Я много размышлял по поводу того, что должно было быть сделано. Не сказать, что я много колебался; было абсолютно очевидно, что лучше не позволить душе быть созданной, чем своим бездействием обречь её на страдания; очевидно, что я не Эру и не Валар, превратить людей в эльфов, аки было проделано с Туором, я не смогу.
Занимательно, что пробудившихся людей оказалось бы сто сорок четыре рыла – столько же, сколько и эльфов. Я предполагал подобную возможность и указывал такое число как возможное; угадал, пусть значения это, в целом, никакого не имело.
А ещё своевременная весть о геноциде людей помирила меня с Тинголом. Слишком много совпадений, господин Эру. Слишком много, чтобы я поверил, что это случайности. Или достаточно много, чтобы у меня началась паранойя.
– Это… Что? – спросил Элу, уставившись на голову и едва подавив тошноту.
– Люди, – ответил я. – Триста солнечных лет жизни… По-нашему эдак тридцать выходит. Плохо видят, слабые, болезненные и глупые. Неспособны к Осанвэ и накоплению знаний. Должны были прийти эльфам на смену. И ваша дочь вышла бы за одного из таких, разделив их судьбу. Вот только к тому моменту их жизнь Эру урезал бы до лет шестиде… Шести, семи максимум.
Тингол отвернулся прочь. Его свита старалась не смотреть на подгнившую башку, как, впрочем, и я. Зрелище действительно не из приятных. Брешут, что труп врага приятно пахнет. От любого трупа смердит в первую очередь трупом. Как в переносном, так и в самом что ни на есть прямом смысле.
– Сжечь, – приказал я и несколько высокопарно добавил, поглубже выдохнув и снова вдохнув: – И развеять пепел. Эльдалессэ для всех фэар, отныне и впредь.
Какая-то химера получилась, Eldalessë. Бытие эльфом. Ну или местный падеж. Фиг с ним, пусть будет, хоть знающие Квенья такое и не одобрят. Мы помолчали пару минут.
– Я не желаю ссориться с тобой, Элу Тингол, – тихо произнёс я наконец. – Я не желаю ссоры ни с кем из ныне живущих, и повторял я сие не раз. Я желаю лишь Справедливости, но она противоречит желаниям Эру. Пройдёмся? – я передал винтовку Майрону.
– Оставьте нас, – приказал король свите и отказался от меча.
Не проронив ни единого слова, мы отошли от деревни в недавно разбитый эльфами сад. Здесь должны были расти яблони; им не было ещё и двух лет, и пока что они были мне даже ниже, чем по пояс. Шли аккуратно, стараясь не задеть деревца. На меня внезапно напало какое-то лиричное настроение; я часто оказывался в подобном состоянии, но настолько глубоко я погрузился в первый раз. Я не просто рассуждал о чём-то великом и меняющем мир; я только что стал свидетелем оного, учинённого по моему непосредственному приказу и почувствовал себя каким-то обречённым страдальцем, идущим по пути совершенно безнадёжному, но необходимому и единственно-верному. Вероятно, это лишь начало цепочки таких же деяний, которые я буду должен совершать одно за другим, пока Эру не прекратит попыток… Выглядел я, как всегда, не по ситуации; иллюзия накинулась сама собой, превратив меня в златовласого эльфа, облачённого в долгополые голубые одежды, слово светящиеся изнутри и солнечными лучами, пробивающимися через толщу воды, и звёздами, расплескавшимися по многочисленным складкам подола. Даже не представлял, что я так умею.
– Представь себе суд, – нарушил я молчание, – на котором выносят случайные приговоры за несуществующие преступления. Справедлив ли сей суд? Ответ очевиден, как и то, что долг короля – прекратить таковой произвол. Наказать в нём виновных. Возместить потери – те, которые возместить всё же возможно.
– Илуватар устроил нам такой суд, – кивнул я в ответ на озадаченный взгляд эльфа. – Фэа, помещённое в тело человека. За что ему эта кара? За предыдущие мысли? Но разум формируется уже после рождения. Память неотделима от разума, именно она – основа принимаемых решений. За то, что будет совершено? Оно не будет совершено, если не случится этой… Лотереи.
– Лотерея, – пояснил я, – это такая игра, в которой выигрыш не определяется наличными развиваемыми качествами, но серьёзно значим вне самой игры. Играющие не соревнуются в том, что можно развить; они лишь случайным образом выбирают между собой того, кто получит богатство, дарующее также превосходство и над другими, теми, кто не принимал избранных игроками правил. Богатым может оказаться тот, кто не приложил для того ни малейших усилий. Да, он утратит полученное, не сумеет его удержать, но в полной мере им насладится, тогда как иной, лезущий из кожи вон, не получит и его жалких крупиц.
– Скажи мне, король, чем отличается выигрыш в такую… Игру… от случайного приговора за несовершённое преступление? От дара за то, чего не совершал? От рождения эльфом среди людей или человеком среди эльфов. От рождения сыном короля, лорда, оборванца? От рождения пола, обречённого на вторые роли?
– Доселе я понимал лишь твоё желание не допустить в Белерианд Нолдор, – наконец подал голос король. – Но ты желаешь невозможного, Мелькор. Таков завет Эру, лишь ему решать, как жить его Детям.
– Невозможность – понятие крайне расплывчатое… Знаешь ли, Тингол, всё в мире состоит из мелких частиц – атомов. Сами атомы тоже делимы, но именно они собираются в частицы веществ, и смесями многих веществ являются видимые нам материи. Представь себе вино. В нём десятки различных веществ, перемешанных друг с другом – вода, спирт, ароматические соединения… Или, к примеру, молоко – не менее сложную вещь. Дерево, из которого сделан стол. Ты разлил на стол вино. Тысячи тысяч различных частиц – молекул, это в них собраны атомы – покрыли стол там, где ты видишь пятно. Поверхность стола, даже самого ровного, на уровне молекул весьма и весьма шероховата. Ты можешь протереть пятно; ткань вберёт в себя влагу. Тебе может показаться, что стол чист, но вино со стола не исчезнет полностью. В порах дерева останутся ещё многие и многие его частицы. Ты их не увидишь, но точный анализ выявит их. Вытертый стол, тем не менее, будет, сказать по-нашему, чист. Никто не узнает, что на него было разлито вино, пока не проведёт сей анализ.
– Так и с несправедливостью. Её, пожалуй, невозможно искоренить до конца; случайности будут всегда, и этого воистину не изменить. Но стоит ли отказывать от вытирания стола из-за знания, что на нём всё равно останутся частицы? – подытожил я. – И да, мы не выбирали собственного Отца. Его наличие для нас само по себе несправедливо. Мы не обязаны выполнять Его волю; у нас на то есть своя, им – по его же словам – и дарованная. А любая свободная воля стремится к Справедливости для себе подобных, и лишь стремящаяся к Справедливости воля обладает свободой.
– И каков будет мир, которого ты желаешь? – спросил Тингол.
– В будущем, – начал я, – создадут специальные устройства, способные считать. Считать так быстро, как не способен никто. Они будут способны моделировать всё, что угодно – целые города, страны, миры… Работу мозга. Того, в котором рождается Фэа. Илуватар говорит, что это он заселяет души в мир; он может врать, и то, что мы зовём душой – Разум – рождается уже в теле. В сложном, считай, механизме, расположенном в голове. Если Он прав, то мы не позволим ему сие вытворять. Мы сами создадим Фэа, дав им свободу. Если Он лжёт, то мы поступим проще… – я замолчал, пытаясь понять, как же подать королю общие принципы… Всего.
– Тело, – начал я, – вырастает таким, как указано внутри его клеток, как составлены сложнейшие вещества. Они называются генами. Ген ребёнка составлен из генов отца и матери, а они – из генов их собственных матерей и отцов. Изредка что-то в нём меняется само, случайным образом. Ребёнок, напомню, не способен выбрать свои гены, а ведь они влияют и на мозг, вместилище Разума или, если так угодно, Фэа, Души. Если гены ребёнка плохо сошлись, он может стать слабоумным; не по своей вине, а лишь потому, что его мозг изначально был сломан, и Разум не смог зародиться целостным, полноценным. Для него не было нужного простора. Но и у здоровых детей могут быть разные склонности; они также случайны, не зависят от воли ребёнка. Сие в высшей мере несправедливо. Это – та же самая лотерея.
– Компьютеры – так будут называться сложные считающие машины – рано или поздно станут столь мощны, что смогут полноценно симулировать работу и развитие мозга. Разум, развившийся в… Воображаемом такой считающей машиной пространстве, скажем так, окажется самым что ни на есть настоящим. Это будет Фэа без тела; просто так она не будет знать о своей бестелесности, ведь её тело – его модель – существует в том пространстве. Но оно не случайно; для него мы способны задать любые исходные гены. Мы создадим лучший из всех набор; никто не будет обделён ни каплей даров. У этого тела не будет пола; такое тоже возможно. В том пространстве, где будут рождаться души, каждый будет свободен знать, выбирать и познавать о мире материальном. Узнав достаточно, Разум сможет покинуть тот мир и войти в наш – там, где пожелает, в таком теле, в каком пожелает. Мы сможем искусственно выращивать такие тела, какие пожелаем; любого пола, любой внешности и на любой Разум, изначально пустые и предназначенные лишь на роль оболочек.
– Представь себе мир, где все рождаются равными в праве на выбор. Тот, кто желает закрыться в пещере, имеет право на то; он не имеет права закрыть в ней иных, ни в чём не повинных. Те, кто желают жить по-старому, возделывать поля, готовить руками… Сражаться друг с другом… – я дёрнул плечами. – Защищать жён или быть защищёнными жёнами… Мужьями мужей или жёнами жён… Души смогут сами выбрать сие. Твой путь не будет решён за тебя; то, что где-то строго предписано носить платье, где-то – ходить нагишом, где-то разрешено грабить, а где-то всё общее на всех… Не будет злом, ибо ты сам выбираешь место и качество вхождения в мир. Никакое решение не сможет быть применено к тебе без твоей на то воли. Мир безграничен, или же мы сделаем его таковым; места в нём хватит с избытком. Не это ли – счастье? Возможность счастья для каждого? Не лишай других права на выбор, и не будешь лишён сего права.
– Кхм, – задумался Тингол. – Быть может, я пойму это. Со временем. Идея права на выбор близка и мне, и моему народу – так или иначе, все мы сделали оный. Но ты – первый, кто забирается в праве на него столь глубоко в материи мира. Лучше скажи, какими желаешь ты видеть ближайшие годы этой земли. После победы над захватчиком.
– Всё будет зависеть от размера нанесённого Нолдор ущерба… В лучшем случае война не станет долгой – мы разобьём первую армию, а вторая, деморализованная и опоздавшая на битву, сложит оружие. В таком случае мы приобретём больше, чем потеряем – среди Калаквенди немало истинных мастеров, и их навык станет служить нам на благо. Но война, скорее всего, затянется, и вторая армия, явившись с севера, подключится к битве… Я боюсь за Эгладор – они могут избрать своей целью вас. Вам придётся бежать в Семиречье – Ангбанд не сможет принять всех, мы и так живём на ваших харчах… Серьёзно пострадают Гавани…
– Пожалуй, нам стоит устроить военный совет, – предложил король. – Ранней весной, возле Амон-Руд. Пусть явятся Кирдан с Денетором. Обсудим всё вместе.
– Дельно, – кивнул я. – О дате договоримся по переписке.
– Ну так что? Что будет после победы? – продолжал пытать меня Элу.
– Небольшая передышка. Проложим дороги на юг, мимо Синих Гор, вдоль побережья до гор Белых. Там приятнейший климат, а ведь можно забраться ещё южнее! И мы заберёмся; нам нужна нефть, и легче всего найти оную на юге, в пустынях. Вероятно, она есть и на севере, но, возведя Железные Горы, я создал себе проблемы с её добычей… Лет за пятьсот солнечных – по-нашему чуть больше пятидесяти – попробуем выйти на технологический уровень достаточный, чтоб без проблем уничтожить гномов. Вам не впервой собачиться с ними; не забывай, родиться гномом – лишь немногим бóльшая удача, чем быть распределённым в тело человека! Затем можно будет отказаться от орков. У них нет фэа, но я, сказать честно, в этом не очень уверен; ранее творил я в угаре, не особо задумываясь о результатах.
– Да, это заметно, – Тингол указал на горы.
– Ну, от гор есть и польза, – поправил я. – От орков, впрочем, тоже, пусть оной могло б быть и больше… Ещё до уничтожения гномов начнём, по возможности, монтировать равенство. Создадим всеобщие школы, где детей будут учить основам наук, давая возможность выбрать; их посещение будет обязательно. Станем поровну снабжать детей ресурсом, ликвидируем право на передачу материальной собственности от родителей или вступление в семейную долю. Переформируем традиции, особенно те, что касаются женщин; создадим культурный фон, нужный для закрепления идеи Справедливости в умах.
– Представляю, – кивнул Элу. – Надеюсь, для этого не придётся сгонять квенди в города?
– Нет, в конечном итоге – нет… В полях и на заводах работать будут единицы, а интеллектуальную деятельность будет возможно осуществлять и издалека, живя, если того желаешь, в самой дальней глуши. Не сразу, конечно; какое-то время действительно придётся потесниться, говорю честно. Но оно будет того стоить. Вероятно, придётся действовать медленнее, чем я ожидаю, чтобы не так сильно повредить природу. Не то, чтобы я люблю детища Йаванны, но важно понимать, что этап, когда мы сможем обойтись полностью без них, находится куда дальше этапа, на котором нам аукнется нанесённый оным ущерб, – после моих слов Тингол выглядел несколько удивлённным. – Это я про вырубку лесов и про выбросы в атмосферу от сжигания топлива, – пояснил я. – Они со временем приведут к повышению температуры и серьёзно попортят жизнь дефицитом урожая и наводнениями.
– А как это связано? – действительно, в мире без Солнца – закономерный вопрос даже от гения.
– Через Солнце. Его Валар ещё не сделали, но запустят в небо одновременно с приходом второго войска Нолдор. Вообще, солнце – это звезда, а звезда – это безумных размеров, во много раз больше Арды, отдалённое от неё горящее тело… Так, по идее, должно быть… Но здесь звёзды творила Варда, а Солнце – плод Лаурелин, и я пока не очень представляю, изменит ли после моих действий Илуватар мир в расписанную мной сторону, превратив Арду в шарообразную, космос – в бесконечный, а небесные тела – в здоровенные объекты, находящиеся на удалении, коих, кстати, можно будет даже достигнуть. Я очень надеюсь на то, что это произойдёт, если ещё не произошло – в дальней перспективе возможность добывать ресурсы на иных планетах даёт безграничный простор для развития.
– Тебе известно поразительно многое, – нахмурился Тингол. – Либо же Мелиан предпочитает скрывать от меня планы Творца.
– Скажем так, – замялся я, – я был свидетелем судьбы этого мира. Той, к которая ждала б его, не засвидетельствуй я оную. Не до конца, правда; но из увиденного мной конец и так ясен.
– И каков он?
– Либо полное уничтожение всего живого, либо – что ещё хуже – замкнутый порочный круг построения несправедливых цивилизаций на руинах друг друга.
– Даже знать не желаю, как это может случиться, – Элу поджал губы.
Да, это мне везёт. Я бы сейчас задолбался рассказывать ему о том, как устроен мировой капитализм и о следствиях данного устройства.
– Но если вкратце?
Накаркал, спасибо.
– Люди живут не вечно, а посему они неспособны к созданию долговременного договорного государства с несменяемой властью, способной при этом исполнять условия договора; власть будет наследоваться не формально, как у вас с Лутиэн, а фактически. Попытка же создать государство со сменяющейся согласно воле населения властью так или иначе ведёт к тому, что установившаяся власть начнёт создавать обстановку или культурный, информационный фон, выгодный ей для продолжения функционирования. Власть имущий заинтересован во власти, ибо в случае человека она предоставляет куда больше прав, чем обязанностей. И последующие поколения, даже если сменят власть, окажутся запутаны в паутине той лжи; не исключён вариант, что последующие власть имущие будут и сами свято верить в то, что своими действиями несут благо…
– Больше того; наиболее циничные государства – точнее, наиболее циничные страны, фактическим отражением которых являются выстроенные их населением государства – имеют наибольшую выживаемость. В виденной мной истории мира "центром цивилизации" стала Европа – за счёт стечения обстоятельств её цивилизация по технологическому прогрессу обогнала прочие, и в результате череды войн, по сути, просто поработила бóльшую часть остального мира, заставив работать на собственное благосостояние. Рост благосостояния Европы позволил её культуре, изначально не менее жестокой, чем культуры завоёванных ею стран, приблизиться к пониманию Справедливости – оно, как и сколько бы то ни было внятное рассуждение, невозможно в условиях голода и угнетения, а они являются состояниями естественными для какой бы то ни было самостоятельной цивилизации. Какое-то время Европа просто кичилась цивилизованностью, но чуть позже до неё дошло, что совершённое ей ранее – не что иное, как акт разбоя.
– Но вот беда – откатить всё назад уже нельзя. Европа уже нажила себе врагов; они не разделяют в том числе и современных ценностей, так как в силу собственной угнетённости попросту не понимают оных или полагают, напротив, причиной своих проблем, проводя параллели, вероятно, что неуместные; ненависть к европейской цивилизации подогрета и кардинальной разницей культур, уровней допустимого, нежеланием допускать чужие, пусть и более правильные с точки зрения Справедливости порядки. В Европе на момент моего, сказать так, ухода, была прослойка людей, считающих, что необходимо прекратить насиловать чужую культуру и просто свалить; она называла это "антиколониализмом", то есть противостоянием колониализму – политике подчинения чужих территорий и культур ради прибыли под предлогом борьбы за цивилизацию или без оного. И были их непосредственные противники, полагающие, что надо действовать так же, как и раньше, перестать беспокоиться о чужих жизнях и начать обратно думать о собственном благе. Не важно, кто из них победит – это в любом случае приведёт мир в начальную точку порочного круга или же к гибели. Свалив из прочих стран или впустив их народы к себе, не ассимилировав, Европа подпишет себе смертный приговор – слишком многие её ненавидят и не понимают. Её культура, наиболее близкая к пониманию Справедливости, окажется уничтожена и изгнана, замещена культурами, от Справедливости далёкими в силу того, что когда-то Европа отняла у них возможность приблизиться к ней хоть на шаг. Колониализм начнётся снова, просто колонизатором выступит уже кто-то другой; рано или поздно этот и "другой", добившись превосходства, начнёт умнеть. Повтор, повтор, повтор. Если же победят сторонники европейского колониализма, то колониализм вернётся, просто опять с Европой во главе. И при всём этом есть немалый шанс, что наиболее сильные из врагов Европы решат устроить войну против оной с применением оружия разрушительного в достаточной для уничтожения мира мере.
– Есть, конечно же, кажущееся очевидным решение – попросту уничтожить всё, кроме самой Европы. Тогда в мире останется только одна-единственная цивилизация, относительно справедливая. Но, опять же, незадача – уничтожаемые не захотят быть уничтоженными и долбанут в ответ, это раз. И два – это то, что Европа слишком зависит от того, что находится вне её. Такой исход событий отбросит назад и её саму, устроив новый виток этого шапито уже на европейской территории. Ну и да, слишком многие там прониклись странными формами гуманизма, не позволяющими совершить такое. Многие готовы помочь животным, а не людям, к примеру… Европа и в те, поздние дни часто лезла во внешний мир с войной, оправдывая это борьбой с тиранией и угнетением, несением прав человека и прочими близкими к Справедливости прелестями, пусть ей и не эквивалентными. Вот только как понять, что у власть имущих на уме? Прибыль они получают и от таких войн, а происходящее в слаборазвитых странах плохо поддаётся учёту. Есть те, чья ложь куда более очевидна; есть и те, кто борется против Европы, не скрывая собственной сволочности. И даже если представить, что Европа не врёт и ныне желает лишь блага тем, против чьих режимов воюет, её взгляды лишь близки к Справедливости, а вовсе не эквивалентны ей; они не касаются самого главного – права собственности и права наследования оной. И, пожалуй, не просто так, ведь именно они причина того, что Европа сохраняет накопленные ей за колониальную эпоху блага. Скажи мне, король, на чью бы ты встал сторону? Учти, ты не можешь выбрать собственную – таковой попросту там не существует.
– Я спрошу другое, – Тингол сложил руки за спиной, – почему ты полагаешь правильным именно… Европейский? Вариант справедливости?
– Ибо он построен на иной логике, единичен и уникален, – ответил я. – Вот смотри. Есть, условно говоря, три различные культуры; одна из них заставляет всех наряжаться в красное, другая – в зелёное, третья – в синее. Они режут друг друга и принуждают к использованию конкретного цвета всеми живущими. Основа – принуждение, мягкое или жёсткое. Есть "антиколониальный" вариант, предлагающий им помириться и не резать друг друга, а спокойно следовать своим традициям и дружить против кого-то четвёртого, например, розового, то бишь колониалистской Европы. Он ничем от них самих качественно не отличается; принуждение к использованию конкретного цвета продолжает существовать, пусть и распространяется только вовнутрь, а не наружу. Сей вариант, кстати, ещё дальше от Справедливости, ибо ни при каких условиях не обеспечит равного для всех начала, которое в некоей мере обеспечила бы победа любой из этих "культур цвета". И есть непосредственно Справедливость, согласно которой принуждение носить какой-либо цвет отсутствует вообще; вместо принуждения даруется выбор. Это – совершенно иная логика, совершенно иной принцип, и такой вариант единичен. Он не может иметь "брата-близнеца", такого, какими друг к другу являются "культуры цвета", отличающиеся лишь навязываемым признаком, который можно изменять бесконечно, плодя бесконечное количество таких культур.
– Однако, – протянул Элу.
Тингол либо посчитал меня окончательно поехавшим, либо попросту не нашёл, что на оное ответить – мы разошлись молча. Синдар уехали, оставив Лутиэн с Гауданом – король, похоже, либо просто забил, либо таки принял выбор дочери, поверив мне на слово, что могло бы быть и хуже. По поводу брака этих двоих надо будет, ещё, кстати, обмозговать. Помнится мне, что что у эльфов должна быть довольно сложная традиция обмена сперва помолвочными серебряными, и уже потом, на свадьбе, золотыми кольцами. Или её в Валиноре придумали, а сюда Нолдор привезли? Не удивлюсь, если так.
***
Осенью я попеременно занимался тремя вещами. Во-первых, я гонял Саурона заниматься термоэлектрическим генератором, проще говоря – термопарой. Возникло мнение, что на нефть как топливо можно положить болт – кое-где под горами у нас было не абы что, а магма в шаговой доступности. Над горами же было чертовски холодно – кое-где стояло осенью минус двадцать по цельсию, и зимой стало бы, надо думать, минус тридцать или даже сорок. Ну просто грех не забодяжить здесь электростанцию на бесконечно большом количестве банальных термопар, протянутых в высоту! Это выглядело очень, очень просто – гораздо проще, чем возиться со всем остальным. Впрочем, у нас так и не было никакой нормальной электротехники, пусть эльфы и делали подвижки в сторону оной.
Во-вторых, я уселся за перенос на местные реалии радикального феминизма – наиболее правильной из всех его форм. Местной специфики было, честно говоря, не то, чтобы очень много – скорее, просто напрочь отсутствовали некоторые явления, с которыми следовало бы бороться – например, порнография, селективные аборты, женское обрезание, БДСМ и насаждение мужского взгляда на бисексуальность в Арде пока что попросту не существовали. Почти всё остальное было почти так же, как на Земле, только на уровне, гораздо более близком к средневековому. Ничего, вылезем; у меня есть знание матчасти, написанной в двадцатом веке и продолженной в двадцать первом, и методы для вылезания из текущего состояния мне отлично известны. В качестве консультанток выступили несколько эльфиек, пару раз я опрашивал и Лутиэн; по большей части всё, ими рассказанное, лишь подтвердило мои догадки и потому пошло в качестве примеров и статистики.
Конечно, без особо интересных моментов не обошлось и здесь. Например, всё тот же брак Лутиэн; чем он является для нас? С одной стороны, он как пример прогрессивен, ибо является демонстрацией свободного выбора. С другой стороны, если немного пройтись вперёд, он уже консервативен просто потому, что это вообще брак. В идеале – если упрощать – наша цель ликвидировать институт брака как таковой, привить всему населению бисексуальность и создать культурный фон, благодаря которому что и женщина, и мужчина будут рассматриваться в качестве партнёра равным образом с любой из сторон. Поясню, что значит последнее. Патриархат на Земле ныне существует в двух основных формах – старой и новой, именуемой также неопатриархатом. Вторая форма чуть ли не хуже, чем первая – она маскирует всё те же проблемы под равноправие, сохраняя их. К примеру, взять ту же самую бисексуальность в случае женщины; если при патриархате она попросту не позволяется, то неопатриархат её, можно считать, легализует, но лишь в выгодном для мужчин свете, когда женщина рассматривает другую женщину в качестве партнёра второстепенного, незначительного и также предназначенного для развлечения основного партнёра – мужчины. Мужчина запросто позволит партнёрше менять партнёрш-женщин, но не захочет, чтобы женщина занималась сексом с другим мужчиной или рассматривала одну из партнёрш столь же значимой, как его самого; изрядно сексуализировавшаяся, раскрепостившаяся культура при неопатриархате поддерживает такую установку и пропитана ей во всех своих проявлениях. В сумме таких вот "мелочей" на толстенные книги набирается.
Итак, с женским вопросом мы взяли курс на пять основных вещей – борьбу с насилием в уже существующих семьях; максимальную бытовую сепарацию партнёров друг от друга во избежание возложения на женщину обслуживающей роли; поддержку идущих в "мужские" специальности женщин (и идущих в "женские" мужчин); создание культурного фона, сему способствующего (сперва бы ещё печатный станок сделать, и вообще зашибись будет) и пресечение формирования неопатриархата (превентивными мерами в культуре). Тут должен был быть ещё и шестой пункт – про одежду – но он решился сам собой, ибо BDU понравился абсолютно всем, и мы нашили формы такое бешеное количество, что могли бы уже экспортировать оную в Валинор, не то, что просто позволять себе изнашивать лишние комплекты в качестве повседневных. Когда жизнь войдёт в мирное русло, начну с Тевильдо пилить эскизы унисекс-моды.
И, в-третьих, я занялся тем, что сделать надо было ещё давно. Я начал писать воинские уставы. Ну, как писать? Скорее, перекатывать то, что я помнил из мной прочитанного, облекая в местные формы. Первым делом я под копирку переписал строевой устав ВС РФ – единственный из строевых уставов, который я читал.
К сожалению, бытует мнение, что строевая подготовка – это нечто абсолютно бесполезное и даже вредное. Оно даже породило выражение "ходить строем", употребляемое сугубо в негативном смысле. Мнение это, как вы могли догадаться из этого пассажа, я считаю весьма и весьма ошибочным. Строевая подготовка – штука крайне полезная, причём абсолютно для всех и поголовно. Об этом говорят два аспекта – практический и психологический. И если польза второго для многих спорна, то вот про первый я сейчас поясню.
Вы когда-нибудь наблюдали, как большая группа людей – ну, рыл так три-четыре тысячи – движется по пересечённой местности или хреновой дороге? Вот я, знаете ли, наблюдал. Зрелище, мягко говоря, такое себе; общая масса начинает перемешиваться, что серьёзно тормозит её передвижение. Иногда сии пертурбации и вовсе приводят к безумной длины задержкам. А теперь представьте, что таких массы две, и они идут навстречу друг другу. А ещё лучше – не идут, а бегут, опаздывают, у них на другом конце пути суп остывает! Вы знакомы со словом "давка"? Вот её мне, к счастью, наблюдать не приходилось, зато приходилось видеть, как подобной численности масса людей перемещается строем (и даже участвовать в подобном перемещении, пусть и не таких масштабов). Поверьте – это просто небо и земля. Потратив время на построение в начале пути, эта масса достигнет финиша много раньше, чем она же, строем перемещаться отказавшаяся. Два строя легко разрулить в пространстве, строй – при должном качестве подготовки – можно заставить сжаться в толщину, позволив разойтись массам в узком пространстве, и далее, далее, далее. Плюсов количество совершенно немереное.
Психологический аспект – уже про армию, дисциплину, готовность исполнять приказы и всё такое. Вредит ли он состоянию "гражданскому" – сказать сложно. Именно он, кстати, обычно озвучивается военными как причина и цель существования строевухи. Уж не знаю, почему; видимо, к практической пользе строя они так привыкли, что помыслить не могут о том, какая варилась бы каша в плане перемещения без оного.
С боевыми уставами было много хуже – тут слишком много специфики, да и читал я отнюдь не многое. К российским так и вовсе не прикасался; пародировал тут, понимаете ли, американский FM-3-21-8. Это тот, который Infantry Rifle Platoon and Squad – повезло, потому что пехота и у нас пехота, пусть и хуже вооружённая. Для эльфов, вступивших в наши ряды, я даже творчески переработал кредо солдата. Получилось, как мне кажется, весьма неплохо:
Я – солдат Арды.
Я – воин и член команды.
Я служу Справедливости и живу по ней.
Я всегда выполняю поставленную передо мной задачу.
Я никогда не откажусь от Справедливости.
Я никогда не приму поражения.
Я никогда не брошу товарища.
Я дисциплинирован, физически и морально стоек, тренирован и опытен в военном деле.
Я держу в порядке себя, своё оружие и своё снаряжение.
Я всегда готов вступить в бой и уничтожить врага.
Я – эксперт и профессионал.
Я – страж Справедливости и свободы.
Я – солдат Арды.
Тем не менее, некоторые пункты я пересмотрел кардинально. Во-первых, эльфы умели в Осанвэ, пусть и предпочитали не применять оное по пустякам. Посему в уставе появился пункт о том, что солдат, оказавшись в окружении и лишившись возможностей по продолжению боя или выходу к своим, обязан сдаваться в плен, после чего, сообщив об этом по Осанвэ, по возможности тянуть время и методично выдавать всё ему известное, желательно – по мере возрастания значимости. Всё, что известно рядовому солдату, должно поддаваться изменению в любой момент, и сведения, переданные пленным, к моменту применения противником должны устареть и сыграть против пленителей. Так как Осанвэ – это в первую очередь образы, я поручил Майрону проработать систему передачи данных через оное; получилось весьма примитивно, но эффект был неплох – мы просто пометили конкретные группы сведений конкретными отвлечёнными образами. Например, выдавая положение своих тачанок, солдат должен передать по Осанвэ цветного ежа, и цвет оного зависит от того, какую именно группу тачанок сдаёт солдат.
Зачем оно надо? А всё очень просто. Во-первых, солдата оставят в такой ситуации с гораздо меньшей вероятностью, чем если бы был приказ молчать до конца. Во-вторых, противник напорется на этом, ну, например, семь раз из десяти, после чего прекратит пытаться таким макаром получать преимущество. В-третьих, доверие солдата к командованию многократно возрастает. Сюда же ещё два введённых мной пункта. Бросать раненого можно только в том случае, если он сам просит об этом; командир – ни крыльевой, ни десятник, ни даже взводный – не имеет права командовать своим солдатам наступать перед ним. Он обязан находиться на переднем краю; для него не существует команды "вперёд", только команда "за мной". У этого пункта есть ещё два плюса – командиры будут идейные (иные на такое просто не подпишутся) и станут лучше продумывать атаки.
Ну и второй кардинально отличающийся от большинства принятых на Земле пункт – это про обращение с гражданскими. У нас не просто нет норм международного права; мы ж де-факто ведём геноцид! Любой гном, человек или хоббит должен с максимальной гуманностью убиваться при первой же возможности, если не может быть применён для дела. Что касается враждебных эльфов, то тут всё не сильно отличается – эльфы бессмертны не только в плане возраста тушки, но и привязки к миру. Если мы, придя в Валинор, разбомбим Тирион и Валимар, уничтожив всё их население, то оно не погибнет, а окажется в чертогах Мандоса; тот факт, что оно не выйдет сразу же на волю, станет не столько нашим преступлением, сколько преступлением Валар – это они не выпускают их из Чертогов просто за факт смерти. Захватив Чертоги, мы выпустим оттуда всех и никогда не закроем выход.
Отсюда пункт о том, что солдат должен сохранять свою жизнь ценой любого количества жизней гражданских, если не поступало обратного приказа; если противник ведёт перед собой живой щит – стрелять на поражение. Если противник засел в доме с гражданскими – вперёд всё равно идут гранаты, а артобстрел не отменяется. Гражданский враждебной стороны должен уничтожаться при первом намёке на угрозу; например, стоящая спиной к нашему солдату нолдиэ автоматически считается мишенью, так как у неё в руках может быть невидимый с этой стороны лук или меч. Если солдат не понимает, гражданский перед ним или противник, солдат стреляет. Солдат имеет право использовать живой щит при необходимости. Солдат имеет право брать гражданских в заложники и убивать их с целью заставить противника сдаться, солдат имеет право использовать собственность гражданских и укрываться в жилых строениях.
Эти приёмы использует на Земле каждый первый. Реалии Арды позволяют нам поступать так же, но открыто и с совершенно чистой совестью. Хорошо в Арде, правда? Я думаю, что хорошо. Саурон и Лутиэн, которой я пересказал её собственную историю про Берена и про Келегорма, со мной согласны.
