Let The Dark In / Поддайся тьме

Когда Гермиона пришла в Выручай-комнату, Малфой уже был там. Помещение, которое он призвал, оказалось больше, чем основная часть классных комнат. И внутри было абсолютно пусто — ни мебели, ни камина. Мрачный каменный зал с несколькими светильниками на стенах, излучающими холодный тусклый свет. В руках блондин держал мешок с небольшим разрезом снизу, из которого тонкой струйкой сыпалась соль. Оставляя на полу тонкий белый след, Малфой начертил в центре комнаты большой круг. Гермиона подошла ближе и, посмотрев на получившийся результат, посмотрела на парня. — Мы кого-то вызываем? Девушка могла поклясться, что Малфой закатил глаза, хотя за всё это время он так и не поднял на неё взгляд. — Такие круги используются для сдерживания магии. — Он замкнул круг и, положив сумку у стены, прошёл вдоль всей окружности, проверяя непрерывность линии. — После последнего всплеска твоей магии я решил, что лучше перестраховаться. Не хочу, чтобы ты проделала дыру в замке. Щёки Гермионы запылали. Она еще раз осмотрела комнату, понимая теперь причину такого спартанского аскетизма. Чем меньше вещей, которые могут стать смертельно опасными под воздействием неконтролируемой магии, тем лучше. С одной стороны, это немного льстило. Но с другой — больше пугало. А ещё было унизительно, что Малфой так сильно беспокоился об этом. — Так ты запечатаешь меня внутри круга? — спросила она, настороженно нахмурившись. Малфой слегка ухмыльнулся. — Именно. Но в следующую минуту остатки веселья исчезли с его лица, и он снова сосредоточился на круге, вероятно очень переживая, что Грейнджер всё-таки его взорвёт. Девушка неотступно следовала за ним. — Думаешь, у меня получится? — даже спрашивать об этом было неприятно. Но Гермиона хотела иметь представление, есть ли у неё хоть малейший шанс на успех. Какова вероятность, что всё закончится так же, как и в случае с магией элементалей — где всё должно было быть легко, но только не для таких, как она? Малфой внимательно посмотрел на неё. — У тебя есть магия. Ты сможешь это сделать. Уступка с его стороны была незначительная, но от этого не менее приятная и успокаивающая. Хотя теперь в случае неудачи Гермиона будет ещё больше переживать о своём провале. Не помогло даже то, что она всё ещё была на взводе из-за происшествия в библиотеке. Меньше всего девушка хотела, чтобы Малфой думал, что ему может сойти с рук такое поведение. Гермиона прокашлялась. — Пока не пролилась кровь, объясни, как работает магия крови. Блондин не отрывал взгляда от круга, в этот раз полностью проигнорировав попытку Грейнджер им командовать. Это раздражало гриффиндорку, заставляя её нервничать ещё больше. — Это обмен, за который ты расплачиваешься своим телом. — Ни одной эмоции на его лице. — В крови содержится магия. И использование крови во время произнесения заклинания может увеличить силу самого заклятья. Гермиона посмотрела на свои руки. Ей и в голову не приходило, что она сама обладает свойствами магического ингредиента. Конечно, немного более ценного, но по сути мало чем отличавшегося от маринованной жабы. — Только кровь? — Её голос прозвучал спокойно. — Или ты также можешь использовать и другие части? Малфой поднял на девушку взгляд, и его лицо ожесточилось. — Технически подойдёт любая часть тела. Но необходима живая ткань. Ногти или волосы бесполезны. Традиционно используют кровь, хотя в теории и кости, и органы, и отдельно взятые конечности — всё это несет в себе силу. Однако… — Он снова посмотрел в сторону, обхватив палочку так, что костяшки его пальцев побелели. Голос блондина понизился и стал еле слышным, — чем выше плата, тем мощнее полученная в обмен магия. Гермиона взглянула на Малфоя, подозрительно сузив глаза от странной перемены в его тоне. Настрой парня явно изменился, но она не могла понять почему. Если он так сильно переживал, что она ненароком убьёт его, то мог бы научить её чему-то другому. Но вряд ли это являлось причиной. Тогда что? И тут она вспомнила: загнанный в ловушку Малфой лежит на земле у загона, истекая кровью, и рядом дракон, преграждающий ему путь. Молниеносное движение его руки. Одно заклинание, наполненное такой мощью, что уничтожило на своём пути все преграды. Гермиона похолодела от осознания: — Ты использовал магию крови во время Первого задания. На хвостороге. Не так ли? — тихо спросила она. Её голос прозвучал более осуждающе, чем она того хотела. Малфой на мгновение замер, а затем, медленно повернув голову, пристально посмотрел на Грейнджер. Шрам подчеркивали тени от тусклых светильников. Выражение лица стало отрешенным. — Что ж… — произнёс он ледяным и отстранённым тоном, — в тот момент действительно было пролито много моей крови. Он сказал это равнодушно. Словно это не обернулось ужасной трагедией; словно это был удачный шанс, которым грех было не воспользоваться. Грейнджер бросила на блондина удивлённый взгляд, как будто её только что ударили. Она думала, у него была рациональная причина ослепить хвосторогу. Но то, как холодно Малфой это произнёс, леденило душу. Создавалось ощущение, что для него это не имело никакого значения. Её желудок скрутило. В голове снова и снова звучал отчаянный рёв хвостороги. Девушка будто заново переживала тот момент — тошнотворный диссонанс охватывающей паники и искусственного спокойствия, вызванного усыпляющим действием лечебного зелья. Она такая идиотка. Всё это время она оправдывала Малфоя в своих глазах, считая, что он сделал это ненарочно. Что у него не было выбора. Но всё это самообман. Он действительно оказался ужасным человеком, как и говорили Гарри с Роном. На лице блондина не было и грамма сожаления. Взгляд настолько отрешённый, как будто они обсуждали что-то абсолютно несущественное. Вроде погоды. Грейнджер открыла рот, чтобы что-то сказать, но не произнесла ни звука. Она попыталась снова, но из горла вырвался только резкий, недоверчивый смешок.  — Думаю, тогда всё в порядке. Было бы так обидно пролить всю эту чистую кровь зря, — злобно произнесла она. Не моргнув и глазом, парень снова повернулся лицом к кругу. Этот жест разозлил Гермиону ещё больше. Ярость разгоралась внутри неё, словно пожар. Она презирала Малфоя абсолютно за всё: за его внутреннюю сущность; за то, что он уехал учиться в Дурмстранг, будто маглорождённые — не люди, а заразная чума; за эту клятву, вынуждающую её покинуть магический мир в случае проигрыша; за нежелание учить её как следует без дополнительного принуждения. Но больше всего за то, что он считает себя вправе причинять боль любому, кого считает ниже себя. Гермионе хотелось ударить блондина прямо по его заостренному, лишённому всяких эмоций лицу. — Дракониха была матерью! — возмущенно произнесла она. — Матерью, пытавшейся защитить свои яйца. Её протащили через весь континент просто для развлечения, и… — Голос Грейнджер с каждым словом всё больше сочился злобой и насмешкой, но Малфой продолжал игнорировать её, проверяя свои дурацкие соляные линии. — Так как у тебя было столько крови, ты не мог придумать ничего лучше, чем выколоть ей глаза. Зачем накладывать какое-то обратимое заклинание вроде Коньюктивитуса. Наверное, в Дурмстранге даже не утруждаются тем, чтобы учить таким элементарным вещам. Блондин так и не обернулся, но его плечи заметно напряглись. Гермионе доставило дикое удовольствие, что ей удалось его задеть за живое. — Нет. Она же тебя ранила и заставила истекать кровью. — Грейнджер вскинула руку, издав резкий фальшивый смешок. — Ты был вправе ответить тем же, сделать что-то ещё более ужасное. Раз уж ты такой особенный чистокровный. — Гермиона произнесла «особенный» со всей возможной язвительностью, на которую только была способна. Малфой вздрогнул от её слов, но не повернулся. — Ты ведь можешь делать всё, что захочешь. Даже применить необратимое проклятье против охраняемого вида магических существ и при этом остаться почти безнаказанным. Всего лишь минус два балла из общего счёта. Должно быть, это весело — иметь возможность откупиться от всех последствий своих поступков. Ты понимаешь, что потом её убили из-за того, что ты сделал? Я знаю ее драконовода. Он сказал, что это была ее самая первая кладка яиц… Грейнджер настолько охватила ярость, что она готова была расплакаться. Девушка так долго пыталась найти аргументы для Гарри и Рона, осуждающих Малфоя, что не позволяла себе по-настоящему задуматься о том, насколько всё это было трагично. Но теперь — когда ей больше не нужно оправдывать дурмстрангца в своих глазах, когда она может ему всё открыто высказать — её до глубины души поразил тот факт, насколько же он отвратительный человек. Гермиона усмехнулась. — Что ж, думаю, тебе всё равно нет до этого дела… — Я ничего не видел! — обрушился на неё Малфой. Его голос был резким, как щелчок кнута. От холодного безразличия не осталось и следа. Он горящими глазами посмотрел на девушку: — Я не мог, блять, прицелиться! Грудь блондина вздымалась. Его собранность и отстранённость разлетелись на мелкие осколки. Но несмотря на злобный выкрик, на лице парня читалось скорее отчаяние, чем гнев. В серых глазах сверкал шквал эмоций, а подбородок мелко дрожал. — Я… — он раскрывал рот, как будто хотел что-то сказать, но слова застревали у него в горле. — Я подумал: если бы я полетел… Разговор давался парню с трудом. Он сглотнул. — Я… у меня закончились идеи, — произнёс Малфой трясущимся голосом. Он склонил голову и посмотрел в сторону, опустив глаза. Его кадык продолжал дёргаться, как будто он постоянно сглатывал, пытаясь что-то сдержать. Гермиона так и стояла, потеряв дар речи. Ярость, всё это время накапливавшаяся внутри, испарилась. И сейчас она просто наблюдала за ним с широко раскрытыми от шока глазами. Он плакал. Блондин старался это скрыть, постоянно моргая в надежде избавиться от слёз, но одна слезинка всё-таки скатилась по его лицу. Он резко выдохнул и передёрнул плечами. Грейнджер застыла от удивления. Она никогда раньше не заставляла никого плакать. Девушка облизнула губы, не представляя, что делать дальше. Всего мгновение назад она была так зла, что готова была взорваться. Но теперь, резко лишившись этого запала, ощущала внутри только опустошение и растерянность. Чувство вины поглотило всё её негодование. Она неосознанно проследила взглядом по линии шрама, пересекающего глаз Малфоя. Слишком длинный и глубокий, чтобы его можно было замаскировать без существенного изменения внешности. Событие жизни, воспоминание о котором навсегда отпечаталось на его лице. Наверное, он ненавидел своё отражение. — Мне жаль, — проговорила Грейнджер, когда молчание стало уже невыносимым. Малфой больше так и не произнёс ни слова, поэтому девушка посчитала своим долгом что-то сказать. Услышав её голос, блондин внезапно опомнился, и все эмоции исчезли с его лица. Как будто между ним и Гермионой снова выросла стена. — Заткнись, — раздражённо ответил он. Но в его голосе всё ещё слышалась лёгкая дрожь. — Заткнись. Я ненавижу тебя. Он развернулся и, не оглядываясь, выбежал из комнаты. Грейнджер чувствовала себя слишком виноватой, поэтому на следующий день даже не попыталась поймать его после завтрака.

***

В тот вечер Гермиона ждала Малфоя около Выручай-комнаты. С одной стороны, она не надеялась на то, что он придёт, но с другой — боялась упустить, если парень всё-таки решит вернуться. Было уже поздно. Время приближалось к комендантскому часу, когда Грейнджер услышала шаги по коридору. Стоило Малфою повернуть за угол и увидеть девушку, как выражение его лица тут же стало более суровым и ожесточённым — он явно не рассчитывал застать её тут. Ничего не произнеся, блондин подошёл к двери. Гермиона сама удивилась своей сдержанности. Она хотела сказать ему тысячи вещей, пока он ходил взад-вперёд, осматривая комнату. Хотела повторить, что сильно сожалеет о сказанном; что это была не его вина; что он не должен стыдиться того, что сделал ради выживания; что за всё несут ответственность организаторы Турнира; что виновато министерство, раз одобрило такое задание. Но она уверена, что это Малфой уже слышал. Девушка держала всё это в себе, пока он в полном молчании проверял соляной круг. Что касается Гермионы, её смущал тот факт, что теперь она испытывала к Малфою что-то, кроме неподдельной и жгучей обиды. Это было безопасное чувство по отношению к нему. А вот вина, снедающая её изнутри, оставляла после себя лишь холодную пустоту. Поэтому Грейнджер физически необходимо было что-то сделать, может, даже сблизиться с ним или сказать ему что-то приятное, только бы избавиться от этого неприятного ощущения. Это был ещё один сдвиг в их отношениях. И девушке очень не понравилось осознание, что обстоятельства могут меняться. Складывалось такое чувство, будто образ Малфоя внезапно перестал вписываться в те чётко прописанные рамки, в которые она его загнала. В сознании Гермионы он оставался самодовольным, фанатичным ублюдком, который снисходительно проявлял к ней интерес. И она имела полное право обратить это в свою пользу, ведь такие, как Малфой, постоянно эксплуатировали других людей и вполне заслужили то, что их будут использовать в ответ. Также блондин попал в общую категорию «парни». А парни не плачут, по крайней мере, ни один из тех, кого она знала. Отрицательные эмоции парней просто накапливаются и выливаются в разные формы гнева, от которого их лица краснеют или бледнеют. Когда гнев достигает определённого уровня, парни взрываются, как вулкан, и начинают кричать тебе в лицо, пока ты не заплачешь. Слёзы для них означают победу, так как это слабость, которую они считают признаком отсутствия здравого смысла. Учась на Гриффиндоре, Гермиона очень близко познакомилась с мужским гневом — как на личном опыте, так и в качестве наблюдателя. На их факультете собралось слишком большое количество вспыльчивых людей. Теперь Грейнджер была растеряна. Она не знала, к какой категории мысленно определить раздражающего её Малфоя, который, несмотря на неприязнь к Гермионе, позволил ей увидеть свои слёзы. Это происшествие разрушило представление девушки о его холодной отчуждённости. Из-за этой загадки она не спала полночи. Во многих отношениях Грейнджер чувствовала облегчение из-за того, что Малфой избегал смотреть прямо на неё. Очевидно, что ни один из них не хотел вспоминать предыдущую ночь, поэтому оба чувствовали неловкость и делали вид, будто ничего не произошло. Блондин проводил урок настолько беспристрастно, насколько это вообще было возможно. Когда он что-то объяснял, то смотрел как будто сквозь Гермиону, а его голос был настолько напряжён, что девушка уже почти решилась начать разговор о случившемся. Но она благоразумно молчала, сохраняя спокойствие и позволяя ему читать лекцию о магии крови. Теоретически можно использовать любую кровь, но лучше, если она попадёт на палочку. Так будет проще дотянуться до магии и направить её в нужное русло. Заклинание накладывается так же, как и в базовой магии. Малфой раскрыл ладонь и показал, в каком месте лучше сделать надрез и как правильно держать палочку, чтобы кровь стекала на кончик. Затем он протянул ей нож. Гермиона прижала лезвие к ладони и вздрогнула, почувствовав, как остриё впилось ей в кожу. Она знала, что в этот момент блондин испытал холодное удовлетворение. Девушка убрала нож и, взявшись за рукоятку палочки, подняла взгляд. — Сколько нужно крови. Разве я не могу просто порезать палец? Губы Малфоя искривились в насмешливой ухмылке. Трудно было поверить, что перед ней тот же самый человек, чей голос вчера был переполнен эмоциями. Как будто внутри у блондина был переключатель, нажав на который он становился холодно-отстранённым. — Если ты окажешься в ситуации, где понадобится использовать магию крови, у тебя не будет времени экспериментировать с количеством. Ты же не хочешь, чтобы крови оказалось слишком мало. Обычно достаточно пригоршни без риска переборщить. — Отлично. — Гермиона поморщилась и снова прижала нож к ладони. Вздрогнув от болезненного укола, девушка опять убрала лезвие в сторону. — А может, нужно специальное заклинание для забора крови? Блондин бросил на Грейнджер безразличный взгляд, как будто девушка излишне драматизировала, не желая резать собственную руку. — Как насчёт заклинания онемения? Гермиона была уверена — такой жест доброй воли продиктован скорее желанием Малфоя поскорее закончить занятие, нежели тем, что он простил ей её поведение. Немного покраснев, гриффиндорка произнесла заклинание онемения и сделала надрез на ладони. Она правда старалась не вонзать лезвие слишком глубоко. Из раны начала сочиться алая кровь, и Грейнджер осторожно обхватила рукоятку палочки, чувствуя, как поверхность древка неприятно давит на порез. Повторяя узор виноградной лозы, кровь стекала по основанию палочки к самому её кончику — словно пыталась исполосовать древко шрамами. Такое неестественное и неуютное ощущение. Гермиона чувствовала магию в своей крови. Она больше не была просто частью её организма — в крови была магия, и сейчас она струйками стекала по волшебной палочке. Стоило девушке сильнее сжать древко, как она почувствовала вибрирующую в нём энергию. Гермиона заметила, что после всех её попыток найти источник она стала ощущать магию внутри себя. Но сейчас эта пульсация силы, бегущей по венам, стала ещё более отчетливой. Теперь, когда Грейнджер держала свою залитую кровью палочку, то была напряжена до предела. Подняв взгляд на Малфоя, девушка увидела, что тот уже с помощью нарисованных мелом рун активировал вокруг неё защитный круг, отчего соль на полу начала светиться. Правая рука, казалось, готова была самовоспламениться, если в ближайшие минуты Гермиона что-нибудь не предпримет. — И что мне делать? — Творить магию. — Такой простой, но очень даже уместный совет. Она сделала едва заметный взмах палочкой, и из кончика с треском — больше походившим на взрыв — вырвался поток магии. Словно пушечное ядро, он с силой врезался в созданный солью невидимый барьер: купол завибрировал, а воздух затрещал от концентрированного напряжения, посылая по полу мелкую рябь. Малфой заметно вздрогнул, на что Грейнджер улыбнулась, будто для неё самой это не было огромным шоком. Блондин лишь закатил на это глаза. — Постарайся контролировать свою магию, — презрительно скривив губы, произнёс он. — Если начнёт кружиться голова, то сразу же останавливайся. Если ты вдруг потеряешь сознание, я не смогу пересечь границы круга, пока у тебя не перестанет идти кровь. Он ещё немного отступил от барьера, однако Гермиона заметила, как пристально парень наблюдает за ней — словно чего-то ждёт. Гриффиндорка зашагала к центру круга, успокаивая своё дыхание и пытаясь сохранить контроль над нарастающей силой. Грейнджер начала с простого: заклинания первого курса. Не то чтобы она использовала какую-то новую форму магии или что-то в этом роде. Это были её же магические способности, но только более мощные, будто накачанные стероидами. Каждое заклинание давалось в десятки раз легче и было в десятки раз сильнее. Она использовала все виды чар. Зная, что соль не даст этому бесконтрольному потоку энергии пробиться за пределы барьера, Гермиона совершенно не сдерживалась и наполняла пространство всё новыми и новыми заклинаниями. Вокруг девушки танцевало голубое пламя, языки волшебного огня мягко целовали её кожу. В воздухе летали стаи канареек и распускались цветы. Без особых усилий она заполнила круг самыми удивительными проявлениями магии, которые ей только удавалось создать за все годы своей учёбы. Несмотря на пьянящее великолепие и изумление от величия собственных возможностей, Гермиона не могла в полной мере насладиться моментом. Было в этом что-то неправильное: словно змея, пожирающая свой хвост, она разрушала себя с каждым произнесённым заклинанием. К тому моменту, когда кровотечение на руке остановилось, на девушку накатило ужасное чувство тошноты, как будто она съедала себя заживо. Палочка Гермионы, которая почти полностью была покрыта засохшей кровью, перестала вибрировать в ладони. На полу повсюду виднелись алые капли. Размеренный гул магии в венах резко затих — его отсутствие ощущалось как маленькая смерть; словно у неё остановилось сердце. Грейнджер опустила руку, и в тот же момент птицы и пламя, все ещё кружившие вокруг неё, испарились. Ей потребовалось мгновение, прежде чем она смогла хоть немного прийти в себя и перешагнуть через угасающее свечение соли. Купол всё ещё немного поблескивал, когда Гермиона поднесла к нему окровавленную руку, но девушку это не остановило. Ей так хотелось в полной мере насладиться результатом своей магии, но вместо этого гриффиндорка ощущала лишь пустоту — будто сосуд, из которого вылили всю жидкость. Ей вспомнился тот случай с Малфоем, когда он после завершения Первого задания стоял рядом со своими родителями и не реагировал ни на что вокруг. Теперь Гермиона понимала почему. Магия крови — это отчаяние. Это выживание, за которое приходится платить цену. Плата, равносильная полученным в обмен на неё возможностям. Грейнджер машинально потянулась в карман за Крововосполняющим зельем. Она выпила содержимое пузырька почти залпом, надеясь, что оно хоть немного сможет притупить это тянущее чувство пустоты внутри. Малфой протянул гриффиндорке флакон с настойкой растопырника. Гермиона приняла баночку и села на пол, чтобы очистить и перевязать рану. Хорошо, что он догадался принести настойку: внутри Грейнджер сейчас бушевала такая ужасающая пустота, что девушка не была уверена, удастся ли ей сейчас выполнить хоть какое-то, даже самое элементарное, лечебное заклинание. Когда порез исчез, Гермиона подняла на парня взгляд. — Значит… Вот каково это, — произнесла она, пытаясь заставить свой голос звучать непринуждённо, но вышло плохо. Малфой лишь коротко кивнул. Он выглядел менее самодовольным, чем она ожидала, учитывая, что сама Гермиона чувствовала себя полностью измождённой. Казалось, он даже немного расслабился. Хотя, возможно, он лишь наслаждался тем, насколько слабой она сейчас была. Гермиона закрыла глаза и сделала судорожный вздох. Крововосполняющее зелье, должно быть, уже начало работать: было ощущение, как будто она немного припухла. Так всегда бывало, когда зелье начинало восстанавливать утраченные кровяные клетки. Однако чувство тошноты никак не проходило. — Неужели я и правда использовала так много крови? — спросила Гермиона и, еле держась на ногах, сползла вниз по стене. Сейчас бы этой комнате пригодилось немного мебели. Малфой даже не сдвинулся с места, чтобы помочь ей, а просто стоял и оценивающе на неё смотрел. — Зелье восполняет лишь потерянную кровь. Для восстановления магии тебе понадобится несколько дней, — проговорил он, будто это было пустяком. Гермиона уставилась на него в недоумении. — И ты говоришь мне это только сейчас? Он вздёрнул бровь. — Если бы я хотел подставить тебя, я бы дождался Второго задания. Или даже третьего. Она поморщилась — ну хотя бы в Малфое все ещё оставались какие-то крохи морали. Совсем немного, но тем не менее. Или, возможно, он просто хотел, чтобы она так думала. Чтобы в нужный момент он смог воспользоваться её доверием. Гермиона не понимала: Малфой на самом деле намного лучше, чем она считала, или же намного хуже? Она даже не была уверена, чего из этого ей хотелось больше. — Ты можешь уходить, — после недолгого молчания произнесла Грейнджер, закрыв глаза и прислонившись спиной к стене. — Я остаюсь, потому что сам так решил, — фыркнул Малфой и взглянул на наручные часы. — Ты можешь упасть в обморок из-за снижения уровня внутренней магии. Если тебя найдут без сознания, то министерство начнёт расследование. Они решат, что кто-то пытался украсть её у тебя, а это может повлечь за собой международный скандал. Гермиона поморщилась — она ни разу не слышала, чтобы кто-то был способен украсть магию. Такое возможно только в сказках. — Люди действительно могут забрать чужую магию? Малфой дёрнул бровью в недоумении. — Могут. — Я думала, это просто сказки, чтобы дети боялись маглов, — защищаясь, выпалила она. — Нет. — Он облокотился на стену, всё ещё внимательно наблюдая за гриффиндоркой. — Такое случалось и раньше, ещё до принятия Статута о секретности. Изучение Тёмной магии процветало — по мнению большинства, это был золотой век, времена Великого прогресса. Но потом, — в его голосе сквозила злоба, — маглорождённые начали продавать магию маглам. Зелья, ингредиенты для них, рунные камни — вещи, для использования которых не нужно быть волшебником. — Он холодно уставился на Гермиону, словно во всём этом была её вина. — Когда маглы поняли, что магию можно украсть, они начали отлавливать волшебников — тех, кто совершил огромную ошибку, доверившись им. Маглы пытали их. Пускали им кровь до тех пор, пока в их венах не оставалось больше магии, которую можно было бы забрать. А когда волшебники становились бесполезными, церковь казнила их по обвинению в колдовстве. Гермиона не нашлась что на это ответить. Этот вариант охоты на ведьм очень сильно отличался от того, что им рассказывал профессор Бинс. Никто никогда не называл точных причин, почему это происходило — волшебники и маглы жили бок о бок сотни лет; охота на ведьм всегда объяснялась суевериями той эпохи. Гермиона как-то изучала Статут о секретности и знала, что в те времена никто не придавал этому событию особого значения. Ходили слухи, что некоторые ведьмы и волшебники находили это забавным — быть пойманными маглами. Они считали, что в подобной ситуации попросту смогли бы использовать чары и благополучно сбежать. Это невежество длилось ровно до тех пор, пока маглы не стали отлавливать маленьких чистокровных детей — настолько юных, что у них ещё даже не было достаточно магических сил для борьбы. Подобное положение вещей заставило волшебников начать принимать какие-то меры. Однако к тому времени охота на ведьм уже получила слишком широкое распространение — это движение спонсировала как католическая церковь, так и протестантская, — что оставаться незамеченными в магловском мире стало практически невозможно. Магические семьи оберегали свои дома защитными заклинаниями или же и вовсе подавались в бега. К семнадцатому веку любой, кто хоть каким-то образом поддерживал связь с маглами, считался предателем и изгоем в обществе. Примерно в то же время был принят Статут о секретности и окончательно распущен Совет волшебников. Вместо него Волшебный мир возглавили Министерство магии и Визенгамот. Грейнджер не знала, что на это сказать, поэтому просто сидела и молча обдумывала новую информацию.  — Нам никогда не говорили, что Тёмная магия положила всему этому начало, — наконец нашлась Гермиона. Малфой лишь фыркнул, откинув голову назад, и прикрыл глаза. — Ещё бы. Вашим профессорам запретили винить в охоте на ведьм тех, кто на самом деле её начал. В его словах было сложно не уловить этот тонкий намёк. Гермиона окинула блондина злобным взглядом. — Хорошо, — подражая его тону, сказала девушка, — но я уверена, что и чистокровные приложили к этому руку. Малфой ошарашенно уставился на неё — казалось, даже его напускная сдержанность куда-то испарилась.  — Что? Грейнджер лишь непринуждённо вскинула брови. — Ну ты задумайся, что ещё было им делать? Маглорождённым. — Она смотрела вниз, монотонно пытаясь стереть остатки крови со своей палочки. — Предполагаю, что маглорождённые были вынуждены продавать магию маглам. У них, скорее всего, не было других вариантов, потому что подобные тебе — по крайней мере, большинство — не дают нам даже спокойно дышать. — Нет… — начал Малфой; его тон был грубым и раздражённым. Он явно не ожидал, что разговор примет такой оборот. Но Гермиона не дала ему закончить. Ей сейчас было легче злиться, чем просто сидеть и чувствовать, как истощение поглощает её с головой. — Чистокровные никогда не принимали маглорождённых. Это длится уже тысячи лет, и таким, как ты, никогда и дела не было до того, что с нами происходит. Тогда почему бы подобным мне не предложить маглам то, что есть у маглорождённых и что нужно обычным людям? Хоть как-то попытаться устроить свою жизнь? — Это не оправдывает… — Он начинал злиться. — Я и не говорю, что оправдывает, — огрызнулась она. — Я просто спрашиваю, какие у них ещё были варианты? Были ли они вообще? Вам нравится обвинять тех, кто в отчаянии пытается выживать, и даже не замечаете, что вы и есть причина всех их проблем. — Гермиона облокотилась о стену; гриффиндорка была в такой ярости, что это даже вызвало непроизвольное мерцание магии. — Ты сам сказал, что пленными волшебниками были те, кто доверился маглам. — Теперь она смотрела Малфою прямо в глаза. — Ты действительно думаешь, что ими были чистокровные? Очевидно, что думал. Для Малфоя это было историей о жадных маглорождённых и злых, гротескных маглах. История, в которой бедным чистокровным пришлось пожинать плоды чужих ошибок и прятаться в своих до неприличия огромных домах, отгораживаясь от реального мира ещё дальше. Это то, чему его учили с самого детства. Малфою и в голову не приходило посмотреть на события с другой стороны. Гермиона знала (в свободное время она иногда читала сводки и записи Британской ассоциации волшебников), что только после смерти чистокровного ребёнка магический мир вдруг очнулся от почти столетней апатии. Охоту на ведьм наконец-то признали реальной проблемой. Геноцид волшебников внезапно стал заметен. Это было на поверхности. И Малфой, переключи он своё внимание с мнимой обиды за всех чистокровных на проблемы других, легко смог бы заметить такую очевидную деталь истории. Гермиону невероятно злило, что ему никогда не приходилось замечать. Что ему была доступна роскошь не замечать, потому что последствия подобного безразличия его никогда бы не коснулись. Это так горько и несправедливо, что людям позволено не обращать внимания на происходящее вокруг, если это не касается их лично. — Тебе действительно это никогда не приходило в голову? — спросила девушка несмотря на то, что заранее знала ответ. Ей просто хотелось, чтобы он наконец почувствовал себя идиотом. Гермиона презрительно рассмеялась. — Ты на самом деле до сих пор думал, что во время охоты на ведьм убивали чистокровных? Людей, которые живут в древних и скрытых защитными чарами поместьях и не имеют абсолютно ничего общего с маглами? Людей, которые с рождения знакомы с магией и знают, как с ней обращаться ещё до того, как начинают её использовать? Нет. Это не были чистокровные. Жертвами были маглорождённые. Ими были те, кто доверял маглам. А затем… Девушка напряжённо сглотнула и отвела взгляд в сторону. — А затем начали похищать маглорождённых детей, потому что их было легко найти. Потому что иногда у их родителей даже не было возможности их защитить, иногда они даже не пытались. И никому из вас ни тогда, ни сейчас до нас не было дела. Гермиона подтянула колени к груди, крепко обняла их и устремила взгляд через всю комнату на соляной круг. — Знаешь ли ты, что маглы до сих пор боятся магии? Они и понятия не имеют, что она существует. А если вдруг они становятся свидетелями её проявления, то им негде искать объяснения подобному феномену. Не то чтобы маглорождённые дети могли в полной мере объяснить, почему по их комнате парят книги или почему из рук начинают вылетать птицы. — Слова застряли в горле, и Гермиона глубоко вздохнула, прежде чем продолжить: — Просто в один прекрасный день это начинает происходить. Это не прекращается, от этого никак не избавиться, что бы они для этого ни делали и как бы ни старались. Им некому объяснить, что всё в порядке. Нет никого, кто бы заверил их — нет ничего плохого, чтобы быть другим. Грейнджер облизнула губы. — Этим детям приходится справляться со всем в одиночку. И у них это плохо получается. Им не разрешают видеться с друзьями или ходить в школу, потому что их родители опасаются несчастных случаев. Их просто всегда держат дома. Гермиона быстро заморгала. Слова будто ручьём лились из неё; необузданный гнев подтолкнул девушку к теме, которую она никогда не хотела обсуждать. Особенно с Малфоем. Гриффиндорка резко одёрнула себя, чувствуя, как в груди колотится сердце, а всё тело напряжено из-за накативших эмоций. Она посмотрела на парня таким ядовитым взглядом, на который только была способна. Блондин хмурил брови, словно всё сказанное ею являлось для него невероятным откровением. Словно он не был уверен, стоит ли этому верить. — Никому из чистокровных никогда не было дела до таких, как я, — произнесла девушка, отворачиваясь в сторону и пытаясь сдержать рвущуюся наружу обиду. — Поэтому не пытайся притворяться, что охота на ведьм была трагедией, которая усложнила тебе жизнь.