I drink blood and my friends are dead

Я думаю о нём... иногда. О Кайзере, в смысле. На границе между ночным бодрствованием и подобием сна, где я закрываю глаза и больше ничего не чувствую — и вправду, как мертвец, которому плевать на любой комфорт и чьё тело утратило очеловечивавшую его усталость, — да, я думаю о нём. Я могла бы убить его. Оставить его прах, как прах ничтожества. Как... ничто. Ничто, превратившееся в моего доппельгангера. "Ты могла бы задавить его, Джулия, если бы открыла рот", — шепчет в подкорке гнусное, удушающее что-то, именуемое уязвлённой гордостью, — "Если бы заявилась стать примогеном... если бы была сильной... если бы, если бы, если бы..." Наверное, меня гнетёт страх. Неискупленный грех, оставшийся за границей Нью-Йорка — я промолчала, я сбежала, я оставила поджатый хвост преследователю. По загривку бегут мурашки, стоит только представить — за мной следят. Это же не блажь, не выдумка, я ведь слишком хорошо наслышана, сколько Носферату у Кайзера в подчинении; о том, как брезгливо и высокомерно он отплевывался от тех, кто не сведущ в информации. Кто, получается, буквально я — с трудом способная проверить даже электронную почту "благодаря" изуверской милости проклятья. Я — вакуум, которого ОН мог бы бояться. Тишина, обрыв интернет-кабеля. Звенящая пустота, — БЕЗДНА, — где обесцениваются все его техно-штучки, только лишь до них прикасаюсь я. Запоздалое злорадство на вкус, что ирония. Мне бы думать о другом, других или другой, но мозги упрямятся, стирая любые отголоски чужих лиц, а на небрежно уничтоженном фоне рисуя гротескную морду Кайзера. Где-то позади, конечно, всё равно есть тошнотворная рыготина из камарильских интриг. Есть, повисшая в руках теней, правда о смерти босса Каллиана. Щегольская улыбка Вандервейдена. Чёртов Артуро... классная куртка... ох, боже. Но. Кайзер... Он бы слюной подавился, узнай, что мгновения до того, как ухну в черноту дневного стазиса, я посвящаю ему. Я всё думаю, чёрт возьми, как бы стало, не вмешайся в нашу разборку Кадир? Убил бы меня этот Носферату, хм?.. Я вспоминаю — мечтаю, пусть так, — сколько же первобытной силы во мне пробудилось, когда я вцепилась в его злобную, рыбью морду и тьма, обычно осязаемая, стала невидной глазу, чтобы переплестись с руками. Тенебра очнулась самой мной, а осознание пугливо ускользнуло, обращаясь в ярость: под костяшками кулака пересчитались все его острые, до противного мелкие зубы. А мне мало, мне хотелось выдрать глазные яблоки — Кайзера, да — и лишить возможности подглядывать. Проломить череп, разорвать сухожилия. Низвести, сокрушить, положить конец до того, как урод успеет ответить. С хрустом его локтя, которое я треснула прямо об колено — и, мать его, с побежавшей по колготам стрелкой, — монстр во мне распробовал власть. И кто теперь "сумасшедшая сука", а, Кайзер? Не оглох ещё от помех в "слуховом аппарате"?.. "Ты могла бы, Джулия, могла бы поставить его на колени. Только представь... если бы..." — монстр мурлычет, в самой душе и под тяжестью креста, баюкает меня. Я закрываю глаза, вдоволь налившиеся неестественной дрёмой, последней мыслью соглашаясь, что да, — да! — я хочу, чтобы чёртов Носферату преклонился предо мной, по собственной воле умоляя о прощении. А я бы разорвала его, да хоть через задницу, если придётся, раздавила бы голову под ботинком. Выпустила бы всю обойму, пихнув пистолет в горло. Я же чудовище. Я запомнила это, Карен, я запомнила... Снов нет. Проходит, будто бы, секунда — а может, вечность?.. — и веки поднимаются. Тело не ощущает ни истомы, ни отдохновения. Я просто есть и не хочу ни сладко потянуться, ни полежать ещё, сохраняя тепло, ведь его тоже нет. Дакота поднимает крышку багажника, заглядывая ко мне. - Как по расписанию, — она зевает, отстраняясь, чтобы выпустить меня из укрытия, — Снова грезила о своём старикашке? Я уже ревную, честное слово. - А ты откуда знаешь? Мы стоим на обочине дороге, на трассе посреди бесконечных полей, тонущих во мраке: я присаживаюсь на капот, а Дакота кружит, обходя машину и разминая шею рукой, свободной от смятой карты. Вдалеке шумит ветер. - Забыла? Это связь. Я чувствую, всё, что с тобой происходит. Твои мысли, всё, — она стучит пальцем по лбу, — И ты, если соберёшься, почувствуешь мои вибрации. - Ты невозможная, — в горле чуть першит от смешка, а ладонь нашаривает почти опустевшую сигаретную пачку в кармане шорт, — Где мы вообще, чёрт побери? - Это моя фраза, — она тоже смеётся, — Для тебя. И я не уверена, на самом деле, — с щелчком зажигалки, шуршит и карта, — Я гнала весь день и... слушай, мне надо поспать. Просто отыщи какой-нибудь мотель, чтобы поесть, сходить в душ и всё такое. Там и решим. - Окей, — нехитрое-то дело. Дакота забирается на заднее сидение, натягивая до подбородка шерстяной плед. Что-то изображает жестом. Я отворачиваюсь. Выпускаю клуб сизого дыма, без толку разглядывая звёзды, простирающиеся с вершины неба до самого горизонта, куда извивается дорожное полотно. Их много, до ужаса, как горошинок крысиных глаз — и я думаю, да, о нём. Мне не нужны все, но его глаза — цвета разбавленной в воде крови — я бы с наслаждением выжгла хоть сейчас, потратив последнюю недокуренную сигарету.