I drink blood and my friends are dead

- Ты же не против, верно?.. — и я не дожидаюсь ответа, щёлкая зажигалкой. Кажется, всё это уже было. Много-много раз "до" и сейчас, чёрт побери, застыло в тягомотном ощущении полуденного (полуночного ли?..) ужаса. Кадир молчит, бросив многозначительный взгляд в зеркало заднего вида. Мы стоим в еле ползущей пробке, как когда-то в Нью-Йорке, укрытые от глаз любопытных водителей по соседству элегантной, металлической "шкурой" кадиллака. Удивительно, конечно, что он приехал на своей — и не моргнул глазом, что якшается с беглянкой. Или, возможно, мои часы уже сочтены; возможно, он только изображает любезную дружелюбность, готовый отвезти меня не во временное убежище, а к представителям князя Панхард. Нет... я не верю. Кадир не из тех, что предаст. Он, Самира... лже-Катерина. Дакота. Больше у меня никого нет. Я думаю об этом... и я солгу, а я не умею лгать, если скажу, что мне плевать. Мне кажется, иногда... что я не выдержу. В этом всём, единственная краеугольная мысль новообращённого ребёнка-сироты отрезвляет меня, зло и беспощадно. В целой вселенной, в мириадах звёзд и пыльных скоплений, я, без отца и матери, я, без друзей и любви, я — н и к о м у по-настоящему не нужна. Меня отрезвляет механический шум, — Дакота жмёт кнопку на дверце, чуть опуская окно, медленно разевающее на пару сантиметров пасть, чтобы впустить звуки ночного города. - Душно, — она натягивает капюшон кипенной толстовки, выглядывая в образовавшуюся щёлку. Не признаёт, что задушилась от сигаретной вони. - Осталось недолго, — учтиво замечает Кадир, обращаясь к подруге, а у меня — от его тона — пробегают по плечам мурашки. - Нам точно ничего не угрожает? — и она, в очередной раз, выступает моим аватаром в мире людей, спрашивая то, что беспокойно вертится на языке, — Извините, если надоела... - У меня нет привычки обманывать, — на этот раз, он всё-таки оборачивается, оказываясь между передних сидений, но уставившись только на Дакоту, — Если вы, девочки, будете меня слушаться, то клянусь, влипнут лишь те, кто рискнёт сунуться. Так понятнее? Она уверенно кивает — и это меня даже шокирует. Я чувствую, как её горячие пальцы переплетаются с моими и успеваю схватить мысль за хвост: перед Кадиром многие испытывают благоговение. Его боятся, мужчину, что источает почти видимое могущество страшатся и не смеют перечить, ведь от шерифа Нью-Йорка не ускользал никто, а он и не ведал пощады. Но Дакота... считает, наверное, что вместе мы — она и я — сильнее всех. Через четверть часа мы выскальзываем из застывающего потока автомобилей. Ещё через минут десять, — останавливаемся на парковке многоквартирного сооружения, а после, молча едем на лифте на двадцатый этаж, где аль-Асмей галантно придерживает дверь апартаментов, чтобы мы вошли. Аскетично обставленный пост-модерн. Ничего особенного. - Итак, — он хлопает задребезжавшим холодильником, кидая на кофейный столик передо мной два пакета с кровью, а потом, скрипнув полкой бюро, начинает возиться с чашками. Достает жестяную банку чая, — Продолжим беседу в располагающей обстановке. И не беспокойтесь, — чёрные глаза стреляют в сторону Дакоты, — Никто не посмеет нанести нам визит здесь. - О чём, собственно, разговор? — я расслабляюсь, насколько оно уместно, откидываясь на спинку дивана, — Фея-крёстная отправит двух принцесс на бал?.. Он фыркает. Проходит пара минут. Подруга потягивается, стаскивает толстовку — да, и я, пожалуй, отмечаю: в этом доме очень тепло. Перед ней опускается чашка ароматного, чёрного чая. По запаху, я уверена, что там есть имбирь и какая-то филигранная смесь специй. - Спасибо, — бубнит она, но Кадир только отмахивается. - Короче, — властно подытоживает он, садясь напротив, а меня от его "короче" пробивает на смех. Не думала, — ох, нет, — что шериф ТАК заговорит, — Джулия!.. - Всё-всё, — приходится прикрыть рот ладонью, — Успела отвыкнуть, честное слово. - Я... тоже, — взгляд буравит меня с пол минуты, пока мужчина не решает, что можно продолжить, — Хорошо, что вы уехали. В Нью-Йорке сейчас грызня похлеще той, что ты застала при расследовании... и той, что была до него. Я не уверен, что обстоятельства отвечают хоть каким-то камарильским традициям и не наступит хаос из-за чрезмерной амбициозности двора, — на его лице отчётливо угадывается разочарование, — Да, это не то, что я обещал защищать, но моё чувство долга непоколебимо даже в смутное время. Однако... однако, твой поступок я понимаю и одобряю. Я сам, когда-то, поступил так же. Я покинул Лондон, отказавшись от привилегий и титулов, потому, что служба не соответствовала моим представлениям о человечности. И я начинаю понимать. Тогда. В тот момент. Те намёки, ту помощь, что оказывал мне Кадир в Нью-Йорке. Его заботу и неисповедимую тоску, что окружала его, стоило только аль-Асмею забыться и на секундочку поддаться зову тореадорской крови, ревниво не отпускающей душу в объятья зверя до последней, кровопролитной битвы. Вот он какой... вот какой... - Если говорить искренне, Джулия, я не желал, — никогда, — чтобы ты столкнулась с... с сомнительными, с точки зрения этики, решениями и их последствиями. Я рад, что ты промолчала. Ты это и так знаешь, но я повторюсь: я бы и сам решил сообразно, — он, похожий на современного, восточного султана, с чашкой, покоящейся между пальцев, скопировал мой жест, упираясь спиной в диван, — Я вижу в твоём характере милосердность. Многое, что утратил я. И, если же я встану во главе Нью-Йорка, то прошу тебя вернуться. Я хочу, чтобы именно ты стала примогеном клана Ласомбра в моём домене. - Чего?! Я вскакиваю, к чертям собачьим отбрасывая меланхоличную холодность, и чуть ли не переворачиваю столик, пугая взвизгнувшую Дакоту, облившуюся чаем. - Ты станешь князем, Кадир?! Неужто эта шайка позволит тебе вмешаться в их упражнения по лизанию задниц друг друга?.. — я, и сама ничего не понимая, хватаюсь за голову, — Хэлен, что ли, совсем рехнулась?! Кадир улыбнулся. Поставил питьё на стол. - Это очень личная информация, Джулия. Мне поступило интересное предложение, а я счёл его рациональным. Мне дороги порядок и справедливость так же, как и гуманное отношение к человеческому обществу. Я считаю, что я тот сородич, что в состоянии удержать баланс, в отличие от негативно проявившей себя интриганки князя Панхард, — затем, он выставил вперёд ладонь, — Но будь сдержана. Об этом никто не должен узнать. Я решил, что именно ты достойна, чтобы поделиться. И ты должна вернуться... как только это произойдёт. Во мне же борются два чувства: я, как будто, выискала сенсационную новость. Я, как будто, перевернулась с ног на голову. Дакота же непонимающе смотрит — то на меня, то на Кадира. - То есть, у нас есть шанс поехать... домой?.. — негромко выговаривает она, обращаясь ко всем сразу. - Да, кстати, — вытянутая рука указывает на подругу, — Тебе бы дать ей становление. Она ведь и не гуль даже. Слабая. Эмоции меняются, как кадры телепередачи. Как кадры, которые, наверное, смотрят под дурью в Квинси, чтобы вызвать рвоту. - Нет! — от переизбытка чувств, я делаю непонятное движение, но властное, это точно, — Обречь её на то, что испытываю сама? На проклятие? На смерть?.. Кадир качает головой. Цокает языком. - Напоминаешь мне Люситу. Такая же сумасшедшая бунтарка. Казалось бы, ты, Джулия, была нашим дипломатом, так подолгу беседовала с сородичами, а дослушать не можешь. - На Люситу?.. — ха, смешно, — Я совершенно не она, я просто грязь из под ногтей такой зарвавшейся Ласомбра!.. Я... она — претенциозная сука-аристократка, ультимативно поставившая свою свободу превыше всего. Она не стала бы, как я, терпеть идиотские поручения князя и свалила бы при первой возможности, шатаясь по миру где вздумается. Я говорю и уверенности в словах становится всё меньше, как только они озвучены. Что-то эдакое бьётся об отеческую ухмылку аль-Асмея, наклонившего вбок голову. - Ты так думаешь, Джулия? — ему, кажется, забавна моя растерянность, — А, по-моему, мисс Совински, Люсита была... или есть, я не знаю... но благородной женщиной. Она искала справедливость. Да, и свободу — тоже. И была верна. Об её силе, как духа, так и мастерства управления тенями, слагают легенды. Слышала о её знаменитом высказывании? "Никто не владеет мной", вот как говорила Люсита Арагонская. - Да, плевать. Я не она, я — Джулия, а не Люсита. И у меня свои высказывания, — я злюсь, получается, без веской причины, — И никто не давал мне права обращать дитя. - Я даю. Иначе, ты когда-нибудь лишишься своей подруги. Она не выдержит всего, уготовленного вампиру, будучи смертной. Некогда уже гоняться за тобой — в Нью-Йорке чересчур возни, а моему слову не станут перечить. Я даю тебе право на создание потомка, на её обучение. И пусть это будет Дакота, она — достойна. Интересно, а меня, в своё время, так же одобрили? Так же решили, что девчонка на мели и без работы — идеальный вариант?.. Ах, да. Я же должна была не отсвечивать и не мешать "взрослой" политике. - Ладно, — я падаю обратно, на сидение, уже истощённая неожиданным всплеском событий, — Я подумаю. И понимаю, думать-то я могу. Но кое-кто рядом рассчитывает на ответ "да". И кое-кто сделает всё, что угодно, чтобы я оставалась рядом вечно. И я даже не знаю, чёрт возьми, кто из них.