***
В палате стоял жуткий запах желчи и лекарств, от этого сам Антон стал зеленее, чем сочная зеленая трава в разгар лета, но он продолжал преданно держать железную миску у головы Арсения, пока того рвало. Попова выворачивало наизнанку, что отнимало кучу сил, и мужчину уже клонило раскрасить рвотой одеяло и подушку. А Шастун только и успевал, как в игре «Волк ловит яйца», держать лоток над лицом пациента. — М-м-м… — проворчал Арсений, поваливаясь на подушку, опустошив свой желудок. — Подожди. Я вытру тебе рот. Только парень успел поставить лоток и взять в руки салфетки, как старший вновь подорвался и повис головой с кровати. — Тебя много рвет. Может мне позвать врача? — обеспокоенно спросил мальчик. Брюнет покачал головой в знак отказа. — Сполосни рот, — протянули стакан воды в прозрачном пластиковом стаканчике. Лениво прополоскав рот, все выплюнули в тот же лоток. По губам стекало что-то желтовато-коричневое вперемешку со слюнями и текло по подбородку, и Антон принялся нежно подтирать все салфеткой, глядя на потрескавшиеся сухие губы. — Пить. Дай воды, — беззвучно проскулил мужчина. Мальчик подорвался к тумбочке и схватил бутылку, где в горлышке уже болталась коктейльная трубочка красного цвета. Юноша сел на край кровати и осторожно просунул трубочку между губ пациента, помогая утолить жажду. Ухаживая за убийцей, он даже не замечал насколько пронзительно Арсений смотрел ему в глаза. Разглядывая каждую мелочь, чуть ли не подсчитывая ресницы, Попов изучал парня, находившегося так близко. Даже хотел протянуть ладонь и накрыть запавшую щеку, но хватило сил лишь вытолкнуть языком трубочку и отвернуться, давая понять, что уже напился. — Ты дрожишь, замерз наверное. Я накрою тебя одеялом, ладно? — все же немного побаиваясь Арсения, парень спрашивал разрешение о каждом своем действии, хотя мужчина даже не отвечал. Одеяло натянули до шеи, прикрыв кончик носа, и тогда брюнет начал медленно впадать в сон. Его веки тяжелели, и уже не в состоянии были держать глаза открытыми. — Я посижу с тобой, пока ты будешь спать, хорошо? Через пять минут Попов подавал все признаки, что успел погрузиться в сон, а на душе Антона так и скреблись черные кошки. Он разрешил себе выговориться тому, кто не слышит. — Мне так плохо… Я ночами плохо сплю, а иногда не сплю вовсе. Вся моя жизнь как один долгий неудачный день. До сих пор вспоминаю отца. Его убили. Ты его убил. А я не знаю даже, что сделали с его телом. Может его похоронили, но где? И это наверное так странно, что… Я не знаю, может это лишнее и мне не стоит говорить это вслух. Я знаю о тебе крайне мало, может вообще ничего, а что знаю — это, скорее всего, выдумки. Никогда не думал, что погружусь с преступником в такую грязь. Оружие, кровь, убийства, рабство, секс. И почему, когда я так сильно намучился со всем этим, куда меня запихнули не по своей воле, я решил… Боже, как сказать? Ты меня не поймешь. Ты убьешь меня, даже, скорее, закопаешь заживо. Взрослый мужчина и… ну и я, в общем. Я не знаю как так вышло. Честно не знаю. Может это вообще не то, о чем я думаю в последнее время. Это все страх, это он виноват. Я пытаюсь от стресса спастись, понимаешь? Почему-то пытаюсь это сделать за счет тебя. И мне так плохо от того, что не знаю, что будет дальше. Вдруг уже не будет меня или тебя, и я не успею сказать. Хотя нет! Нет-нет-нет, я не хочу это говорить тебе. Ты не должен знать. Я просто боюсь, что я сам это выдумал. В своей голове придумал, понимаешь? Что я выдумал эту… любовь. После Антон рвано выдохнул, уткнулся стыдливо в ладони, но сразу резко встал и бегом вышел из палаты, не почувствовав на своем колене мокрую ладонь Арсения.***
— Кажется это конец. Я так долго строил свою мечту, а могу потерять ее всего за секунду, — выдохнул Сергей, смотря в раскрытые глаза безмолвного больного друга. — Льва убили, — после затишья сказал армянин. — Лежал в постели у себя в апартаментах полностью голым и с воткнутым в грудь ножом. Не будь ты одной ногой на небесах, я бы подумал, что это ты натворил. И какая же мразь это сделала? Теперь у меня нет средств на отель и его содержание. Отняли у меня последний кошелёк, теперь и я на грани банкротства. Хоть самому себе ножи в грудь втыкай. Матвиенко для одобрения вновь поднял взгляд на Попова, но в ответ получил все ту же тишину. — А это… обед тебе принесли? — мужчина указал пальцем на тумбочку, на которой стояла глубокая тарелка с наваленной гречкой и одной куриной сухой котлетой. — Будешь есть? Арсений лениво переложил голову на другой бок, разглядывая грязно-оранжевый компот в граненом стакане и гору гречки, где стояла воткнутая ложка ровно под девяносто градусов. — Вот. Наверно стоит поесть, — Сергей взялся за тарелку двумя руками и аккуратно перенес её с тумбочки на грудь друга, думая что тот вскоре возьмёт ложку в руки и начнёт жадно поглощать пищу, как делал это раньше, но вместо этого брюнет уставился на армянина. — Я… не могу… и руки поднять, — с одышкой сознался больной. — А… ну… я покормить должен? Ну да, разумеется. Конечно. Сейчас. Матвиенко замешкался, не понимая с чего начать. Он одновременно схватился за салфетки, ложку и тарелку. Он сразу зачерпнул столовую ложку каши и через всю кровать понес ко рту друга, а как только тот разомкнул губы, на язык вывалилась целая порция сухой гречки с горчинкой. Невозможно долго Арсений пережевывал то, что, казалось, можно было проглотить прям так, не перемалывая зубами, а Сергей только добавлял еды и так в переполненный рот, не замечая вокруг себя никого больше, кроме тарелки, ложки и рта друга. — Он пить хочет, — послышался со стороны двери знакомый голос. Ложка звонко встретилась с бортом тарелки, когда мальчишка, бежавший из отеля более недели назад, начал пробираться в палату, поглядывая то на Матвиенко, то на Попова. Обойдя вокруг стула, на котором близь койки сидел армянин, Антон потянулся к тумбочке за бутылкой воды. — Я перед приёмом пищи всегда даю ему попить. У него очень сухой рот и от этого сложно жевать. Антон поставил открытую бутылку около носа Арсения, что сильно удивило Сергея, будто тот вот-вот махнет головой и прольёт воду на постель. Но рука мальчика, вновь появившаяся из-за спины армянина, кинула обычную коктейльную трубочку в горлышко бутылки. Шастун аккуратно вставил трубочку между губ больного, наблюдая как тот с усилием начал вытягивать воду. — Ещё я не даю ему кушать, пока не закончится капельница. Его часто тошнит от препаратов, которые ему вливают, и почти всегда рвет. Парень наклонился над кроватью и перекрыл капельницу, предотвратив в будущем представления «поющих фонтанов». — Он лежит слишком низко. Вдруг подавится. Я кладу ему под голову подушку, — юноша весьма резво приподнял тело мужчины, подкладывая под спину мягкую опору. — Только потом уже кормлю. Антон отобрал у Сергея тарелку с ложкой, в ответ на что армянин подорвался со стула и уступил место младшему. За все время Матвиенко молчал и огромными от удивления глазами пялился на мальчика. Как тот чутко обращался с больным, как отточенно делал все необходимое для комфорта брюнета. И как сам Попов преданно смотрел парню в глаза, когда тот подносил ложку, наполовину наполненную кашей. Конечно всего этого Шастун не замечал и продолжал говорить: — Ему в буфете кладут котлету всегда больше, чем другим. Буфетчица говорит что-то по типу «Мужчина еще молодой, сильный, а мужчинам нужно мясо, да побольше». Ну и правильно, гречку он все равно плохо ест. Здесь все очень пресное, без соли. И все же, как Арсений вглядывался в лицо мальчика. Он будто вовсе перестал замечать друга и тянулся совершенно к другому. Заметив это, Матвиенко неожиданно схватил мальца за локоть и повел в сторону выхода. Тот только и успел уложить столовые предметы на тумбочку и шустро начать перебирать ногами, пробегая через палату. Дверь хлопнула, и Матвиенко тут же оттолкнул мальца, что того припечатало к стене. Мужчина начал наступать, в глазах сверкало что-то пострашнее молнии. Он кинулся вперед, но Антон ошарашенно отпрыгнул. Не сумев отгородиться, парня все же настигает озверевшая рука. Пальцы сжав на растянутой футболке шатена, Сергей притянул того к своему серому лицу. Разъярённо вонзившись взглядом в беглеца, он был готов его порвать на мелкие куски, как когда-то сам Шастун порвал билет в Чехию. — Ты…! — завопил армянин, замахиваясь рукой. От страха Антон успевает лишь крепко зажмурить глаза и отвернуть в сторону лицо, молясь, что жгучая пощечина прилетит лишь по одной щеке и на этом остановится — решит не добивать кулаком. Но мальчишка попадает в горячие объятья. — Чтоб тебя… Черт побрал! — прошипел Матвиенко в ухо мальцу. — Как он… смотрит на тебя, — сжимая челюсти, проговаривал он. — Тупой мальчишка с тупыми глазами. Но он ведь что-то нашел в тебе… — Так же, как и Дмитрий нашел что-то в Вас когда-то, — съязвил Антон, вырываясь из объятий армянина. Сердце забилось от горечи быстрее, когда в него укололи тайным прошлым, не покидающим по сей день. — Ты, сука, знаешь… Ты видел… — сузив глаза, Матвиенко грубо оттолкнул парня в грудь к стене, не давая уйти от разговора. — Кого? — Не «кого», а «что»? Видео! — Ах, то самое, — подыграл парень, чем сильнее разозлил армянина до состояния багрового лица. — Ты со мной играться вздумал?! — Вы любовники? — Заткнись! — С Дмитрием? — Закрой рот! — Вы стояли на коленях, ублажая его от большой любви? Или от простого желания? — Заткни. Свою. Пасть! Тебя не должно касаться, — зашипел гремучей змеей мужчина, пока сердце неистово разливалось кипящей кровью. — А он вас так же любил? Матвиенко схватился за волосы, оттягивая их от жуткой головной боли. Его разрывало, душило, топило, жгло. — Я предлагаю сделку, — вдруг храбро выбросил изо рта мальчишка. — Ты не в силах предлагать сделки мне! Я, если захочу, раскрошу тебя на щепки. — Я буду молчать о вашем секрете. Клянусь. Если вы оставите в покое меня. — Что, прости? — наигранно вежливо переспросил Сергей, не желая воспринимать младшего всерьез. — Не пытайтесь избавиться от меня. И я сохраню ваш секрет секретом. В этот раз Матвиенко не смог даже ответить, с измотанным от душевных терзаний лицом отвернулся и пошел по коридору в сторону выхода из больницы и отчего-то через два шага остановился, заметив это: — Откуда она у тебя? — лицо армянина было искажено от страха. — Кто? — замахал парниша головой, осматривая себя. — Кто тебе ее дал? Футболку… — тихо проговаривал Сергей, медленно шагая обратно, боясь разглядеть в футболке знакомые черты дорогого подарка не по ценнику, а по значимости. Антон оттянул футболку за нижний ее край, вспоминая откуда мог ее взять и как долго уже носил. Но по красным узорам на рукавах и на воротнике вспомнил. — Дмитрий отдал. Сказал «ненужная». Брови Сергея свисли на глаза, и от этого он приобрел вид бесчастного человека. Он смог лишь покачать головой и отвернуться, продолжая уходить по больничному коридору все дальше и дальше, пока не скрылся за углом.***
Он взял бутылку виски от Glen Scotia, отобравшую в баре, и поднялся на самый верхний этаж, оттуда направился к лестнице, ведущую на крышу. И ему было плевать на ценник жижи в его руках, было плевать на всех и даже на отель, лишь одно не давало ему покоя. Сергей уселся на серого цвета черепицу, пятками зацепившись за уступы, чтобы не съехать в пропасть и не размозжить никчемную голову об асфальт. Он откупорил бутылку, разлив несколько драгоценных капель, и жадно вцепился губами в горлышко. Таким золотым напитком он решил не довольствоваться, а напиться до беспамятства. И в первые минуты уже чувствовались во рту страшная горечь и жжение, голова начала затуманиваться. Чертов любопытный мальчишка переиграл его, раскрыл секрет, таившийся на дне океана долгие годы. И только он осмелился залезть своим длинным носом в личные вещи, порыться в грязном белье и начать выдвигать свои сделки. — Тварь, — прошипел уже в голове Матвиенко, отпивая еще несколько глотков и кривясь после. Он просидел на крыше еще долго, всматриваясь в тучи, плывущие по ночному небу. Это успокаивало, и Сергея начало клонить в сон. Уложив свое бренное тело на черепицу, до сих пор крепко держа в руках опустошенную бутылку, армянин что-то бубнил вслух: — Я приду, и ты от меня никуда не денешься. Я тоже… тоже умею уговаривать. Шантаж — мое второе имя, — заплетающимся языком рассказывал он небу и ветру. И Матвиенко прикрыл глаза, опускаясь в сон.***
— Дима, — уставши выдохнул Арсений, агрессивно уложив затылок на подушку. — Мне только вчера сняли эти ебаные трубки, — не подбирал выражения больной. — Черт, да ты знаешь, как у меня он горит? Вы будто раскаленный металл туда заливали. — Ты, конечно, извини меня, друг мой родной, но другого выхода ты нам не дал. Либо ты мочился бы в кровать под себя, либо через катетер в мешок, — немного саркастически проговаривал Позов, шерудя рукой в латексной перчатке под одеялом Попова. — Так больно? От холодных чужих пальцев, хватающих ниже пупка, но выше колен, мужчина дернулся и напряг пальцы на ногах, что те даже побелели. — Слушай, сколько с тобой знаком, но так близко мы еще не общались, — напряженно закряхтел Арсений, синея в лице. — Можешь выдыхать, я закончил. Дмитрий снял перчатку с рабочей руки, нажав на педаль выбросил все в мусорное ведро. После поправил одеяло и накрыл ноги пледом. — Дима, клянусь… — Нет, — категорически махнул головой тот. — Да я дойду. Я что, инвалид? Или у меня ног нет? — чуть ли не крича, уговаривал брюнет. — Ноги есть, пока что, но я не разрешаю на них вставать — грохнешься. Потерпи денька два. — Да я за эти два денька обмочусь в кровать несколько раз! — Я повторять не стану. — Да тут дойти до следующего поворота. Это меньше двух шагов. — Я знаю где уборная и это больше «двух шагов», — бубнил Позов, не прогибаясь под друга. Он только записывал в историю больного несколько рекомендаций и осложнений. — Ты надумал? Мне принести тебе судно? — Да ты будто специально издеваешься надо мной, — мужчина был готов царапать ногтями себе лицо. — Или коляску, или судно, — врач был непоколебим. В этот, как казалось Попову, неуместный момент заглянул мальчик. — Ой, я… я потом зайду, — стыдливо шепнул Антон. — Нет-нет, мы почти закончили, — вовремя остановил Позов закрывающуюся дверь. — Так я несу судно? — уже обратился к Попову, слегка загнав того в краску. — Да, — сдался Арсений. Почувствовав победу, врач вышел из палаты, не забыв хлопнуть по плечу мальчика, стоящего в дверях и шепнуть на ушко: — В следующий раз, как надумаешь бежать, то предупреждай, чтобы меня и мою жену не схватил инфаркт, как твоего Арсения. Дима только скрылся из виду, и за спиной Антона вмиг что-то зашуршало, заскрипело, заохало, заерзало. Попов поднимался с кровати, перебирая ногами, как маленький ребенок, учась заново ходить. Мужчина подкрался к мальчику сзади, пока тот несдержанно подрагивал от страха, чувствуя дыхание убийцы за своими плечами. Будто в фильмах ужасов юнец начал разворачиваться, желая взглянуть в глаза своему страху, и остолбенел, как только увидел глаза, с каждым днем заново разжигающиеся огнем, какой был прежде. Киллер стоял во весь рост, что Шастуну приходилось задирать голову наверх, от чего он уже отвык. Мужчина закрывал своей тенью тело другого, что по рукам побежали мурашки: то ли от холода, то ли от страха. Молчаливо Попов схватил парня за кисть, что у того задушило в груди, и повел за собой. Так быстро он вышел из палаты, и так же быстро остановился у стены через два шага, хватаясь за сердце и борясь с одышкой. — Может присядешь? — предложил юноша, незаметно рукой выскальзывая из мокрых лап старшего, но тот резко переложил ладонь на плечо, опираясь на него. — Доведи до конца коридора, — закряхтел мужчина, показывая пальцем в нужное ему направление. Тяжело перебирая ногами, через силу заставляя легкие всасывать воздух, а сердце стучать, Арсений делал шаги к первой своей цели после перенесенного инфаркта. Цепляясь с одной стороны за стены, а с другой — за острое плечико парнишки, Попов первым шмыгнул за поворот, где уперся лбом о закрытую дверь. — Ам… уборная, — вслух сказал Антон, догадавшись куда привел его брюнет. — Мне тебе помочь? — с неким волнением и слегка конфузливо спросил больного. Тот промолчал, начиная съезжать лбом по двери вниз. — Арсений? — схватил мальчик того за подмышки, пытаясь поставить тело прямо. — Щас-щас, — пообещал Попов, прикрыв глаза, чтоб набраться за секунды сил, но колени преданно подгибались и несли хозяина к полу. — Арсений! — Ноги не держат, — шепотом сознался он. Убийца тут же открыл дверь в уборную комнату и шагнул в нее, понимая, что сил осталось ничтожно мало, и закончить с делом нужно было как можно быстрее. И Арсений без промедления подцепил резинку спортивных штанов, чтобы приспустить, но остановило тепло, прислонившееся к спине. Попов обернулся. Сзади него стояло два изумрудных глаза, готовых помочь мочиться. — Я дальше сам, — намекнул брюнет, после чего Антон замешкался, не помня в какую сторону открывается дверь, чтобы выйти. С красным лицом Шастун еще минуты две стоял прямо за дверью, прислонившись к ней спиной, пока не услышал: — Черт… Ммм! — завопили внутри. — Больно? — тут же задал вопрос парень. — … — повисло молчание ровно в полминуты, после чего Попов смог заговорить заново. — Ты даже не представляешь насколько. Черт… Антон покачал в пустоте головой, поджав губы, слушая мычания убийцы. После все замолкло еще минуты на три, и от скуки шатен начал изучать потолок со стенами. — Антон… — неожиданно позвал голос из-за двери. — Да. — Как думаешь, если из меня выходит кровь — это плохой знак? — на удивление спокойно спросил мужчина. — Откуда у тебя выходит кровь? — перепугавшись спросил парень. — Ну, как тебе сказать? Не последовало никакого ответа на вопрос, и завершив свои маленькие дела, Попов поспешил выйти и забыть жгучую боль навсегда. И только открыв дверь, он нос к носу столкнулся с неодобрительным взглядом Позова, стоящего скрестив руки на груди, подмяв кулаками халат. — Упрямый болван.***
После поимки самого упрямого человека в мире, а именно Попова, Позов направился в приемное отделение — на дежурство. По пути он успел поговорить с детьми по телефону, не забыв пожелать спокойной ночи, помахать рукой и послать воздушный поцелуй, все это делая с беззаботной улыбкой, мастерски натягивая на лицо маску. И будто уже и нет несчастья в этом мире, и будто пять минут назад на его руках не умерло двое людей: один пожилой от инфаркта, другая совершенно юная от инсульта. Со временем маска надевалась все тяжелее, и Дима принял решение ее приклеить к себе навечно. Но не учел лишь одного — все имеет свойство со временем распадаться, изнашиваться, стираться. Вместо улыбки на маске появлялась отчетливая трещина в виде грустного смайла. От слез маска начинала отлипать, пока вовсе не отклеилась от лица и не разбилась об асфальт — территорией между домом и больницей. Но ради детей он старательно за дверью квартиры насильно расцарапывал воображаемым карандашом рот дугой вверх, и теперь он заходил домой с улыбкой, расцеловывая подбегающее потомство Позовых. Томно выдохнув, Дима сбросил видеозвонок и перевел телефон на беззвучный режим. Он шел по коридору в страшном желании побыстрее выбежать на пандус, где уже непременно стоят кареты скорой помощи, захлебываясь в сирене и проблесковых маячках, и затянуть тягу равную длине сигареты. Его отвлекло лишь одно — человек, одиноко сидящий на скамье возле раздвижных дверей, где туда-сюда порхали желтые каталки скорой помощи. Позов остановился в двух шагах от двери и презрительно посмотрел на незнакомца в капюшоне. Тот неожиданно встал и начал подходить, что заставило врача громко спрашивать: — Посещение пациентов родственниками давно запрещено. Вы видели время? Уходите или я вызову охрану. Но мужчина строго шел прямо, не останавливаясь. — Вы хотите иметь дело с полицией? — Я пришел не к пациенту, — пробурчал тот, подойдя для неприличия близко. — А к кому? — К врачу. Незнакомец стряхнул с головы капюшон, пальцами тут же начиная зализывать взъерошенные волоски, вылезшие из хвостика. Позов рассмеялся, силой отгоняя от себя нервный срыв, что делал часто при своей профессии. — Это издевательство, — помахал головой с невероятно широкой улыбкой врач, чувствуя в груди ярость от появления любовника. — Поговорим? — Ни за что! Решив уйти от разговора самым легким путем, который только успел придумать, а именно уйти самому, Дима молча ушел от человека. Сергей проследовал за ним хвостом. — Я так долго думал… О жизни, об Арсении, об этом мерзком мальчишке, который вечно трется у нашего общего с тобой друга. Думал о нас, — громко сказал Матвиенко. Не удержав веревки, связывающих одного из самых яростных демонов, Позов выпустил его наружу. Он накинулся на любовника, шедшего за его спиной, и, разгневанно схватив его за грудки, припечатал к стене, рыча прямо в морду: — Нет никаких «нас». Есть «Я» и «ТЫ», но не «НАС». Есть «я и моя семья», а есть «ты и твой отель». И то, что я тебя трахнул тогда в своем кабинете, ничего не значит. Это была слабость, которой я поддался, не что-то большее. — Но тебе же понравилось, — выдвинул Сергей шею вперед, что кончиком носа соприкоснулся с кончиком взбешенного врача. И будто тот дышал так нервно и дергано совершенно не от злости, а от чего-то запрещенного для собственного сердца. — Ты же так стонал, когда с толчка входил в меня поглубже. Это же была страсть… как раньше, — преданными и умоляющими глазами армянин смотрел в Диму, убеждая. — Ты не помнишь? Тебе было достаточно всего десяти минут, и ты уже разлился во мне. Значит уже представлял до этого, значит желал, — шептал губами Матвиенко, когда его глаза блестели как никогда раньше. — Извини, если дал ложную надежду, — резко Позов отстал от стены, к которой прижимал любовника, и пару секунд потупив, с сожалением кивнул и ушел так же быстро, как Сергея кинуло в холод от боли в душе. Матвиенко набросил на себя капюшон, скрыв лицо, вскоре окрашившееся в красные оттенки от душащих слез, которых не смогли удержать в горле. Они прорвались и облили щеки с губами. И дали им волю лишь тогда, когда машина под ливень выехала на КАД и устремилась со скоростью двести километров в час по мокрому асфальту.***
— Вот тебе полотенце, сорочка чистая… Эмм, — задумалась медсестра, накидывая в руки молодого парня вещи со шкафов чистого белья для пациентов. — Алл, ну он опять катетеры у себя вырывает, — неожиданно раздался звонкий голос в проходе забежавшей девушки в униформе. — Ну привяжи его к койке, ей богу, всему вас зеленых учи, — заворчала Алла, одним плечом выталкивая Антона с полотенцем и сорочкой в сторону выхода, а другой размахивая собеседнице. — А чем привязывать? Охнув, медсестра схватила с полки толстый рулончик марли и увела за собой коллегу, крикнув мальчику уже из коридора: — Дальше сам. С полотенцем Антон прошел весь коридор и заблудил в палату, где уже практически уверенно сидел Арсений на краю койки, лишь руками поддерживая равновесие. — Принес сменную одежду, — протянул Шастун сорочку мужчине, на что повисла долгая пауза. Развернув кулек, Попов неодобрительно уставился на длинную ткань, усыпанную мелкими цветочками. — Ты это у бабушки из соседней палаты стащил, пока она спала? — зло скомкал брюнет сорочку и кинул в дальний угол палаты, скорчив от обиды морду. — Мне ее дали. Твоя футболка испачкана в рвоте. Проигнорировав все, Попов оттолкнулся от матраса, перенеся свое тело на дрожащие под собой ноги. С каждым маленьким шажком он становился ближе к мальчику, а потом вовсе без предупреждения на него облокотился, направляясь прямиком к душевым, находящимся в другой половине бесконечного коридора. И, наконец достигнув цели, Арсений отлип от тела такого же ослабшего юнца, скрылся за дверью, забрав также полотенце. У Антона опустились руки. В одиночестве он остался у стены, до сих пор не понимая что творит в этой жизни. Уверять себя в том, что все это сказки, уже не осталось сил, но по какой-то неизвестной причине еще надеялся на счастливый финал. И так, задумавшись, и низко опустив подбородок, чтобы его никто не увидел, парень ушел в себя. В чувство резко привела тень, выглянувшая из-за двери. — И? Чего стоишь? А если я уже упал? — развел руками Арсений. — А… я… Я должен помочь? — пугливо пропищал юноша. — Как минимум раздеться, — грозно, сведя брови к переносице, брюнет поковылял к скамейкам, где уже заняло место его полотенце. Душевая состояла из двух небольших помещений: самой раздевалки и собственно душевых. Это Антону напомнило душевые в бассейне, где сам был не больше двух раз. Пока мальчик осматривался, топтался на одном месте, любуясь то разбитой под ногами плиткой, то лужей воды у одной из скамейки, Арсений успел стащить с себя испачканную в рвотных массах футболку и спустить по колена штаны. И пока в голове проносились вопросы «Это кто-то упал головой о плитку, что она раскололась?» или «Надеюсь это лужа воды, а не мочи посреди раздевалки», Попов сидел полностью голым, выжидая лишь одного — когда парень поможет ему дойти до душа. — Ой, — Антона облило ведром красноты, когда, разворачиваясь, его глаза самовольно посмотрели вниз, на оголенные части убийцы. Выпучив большие глаза, Шастун уставился на мужчину, смотря ему строго в глаза. Неприкрытые бедра, не давали ему покоя, что сама голова кричала о том, чтобы еще на секунду перевести взгляд вниз и полностью осмотреть брюнета, не упуская ни единой мелочи. Не поборов себя, Антон опустил глаза, и тут же его дыхание перехватило. — Если хочется, можешь посмотреть, — шепнул Арсений, замечая как быстро цвета сменялись на лице у мальчика. От зеленого к розовому, далее к белому и ярко-красному. Антон отвернулся к собеседнику спиной, сам выдавая себя с потрохами. Кто стал бы смущенно отворачиваться от голого человека в общественной бане или в раздевалке? Только тот, кому не все равно. Шастун нервно сглотнул слюну, осознавая свой проигрыш перед убийцей. И все равно, толком не увидев его целиком, хотя интересовало больше всех лишь одно место, самое интимное и горячее, фантазия сама начала додумывать все самое пикантное. С этим ничего нельзя было поделать, вся юношеская природа дала волю. Начали всплывать картинки увиденного, дорисовывая детали: длину, толщину, цвет, размер. Глаза у Антона начали коситься от мурашек, которые сдерживали, изо всех сил не пуская к себе в штаны под резинку боксер. Рука мужчины приземлилась на плечо младшего, силой прогоняя и мысли, и назойливые пупырышки, которые люди называют мурашками, и даже умение говорить. Так, молча помогая дойти убийце до душа, перед Шастуном заскользила полиэтиленовая шторка. Мальчик остался в неведенье, чем занялся Попов. А его действия были неимоверно просты для людей, но сложны для самого себя. Его руки с трудом поднимались выше плеча и уже падали через секунды, а сам он стремился прислониться к плитке на стене и почувствовать опору. Сил хватило намылить все ниже пояса и встать под лейку, поливающую холодной струей обнаженное тело. Дальше Арсения начало клонить в сон. — Все, — изнеможенно протянулось за шторой, которая тут же распахнулась. Перед Антоном стоял пошатывающийся дрожащий мужчина с опущенными в пол глазами. Его плечи падали вниз, и сам он сгибался в дугу. — Ты быстро, — мальчишка оглядел волосы, примятые водой. Они были такими же сальными и сбитыми в паклю. — Даже голову не мыл. — Все, на что меня хватило. Я устал, — грустно Попов ударил ладонью по крану, и вода в момент прекратила литься, лишь несколько капель упало напоследок. Антон кинул брюнету полотенце и в момент исчез, будто все это было ходячей галлюцинацией. От испуга Арсений протер глаза полотенцем, плотно-плотно сжал, а когда распахнул заметил того выходящего из-за угла с металлической табуреткой в руках. Стул поставили прям под лейкой. — А что из них шампунь? — спросил Шастун, перебирая две колбочки в руках. — Имей совесть. Я не хочу казаться каким-то ущемленным. Я бы и сам помыл эту голову, если бы захотел, но я не захотел, понятно? — Попов обиженно накинул полотенце на свои бедра. — Я просто хочу помочь. Мальчик аккуратно кивнул в лицо убийце, будто спрашивая разрешение на дальнейшие действия, но тот нахмурил брови от недовольства, совсем как маленький ребенок. И все его лицо резко смягчилось, как только чужие руки погладили низ живота и принялись развязывать узел на полотенце. Попова оголили вновь, но уже руками младшего. Он потеряно шлепнулся пятой точкой на стул и завороженно уставился на юношу, что он сделает дальше. На молочного цвета ладони Шастун выдавил небольшую лужу из пахнущего свежестью и морозцем шампунь. Сначала парень робко прикоснулся к черным завиткам, нерешительно продвигался дальше, и как только пальцы коснулись кожи головы и приступили нежно массировать голову, Арсения повело по сторонам. В глазах того заиграли звездочки, и ходили волны по спине. Попов разжал плечи и успокоил ноги, полностью отдаваясь игре парню. Антон мягко взбивал пену, пальцами расчесывая запутавшиеся прядки. Никогда он еще не видел столь смольные волосы. Они не на шутку манили, что не хотелось прекращать с ними играться под воздушными пузырями из шампуня. Так юноша начал спускаться по затылку, переходя к шее. Его будто не ограничивали в пространстве, поэтому руки потекли к плечам. Заигравшись не на шутку, Шастун выдавил гель для душа на ладони, чтобы растереть его по руками, спине и… Как только руки скользнули по груди и животу, Попов резко за них схватился, впивая свои ногти в кожу пленного. — Из-за инфаркта я ослаблен, но не как мужчина, — прошептал брюнет, убирая с себя руки. Немного потупив, Антон испуганно прижимает намыленные руки к своей мокрой футболке. Он оправился от того, что творил и от прикосновений к убийце, и, сделав вид, что ничего не произошло, вдруг открыл кран с водой. На Попова вылилась порция холодной, от которой он вздрогнул.***
Шестой этаж упал в тишину. Давно не было слышно девичьего балагана и беготни между номерами. Это было сегодня, когда Матвиенко наведался к своим девкам с печальной новостью о скором его разорении. Сергей восседал посреди стола, стоящего между лифтом и длинным коридором, а с обратной стороны сидели они, эскортницы. Их лица менялись с каждым сказанным словом «сутенера», их взгляды застывали, и холодела кожа. — Вы же так давно мечтали от меня отделаться, курицы мои, — с каким-то даже теплом Сергей произнес «курицы» и тут же опустил взгляд в стол, будто вскоре отправит их тушки в суп. — У вас есть такой шанс… Кто-то мечтал о свободе. Армянин посмотрел на Таню, год назад закатившую страшную истерику перед хозяином, пытаясь уехать с клиентом из отеля. Она клялась, что они любят друг друга, но она была слишком слаба перед подписью, которую сама же поставила когда-то в контракте. Через неделю гость отеля забыл о своей «возлюбленной». — Кто-то мечтал о профессии всей жизни, — Сергей взглянул на Полину, которая месяцами на коленях умоляла закончить курсы дизайна, после чего она бы снова смогла подать документы в ВУЗ. Но Поля была так же бессильна перед бумагами. — Кто-то хочет семью, — он взглянул на Машу. Девушка всегда мечтала о ребенке, но вскоре, после рождения первенца, малыш сгорел от болезни. Боль и страх так были сильны, что Маша за деньги решилась отдать свое тело на растерзание мужчинам. Но может стоит попробовать еще раз? — Кто-то просто меня ненавидит, — Матвиенко кинул все бумаги перед девками, — поэтому находите свои контракты, кто хочет уйти. Неспеша девушки начали подниматься из-за своих мест и находить саморучно подписанные бумаги, каждый со своим сроком службы. Желающих уйти из отеля оказалось намного больше, чем желающих остаться, но каждой, кто протягивал контракт хозяину, Матвиенко рвал документы на миллиарды кусочков, аннулируя срок. Среди свободных оказались и Таня, и Полина, и Маша, лишь Ирина сидела за столом, не шелохнувшись, как и еще две эскортницы, которым некуда было идти. Вскоре шестой этаж опустел, и за столом осталось четверо. — Вот и все, — глаза покрылись горячими слезами, которые хотели выпасть от обиды. Он растерял всех девчонок, которыми дорожил долгие годы существования отеля. Как много он им дал, как сильно печился о них, дорожил их здоровьем и красотой. — У меня не было возможности вас всех содержать, — начал оправдываться Сергей перед тремя оставшимися, а после присмотрелся к Ирине, будто не понимая ее. — Но почему осталась ты? Ты же больше всех меня ненавидела, проклинала, — искренне не мог мужчина понять ее. — Вот, у тебя же есть сейчас шанс избавиться от меня, — потряс бумагами Матвиенко. — Что ж ты не уходишь-то? — А некуда уходить, — наконец пропищала Ира, утопая в расстройствах и слезах. — Если был бы хотя бы дом, где меня ждут… Если бы был кто-то… Если бы…***
Арсений, оглядываясь за свою спину, ковылял к концу коридора, где светила оранжевым светом табличка «Запасный выход». Он лег на дверь, приоткрыл и тут же запихнул в нее Антона, плетущегося за убийцей хвостиком. Парень шмыгнул на безлюдную лестницу первым. — А здесь вообще можно находиться? — эхом по этажам раздался голос Шастуна. — Нам можно, — разрешил Попов, усаживаясь на ступеньки повыше. — Садись, — похлопал по бетону рядом, приглашая сесть. Немного помявшись на месте, Антон все же подошел ближе и аккуратно уместил свою пятую точку между убийцей и стеной, чувствуя себя крайне некомфортно и немного смущенно. Они молча сидели и привыкали к тесноте спустя такой долгий промежуток времени. — Мне сказали, что ты болел, — неожиданно первым начал Арсений. — Мгм, — Антон кивнул. — Сейчас себя лучше чувствуешь? — Мгм, — еще раз кивнул Антон. — Хорошо, — поджав губы, брюнет собрал пальцы на руках в замок и поставил их на свои колени, глаза устремляя строго на них. Стеснение в разговоре жгло головы, они продолжали сидеть в тишине, лишь томно вздыхая и дергая губами. Но руки не давали покоя Попову. Он незаметно ими дергал, стучал пальцами по своим коленям, подковыривал ногти, хотя привычки у него такой не присутствовало. А после вовсе аккуратно уложил ладонь на коленку Шастуна и успокоился, передав своим прикосновением тревогу мальчику. Антон сглотнул слюну и напрягся в теле, сверля взглядом руку убийцы. — Тебе не нравится? Я могу убрать, — с отвернутым взглядом проговорил Арсений. — Не-не, — резко, скрывая дрожащий голос, отказался парень. — Все нормально, — покивал в пустоту и громко вдохнул. — Нравится, — через долгую паузу в тишине прошептал вдруг. На Антона посмотрела два ровных спокойных голубых огня, подбросив брови ввысь. Недолго думав пальцы мужчины сжались на коленке, давая почувствовать свою силу юноше. Большой палец погладил кожу через ткань штанов, затем движения подхватили все остальные. Поглаживая, Арсений начал продвигать руку выше, с остановками, глядя строго в лицо мальчишки, опустивший глаза вниз. С каждым движением выше губы у шатена размыкались больше, и брюнет от чего-то тоже начал повторять вслед за ним. — Ты можешь сказать мне, — прошептал Попов, невесомо дотрагиваясь до внутренней части бедра, давая шанс сознаться. — Что? — одними губами переспросил мальчик. — Все что хочешь… Ладонь поднялась выше и замерла, сжимаясь на мягкой стороне ноги. — Я не знаю, — покрутил головой, дрожа под рукой мужчины, Антон. — У тебя есть хороший момент рассказать мне, что тебя гложет. И я выслушаю, — кивнул спокойно он. — Обещаю. Зажмурив глаза, Антон повернулся к собеседнику и с блестящими от влаги глазами открыл рот, чтобы сказать… но в последний момент на выдохе произнес: — Нет, я ничего не хочу рассказывать. Нечего рассказывать, — исправился Шастун и отвернулся. — Как знаешь, — сухо буркнул тот. Арсений мигом убрал руку с бедра юноши, тоже имея дерзости цокнуть в ответ мальцу. В такой тишине они просидели не больше двух минут, так как на нижних этажах после послышался скрип открывающейся двери. Шаги. Кто-то медленно, но громко поднимался по лестнице вверх. Силуэт незнакомца поднялся на нужный этаж и от неожиданности подскочил, когда, обливаясь потом, увидел двух парней, сидящих на ступени. — О Дьявол! — схватился за грудь взъерошенный мужичок в полосатой пижаме. Он был настолько худ, что легко мог спрятаться за Антона дважды, но силы в руках имел больше, чем сам Арсений. — Бога побойся о Дьяволе говорить, Проха. — Тьфу-тьфу, а ведь правду глаголешь. Бог не простит, — перекрестился мужичок и протянул руку брюнету. Имея честь, Попов с трудом поднялся на ноги и крепко пожал руку пациенту. — А это кто? Приятель шо ли? — Проха странно заржал, показывая зубы, а их у него было не так уж и много. — Племянник, — соврал мужчина. — Племяха значится! Так я тебе про твоего дядьку расскажу ща. Внимай меня. Я ж с ним как познакомился, а? Помнишь, Сергеич? В реанимации лежал напротив, весь такой бледный, мокрый, будто слизью обрастал. Ну я-то сразу срастил что к чему. У меня же было такое, только хуже. Я в трубках долго лежал, ща Бог помиловал, услышал небось мои молитвы, так и вытащил меня в жизнь. Правда жить мне дозволил недолго, но мне долго и не надо. Зачем? Мужичок поворачивался то на Попова, то на Шастуна. — Подходил я к нему чаще, чем медсестра, им же работы тоже невпроворот, что ж им с одним человеком маяться весь день? Жалко ведь парня, ещё такой молодой, а сердце небось любовь разбила, вот я и помогал ему. А он лежит, стонет, зовет кого-то. Ну я ему то лицо протру, то водички в рот капну. Бедолага, белее снега лежал под маской. Я ж к нему как к сыну теперь, жалобно стало молодого. — Проха, — перебил его вдруг Попов. — У тебя-то семья есть? Есть кому забрать отсюда? Мужичок потупил в ступени, резко переменившись в настроении. — Семья-семья, — попробовал на язык Проха. — Была она у меня. — Неужели умерли все? — Да типун тебя за язык, — махнул мужичок рукой. — Никто не помер. Сын, Владом прозвали, поехал покорять большие земли… В Москву улепетал, да забыл про нас старых, а жена… Ну а что жена? Ушла она. К столяру ушла. А я что, держать буду? Через год и схватил меня… — он постучал себя по груди, — … инфаркт проклятый. — А ты, племяха, с дядькой связь не теряй. Хороший он человек, правда помятый болезнью, но и это пройдёт. А любовь, какая бы она не была, хоть как к родным, хоть как к музе всей жизни, она все-то вылечит, все залатает. На этих словах Проха замолк и протёр рукавом полосатой пижамы нос. Сам он был смешным старичком внешне, но в душе было много любви к этому миру и людям, какую не встретишь ни у одного человека на этой планете.***
Как всегда и бывает, после смены Позов отправился в свой кабинет. Больше всего он хотел после долгого рабочего дня переодеться в джинсы и чистую футболку, и наконец хлебнуть горячего чая. Он был готов напиться даже кипятком из чайника, лишь бы наполнить голодающий желудок. Дима нажал на кнопочку и чайник засветился неоновой синей подсветкой в тёмном кабинете. Только когда он начал стягивать с себя пропахший потом халат включил свет. В глазах зарябило изобилием бумаг на его рабочем столе, но внимание перетянул на себя один конверт. Он его не заметил, когда переступал через порог. Возможно его подбросили в щель между дверью и полом, иначе другого ответа на то, почему конверт лежал на полу, у врача не было. Позов нагнулся за подброшенным письмом и принялся внимательно изучать его. — Анонимное. Несколько минут он пронзающе сверлил бумагу, не решаясь распечатать, затем в голову закрадывались страшные мыслишки. — «Это могли сделать озверевшие родственники умершего пациента. Угрозы или пожелание смерти», — подумал Дмитрий. Он разорвал конверт и выудил оттуда сложенную в несколько раз бумагу, а развернув, увидел текст написанный от руки. Кто-то явно не побоялся раскрыть свой почерк.«Если не хочешь, чтобы Катя узнала о твоей измене, приходи завтра по адресу *** ровно в 00:00.
Я сохраню наш маленький секретик, если ты постараешься.»
По букве «Р» Позов определил хозяина сразу, не успев даже почитать послание. Прописная она выглядела необычайно странно для обычного человека. Лицо Позова искривилось до неузнаваемости. — Подонок, — прохрипел он, раздирая письмо в клочья. — Лжец. Чёртов лжец! Врач зло схватил ветровку с вешалки и хлопнул дверью, выходя вон. И уже в машине, выруливая с парковки, он выпустил крик и всю свою злобу на руль, представляя что это и есть хозяин того письма.***
Через пару дней Антон вернулся все в то же место, отделение кардиологии. Он шёл с искаженным лицом, где подрагивали надбровные дуги, губы и даже нос. И что было в этой еле зрелой кучерявой голове? Антон постучался в дверь, перед тем как зайти, но не услышав ответа, решил что больной спит, и зашёл сам. На кровати под одеялом лежал он, тот человек, который вроде и разрушил жизнь парню, а вроде и спас её. Арсений молча посмотрел на юного гостя в его палате и еле улыбнулся под кислородной маской, что это было не заметно. Позов, стоящий возле аппаратуры и регулирующий подачу кислорода даже не обернулся. Он лишь тихо сказал: — Смотри, чтобы он маску с себя не снял, — расстроено и где-то даже агрессивно прошипел врач. Он взял историю болезни с тумбы и вышел, громко стукнув дверью. Только после Антон осмелился подойти к койке и с растерянным видом заглянуть в глаза мужчины с немым вопросом «что произошло?». Попов не ответил и только оставлял на кислородной маске запотевшие пятна. — Тебе трудно дышать? — почти без звука прошептал Шастун. Тот в согласии кивнул. — В этой маске тебе легче? Арсений вновь заморгал, не переводя взгляда. Он казался уже более ясным и даже здоровым, но вот только это страшно булькающее оборудование… Оно закрывало лицо мужчины почти полностью: от подбородка до переносицы. — Выглядишь лучше, — решил подбодрить шатен, немного улыбаясь, а после резко потерялся в себе. Мальчик опустил голову так низко, что заболела шея. А после долгой паузы начал: — Не хочу больше думать. Скажу честно, напрямую. Арсений, кажется я сошел с ума… и очень давно. Мысли такие липкие. И мне хочется плакать каждую ночь. Я точно не здоров. Я псих, у меня галлюцинации, меня тошнит. Я вижу так много непонятного, так много страшного, чего на самом деле не существует. И мне страшно. Антон закрыл руками живот, прячась, как всегда, от всего вокруг. Попов в попытках успокоить и разговорить молчаливо дотронулся до руки младшего. Арсений был готов слушать. — Я не знаю, что ты хочешь от меня, когда прикасаешься ко мне. Тогда в лесу… или тогда на кухне… или когда ты был пьян. Ты хотел меня или моё тело? И сейчас мне стало настолько безразлично, что я просто хочу отдаться. Я просто этого хочу. Готов дать и душу, и тело, а что возьмёшь ты — это уже твой выбор. Правда, — закивал головой парень. — Я буду гореть в аду за эти слова и чувства, но будто бы так легче. Мне легче поверить, чем бороться с собой и выяснять что правильно. В любом случае нет правильного выхода. Не уверен, что выход вообще есть. А если даже и есть, то ты… ты мне его покажешь. Шастун повернул белое, как снег, лицо на убийцу и слегка наклонился, будто сам себе не доверяя. Он наклонился ещё ниже и прикоснулся к голой груди больного, от чего она заскакала быстрее. Попов больше не мог отвести взгляд, заставляя продолжать раскрываться мальчику полностью, выдавая всю правду. Мужчина так не хотел, чтобы кто-то их побеспокоил в эту минуту и спугнул. Будто все это сон или фантазии, брюнет отпустил физическую боль и дал Антону снять с себя маску. Он был готов отказаться даже от кислорода, лишь бы… Маска заскользила по подбородку вниз, и тут же порция духоты сменилась поцелуем. Таким горячим, как никогда. Чувственным, будто впервые. Шастун легонько прикоснулся к губам, пытаясь понять, что испытывает. Ответ был очевиден, ему нравилось, что миллионы импульсов прошли по телу от губ к ногам. Это как щекотка, но намного приятнее и тоже с мурашками. И казалось, что на макушке волосы непослушно начали плясать. Но Антон боялся углубляться в поцелуй, не понимая что делать дальше. Он мог вечно лишь притрагиваться к губам, пока мужчина сам не захватил нижнюю губу мальчика, вкушая тепло и дрожь. Шастуна затрясло, что он невольно выпустил в поцелуй несколько стонов. И от этого Арсений прикрыл ладонью щеку партнера, давая понять насколько они теперь близки. — Ммм, — застонал парень, уже начиная отстраняться от поцелуя. Было невозможно терпеть переизбыток чувств и эмоций, что захотелось бежать так далеко, быстрее самого гепарда. — Тихо-тихо, — потянули того за шею обратно, жадно накрывая его губы: то верхнюю, то сразу нижнюю, обсасывая их поочередно и чувственно лаская языком. Антона тряхнуло так, что за секунду он оторвался от лица Попова. — Антон, все хорошо, — покачал головой больной. — … — парень безмолвно зашагал назад, покусывая растерзанные губы. — Все так и должно было быть, — продолжал успокаивать, пока тот испуганно молчал и уже подходил к двери. — Только не уходи. Пожалуйста, только не сейчас. Но Шастун, ощупывая нижнюю губу пальцами, развернулся и выплыл из палаты. Его голова кружилась ещё полдня, и интервалами сердце клокотало, вырываясь из груди.