на третий день, видимо, случайно спустился именно тогда, когда у того была его смена. Но по какой-то причине бармен уже не был так интересен шатену, как раньше. Уже не хотелось делиться со знакомым своими переживаниями, радоваться тому, что еще жив и еще не убили. Шастун просто тихо пил свой бульон, благодаря кошмар за совет. Желудок и правда запел не голодными болями, а радостным урчанием. Уходя, парень пялился в пол, чуть ли не пробегая мимо барной стойки, будто это сделает его невидимкой. Такой хитрый, как показалось для Шастуна, ход не сработал, Эдуард чисто случайно заметил знакомую тень худощавого мальчика. Он хотел было крикнуть в след и подозвать к бару, но побоялся окружающих его преступников. А Антон мигом заскочил в лифт, продолжая притворяться, что никого не заметил. Четвертый день не отличался от других. Все так же Антон закутывался в одеяло рулетиком, дыша в подушку и пропитывая ее наволочку своим родным запахом. Пусть хоть что-то в этом чужом номере будет родным для парня. После он опоздал на ужин, тогда официанту дали распоряжение все-таки обслужить мальчугана, пугая увольнением и разбирательством с хозяином. А разбирательство с Матвиенко для работников было страшнее увольнения и даже смерти. Шастун постарался впихнуть в себя как можно больше еды, чтобы завтра проваляться питоном, переваривая всю порцию еще с ужина. Но тарелка пустеть не собиралась. Так и ушел парень, оставив недоедки на столике. В коридоре на третьем этаже, добираясь, еле волоча ноги, до своего номера, юноша заметил знакомую прическу, цвет волос и фигурку. Из чужого номера очередного клиента вывалилась Ира, опуская мини-юбку чуть ниже своих бедер. Она была при параде, какую Антон еще не видел эскортницу. Мини-юбка, вызывающий макияж, слегка растрепанные волосы, шпильки для элегантности. Ира мерзко стирала со своих пухлых губ раздражающую красную помаду, но запястьем лишь размазала все по своему лицу. Гадко шипела под нос обзывательства, адресованные клиенту, взмахнула волосами и гордо пошла по коридору в сторону лифта. Два давних знакомых шли друг другу навстречу. Казалось бы, увидев подружку, парень должен был на крыльях дружбы подлететь с распростертыми объятьями, но тот лишь прибавил шаг. — Антон? Это ты?! — Ира широко улыбнулась, увидев высокий худой силуэт. Вытянула руку вверх, чтобы привлечь его внимание на себя, но юноша скрутился в знак вопроса и поспешил дойти до своей двери прежде, чем его заставят разговаривать. — Это же я. Ира, — эскортница побежала навстречу с желанием повиснуть на шее друга, как «друг» тут же занырнул в номер, запираясь внутри. Радостная улыбка уплыла с лица девушки так же, как и красная помада с губ. Она обиженно взмахнула волосами и пошла дальше, будто и не было Антона в этом коридоре и не было предательства. На пятый день мысли и сны покинули тело шатена. Со стеклянным взглядом он смотрел в зеркало, пялился в стену, ходил по коридору, сидел в холле. Антон не был в курсе новостей, не знал, что происходило за стенами отеля, не думал об Арсении. Само слово «Реанимация» ничего не давало. И не страшно, и не радостно, и не спокойно, и не горестно. Если только холодные мурашки под кожей шебуршались. Антон повторил вслух: — Реанимация. Мурашек по всему телу стало больше. Тогда Антон повторил еще раз, но уже громче: — Реанимация! Тело изнутри ударило будто кувалдой, и подступила тошнота. Это слово с каждым разом становилось страшнее, и пупырышки по коже начали нести до головы новые мысли и предсказания. — Это смерть. Парня затрясло в слезах. Он принялся искать края одеяла и хвататься за матрас. Уткнулся в подушку носом, рыдая от осознания того, что похититель стал больше, чем тварью. И через два дня Матвиенко беспардонно зашел в номер шатена, открыв дверь своим ключом. Прошел внутрь и встал перед кроватью, зло разглядывая увядающего парня под одеялами. Он грозно раскрыл шторы, наконец, впуская свет в комнату, пнул валяющуюся под ногами одежду, разом стянул с Антона одеяло, сминая их в кулек и выбрасывая к двери, чтобы не подобрали. Сергей все делал молча, беря пример со своего друга, который, в отличие от него, мог управлять дурным характером Шастуна. Может все дело было в каменной морде и ощущении скорого подзатыльника? Но как бы армянин не старался быть похожим на Попова, Антон ему не верил и не давался. — Собирайся. Пора поработать, лентяй, — фыркнул Сергей, выпрямив спину и расправив плечи, показывая себя выше и главнее. — Работать? Как?! — Поедешь вытаскивать Попова.***
Больничные коридоры пугали своей пустотой. Парень еще никогда не видел опустевшие стулья и быстрых врачей, пробегающих пулей от одной палаты до другой с подмогой. Медсестры же были быстрее. Они бегали бесшумно, будто как ангелы спасения парили над плиткой, обвивая руками готовые препараты в шприцах. Шатен еще не видел, чтобы врачи и правда заботились о пациентах и их здоровье. В поликлиниках всегда все было по-другому: злые сестры, взбешенные врачи, делающие больно, и неразговорчивая тетка в регистратуре. И даже ребенком, лежа после операции на животе, Тоша плакал от боли в спине, где зашили неаккуратный разрез отца, а вколоть добавки обезболивающего так никто и не собирался. Антон молча сидел в коридоре, покусывая ноготь на большом пальце — это стала его новой привычкой. Боль в руке так успокаивала и помогала отвлечься, но не всегда можно было за минуту остановить кровь с сорванной кожи под изломанным откушенным ногтем. Юноша пялился по сторонам, то засовывая палец в рот, то сразу же отстранял, вспоминая про вкус крови на языке. Все пытался прислушаться к разговору мужчины, который его сюда и привез. — Нет, Серёнь. Я больше так не могу. Я поражаюсь тому, что он вообще с собой вытворяет. Это… да это уже ни в какие рамки не лезет, — в пол тона ругался мужчина в белом халате. Антон еле заметно покосился на странного врача, разговаривающего с Матвиенко как-то уж больно развязно. Незнакомые друг другу люди вряд ли бы стали эмоционально осуждать пациента за спиной. Мужчина в халате с первого взгляда показался каким-то бандюганом, какие сидели в холле отеля, но только больно умным и начитанным. С людьми из отеля мужчину объединяло только выражение лица и широко разведенные плечи. Казалось, что за спиной у врача и правда было что-то неладное. Вечно не доверяющие никому глаза выдавали себя. — Почему это случилось, когда на ночное дежурство остался я? Ну не зря же целый год выбирал себе место работы, подальше от его дома… Ну не должен был он попасть в мое отделение, — Позов дал волю своей злости, теребя край халата и готовясь скомкать его в руках и бросить в урну. — Я мог бы тебе ответить, но он даже не отписался, что поедет куда-то дальше КАДа. Он не говорил, что в этот день поедет на заказ или куда-то еще, — армянин виновато покрутил головой. — Я ведь даже не знаю, где он оставил свою машину. Ее нужно забрать, пока ее не забрали другие. — Если скорая привезла его именно в эту больницу, то нужно искать где-то в этом районе. — Легче спросить у него, чем пытаться найти припрятанный автомобиль в какой-то подворотне, — огрызнулся Матвиенко. — Раз такой отважный, иди и спроси сам. Промямлит он тебе да слюну пустит, пошлет в добавок. И иди ищи его сраную машину на все четыре стороны. Сергей замолк, не зная, как спросить о самочувствии друга, чтоб не показать себя перед Димой каким-то обеспокоенным и заботливым. — Он вообще не может говорить? — странно прошептал Матвиенко, дабы быть услышанным только собеседником. — Скорее не хочет, чем не может. Три дня назад начал что-то мычать, а сегодня утром перед сменой я зашел, спросил про самочувствие, а он уже смог послать меня, — качнул головой Позов. — … — Не, ну вообще правильно сделал. Я перед этим его идиотом обозвал. Лежит сейчас под приборами, обижается. Хочу в конце смены зайти извиниться, пока его не увезли, — Позов слегка поник. — На операцию? — испуганно спросил армянин. — В морг, — исправил того врач. — Показатели не очень. В ту ночь хирург провел стентирование коронарной артерии, и Арсений слабо после нее восстанавливается. Я с его лечащим врачом обговаривал этот момент, так он сказал, что такой молодой мужчина, должен был уже на второй день встать и хотя бы что-то смочь сказать. Когда его привезли, просвет в сосудах был закрыт на девяносто процентов. Кровь уже почти не поступала к миокарду. Нет крови — нет и кислорода. Боюсь, что если Арсений оклемается в скором времени, то рубец будет большим. — Это опасно? — Это не есть хорошо. Я надеялся, что хотя бы лет до пятидесяти да протянет. Сейчас же он лежит и интереса никакого не проявляет. Глазками только хлопает. Помирать что ли собрался? Антон от тревоги поерзал на кресле, нечаянно обратив на себя внимание мужчин. Матвиенко уже успел забыть, что по наставлению Димы привез для больного подарок, который вернет Арсению былой интерес. — Это кто? — осторожно спросил врач, отворачиваясь от мальчишки, который только и делал, что пялился в его сторону и грел уши. — Даю тебе одну попытку. — Если это новый вид твоего эскорта, то даже знать не хочу куда ты его повезешь дальше. — Мне его имя произносить даже противно. Так что давай это сделаешь ты? — Сергей съежил лицо, отворачиваясь от юноши. А Позов наоборот. Он заинтересованно повернулся к мальчику, поправил очки и принялся умным взглядом осматривать человека. — Тот самый Антон? Взглядом врача он сразу заметил у парня неосознанность своего местоположения и пустоту в глазах. Бледность кожи, синяки недосыпа и мешки под глазами, острый подбородок и искусанные пальцы. Таких людей Дима видел в больнице для душевнобольных. Там пациенты тоже крутили головой вокруг, осматривая помещение, качались то взад, то вперед и нервно стучали пяткой по полу. — Ты зачем сюда его приволок? — с ноткой злости спросил бывший друг. — Ну как? Ты же мне позвонил тогда, сказал взять близко родную вещь с квартиры Арсения, и привезти позитивную историю. Вот, пожалуйста. Это два в одном. Самая позитивная и родная Арсению вещь из его квартиры. Смотри сколько из него радости льется, — осмотрев далеко не радостного Антона, Сергея скрутило от мерзости. Будто мужчина ел что-то пострашнее живого кузнечика на палочке, а тот лапками цеплялся за язык. — Я его к Арсению в реанимацию не пущу. — В реанимацию пускают людей, не нужно мне тут рассказывать сказки, — хитро улыбнулся армянин. — Я и не говорил, что туда не пускают людей. Я говорю, что не пущу туда мальчишку. Ему там делать нечего. Он сможет увидеть Попова только тогда, когда из него вытащат хотя бы трубки. У нас есть свободная одноместная палата. Вот когда я заплачу за эту палату, и из реанимационной Арсения переведут туда, тогда вопросов не будет. Пусть Антон хоть ночует рядом с ним, а сейчас нет, — резко поставил точку врач. — Поз, ты че? Ты мне минуту назад заливал в уши, что вытаскивать Попова нужно. Ну? Я и привез того, кто сто процентов вытащит нашего друга в жизнь. Подслушивая разговор, внутри Антона что-то зацарапало. Как раньше, что лютой болью, прямо в груди у горла. Так резко и сильно, что можно было лезть на стены и виснуть на потолках коридора больницы. Пальцы прокарябали шею вдоль и поперек, пытаясь сдержать того, кто со всем своим желанием лез наружу. Ногти очертили лицо и скулы, пытаясь закрыться и переждать неожиданно нахлынувшую бурю страха и паники. Но она поглотила с головой, принявшись затуманивать рассудок и здравый смысл. Слова врача уткнули мальчика в жуткий угол одиночества. А что, если шатен останется без опеки убийцы-психопата, когда-то разгуливающего по Питеру в поисках своей смерти? Антон вскочил на ноги, крича в сторону мужчин, бледнея с каждым слогом: — Где он?! В пустом коридоре это разошлось эхом и залетело в процедурные кабинеты. Растерянные друзья оробело посмотрели в сторону орущего Шастуна. Как парня ломало от каждого своего же крика. Как он хватался за грудь, пряди волос, шею. Как снова и снова звал убийцу. — Где Арсений?! Пустите меня к нему! Странный мальчик обтирал больничные стены, клеился к ним, пытаясь найти место, где ему станет, наконец, уютно и комфортно, чтобы страх снял свои оковы с тела. — Где он? Где Арсений?! Увидев впереди над дверью яркую табличку, Антона понесло строго туда, где горела красными буквами надпись «Реанимация». — Арсений! Шастун кинулся вперед, надеясь заскочить внутрь и увидеть единственного в мире человека, кто смог бы воспитать в мальчике новую личность, унеся за собой все прошлое и настоящее. Но не смог Антон сделать и двух шагов, как его ярый порыв останавливают. Позов и Матвиенко хватали за шкирку и руки, тормозя худого парня, и у того не было сил сопротивляться двум взрослым мужикам. Он схватился одной рукой за халат врача. Облокотился на того, кто больше вселял доверия — на Позова. — Пустите меня к нему. Я так хочу его увидеть. Я должен его увидеть, — исправил себя парень, прося врача проводить его к Попову. Дима лишь молча перевел растерянный взгляд на армянина, пугаясь леденящей кровь реакции пленного. Когда же Сергей орал в трубку телефона о легкой чудаковатости Антона, врач сбрасывал это на личную неприязнь к новому партнеру Арсения. Но сейчас же Позов полностью понимал бывшего друга и виновато улыбался в лицо. То, что мальчик был душевнобольным, уже не казалось, а прямо кричало. Но и Попов не отличался своим умом и ясными мыслями. У мужчины часто язык развязывался без повода, а голова работала на энергии агрессии. — Пойдем, — согласился Дима, помня с курсов медицинской академии, что «психам» нужно поддакивать и давать какую-никакую волю действиям, а самому быть уверенным, что контроль по-прежнему остается за врачом. Антона медленно повели вперед, оставив Матвиенко в пустом больничном коридоре. От чего-то Позов до сих пор держал руки шатена, контролируя каждый шаг. Придя, после взрыва эмоций, в себя, шатен покосился на врача, решая установить личные границы между собой и незнакомым мужчиной. — Ты часто так царапаешь шею? — осторожно спросил Дима, пытаясь анализировать степень «чудаковатости». Шастун испуганно прошелся по шее подушечками пальцев, понимая, что и правда случайно в припадке страха оставил новые царапины. Мальчишка буквально отпрыгнул от врача, чувствуя с его стороны легкое омерзение. — Нет, сегодня первый раз. Нечаянно задел ногтем, — соврал парень. Его провели через двери с надписью «Реанимация», и все заиграло совершенно иными красками. Коридор поменялся в одно мгновение. Он заполнился шумом аппаратур, работающих в палатах, вокруг пробегали медбратья, реаниматологи, хирурги-кардиологи, еще какой-то медперсонал, на формах которых не висели даже бейджики. Антона будто проводили в улей, где рой пчел работал не покладая рук. Парня вели вдоль стеночки, давая медперсоналу бегать взад-вперед, дабы спасти еще одну жизнь больного. — Если кто-то прицепится к тебя с вопросом: «Кто таков?». Отвечай, что родственник. Чужим сюда нельзя, — предупредил Дима, проходя поворот за поворотом. Для врача звуки приборов были музыкой. К ним можно было привыкнуть, пока те не начинали орать об остановке дыхания. А для приходящих — это было целым стрессом. Позов поставил мальчика прямо перед широкой дверью, давая тому время обдумать свое решение. — Если хочешь его увидеть, то можешь заходить. Только попрошу тебя об одном. Там на полу лежат шнуры, постарайся на них не наступать и не издавать громких звуков. Шатен качнул головой, показывая, что он все понял и готов увидеть того, кого неделю видел только во снах. Юноша аккуратно толкнул дверь, боясь беспокоить тех, кто находится внутри. Как только голова прошла, следом высунулось и все тело. В уши ударил один не из самых приятных звуков — пищание приборов. Казалось, что в эту палату свезли тысячи таких ужасных машин, и каждая из них выполняла свою функцию. К звукам «Пи-пип» прибавились стоны. Мученические оханья, мычания, страдальческие возгласы. Палата была большой. Здесь смогло поместиться коек шесть и еще куча медтехники. Каждый пациент был на грани своей смерти, они бредили вслух, разговаривая с высшими силами. Шастун всмотрелся в каждого, не видя среди них знакомого ему силуэта убийцы. Тогда мальчишка пошел по палате, ища нужного ему человека. На каждом не было лица, губы сливались с цветом кожи, а глаза медленно покрывались мутью, как у трупов. Казалось, что эта была палата для смертников, а Позов попросту перепутал и привел шатена не туда, куда нужно было на самом деле. Но такие мысли быстро испарились, как только Антон нашел свою цель. Он был самым молодым пациентом в палате реанимации, только по такому принципу Шастун смог найти Арсения. По лицу тот не был похож на самого себя, а когда-то смольные волосы будто покрылись сединой. Попов лежал на самой дальней койке, разглядывая стену. Он как маленький ребенок лишь хлопал глазками и слушал, как над ухом вопил старый дед, прося помощи. Антон подошел ближе, боясь привлечь его внимание. Но насколько бы близко к кровати не подходил парень, мужчина из принципа не хотел замечать какое-то движение сбоку. А мальчик все рассматривал убийцу, пытаясь впитать в себя всю его боль и страх, лишь бы тот побыстрее вышел головой и душой в жизнь. Он был готов отдать частичку себя, чтобы увидеть на щеках брюнета легкий здоровый румянец, а не ту зеленовато-желтую кожу. Лицо было даже не мокрым, оно покрылось неприятной холодной слизью, а на губах появились мелкие красные точки. Антон обошел кровать, пытаясь заглянуть в застывшие на одной точке глаза. Они буравили стену и изредка моргали, смачивая слезами ресницы. Парень встал прямо в той точке стены, куда Арсений отправлял все свои мысли, и такое поведение не на шутку разозлило молчаливого пациента. Попов грозно поднял глаза выше и столкнулся с худой мордой своего мальчика. Глаза уже не были океанами, они будто перенесли войну, а в итоге остались пожелтевшие белки с полопавшимися кровеносными сосудами в уголках глаз. Канюли, подающие кислород, добавили для уже больного человека больше ужаса. Хотелось впасть в истерику от одного вида мужчины, и реветь до тех пор, пока силы не пропадут вовсе. Мужчина смотрел на младшего как на предателя. Будто он виноват во всем, что произошло с Арсением неделю назад. Он сверлил своими желтоватыми глазами дырку в Антоне, а сам не мог подать и звука. Кое-как он лежал на подушке, обмотанный трубками, а одеяло придавливало ноги будто бетонной плитой. Попов не говорил, не рычал от боли, хотя вены были проколоты по сотню раз, и на месте сгиба локтя появились сине-черные шишки, куда было уже невозможно втыкать катетеры. Шастун остановился, утер с щек остатки слез, вылитых перед реанимацией, и попытался улыбнуться «незнакомцу». Такого Арсения мальчик не знает. Вид умирающего убийцы Антона ошарашил, и заместо улыбки на лице, вновь намокли глаза. Парень подошел к койке ближе, осматривая трубки от капельниц, входящие в вены брюнета. Хотел взять руку больного, но тут же оставил затею. Он уже было потянулся, а его испугал негативный взгляд молчаливого Попова. Тому явно что-то не нравилось: возможно, стонущий дед на соседней кровати, или повторяющая молитвы бабка, или назойливые пищания приборов, которые все не желали оставлять в покое пациента и дать минуту, чтобы хотя бы заснуть. Антон присел на корточки, думая, что так сможет дать рассмотреть себя мужчине получше и, возможно, узнать пришедшего. Но тот так же гневно опустил глаза, прожигая мальчика насквозь. — Привет, — выдавил шатен, желая услышать в ответ то же. — … — брюнет даже не соизволил моргнуть. — Как… как чувствуешь себя? Прибор другого запищал сильнее и интенсивнее, а дед завыл во весь голос, прощаясь с жизнью. Антон испуганно сглотнул слюну, и обернулся на прибор убийцы. Он не знал, что на этом приборе есть «хорошо», а что «человек умирает», но он хотя бы пищал с какой-то периодичностью и не так ужасающе. — Тут не очень радостно. Как-то пугающе все выглядит. А тебе как? Но на любые вопросы Попов выбирал «отмолчаться» и копил в груди кашу из боли, неприязни, мерзостности и раздражения. — Я подслушал разговор врача. Он говорил, что ты слабо восстанавливаешься. Я не поверил, — Антона слегка попытался улыбнуться, сказав перед этим небольшой комплимент. — Сказали, что я могу помочь, а я так и не понял чем. Матвиенко приказал с тобой говорить. Вот я и… говорю, — выдохнул слово юноша, опустив глаза на больничную простынь. Арсений все заданные вопросы пролежал в одном положении, изредка моргая. Казалось, что тот был накачен наркотиками и попросту не хотел говорить, но глаза кричали об обратном. Зрачки находились в вечном движении, не спуская с мальчишки взгляд. Малейший мах головой Шастуна, и больной мигом ведет глаз в том же направлении. Это пугало не на шутку. Глаза загорались какой-то чернотой, что пугало втройне. — Я устал жить в отеле. Там на меня будто постоянно смотрят. Чувствую себя там какой-то вещью или декором интерьера. Лишний раз боюсь спускаться в холл. Все думаю, что тебя со дня на день выпишут и ты заберешь меня обратно. Ведь заберешь? Попов задышал агрессивнее. — На диване я тебя всегда жду, — попытался пустить шутку, а сам раскраснелся, вспомнив, как они помещались на диване в гостиной, прижимаясь друг к другу, как кильки в банке. — С тобой можно не накрываться пледом. Ты так зажимаешь меня, что мне становится жарко. А еще я хочу чай с тобой ночью попить. Так, чтобы было темно, чтобы свет на кухне не горел, и просто сидеть… можно и в тишине. Не знаю почему, но хочу. Антон прискорбно опустил глаза, задумчиво выводя на кусочке простыни пальцем крючки. — Арсений, я… Но не дав парнишке договорить свои мысли, молчаливое тело, лежащее до этого на подушке не шелохнувшись, бросилось в сторону. Убийца как зверь накинулся на мальчика, сорвав катетеры с рук и не заметив этого. Канюли вовсе полетели на пол, и Арсений задышал громче, хватая ртом остатки кислорода. Глаза покраснели. Все уцелевшие до этого сосудики разом полопались от напряжения, как только мужчина вскочил с подушки и вцепился в Антона. У человека, у которого не хватало сил, чтобы минимум перевернуться на спину, появилась цель задушить своего мальчика. Попов обвил рукой шею, утаскивая Шастуна на свою койку, где и задушит свою жертву. Подключенный к нему прибор запищал, за ним запищали и все остальные, крики деда на соседней кровати стали громче, пациенты начали стонать и привлекать внимания врачей. И только один Антон изо всех сил тянул себя и свою шею в обратном направлении от того, куда его насильно тащили. Парень оперся о кровать ногами, руками бил по цепкой лапе убийцы, а губами молил отпустить. — Кто тебя сюда привез? — задыхаясь, шипел в лицо Бес, не спросив на это разрешения хозяина. — От… Отпусти. — Тварь! Что ты здесь забыл? Рука Попова намертво схватила юношу, и мужчина повис на хлипком мальчике, не зная, что первым сделать: выколоть глаза или высосать душу. — Приперся, падла, ко мне. Нет от тебя покоя нигде! Вечно ты у меня на горизонте маячишь. Шастуна перехватили за волосы, и тот заорал во всю глотку, чувствуя, как волосы вырывают вместе с кожей на голове. В ответ на жуткий крик брюнет нагло толкнул пацана в грудь. Тот упал, ударился затылком о пол, и сразу же принялся щупать на себе отодранный клочок волос. Убийца помахал рукой, в которой сжимал светлые кудряшки, а после крикнул: — Проваливай, мразь сопливая. Я выйду убью тебя! Слышал? Убью! Крикнул брюнет вслед убегающему в сторону двери парню. Через секунды через эту же дверь вбежала команда медсестер и реаниматологов, проверяя пациентов и их состояние, об угрозе которой кричали приборы.***
Сильно щипало, когда к ранкам на голове прикладывали вату, пропитанную перекисью водорода. — Ммм, — раздалось от Антона. Наружу предательски выходили остатки боли, которые пытались подавить внутри. — Больно? Дима аккуратно промакивал кожу, раздвигая пряди кучерявых волос. — Давай еще спиртом протру, а потом могу йодом помазать, если есть желание. Хотя это не обязательно. Всего лишь небольшие ранки в месте вырванных волос. Жить будешь, — похлопал врач парня по плечу, а тот склонил голову ниже прежнего. Шастун сидел на кушетке и не поддавался чувствам, хотя они так сильно рвали тело. Он закопался где-то внутри, не желая выходить из своего кокона и общаться со знакомым убийцы. Врач был не так прост, как казалось до этого. Узнав, что он является для Арсения другом, Антон закрылся и от него. Наверняка, такой же «Матвиенко», который разными способами искал пути избавления от надоедливого мальчишки. Но забота от Позова подкупала. У него была легкая рука для больных и тяжелая — для друзей. Этой же легкой рукой врач осторожно прикладывал спиртовые салфетки к покраснению. — Я не знаю, что тебе сказать, — тихо начал Позов, будто заново знакомясь с мальчиком Попова. — Я могу лишь извиниться за него, но, думаю, что извинения приняты не будут. Дима остановился и посмотрел в опущенные глаза Антона, выжидая от того ответа. Тот молча покачал головой. — Я так и думал, — опечаленно кивнул врач. — Могу придумать много оправданий, чтобы хоть как-то понять поведения Арсения. Ну например… Дима задумался, перебирая в голове множество причин, на которые можно было ответить «Почему?» и «За что?». — Боль… Одиночество… Страх… Но ни на одно слово Антон не поднял голову. Оправдывать ему не хотелось убийцу никак, лишь сам накручивал и искал в себе изъяны. Может он и правда надоедлив и слишком бесящий? — Арсений сейчас может не соображать, что творит. В нем много сильных обезболивающих, несмотря на другие препараты и антибиотики. В реанимации мы обычно много пичкаем «наркотиками», так пациентам легче переносить происходящее. Может Арсению просто в голову ударило? Позов и сам слышал насколько абсурдно все это звучало, но другого объяснения он не мог подобрать у себя в голове. Или наркотиком для убийцы был сам мальчик?***
Он чувствовал себя жалким комком отрыганной шерсти, сидя в углу за кроватью. Ощущал свою ненужность. Только Антон один наперерез всем преступникам мира. Только он один в этом мире, брошенный, ненужный, одинокий человечек. Один на один с проблемами и без близкого человека под боком. А Попов предал мальчика, выпалив под дозой обезболивающего всю правду о своем отношении к тому. Шастун подтянул колени ко лбу и уперся в них, засыпая под звук разбивающихся об пол слез.°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Все, что мог делать Матвиенко всю эту неделю — это пить. Пить много, не закусывая, заперевшись в своем номере до утра. Этот день тоже не отличился от предыдущих семи. После того как друг попал в реанимацию, держась, с осложнениями, между небом и землей, Сергей записался в алкоголики. Когда дорогой подаренный виски, когда пятизвездочный коньяк, а когда какая-то мешанина из алкожижи. После всего выпитого клонило в сон, и заснуть для армянина не составляло проблем, а будь с ним рядом собутыльник-Арсений, Матвиенко бы наблюдал, как лучший друг начищает кому-то морду за раздражающий кашель. Такая мысль подтолкнула Сергея налить еще от горя, а после опрокинул жижу и покривился тому, как нечто чуть ли не прожгло ему горло. Через час хозяин отеля валялся на своей просторной кровати в одежде, укрываясь белоснежным одеялом. Он хлопал пьянющими глазюками, решая: хочет ли он спать или выпить минералки. Но внезапно пьяного пробудил звонок смартфона. Армянин долго хлопал ладошкой по матрасу, все пытаясь найти телефон, и ему все же удалось это сделать. — Алл-лло, — протянул Матвиенко. — Серёнь, ты веришь в чудеса? — Че? Матвиенко нехотя разлепил глаза и взглянул на экран, не понимая кто звонит с приколами, обозвав его «Серёнь». И увидев имя, подскочил, сбросил одеяло с ног, а ладошкой протер липкое от пота лицо, будто кот приводя себя в порядок. Пальцы для чего-то зачесали прядки выпавших с хвостика волос, а шея вытянулась. — Я не знаю как назвать это, если только не чудом. Арсению сделали ЭКГ, взяли анализы, и они оказались значительно лучше, чем день назад. Завтра его лечащий врач решил перевести в палату интенсивной терапии. Я договорился на одноместную, буду платить, — Дима размеренно, как всегда в его духе, рассказывал все, что по его мнению должен был знать лучший друг. — Палата интенсивной терапии — это же хорошо? — Если такой же темп сохранится в организме Арсения, то да — это хорошо. Но расслабляться нельзя. В любой момент может стать все намного хуже, чем было. Это такая непредсказуемая штука. — Я… я тебя понял. Сергей вновь погрустнел и повесил пьяную голову. В трубке настала неприятная тишина, поле которой все же раздалось: — Привози мальчика через несколько дней снова. Вдруг он волшебник для нашего Попова. Еще одно чудо нам не помешает.***
Как Позов и просил, Сергей подъехал через трое суток к больнице, до этого с трудом при помощи охраны запихнув самого «волшебника» в зад автомобиля. Антон так брыкался и цеплялся за руки охраны, что даже армянину стало слегка, но жалко пацана. Но эта жалость мгновением растворилась, и вновь на ее место встала неприязнь. Запугав Антона насилием, пинками по почкам и избиением в живот, армянин дотащил юношу на одних словах и угрозах. Когда в уши льется столько обещаний о развращенных пытках, ранее услышанных от друга-убийцы, ноги сами по себе несли в правильном направлении. В том же опустошенном коридоре, до красной таблички «Реанимация», встречал двоих Позов. Бывшие друзья пожали друг другу руки, оставив третьего лишнего в стороне. Тогда Антон настроил уши-локаторы на нужную ему частоту, чтоб подслушать разговор, а глазами еле заметно косился то на двоих, то тут же переводил взгляд в пол. Шастуна настораживал Матвиенко. Сегодня и три дня назад он странно себя вел при встрече с врачом. Он будто распушал свой павлиний хвост. Непривычно для себя выпрямлял спину, вытягивал шею, изредка пальцами зализывал выбившиеся из хвостика волосинки. Раньше мальчик даже не мог представить, что шея у хозяина ужасного отеля может быть длинной и худой, а хвост аккуратно завязанный в гульку на затылке. Такого армянина Антон видел только на празднике Нового Года в холле, когда каждый был обязан для себя показаться лучше и влиятельнее остальных. Разговор между двумя друзьями, которые сблизились столь внезапно и только по причине болезни другого, продлился недолго. Врач передавал новости о реабилитации пациента слово в слово, как сказал лечащий врач Попова. А после оба направились к Антону стеной, как к дикому зверьку, который в любой момент мог сорваться с места и убежать. Они встали по бокам от парня, и повели его по коридору, минуя табличку «Реанимация». А после встали напротив двери, приоткрыли ее и втолкнули «волшебника» в палату. Перелетая порог, юноша успел встретиться с самым недовольным на Земле взглядом. Дверь за спиной закрылась. Арсений оглядел своего мальчика с ног до головы, и тут же обиженно перевернулся на бок, давая понять, что в палате юноша лишний. Мужчина накрыл тяжелым одеялом голый торс, поправил трубки на лице и сами канюли. Он не хотел слышать Антона, видеть Антона, говорить с Антоном, ощущать энергетику Антона. Он закрылся от всех, молча прогоняя парня, а тот замер, боясь даже на метр подойти к убийце. Время будто остановилось. Шастун, стараясь как можно бесшумнее, отходил к двери, а после нажал на ручку, чтобы выйти. Ручка не поддалась. Неужели ее держали с обратной стороны и не давали выйти из палаты? Нахлынула небольшая паника, и шатен уселся в угол около двери, сохраняя полную тишину перед злым Поповым. Так Антон просидел недолго. Минут десять, может и того меньше, пока у Арсения не появилось желание посмотреть, чем занят в гробовой тишине мальчишка. Он зло обернулся, взглянул на испуганного мальчика, завис на зеленых глазах и вновь улегся на бок, будто Шастуна здесь и не было. Но после тот пробормотал: — Пить хочу. Дай мне воду. Антон тот час засуетился, осматривая палату на наличие воды. И маленькая бутылочка нашлась, почти целая и никем не тронутая. Ее схватили, и парень медленно начал приближаться. Для начала он вытянул вперед руку, затем сделал шаг, а под конец приблизился к койке. Антон увидел от чего-то обиженные глаза, не выделявшие на этот мир цвета. Они моргали, двигались, слезились, но были определенно бесцветными и неинтересными. Шастун протянул им воду. Арсений кинулся. Кинулся так, что от страха парень упал на задницу и застыл. Этим и воспользовался хищник. Вцепился в вытянутую руку, подтянул к себе тело мальчишки и захрипел прямо в лицо: — Ты опять нихера не жрешь. Попов дернул за руку еще сильнее и отобрал бутылку воды. Он держал мальчика за руку, не разрешая прерывать тесного контакта глазами, все копал мысленно тому яму. — Какого хера опять рожа схуднула? Сдохнуть пытаешься? На эмоциях Арсений прописал мальчишке леща, от чего щека загорелась румянцем, но не от боли, а от обиды. Захотелось рыдать от того, что парень опять оказался ненужным и лишним в жизни мужчины, а эмоций подбавил обидный толчок в лоб и крик поверх: — Заявишься еще — удушу капельницей. Попов замахнулся бутылкой, прицелился в стену и пульнул, рассчитывая напугать пацана еще сильнее, но Антон ускорил шаг и попал под шальную бутылку. Висок завыл болью, и шатен схватился за голову, сжимаясь и жмурясь. В полной тишине Шастун боролся со слезами. Весь мир был несправедлив и хотелось найти справедливости хотя бы в убийце, но после этого парень не знает к кому бежать с объятьями, а от кого скрываться. Позов, открывший дверь в палату в этот момент, стоял шокированный в проходе. Перед его носом пролетела крутящаяся бутылка, пущенная со стороны больного, и со всей силы встретилась с головой мальчишки. Антона застал скрученным, прикрывающим свой больной висок. — Ты… — Дима не мог подобрать слова, которые могли бы отчитать мужчину перед его пассией. Тот лишь подошел к парню, уткнул его дрожащее лицо в белый халат, своими руками пряча светлые завитушки, и тихо уговорил мальчика выйти из палаты. Шастун в тумане вышел под контролем врача, оставляя больного убийцу в одиночестве, как тот и просил.***
За окном сменялись здания, плыли в потоке толпы люди, а по радио тихо играли хиты недели. Только Антону было далеко не до веселья и наслаждения музыкой. С каждым треком ком от горла перетекал к глазам и выдавливал из них слезы. Под веселую музыку Шастун разрыдался в машине Матвиенко. Парня жало к окну, пока армянин крутил руль то вправо, то тут же влево, виляя по дорогам Питера. Истерика становилась громче, от чего Сергей неодобрительно взглянул в зеркало заднего вида, рассматривая кривляющееся от горечи жизни лицо шатена. Он с такой болью рыдал, что хотелось его выкинуть из машины на полном ходу, чтобы не мучился в будущем. Сергей тяжело выдохнул, проглотил злость и потянулся к магнитоле, выкручивая звук на полную, заглушая плач и скулеж сзади. И правда, веселая зажигательная музыка смогла подавить шум, исходящий от умирающего изнутри парня. Теперь Антон возненавидел этот трек до конца своих дней.***
Дима давно не смотрел на кого-то столь неодобрительным взглядом. У врача был поистине тяжелый взгляд бывалого мужика, который видел все за свою жизнь. Трупы, расчлененка, умирающих людей в палатах и плачущих от боли утраты родственников. Казалось бы, что может быть хуже смерти? Хуже смерти было только нежелание жить и навязывание таких же идей ближним. Позов смотрел страшнее злой и обиженной матери. Он был так же молчалив. — Скажи уже. Выговори мне гадостей, пока я еще не в морге. На своей могиле я не дам тебе меня хаять, так что валяй, — прошипел Арсений, закатывая уставшие желтоватые глаза. — А я просто думаю. Вот вроде гад, но умудряешь находить таких людей, которые за тебя горой встанут. Как Алена смогла тебя полюбить? — Не смей, — предупредил грозно Попов. — Такой девушкой была. Прекрасной, утонченной, а полюбила почему-то тебя. Даже и не думал, что она мазохистка, — но Дима продолжал. Делал больно не физически, а морально. — Заткнись. — А ты мне скажи. Ты ее бил? Может она постоянно ходила с фингалами и замазывала тональником синяки? Или ты в нее точно так же кидался бутылками и вырывал волосы с головы… как поступаешь с Антоном? — Я ее любил. Я ее пальцем не тронул за всю ее жизнь, — грозно выплеснул слюнями убийца, переворачиваясь набок и обиженно накрываясь одеялом, тем самым дав понять, что разговор закончен. — А Антон тогда чем отличился? Или у тебя в голове работает так: раз парень, то бить можно, а если девушка, то нельзя. А как же то, что он тебе ответить не сможет? — Уйди. Я не в силах доказывать свою позицию. Арсений вытянул из одеяла руку и послал друга однозначным жестом — длинным среднем пальцем. — Да уж, лучше бы ты тогда в скорой скончался. Может быть я тогда бы смог спасти хоть одну жизнь. Например, Антона. — Может быть. Жаль, что я не сдох. Дима пропустил мимо ушей пожелание убийцы. К таким высказываниям друг уже привык. Каждый раз от него можно было услышать: «Жаль, что я не сдох», «Жаль, что меня не застрелили сегодня», «Как жаль, что только в руку, могли взять чуть левее», «Надо было тогда повеситься, легче бы стало всем». — Какого хера тогда нужно было оставлять его себе, если ты с ним ведешь себя как последняя мразь? Ты как с друзьями, так и с ним. Тебе кота нельзя доверить, а ты про человека говоришь. Не получается у тебя новую жизнь начать. Ну не получается же, так не рви ты свою жопу. Ищи номера, звони людям, ищи заказчика, да продавай, а сам пиздуй по своим делам. — Это не твое дело. Ты ничего не понимаешь. — Ну да, ты-то у нас знаток, как жизнь семейную строить. Если ты не умеешь, то хотя бы психику людям не рушь. Чтобы измениться — нужно стараться, а не других под свою дугу гнуть. Позов кричал страшнее приборов, подключенных к Арсению, а больному только оставалось выслушивать и молчать. — А ты знаешь, что я твоего мальчика могу с легкостью сдать в психиатрическую больницу? Ты понимаешь, что даже я, который проучился и работаю в медицинской сфере чуть ли не всю свою жизнь, боюсь того, кто к тебе рвется в реанимацию? И с какими криками он это делал. Он орал так, будто за дверьми убивали его мать. Звал тебя, руки себе выламывал, бежал. Попов уткнулся носом в подушку, не веря тому, что несет Позов. Антон давно бы хлопал в ладоши и уже ломал себе руки, пытаясь бежать не в реанимацию, а в сторону границы. — То, что он так рвется к тебе — это не есть норма. Люди, находящиеся в своем уме, этого делать не станут. Никто никогда бы не побежал в реанимацию к похитителю. У Антона явные проблемы с психикой, и я очень надеюсь, что это сделал с ним не ты. Позов замолчал, пока рукой шебуршал в кармане, пока не нашел свой мобильник. После этот мобильник протянули Арсению. — Набирай его номер и говори, что завтра ждешь его снова. Попов неодобрительно взглянул на друга, мысленно покрутив у виска палец. — Нет. Я не хочу его видеть. Ни сегодня, ни завтра, ни всю свою короткую оставшуюся жизнь, — брюнет вновь зло улегся на подушку. — Ты, мать твою, возьмешь эту херову трубку и позвонишь! Сука, не сделаешь этого, я этот мобильник засуну тебе в жопу по самые гланды. В больнице вазелин имеется. Но Арсений не соглашался даже с такими угрозами. Тогда Позов насильно впихнул свой мобильник в руку и занес кулак, показывая, что скоро этот кулак может встретить нос больного. — Тебе не стыдно бить слабых и больных? — А тебе? Под угрозой кулака убийца взял и набрал номер Антона. Диму друг хорошо знал, и тот не блефовал, угрожая ударом. Врач бил даже четче и сильнее, чем сам киллер в деле, а лежать умирать с болью в груди да еще и с разбитым носом Арсений не желал. Ему было достаточно головокружения, темных кругов перед глазами и проткнутых вен. Пошли гудки, после чего послышался испуганное… — Алло? — Как настроение? — будто смеясь, спросил Арсений. — Это кто? — Ты по голосу меня не узнал? — грозно шепнул в трубку, как серийный маньяк будущей жертве, играясь с мальчуганом. Антон тут же сбросил трубку от испуга. — Видно не судьба. Попов протянул трубку обратно хозяину, но тот зло посмотрел в обратку. — Звони еще. Больной закатил глаза и набрал Антона снова. Ни с первого, ни с пятого, ни с десятого раза парень так и не ответил. И только раза с двадцатого Антон набрался смелости подойти к трубке. — … — мальчик промолчал, выслушивая что скажет убийца. — Если ты собираешься эротично дышать мне в ухо, то у тебя это плохо выходит. Подай знак, что ты меня вообще слышишь. — Слышу. Арсений кивнул головой и снял с носа канюли. Без них он выглядел не так жалко. — Приезжай завтра. Разговор имеется.***
Из машины Шастуна было невозможно вытащить. Когда его охватывает паника, он практически готов кусать людям руки, лишь бы не трогали и не приближались. В такие моменты будто всего лишь один человек знал подход к мальчику — Арсений. Матвиенко пытался тащить пацана за шкирку, дабы поскорее вытащить того на очень тесную парковку, но Антон хватал армянина за шкирку в ответ. Как повалить довольно взрослого и высокого парня Сергей не имел понятия. Хоть руки были худощавыми палками, но откуда-то брались силы на довольно крепкие захваты. Матвиенко замахнулся, чтобы прописать шатену пощечину и задать трепку, указывая кто старше и важнее, но Антон лихо увернулся. Тогда мужчина замахнулся еще, но вновь потерпел поражение. Уж слишком изгибательным стал мальчик в последнее время, и что-то подсказывало, что этим маневрам мог научить его именно убийца. — Не трогай меня, — отмахивался бывший товар от армянина, не желая с ним вести переговоры. — Ты же понимаешь, что ты все равно пойдешь к нему. Это дело времени, так не тяни его! Матвиенко вновь потянул того за руку и получил неожиданный удар по лбу. Мужчину слегка откинуло от машины, а малец прижался к дальней к двери. Смотреть на то, как бывший друг сражается с молодым человеком, перепуганным встречей со своим похитителем, Позов не смог. Он вел под руку Попова, медленно спуская того по лестнице на площадку. Больной задыхался, но старался подавать вид великого оскорбленного, а не жалкого человека, которого сильно подкосил инфаркт. Арсений хватался за поручни и преодолевал ступеньку за ступенькой, борясь с отдышкой. Для него это было новое достижение за последние две недели. Дима что-то грозно выговаривал другу, косясь на парковку, а Арсений так же грозно сдвигал брови вместе и слушал, попутно наслаждаясь легким ветром. Сжалившись над Матвиенко Дима шагнул в сторону машины. Он будто воспитатель бегал от ребенка к ребенку, решая проблемы. Это так выматывало. Врач шлепнул армянина по плечу, и тот принялся униженный выговаривать все о мальчишке. О том, что не записывался в няньки, не готов следить за чудиком и его порывами сбежать, о том, что у него и так много дел. Позов молча выслушал и принял свое решение — все проблемы взять под свой контроль. Он заглянул в салон машины и увидел растерянную морду Антона. — Я не выйду, — тут же крикнул парень. — Я тебя и не заставляю. Хочешь сидеть — сиди. — Я не хотел, чтобы меня привозили. Не хотел. — В первый день ты был другого мнения. Почему сейчас изменил его? — … — Шастун промолчал, зная, что Позов в курсе всех стычек между похитителем и пленным. — Боишься? — … — юноша вновь промолчал. — В этот раз все будет по-другому. — Не будет. Он убьет меня. Обещал это сделать, — нажаловался мальчишка. — Ну я вчера с ним провел профилактическую беседу. На этот раз все будет в порядке. Я тебе обещаю. Мне верить не обязательно, но другого выбора у тебя нет. Поэтому выходи и осторожно пойдем знакомиться с Арсением. — Я с ним уже знаком. — Нет. С таким Арсением ты еще не общался. Шастун недолго потупил в сидение, осмотрелся вокруг и настороженно вышел из машины. Такому диалогу Сергей усмехнулся и помахал головой. Парня слегка подталкивали в спину, идя рядом, а как только тот увидел убийцу, стоящего на своих двоих, то тут же дал заднюю. Ему было плевать, что на него сейчас пялился похититель, что тот видел, как юноша боится и прячется. Сейчас Антона в плен взяла тревога о предстоящей встрече. Как бы юноша сильно не хотел вырываться и изменить свое решение, но Позов насильно подвел того к неровно дышащему больному. Похититель и его пленный встретились глазами. — Вы… — начал врач, стоящий посередине, прикрывая спиной часть мальчика, — … будете гулять по больничной аллее. Гуляете не меньше получаса, — предупредил Дима. После врач повернулся к Антону и принялся объяснять ему: — Гуляем медленно, человеку тяжело передвигаться. Позов повернулся уже в противоположную сторону, обращаясь к Попову: — Арсений, гулять — это полезно для здоровья. Для сердца постарайся. К такой диктовке правил убийца неодобрительно посмотрел на друга. Тот лишь хитро улыбнулся и скрылся в больнице, оставив двоих наедине. Парни долго стояли на месте молча, осматриваясь по сторонам, и первым все же двинулся Попов. Он оставил мальчика идти за ним хвостиком, а сам молча шагал вперед по аллее, делая вид, что любуется видами. Легкий ветерок обдувал бледное лицо и высушивал слезившиеся глаза. Это было куда лучше, чем сидеть в душном помещении и дышать ароматами препаратов и латексных перчаток. На улице уже гуляла весна. Но дышать с каждым шагом становилось сложнее, не хватало в легких кислорода, хотелось вновь надеть маску и вдохнуть полной грудью. У Арсения закружилась голова. То, что видел Антон — это свои ноги, ноги Попова, спину Попова, затылок Попова. Его вытащили на улицу в серых спортивных штанах, каких мальчик еще не видел на убийце, и растянутой черной футболке. Накинутое на плечи пальто было таким же, как и до инфаркта, уже вычищенное от грязи. Шастун поравнялся с мужчиной, как только тот замедлил шаг. Сам этого брюнет не заметил, но ноги становились тяжелее. Молчания так и резало уши, как заточенным ножом. Парень делал все возможное, чтобы делать вид заинтересованности деревьями, облаками, дорожкой, но не убийцей. Насколько бы не был напуган юноша поведением убийцы после его пропажи с признаками инфаркта, но следующая неожиданность открыла у Антона новую порцию добра и сожаления к киллеру. Голова у Арсения закружилась еще сильнее, а губы уже вовсю начали хватать ветер, совершая попытки вдоха. Больной неожиданно начал косить ногами в сторону клумбы, сам не понимая, куда его тело тащит гравитация. Руками все пытался найти опору, зацепиться за любой объект, но все было без толку. Поручни были прозрачными и за них не зацепиться. Попова начала гасить тугая темнота. Опора нашлась в виде мальчика, обеспокоенно подхватившего больного за талию. Такого крепкого взрослого мужика Антон не смог бы удержать в жизни, но нахлынувший адреналин был способен на чудеса. — Арсений. Арсений! — позвал парень того, цепляя его руки за свои плечи, а самого пытаясь поставить на ноги. — Тебе плохо? Попов покачал головой, увядая подбородком вниз. Он вял на глазах шатена, а тот всё пытался растормошить мужчину просьбами потерпеть. — Что? Что болит? — погладил по плечу юноша, успокаивая. — В глазах потемнело, — пробурчал под нос убийца. — Я… я врача позову. Сейчас. Антон уже хотел сорваться с места и бежать за помощью, но брюнет вцепился в мальчишку мертвой хваткой, боясь отпускать. — Не надо никого звать. Сейчас станет лучше. Сейчас-сейчас, — покормил убийца обещаниями, чувствуя, что лучше уже не станет. — Тут есть скамейки? — Да, она вот там, недалеко. Ты можешь идти? — Антон дрожащим пальцем указал на скамейку вдалеке. — Вроде. — Давай осторожно. Я помогу. Дойдешь? Но на этот вопрос Арсений уже не мог ответить. Он перебирал ногами, идя к цели, чтобы сесть и прийти в себя. Рано он все же смог подняться на ноги, уж слишком сильно переоценил свои силы. Все же сердце пело уже не о жизни, а о вечном покое. Дойдя до скамейки, Антон первым делом усадил больного, дрожа перед ним как осиновый листочек. — Я хочу воды. У тебя есть попить? Шастун заистерил движениями сильней, не имея при себе даже карманов, что там до воды. — Я сейчас принесу. Я быстро. За водой, — и Антон рванул по аллее в сторону больницы. Он не мог припомнить как давно бежал столь быстро, мчась целой кометой по дорожке, вдоль высаженных деревьев и клумб. В больнице на входе он попросил воды под предлогом «Там человеку плохо», и в ответ ему дали пластиковый стакан воды, набранной из-под кулера, и помощь. На вопрос «Нужен ли врач?» Антон убежал. Бежать обратно и не пролить воду было целым испытанием на ловкость. Волна влево, волна вправо, и стакан уже мог опустеть, полив кустики у дорожки. Но юноше казалось, что он так и не выронил ни одной капли драгоценной воды. Подбегая к скамейке, Шастун сбавил обороты и в итоге заметил уткнувшегося в руки Арсения. Он рыдал в ладони, закрываясь ими от посторонних. Ронял горячие слезы и выл с такой болью, что сердце парня моментально лопнуло. — Я принес. Вот. Вода. Стакан. Попей, — отдельными словами произносил все Антон, усевшись перед мужчиной на корточки. — Я что-то не так сделал? Нужно было в бутылочке? Ладно. Ладно, я сейчас, — с паникой в глазах юноша опять подорвался с места, но его остановила резко вытянутая рука. — Спасибо, — с дрожью в голосе поблагодарил Арсений, делая из стаканчика маленький глоток. Мужчина незаметно подтер рукавом слезы, а ладонями отгородил свои глаза от мальчика. Но слезы с голубых глаз хлынули вновь, забыв выплеснуть остатки. — Что происходит? Тебе очень плохо? Давай я позову врачей? — тревожно воскликнул шатен. — Все хорошо. Все хорошо, — убеждал брюнет, но убеждения таким голосом были похожи больше на жалобные стоны о помощи. — Арсений, что болит? Мне страшно. — Да, Антон. Да, я знаю. А мне-то как страшно. А я-то как боюсь, блять. — Я не понимаю. — Я тоже. Я уже ничего не понимаю. Зачем ты так со мной? — прикрывая себя, рыдал Попов. — Что? — недоуменно спросил мальчик, чувствуя на себе вину, будто инфарктом был он и мучил своими последствиями убийцу все две недели. — Я делал все, чтобы ты меня запомнил таким уродом, который испортил тебе жизнь. Я пытался сделать все, чтобы ты меня возненавидел и не приходил ко мне. Я хотел остаться в твоей голове конченной мразью. Но у меня не получается. Почему у меня не получается? — Зачем ты так говоришь? — Потому что чувствую, что не вывожу. У меня уже нет каких-то сил тянуть себя дальше. Они закончились. Антон, я чувствую, что умираю. Сердце не пашет, — Арсений заревел, то прячась в локтях, то прикрывая себя руками, ладонями утирал капли с щек. — Я очень хочу, чтобы, когда я умер, ты проклинал меня. Что мне еще сделать, чтобы ты так и сделал? Антон уронил в ответ слезу, подползая к мужчине ближе. — То, что было последнее время, мне очень не нравилось. То, что было между нами, — уточнил мужчина. — Не говори, что начал привыкать ко мне. Я тебя умоляю, только не говори. — Я не знаю. Антон расплакался. Он и правда не знал, что творится, и хотел куда-то спрятаться. И не хотел уже разбираться со всем остальным. Просто отвернулся и проревелся вслух, прося помощи и укрытия. — Что я наделал? Что я творю? На скамейке строилась целая паника между двумя людьми. Руки нервно поправляли волосы, мальчика ломало, а мужчину гнуло в дугу, будто больного тянуло к родной земле, в которой вскоре и окажется. — Все, не надо, Антон. Не плачь. Нельзя. Тебе нельзя. Утерев красные глаза, Арсений схватил юношу за шкирку и потянул по скамейке к себе. Лицо того уткнулось в плечо, и уже не отцепить было мальчика от брюнета, которого он так давно ждал. Антон цеплялся за шею, руки, ползя все выше, прося… прося того тепла, которого Арсений давал в последнее время. Мужчина в ответ поцеловал его в темечко, выискав место, где не хватает одной светлой кудряшки. — Я не хотел, чтобы ты приходил, — шмыгав носом, шептал Попов. — Ты не должен видеть, как я умирал. Ненавижу тех, кто привез тебя ко мне. Я в первые дни был замотан в трубки, дышать не мог, а через неделю привезли тебя. Я уже простился с тобой, ты не должен был приходить. — Мне сказали, что у тебя инфаркт был. Ну сейчас же все хорошо, — пробубнил в плечо шатен. — Нет. Я будто в огне горю. Не выкарабкиваюсь. Тогда Арсений поцеловал в волосы еще раз, раздвигая ароматные кудряхи. Они излучали запах сигарного дыма, какие курили в холле отеля, и от этого хотелось мальчишку очистить. Как мама-кошка Попов был готов вылизывать своего котенка языком, избавляя от чужих запахов и помечая своего младшенького. — Вали из России, Антон. Пока есть время — беги. Тебе нужно пересечь границу за ближайшие сутки. Поезжай к маме, Антон. Я знаю, она живет в Чехии. Там до тебя не доберутся, а здесь я уже не смогу тебе ничем помочь. — Я не уеду. — Уедешь, Антон. Скажи Матвиенко — он достанет билеты. — Нет, — проныл парень, заползая дальше по шее. На упертость мальчика, мужчина устало утер капли слез. Как бы не хотелось отпускать от себя свою «собственность», но история мужчины на этом прекращается. Теперь уже больной, теперь уже слабый, уже никчемный и никому не нужный. — Они придут за тобой. Придут, Антон, не сомневайся. Один раз уже пришли за ней. Ее убили на моих глазах. Так не заставляй меня смотреть на твою смерть. Лучше я умру один, чем утащу тебя с собой. Антон так осторожно гладил шею убийце, прося передумать и вернуть все как было до этого. — Пора к маме. Уже можно, Антон. Уже можно.***
Оба прижимались друг к дружке, слегка поеживаясь на холодном ветру. Их не было десять минут, полчаса, час, два часа. Они все сидели, наслаждаясь запахами другого, не зная что значит жизнь. Это понятие было настолько чуждо, что «смерть» была парням подружкой. Заметив, как Антон пускает мурашки и вздрагивает от каждого дуновения ветра, Арсений спросил: — Замерз? — Немного, — сознался парень и пододвинулся к приобнимающему его мужчине ближе, сохраняя тепло между телами. Тот без предупреждения потянулся снимать с себя пальто, на что мальчишка подскочил с плеча. — Что ты делаешь? — испуганно спросил шатен. — Тебя хочу укрыть. Шастун зло накинул пальто обратно мужчине на плечи, укрывая и без того больного человека. — Не нужно. Я согреюсь вот так, — он перекинул руку Арсения себе на плечи, на что брюнет приподнял уголки губ в улыбке. Хоть слушать хрипы и неравномерное дыхание да еще и с кашлем было ужасающе, но Антон придвинулся головой еще плотней, за что получил поцелуй в лоб холодными потрескавшимися губами. Но поцелуй все равно был горячим и согревающим, потому что целовал не губами, а открытой душой. — Ты позвони мне только один раз — когда прилетишь, потом выбрасывай симку и ищи местную. Ты запомнил? Антон промолчал, уткнувшись в одежду похитителя. — Там у тебя начнется новая жизнь, а я тут сам как-нибудь выкарабкаюсь. Если надо мной сжалятся небеса, то я отправлюсь к ним. Парень прикрыл глаза, напоследок вдыхая запах Арсения, слушая его голос, прислушиваясь к дыханию, к тому, как бьется слабое сердце, как рука гладит его локоть. Он запоминал Попова настоящего, а не кровожадного киллера, за которого говорила одна боль о потере всего в его жизни. Антон запомнил Человека.