Только на двоих

      — Заткнись, баба! Я тебе слова не давал! — негодующе орал мужской голос.       — Милый, успокойся, иди поспи, ты пьян,— залепетал тихий женский голос. Вдруг раздался громкий удар, всхлип и ор.       — Заткнись, сука, или еще выпросишь!.. — всхлипы не прекратились, удары продолжились, но через пару минут затихли. — А сейчас принеси мне пожрать.       — Угу... — даже не сопротивляясь пьяному вдребезги (уже в который раз) мужу, женщина пошла на кухню и поставила тарелку борща в микроволновку. Она даже не вытерла с лица кровь, что струилась тоненькой змейкой и запеклась на уголке губ.       Третий же обитатель квартиры лежал на кровати, обхватив подогнутые к груди ноги руками и закрыв воспаленные от слез глаза. Он снова не смог защитить маму от этого вечно пьяного ублюдка. Обычно, если отец напивался в плинтуса, то колотил он, в основном, мать, а сына не трогал, из-за чего они частенько отсиживались в комнате подростка. Мужик туда, конечно, пытался вломиться, но получилось это всего пару раз, и то сыночек был вооружен огромной сковородой, которой нерадивый папаня уже получил по лбу. Это "оружие свободы" Игорь прятал под кроватью и часто грозился отцу, что ударит его им. Почти постоянно Иван просто пьяно ржал, источая тошнотворную вонь перегара, и начинал говорить сыну о том, какое он ничтожество. Но скорее Люцифер вернется к ангелам, чем этот алкоголик трезво плюхнется на колени перед женой и наследником, слезно моля о прощении.       Геря не чувствовал к родителю ничего, кроме отвращения и желания придушить его подушкой, когда тот захрапит, воняя, как последний скот, на всю жилплощадь. Но тинейджер понимал, что ему ни физических сил не хватит, ни моральных, и сейчас его удел — лежать в своей комнате, беспомощно свернувшись в позу эмбриона, и сжимать подушку зубами, пытаясь тихо перетерпеть боль в поколоченном теле и мигрень. Голова до сих пор гудела и кружилась от удара почти полной бутылкой. Парню казалось, что спальня вертится вокруг своей оси, и от этого его еще вдобавок и тошнило. Он слышал ор бухого бати, плач Марины, — матери, — и звон бьющейся посуды как через вату, но ничего не мог сделать, потому что родительница категорически запретила подростку выходить из комнаты.       Несчастная женщина вошла буквально через пару минут. Игорь, услышав тихие шаги, приподнялся на локтях и слегка мутным взглядом встретил горячо любимую маму, после чего быстро встал и обнял ее. Марина обвила сына руками в ответ. Потом слегка отстранилась, взяла лицо единственного ребенка в ладони и поцеловала мальчика в лоб.       — Ты как, солнце?       — Отец уже?.. — вопросом на вопрос ответил подросток, но его перебили, ведь дилемма была очевидна.       — Да, спит.       — Ну и хорошо. А то житья совсем никакого... За меня не волнуйся. Сама ты как? Он тебя не сильно бил?       — Я... Я нормально... — Мари попыталась солгать, но парень увидел запекшуюся в левом уголке губ кровь. Он аккуратно вытер ее, посмотрел женщине в большие, карамельно-карие глаза и заправил за ухо пепельно-русую длинную прядь.       — Мам, не ври. Ты же знаешь, что я этого не люблю...       — Да, прости.       — Не извиняйся... Слушай, мам, почему ты не можешь развестись с этим уродом?       — Люблю я его. Да и прожили мы вместе уже очень долго. Если разведемся, я не смогу без него...       — Сможешь, сможешь, — сын улыбнулся матери, а та улыбнулась в ответ.       "Ещё раз, сука, ещё один ёбаный раз эта гнида тронет маму и я... Я сожгу его к херам!" — думал парень, гладя волосы родительницы и пропуская пряди сквозь пальцы. Он желал женщине только добра и считал, что она заслуживает большего, чем вечно дерущегося алкаша.       Мать и сын сели на кровать, не разорвав объятий, а потом легли, и Геря засопел Марине в изгиб шеи. Ребёнка прижали ближе к трепещущему женскому сердцу, и Мари снова вспомнила тот самый счастливый момент в своей жизни, когда она вынесла из роддома сверток с голубой ленточкой.