Лик
С того дня прошло уже больше шести полных лун, мои раны давно зажили, но память останется со мной навсегда. Как сейчас помню погрузившийся в траур город: хоронили Хоуи и остальных погибших воинов… и Падага. Он был не лучшим братом и не самым хорошим сыном для нашего отца, но всё же воин он был великий. Как знать, кем бы он стал, не окажись мы в этих землях. Но несмотря ни на что, именно Падаг дал мне особое понимание того, что в каждом из нас есть зло. Мне казалось — это Падаг был полон ненависти и ожесточения, а я нет. Что это он попирает святое, идёт против своей крови. Но ведь я делал то же самое: ненавидел, отвернулся от него, а потом и убил родного брата. Моя тёмная сторона вырвалась тогда наружу. Я увидел это в его застывших глазах, мне словно пришлось заглянуть в собственную бездну, из которой на меня взирал мой внутренний Чёрный волк. Может быть, именно этого хотели боги? Для того весь этот путь? Спрошу их, когда встречу. Вепрей и остатки сколотов, следовавших за Падагом, после битвы частично казнили, других взяли в рабство, а некоторых принесли в жертву. Моё сердце не дрогнуло, когда на алтаре лежал кто-то из моих былых собратьев, я больше не один из них. За все эти месяцы я познал мой истинный народ — это народ Чи-ананга. Мрак скорби быстро развеялся. Саусар и Яс официально связались узами брака и теперь живут вместе в собственном доме. Саусар как-то обмолвился мне, что в тайне надеется на то, что Яс сможет подарить ему дитя, раз уж он «особенный». Я в этом сомневаюсь: Шоемау говорил мне, что прежде такого не случалось, но кто знает. Приметил, что Яс слегка пополнел и живот его округлился, время покажет. Кстати, о детях. После битвы к Чи-анангу пришли женщины и дети из разбитого племени Вепрей. Взрослых и сильных мужчин, способных охотиться, у них не осталось, и мы их приняли… не оставлять же голодать. И всё бы ничего, но однажды ночью мы с Шое услышали пронзительный детский плач, а когда открыли дверь, то нашли на пороге младенца в плетёной корзине, завёрнутого в шерстяной плед. Светлокожий, светловолосый и голубоглазый, как… как я! Шое сразу решил, что это дитя моё. — Когда ты успел?! — возмутился он и посмотрел на меня, подпирая руками бока, как сварливая жена. Я удивлён не меньше, ведь точно знаю, что верность мужу соблюдал свято. А малыш и правда дико похож на меня. Судя по всему, ему месяца три, не больше. — ЭТО не моё! — пожал я плечами, осторожно приподнимая одеяльце, чтобы узнать хотя бы пол ребёнка. Мальчик. Шоемау нахмурился пуще прежнего, с сомнением глядя то на меня, то на малыша. — Да он же вылитый ты, только меньше! — проворчал он. Малыш, как назло, рассмеялся и потянул ко мне свои крохотные ручонки. — Вот! Они чуют своих родителей! — Тоже мне доказательство… — разозлился я, открестившись от того, чтобы взять ребёнка на руки. Малыш тут же расплакался. — Будь добр, успокой своего сына! — фыркнул Шое и развернувшись пошёл в дом, как ни в чём не бывало. — Я спать. «Вот же напасть!» — подумал я, оставшись наедине с орущим младенцем. Понятия не имею, как с ними обращаться! Но время-ночь, пришлось занести его в дом. — Тщ-щ, ну чего ты орёшь?! — шепчу я, вытанцовывая вокруг него, боясь даже прикоснуться, а малыш верещит ещё сильнее, да так истошно, что раскраснелся и стал хрипнуть. Меня сводит с ума этот писк. В отличие от Саусара, я совершенно не знаю, как надо ухаживать за младенцами: детей у меня не было. Я воин, а не нянька, у нас этим занимаются только женщины, а потому для меня этот крошечный вопящий комок — настоящая загадка. — Да чего ты хочешь? Есть? — судорожно ищу хоть что-то съестное. Под руку попадается кусок свежего хлеба, и я разламываю его, комкаю мякиш и сую младенцу в руки. — На вот…ешь! — он ухватил мякиш и принялся его мять в своих кулачках, с интересом разбирая на крошки, которые, затем складывал себе в рот. Фух… заткнулся! — выдохнул я. — Значит, можно идти спать. Тушу свечу и иду в опочивальню, осторожно укладываюсь в постель. Тишина… покой… спать. Шое жмётся подальше от меня, потом долго ворочается. — Чего так тихо? — вдруг раздражённо спрашивает он. — Так ночь же… спи… — пробубнил я сквозь сон. — А с ребёнком ты что сделал? — Дал ему пожрать и пожелал приятных снов… завтра разберёмся. — А что ты ему дал? — сел на постели Шоемау. — Что было — то и дал. Спи. Но куда там, малыш опять раздался истерическим плачем. Теперь точно не уснуть! Раздражённо встаю, иду к столу, на котором оставил его в корзине, зажигаю свечу и смотрю на него, недоумевая почёсывая затылок. На глаза попадаются остатки краюшки хлеба, я снова сую ему их в руки: прежде это подействовало. Такой маленький, а какой прожорливый! Но вместо того, чтобы есть, он продолжает орать и отбрасывает мякиш от себя… а, он ещё и беззубый! — Что ты делаешь?! — Шое тоже встал. — Отойди, папаша! — он оттолкнул меня от малыша, и наскоро принялся его распелёнывать, как опытная нянька. И откуда он это умеет? Я смотрю не без удивления, как легко он берёт мальчика на руки и принимается укачивать его, что-то напевая. А тот вдруг стихает и засыпает. Я в шоке. Замечаю на дне корзинки небольшую деревянную табличку и подношу её к самым глазам, но прочесть её смог только Шоемау. На ней выцарапаны знаки, говорящие, что этот малыш — сын Солнечного бога. — Сын Падага. — В один голос осенило нас. Это всё объяснило, и вот теперь я увидел виноватое, и в то же время радостное выражение на лице мужа. Он больше не дулся и не ворчал, а вот я смотрел на него волком. Малыш уснул на его руках, и он осторожно положил его обратно в корзину, пока я упрямо ждал извинений, скрестив руки на груди. В общем… в ту ночь Шоемау вполне искупил свою вину и не один раз! Мальчика мы оставили у себя. Как и хотел мой отец, у нашего рода есть продолжение. А у нас с Шое — бессонные ночи, грязные пелёнки и женщина-кормилица, снующая по дому.
* * *
Как его зовут?
Шоемау
Мой отец был очень озадачен этим внезапным обстоятельством, но малыша, после долгих дней раздумий, всё же принял как своего внука. Теперь он часто просит меня принести малыша к нему, чтобы потискать его и всячески побаловать. Он сам хотел выбрать имя для него, исходя из наших обычаев. Лик очень распереживался по этому поводу, ведь отец сразу предложил достойное имя — Ахтэхкэкуп. — Только не это! — возразил Лик. — Я полгода пытался запомнить полное имя Шоемау! Ещё одно многозвучное имя я не вынесу. — Может Мэзичувайо? Стою смеюсь, глядя на обречённо вытянувшееся лицо Лика. — Тогда уж Мона, — хихикаю я, вспоминая, как пах наш малыш, когда я менял ему пелёнки в последний раз. У меня тогда аж заслезились глаза. — Нэхуель! — ещё одна попытка отца. — Нахуель? — заржал появившийся в дверях Туск. — Интересно, какой отец, будучи в своём уме, назовёт ребёнка Нахуелем?! — НЭхуэль, — поправляю я. — Между прочим это значит — «ягуар». — Но меня и самого уже распирает от смеха. — Не-е-е-ет, я при всём смирении не смогу каждый раз посылать собственного сына на… просто обращаясь к нему, — лицо Лика выражало почти отчаянье. Малыш расплакался. — Вот, ему не нравится! — Каканниви, — заливаясь слезами от смеха предложил Яс. — Какан?! — ржёт Туск. — А что, это значит — «небольшой волк». Ребёнок заплакал ещё громче. Я покачал малыша на руках и принюхался. — О, кажется, он и правда какан сделал. — Твоя очередь менять пелёнки, — посмотрел на меня Лик. — У-у-у, я отойду, — попятился назад Туск, зажимая нос. — Так что с именем-то? — не сдавался отец. — Великие Духи не станут опекать дитя, если ему не будет дано имя! — Может, всё же предложит Лик? — Это не по правилам, — ворчит отец, но вижу, что он уже согласен на любое, лишь бы малыш был наконец назван. В зал бесшумно вошла Иниан и, подойдя к нам, обняла отца за плечи. — Может Хота? Хота Хотото. Хота — «белый», Хотото — «дух воина». — Она посмотрела на Лика и ласково улыбнулась. — Хто-хто? — продолжает смеяться Туск, но мы с Ликом переглянулись. — Хота… — повторил я. Имя приятно щекотнуло мой слух. — А мне нравится. Что скажешь? Лик впервые за это время не скривился от предложенного варианта, а маленький «Белый воин» наконец-то затих. — Да, — улыбнулся мой муж, — это ему подходит. — Ауугуууаа! — подтвердил наш сын и ухватил меня за кончики отросших волос. Какой же он сильный! — Хота, — повторил мой отец и наконец улыбнулся. Его морщинистое лицо разгладилось, а тёмные глаза засияли. Он потрепал малыша за пухленькую румяную щёчку. — Хорошее имя. Подойдёт этому ребёнку. Готовьтесь, жрецы завтра представят его богам и предкам.Туск
Малыша Хоту показали народу Чи-ананга, и первая пара города стала ещё более любимой. Народ обожает Лика и Шоемау и в честь представления ребёнка принесли такие дары, что у меня глаза на лоб полезли: столько украшений из золота и камней я не видел за всю свою жизнь! Интересно, какие дары принесут нашему с Иниан первенцу? Она прекрасна. Её отец, после того как город простился с Хоуи, долго не давал мне дозволения жениться на своей дочери, хотя первый горячо благодарил меня за её спасение. Я понимал его. Он вождь и весь народ смотрит на него и его семью. Его решения должны быть обдуманны и верны. Его старшая дочь — слишком выгодная партия, чтобы отдать её за чужеземца, но всё же однажды он сдался. Увидел, как Иниан относится ко мне, понял мои чувства и убедился в том, что это искренне и взаимно. Сестрёнка Иниан стала мне как родная, да и самого Шоемау я давно воспринимаю как свою семью. Вождь благословил нас, и через неделю мы сможем не прятаться по углам дворца, тем более, что она уже и так моя… и носит нашего ребёнка! Жрец из храма сказал будет мальчик. Шоемау заметил это первым, уж не знаю как, но он просёк, что Иниан больше не девственница. Уверен, он не выдаст нас! Лик наверняка тоже в курсе, ведь Шоемау не станет от него ничего скрывать. А если знает Лик, то знает и Саусар. Недаром он так многозначительно смотрит в мою сторону и загадочно улыбается. А Яся… и так всё ясно! В общем, все в курсе, кроме папани. Поэтому я как манну небесную жду свадьбы, пока он не передумал или не узнал о нашем маленьком секрете и не отрезал мне яйца.* * *
Только Ясу ни слова!
Лик
Свадьба Туска и Иниан была пышной. Город гудит уже третий день. Но мы… были обречены на трезвость и ранние уходы с праздника, ради Хоты. Ночи почти без сна, и вовсе не потому, что мы с Шое наслаждались друг другом. Итогом стали наши изрядно посеревшие и неулыбчивые лица, ввалившиеся глаза и отлучение от дружеских посиделок. Из сочувствия, Саусар и Яс предложили нам забрать Хоту на несколько дней к себе. Неожиданно, но мы согласились, и на радостях, в первую же ночь… легли спать! СПАТЬ до самого обеда, беспробудно, сладко и желанно! Никогда не думал, что буду так блаженно рад возможности просто как следует выспаться! Сегодня мы снова одни — посвежевшие, довольные. И я, наконец, ощутил, как соскучился по нему. — Шое, ты спишь? — шепчу я и осторожно пробираюсь под одеялом к нему. — Уже нет, — отвечает он, понимая глубину моих намерений, и охотно приникает ко мне. Он тоже соскучился. Ещё как! Я забыл, когда мы в последний раз могли вот так просто лежать в обнимку. Его глаза призывно заблестели. Он даже со сна красив. Взъерошенные длинные волосы разметались по подушке, сонные ресницы трепещут. Его рука ложится мне на бедро. Он знает, что это моя эрогенная зона и пользуется этим всякий раз! — Лик. — М? — У меня предложение. — Более интересное чем моё? Шоемау улыбается. Я влюблён в эту игривую улыбку. — Хоть отец и отдал тебе своё ожерелье, оставляя за тобой первенство в нашем браке, но я всё-таки тоже муж… и… я хочу овладеть тобой, как это делает муж. — Эм… — он меня обескуражил. Может лучше потерпеть денёк другой, и эта шальная мысль его покинет? Я покраснел от одного представления, что… — Имеешь в виду, чтобы ты меня… как я тебя? — неловко уточняю. С чего вдруг ему в голову вообще пришла такая мысль? Не иначе как Яс надоумил, они часто общаются на интимные темы. Я как-то украдкой слышал, как они сравнивали наши с Саусаром «достоинства». — Неужели великий воин испугался? — подначивает Шоемау и закидывает на меня ногу, седлая бёдра. — Я буду очень нежен, — шепчет он мне в губы. — Знаешь, я что-то устал… — отлыниваю, но вот моё тело выдаёт, как сильно я по нему скучаю. — Давай лучше поспим, а? — Тебе может понравиться, — уверяет он. А чтоб окончательно заполучить меня в свой плен, опускается ниже по моим ногам, обхватывая руками бедра, добираясь до паха и без зазрения совести начинает ласкать меня языком и губами, чередуя вдумчивые тягостные поцелуи и быстрые всполохи горячего языка на чувствительной плоти. Не сдерживаю стона, не могу сопротивляться. Искуситель! Вот так мне даже очень нравится. Сжимаю его крепкие плечи, каждый раз, как меня обдаёт будоражащей волной возбуждения. — Так… мне нравится. — Прерывисто выдыхаю я.Шоемау
Мне тоже. Но я хочу, чтобы он понял, что я чувствую всякий раз, как он овладевает мной. Он берёт не только тело, но и душу. Я открываюсь ему. Это прекрасно и трудно передать словами, это своего рода жест особого доверия. До сих пор он ни под каким видом не позволял мне сделать это для него, но в браке главное — доверие. Я не хочу торопить его, пусть он отдастся мне по своей воле, а я буду настойчив и терпелив. Продолжаю ласкать его. Мы так давно не отдавались друг другу, что он очень быстро доходит до пика, но я не даю ему кончить, перенося внимание на его грудь, на плечи и неуловимые губы. Мне хорошо. Тепло, зародившееся в груди, сейчас сконцентрировалось в паху ноющей тяжестью. С моих губ срывается томный стон наслаждения, когда он нечаянно касается моего налившегося кровью члена. Как я его хочу! — Лик…Лик
Это пытка. Он медлит. Зачем? Всё внизу томится, мне уже почти больно от этого. Настаивает? Что мне мешает решиться? Я лишусь мужественности? Нет. Шоемау остался мужественен. Нет, я не могу. — Хочешь, чтобы я тебя умолял? — Да, — признаётся гад и лучезарно улыбается, лишая меня остатков самообладания. Я почти готов ему уступить. Он на пределе, как и я, но каждый медлит, оттягивая момент такого желанного единения и уже просто необходимой разрядки. Становится почти невыносимо. — Ты же не расскажешь об этом Ясу? — я только что дал согласие?! — К Аиду всё! Да.Шоемау
О, как я ждал этого «Да»! Одно слово и всё внутри перевернулось, радостно подпрыгивая. Бережно переворачиваю его на живот и нависаю сверху, изучаю губами спину и сильные крепкие плечи: с них на меня смотрит израненный поркой волк. Я целую каждый шрам, оставленный поверх рисунка. Волк… мой волк… Он напряжён. Его ягодицы крепко сведены, но это не беда, я знаю, что делать. Мой член уютно лёг между его ягодиц, и я медленно двигаю бёдрами, чтобы отвлечь его этой игрой от ожидания чего-то неприятного. Он ещё не знает, но я давно подготовился к такому обстоятельству, лелея мысли об этом, и запасся мазью, что делает ощущения от проникновения более сглаженными и менее болезненными. Пара движений и я мажу и его, и себя, а он воспринимает это как очередную ласку. Я изнемогаю от желания, с трудом сдерживая себя от спешки. Тешу его пальцами, чуть растягиваю напряжённые мышцы. Он увлёкся и подаётся ко мне, мы приподнимаемся, и теперь у меня появляется возможность войти в него. Небольшой деликатный толчок и я проникаю в него. Боги, какой он узкий и горячий! Едва не лишаюсь рассудка, когда меня сдавило этим тугим теплом и моё тело обдало жаром желания.Лик
Я прикусываю губу, чтобы не показывать своей слабости, но мои мышцы сжимаются сильнее. Он очень осторожен, двигается так медленно, краткими толчками, будто играется. Когда он вошёл в меня до предела, я упредил от движений, мне захотелось лучше ощутить. Вот что это значит, принять его в себя. Сам задаю ритм и осторожно отдаляюсь, и приближаюсь к нему. Он словно задевает какую-то чувствительную жилку во мне и меня обдаёт накатами возрастающего удовольствия. Мою кожу покалывает и бросает то в жар, то в холод. Мысли совершенно путаются, я, наконец, позволяю себе больше расслабиться, и ему становится легче скользить, а мне… мне… о Боги… — Сильнее… — срывается дыхание, и сам насаживаюсь, энергичнее, быстрее, мне хочется ещё.Шоемау
Его стоны подхлёстывают, мы ловим ритм друг друга и забывшись в сладостном спазме, почти одновременно доходим до края. Как же приятно излить свои соки в его тело, даря ему часть себя, словно ещё раз доказывая, как крепко я его люблю. Издаю удовлетворённый стон и обнимаю его, растянувшегося на постели, глажу его слипшиеся взмокшие волосы. Он совершенен. И он мой.Лик
Меня так накрыло, что я даже дышу с трудом. Неужели он чувствовал подобное каждый раз? Это несправедливо, стало быть, ему было ещё лучше, чем мне, а поменяться он решился только сейчас?! — Люби меня так… чаще, муж. — Блаженно говорю я. — Только Ясу… ни слова.Шоемау
— Обещаю, — смеюсь, хотя уверен, что по сияющему взгляду Яс и так всё поймёт. Ведь я счастлив!КОНЕЦ