(♡)
Спустя пару часов Юнги смог, наконец, покинуть офис. Уставший, немного дерганный и несколько пассивно-агрессивный из-за долгих, но плодотворных споров с коллегами, он вызывает такси, тратя на ожидание три минуты от силы, после чего, заваливаясь в салон, просит его отвезти в отель, где ему вновь пришлось продлить аренду номера — очередная задержка. Юнги даже билеты домой не покупает, зная, что может не рассчитать свои силы и скорость рабочего процесса. Уже под вечер, когда он с едва высохшей головой заваливается в постель, ему пишет «любимая», сообщая о том, как она соскучилась по Юнги. А Юнги про себя подмечает, что она соскучилась по дорогому салону авто и чёрной карте мужчины. Может быть, ещё по статусу Юнги и его солидности среди всех своих знакомых. Чонха его ждёт. Чонха скучает, знает, что вечер у Юнги, почему отправляет ему очередные фото, думая, что тот сможет расслабиться. Ноги у неё стройные, талия узкая, личико типичной модели и сочная грудь, обтянутая кружевным лифом. Только бы знала ещё, что Мину эти фотокарточки даром не нужны, что член свой всякий раз перед сном тревожить он не хочет, и что спермотоксикозом мужчина лет с двадцати трех точно не страдает. Жестоко, конечно — такова жизнь. И сегодня, видимо, тот день, когда Юнги с глубоким вздохом просматривает материалы и качает головой, становясь недовольным. И вместо привычного ответа по типу: «спокойной ночи, счастье моё», вместо привычной похвалы за стройность и сексуальность он пишет, чтобы она таким больше не страдала. А потом мужчина проваливается в сладкий сон, зная, что завтра его заслуженный выходной. И этот выходной снова является днем, когда Юнги мотается по всему городу. Хотя даже это не работа, на которой он пропадает сутками, погружается с головой и иногда даже засыпает в кипе документов и включённым ноутбуком, что жадно просит подзарядки, пиликая так, что все рядом находящиеся кабинеты это слышат и спешат на помощь (один Юнги только спит, выронив ручку и уложив голову удобно на сложенные руки перед собой). Юнги нужно было забрать несколько вещей — колье, которое он заказал на прошлой неделе (и вопрос: зачем оно тебе?), костюм из ателье, также ему предстояло купить новую жилетку к другому образу, так как старая немного порвалась — не то чтобы он поправился, но после физических нагрузок и неудачных телодвижений может произойти все, что угодно, даже противный треск швов на боку. Юнги не признает костюмов более лёгких, как какой-то чокнутый буржуаз, поэтому из-за своего личного негодования и даже несколько навязчивой идеи идеализма в своем устойчивом образе он собирается пройтись по всем отделам классической одежды. В кафешке неподалёку от центра он переждал проливной дождик, что оставил после себя небольшие лужи, сшитые будто золотыми нитями — отблесками яркого зенитного солнца, практически белого, как редкие облака, плывущие в даль. После сфотографировался у Лувра, впервые за долгое время открывая фронтальную камеру, которой никогда не пользовался, по крайней мере, за последнюю тройку лет. После всего этого Юнги невзначай вспомнил, что это ещё не всё, что ему хотелось бы сделать. Не то чтобы хотелось — обстоятельства обязывали. Поэтому вместо вызова такси и поездки в отель Юнги направился в ближайший парфюмерный дом, чтобы найти себе запах, хорошо сидящий на его костюмах. Возможно, изначально эта затея подразумевала собой как некоторое приятное дополнение к образу человека, готового сделать предложение, открывающее дорожку под венец и в счастливую семейную жизнь, но после из-за не особо приятных раздумий она плавно вытекла в неутолимое желание обновить одеколон. Юнги и так редко пользуется всякими штуками, обычно забывая об их существовании, к тому же из-за стойкого и терпкого запаха ему всё кажется, что обновлять будет излишним, поэтому мужчина ждёт полного выветривания или стирки. Но спустя полтора года надоедливого древесного аромата обновиться всё-таки нужно. И прямо кардинально, чтобы удивить не только окружение, но и себя. «Beauty lounge» — первое, что попалось на глаза Мину. Красивый интерьер, мягкое сочетание декора с мебелью и яркими подсветками стеллажей с прочими украшениями и выставочным интерьером, разбавляющими композицию из флаконов разных ароматов. Внутри было легко. Не пахло чем-то едким, тяжёлым и давящим на виски — что-то едва ощутимое, неуловимое витало в воздухе, разжигая желание узнать, найти, вдохнуть полной грудью и закрыть глаза от удовольствия. В помещении было три девушки, две из которых увлечённо разговаривали между собой, стоя рядом со стеллажом новинок, блистающих в большом количестве рекламы. Другая уже ждала, пока юноша за ресепшеном упакует её покупку и пожелает хорошего настроения. Юнги вздохнул, опуская пару пакетов на один из пуфиков, стоящих рядом с выходом — на них уже были оставлены вещи, так что Юнги решает облегчить себе жизнь, взяв только телефон с кошельком, проходя в глубь зала, клацкая по кафельной плитке каблуком туфель. — Bonjour! Puis-je vous aider par quelque chose? — произносит парень, сладко улыбаясь и подходя к мужчине, оставляя что-то на ресепшене. Он поправляет свою идеально уложенную прическу, как-то невесомо очерчивая привычной волной светлые пряди, позже складывая руки в замок и ожидая реакции посетителя. А Юнги застыл, словно статуя. И наверное от блеска глаз юноши, а не от того, что его французский настолько красив и естественен. Но как жаль, что он ничего не понял, кроме примитивного и всеми известного приветствия (да Юнги уж выучил его, пока мотался по всяким собраниям). — Простите, — начал он на английском, наблюдая за эмоцией консультанта-продавца, что сделал ещё один шаг к тому навстречу, внимательно прислушиваясь к глубокому голосу, — я не говорю на французском. Видите ли, я иностранец. Вы?.. — Без проблем, — улыбнулся тот, не сводя глаз с мужчины, что поправлял лацканы пальто поверх тёмной водолазки. — Правда, мне стоит перестроиться, прежде чем предложить свою помощь. Итак, что бы вы хотели приобрести у нас? Притягательный. Сладкий, как инжир, только что сорванный с ветки. Если бы Юнги слушал его внимательней, то наверняка бы ответил так, как подразумевалось с самого начала. Но, к сожалению или счастью, на его языке крутится лишь одно: «Вас», и если он не скажет этого — можно посчитать его проигравшим жизни. Но он терпит, неловко кашляя. — Духи. Что-нибудь из недавнего, если можете, — хмыкнул Мин, проходясь взглядом по консультанту, что тут же сообразил, двинувшись в сторону. — Пройдем к тому стеллажу, я вам представлю пару новинок, — в его голосе было что-то чарующее, глаза томные, янтарные, словно мед, от которого отлипнуть буквально невозможно. Юнги любит мед. — Вы мужчина деловой и серьёзный, думаю, что вам могут подойти несколько запахов из этой коллекции. В движениях его была собрана вся грация и аккуратность, плавность и некая лёгкость, с которой он пересекал залу и лепетал на своем красивом французском. Юнги, кажется, не смыслит абсолютно ничего, засматриваясь на раскрытые плечи и выглаженную блузу, туго сидящую на тонкой талии парня. — Спасибо, — выдохнул Юнги, потирая щеку и обращая внимание на предложенные варианты, выставленные на застекленной поверхности. — Вы можете проверить запах на запястьях или воспользоваться пробниками, они есть в стакане слева, недалеко от вас. Думаю, стоит начать с этого, — парень резво жестикулировал, опуская палец на крышку одеколона, прежде чем вздохнуть и продолжить, — уникальный, скажу я вам, многие сейчас им интересуются. Сладкие нотки, приятный шлейф. — Простите, что перебиваю вас, — продолжил Юнги, опуская взгляд на бейдж консультанта, — Чимин, я всё не могу разобраться, чем же здесь так привлекательно пахнет? Парень едва смутился, выдав себя лёгким румянцем и поджатыми розовыми губами, обработанными гигиенической помадой. Складывая руки перед собой, он бросил ещё один томный взгляд на мужчину, слегка оттягивая момент. Диффузоров здесь не было — Юнги взглядом прошёлся по всем стенам этого бутика. Возможно, где-то на ресепшене стояла баночка с россыпью ароматических палочек, но эти запахи были настолько примитивными и знакомыми Юнги, что не узнать композицию было просто невозможно. А здесь — чарующие оттенки весны, распускающихся бутонов цветов, с каплей спирта и лёгким шлейфом. — Шанель, — мило улыбнувшись, произнёс Чимин, возвращаясь к презентации, — надеюсь, что это никак не отвлечёт вас от изучения нового аромата. — Шанель, — повторил за парнем тот, сжимая пальцы до хруста. — Я тоже надеюсь, что вы не отвлечете меня от изучения этого, — он на секунду сцепился с парнем взглядами, прежде чем подцепить пальцами флакон и снять крышечку, — аромата. — Тогда я… — прикрыв веки, явно обдумывая свой ответ и наверняка настраиваясь на общение с Мином, парень выдохнул, едва причмокивая губами, что блестели под светом, исходящим от стеллажа. Пленительные и мягкие, как спелая вишня, стоит только попробовать — как стон удовольствия слетит с языка. — Отойду на секунду. Позовите меня, если вам что-то приглянется! Юнги проводил того взглядом, плавно проходясь по точеному силуэту с головы до пят. Мягкие изгибы тела, прямая спина, прекрасный профиль. Стройные ноги, длинные, практически модельные, с округлыми ягодицами, сильными бёдрами, худыми икрами. Взгляд оторвать невозможно. Невольно предаваясь сравнению, Юнги осознал, что Чонха не такая уж идеальная, как казалось ему ранее. Может быть, это нюансы тела, примитивная анатомия мужского и женского, может быть личные сдвиги по фазе, чем Мин мог похвастаться. Мягкий высокий голос, моментом томный, горячий, его спокойный английский и воодушевленный французский. Будто он влюблен в сам язык, наслаждаясь каждым словом и звуком, неосознанно улыбаясь от яркого контраста и возможности говорить, чувствовать собственным языком. Чимин — практически юноша (если бы Юнги знал, сколько ему лет), молодой и красивый, несколько гиперактивный, элегантный и статный, своим образом походивший на изящную античную деву, вырезанную великим скульптором. Его лицо — личный идеал красоты Юнги. С высокими скулами, с ровным скульптурным носиком и широкими глазами, глубоким и несколько наивным взглядом, чарующим, медовым, тягучим. Привлекательный, сияющий, словно солнце. Такое, что глаза слепит, но оторваться практически невозможно. Драгоценность — бриллиант, представленный ювелиром, только что отшлифовавшим его. Чимин видит его — видит не только Юнги, а его нескрываемый интерес, пристальный взгляд и вспыхнувшие глаза, самодовольную улыбку, наслаждение, расплывшееся по лицу мужчины, так и не попробовавшего ни один из коллекции запах. Будто бы в его носу застрял лишь один — Чимина. Как можно не верить в любовь с первого взгляда? Когда ты сам, не ожидая того, в Париже, в парфюмерном салоне находишь ту самую французскую душу с небрежностью городской — изюминка, — и расцветаешь сам, находя в жизни новые оттенки, познавая влюблённость и все её прелести. Не какой-то минутный эффект, не увлечение телом и желание телесного наслаждения — а глубокое чувство, едва разгоревшееся, и стоит бы только подлить огня — подойти к Юнги и улыбнуться так сладко и самодовольно, и всё. Он поражён. Чимин и Юнги остаются одни в бутике. И внимание последнего обращено только консультанту, что наблюдает издалека, складывая руки на груди и склоняя голову вбок, носком туфель очерчивая незамысловатый узор на полу. — У вас, кажется, небольшие проблемы? — с едва слышимым смешком Чимин подходит к мужчине снова и невесомо касается пальцами руки того, помогая тому нажать на распылитель, подставляя собственное запястье. — Как думаете, не слишком терпко для вас? А Юнги молчит, поднося запястье того к своему лицу, неосознанно утыкаясь носом в нежную кожу парня, делая глубокий вздох, будто бы игнорируя запах одеколона — его желание добраться до истинного запаха тела. Смущённо улыбаясь, Чимин робко соглашается с тем, что Юнги сейчас щекочет его маковкой носа, проходясь от предплечья к ладони, вдыхая в неполную силу, выискивая те самые свежие нотки олицетворения любви. — Он слишком подходит мне, чтобы я выбирал его, — вздыхает Юнги, наконец отрываясь от руки парня, опуская её, — не могли бы вы дать мне что-нибудь другое? Не похожее на меня. — О, интересно, — выдохнул Чимин, ставя флакон на место, — немного неожиданно слышать такое. — Что-нибудь яркое, необычное, — продолжал Юнги, не отрывая взгляда от своей новой и трепещущей симпатии, что была похожа на набирающий цвет бутон влажного от росы пиона. — Понимаете меня? Чимин улыбнулся, касаясь рукой плеча того, едва ощутимо надавливая, второй рукой прося повернуться и последовать за ним. Удивительно, что он знает, что Юнги просит. Удивительно, что он соглашается, принимая скрытую ласку Юнги, идущего за тем. Чимин не отпускает Юнги, держит за предплечье, больше хватаясь тонкими пальцами за рукав пальто. А тот не отрывает взгляда, направленного на притягательный профиль юноши. — Хочу показать вам два запаха, — начал Чимин, останавливаясь рядом со стендом, на котором стояли такие же новые коллекционки. — Они, конечно, мало сочетаются с сезоном, но это того стоит, не пожалеете, — Чимин на мгновение забывается, продолжая говорить на своем милом французском, сладко мурлыкая, своим видом показывая, как он хвалит создателя и чудную возможность демонстрировать это произведение искусства. Юнги молчит, наблюдая за тем, его плавными движениями и мимикой. Сам же расплывается в мягкой улыбке, кажется, погружаясь в это с головой. Чимин сводит с ума, что ноги подкашивает. И Юнги не может устоять перед ним. — Miller Harris, замечательная композиция: табачные листья, тубероза и инжир, нотки древесины и тёплый шлейф, со сладким привкусом, — Чимин протягивает мужчине флакон, чтобы тот рассмотрел его и смог ощутить аромат, что не нужно было распылять на кожу — он уже исходил от флакона, приятно заполняя собою воздух. — Ещё есть запахи зимней свежести, удивительные, некое погружение в зиму с Lise Watier. Думаю, он бы замечательно сел на вашу шею и костюм. — Простите, — снова начинает Мин, прижимая к себе флакончик, — а вы случаем не парфюмер? — Я?.. — удивлённо спрашивает Чимин, и к его щекам тут же приливает румянец, едва заметный, но очаровательный до жути. — Почему вы интересуетесь? — Потому что если бы вы выпустили свой аромат, я бы без сомнений купил его. Такой же притягательный и невозможно сладкий. Который хочется чувствовать больше, чем есть на самом деле. Чимин подарил ему свой сияющий взгляд, очередную вишнево-сладостную улыбку и уверенный смешок, чувствуя это лёгкое сексуальное напряжение. Кто бы мог подумать, что с ним, обычным консультантом, который едва смог зарекомендовать себя на роль ассистента на создание духов, будут так обходительно вести себя, дарить едва различимые комплименты и телодвижения, — флирт. Юнги статный, красивый, уверенный и серьёзный, с острыми чертами лица и дорогим костюмом, говорящим о его статусе. Чимин бы подумать даже не смог на что-то большее, но эта необъяснимая атмосфера, напор мужчины и его несомненно сильное и трезвое желание — что-то значат. И явно не просто культурная, какая-то этикетная обходительность, а даже более чем. Интерес. — Вы выбираете? — Тот, что у меня в руках, — говорит Юнги, наблюдая за Чимином, что тут же улыбнулся и, воскликнув на своем великом и соблазнительном, удалился от него, спустя пару мгновений принося новенькую нераспечатанную коробочку с духами. — Я могу вскрыть его на кассе, чтобы вы, дорогой, проверили на целостность и девственность флакона, прежде чем я упакую его и напечатаю чек, — парень пригласил того к ресепшену, где обратился к монитору компьютера, взглядом встречая новых посетителей, что ещё не успели разбежаться по залу. — Оплата по карте или наличными? — спустя несколько минут спросил Чимин, кидая тёплый взгляд на Мина, что стоял на прежнем месте и увлечённо рассматривал его, бесстыдно и не пытаясь скрыть это наблюдение, такое жадное и явно сладкое. — Карта, — кивнул тот, доставая свою красавицу, — но, хотелось бы напоследок сказать, — он совершает оплату, немного озадачившись, когда аппарат непривычно выплюнул ему отказ, лишь со второго раза принимая оплату, наверняка испугавшись суммы на счету, — что мне бы хотелось приобрести не туберозу, а вас. — Меня? — шёпотом переспросил Чимин, изгибая свою ровную бровь, едва подведенную помадкой из-за естественного светлого оттенка, который едва сливается с кожей при ярком свете. — Вы бы мне прекрасно подошли, — издав короткий смешок, Юнги прикусил щеку изнутри, беря в руки брендовый небольшой пакет, содержащий в себе духи и приятное дополнение. — Вы обязаны дать мне свой ай-ди, — произнёс консультант, наклоняясь к Юнги, наблюдая за тем, как тот достаёт телефон и снимает блокировку, что-то ища в нем, — позвольте узнать ваше имя? — Господин Мин, — с улыбкой сказал тот, наблюдая за тем, как Чимин заинтересованно смотрит в ответ, едва размыкая пухлые губы от нехватки воздуха в груди.(♡)
Чимин пригласил Юнги на свидание. Спустя трое суток их небольших ночных разговоров, пока один моет посуду после смены, а второй сидит за документами, совсем малость — перед сном, желая друг другу хорошего дня, Чимин решился на тот удивительно серьёзный шаг — романтика, канделябр со свечами, вкусное шампанское и приятный сюрприз под тканью парадных брюк, сидящих на теле так, что при любом натяжении можно было осознать весь сок ситуации. Не то чтобы Чимин был слишком самонадеянным и уверенным — не будем отрицать, что он как раз таки и есть таков, — просто такое проявление нереального и даже дикого интереса никогда не значит просто знакомство. По крайней мере, Чимин на себе такого не испытывал. В какой-то момент ему было страшно — удивительно, что к нему, обычному парню в белой облегающей блузке с позолоченным бейджиком, сможет подойти взрослый мужчина с серьёзными намерениями. Флиртовать с ним, будто это есть часть его жизни — так красиво и так пленительно, что язык не поворачивается сказать что-то в ответ; хочется слушать и слушать, поставить на репит, как виниловую пластинку с любимой песней в магнитофон. Чимин поражён. Насколько это было быстро, осознанно и приятно — даже правильно, как кусочки большого пазла. Юнги писал ему. Много, интересно, через буквы чувствовалось то напряжение и желание, с которым Мин упорно справлялся, пока он мог. Пока у него не было возможности сорваться и показать этот волшебный красочный всплеск чувств и всё то, что нельзя сказать словами или одним лишь взглядом — действия, голос, движение тела. Чимин любит язык тела, любит ласку и внимание, любит дарить партнёру неземное наслаждение — сам получает удовольствие от процесса, наконец созрел и научился принимать и искать желаемое в эмоциях. Чимин давно не был в отношениях. Серьезные ли они или на одну ночь — без разницы. Год или два он не мог найти то, что отчаянно хотел, всё шло по одному месту. Он даже смирился со своей участью одиночки и даже не имел возможности думать о самоублажении. Он менял работу как перчатки в один из периодов, наконец зацепившись за парфюмерию. И, наверное, сейчас он готов поблагодарить Всевышнего за это. Свидание. Давно он не ощущал этакого на себе. Эта милая и слегка напряжённая атмосфера, музыка на фоне и вид на город любви, открывающийся с балкона, на котором можно опереться на аккуратные перила и отдаться в теплые объятия, поддаться желанию и погрузиться в пленительный поцелуй, едва ощущая на себе крепкие руки. Свидание, где можно нарушить клишированное правило «без секса на первом свидании» и получить уйму эмоций. Свидание, которое не закончится долгим и потрясным сексом. Которое не будет иметь конца — выльется в счастливое будущее, по крайней мере новую историю, которую хочется прожить и прочувствовать каждой частичкой тела. Свидание, на которое придет господин Мин и подарит Чимину ту загадочную и самодовольную улыбку. Посмотрит властным взглядом и заставит опуститься на колени перед ним. Чимин готов на все, зная, что дальше последует пылкое чувство. Yg: к тебе домой? Я думал, что у меня будет возможность подобрать ресторан. Jm: уверен, что ты не отличишь вкус домашней еды от ресторанных блюд. Четверг, шесть часов после полудня. Чимин, потративший уйму времени на тщательную подготовку: начиная уборкой и сменой постельного белья на что-то более дорогое, сервировкой столика на балконе, заканчивая собой — внешний вид, нежность кожи и те грязные штучки, с которыми нужно было повоевать. Чимин не скажет, что полдня провёл с пробкой в заднице, что довел себя до лёгкого обезвоживания и сходил до аптеки за лубрикантом, чтобы пополнить свои скромные запасы на «истинные моменты любви», которых он отчаянно ждал. Чимин надел красивое белье, Чимин подготовился так, чтобы доставить меньше мороки Юнги, желая быть идеальным. Мужчина приходит к нему в пять минут седьмого, оговариваясь о вечерней пробке. На что Чимин мило улыбается и отмахивается, говоря, что он ожидал этого и нисколько не удивлён или расстроен. Юнги приятно пахнет — казалось бы, что это и есть тот запах, который он так долго и усердно выбирал, едва понимая всю суть ситуации, полностью поглощенный Чимином. Он красиво одет, в руках у него букет свежих цветов, красиво оформленных, а также барсетка с собой, видимо личные вещи. — Это тебе, — мужчина протянул букет Чимину, что с лёгким недоумением смотрел на того и улыбался, вновь лепеча что-то на французском (и будь он неладен, что Юнги его не понимает). — Выбрал самые красивые для тебя, но ты на их фоне выглядишь ещё лучше. — Спасибо, — с едва уловимым писком выдохнул Чимин, подскочив на носочках, прежде чем приобнять того и забрать цветы. — Проходи, раздевайся, я пока найду вазу, потом заберу тебя, — сказал тихо Чимин, принимая цветы со счастливой и искренней улыбкой, тут же убегая в другую комнату, где позже немножко прогремел вещичками. Спустя минуту Чимин провёл Юнги через гостиную на балкон, откуда открылся чудесный вид на город, где вдали красовалась Эйфелева башня. Чимин был несколько взволнован эмоцией Юнги, что подошёл к перилам и, оперевшись о них, осмотрелся, начиная от размытой вдали красавицы, заканчивая Чимином, что неловко поправлял лацканы рубашки, открывающей вид на его молочные плечи. — У тебя красиво, — мужчина приподнял уголок губ, выпрямляясь и обращаясь к столу, который был красиво украшен и наполнен разными закусками и основным блюдом. — Детка? Ты слышишь меня? — Désolé, je suis un peu… — начал взволнованно Чимин, тут же вспоминая и хихикая от своей неловкости, прикрывая лицо ладонями. — То есть, прости. Всё хорошо, спасибо. Ты… присаживайся, нам стоит хорошо провести время. И Юнги понимает, что с каждым разом, когда Чимин забывает о чем-то и начинает путаться в языках, он влюбляется в него всё больше. И с каждым этим разом он уверен в том, что вот он — милая француженка, которую он хотел отыскать среди толпы. Что вот он — его Афродита, Аполлон, спустившийся с небес. Он садится за стол, наблюдая за действиями Чимина, что тут же уселся следом и пробежался взглядом по столу, подмечая кое-что про себя. — Ты что будешь: вино или шампанское? — Такой широкий выбор, я даже не знаю, — усмехнулся мужчина, потирая шею. — Шампанское какое? — Ну, с ароматизатором персика, — пожал плечами тот, — не знаю, будешь ли ты такое, так что могу принести покрепче что-нибудь. — Шампанское, давай его. Странное на вкус. Сладкое. Юнги обычно такое не пьёт. Он даже не припомнит, когда в последний раз выпивал — но точно у себя дома. Возможно, полгода назад с коллегами, когда они обмывали удачный проект, и то это была адская мешанина всего, в которой едва можно было отыскать обычную банку пива, так что впечатлений приятных мало от этого. Мину нравится виски, когда-то он закидывался самбукой. Так что небольшой процент на фоне этого кажется несколько странным. Непривычным. Но даже у этого действа есть свои достояния — несмотря на несколько странную композицию вкуса, Юнги готов выпить ещё пару бокалов, потому что они с рук Чимина. И Мин, кажется, готов взять с них все, что будет предложено. Чимин приготовил стейк, который с жадностью вкушал мужчина, неловким взглядом спрашивая свою новую пассию: «почему ты не составишь мне компанию?» Но в ответ тот лишь смущенно улыбался, крутя бокал между пальцами и потихоньку выпивая до последней капли, расплываясь в не менее сладкой улыбке. Они долго разговаривают, растягивая время в свое удовольствие. Юнги с некой ленивой манерой рассказывает что-то увлекательное, в перерывах делая глотки сладкого напитка, остающегося странным привкусом на языке. Он делает Чимину комплименты без конца, наблюдая, как тот меняется в лице и нервно перебирает пальчиками ажурные манжеты своей рубашки, которая красиво съехала с одного плеча под порывом прохладного ветерка. Немного холодно — практически до дрожи, но оттого забавнее ощущать контраст реакции тела на откровенное ухаживание. Чимин любит улыбаться, обнажая красивые зубы, по которым соблазнительно проводит юрким язычком, позже тыкая кончиком в щеку, пряча взгляд. Тринадцать градусов — сомнительная цифра, при которой опьянеть столь быстро практически невозможно, и Мин уверен, что Чимин здраво мыслит. Игривый, соблазнительный, желанный — как плод искушения. Хочется взять и надкусить, прочувствовать истинный вкус сладости и пропасть в карамельных бездонных глазах Чимина. Он любит говорить на французском, будто бы специально поддразнивает — на деле лишь забывает о том, что его изящные «merveilleux» и «charme» Юнги едва понимает, — будто бы просек фишку и теперь наслаждается нечитаемой эмоцией Юнги, его подрагивающими пальцами и дергающимся адамовым яблоком. Чимин небрежен в своих словах и действиях — особый шарм, то ли перенятый от жизни во Франции, то ли это волнение. Волшебный, блестящий — целое прекрасное созвездие, которое не хочется терять из виду. И у Мина бабочки в животе оживают, своими махровыми крылышками щекочут стенки до легкого спазма, призывая тепло вниз, трепещут от очарования парня. И, без сомнений, вечер обещает быть долгим. Горячим, приятным, совсем малость под пьяным угаром, с толикой смущения, но с огромной уверенностью и желанием, плескающимся в глазах Чимина, потихоньку расслабляющегося у себя на стуле. Томным взглядом проходится по лицу Юнги, не отрывающего взгляд от него, поддевает брючину носком, позже едва ощутимо поглаживая по напряженной икре, вцепившись пальцами в округлые подлокотники стула. Чимин делает вид, будто не понимает легкого удивления мужчины и попытки понять — пойти навстречу. (И Чимин, возможно, не умеет различать некоторые эмоции, выражаемые чуть ли не одинаково — мимика вещь странная и чарующая, несколько непонятная; потому что Юнги точно его понимает и точно погружается в игру). Пак поднимается с места и наклоняется к Юнги, чтобы налить тому ещё — до момента, пока последняя капля не стечет с узкого горлышка бутылки. Его рубашка слишком откровенная, несмотря на мнимую скромность — стоит ему наклониться, как вся его грудь оказывается на виду, впалый животик и ремень, туго сидящий на его талии. И Мин смотрит, видит острые ключицы, напряженные мышцы шеи, спускается взглядом вниз — аккуратные розовые соски, с которыми хочется, несомненно, поиграться языком, а сейчас — просто ущипнуть, чтобы коленки подкосило и с дрожащих губ стон сладкий слетел, что-то несомненно милое и возбуждающее, непонятное — лишь для Юнги остающееся загадкой, к чему бы он хотел вернуться ещё раз и ещё, даже несмотря на то, что ни черта не понимает — просто знает, что это возглас приятный, одобряющий, желающий. Чимин хихикает, когда Юнги передразнивает его, не скрывая довольной улыбки, а затем отворачивается, опираясь о перила и устремляя взор на открывающийся городской пейзаж, окрашенный в нежно-персиковый цвет, с приятной рыжинкой. Закатное солнце красным диском ещё не опустилось за горизонт, окрашивая облака во все любимые цвета Пака, создавая атмосферу уюта и той самой любви — пылкой, горячей. Люди снуются по пешеходным переходам и тротуарам, лепечут что-то друг другу на ушко и улыбаются. Цветы на подоконниках других домов, широкие балконы с балюстрадой радуют глаз — умиротворяют, едва разжигают страсть, — отвлекают. А Юнги залпом выпивает шампанское, загораясь новым неиспытанным ранее чувством, поднимается из-за стола и сечёт за каждым действием парня, тихо напевающего себе под нос незнакомые мотивчики. Идет медленно к нему, пальцем очерчивает столешницу по форме, прежде чем оторваться от него вовсе и остановиться за Паком, устремляя взор на ровную спину, узкий элегантный силуэт. Взгляд невольно ползет вверх — к затылку, к отросшим волосикам на нем — слабому подобию маллета, за который хочется укусить, потянуть на себя, поцеловать после и посмеяться туда же, уплывая на лодке страсти и горячей любви в сладкую негу; а затем вниз — к пояснице, ещё ниже — к упругим ягодицам, обтянутым тонкими брюками, буквально просвечивающими красивое кружево, к сочным бедрам, на которых бы так чудесно смотрелись широкие ладони Мина. Юнги не хочет останавливаться лишь на этом — на своих изощренных мыслях, он видит, что Чимин дразнит его, ведет за руку и пальчиком по губкам стукает, улыбаясь игриво. Не сдерживается, не выжидает ещё секунды — подходит вплотную и ставит руки по обе стороны от Чимина, дернувшегося от неожиданности и развернувшегося к тому лицом, едва уловимо вопросительно поднимая брови, расплываясь в смущенной улыбке. Его руки ползут по плечам мужчины к шее, и он не успевает выдать свое французское «что?», как Юнги прижимает того к ограждению, руки удобно устраивая на его талии, а затем целует — сначала нежно, пробуя на вкус, аккуратно, немного сбивчиво сминая вишневые губы Пака, но после — уверенно и горячо, пальцами перебирая ребра под рубашкой, выдернутой из-под ремня. Горячими ладонями по холодной спине дрожащего от контраста Чимина Юнги ведет до лопаток, отрывая от перил и прижимая к себе, отстраняясь на шаг ближе к выходу с балкона. Целует крепко, долго, тягуче — как нуга, — не спешит проникнуть к тому в рот языком, а пока лишь обхватывает губами верхнюю Чимина и обсасывает, прежде чем парень обхватит его голову руками и со всей страстью затянет в новый, более красочный и жаркий поцелуй, сплетая их языки в соблазнительной самбе. — Юнги-я, — ахая, выдыхает Чимин, поднимая взгляд на мужчину, что с разгоревшимся интересом в глазах смотрел на парня, на его мягкие черты лица, притягательные губы и до одури манящие глаза. — Называй меня папочкой, — с легкой усмешкой произносит тот и, едва хрипя от соблазна, качает головой в сторону, стряхивая воображаемую мутную пелену с глаз, давая себе насладиться замечательным видом перед собой. И он снова целует, тепло, несколько напористо и влажно. Чимин скулит в поцелуй, чувствуя легкое головокружение и подкосившиеся ноги от нарастающего возбуждения — он слишком озабочен, чувствуя себя так хорошо впервые за долгое время. Юнги будто повсюду — уже даже под кожей, а не только во рту и руками под рубашкой. Аккуратно переступая порожек, Чимин ведет интуитивно Юнги на выход из гостиной, придерживаясь за крепкие плечи мужчины, напряженные и обтянутые тканью рубашки. Спальня была прямо напротив выхода, а желание было неистовым, так что Юнги, сожалеющее сводя брови, отрывается от Чимина, прежде чем тот схватит Юнги за руку и поведет в комнату, неудачно резко открывая дверь так, что она ручкой стучит о стену, но это их мало волнует. Потому что они — единственные друг для друга, подвластные моменту. Моменту, длящемуся целую вечность. И Чимину хочется, чтобы он длился ещё больше, никогда не заканчивался, был его жизнью — страстью, пылкой любовью и приятной крупной дрожью от прикосновений и влажных поцелуев в шею, ключицы, в его покрасневшие мягкие губы. — Я всё ещё хочу думать о твоем комфорте, детка, — на выдохе произнес Юнги, падая на кровать и утягивая за собой Чимина, что удачно устроился на бедрах того, упираясь ладошками тому в крепкую грудь, где пуговицы уже хотели выехать из петелек. Чимин смотрит на него сверху вниз и сводит брови сожалеющее, как-то умоляюще и губы размыкает, ахая от нетерпения. Явного нетерпения, что показывали его действия, скулеж и имитация скачек. Парень кусал себя за губы, руками водил по своей груди и расстегивал рубашку всё больше, напрягая бедра и приподнимая себя, позже падая обратно, создавая трение между ними в зоне промежности. — Трахни меня, — Чимин посмотрел на того плаксиво, кусая пальцы и прикрывая лицо ладонями, позже растирая кожу на шее, продолжая двигать тазом, дразня Юнги, что не знал, куда деть свои руки, в итоге находя бедра Чимина лучшим местоположением. Он дернул Чимина за них, чтобы тот опустился к нему и дал себя затянуть в глубокий поцелуй, обсосать свой игривый язычок. — У меня… у меня всё есть, мне нужен… ты мне нужен… — с тяжело вздымающейся грудью проговорил Чимин, едва удерживаясь над Юнги, что резво стянул с парня рубашку и откинул на пол, протягивая руки к ремню, с которым пришлось провозиться немного дольше, чем хотелось. От него на теле осталась розовая полоска, говорящая о дискомфорте, но теперь Юнги более, чем доволен, зная, что его пассию ничто не сковывает. По крайней мере — сейчас. — Трахнуть тебя? — самодовольно улыбнувшись, переспросил Мин, дразня того, испытывая. В одно мгновение переместив парня под себя, Юнги возвысился над Чимином, что прогнулся в пояснице и зажмурился, едва не поджимая ноги от нахлынувшего возбуждения, от одних только мыслей, как член того будет проникать глубоко, как будет ныть его собственная эрекция. — Попросишь меня хорошенько? Чтобы я дал тебе свой член? Юнги, улыбаясь, смотрел на Пака под собой, что пальцами касался своих затвердевших сосков, сладостно хныча и дергаясь каждый раз, когда по нему пробегалась приятная волна — словно электрический ток пробежался по всем его нервным окончаниям. Юнги своей горячей ладонью повел от груди к расстегнутой пуговице брюк, а после обратно, средним пальцем попадая в «ложбинку» — золотая середина его тела, проезжаясь к ключицам и дергающемуся кадыку. — Папочка, — простонал тот, поцеловав пальцы Юнги, что очерчивал ими губы и линию подбородка, пока выжидал ответа, — мой… сахарный папочка, — захныкав и схватив мужчину за руку, Чимин дрожащими руками загнул несколько пальцев, оставляя только два, позже проникая ими к себе в рот, горячий и влажный. Чимин очерчивает его суставчатые пальцы языком, обводит каждую фалангу и направляет сам, вдавливая в щеку. И Юнги смеётся, продолжая дразнить его, проводя подушечками по бархатистому нёбу, ослепительно белым зубам. Беспомощно раскинувшись на простынях, Пак ухватился за ремень на брюках бизнесмена, потянув на себя, параллельно складывая пальцы в кольцо и едва касаясь ими губ. Красивый до безумия жест. В исполнении его любимой француженки — космический. Юнги горячий — во всех смыслах. Он как Бог, как повелитель, это его заслуженная роль, и Чимин влюбляется в это снова. Его мимика, черты лица, доминантность и привлекательность — всё до безумия нравится Паку, характер и глубина голоса доводят до пика эмоций, психологически удовлетворяют лишь только своим фактом существования. От одной мысли «сейчас он скажет это» колени дрожат, кровь приливает к паху, в голову ударяет крышесносное удовольствие. Своими не менее горячими руками он щипает парня за соски, усмехаясь на реакцию тела и то, как Чимина подбрасывает от одной лишь чувствительности к прикосновениям. Он ведёт ладонями по стройному телу и дёргает штаны вниз, оголяя бедра, назревающую эрекцию, скрытую белыми кружевами. Снимая окончательно, он отбрасывает их к рубашке, забывая о собственной заботе на мгновение — рукой пробирается по бедру Чимина внутрь, ведёт ближе к запретному, поддевает пальцами и оттягивает, заглядывая с неутолимым интересом, а потом смеётся, шлёпая того по бедру. Пальцами через кружево поглаживает, чувствуя пульсацию, твердость горячей и налитой кровью плоти, как красивое бельё намокает от естественной смазки. Юнги играется пальцами с ленточками, держащимися на тазовых выпирающих косточках Чимина, натягивает и накручивает на палец, но потом не сдерживается и проникает ладонью под бельё, обхватывая аккуратный член блондина и проводя вдоль пару раз, большим пальцем привычно размазывая предэякулят по чувствительной головке. Чимин стонет, хнычет, строит из себя плаксивую куколку и поджимает колени, которые рывком Юнги опускает обратно, продолжая свою приятную махинацию. — Чего же хочет мой мальчик? Моя красивая француженка? — шепчет тот, поднимая томный взгляд на Пака, кусающего себя за пальчики, второй рукой хватаясь за Юнги. — Скажи мне. — Тебя, — ахнул тот, откидывая голову в сторону и вздыхая, следом выкидывая некое ругательство на своём изящном французском, что как услада для ушей, как любимая песня из коллекции на дискете. — Я хочу тебя в себе… В своем грязном рту, папочка. — Ты уверен, что я помещусь в тебя? — насмешливо произносит Мин, наклоняясь к тому и целуя в губы, отстраняясь со звонким чмоком, и как только Чимин успевает вдохнуть для своего ответа, то снова останавливает, затягивая в глубокий поцелуй, соединяя их языки в одно целое. — Ага, — хмыкает Чимин, жадно глотая воздух после того, как Юнги отстранился, облизав его рот ещё раз. Заводя руки за голову, вцепившись пальцами в подушку, Чимин закрывает глаза и тихо стонет, пока Юнги дразнит его член. — Я… я хорошо старался, и постараюсь для тебя ещё раз. Дай мне свой член, и я покажу тебе настоящих papillons dans le ventre. Самоуверенный. Горячий. Сочетающий в себе похоть и дикое смущение одновременно. Просто невозможный, до жути красивый и сладкий. Юнги сражён наповал, Юнги хочет попробовать его полностью, засунуть язык ему в задницу и обсосать яйца помимо горячего язычка, а потом щедро залить смазкой и трахать до звездочек перед глазами, слушать его сладкий высокий голос, мягкое хныканье и едва текущие по щекам слезы. — Смазка, она у тебя есть? — Юнги хмыкнул, мучительно медленно расстёгивая манжеты и пуговицы на рубашке, не снимая её и не давая испытать такой же горькой участи, как вещи милой француженки. Чимин смотрел на того и дышал часто, не находя в себе возможности вздохнуть так, чтобы наполнить лёгкие до краёв, смотрел на слегка помятую белую рубашку, дрожащими пальцами ухватился за неё, притягивая Мина к себе, что-то лепеча непонятно. — Да… Под подушкой, — он указал пальцем на соседнюю подушку, под которой лежало два лубриканта, на что Юнги лишь одобрительно хмыкнул и, погладив себя через ткань брюк, расстегнул ремень и, сняв пуговицу с петли, дернул собачку вниз. — Трахни мой рот, пожалуйста. Кто Юнги вообще такой, чтобы не послушаться этого милого юношу, извивающегося под ним, как змея на обжигающем пустынном солнце, только это солнце — взгляд, наполненный страстью и непреодолимым желанием. Чертовски влюбленный и заинтересованный, приятно-тяжёлый. Глубокий. Юнги может играть в свою игру, может быть несколько жестоким, но зато какое продолжение последует за этими сладкими мучениями и терпением. Но, кажется, он не может — просто физически и психологически не может себе позволить так издеваться над своей прекрасной любовью. Ему хочется дать ему всё, что Пак попросит. Даже член. Брюки сами съезжают до середины бедра, а расстегнутый ремень холодной бляшкой касается разгорячённой плоти Чимина, отчего тот дрожит и сжимает свою грудь, пальцами играется и себя не трогает — будто это табу, будто ему не давали разрешения на себя. И это чертовски заводит. Беспомощный и нуждающийся сладкий мальчик, конфетка, которую хочется держать за щекой бесконечно. Чимин видит эрекцию мужчины, скрытую тканью белья, которое тот тут же спускает следом за брюками, освобождая налитый кровью толстый венистый член, с красной головкой, блестящей от предэякулята. Юнги протягивает руку к лицу Чимина, что едва смог приподняться на локтях, уставившись на сие сокровище, давит пальцами на влажные потёртые губы, и те тут же послушно раскрываются, встречая тех горячим языком, что готов был вылизать их. Но ещё сильнее Чимину хотелось вылизать член Юнги, уткнуться носом в яйца и подразнить, потом долго вылизывать их, вбирая по очереди в рот. — J'ai envie de toi! — воскликивает Чимин, целуя Юнги в пальцы, прежде чем тот окольцует ими свой член и проведёт пару раз по всей длине, разнося слюну вперемешку с собственной смазкой. Юнги ахнул, уставившись на умоляющего Чимина, что, поёрзав под ним, потянул мужчину на себя за бёдра, сам же подбираясь ближе к спинке кровати. Чимин сам как терпкий необычный аромат, идеально подходящий Юнги по всем его предпочтениям. Чимин как живое воплощение композиции туберозы и инжира с нотками табака — притягательный, загадочный, идеальный. И если тот рано или поздно закончится, то этот — никогда, по крайней мере, для Юнги. Юнги всегда будет мало, Мин будет брать больше — его личные стандарты. Пойдет на всё, чтобы заполучить. Чтобы было только его, одна в своём роде эксклюзивная версия, доставшаяся ему — пожадничает ещё, чтобы никто не мог урвать себе лакомый кусочек. И Юнги соврёт, если скажет, что губы Чимина плохо смотрятся на его члене. Потому что это самое настоящее враньё. Чимин творит нереальное своим языком — доводит до пика, но не даёт полностью, доводит до крайностей, а позже убегает, оставляя ни с чем. Этот дикий контраст, заставляющий очутиться в космосе, задыхаться от удовольствия и парить по небу. Чимин выглядит на семнадцать, а сосёт так, будто бы это и есть его жизнь — его смысл и главное увлечение, изощренная фантазия. Его рот узкий, горячий, он стонет, когда Юнги толкается глубже, замещает себя рукой и юрким язычком, что умело вылизывает его головку, кончиком дразня и толкаясь в уретру. Чимин обводит языком каждую венку, которую видит, целует в головку и дует, смеясь и что-то лепеча на своем волшебном, что только ему одному понятно, а для Юнги лишь на уровне эмоции, что посетила лицо Пака — дичайшее удовольствие и энтузиазм, с которым он старательно двигает головой, заглатывая член Юнги всё глубже и глубже, совсем малость задыхаясь, когда головка касается задней стенки глотки. Чимин втягивает щеки, аккуратен с зубами и на удивление не кусает его, хотя совсем недавно пожирал свои пальцы, как ненормальный. Чимин вбирает яйца потихоньку, играется с ними пальцами, пока второй рукой надрачивает Юнги, который едва держит себя за спинку кровати, кусая губы и издавая глубокие стоны, когда Чимин совершает невероятное с ним. Чимин расслабляет себе глотку и даёт Юнги волю действиям, принимая каждый толчок, пытаясь контролировать себя и рефлексы, что никуда не уходили, а лишь терпеливо выжидали. Он стонет, когда Юнги сильнее вбивается в его рот, толкается в щеку или постукивает по губам, по щеке. Чимин облизывается и улыбается, пальцами обхватывая эрекцию мужчины, и с удовольствием лижет его, как любимейшую конфету. Наконец касается себя пальцами через кружево и сводит брови к переносице от приятного действа, но не спешит продолжать мастурбацию, будто бы мучая себя, разводя на ощущения, зная о последствиях и приятно тянущей боли. Юнги больше не может. Больше не может терпеть — ему хочется кончить Чимину на лицо. Но ещё больше хочется вылизать, а потом вслушиваться в блаженные стоны. Вбиваться и с каждым толчком получать в ответ хныканье, слушать эту вдохновляющую любимую мелодию и думать о том, насколько французский Чимина замечательный, несмотря на то, что он ни черта не понимает из всего того, что как-то случаем выдал Чимин за всё это время. И Юнги точно знает, что дальше — больше. — Перевернись, детка, — прохрипел Юнги, отстраняясь от Чимина, что тут же послушался, переворачиваясь на живот и вставая в коленно-локтевую, прогибаясь в спине и оттопыривая красивые ягодички, позже поворачиваясь и наблюдая за реакцией Юнги — и она одобрительная. Он застыл, созерцая прекрасное — упругие ягодицы, обтянутые кружевом, которое просвечивает и скрывает собой вид на кристаллик анальной пробки. Чимин был готов, Чимин знал. Однозначно хотел, отчего Мин загорается ещё больше. Юноша шлёпает себя по ягодице, сжимая её и шипя сквозь зубы, позже поддевая пальцем трусики и стягивая их с одной ягодицы, после чего они соскальзывают на бёдра, открывая вид на его задницу. И Юнги не смеет медлить, тут же обхватывая пальцами украшение на пробке, потянув на себя. Не было сомнений, даже малейших, что Чимин будет стонать. Возможно, немного некомфортно и странно, что читается в испуганной эмоции Пака, но Юнги уверен, что он растянут достаточно для того, чтобы Юнги поспособствовал лишь своими пальцами. И мужчина доставит ему космическое удовольствие, заставит чувствовать бабочек в животе, простимулирует его простату так, что он на ноги не поднимется. Чимин дрожащей рукой достает лубрикант из-под подушки, подталкивает к Мину, на что тот одобрительно хмыкает, но ничего не предпринимает — лишь отбрасывает пробку и смотрит на розовый анус Чимина, сжимающийся от напряжения. И последнее, о чём мог подумать Чимин, так это то, что Юнги утопит своё лицо в его ягодицах, делая широкий мазок языком между ними, сжимая сильно пальцами, наверняка до синяков. Юнги дует на сфинктер, смеясь оттого, как тот дрожит и дёргается от неудобства, что-то бурча непонятно, явно будучи недовольным — снова медлит, снова дразнит. Но Юнги не заставляет себя долго ждать — проникает языком внутрь, заставляя простонать от неожиданности. Он хорошенько вылизывает Чимина, проникает всё глубже и глубже, размазывает слюну по ложбинке между ягодичками, и её столько много, что та стекает по яичкам и тягуче капает на простынь. Но вскоре язык заменяется пальцами — сразу двумя, и Юнги вводит их до упора, тут же вынимая, заставляя Чимина дрожать от ощущений. Теперь же на его задницу капает охлажденный лубрикант, несмотря на то, что находился всё время при комнатной температуре — может быть, снова контраст температур, потому что Чимин безумно горяч. Юнги обильно смазывает свои пальцы в смазке, прежде чем снова проникнуть внутрь, потихоньку исследуя его изнутри, массируя каждый участочек, наслаждаясь охами Пака, который вцепился пальцами в подушку, приглушенно хныча. Чимин громко стонет, когда в него проникает четыре пальца, с огромным количеством смазки, что когда Юнги начинает активно ими двигать, то она начинает хлюпать, что, несомненно, нравится Мину. И это прослеживается в поцелуях, потому что Чимин никогда так мокро и тягуче не целовался. И он не скажет, что это противно, потому что Юнги — бог в своём деле. Он делает это так, что ты погружаешься с головой и забываешь обо всём, получаешь незабываемые ощущения, а потом хочешь ещё. Юнги целует парня в его трясущиеся плечи, пока трахает его тугую задницу пальцами, кусается иногда, и Чимин чувствует, как тот улыбается между тем, как вновь припасть к его разгоряченному податливому телу. — Mon papa de sucre, — простонал Чимин, поворачивая голову к Юнги, чтобы посмотреть на того своим плаксивым и похотливым взглядом, — трахни меня, прошу тебя. Вставь в меня свой член и трахни так, чтобы я кричал… Юнги стонет от того, как жалобно, как красиво звучит это из уст Пака. Это французское «папочка», что с явным удовольствием было произнесено Чимином, заставило соскользнуть с привычной колеи и потеряться в пространстве на пару мгновений перед тем, как провести рукой по члену пару раз и приставить головку к входу, надавливая дразнящее, но не проникая. Но Юнги не успевает сообразить, потому что Чимин сам насаживается на него с громким и протяжным стоном. Тугой, горячий, мокрый, сладкий. Чимин нереальный — до помутнения в глазах. Юнги стонет вместе с тем от ощущения, обволакивающего его нуждающийся член, что готов был разорваться от желания кончить. Чимин до ужаса тактильный, нежный, нуждающийся в ласке — не может без поцелуя в плечо, не может без слабых покусываний в загривок — ему нужно, чтобы Юнги ласкал его тело, пока яро вбивался в его задницу, сжимая её, как сочный персик, такой же мягкий и сладкий. Чимин едва мог коснуться себя — насколько он был обескуражен непривычной и до ужаса приятной наполненностью, точными попаданиями в цель — простату, отчего дрожал крупно и неконтролируемо, прогибался в спине и вжимался лицом в матрас, выстанывая на своём волшебном что-то до звездочек перед глазами возбуждающее. — Tu viens si bien en moi! vas-y, vas-y… — всё не переставал вторить Чимин, с трудом поворачиваясь и смотря на Юнги, что сжимал его талию и кусал губы от горячей тесноты, от количества смазки, что порционно вытекала из Чимина и соскальзывала по бёдрам, красным от хаотичных шлепков вперемешку с надругиваниями и похвалой, потому что Чимин заслуживает. Чимина невозможно не хвалить, Чимин само совершенство, воплощение божества. Чимин громко стонет, когда Юнги со шлепками тела о тело входит в Чимина, внезапно меняя угол на «тот самый», отчего парень вскрикивает и дергается, едва не соскальзывая с члена. Чимин пускает непонятные смешные фразочки, когда Юнги движением тела бьёт его бляшкой от ремня остающихся на бёдрах брюк. Юнги влюбляется ещё больше, когда Чимин называет его папочкой и продолжает стонать: — S'il vous plaît plus net. Embrasse, embrasse mon cul, papa! Юнги ни черта не понимает, о чем просит его Чимин, заходясь стонами удовольствия от едва настающего его оргазма. Чимин довольно протягивает, когда Юнги не сдерживается и кончает в него, продолжая двигаться, теперь уже подтягивая того к себе за грудь, прижимая вспотевшей спиной к разгоряченному торсу, делая резкие толчки, чувствуя, как его волна возбуждения ещё не прошла, возобновляясь. — Ouais, juteux, humide… veux, veux plus, baise-moi Yoongi, — стонет Пак, закатывая глаза от удовольствия и принимая поцелуй Юнги в уголок потертых красных губ. Он целует его везде, начиная от губ, заканчивая задницей. Если бы он мог, он бы его съел — Юнги точно уверен в этом. Юнги толкается в него медленнее, растягивая момент, заставляя Чимина хныкать от поддразниваний. Юнги выходит из него полностью и снова толкается, а потом смотрит на его сжимающуюся дырочку, из которой порционно вытекает сперма вперемешку со смазкой, которую Юнги снова собирает и размазывает по пульсирующему члену, снова продолжая свои поступательные движения. Это замечательное движение любви — Чимин бы не хотел, чтобы оно заканчивалось. Он бы не хотел, чтобы Юнги уходил из его жизни, подарив столько всего. Чимин хочет, чтобы он продолжал целовать его. Чимин хочет, чтобы он наполнил его своей горячей спермой ещё раз. Парень плачет, когда Юнги начинает надрачивать тому в такт своим движениям, а после — переворачивает на спину, соединяя их влюбленные взгляды. Один заплаканный, а второй — с горячей любовью. Ноги Чимина дрожат неистово, свисая с бёдер Юнги, который продолжает массировать ему простату, делая круговые движения тазом, только после очередного «мой сахарный папочка» заходясь быстрым темпом, забирая себе последние победные стоны блондина, что со слезами на глазах, вновь кусая пальцы, вымаливал: — Remplis — moi de ton sperme, s'il te plaît! Юнги обильно кончает второй раз, едва удерживая себя в равновесии, упираясь руками по обе стороны от Чимина, только лишь спустя минуту находя в себе силы выйти, удостоверившись, что Чимин был удовлетворён. В его глазах читалась благодарность за ласку, влюблённость и не спавшее желание — желание поцеловать, что Юнги с огромным рвением ему даёт, практически ложась на него из-за усталости. За окном стремительно темнеет, а свет в комнате становится мягче. Юнги только сейчас заметил, что Чимин успел щелкнуть выключателем до того, как Мин повалил его на кровать. И это кажется ему очень забавным. Чимин обнимает Юнги, поглаживая по голове и звучно выдыхая, чувствуя, как из него вытекает адская смесь горячей спермы и смазки, пока он сам пачкает Юнги в своей. — Останься со мной на ночь, — предлагает обессилено Чимин, не отрывая взгляда от Юнги, что с облегченным вздохом поднялся на колени, позже слезая с кровати и стягивая с себя брюки с бельём. — Можно просто остаться с тобой? И Чимин со счастливой улыбкой соглашается. И его жизнь кардинально меняется. Потому что в ней появляется Юнги, который по инициативе Чимина перебрался к нему из отеля. Юнги всё ему рассказал — о своей работе, о жизни в Сеуле и том, что он должен был жениться по расчету. Чимин сожалеющее смотрел на него и не мог поверить, что его участь была такая жестокая. Но Юнги со счастливой улыбкой продолжил, что он ставил себе условие, с которым он прекрасно справился — нашел его, Чимина, его прекрасную француженку, чьи стоны влюбили в себя ещё больше. Юнги не был озабочен только сексом, и его не привлекал язык тела так сильно, чтобы он закрывал глаза на остальные критерии. Юнги никогда так сильно не влюблялся. Ему тридцать, и он, наконец, уверен в своём решении. Чимину двадцать пять, и он живет во Франции всю свою сознательную жизнь. Он впервые за долгое время влюбился так сильно, что не готов перенести приближающееся расставание. Юнги делает ему предложение на одном из свиданий, на котором, уставший после работы, еле-еле поднялся с коленей не без помощи Чимина, что из-за дрожащих рук не мог рассмотреть украшение, что красовалось на его пальце. Юнги остаётся в Париже до конца ноября, успешно завершая свои дела во Франции. Мин Юнги игнорирует своих родителей и пишет Чонхе, что их пути разошлись. Он уверен в том, что сможет прожить счастливую жизнь с этим милым парнем, который делает лучшие стейки, классно целуется, знает толк в парфюме и также, без сомнений, классно стонет на своём красивом французском, который Юнги зарёкся выучить к их годовщине, на которую Юнги рассчитывает забрать Чимина в Корею, чтобы показать ему город и познакомить с близкими друзьями. Чимин, как оказалось, не знает корейский вообще, и, кажется, он не намерен учить его, зная, что два языка для него и так слишком большое достижение. Юнги любит Чимина. Спустя год, два — сколько бы времени ни прошло. И эта любовь для него последняя, самая сильная и самая крепкая. Зародившаяся в парфюмерном бутике, закрепившаяся в постели под невыносимо-приторное «Papa! jouis en moi une fois de plus!»