***
Антон проснулся от удушающего кашля. Его лёгкие выворачивались наружу и пугали своими хрипами соседей. Этот кашель слышали все жильцы этого подъезда, и кажется, даже соседний дом. Но несмотря на жуть, творившуюся внутри парня, он проснулся в обед, когда детей семьи Позова уже не было в своих кроватях, а шторы были бесстыдно раскрыты. В тумане, с крутящимися вокруг своих орбит глазами, Антон приподнялся с подушки, от чего его голова закружилась в несколько раз сильнее. Он отбросил мокрое одеяло на пол, и телом вытек с разложенного кресла. Настолько сильно жажда мучила его больное тело, ломающееся от температуры, что Шастун сначала на четвереньках полз по полу детской комнаты, а потом на корточках прошёл весь коридор. На кухне же парень оперся о стулья и вытянулся в полный рост. Лишь голова его перекатывалась от плеча к плечу, не имея сил заставить шею держать её. Жадно Антон искал на столе стакан с недопитой кем-то водой или остатки чая после завтрака, но видел одни пустые тарелки, испачканные кашей и вареньем. Тогда парень обидчиво шлепнул вялой ладонью об стол. Посуда от этого содрогнулась, зазвенела и успокоилась через пару секунд. После, от безысходности, шатен повис на столешнице, чувствуя как со лба его стекают палящие кожу капли пота. Он повернул в сторону голову, будто это кто-то показал и указал куда смотреть, и парень встретился со своим кривым отражением. Чайник. Серебристый, кругленький, отражающий от себя всю кухню и вдруг пылающие надеждой изумруды. Антон кинулся к газовой плите, вцепился жадной хваткой в ручку чайника до посинения и прижался горячей щекой к такому же горячему металлу. Уже не помня как, он поднял свисток у чайника, прислонился сухими потрескавшимися губами к носику и залпом начал заливаться водой. Чуть ли ни кипяток лился не только в горло, но и мимо рта, вытекал с ноздрей. Все горячими водопадами начало стекать по щекам, с щек на шею, а там дальше по телу и мокрой от пота футболке. Шастун кряхтел, давился, захлебывался, что вода изредка вытекала из носа, но не остановился до тех пор, пока чайник не опустошился полностью и не почувствовался осадок, скрипящий на зубах. Тогда мальчик оставил в покое посуду, небрежно поставил ее на плиту — на свое законное место — и в коматозном состоянии пополз в детскую комнату. После того как за стенкой послышался скрип кресла и кряхтения забравшегося под одеяло парня, Катя аккуратно и медленно пододвинула кружку налитого недавно чая к себе ближе. Тихо сидя в углу кухни, перелистывая очередной женский журнал, где на каждой страничке были круглешочки, пахнущие различными дорогими парфюмами, лишь потри их, девушка ошарашенно покосилась на свой чайник, подаренный их семье на свадьбу какими-то родственниками. Катя хлебнула чаек, уложила в своей голове, что осталась незамеченной мальчишкой, нагло зашедшему на кухню в поисках влаги, и принялась дальше с любопытством рассматривать журнал, а в нем рюшечки на моделях, представляя как закажет такое же нижнее белье и порадует своего мужа, когда дети уедут с ночёвкой к бабушке.***
Она рыдала горючими слезами от душевной боли, а в добавок к этому слезы лились сильнее еще и от страшных рвотных позывов. Головка набухшего члена так сильно давила на корень языка, что Оксана с трудом держала желудок внутри. Все внутренние органы перемешивались от рефлексов и попыток отстраниться, но партнер в яркой эйфории стонал и смотрел на потолок, чувствуя тепло подходящее ближе, чтобы наконец разлиться по всему телу. Он накрутил крашеные волосы Оксаны на свой кулак грубее и насильно прижал ее голову к паху, что половой орган до конца зашел в теплое мокрое горло и почувствовал, как это самое же горло пыталось вытолкнуть его и наконец задышать. От похотливых мыслей и от еще одного резкого толчка в рот проститутки Лев взорвался прямо внутри. Соленая теплая жижа брызнула со скоростью сапсана в стенку горла, а затем начала мучительно неприятно стекать вниз, прямиком по гортани в желудок. Сперма обжигала все на своем пути, и девушка попыталась прокашляться. Рвотные позывы подставили работницу «Черной Розы», и она выплюнула часть вязкой массы, где было намешано ее слюни и чужое семя, на пол. Казалось бы, достигнув кульминации и уже расплывшись от оргазма, мужчина должен был не заметить шлюху, до сих пор полностью обнаженную сидящую на полу с побитыми красными коленками. Но Марковичу не было достаточно подчинения от дешевки-шлюхи. Он подошел к Оксане вновь, осмотрел ее затылок, с гордо задранным подбородком, и ухмыльнулся. — Слизывай, — повелительским голосом заговорил Лев. Он приподнял дряхлую, в силу своего возраста, ногу и полной стопой пихнул сидящую попой на полу Оксану в грудь. Она пошатнулась, но не поддалась, лишь сменила положение тела. Тогда Маркович толкнул ногой сильнее, но уже в плечо, выбивая из-под тела руку. Девушка упала на пол локтями, носом оказываясь около беловатой мутной жижи на полу. — Я сказал «Слизывай то, что выплюнула», — грубо рявкнул мужик. Оксану схватили за волосы и с силой тыкнули в пол носом. Девушка такой резкой боли в своем носу не испытывала никогда. Ее ударили об пол еще раз, и показалось, что переносица была готова раскрошиться на глазах. — Языком. Потом будешь обсасывать мои пальцы на ногах, сучка дрянная. Оксана высунула язык так, как ей приказал клиент. В тихих слезах, скрывая свои красные глаза, шлюха начала вылизывать выплюнутую в порыве рвоты слизь. Она была уже холодной, и каждая капля ощущалась на языке. Но тем не менее она продолжала языком вымывать пол, глотая холодную солоноватую сперму и сдерживать новые рвотные порывы. После ее оголенное тело оттолкнули назад. Оксана упала на спину, как черепаха, и еще несколько секунд рыпалась ногами. А потом вовсе безразлично расплылась по полу, так и продолжая пускать по бокам своих черных глаз крупные градинки слез. Даже губы с засохшим семенем не дрожали от боли и унижения. Она подняла над головой тонкие руки в знак полного подчинения и безоружности.***
Облака так быстро плыли по вечернему темному небу. Они как вата, но почему-то куда-то бежали. Казалось бы, куда им торопиться? Плыви по небу в сторону заката, не переживай, не опоздаешь, но их настойчиво подгонял ветер. А Оксана хотела так же — полететь в закат, найти там «завтра». Уйти от этого «сегодня», где она застряла уже на целых несколько лет. В окне, с двадцать седьмого этажа, она видела погружающийся в ночную суету город. Пробки, зажигающиеся фонари на дорогах, маленькие домики внизу. Ах, каково же человейники выглядят сверху. Дверь скрипнула за спиной, от чего Оксана дрогнула, перепугавшись прихода своего хозяина ровно на пять дней и пять ночей. Она тут же в панике оттолкнулась двумя руками от подоконника, на котором секунду назад висла тонкими предплечьями и заглядывала в глаза ночного Петербурга. Девушка встала посреди комнаты, прислушиваясь к шуршанию куртки, которую снимал Лев, к рычанию молнии, которая подала сигнал о том, что мужчина снял уличную обувь. Она встала как статуя, преданно выжидая клиента, ведь подчиняться было куда проще, чем терпеть насильственные наказания, граничащие с маньяческими придурьями. Дверь скрипя, будто хихикая, отворилась. На проходе показался он — Лев Маркович с хитрой ухмылкой. Этот день его не сломал ни недосып, ни загруженный рабочий график. Хотя и график составлял он сам себе. Мужчина огляделся по сторонам, проверяя комнату, в центре которой стояла проститутка, махнул пальцами за спину, распуская то ли личную охрану, то ли нанятых бандитов, и закрыл дверь. Лев Маркович медленно зашагал к девушке, подошёл так близко и тесно к лицу Оксаны, что она слышала биение сердца клиента, а сопение над ухом её вовсе раздражало. Но не долго простояв, Маркович зашагал вокруг особы, толстыми пальцами играясь с прядками волос, пока работница «Черной Розы» покорно ждала приказа и не смела дёргаться без разрешения. — Всегда любил шатенок. Темненьких, чтобы на свету переливались, прям как у тебя. Лев намотал на свои пальцы клочок тёмных волос, поднёс их к лицу и так глубоко вдохнул запах, что Оксане в ту же секунду стало омерзительно от себя и от того, какого цвета её причёска. — Твои плечики… острые ключицы… мокрый язычок, который бы вылизывал меня ночами, — прошептал сзади Маркович. Оксана скорчилась в лице, чего не заметил позади стоящий мужчина. Он громоздкими руками схватил грубо за талию девушку и начал искусывать её шею, сам от этого возбуждаясь. Проститутка лишь иногда подавала знаки о своём существовании: кивнет, для приличия постонет, чтобы не заставили вновь слизывать с пола сперму. — Молоденькая шлюшка. Ты мне в дочери годишься, малышка, — хрипло проворчал в плечо мужик. — А знаешь, что я придумал? — на вопрос промолчали, но спонсор будто не ждал ответа. Он продолжил: — Ты будешь называть меня папочкой. А ты… ты будешь моей доченькой, — он коснулся шершавой рукой щеки, слегка погладив её, как родитель. — Маленькой доченькой. Оксаночкой лет шести. Лев резко куда-то ушёл, оставив проститутку без внимания, от чего она выдохнула на пару секунд. Но мужчина вновь зашёл в комнату, а в руках его была кукла, разодетая в скромное платьице в горошек. На голове у маленькой игрушечной девочки были завязаны два хвостика по бокам. — Мы сделаем тебе тоже, — вдруг впихнул Маркович куклу в руки Оксаны, следом из карманов вынимая два белых банта. — Ты пойдёшь в первый класс. Становись на коленки, папа тебе заплетет косы. Девушка, мнясь на месте, рассматривала испуганными глазами куклу, которая всем видом кричала о помощи, как и душа у проститутки. — На колени, доченька. Папа начинает злиться, — уже грубее выплюнул он. Оксана плюхнулась на уже побитые до красна и крови колени, по-прежнему не отпуская игрушку из рук. — Играйся с ней, — приказал Лев. — Или тебе не нравится папин подарок? — Нравится, — подыграла та. — Так скажи папе спасибо. — Спасибо… папочка. Лев одобрительно кивнул и взял толстыми пальцами блестящие волосы девушки, деля на три, как ему казалось, ровных хвостика. На удивление легко и ловко он перекладывал волосы из руки в руку, через минуту получив косичку в своей широкой ладони. На конце он завязал уже потрепанный белый бант, будто ранее эта красота кому-то принадлежала. — Посмотри на меня, доча, — похабно улыбка на его лице разрезала рот. — Папа хочет видеть какая у него красивая девочка. Оксана приподняла подбородок, снизу вверх смотря на клиента, как на своего родного отца. В Льве она видела того, кто несколько лет назад сдал её в эскорт-клуб со страшной звёздочкой в конце под названием «БДСМ». — Играй в свою новую игрушку. Играй, — заставлял Маркович. — Ты можешь приподнять ей юбочку, расстегнуть и снять с неё платьице, — зашептал мужчина. Девушка заново начала перебирать маникюром по игрушке, расчесывая ей волосы. Пока вымышленная дочь была занята маленькой игрушечной девочкой, Лев тер полной ладонью свой пах, следя за каждым движением шлюхи. — Говори, как тебе нравится играть. Говори, что ты еще маленькая девочка с детскими глазками. Что ещё не засматриваешься на мальчиков. Говори, как ты любишь учить уроки, — с отдышкой бурчал мужик, возбуждаясь сильнее. — Я люблю математику, — сухо ответила та. — У меня ещё не растёт грудь. Я ещё круглолицая девочка-первоклассница, пришла после школы домой. С мокрыми глазами девушка опустила голову на куклу, а после на её маленькое нарисованное личико упало несколько солёных капелек. — Папа хочет, чтобы ты для него кое-что сделала. Ты же любишь папу? А папа очень любит тебя. Но чтобы любил ещё больше, ты сделай то, что я скажу, — Лев взял хрупкую руку «дочки» и медленно потянул её в сторону своего паха. — Потрогай мой член. Ладонь накрыла теплое место, прикрытое брюками и ширинкой. Но в ту же секунду эта предательская ширинка рыкнула, собачкой опустившись вниз. Лев облизнулся испугавшимся глазкам «дочки». — Возьми его, — прошептал так мерзостно в глухой тишине мужчина. Сквозь раскрытую ширинку скользнул мокрый член. С него текло несколько прозрачных капелек вязкой смазки. И вдруг запахло не ярким мужским одеколоном, не жёстким запахом мятного геля для душа, а настоящей мужской плотью. Запах, который сложно с чем-то сравнить, если только с гнилостью и протухшими остатками пищи. Эти запахи душили настолько, что подавлять рвотные позывы становилось сложнее. Лев перебрался толстой рукой на затылок снятой шлюхи, играющейся с куклой, надавил на голову и приблизил лицо девушки к своему эрегированному органу, явно давая понять, что пора разомкнуть свои розовые неподатливые губки. Сперва она прикоснулась сильно сжатым ртом к слизкой головке, чувствуя как внутри неё рвется та настоящая девушка, не терпящая всего этого насилия над личностью. Но несмотря на это, ее губы ослабели, как только членом надавили сильнее. Маркович побагровел от блаженства, когда полностью вошел в тепло, когда его окутало горячими слюнями. — Да, моя девочка. Вот так. Хорошая доченька. Доставь папе удовольствие. Он двинулся пахом в сторону девушки сильнее, от чего стал ещё глубже. — Ах, хорошо, — зафырчал мужик, пускающий мурашки по телу от пяток до затылка. Накрутив на кулак тёмные волосы шлюхи, он начал двигать ее голову вперед-назад, умирая от щекочущих импульсов, плывущих прямиком с чувствительной головки. Ее язык был шершавым, как у котёнка, глаза большие и круглые, как у ребёнка, бледная кожа, как у мертвеца. Все самые отвратительные фетиши смешались. Сексуальные извращения, граничащие с преступлениями: зоофил-педофил с мыслями о некрофилии. — Папа научит тебя трахаться. Если ты хорошо попросишь, то сделает ещё и приятно, — Лев дал Оксане жгучую пощёчину, от чего возбудился сильнее. Девушка тут же грубее обхватила член губами, манящими движениями разрывая мужчину изнутри. — Ты еще узенькая. Ждала только своего папу, когда он войдёт в тебя. Я буду твоим первым мужчиной. Весь этот спектакль о папе и дочке рвал сознание в клочья, зазывая за собой сломанную психику. Оксана исподлобья всматривалась в лицо маньяка, которому было сумасшедшим блаженством представлять себя педофилом маленькой девочки. Не удержавшись, на дрожащих ногах, перетерпев оргазм и рвущуюся наружу сперму, Лев оттолкнул Оксану от себя, что та потеряла картинку мира, сильно стукнувшись о паркет затылком. От этого выпала и кукла, и лишь Маркович вампиром налетел на жертву сверху, осев у неё на груди. Одним хитрым движением он перевернул её на живот и приподнял округлую попу вверх. — Папа быстро лишит тебя девственности. Ты почувствуешь меня внутри своего маленького тела. Как я растягиваю тебя. Маркович дернулся вперёд пахом, залезая членом между ягодицами проститутки и доставляя себе удовольствие тем, что оттягивает крайнюю плоть и оголяет налившуюся дополна кровью головку. Сделав ещё несколько таких движений, он резко входит внутрь, наваливаясь на девушку сверху, что та гнется, как молодая тонкая береза в ураган. Боль пронзила насквозь, задев девичью душу. И пока её имели грубо и жестоко, она рыдала в себя. Слезы лились по глотке, а не по щекам, но резали так же больно и не щадя. — Я кончу в тебя. Да… да, кончу, — приговаривал мужчина, задрав свой подбородок далеко в потолок, чувствуя приближения блаженства. — Вот, да-да. Лев Маркович вцепился толстыми пальцами в бедра, вминая тонкую кожицу, что на этих местах начали проступать белые пятна. Его оргазм прошелся по затылку, отдавая в горло, от чего вместо возгласов блаженства он кряхтел и с открытым ртом ждал финала… Пока в определённый момент не… — Сука! Ах!***
— «Каждый вечер крот приходил к полевой мыши в гости и всё только и болтал о том, что вот скоро лету будет конец, солнце перестанет так палить землю, — а то она совсем уж как камень стала, — и тогда они сыграют свадьбу. Но девочка была совсем не рада: ей не нравился скучный крот.» Антон распахнул ото сна глаза, горевшие пламенем от высокой температуры. В темноте он увидел синий ночничок, освещающий детскую комнату, а около двухэтажной кровати, где ворочались от бессонницы дети, сидел Позов. Отец медленно вычитывал из тонкой яркой книжки каждое предложение с таким выражением, что дети через какое-то время улеглись и с любопытными широкими глазами заглядывали папе прямо в рот. — «Каждое утро на восходе солнышка и каждый вечер на закате Дюймовочка выходила на порог мышиной норки; иногда ветер раздвигал верхушки колосьев, и ей удавалось увидеть кусочек голубого неба. «Как светло, как хорошо там, на воле!» — думала девочка и вспоминала о ласточке; ей очень хотелось бы повидаться с птичкой, но ласточки нигде не было видно: должно быть, она летала там, далеко-далеко, в зелёном лесу!» Антон погрузился в воспоминания. «Дюймовочка и крот». Насколько сказка была реальна, насколько была важна свобода и кусочек голубого неба даже для вымышленного существа крайне маленького роста. Парень уставился на профиль Дмитрия, как и Савина с Теодором. Он внимательно прислушивался ко всему, что написано в сказке и лишь изредка моргал. Детская сказка с тяжёлым сюжетом, которого дети еще не понимают. Как и положено, в детских сказках писали только хороший конец. Было ли это от того, что детство — это счастливая пора и её нельзя было уродовать реальностью жизни. Или то, что это учит всех быть добрыми и верить в светлое будущее. В любом случае, когда вырастаешь, перестаёшь верить во все эти… бредни, а точнее в сказки. Черные полосы пожирают и сжирают тебя с косточками, не оставляя в тебе ни капельки надежды. Закрыв книжечку, Позов почти бесшумно привстал со стула. Он невесомо поцеловал спящих детей, легонько поправил им одеяла и улыбнулся. Врач казался счастливым человеком в роли папы, что и заметил Антон, ведь для него мужчины, по-настоящему любящие семью, были в новинку и что-то граничащее с божеством. Дима поставил книжку на подвешенную полку между сказками «Снежная королева» и «Спящая красавица», затем развернулся, чтобы проверить, как ему казалось, спящего Шастуна, но заметил приоткрытые глаза, подсвеченные синим ночником. — Как я читал? — с улыбкой прошептал врач, подойдя к креслу ближе. — Послушал бы ещё, — больным голосом прохрипел мальчик. На пару секунд создалась пауза, от чего Позов помялся в ногах, а Антон зашебуршал коленями под одеялом. — Как самочувствие? — … — Шастун пожал плечами. — Бывало и хуже. — Я принесу тебе ещё одну таблетку жаропонижающих, если будет желание её выпить — дерзай. Антон покачал головой, соглашаясь из вежливости, хотя глубоко в извилинах он хотел заглотить все таблетки, находящиеся в домашней аптечке Позовых. Но а больше этого мальчик хотел… — Я… — Антон резко оторвал голову от подушки и резво сел, сбросив одеяло с груди. — Я хочу увидеть Арсения. Он же не может лежать вечно под трубками, так ведь? — шатен расплылся в холодном поту и покрылся зеленоватым оттенком. — Ты для начала сам приди в сознание после болезни, ладно? — Я уже. Выздоровел, только горло режет слегка, — соврал мальчик, смотря на врача такими честными глазами. — Поэтому тебя бьёт в лихорадке? Потому что ты выздоровел? — Позов улыбнулся такой дешёвой попытке притвориться здоровым. — Давай ты наберешься сил, чтобы на ногах стоять уверенно, и я проведу тебя к нему в палату. Ему тоже нужна помощь. Он не будет шевелиться, пока не будет в этом смысла. Я знаю Попова давно, он для себя и палец об палец не ударит. У него должен быть тот, которого будет беречь. Тот, ради кого он будет двигаться. И этим «кем-то» будешь ты. Врач кивнул своим мыслям и ушёл, оставив Антона один на один с этими рассуждениями.***
Она была запертой от мира. Все смотрела в окна и подчинялась страждущим разнообразия в сексе клиентам. В её жизни только и сменялись эти самые клиенты — мужчины, вдвое старше ее, а кто-то даже и втрое. Оксана все думала «что же я наделала в прошлой жизни, что Господь решил наказать меня в этой?». Перед какими грехами она сейчас платит своим телом и душой? Утром за Львом Марковичем заехали его подчинённые. На охранников они были мало похожи, вели себя больно резко и за языком не следили. Двое тощих молодых людей лет не больше тридцати с острыми чертами лица. Глаза у них были погружены в вечную темноту, хотя другие называли это синяками. И на Оксану, молодое создание, они смотрели до неприличия похабно и плотоядно. Омерзение промчалось до невозможности противными мурашками. Каждый раз, когда девушка видела в глазах мужчин горящие огни возбуждения, её подкашивало. Сначала она стала реже моргать, затем смотрела в одну точку монотонной стены, после перестала моргать вообще, от чего её глаза сохли и жгли адскими болями, и от этого по её щекам катились слезы, не приносящие упокоения. Когда она, наконец, осталась в квартире одна, и её больше никто не смел беспокоить, Оксана, еле перебирая от недостатка сил более жить в этом чёрном мире ногами, добралась до кухни. Вялой рукой она потянулась к подставке кухонных ножей и долго стояла, рассматривая их. Стояла больше пяти минут, будто выбирая кто удостоится вонзиться в грудь и переломать на пути ребра, находя путь к такому сладкому органу — сердцу. Самый длинный из присутствующих. Широкое толстое лезвие кажется подходило. К нему было доверие, что оно точно не подведет. Оксана перехватила шеф-нож в другую ладонь и пошла обратно. В спальне Льва она села с краю кровати и долго плакала над холодным оружием. Слезы обмыли лезвие ещё раз, и оно будто стало горячее. Вскоре, решившись плотно-плотно зажмурить глаза и тотчас воткнуть в себя резким движением лезвие, она вознесла над своей головой обе руки, сжимающие нож. Она вдохнула так глубоко, что все из лёгких вышло с криком отчаяния. Вновь замахнувшись и оскалившись, Оксана… Оксана упала на колени с кровати, рыдая в голос и обнимая свой живот. Нож же она выбросила от себя подальше, так и не сумев избавить себя от страданий. Долго она склонялась лбом к полу, прося прощения. А после истерики подобрала выброшенный нож, не собираясь возвращать его на кухню.***
Старательно выводя линии всеми цветами радуги, Савина каждый раз макала взъерошенную кисточку из беличьих волосиков в стакан с зелено-коричневой водой. На ее листке был то жёлтый, то синий, то красный цвета. Кружочки, пятнышки, кривые линии. Жёлтый овал был для девочки опасным львом со взъерошенной гривой, какая-то красная палка с чёрной точкой вместо глаза — превосходным попугаем, а синий большой круг с хвостом и маленькими ушками — бегемотом, разинувшим свою пасть. По плану Савины эта картина должна была называться «Зоопарк», но вот только одна зверушка не поддавалась карандашу. Пыхтя, девочка рисовала те же овалы, после переделывала их в облачка, стирала все ластиком, от чего в месте предполагаемого животного оставалась размазанное пятно серого цвета и намек на дырку в листе. — Ну не получается, — обиженно крикнула Савина на незавершенную картину. — Тупой карандаш! Тупая кисточка! И краска тоже! Девочка прикрыла ладошками губы как только ругнулась. Даже слово «тупое» в семье Позовых было ругательством — это так давали понять Савине и Теодору, хотя родители были далеко не святыми, какими казались на первый взгляд. От детей тщательно утаивали то, каких чертей прошлого прятал в себе их отец и прячет до сих пор. На вопрос «как можно решить проблему с не получившимся на бумаге животным», девочка нашла ответ довольно быстро. Гены отца играли свою роль по генератору быстрых планов. Схватив в охапку стаканчик с цветными карандашами, кисточку, краски и ластик, Савина побежала на кухню за помощью. — Мама! Мам, помоги, у меня тут… — начала кричать ещё с коридора дочка, а закончила уже бегая вокруг ног матери. — Нарисуй мне. Мне нужно всего одного… такого пушистого и мягкого. Катя Позова постучала ложкой о край кастрюли, отряхивая прилипшие вермишельны. — Я занята, Савина. Иди поиграй пока в комнату, скоро суп будет готов. Можешь взять наш с папой ноутбук и поиграть в игрушки. Я разрешаю, — сухо ответила мама. — Ну я не хочу. Там скучные игрушки. Хочу рисовать, — вдруг запрыгала девочка. — Давай порисуем после того, как покушаем супчик? Подожди пока. — Ну ма-а-ам. Савина огорченно опустила глаза. Ее руки начали стекать к полу вместе со всеми собранными карандашами. Так девочка и ушла с кухни, возвращаясь в спальню родителей. Но проходя мимо детской, глазки вновь загорелись какой-то надеждой. Она заглянула внутрь, приоткрыла дверь и… — Вы не спите? — шепотом спросила Савина. Ей никто не ответил, поэтому на цыпочках не знающая преград девчушка зашагала дальше к своей цели. В конце комнаты на кресле лежал тот, кто обязан был помочь хотя бы потому, что он был гостем. Папа говорил, что в гостях, если что-то предлагают и говорят, что обидятся, если этого не сделать, нужно всегда соглашаться. Вот Савина и придумала, что если тому незнакомому дяде всучить листок и карандаш и попросить нарисовать, то он нарисует. — Вы не спите? — ещё раз Позова младшая обратилась к спине отвернутого к стенке Антона. Под одеялом что-то закрутилось, вылезли сначала ослабшие длинные руки, затем бледное больное лицо. Антон недоуменно повернулся к маленькому человечку, который что-то продолжал бурчать и показывать на листок. — Что? — хрипло переспросил Шастун. Девочка замолчала, вжала шею в плечи и круглыми мокрыми глазами уставилась на пугающего своим больным видом дядю. — Нарисовать, — прошептала лишь одно слово она. — Пушистого… маленького… Савина замерла, выжидая от гостя положительного ответа. — Нарисовать? — недоуменно переспросил Антон. — Но я не умею. После ответа парень увидел, как нижняя губа дочки врача начала выдвигаться вперёд, а глаза стали ещё больше и мокрее. Она была похожа на голодного котёнка, просящего кусочек рыбки. Шастун помотал головой, будто прося у посторонних помощи, но штора молча висела на гардине, тумбочка вовсе отвернулась в угол, а стулья задвинулись под стол. — А кого нужно нарисовать? — сжалился юноша, скидывая с себя одеяло. Девочка заулыбалась, побежала в сторону детского цветного столика и неаккуратно разбросала всю канцелярию. Затем она выдвинула стул, приглашая незнакомого парня присесть и взять карандаш в руки. Савина же уселась рядом, поджав под попу ноги, чтобы быть повыше и внимательно следить за своим рисунком. — Вот сюда нарисовать… овечку, — приказала она, как только за стол сел высокий худой молодой дядя. — Овечку? — с таким удивлением переспросил Шастун. Он опустил глаза на листок и внимательно посмотрел на обитателей рисунка: лохматый лев, не знающий что такое расчёска, толстый бегемот, не желающий садиться на диету, и косоглазый попугай. — А почему именно овечка? Может жирафа? Или зебру? — начал предлагать юноша, ведь овечка была странным персонажем в здешних средах. — Нет, рисуй овечку. Толстую, пушистую. Чтобы её смог съесть лев, — крикнула Савина и впихнула карандаш в потную ладонь шатена. — Съесть? — испугано спросил тот. — Овечка — корм. Лев не должен быть голодным. Рисуй толстую овечку! Напуганный ярым порывом дочки Позовых нарисовать слабое животное, которое является для хищника кормом, Антон принялся по памяти калякать на листе то, что ему приказали. Все выходило настолько смешно и криво, что от напряжённости со лба парня покатились грозди пота, на что обратила внимание дочка врача. — Папа говорит, что только у болеющих людей со лба течёт пот. Шастун промолчал, продолжив вырисовывать шерсть овце какими-то загогулинами, попутно выслушивать сбоку приказы от Савины. — Вот здесь тоже… и вот здесь поставь… Нарисуй глазки… нет, побольше нарисуй… Хвостик тоже. Услышав в детской комнате громкий голос своей дочки, мама оставила суп на плите и побежала проверять обстановку. Все же помимо своих в квартире находился чужой, которому Катя не собиралась доверять в жизни, даже если будет находиться при смерти. Позова шла на голос дочки, а как дошла до двери детской, на цыпочках подошла ближе и прислонилась ухом, готовясь ворваться и разодрать горло парню, лишь представиться такая возможность. Она тихо надавила на ручку двери и просунула голову вовнутрь. — Нет, возьми синий карандаш, — Савина потянулась к стаканчику с цветными палочками и вытянула нужный ей цвет. — А внизу что нарисовать? — Овечке нужна трава, чтобы она кушала. — А бегемоту озеро нарисуем. — Да! — воскликнула девочка. — Рисуй озеро внизу, а я нарисую солнышко с облаками наверху. Савина потянулась к Антону, пододвинула его локоть и начала старательно выводить круг жёлтым цветом. Увидя, как ее дочь тянется к парню, связанному с жизнью Арсения Попова, Катя хотела тут же вбежать и схватить в охапку свою девочку, защищая своей грудью чадо. Но передумала, когда мелькнул из-за спин яркий листок и кучка кисточек с красками и фломастерами. Катя сверлила тяжёлым взглядом спину парня до тех пор, пока тот не совершит лишнего движения в сторону дочери. Но вместо этого Шастун лишь кашлял в кулак, утирал пот с лица и подчинялся Савине. — Во-о-от! — завизжала девочка. — Получилось! Ура! Пойду маме покажу. Савина спрыгнула со стула на пол, жадно схватилась за рисунок, и тот же час из-под носа юноши исчез листок. Девочка помчалась сквозь всю комнату, прижав к себе свою картину, затем резко остановилась, посмотрела на листок и потупила в него несколько секунд. Мигом она развернулась, побежала через всю комнату обратно к столу и упала в объятья нового взрослого друга. Она обняла только его острые колени и замерла. — Спасибо. Ты самый лучший, — пробубнила в Антона девочка, и сердце юноши разлилось теплом. Савина вскоре отлепилась, побежала к двери и в проходе вдруг встретила маму. — Мама! Мама! Смотри что я нарисовала. Мне дядя Антон помог. Смотри какой лев. А это овечка, — она передала листок и принялась смотреть на реакцию своего родителя. Катя Позова притянула ребёнка к себе, посмотрела на рисунок, а после покосилась на Шастуна. Он от этого опустил глаза в пол, встал из-за детского столика и лёг обратно на кресло, обиженно накрывшись одеялом. — Ты молодец, Савина, — похвалила мама наконец. — Пойдём кушать супчик, а потом гулять. Девочка тут же убежала на кухню, как только услышала слово «гулять». Она как собачка была готова на все ради прогулки. — Антон, — неожиданно позвала девушка чужака. Тот обернулся. — Я принесу тебе суп сюда. Договорив, она тут же вышла, удивив своей добротой парня.***
Рано утром разлепив глаза от того, что дети начинают просыпаться, Антон резко испытал чувство голода и максимальную слабость в своём теле. Он смог лишь перевернуть на другой бок, наблюдать, как Савина лениво сидит в кровати, свесив ноги, весьма медленно натягивая колготки. Время от времени она вообще забывала, что делает, и поэтому сидела молча, смотря в пол. Рано утром встать и вспомнить свое имя было сложным испытанием, а встать и одеться — непреодолимым. Желудок зарычал. Который день Антон не ест и лишь парит в своих мечтах. А мечты были до невозможности просты и смешны для человека, у которого в жизни есть все. Свобода, спокойствие, отсутствие одиночества — это было так просто, но так недосягаемо для Шастуна. Дом Позовых одновременно добили и вылечили парня. Никогда ранее он не чувствовал семейный уют и заботу старших о своих чадах. Будто как в фильмах или сказках, где одни выдумки, но все происходило наяву, в жизни. Антон встал с подушки, прикрыв ей свои обнаженные ребра. Сегодня ночью он сильно взмок от высокой температуры, которая не спадала который день. Еще одной чистой футболки попросить у Димы он не осмелился, но а таблетка жаропонижающих помогла только ближе к утру. — Савина, — шикнул Антон засыпающей сидя девочке. — Савин. — М. Она промычала и тут же плюхнулась на кровать обратно с колготками в руках. Так она проспит, пока мама вновь не возвратится с кухни, где уже пять минут готовит кашу на завтрак, ведь в семье Позовых правило правильное питание. Шастун бесшумно привстал на ослабшие ноги и на согнутых коленях ринулся в прихожую. Наполовину оголенный он выглянул из-за стенки на кухню и замер. — Да, Дима. Алло… Слышу-слышу… Да, Теодора в садик отведу и Савину на кружок повезу. Катя умело удерживала плечом мобильный телефон и помешивала закипающее молоко. — Что? А что с Арсением? Все совсем плохо? Антон прислушался, перестав дышать. — Честно, Дим, я не буду плакать на его могиле. Да! Да, я все понимаю, что он твой друг, но то, что он делал после смерти Алены… Дима, так настоящие друзья не поступают. Он рисковал тобой и нашей семьей. А если бы нас убили… Парень закусал ногти белых пальцев, выдумывая худший разговор по ту сторону трубки. — Ему осталось немного. Отстаньте от него. Дай хоть ему уйти спокойно. Это все, что я могу посоветовать тебе… Внутри все разлилось холодом. Заморозились почки, печень, желудок и тут же их облили кипятком. Мысль о том, что он мог остаться один в этом мире, задали начало новой панике. Он принялся метаться по прихожей, хвататься за голову, и вдруг принял однозначное решение. Закутав оголенный торс в мужскую куртку, видимо старая ненужная ветровка Позова, Антон шумно ухватился за связку ключей с ключницы, чем привлек внимание Кати. — Дим, я тебе перезвоню. Она уложила телефон на столешницу и выглянула в прихожую. — Савина, ты опять играешься с моими ключами? Ну сколько раз тебе говорить, что мой брелок — не игрушка для вас. Но как только в двери сверкнула высокая тень, выбегающая в подъезд, Катя побежала следом. — Антон! Стой… Стой, кому говорю. Забежав обратно и схватив мобильник, она начала судорожно набирать номер мужа. По лестнице она бежала, переступая лесенки через одну. — Он… Он сбежал.***
Из спальни доносились звуки кипучего секса. Лев был так восхищён собой, что здесь и сейчас он главный над любовницей, а по утрам верхушка, как он сам считал, нескольких шаек преступников и отеля, подтаптывая и Матвиенко под свои пятки. Маркович грубо имел шлюху в своих апартаментах, поставив её раком прямо на своей кровати. И устав после десятиминутного процесса он лег на мягкие подушки, сжав на талии Оксаны жадные толстые пальцы, усаживая девку сверху. — Сядь на него, — приказным тоном булькнул Лев, поглядывая на эрегированный член, который быстро терял силы и клонился спать. — Быстро сядь на него! — уже громче крикнул мужчина, боясь потерять минуты эрекции. Девушка напрыгнула на заказчика как наездница, двигая бёдрами то по кругу, то взад-вперед, то вверх-вниз. От её движений Маркович закатывал глаза, чувствуя приближения чего-то теплого внутри его органа. С ней, с этой молоденькой шатенкой, Лев чувствовал себя вновь молодым мальчиком, который верит в свои мужские силы. Оксана отдавала всю себя, упираясь руками то в матрас, то в грудь заказчика. Не жалея себя она обливалась потом, все ускоряясь с каждым стоном мужика, лежащего под ней. Будто желая сделать себе больно она падала ягодицами на гениталии и вскрикивала, вновь поднималась, выходя во весь половой орган, и снова падала. От нехватки воздуха голова начинала сладко кружиться, и перед глазами появлялся туман, уносящий в прошлое. Будто из-за ненависти к себе или к судьбе она заставила вернуться в свои шестнадцать лет, когда все только начиналось… Пять лет назад… Мужчина завернул в странный двор и наконец посмотрел на пассажирку сзади через зеркало, говоря холодно и грубо: — Приехали. Выходи. Девчушка-подросток с опаской посмотрела по сторонам. Странный двор… без окон, без дверей, лишь кирпичные тёмные стены и железный вход в конце пугающего коридора. — Папа, это не похоже на школу, — чуть заикаясь проговорила девочка, медленно открывая дверь и выходя на улицу. — Мне нужно по делам. Пойдём со мной, — мужчина безэмоционально схватил за руку дочь и потащил за собой в сторону той холодной двери. Два раза постучав, открылось окошко, где появилась грозная морда охранника. — Кто? — Я в списках. — Фамилия! — Фролов. Охранник посмотрел на листки в своих руках, потупил в них и тут же неожиданно закрыл окошко. — Эй, я же есть в этих гребаных списках! — закричал в железную дверь Фролов. Тут же дверь распахнулась перед его носом. — Фролов, плюс один, — и охранник расступился, давая пройти новым гостям в неприличное заведение. — Наталья сейчас занята. Она спустится к вам через минут пять. Мужчина зашагал по коридору непривычно быстро для себя, да так, что дочка сзади не успевала перебирать ногами и одновременно оглядываться по сторонам. Чуть ли не пробежав весь коридор, наконец, вышли в холл с развратными кожаными диванами. Подросток смогла нормально осмотреться. Она покружилась вокруг себя, а когда заканчивала свой круг, неожиданно встретилась глазами с отцом. — Пап, а какие у тебя тут дел…? — девочка дернулась, когда вдруг перед ее носом выросла она — высокая длинноногая особа в кожаных штанах, будто сами змеи обволокли ее ноги. Глаза ее были подчеркнуты черными тенями, как и сами губы были ярким алым пятном на ее лице. — Это она, — отец дернул дочь за руку так, что она вышла вперед на два шага и замерла. Некто в обличии стервозной мадам осмотрел девушку с ног до головы. — Сколько ей лет? Не слишком молода? Мне не нужны в клубе клиенты-педофилы, — цокнула вдруг та. Наталья будто кошка приблизилась своей мордой к малышке-школьнице, разглядывая в ней хоть что-то симпатичное и интересное для мужчин. — Ей шестнадцать два месяца назад исполнилось. Она уже созревшая, — грубо, будто не своим голосом, просипел мужчина. — Папа, ты что…? — глаза девочки от испуга начали коситься как у новорожденного котенка. — Красотой она не блещет. Уши странные, нос большой, губы тонкие. Единственно что глаза большие, выпуклые. Подросток сразу стал ощупывать свое лицо подрагивающими пальцами. Никогда она не думала, смотрясь в зеркало, что нос и вправду большой, а губы маленькие. А что не так с ушами? — Фигура, — цокнула неодобрительно Наталья. — Ляхи толстые, наверняка целлюлит есть, плечи широкие, шея короткая. Все это так… дешево, — на лице эскортницы проскочило омерзение. — И грудь плоская. Отец дернул дочь за плечо, разворачивая её к себе, чтобы осмотреть и сделать свои выводы. — Возьму столько, сколько дашь, — Фролов толкнул свою кровинушку в спину, что та чуть не упала в ноги к Наталье. — Дешевка. Я не беру такую деревенщину. Ее даже не снимут. Вези её на трассу или в лес, мне она здесь не нужна. Работница «Черной Розы» пафосно махнула своей кистью, прогоняя клиента, развернулась к обоим спиной и закатила глаза, жалея свое потраченное время. — Разве клиенты не дают хороших денег за девственность? — крикнул мужчина в след. Наталья в раздумьях остановилась. Кажется, она уже представляла сколько богатых старых мужиков заплатят за несовершеннолетнюю девственницу. Девушка зацокала каблуками по лестнице вниз, стремительно подошла к новой своей эскортнице и жестоко схватилась за её волосы, заставляя смотреть наверх — прямо в её глаза. — Девственница значит, — глаза хозяйки заблестели зеленью — деньгами, которые она скоро увидит в своих длинных ноготочках. — Дам за неё только половину договорной суммы. Наталья будто ведьма наколдовала в своих руках конверт и вытащила оттуда стопку красных шуршащих бумажек, а половина таких же шуршащих осталась внутри. — Мало, — обидчиво промямлил мужчина. — Все же дочь отдаю. Накинь ещё половину, — хитро уставился он на Наталью. — Ты продаёшь дочь ради водки, — фыркнула она. — Ты думаешь я не знаю всю твою судьбу, задолжник? — вдруг раскрыла карты работница. — Любишь брать кредиты у черных людей? Любишь быстрые займы? Лицо Фролова побледнело. — Вот тебе, — Наталья провела пятитысячной купюрой по щеке вспотевшего человека. — На закуску, мой сладенький задолжник. Коллекторы уже близко. Успей нагуляться. Девушка засунула купюру внутрь кофты остолбеневшего, щекоча ноготками горло и грудь. — Иди, пока не передумала. Фролов, опустив глаза вниз, развернулся, думая уже побыстрее покинуть это заведение, как вдруг за его спиной зарычали два высоких охранника. Грозно сложив свои массивные ладони ему на плечи, его повели в сторону выхода, чтобы наверняка не заблудился и не затаился за каким-либо углом. — Папа! — разрывая горло просила вернуться дочь отца. — Не-е-ет! Папа! Вернись! Забери меня. Забери! Покраснев от адского крика в след уходящего родителя, она не нашла выхода лучше, как побежать за ним. — Не оставляй меня. Не надо! Она прыгнула на шаг вперёд, но угодила в руки очередного охранника, заткнувшего ей рот. — Как много драмы, — закатила глаза хозяйка. Она хлопнула своего охранника по спине и молчаливо позвала его за собой на лестницу. Он же нес извивающуюся в страхе и обиде девочку, не давая руками товар цепляться за перила. Оксана не помнила как впервые оказалась в той комнате, в которой живёт до сих пор. Это было похоже на гостиничный номер с большой мягкой кроватью не для комфортного сна девочек этого клуба, а для лучшего расположения клиента, которые приходили сюда. Было много бархатных обивок на пуфиках и креслах. Тёмные деревянные комоды, внутри которых можно было найти много чего интересного для игрищ с эскортницей. Оксану пронзила боль, когда её силой уложили на широкую кровать. Её припечатало к белой простыне большое тело мужчины в костюме, что девочка едва могла дышать и стонать от тяжести, взобравшееся на её грудь. Она захлебывалась в горячих слезах, лёжа на спине, а с неё беспощадно стягивали узкие джинсы и трусики с маленьким бантиком спереди. Наталья не верила на слово никому и проверка новой девочки была для хозяйки главной целью сегодняшнего дня. Она приказала охраннику держать девчушку крепче, как сама она начала силой раздвигать оголенные ноги новой работницы. Стыд ошпарил щеки новенькой, когда девушка с волосами цвета чернил потянулась к самой интимной части тела. Коготочки коснулись внутренней части бёдер, и Оксана завизжала, дергая ногами, отбивая чужих от себя. — Не-е-ет! Уйдите. Пошли вон, — извивалась она под охранником, не понимая что от неё хотят. — Держи крепче, идиот, — зашипела хозяйка, черными глазками сверкая в полумраке, пока девочка била пятками по кровати. Охранник повиновался, поставив на хрупкую тонкую девушку колено, а руками раздвигая насильно ноги. Лицо Оксаны распухло настолько, что казалось ещё секунда и её черепушка взорвётся от перенапряжения и нехватки воздуха. Она перестала дёргаться и расслабилась, как только ногти Натальи раздвинули ее половые губы. Девочка задрожала, сжала глаза, выжидая, что вот сейчас ей обязательно сделают больно. Ей казалось, что расслабленная она не так сильно почувствует что-то внутри себя, рвущее на части. Но буквально секунду, и её ноги отпустили, ноготки скользили по бедрам вниз, а дышать стало настолько легко, что кажется ее тело устремилось к облакам. На грудной клетке не лежал уже тот бугай, Оксана увидела его выходящим за дверь. А та пугающая стерва-девушка с длинными чернильными волосами стояла у кровати, будто стервятник кружила над телом невинной. — И правда девственница. За таких много платят. Но вот только что с тобой делать после, когда ты уже будешь не так узка? — покачала головой Наташа. — Ни фигуры, никакой естественной красоты. Выбросить, — вдруг сказала хозяйка. — На трассу к дешевкам. Ну… или, если ты мне понравишься, попробуем сделать из тебя что-то дельное. После Наталья устремилась на выход. Она шмыгнула в коридор из комнаты так быстро, что Оксана, вскочившая за ней, чтобы выбежать, стукнулась лишь лбом в закрытую дверь. В скважине послышались скрежет и щелчки. — Нет. Откройте! Откройте дверь. Девочка тарабанила кулаками по темному дереву, дергала за ручку так, что она расшаталась и могла отвалиться вовсе. — Я не хочу быть здесь! Не хочу. Выпустите. Я вам не игрушка, я вам не товар. Мне надо домой. Домой! Девушка заскользила спиной по двери, голой попой усаживаясь на пол. Понимала, что дома больше нет. Что собственный отец продал её ради выпивки, ради денег, боясь лишь одного — коллекторов. А невинную дочь он оставил в развратном клубе, где с ней будут тешить свои грязные потребности. Сейчас С зеркальных глаз полились слезинки — осколки. Оксана давилась ими, но продолжала так же грубо насаживаться на мужчину, пока тот затылком упирался в подушку и противно закатывал глаза под опухшие от алкоголя веки. — Еще, моя девочка! Еще… — закряхтел мужик. Он схватил ее за талию, добавляя своей силы, чтобы неумолимо драть девчушку в постели. И девушка почувствовала боль. Яркую резкую, как в первый раз… Пять лет назад… Седовласый мужчина протянул толстый конверт. — Не обсчитался? — с ноткой наигранностью спросил он. Наталья острым ноготком распорола язычок конверта и одним глазом заглянула внутрь. Будто глаз ее был наточен на толстые пачки денег, она сразу же посчитала купюры. — Мне хочется иметь с Вами дело, — хозяйка улыбнулась. — Знаете, в последнее время такой труд, как ваш в этом месте, среди нас очень ценится. Безопасность, комфорт, конфиденциальность… вкус, — вдруг добавил он. — У Вас очень… тонкий… вкус… на этих прекрасных дам. Мужчина улыбнулся так, что глаза сошлись в одну единую линию. — И это, — он передал уже черный конверт, — на процветание Вашего клуба. Мужчина поместил конверт в темное место под рабочим столом у Натальи в кабинете и тут же встал, медленно отходя к двери. — Я провожу, — тот час вскочила хозяйка за ним. — Благодарю, — слегка преклонился он. Наталья вела его сквозь пышногрудых дам, длинноногих красоток, даже сквозь тех, кого мы называем милфами. Казалось бы, мужчину лет пятидесяти привлечет одна из сирен, но он не повел и глазом. И лишь тогда, когда хозяйка отворила готовый номер с заказом, мужчина будто расцвел. — И правда молода… — его счастья не было предела. Оксана от страха вскочила на ноги с кровати. Она только недавно привыкла к этой комнате, как к ней уже начали подсылать этих «гостей». А то, что в проходе стоял улыбчивый человек мужского пола, дало ей понять, что он и будет ее первым партнером. — Вы кто? — вскрикнула девочка. Он протянул руку. — Харитон, — представился седовласый мужчина. За его спиной захлопнулась дверь и тут же в номере остались только он и она. — Зачем вы сюда пришли? — испуганно спросила Оксана. — Сначала поговорить с тобой, — Харитон начал медленно проходить внутрь, будто далеко не до разговоров было ему. — О чем поговорить? — все тише и тише доносилось от девочки. — Ну хотя бы о том… Что тебе нравится? Мужчина приступил осматривать номер, пытаясь взглядом уцепиться за интересные вещицы. — Рисовать нравится, — настороженно ответила девчушка. — А цветы… Цветы тебе нравятся? — Нравятся. — Косметика? Помады, румяна, лаки для ногтей тебя привлекают? — Привлекают. Пока мужчина исследовал и привыкал к комнате, стараясь прикоснуться к каждому предмету, будь это тумбочка или светильник, Оксана боязливо окидывала его взглядом с ног до головы. Для пятидесяти лет он выглядел весьма молодо. Ухоженные волосы с сединой и аккуратная бородка под губой. В районе наружного глаза были видны гусиные лапки, но такие морщины делали мужчину привлекательнее. Под костюмом, в котором он пришел в клуб, наверняка проклевывались кубики пресса. — Ну а взрослые мальчики тебе нравятся? — Что? — от неожиданного вопроса на голове волосы встали дыбом. — Никогда не представляла опытного мужчину рядом с собой? Голос Харитона будто стал грубее и ниже, от чего побежали мурашки по груди в сторону сердце — оно заклокотало от страха. — Мужчина знает больше, чем молодой мальчик… Я знаю больше, — исправился заказчик. Харитон начал надвигаться на девушку стеной. — Я люблю учить людей новому. Особенно таких маленьких, как ты. И таких невинных… как ты. Харитон сделал еще один шаг к Оксане и та упала на кровать, не подозревая, что ее загнали в ловушку так быстро. — Я вожделею тебя, — на выдохе произнес мужчина. — Что? — с недопониманием нахмурилась Оксана, будто Харитон заговорил на своем родном Греческом. — Трахну я тебя сейчас, вот что… Он накинулся на девочку, как голодный зверь, отставляя в сторону свою официальность в общении. Сейчас Всхлипы от Оксаны уже вырывались наружу. Ее лицо исказилось от боли, которую пережила она еще будучи подростком. Предательство, лишения любви, свободы… невинности. Ее будто Рапунцель заточили в башне, но вот только увы жизнь не имела ничего общего с детской сказкой братьев Гримм. За ней не придет отважный герой, не вызволит из высокой башни, не убьет злую колдунью. В жизни приходится рассчитывать лишь на себя. Оксана, сидя на Марковиче, начала увядать и движения становились все более плавными… Пять лет назад… Прижав своим тяжелым телом хрупкую девочку к матрасу и убрав из-под головы подушку, которая слегка успокаивала, когда пальцы цеплялись в наволочку, Харитон вошел резко, думая избежать боли. Но вместо этого Оксана взвизгнула, как щенок, подбитый пулей. От грубого проникновения в глазах появились звездочки, а вся комната превратилась во мрак. — А… — заорала девушка, пока ее губы не прижала широкая ладонь. Харитону не было места даже двигаться внутри. Мышцы так и пытались вытеснить половой орган, не давая ни минуты наслаждения и тепла. — Таких узких у меня еще не было, — с одышкой проговорил на ушко Харитон. — Меня это безумно заводит. Член твердел за секунды, и казалось, что внутри уже не орган, состоящий из мышц и кожи, а камень с острыми краями, режущий до крови. — А, — прокряхтела Оксана, вытягивая шею. Она будто не знала как подать сигнал и захлебывалась в коротких рыках боли. — Да, — придушил слегка девушку седовласый мужчина. — Мне так же больно, как и тебе, дорогуша. Знаешь как ты меня сдавила? Но я чувствую, как головка продвигается все дальше… Харитон двигал бедрами все дальше, пока не вошел во всю длину. После он ритмично и грубо двигался, чувствуя как по его члену стекает вязкая струя алой крови. Сейчас — Попрыгай! Попрыгай на нем еще… — с закатившимися глазами умолял Лев, руками добавляя темпа и силы. Оксана запрокинула голову к потолку. Каким все же потоком текли по щекам горячие слезы. Как сжимало горло от обиды, будто шею перевязали веревкой. Как жгло в груди и хотелось ногтями распороть грудную клетку. Как хотелось воткнуть нож по рукоятку. — Еще, моя девочка. Прыгай еще… Пять лет назад Она лежала на красной израненной щеке, пялясь в стену. Раскинулась по кровати, как будто ее распяли. На ее ягодицах красовалась лужа спермы, а вокруг еще несколько капель взбаламученной беловатой жижи. Между ног она была испачкана в собственной крови, а волосы запутаны и окутаны слизью — слюнями Харитона. Оксана сквозь туман в глазах ощущала тень, похожую на человека. Эта тень молча одевалась, застегивала ремень и ходила по комнате, собирая вещи. Не попросив прощения и не спросив даже о самочувствии, он кинул тонкую пачку из пятитысячных купюр на матрас, около лица молодой девочки. Его лицо было каменной глыбой, что не интересовало ничего. Он лишь окинул Оксану взглядом с головы до ног и так же равнодушно развернулся к кровати спиной. Он вышел из комнаты и из жизни Оксаны навсегда, но оставил такой большой кровавый след в ее сердце и душе, что сотрет только смерть. А Оксана так и продолжала лежать на красной щеке, обливаясь солеными каплями, не имея сил даже закричать или свернуться калачиком. Сейчас — О да… о-о-о, да-а… — задрожал Маркович под шлюхой. Его ноги напряглись, а живот забился в истерике, явно к чему-то готовясь. — Я сейчас кончу. Не останавливайся, сучка. Растирая тонкими ладонями по своему лицу слезы, смазывая тушь и помаду, в Оксане горело нечто. Нечто необъяснимое, но рвущееся наружу. Злость, некая желчь, которой хочется выблевать на всех вокруг. — Да-да… а-а-м-э-м… — закряхтел Лев, приподнимая бедра, на которых сидела шлюха, желая быть глубже в ней и кончить прямо в нее. Глаза заблестели, как блестят во время лихорадки. Так бешено и страшно они переливались в темноте. Она наклонилась ко Льву, чувствуя как он прерывисто дышит, вот-вот кончив. Ее брови взмыли вверх, когда ее тело перестало принадлежать ей. В слезах она мигом заползла одной рукой под матрас… Замахнувшись уже двумя, она закричала. Так неявственно, так адово. Всем телом она упала на Льва, мигом воткнув в грудь сверкающее лезвие кухонного ножа. Он вошел по рукоятку. Хрипло завизжав от боли, пронизывающее все тело, Лев распахнул глаза, что они начали вылазить из орбит. Через секунду он перестал кричать и навсегда остался с широко раскрытым ртом и распахнутыми глазами, где до сих пор блестело лезвие, парящее над ним. — Ааа, — завизжала во все горло девушка, вернувшись в себя. Она оттолкнулась от бездыханного тела, которое застыло в страхе, и упала на пол, оставив нож торчать в груди Льва. Пятками отползая от кровати дальше, Оксана хваталась и за свою грудную клетку, не имея шанса вздохнуть. Страх поглотил ее настолько, что комната начала засасывать ее во мрак, а кислород стремиться к нулю. Она подорвалась, как только увидела простыню, медленно окрашивающуюся в бордовый, и побежала к входной двери. Упав на колени перед вешалкой с верхней одеждой, она начала судорожно вытряхивать все из карманов пальто убитого. Пальцы дрожали, но по случайности удачно зацепили ключики за колечко. — Тихо-тихо, — они не лезли в скважину, тыкались рядом, но никак дрожащие руки не могли успокоиться. — Давай же… Ну… Пожалуйста… Пожалуйста!!! Сумев провернуть ключ, дверь отворилась. Из квартиры Оксана буквально выползла на четвереньках, в кулачок сжав ворот одного из мужского пальто — это была единственная одежда на ней.***
Мышечная память вела его по знакомым коридорам больницы. Влево, вправо, сквозь железную дверь, вперед и еще до самого конца, палата. Антон и сам не знал, но что-то вело его сюда. Страх навсегда остаться одиноким в этом мире, привел его к единственному человеку, который обратил на мальчика внимание, хоть было оно и преступлением. Что-то внутри перещелкнуло, душа сыграла грязную шутку с парнем, указав худший в мире выбор. И этот выбор — пригреться к убийце. Без раздумий Шастун шагнул в палату, не проявив подозрительности к открытой двери. И только когда парень сделал пару шагов дальше — замер. Палата была заполнена врачами, штук шесть, не меньше. Они толпились у койки, что-то обсуждая и спрашивая друг у друга. Они расступились всего на секунду, как из-за их спин выплыло лицо бледного пациента. Он сидел, слегка пошатываясь, с косыми от усталости глазами, но поднять подбородок и взглянуть в проход хватило сил. Было достаточно мгновения, когда Арсений вдруг встретился глазами с Антоном, чтобы парень рванул в коридор. Не оглядываясь, он побежал на выход, вдруг поняв, что убийца пришел в себя после столь долгого времени. Новая порция паники окутала мальчишку настолько, что он не заметил Позова, идущего по коридору навстречу. — Стой! — врач помчался следом, но отступил, когда тот скрылся на лестнице, а позже и за дверьми.***
По темным улицам она бежала вечно оглядываясь, ее поразила паранойя. Она пряталась за мусорными баками, думая, что за ней кто-то следит. Кто-то явно шел по ее пятам — собственное сознание и совесть. Наконец она заблудила во двор, где прибилась в угол жилого здания. Она пробралась сквозь ветки сухого куста, распугав дворовых кошек, начала копать, загребая под ногти грязь и песок. — Где? Куда она его запрятала? Сдирая кожу до крови, ломая ногти до мяса, она выкапывала вокруг себя небольшие ямки, вечно сталкиваясь с камнями. И под одним из них проклюнулся уголок целлофанового пакета. — Мамочки, — заплакала Оксана, разгребая землю. Она стряхнула с пакета грязь и глину и тут же залезла во внутрь. Там было все самое необходимое — деньги и поддельный паспорт. Всего двадцать тысяч рублей, обернутые в бумажку, на которой было выведено синей ручкой:Не забудь моей доброты, Оксана! Беги. Беги далеко, лучше за границу. Больше не звони, мы с тобой не встретимся. Больше никогда… Тебе пора начинать новую жизнь.
Аня