Ardaran

      Конец весны и начало лета мы провели в настроении крайне приподнятом – Лутиэн сгоняла домой за картами, причём на всё про всё у неё ушло – барабанная дробь! – три дня.       Поясняю, в чём фишка и наконец-то даю полный расклад по картам, ибо мы в кое-то веке получили оные.       Помните, я писал, что от Менегрота до Ангбанда – сто пятьдесят лиг, то есть четыреста пятьдесят миль? Точнее, писал-то это Толкин, причём писал позже, чем рисовал карту с пятидесятимильной сеткой, по которой, кстати, выходит, что от Менегрота до Ангбанда – напрямую, по линейке – двести миль. По карте Фонстад, кстати, выходят аналогичные двести. А знаете, как выходят четыреста пятьдесят?       А в обход Дортониона с востока они выходят, причём почти ровно. И это – де-факто – наиболее актуальное с точки зрения тактики расстояние, потому что напрямую ходить армией – такое себе, можно ещё позже прийти.       И это, в принципе, не противоречит ни канону, ни логике.       Есть, конечно, малораспространённое фанатское мнение, что Ангбанд находился не на севере и не на долготе Менегрота, а на краю Эред Ветрин, возле Хелкараксэ. Такое расположение как раз объясняет сто пятьдесят лиг, спорность Ард-Галена, некоторую логистику и возможность войска Финголфина, придя черезо льды, постучать в ворота Ангбанда, но опровергается тем, что Тангородрим залил лавой тот самый Ард-Гален. У нас, так или иначе, явно не этот случай.       А теперь давайте посудим, что будет если сто пятьдесят лиг от Ангбанда до Менегрота по прямой, причём и то, и другое – на одной долготе. Знаете, что будет? А Ард-Гален больше Белерианда будет, что бред сразу по двум причинам. Во-первых, лава такое пространство залить тупо не может, как бы ни был крут вулкан. Во-вторых, это не позволяет Тангородриму быть видимым эльфу из Барад-Эйтеля, а сей факт, помнится мне, упоминался.       И да, нигде не писал Толкин прямым текстом, что сто пятьдесят лиг – это прямо. Слова "и не далеко, и не слишком близко", как мне кажется, говорят ровно об обратном – если они оцениваются с эмоциональной окраской, то речь идёт не просто о расстоянии, а о расстоянии значимом, то есть, например, проходимом армией. Лезть же через Дортонион, как уже говорилось, так себе затея.       Отсюда и выходят все наши цифры, пардон, числа. Лутиэн же просто проехала через Дортонион насквозь – она одна, ей вообще не проблема.       А теперь, наконец-то, посмотрим на расклад по всему остальному.       Во-первых, Арда – Земля. Да. Мы не на Марсе.       Во-вторых, Арда плоская.       В-третьих, Валар похерили здоровенный кусок Мглистых Гор в ходе Войны за Эльфов. Изначально Мглистые Горы – самые высокие из всех – были возведены, как известно, в качестве преграды для Оромэ. Что за преграда такая? Она ж бессмысленна, коли её можно обойти.       Изначально Мглистые горы проходили от самых Железных гор – общим являлся пока-ещё-не-Гундабад – и шли почти до самого южного полюса. Их частью являлись и Белые горы, и вся мордорская группа, и Горы Харада, и Жёлтые горы, и Орокарни. То есть это, по сути, была сплошная стена, окружающая присвоенную Мелькором территорию, несколько открытая только на самом востоке.       В этой сплошной стене было проделано два проёма – небольшой северный, отделивший собственно нынешние Мглистые от Белых, и крупный южный, отделивший Белые от Харадских, заодно затопивший кусок территории и сформировавший залив, северное побережье которого будет принадлежать Гондору, а юго-восточное – Умбару. В ходе Войны за Эльфов также была уничтожена южная цепь Железных Гор; от неё остались только будущие гномьи территории – Эребор, Железные и Серые горы. Побочкой от этого действа стало появление Андуина и последующая пробивка для него выхода к ранее сделанному заливу, разделившая Белые горы и горы Мордора. Уж не знаю, зачем Валар это сделали. Просто было бы ещё одно внутреннее море вместо будущих Бурых равнин, не проблема.       В-четвёртых, Хильдориэн – таки да, это Междуречье, хотя и Тигр, и Евфрат пока выглядят совсем иначе.       В-пятых, всё это просто офигенно, но у Залива Лутиэн не была, а вот к Куйвиэнену ходила. Море Хэлькар уже усохло, и Рун с Нурном давно от него независимы. Его высушил, по ходу дела, ещё сам Мелькор – видать, так хотел нагадить будущим эльфам. Это явный неканон – говорилось, что море Хэлькар уничтожено в ходе катаклизмов Войны Гнева – но, пардон, если у вас от этой войны моря на таком расстоянии перестают существовать, то как, чёрт побери, выжили все, кто забились на Балар? Да их там смыть при таких раскладах должно было. Впрочем я, быть может, чего-то не вкуриваю и Хэлькар должен был лишь пропасть окончательно.       Так или иначе, теперь мы… Сделав астролябию? Сможем ли найти по ней Залив-то? Вот западло! Я не слишком углублялся в бредни плоскоземельщиков, а ведь эти типы весьма доходчиво объясняли, как сей прибор работал бы при плоской Земле. Авось и помогло бы…       Значит, посылаем Лугу обратно в Хильдориэн, даём ему шайку угорелых разведчиков и заставляем описывать там всё подряд. К счастью, бóльшую часть пути мы уже знаем – Лутиэн доходила аж до реки Харнен, то есть побывала южнее Мордора, пусть и не сильно.       Итак, примерный план построения железной дороги прост. Обходим Синие Горы с юга, поворачиваем на юго-восток, пересекаем Брендивайн и Сероструйную, затем вдоль Изена проходим к тому самому проделанному Валар проходу, затем ползём вдоль Белых Гор, выходим к Андуину, по нему проходим немного, снова сворачиваем на юго-восток, пересекаем Харнен и прямым путём прём до Залива через пустыню. ***       Лутиэн, получив от меня звёздочку на петлицы и клятвенное заверение выдать ей всё ранее обещанное, радовалась неимоверно. И её в целом можно понять – Тингол эльф, а эльфы бессмертны и власть по наследству передают только в чрезвычайных обстоятельствах. Да и женщина она, не передал бы Элу ей ни хрена. А тут, значит, появляемся все такие в белом мы.       С середины лета всё и вовсе было прекрасно – мы закончили основную беготню с передачами того-сего тем-иным и теперь стабильно производили калаши на выдачу Опорным Полкам, стабильно делали схроны в уже намеченных местах и стабильно-ударными темпами шили униформу и снарягу для всё тех же эльфов, не менее стабильно оную им отправляя.       У нас уже появился натуральный ткацкий цех; мы построили ещё одну паровую машину, и ткань, производимая из спешно ввозимого нам эльфами со всего Белерианда сырья, шла просто дурью. Я, несколько раз посетив поваров, научил их готовить пельмени и всё-таки сумел вместе с ними вывести рецепт картофеля фри. Харчи нам теперь гнали ещё и с Оссирианда, а потому рацион наш серьёзно улучшился как в плане разнообразия продуктов, так и в плане их количества. Было бы разумно запасать хрючево, но много просто-напросто не хранилось, и мы переводили всяческие фрукты-овощи килограммами. Оставшееся сушили; сушёные яблоки было решено включить в военный сухпай.       Вообще, меня ещё со времён первого чтения Властелина весьма удивляло, что в Арде рос картофель. Вроде бы его ж из Америки привезли, нет? Откуда он у хоббитов и прочих? Загадка…       Наличие свободной ткани и свободного времени (а также желание занять Тевильдо, опять принявшегося предаваться безделью) заставило нас заняться выкройками гражданской одежды. Я сумел вспомнить довольно многое, но назвал сознательно не всё; теперь мы строчили на машинках белые арабские тобы (они же дишдаши или кандуры) и куфии (арафатки), предназначенные для ношения на юге поверх лёгких рубашек и брюк, футболки, а также туники, майки, топы, юбки и платья разной длины, причём последние предполагались унисекс-одеждой, что и было отражено в рисунках.       Я уже говорил, что в Ангбанде – внутри – было довольно тепло круглый год. Так вот, Ард-Гален летом тоже был отнюдь не холодным местом – климат тут из-за наличия отделяющих от моря гор был весьма и весьма континентальным. Зимой – мороз. Летом – жара, и потому новая одежда, которую мы пока что просто раздавали нахаляву, зашла эльфам на ура.       Также я познакомил Арду с многообразием заколок, ободков и шпилек, а заодно и с шитыми носками – здесь доселе существовали только вязаные, и эльфы по большей части носили самые обычные портянки, штуку, на самом деле-то, гениальную и вечную настолько же, насколько вечны сапоги. Вы когда-нибудь одевали носки под кирзачи? А ходили так? Я вот да, и больше не хочется.       Я очень долго думал, "изобретать" ли высокие каблуки. Здесь таких не водилось, были лишь мужские, на сапогах, но земная история развивалась так же – сперва были такие, а уже потом появились именно женские, ненавистные и ужасные с любой точки зрения, кроме, конечно, эстетической (и то сомнительно, если они короче двадцати сантиметров, а туфля с платформой не полупрозрачная). В итоге было решено познакомить эльфов и с ними; я решил, что если я сейчас сделаю их и мужскими, и женскими, то в итоге в качестве чисто женских они не появятся, и, вероятно, просто умрут со временем. Я оказался прав – каблуки-шпильки по большей части не зашли ни эльфам, ни эльфийкам, пусть и те, и другие не испытывали с хождением на них никоих проблем (эльфы по снегу ходят, вы думаете, что у них могут быть такие проблемы?), и благополучно отправились на свалку истории как отживший своё бред.       Все эти пертурбации, как вы уже поняли, делалось совершенно намеренно; я преследовал сразу две цели, из которых к Справедливости, честно говоря, относилась только одна – желание не допустить расхождения моды на мужскую и женскую, в том числе моды откровенно сексуальной. Загоним всех в одно и то же раньше, чем одни загонят других во что-то одно; что отомрёт, то отомрёт для всех, что останется – то останется для всех. Не очень было понятно, правда, что делать, если что-то отомрёт только у мужчин или только у женщин, но такого пока что не произошло. Моя трактовка Справедливости работает именно так – если с рождения все в одинаковом дерьме (например, если к неудобной и вредной одежде с детства приучают всех, а не только женщин), то никакой проблемы, по сути, нет. Точнее, проблема-то есть, но относится уже не к Справедливости, а к чему-нибудь иному, а потому к решению совершенно необязательна.       Ну а второй причиной стало банальное желание нарядить эльфов так, как мне того хотелось. Я даже начал рисовать узоры для трафаретов – мы печатали их на одежду, – как правило минималистичные и цифровые, например, сцепки из нескольких шестигранников или треугольников.       Ещё я наконец-то основательно порылся в нолдорских сокровищах, притащенных из Валинора, и нашёл там много для себя интересного. Во-первых, я нашёл там огромное количество колец, браслетов и ожерелий самых разных размеров, из которых составил для себя аж четыре сменных гармоничных комплекта. Во-вторых, там было безумное количество недообработанного материала – например, просто огранённых камней, ни во что не вправленных. И, наконец, в-третьих, я пришёл к выводу, что Феанор сделал Сильмарили не с первого раза.       Ну а чем ещё, кроме как черновыми попытками, могли являться самостоятельно светящиеся каменья различных цветов, пусть и размера мелочного? Наиболее крутым же оказалось содержимое небольшого ларчика, в котором я нашёл россыпь белоснежных бриллиантов от четверти до двух карат (на глаз, конечно), гранёных по-всякому.       Я не удержался и стребовал с Саурона сделать мне из них два полных комплекта вообще всего – и колец, и браслетов, и даже короны-обруча на куфию, почти как у Лоуренса Аравийского, но не из двух икалей с трубками, а полноценную. Один комплект с серебром, другой – с золотом, и два шейхских бишта, с серебряным и золотым шитьём соответственно.       По ходу дела Майрон выпросил разрешение разбить несколько мелких камешков – он хотел взглянуть на то, как и из чего же оные сделаны.       Оказалось, что это было обыкновенным стеклом, наполненным светом. Ну, как и Сильмарили. Просто в Сильмарилях свет был не абы какой и в достаточных количествах. Майрон заявил, что вполне может повторить этот фокус и запросто согласился мне это продемонстрировать.       И это, граждане-гражданки, оказалось полнейшим восторгом. Я впервые по-настоящему применил силу айнур; применил не для иллюзий, а для реальности, применил песней!       Саурон сделал, как и просил, гранёные ядовито-розовые стекляшки, наложив на них наговор неразбиваемости; мы разожгли костёр и бросили их в оный, после чего я принялся петь на собственном языке. Мой голос поменялся; он стал протяжным и глубоким, будто разложился на несколько других, поющих с разрывом, каждый в своей тональности, мужских и женских, сходящихся в единую мелодию: Ni quétan queta vleidin, A vleidi chélwai o suin, Lembyániam e'chlous seregin! Las suli tínnai squenoi: Et abamsímatyu costi, Et Eilenn léna gl'emgoni! Naúrai ryini Yanwelin: Lam lélya yaffë Aminin, Vairániam tieri scalwenin! Nelnë lu Eili nelnin, Vella gi lu cossi Eilin: Ni cáryan e'velta gwadin!       Костёр потух, стоило мне закончить последний куплет, но свет его не исчез – он оказался вобран в себя самоцветами. Теперь они зловеще мерцали внутренним белоснежным огнём и бросали вокруг себя пурпурные и цвета фуксии блики острых форм.       Эх, не видели вы тогда моей улыбки, а жаль – я никогда так не улыбался. Самоцветы оказались совершенно копеечной себестоимости – Майрон гранил такую мелочь за считанные секунды, настолько он приноровился к этому у Ауле и настолько легко поддавалось специально сделанное Сауроном стекло, а наполнение светом не заняло и получаса. Уже через день мы наполняли таким светом полую алмазную пыль – Саурон расхерачил здоровенный необработанный розовый алмаз на мельчайшие кусочки, меньше десятой доли миллиметра каждый, а затем спел над грудой пыли. Пылинки собрались по несколько таким образом, что образовали полые камни мельчайшего размера.       Наполненную светом россыпь мы пустили на края новых куфии и бишта, на этот раз чёрных; получилось, будто одежду осыпали современными блёстками, только гораздо, гораздо более яркими. Крупные же камни из первой партии мы пустили на украшения – теперь я периодически щеголял в чёрно-золотом и бросал на всё вокруг ядовито-розовые геометрические блики, пусть и предпочитал большинство времени носить белое обоих вариантов – они, кстати, тоже пополнились серьгами, а серебряный бишт ещё и обзавёлся светящимся почти что стекловолокном на вышивке, также ярко-белым.       Вот в этом бы мне на прошедший Совет, а не так, как получилось… Когда ещё Тингол с Кирданом меня увидят?       Пока я усиленно косплеил шейха и уже примерялся к новой роли, Саурон предпочёл переодеться в перепоясанную тунику до колен, которая ему, писаному красавцу, весьма и весьма шла, как и залихватский пучок изрядно обрезанных рыжих волос. Гаудан начал одеваться в футболку; брюки, впрочем, остались военными, а волосы – заплетёнными в косу и чёрными.       Тхурингветиль продолжала носиться в форме, а вот Лутиэн с месяц металась между короткими платьями и сочетанием топа и мини-юбки, в итоге остановившись на едва-едва достающей до середины бедра футболке с длинными рукавами и носках разного цвета. Мой косяк – я как-то забыл упомянуть, что их вообще можно красить и что красить оба следует в один и тот же цвет. Занималась она сейчас в основном рисованием – воспроизводила в памяти все маршруты и строила карты, по ходу дела слушая мои лекции в пересказе Гаудана или ещё кого, если муж был занят работой над паровой турбиной локомотива. Турбина, кстати, делалась даже быстрее, чем ожидалось, пусть я своими каменьями и отнял у Майрона немало времени. Каюсь, каюсь, каюсь (нет).       В общем, после военно-промышленного рывка постепенно налаживалось у нас подобие мирной жизни. Мы совершенно не представляли, сколько продлится оная до прихода Нолдор, и потому стремились успеть как можно больше – все прекрасно понимали, что первое же серьёзное сражение эльфов с эльфами изменит нас до неузнаваемости. Что будут думать Лутиэн и Гаудан, глядя на возвращающихся с потерями и с эльфийской кровью на руках рейнджеров или кавалеристов? Что они будут думать, увидев пленных Нолдор, вероятно, что раненых и искалеченных? Что будут думать другие? Что буду думать я, в конце-то концов?       В конце лета, когда ещё не исчезнувшая жара сочеталась со стоящей после дождей в воздухе водой, мы почти каждые двое суток собирались возле эльфийской деревни, разводя костры, жаря шашлыки в мангалах, распевая эльфийские песни и под конец всего этого паля в воздух из двух, трёх, а то и целого десятка стволов.       Лутиэн, окончательно расставшаяся с образом принцессы, до упаду танцевала с Гауданом, после чего они валились на траву, подстилку или один из во множестве повешенных здесь гамаков, безо всякого стеснения целуясь или лаская друг друга. Я, как всегда развалившийся на подушках, с улыбкой слушал их шёпотки и стоны. Однажды я танцевал с Майроном и ещё два раза – с Тхурингветиль, у которой, теперь получившей ещё больше работы, в кое-то веке нашлось свободное время, но по большей части лишь наблюдал, пел, пил и хавал. Танцор из меня всегда был никакущий. Несколько раз видел, кстати, Эйселен – ту самую поваретту, с которой познакомился в первые дни своего пребывания в Арде.       Однажды Саурон привёл две дюжины орков с барабанами, отмытых и потому эльфам не шибко противных. Их собственные ритмы были не к месту, но в моей памяти музыки было немало; часть её я уже успел передать Майрону, и сегодня мы с ним в течение первых пары часов попеременно выступали в роли импровизированных диджеев. Хвала… Мелькору-настоящему, что орки умеют подобное понимать с полуслова – ни у меня, ни у Саурона дирижёрских навыков не было, и мелодии приходилось передавать сугубо голосом. Как бы разобрались орки, не умей они разбирать их на отдельные "дорожки" чисто от рождения – не знаю. Никак, скорее всего.       Я никогда не шарил в современных танцах, ничего, как говорится, не сделал ни для рэпа, ни для хип-хопа, ни для чего-то прочего. Научить, соответственно, также не мог ничему. Музыка, впрочем, располагала, и уже через полчаса многие эльфы выдавали что-то, отдалённо похожее на нынешние вихляния. Впрочем… сказать честно, я и не видел оных особо никогда, потому степень похожести оценить вряд ли мог.       Гаудан и Лутиэн плясали вплотную к костру, и языки пламени едва не лизали им спины; я видел лишь их чёрные силуэты. Огонь был столь ярок, что глушил свет звёзд, да и небо по большей части было затянуто тучами. В этот раз наши молодожёны не спешили заканчивать и уходить; танец увлёк их, и с каждой минутой они двигались всё раскованнее, то и дело переходя к откровенным ласкам, целуясь, прижимаясь друг к другу и отстраняясь для того, чтобы снова сойтись. Рядом с потеснившимся мной на подушках лежала уставшая Тхури – она взмокла, выдохлась и теперь отдыхала, без спроса внаглую заняв половину моего места и ещё часть от него отхватив пышным помявшимся платьем и раскиданным колтуном волос. Майрона я не видел долго и заметил только тогда, когда он подошёл к Лутиэн и Гаудану – его волосы вскинули искры, а глаза пару раз вспыхнули рыжим. Принцесса тем временем разошлась не на шутку, и я – похоже, что вместе с Тхурингветилью – наслаждался зрелищем того, как она, задрав футболку выше живота, тёрлась о выставленную ногу придерживающего её за талию мужа и лизала оному щёку. Завидев Майрона, она оторвалась от мужа и дёрнулась к майа, впившись поцелуем в губы. – Я знала, – довольно заявила вампиретта и цокнула языком.       Я от комментариев отказался, но улыбка моя стала шире. Всё оказалось не так плохо в эльфийском королевстве, не так запущенно! Лутиэн, вдоволь нацеловавшись, подтянула Майрона к себе и теперь оказалась между ним и Гауданом; тот либо всё знал заранее, либо не ревновал, либо просто был перевозбуждён до полного офигения. Парни всё сильнее зажимали принцессу между собой, и та, скользя от одного к другому, заливисто смеялась, подняв руки и наслаждаясь касаниями четырёх гулявших по её телу ладоней. Одна из них – не знаю, чья, они несколько раз повернулись, и я уже не помнил, кто там эльф, а кто Саурон – скользнула ей между ног, и соприкоснувшись с уже обосновавшейся там чужой, принялась делить территорию.       Смотреть на это стало окончательно невыносимо; я буквально пьянел и уже сам собирался уйти, как шоу закончилось – Лутиэн, выскользнув из тисков, поправила одежду и потянула Гаудана с Майроном прямо ко мне. Мы с Тхури, кинувшись в разные стороны, еле успели уступить им место – принцесса бросила на подушки сперва Майрона, а потом, улёгшись на него, потянула за собой мужа и уже через мгновение скинула футболку.       Да, подушек никогда не бывает слишком много. – Потанцуем? – предложила Тхурингветиль, обогнув оставленное нами лежбище и поправив платье.       Я отрицательно покачал головой. Я не мог не то, что танцевать; даже стоять на ногах получалось с трудом. Пошатываясь, я отошёл к ближайшей из скамеек и плюхнулся на неё, глядя, как вампиретта уводит танцевать первого попавшего эльфа. Или даже эльфийку – в темноте было сложновато различить.       Запомнилась ещё одна сцена. Напротив меня, прямо за костром, а потому хорошо для меня освещённая, сидела Эйселен со здоровенным серым котом на коленях. Чем-то напоминал мейн-куна переростка, если я правильно помню, как это называется. Я не то чтобы много шлялся по деревне и местам, где внутри Ангбанда работали эльфы, но чутьё подсказывало мне, что у нас таких не водилось. Только всякая мелочь, ловившая крыс и мышей. Мои догадки оказались верны – то был никакой не кот. Тхурингветиль, отставшая от ранее подцепленного эльфа, внезапно выхватила этого котяру из рук Эйселен и, встряхнув, заставила перекинуться в Тевильдо. Маскировался, скотина – обычно он фиолетовый. Эльфийка охнула. Видать, была доселе не в курсе, что чесала за ухом тёмного майа.       На следующее утро (или это был уже "день"? Я так и не научился на глаз определять время суток по звёздам), проснувшись в гамаке и через полчаса встретив Лутиэн, я прямым текстом заявил ей, что она – создание невероятно наглое и в высшей степени самовлюблённое. – Ты ж сам рассказывал, что можно, – надулась принцесса. – Можно-то можно, – я хохотнул, – я про то, что кто хабар таскает, тот на нём и сидит. У тебя свои подушки есть, притащи и кувыркайся на них с кем хочешь и сколько влезет, – каламбур, однако! – Тебе их орки носят! – Лутиэн возмутилась.       Что правда, то правда – сам я носил не больше двух за раз и ходил не больше одного раза. – А звёздочка на петлицах тебе для чего? Да и я ещё давно говорил, что они обязаны вас слушаться всех поголовно. – Что-то я пропустила этот момент…       Неудивительно; Тинувиэль явилась намного позже, чем я это задвинул, а остальные, похоже, просто не додумались поделиться с ней настолько очевидной вещью, да и сами к помощи орков предпочитали не прибегать – кто знает, что за ними придётся переделывать? – Кстати… Почему Майрон? – спросил я. – И почему Гаудан? – Гаудан… Я ж его всю жизнь знаю. Они с Эолом мне то ли отца, то ли братьев заменили, – Лутиэн несколько замялась, закусив губу. – Но Эол сам не свой с тех пор, как пропал Гаудан. Он никогда не умел учить и теперь бесится, что не может найти или подготовить себе напарника. Мы с ним поссорились, и тогда я поняла, что Гаудана… Люблю, наверное? К тому же, он ни капли не изменился.       Разве что без уха остался по чьей-то вине. Или он ещё до плена сам себе его случайно оттяпал? – А Майрон – просто так, – тон принцессы сменился, и в её голосе, до этого несколько задумчивом и грустном, появились весёлые нотки. – Решила попробовать. Он красивый, ладит с Гауданом и не бурчит, как Эол. Что ещё нужно? – И как тебе? – я не удержался от пакостного вопроса. – Понравилось? – Очень, – кивнула принцесса. – А что, боишься за меня? – За всех здесь боюсь, – честно ответил я. – За саму идею. Не хочу, чтобы право на свободный секс по обоюдному согласию превратилось в привилегию мужчин насиловать, шантажировать, уламывать, брать на слабо, продавать и покупать. – Ты ведь сам говорил, что для борьбы с этим, в первую очередь, не надо об этом молчать. Именно молчание порождает неверие и отрицание.       Говорил, было дело. – Легко сказать, что не надо молчать. И легко такой призыв услышать, – задвинул я. – Сказать – вот в чём извечная проблема. И кому сказать-то? Мне, например? Я как бы тоже мужчина, – Да, а ещё местное вселенское зло, – и у говорящей нет никаких гарантий, что я чем-то лучше преступников. – Ну… – протянула Лутиэн и тут же воскликнула, поняв, в чём дело: – Ты что, решил на меня разбор жалобной корреспонденции сбагрить?       Теперь нукнул уже я. Планы предложить были, но говорил я без такого подтекста. – Хотя я не против, – внезапно согласилась Лутиэн. – Поставим где-нибудь ящик для писем. Всё равно не думаю, что у нас что-то такое будет. Мы ж не Келегорм и не люди, – она улыбнулась. – Надеюсь. Очень на это надеюсь… ***       В середине сентября наконец-то был готов наш великолепнейший паротурбовоз. Сам по себе он, если не перегревать (а перегревать мы боялись), ездил под шестьдесят. Топили пока углём, но Майрон и Гаудан день за днём совершенствовали схему для того, чтобы потом собрать сменную секцию для дармовой и экологичной работы на РИТЭГах. Ветка нашей четырёхметровой колеи за лето дотянулась до переправы через Гелион, той самой, что была на одной широте с Нан-Эльмотом, и мы запланировали первую поездку с серьёзной нагрузкой.       Вагон-казарму и вагон-склад загрузили товарами для Тингола и Денетора; движение с грузом надо было испытывать в любом случае, а так мы ещё и получали возможность подвезти всё чуть быстрее намеченного срока.       Кроме того, мы-таки собрали генератор и лампы накаливания – предельно простые, неяркие, но с вольфрамовой нитью. Перегорали быстро, ибо вакуума у нас не было, и пока что ставить их в вагоне не было резона. Озвучивался вариант силами айну заставить загореться в замкнутом пространстве азот, чтобы кислород извёлся на его горение, но тогда образовывался бурый газ, делавший свет лампы почти невидимым. Плюс газ был высокотоксичный и довольно активный – вероятно, он смог бы прореагировать с нагретым вольфрамом ещё быстрее, чем кислород. Реакций его с серьёзными металлами я не встречал, но с неметаллами газ роль окислителя играл вполне неплохо, и имелись все причины полагать, что при таких температурах он испортит нам нить. С ртутным насосом мы, конечно, уже парились и планировали закончить первый образец к концу если не месяца, то осени – точно.       Экспериментировали со свечами Яблочкова – изолятор у нас был, и эта штука охрененно ярко светилась по местным меркам. Ярче мы не видели здесь вообще ничего – даже Сильмарили давали куда меньше света. Беда была в том, что у нас эти свечи выгорали крайне быстро из-за низкого качества электродов, а систему автоматической смены мы всё никак не могли придумать, хотя я чётко знал, что на Земле такая водилась и даже как-то искал о ней информацию. Безуспешно, а жаль.       Чего мы только не пробовали, чтоб продлить время горения! Удлинение электродов делало только хуже – они, гады такие, просто ломались. Попытки Майрона их заколдовать каждый раз оканчивались провалом – не совпадала скорость горения их и изолятора, не совпадала скорость горения одного электрода и другого, исчезал или тускнел свет, переставал идти ток…       Потом мы, как уже повелось, решили поступить предельно дебильным образом, забив на электрическое освещение вообще (ну, на данный период) и просто "промышленным образом" наплодив светящихся колдунских стекляшек. Но не тут-то было! Чтоб получить достаточное количество света, нужно было делать крайне сложную внутреннюю огранку крупного сосуда – уж не знаю, как это делал Феанор, но Майрон сказал, что на одну такую штуку у него уйдёт не меньше трёх месяцев, а потом, чтоб её "зарядить", придётся в предельно тёмной комнате извести на неё с сотню дуговых свечей одновременно и, вероятно, в одной точке – зависимость яркости свечения камня от яркости вбираемого света была на редкость западлянской и походила на линейную только при малых значениях. Серьёзные величины требовали соотношения "вход-выход" гораздо большего, чем один к одному. Тысяча к одному, например. По словам Майрона, впрочем, чем лучшей была огранка, тем более линейной была зависимость, и, потрать он на один сосуд год или два, то можно было бы заставить тот вобрать свет пары свеч безо всяких проблем, но нам такое было на фиг не нужно. Вакуумный насос всяко быстрее сделаем.       А ведь такая хорошая была идея! Освещать всё самоцветами и просто накрывать их колпаками при необходимости "выключить свет". Но не всё коту, как говорится…       В итоге мы обошлись масляными лампами нового образца – такие мы сделали ещё давно, они стали одним из первейших моих нововведений и представляли собой не что иное, как вариации Аргандовой лампы, полюбившейся всем без исключения из-за яркости и удобства к использованию – масло-то у нас было в избытке, и так им светили. Жаль; хотели применить в вагонах что-то принципиально новое, но не получилось.       До переправы – пока что конечной – было пятьсот двадцать с гаком километров, и это расстояние мы должны были миновать за часов десять-пятнадцать туда и за двадцать-тридцать обратно. И дело тут было вот в чём.       Несмотря на то, что изначально мы планировали строить дорогу сперва одноколейной и уже потом добавлять вторую колею, планы наши изменились. Майрон пересчитал затраты времени на таскание свай и рельс троллями и решил, что дешевле и быстрее строить обе колеи сразу и не поворачивать на конце пути поезд на те же самые рельсы другим концом вовсе, сразу поступить, как нормальные люди. В принципе, имея параллельные колеи, мы могли бы делать на каждой станции развилки так, чтобы была возможность "перевернуть" поезд, то есть прицепить локомотив с обратного конца нужным концом в нужную сторону, но вся соль в том, что мы их ещё не сделали. Мы пока не сделали даже простейшего диагонального перехода, который позволил бы просто перецепить локомотив, не поворачивая его (разница невелика; благодаря наличию сложной системы реверса движку паротурбовоза было совершенно по фигу, в какую сторону крутить колёса, и эта штука благополучно ехала бы задом с такой же скоростью как и передом)! Поэтому скорость движения назад и снижалась – вагоны приходилось не тянуть, а толкать, и делать сие на скоростях выше двадцатки было опасно.       Итак, в сентябре третьего своего года пребывания в Арде я взошёл на борт самого комфортабельного и фешенебельного поезда, который когда-либо видел свет. Этот. Ибо других поездов он пока ещё не видел в принципе. Впрочем, я думаю, такое чудо вызвало бы фурор и на Земле, как в веке девятнадцатом, так и, вероятно, в двадцать первом.       Чудо звалось "Пассажирский Королевский Вагон". Я бы поименовал его шейхским или шахским вагоном – отчего-то в последние дни мне изрядно доставлял именно такой титул – но как назвали, так назвали. Это чудо было двухэтажным, длиной сорок шесть метров, квадратным в разрезе – ширина и высота составили восемь и восемь метров. Оно являло собой химеру несколько увеличенных спального вагона 1-го класса из гитлеровского проекта Breitspurbahn (когда-то я видел сканы документации, которые воспроизвёл дословно; немецкого я не знал, но в самих чертежах эльфы разобрались и воспользовались всеми наработками, какими только могли) и обеденного вагона оттуда же – у нас было шестнадцать купе со здоровенными кроватями, по одной на каждое, две душевые, четыре туалета, мини-ресторан, кухня, бар, кают-компания (в оригинале – "комната для бесед", но мне морской термин больше понравился, ибо мы тут в корабельных, по сути, масштабах), прихожая с общим гардеробом, широкий коридор с панорамным окном на втором этаже (на него выходили купе) и околокухонное помещение – склад продуктов и утвари. Стены – деревянные, с полировкой, мебель – мягкая и удобная.       Мы планировали сделать также вагоны классом попроще; вы не смейтесь, но Гаудан, недавно этим плотно занимавшийся, предложил в качестве стандартного вагона практически полностью перекатать вагон для остарбайтеров, разве что заменив несколько мест на дополнительные туалеты (их количество возросло бы с восемнадцати до двадцати четырёх). Вообще, догадаться о назначении чертежа можно было только по названию – уж это-то слово я знал! – ибо в целом условия в вагоне были даже лучше, чем в РЖДшном современном. Всё просто – немцы решили в этих же вагонах катать и солдат. Кроме того, напихав в один вагон слишком большое количество людей они получили бы слишком большое количество логистических проблем с их кормёжкой и обратным ей процессом. Дешевле было сделать так.       Впрочем, я его отговорил – скоростей высоких или сравнимых с запланированными немцами пока не предвиделось, и в вагоне в любом случае нужны были душевые (в немецком варианте была предусмотрена только одна и общая), потому мы спроектировали ещё одну химеру, просто менее шикарную. Горячая вода в наших душевых, кстати, грелась от электричества. Это стало первым его серьёзным применением в Арде. Орков же возить сгодились бы, по сути, и хлева.       В итоге мы планировали сделать ещё одну вариацию такого вот королевского вагона, но без кухни и столовой, на тридцать два, соответственно, места, или на сорок восемь, если делать двухместные купе; это должен был быть вагон для персонала, идущий сразу за тендером или локомотивом. Эльфийскому персоналу, поезд обслуживающему, в этом поезде, по сути-то, жить! Тут должны быть два или три сменных машиниста, техники, повара и обслуга. И это если не разделять техников и тех, кому предстояло в будущем париться с управлением электричеством! Для этого, кстати, следовало бы в этом же вагоне сделать и кабинет с панелями. В самом же составе будут непосредственно вагон-ресторан, банный вагон с десятком отдельных душевых, общим бассейном-душевой и сауной, возможно, вагон-кинотеатр (не пропадать же чертежу?) и три-четыре вагона пассажирских с местами различной степени крутости.       Было нас, собственно, как раз шестнадцать. По числу коек. Я, Майрон, Гаудан, Лутиэн, Эйселен в качестве поваретты с каким-то другим поваром, напросившиеся к нам Тхури и Тевильдо, а также семеро инженеров – на всякий случай, просто покататься в награду за труды и в итоге помочь разгрузить содержимое остальных двух вагонов. Все, конечно, с оружием. Вдруг чего?       Поездом управляли Гаудан и Майрон – пока что вместе, командуя четырьмя орками-кочегарами, койки для коих были прямо в локомотиве, но в итоге планировалось, что им сможет рулить один эльф, специально обученный обращаться в том числе с подающим топливо оборудованием. Уголь хранился в самом локомотиве – он был достаточно длинным, чтоб не иметь тендера – и потому проход от нас к кабине не был затруднён ничем. Впрочем, для полноценных путей – если не перейдём на РИТЭГи – тендер всё же планировалось сделать, крытый и с проходом посередине.       Продуктов мы набрали на четверо суток, с запасом – вдруг будем разгружаться или ползти дольше, чем надо? Когда поезд трогался, я и Лутиэн были в кабине, отошедшие в сторонку и старающиеся не мешать профессионалам. – Ура-а-а! – заорали мы все в один голос, когда эта махина сдвинулась с места и начала набирать скорость.       Лутиэн бросилась к мужу и любовнику, обнимаясь и целуясь с обоими; границ она, впрочем, не переходила – мы тут, конечно, не на машине, но настолько серьёзно отвлекать водителя, пардон, машиниста тоже не стоит.       Спустя час после начала поездки – проехали треть Ард-Галена на юг – мы с Лутиэн покинули кабину и двинулись в ресторан, где остальные уже во всю праздновали знаменательное событие пирожными. От местных сладостей я был не в восторге – по сравнению с нашими химическими они слишком пресные – но натуральный сок просто обожал, потягивая его через стеклянную трубочку. Лёд кубиками у нас, к сожалению, долго не хранился – для термосов был нужен, собака такая, вакуум. Ну да ничего, насос уже на подходе!       Стук колёс был практически неслышен; тряска пусть и была, но оказалась сравнимой с привычной мне, а не превысила её в разы. Важно, кстати, понимать, что восемь метров в высоту вагона – это не от рельсов и не от осей, а от пола, а пол располагался выше, чем кромка колёс. Они внутрь вагона не утоплены, и потому вся коробка де-факто лежит поверх тележек и возвышается на девять с половиной метров над рельсами.       Мы повернули спустя час и вдоль Ладроса начали ехать быстрее. Стук стал сильнее, но и скорость возросла, как мне показалось, раза в два. В ресторан вошёл немного уставший, но в целом чистый и нисколько не потрёпанный (ещё бы, уголь-то орки таскают) Майрон и гордо заявил: – Гаудан взял пятьдесят пять километров в час. Можем потянуть и восемьдесят, но это уже небезопасно. Надо было не выёживаться и делать восьмиосные вагоны со сдвоенными тележками, просто нагрузку распределять металлом.       У нас, если вы помните, были шестиосные с третьей тележкой посередине – на тот момент нам это показалось охрененно хорошей идеей, но со временем мы поняли, что это такое себе фуфло. – Переделаем. Ещё много делать, – отмахнулся я. – Как минимум – всю начинку, и пихать её в брюхо, топить между тележками.       В таком виде – наброски у нас уже были – вагон бы выглядел не на восемь, а почти на девять метров высоты. Предстояло действительно многое. Больше генераторов, отопление, освещение, пневматические или даже магнитные тормоза…       Впрочем, чего вы хотели? У нас тут и так рекордные темпы. Посудите сами – всё вот это было спроектировано (ну, с исходными данными, конечно) и построено менее, чем за полтора года, на чистом энтузиазме эльфов и дармовой рабочей силе орков при катастрофической нехватке технологий и средств к реализации проекта. По сути, тут почти всё вручную делалось. Вагон, ещё шесть тележек (те, что засунуты под де-факто коробки – грузовой и орочий вагоны) и локомотив за год, то есть, при желании, таким же полукустарным методом можно делать в год по четыре или пять нормальных вагонов. Для местных масштабов неплохо – на весь поезд уйдёт не больше двух лет! А если ещё учесть, что для местных два таких вот солнечных года – ничто…       Кто, спрашивается, построит вундервафлю быстрее – Третий Рейх с его производственными мощностями или шайка угорелых эльфов, божок местного разлива и биороботы-орки? Да, возможности кустарного производства при наличии личного мастерства – это что-то с чем-то… Для штучных изделий оно получается даже лучше. – Подмени Гаудана через полчаса, Тинксинн, – Майрон скомандовал одному из техников.       Именно его планировалось выучить на профессионального машиниста – он начал учиться сложным наукам позже других и потому при сбагривании на такую должность не являлся серьёзной потерей для научного сообщества, что сам понимал и о чём сам сообщил. Имя его, так-то, писалось как Tincthinn, то есть по принятым правилом транслитеровалось бы как "Тинктинн", но в дальнейшем я буду использовать "с" из-за неблагозвучия варианта через "т". А вообще, читателю следовало бы помнить, что через [θ] в Синдарине звучит очень многое, те же Тингол и Лутиэн, к примеру, и произносить так, как следует в оригинале. Сюда же – небезызвестный Маэдрос, моему произношению имение коего удивлялись даже вроде бы шарящие в теме люди. Он, граждане-гражданки, через dh пишется и звучит через [ð], как в "the" английском.       Помнится, я как-то читал спор людей, реально считающих себя толкинистами, на тему того, говорили ли Нолдор второго и третьего домов "Моргот" через "с". Ржал при этом неимоверно – слово-то из Синдарина, на Квенья он Моринготто, и двойная "т" ни во что не превращалась никогда и не при каких обстоятельствах. Они не древние греки, где -тт- – это Аттика, а -сс- – всё остальное. Я, кстати, честно признаться, всегда химерил и устраивал в этом плане лютое непотребство – читал Бету как Виту, φ и θ произносил по-современному, двойное "т" говорил, но при этом всё остальное предпочитал эолийское и ударение тоже тащил вперёд. Даже специально шарил по словарям эолийские варианты слов и отдельно учил тамошнее спряжение…       Пейзаж, по моему мнению, был весьма скучен. Он вообще редко бывает другим; больше всего удовольствия доставлял сам факт того, что я нахожусь в движущемся составе. Было в этом что-то такое. Не хватало, правда, бомжпакета и телефона – в прошлом я любил, если куда-то ехал, читать почти весь день, не слезая с верхней полки.       Вернувшийся вскоре Гаудан потащил Лутиэн в душ, откуда та вскоре вышла с требованиями подать им Майрона. Он, однако, вернулся от них за пару секунд и в ответ на моё непонимающие выражение лица заявил: – Воду греть.       Открыв кран в ближайшем туалете, я убедился – она еле-тёплая. Неудивительно – баки под крышей у нас здоровенные, нагреть их от наших слабых генераторов – та ещё задачка. Но майа с этим справился моментально. – Вот тут как раз надо что-нибудь с РИТЭГами придумывать, – заявил он. – Топить углём не хочется.       Вот в этом была вся наша идя-фикс, которой болел здесь каждый первый. Все понимали идиотизм этой идеи, но все ей болели. Мол, раз мы знаем, что такое электричество да ядерные нагреватели, то и применять надо их, а не уголь. При каждой возможности. Та же самая фигня была с паротурбовозом; по итогам получилось, что мы сделали его просто потому, что знали, что такое паровая турбина. Вышло, что она дала нам минусов больше, чем плюсов, но мы сделали именно её, потому что она современнее и по каким-то там параметрам лучше, а также потому что мы решили: раз уж топить углём, то хотя бы не банальный паровоз. Стремление прыгнуть выше головы.       Следующий локомотив мы чётко решили делать обычным паровозом, безо всяких турбин. На наших скоростях КПД был бы больше, а проблем с созданием реверса – меньше. Паровому двигателю, если не знаете, по фигу, куда крутиться, а вот турбина вращается только в одну сторону. Именно поэтому мы потратили столько места и времени на систему реверса. Жили, впрочем, надеждой, что этот паровоз мы будет топить РИТЭГами.       Всё это жутко смахивало на какой-то карго-культ, пусть оным в полной мере и не являлось.       Часа два с половиной я провёл в ванне – грех было не воспользоваться горячей водой. Мы уже проехали Ладрос и теперь двигались наискосок мимо тех мест, которые (не)будут именовать Пределом Маэдроса. Холмы, на которых был бы позже построен Химринг, были вдалеке от нас по правую руку.       Когда вода остыла и я переместился в своё купе под первым номером, все прочие уже закончили столоваться и либо спали, либо мешали спать остальным – Лутиэн, вернувшись с мужем из душа, переключилась на Майрона, а потом – через час как минимум – обратно к Гаудану. Мне казалось, что это могло продолжаться до самого конца поездки, но после второго захода к Майрону принцесса всё-таки отрубилась.       Разбудила мне снова она; мы уже подъезжали, и Гаудан ушёл к Тинксинну в локомотив, но Саурон остался с нами. Они с принцессой не трахались – они ржали. Не то, чтобы они не могли смеяться во время секса – вчера я этого наслушался – но сейчас они ржали без сопутствующего процесса.       Постучавшись, я вошёл в открытое мне купе и стал свидетелем сцены весьма удивительной. Майрон был одет; он и открывал, и было видно, что настроение у него предельно хорошее. Лутиэн, обнажённая и усевшаяся на смятое под себя одеяло, всё никак не могла отойти от смеха – она сидела в кресле возле стола, на котором валялось несколько карандашных набросков объекта, напоминавшего калориметр. – Мы изобрели холодный синтез, – пояснил Майрон. – Точнее, она предложила концепцию. Но он, как ты мог уже догадаться, бесполезен. – Потому что вы не можете собрать тепло и потому что в любом случае требуется твоё колдунство? – спросил я. – Именно. Хотя массой эта штука будет меньше РИТЭГа соответствующей мощности, так как обойдётся без экранирования, объём её будет сопоставим или больше из-за необходимости выносить отдающие тепло поверхности.       Ясно, очередной РИТЭГ – неконтролируемо греющаяся штука без выключателя. Вроде как дармовый источник энергии, чудо, вечный двигатель первого рода, но сущее фуфло на деле. Вот если бы можно было всё выделяемое тепло превращать в электричество напрямую, без сложных и склонных к поломке переходных механизмов, это было бы чудо… Впрочем, тоже нет – тогда бы это электричество в случае выключения из сети оборудования начало бы греть провода и устроило бы короткое замыкание. Сгорели бы провода, теплу стало бы некуда уходить и снова начал бы греться сам прибор. – А что вы предложили? – Я предложила пихнуть медяку в водород под давлением, – поделилась Лутиэн. – Тепло выводить самим стержнем.       Ёпрст! – А вынимать стержень не пробовали?! – заорал я.       Вслед за мной заорал Саурон.       Заорала Лутиэн.       Заорал остальной вагон, правда, уже не самое лицеприятное и по поводу нашего ора. – Та-а-а-ак! – Майрон выхватил у принцессы карандаши и начал с бешеной скоростью намётывать схему. – Стенки нужны предельно инертные, – покачала головой Лутиэн. – А мы сам стержень заколдуем и вытаскивать его будем в вакуум. – А по нему ток тогда не пойдёт. – А насрать. Мы термопару прилепим отдельно. – Заколдуйте газ и откачивайте его. Стержень не трогайте. – Насос нужен инертный. – Заколдованный. – Не заработает, – мы постепенно успокоились. – А разницу температур откуда возьмёте? – Опять тепло хрен отведёшь, – я рухнул на кровать рядом Майроном. – Даже если ты зачаруешь стержень так, что он не сломается, к нему для рабочей схемы отвода всё равно придётся лепить здоровые лепестки, а двигать – всю эту бандуру. – Двигать не бандуру, – подала голос Лутиэн. – Бандура статична, монолитна и засунута в котёл. Двигать сосуд с газом!       Мы снова заорали. Скорее просто по приколу, чем от шока. – Заработает? – с сомнением посмотрел я на Майрона. – Должно проканать, – заявил он, вставая с кровати. Поезд остановился. – До конца выключить не получится, но снизить обороты до минимальных и пренебрежимо малых – вполне. Регулировать мощность движением сосуда.       Лутиэн бросилась обниматься с нами обоими.       Я напомню, что она всё ещё не оделась.       Не удержавшись, я провёл рукой ей по спине и опустился ниже, чем мог бы себе позволить. Принцесса дёрнулась. – Извини, – шепнул я, убирая руки.       Лутиэн, встав на носки, провела рукой мне по щеке и, хихикнув, подцепила мои губы своими, вовлекая в поцелуй. Я никогда не целовался ранее, но Тинувиэль, видимо, уже поднаторела в этом; мы развлекались так эдак с минуту, и она положила мои руки себе на талию. Стоило нам оторваться друг от друга, как Лутиэн, игриво пробежавшись пальцами по моему стояку, сказала мне: – Потом. Под настроение. – Уже и целого Валу соблазнить решила? – спросил Майрон одевающуюся принцессу. – Да какой он Вала, – протянула она. – По нему же всё видно. Ну либо мать мне врала, а Мелиан, как ты знаешь, не врёт. – Да, – согласился Саурон, качая головой. – Мелиан на моей памяти не врала никому ни разу.       Может, мне стоило выступить с официальным опровержением собственного мелькорства? Ну, раз это так очевидно? Об этом я вопросил прямым текстом. – Не, не стóит, – с беззлобной насмешкой ответила Лутиэн. – По какому тогда праву ты мне подаришь город с двумя дворцами? И учти, я не знаю, кто такой бульдог, но надеюсь, что его щенок – это что-то как минимум интересное. – Не стоит, действительно, – уже серьёзно согласился Майрон. – Те, кто догадаются – свои в стельку. А чужие и не догадаются. Пойдёмте. Поедим, пока местные на разгрузку подтягиваются. – Нам нужен вагон для танцев, – задвинул я, глядя на подтягивающую носки Лутиэн. – И диско-шар. – Нам нужен насос, – Майрон хлопнул дверью.       Он хотел добавить что-то ещё, но принцесса его перебила: – И танцпол зеркальный. С подсветкой. – В шар "свечу" вставим. Как раз мерцает, как надо.       Саурон глубоко вдохнул, выдохнул, покачал головой и пробурчал: – Я ещё понимаю Мелькор… Он до фига помнит, но ни хрена не понимает. Ему подобную чушь пороть можно, от него она имеет смысл. Но ты-то? – он повернулся к принцессе. – Ты нам вечный двигатель только что изобрела! Нам насос нужен, давление в двадцать атмосфер и вакуум, а ты перескакиваешь на танцпол с подсветкой. Имей совесть. – Имею право, я вам только что вечный двигатель только что изобрела. Оставьте мне хоть это, потому что если я сейчас увеличить долю потребую, то Мелькор со мной трахаться откажется потом. Скажет, что он меня купил и насилует. – Вообще-то, двигать стержень придумал как раз я, – возмутился я скорее в шутку, отлично понимая правоту принцессы в данном случае. – Но двигаем-то мы сосуд с газом, – Лутиэн была намерена защищать своё авторство. – А это не важно. Движение относительно, и без меня знаешь. Я придумал сам факт регулировать отдачу глубиной погружения стрежня. – Это Эру придумал, – принцесса сделала характерный жест, изобразив то ли половой акт, то ли действительно погружение никелевого стержня в сосуд с активной средой.       Выглядело совершенно одинаково. – Вообще-то, это придумал… я, во время Диссонанса. – Что ещё раз доказывает, что ты не Мелькор. Ты б не придумал систему, дифференцирующую роли. – Верно, – я сдался.       К тому же, мы вышли в столовую и Майрон отправился забирать у поваров блюда. Официантов не было, всё сами, ручками, ручками! Через минут пять к нам присоединился осмотревший локомотив Гаудан, и мы принялись за тыквенный пирог высочайшей степени изумительности. Лутиэн, севшая рядом – столики были круглые, на четверых – с улыбкой дразнила меня тягучими поглаживаниями ногой прямо при никак не реагирующем на это муже. – Слушайте, – предложил я, – раз уж нас тут таких четверо, может, и Гаудана возьмём в долю? – Каких четверо? – спросил он, и Лутиэн картинно прижалась ко мне. – А, ты уже успела? – в ответ на немой вопрос он добавил: – Она ещё давно обещала. – Она не только это успела, – заявил с усмешкой Майрон. – После того как ты ушёл, она успела придумать вечный двигатель и способ его выключать. – Ты хочешь сказать, что она от меня тупеет? – Гаудан воспринял это как шутку. – Хочу сказать только то, что сказал. – Серьёзно? – Гаудан уставился на жену. – И как?       Та вкратце пояснила принцип работы. – Ну так что, в долю? – Нет, – внезапно отказался Гаудан. – Я в ваш кружок… Как ты говорил? Шейхов? Не полезу. Делать мне нечего. Я у жены буду жить. – Ты будешь жить в Университете и им командовать. – Обойдётесь. Максимум – иногда читать лекции.       Здесь, кстати, вырисовывалась интересная дилемма. Одной из основных проблем Советского Союза было постоянно возрастающее число карьеристов в высших эшелонах власти, и условия для их появления были созданы Сталиным. Хорошие рабочие – ударники, стахановцы и просто мастера своего дела, люди добросовестные – оставались на своих местах и не хотели никуда подниматься, так как за руководство цехом зачастую платили меньше, чем за ударную работу в оном. Места начальников занимали те, кто работали хуже. И ладно бы просто хуже, может, рулили-то они лучше; нет, эти места зачастую занимала откровенная сволочь, намеренно ползшая вверх с целью обогащения и затем строившая коррупционные схемы, для государства с подобной системой социальных лифтов губительные. Помните, мол, сын полковника хочет стать полковником, а не генералом? Ну, потому что у генерала и свой сын есть? Всё это – во многом следствие принятого Сталиным экстенсивного метода, поощрением коего и являлись держащие добросовестных рабочих внизу иерархии надбавки.       И вот мы могли сейчас – точнее, со временем – попасть в ту же ловушку. Гаудан не желал руководить "отделом разработок", он желал непосредственно разрабатывать. Речь, конечною, шла не про зарплаты, но суть та же. Заставим его руководить – потеряем его как инженера. Заставим кого другого – получим кота в мешке. Рано или поздно нам предстояло столкнуться и с этой проблемой, но я предпочёл, согласно давешнему совету Саурона, не морочить себе голову и просто оставить всё так, как есть. Пусть самоорганизуются. Эльфы не люди, у них "в крови" концентрация мразотности многократно меньшая.       Местных мы ждали недолго – они подвалили как только так сразу, и мы, разложив сложный и длинный трап (с этих вагонов было сходить куда выше, чем с привычных нам на землю – ни о каких высоких перронах тут речи, конечно, не шло, пусть возле Ангбанда мы такой деревянный построили – и потому лесенки были многократно длиннее да шире, только перил не хватало), спустились на землю и принялись маяться со спуском с грузового вагона полноценного пандуса; таскать грузы по хлипкой лесенке нам не улыбалось. – Ничего, – крякнул Гаудан, таки дотянувшись до рычага, – с контейнерами дела пойдут лучше!       Как вы, может быть, помните, мы тут запланировали стандартизированные контейнеры и даже спроектировали сооружение для их разгрузки, почти что кран. Его, кстати, уже можно было и построить – на паровой тяге, но и то было бы лучше, чем без всего. – Слушай, а давай пока то да сё – кран прямо на вагон поставим? С конца, чтоб разгружать этот и соседний? – Можно, – кивнул Гаудан. – Только место займёт… Или нет… – Стрелу не дотянете, – Майрон уже отсчитал в уме и заявил: – У нас конструкция рассчитана на два нормальных рельса. И как вы будете его поворачивать? Мы ж потому и отказались от поворотного. Легче просто тележку с орками прицеплять, пусть они и разгружают.       Тинголовцы были представлены здесь Калласом, парой гвардейцев, взводом опорных и десятком добровольцев с ближайших мест; этого было более, чем достаточно. – Каллас! – помахала Лутиэн подъехавшему воеводе. – Лутиэн, – отсалютовал тот, приветствуя бывшую невесту и нас: – Гаудан, Ардаран. Майрон. Моё почтение. – И тебе не хворать. Ты всё ещё среди королевских? Или перешёл в Опорные? – Саурон кивнул и указал на униформу нашего образца, надетую воеводой. – Не позволили, – вздохнул тот. – Без петлиц, как видишь. Но после войны разрешили пойти к вашим. – Ловлю на слове? – Лутиэн подняла бровь. – Царское слово твёрже гороха, – подколол я. – Если Тингол сказал, что отпустит, значит – отпустит. Верно говорю? – Ошибочка вышла, – покачала головой принцесса. – Это слово Мелиан твёрже гороха. А папенька любит недоговаривать. После войны – оно когда после войны? Через год или через десяток? – Зато с ним "камень всё ещё в руке" канает. – Зато, – согласилась принцесса. – Что за рука и что за камень? – да, Калласу знать об этом было явно неоткуда. – Так, шахтёрская байка, – отбрехался я. – Времён нехилых зарплат и неслабых запросов.       Я думаю, что все уже миллион раз слышали фразу про наблюдение за огнём, водой и чужим калымом, и потому предпочту пропустить оную; к тому же, я не столько наблюдал за разгрузкой из окна вагона (всё равно ничего было не видно – угол-то острый), сколько размышлял о каноничности-неканоничности происходящего.       Вопрос-то был животрепещущий, и пример крайне странных трактовок я буквально только что и лицезрел, и целовал. Во-первых, про Эльдар у нас была прямым текстом сказанная в Позднем Квента Сильмариллионе фраза "seldom swayed by the desires of the body", прокомментированная "by their very nature". Эльдар по самой природе своей они редко поддавались желаниям тела. "Редко" – не значит "никогда". Ладно. Оттуда же мы знаем, что Эльдар вступали в брак один раз (Финвэ – оговоренное исключение, лишь подтверждающее правило). И оттуда же мы знаем: "premarital sex would create marriage which makes the term itself a misnomer". Добрачный секс [автоматически] создаст брак, что делает сам термин [добрачного секса?] неверным. То есть свадьба Эльдар – это событие сугубо духовное, способное произойти за мгновенье, а вся фигня с кольцами и церемонией – проявление сугубо внешнее и официальное, к тому же, всё в том же месте чётко написано, что в случае чего официальщина могла отсутствовать вовсе (про кольца не сказано, но судя по этому пункту, они относятся к ней же).       Отсюда мы вроде бы должны получать, что эльф или эльфийка с более, чем двумя сексуальными партнёрами – бред сивой кобылы.       А вот и нет!       Всё в том же, чтоб его, Кольце Моргота, часть три, мы видим, что слова про моногамию Эльдар – это… Указ Манвэ, основанный на его собственных домыслах о том, что раз эльфы в Арде постоянны, то и их неискажённый брак постоянен. Опустим пункт про неискажённость – я не знаю, распространяю ли я "то самое" искажение. Теперь представим, что Манвэ не просто несёт пургу, погодное явление, а говорит правду.       "Since the Elves are by nature permanent in life within Arda, so also is their unmarred marriage"       Постоянен брак.       Брак постоянен.       Как эльф.       Эльф постоянен. Брак постоянен.       Где здесь слова про то, что он может существовать только в единственном числе?       То есть де-факто указ Манвэ не запрещает эльфам ни многожёнства, ни многомужества, ни шведских семей, ни масштабных оргий.       Теперь, граждане-гражданки, вернёмся к пунктику про духовность события. Всё ли там так просто? Нет. Всё там же упоминается ещё взаимное благословением с именем Эру, обязательное для "технического" брака и происходящее перед сексом.       Хорошо, а если был секс без благословения? Это брак? Это не брак? Или его по определению быть не может? Ну, точно так же, как при перемещении в прошлое у вас попросту не получится убить собственного дедушку – вас "удержит" сам факт совершённости путешествия.       А что я тогда наблюдал, пардон, слышал? Или Лутиэн и Майрон тоже благословляли друг друга, просто это было мимо меня?       Лутиэн – наполовину майе. Может, ей и не нужно?       Вопрос на вопросе.       Хорошо, возвращаемся ещё дальше, про почти полное отсутствие влияния похоти на Эльдар. Читал я, помнится, две почти косвенно противоположные друг другу в этом вопросе вещи. В одной из них говорилось, что эльфы не подвержены страстям вожделения и потому их брак – это в первую очередь глубокое взаимопонимание и скорее даже дружба. Эдакое FWB, где буква F имеет значение большее, чем B. В увиденное мной это вполне вписывается.       И читал я "природу Средиземья", где Толкин полностью раскрывает свои мизогинные взгляды и затирает про то, как эльфийки во время беременности и после неё уходили на самоизоляцию от общества настолько глухо и надолго, что люди, служившие королю, могли вообще не знать, что у него была жена – она уходила до их рождения и возвращалась после их естественной смерти.       Вопрос – как вот это вот может сочетаться? Через любовь женщины к патриархату, нежно взлелеянную с детства и оттого нерушимую?       Самым логичным вариантом мне кажется тот, что второе эльфы привезли в Белерианд из Валинора, потому что Лутиэн о подобной практике слыхом не слыхивала, а рассказала она мне многое. Вероятно, что это тоже придумал Манвэ с его, как мы уже заметили, завихрениями и попыткой перевести качество в количество тогда, когда переход сей логике не поддаётся.       Это по нашим стандартам взаимопонимание автоматически означает уважение прав и границ, и пассажир таких жутко патриархальных взглядов вряд ли вызывает что-то, кроме отвращения. По валинорским, видимо, нет, и сидят валинорские стандарты очень глубоко, где-то в районе кишки подвздошной, раз в Валиноре возможно взаимопонимание между обречёнными на столь разные роли личностями и раз эльфийки от секса с такими не мрут, как, по идее, должны от изнасилования (а мы также чётко знаем, что добровольно заниматься сексом с человеком, к которому чувствуется явная антипатия или отвращение, почти физически невозможно).       И это ещё полбеды. На это можно благополучно наплевать и просто силой запретить устраивать в Белерианде этот беспредел с изоляцией, а излишне патриархальных в итоге просто перестрелять, как собак бешеных. Туда им и дорога.       Вопрос другой. Педофилы ли Гаудан с Майроном? Забегая вперёд, скажу, что всё-таки нет.       В "Природе" фигурируют возрастные границы частей жизни Эльдар. Они там написаны в годах, но не ясно, каких; их значения противоречат значениям из других источников. Это не могут быть ни солнечные годы, ни годы древ – тогда выходит, что эльфийка вот атприроды лишается желания иметь детей в 96 лет. Это не солнечные годы. И не Древ, по Древам это меньше тысячи. Пардон, но каноничной Лутиэн "примерно тысяча двухсотого года рождения" сейчас уже две как минимум, а когда появился бы Берен, было бы почти три, и это очевиднейший пример, других ещё несколько (та же Галадриэль в свои 96 лет Древ ещё в Валиноре сидела).       Видел число две тысячи восемьсот восемьдесят; мол, это двадцать лет эльфийской деве. Тогда тот "год" – некий год в сто сорок четыре солнечных. Это решает проблему с девяноста шестью, но само число – кривое. Сказано, что эльфийка достигала полового созревания раньше эльфа, в восемнадцать страннных лет; так это выходит две тысячи пятьсот девяноста два солнечных года или двести семьдесят два года Древ. Мужчина достигал половозрелости позже. Так каким образом Финарфин зачал Галадриэль, когда ему был сто тридцать один год древ?!       То есть вот эта вот недавно вылезшая "Природа" не только дополняет канон во многих аспектах, одевая Голлума в лесноэльфийские шмотки и рисуя ему перепонки между пальцами, но и херит его к чертям собачьим в иных аспектах, заодно показывая истинное отношение Толкиена к женщинам. А, нет, одно оттуда радует – эльфийки не испытывают боли от процесса родов. Видать, изначально умеют дышать маткой, ага.       Лутиэн, кстати, своим годом рождения мне называла тысяча двести второй, так что даже по худшим подсчётам Майрон и Гаудан не педофилы (по странным годам в сто сорок четыре солнечных странные "восемнадцать" ей стукнуло двадцать пять солнечных лет назад).       Фу-у-ух. Выдохнем. А ведь в этом нагромождении текста я даже "дни детей" не упомянул…       Будем работать с тем, что имеем, а имеем мы демонстрирующую чудеса полигамии уже совершеннолетнюю Лутиэн. ***       Назад мы ехали радостные и успешно разгрузившиеся. Под самый конец стоянки Майрон, на время заняв коня у Калласа, сгонял на километров двадцать вперёд и лично проинспектировал процесс строительства дороги.       Стоило им с Гауданом вернуться из локомотива после того, как поезд наконец-то тронулся задним ходом на толкаче, мы, усевшись в столовой, по ходу принятия пищи также приняли решение быстренько снять с платформы именуемый орочьим вагоном сарай и теперь катать туда-сюда прямо так непосредственно рельсы – это позволило бы не гонять троллей, а значит, они смогли бы вкручивать сваи ещё быстрее. Вы же помните, что у нас де-факто не было шпал? Только шпалоподобные крепления, держащие расстояние между рельсами. Работало там пятеро наименее брезгливых эльфов – ещё бы, они непосредственно командовали целой сворой орков-рабочих, то и дело почти вручную тех поправляя. Ну, палкой, но не суть важно; важно, что орки сами по себе сделали бы очень и очень криво.       Ехать было долго, больше суток – мы плелись где-то в районе двадцатки, то и дело замедляясь. Тинксинну был дан чёткий приказ реагировать так на каждое странное или гнилое телодвижение поезда, при серьёзных ситуациях сразу же останавливаясь и сразу после этого, ещё дол полной остановки, посылать одного из орков-кочегаров к нам с "хорошими новостями".       Из всего этого времени десять часов я провёл наедине с Лутиэн; Гаудан и Майрон что-то не поделили и ожесточённо спорили на другом конце вагона, а мы валялись на кровати и то и дело заигрывали друг с другом, умудряясь перемежать это с довольно тяжёлыми разговорами, разом сгонявшими всё нахлынувшее возбуждение и возвращающими нас на исходные. Печатать на машинке чужой, по сути, текст, то и дело добавляя собственные комментарии, оказалось намного легче, чем говорить на те же самые темы вживую. – Хочешь меня? – Лутиэн спросила ещё в самом начале, стоило ей войти в купе и забраться ко мне под одеяло.       Я промолчал, пусть сердце и забилось быстрее; физической близости в любой из форм оной хотелось просто до одури, и, казалось бы, грех было не воспользоваться таким шансом. Впрочем, я понимал, чётко знал, что мне с моим местным статусом предлагать подобное кому-то не следует. Даже в случае с Лутиэн, которая сознавала бы, что это вопрос, а не рекомендация, не приказ; шанс того, что статус окажет давление, оставался всегда.       Раздевшись под одеялом и бросив футболку на кресло, Лутиэн прижалась ко мне и повторила вопрос. Вновь не дождавшись ответа – я всё ещё не знал, стоило ли отвечать, но точно не желал прогонять её – она перекинула через меня ногу и улеглась мне на спину, зарывшись лицом в волосы, легонько куснув мочку уха и сунув правую руку под меня. Выдохнув, я приподнялся; она, распустив завязку штанов (резинок мы, пардон, без резины так и не сделали), положила под неё ладонь, игриво пробежавшись кончиками пальцев: – Можно? – Да.       Лутиэн ласкала медленно и тягуче, в ритме мерного стука колёс, то и дело парой движений нарочно сбиваясь, покрепче сжав пальцы или, напротив, слишком расслабив ладонь и скользнув ниже. В эти моменты хотелось, наплевав на всё, сорваться, вжать её руку в перину и закончить всё парой глубоких толчков; принцесса наслаждалась моим сбитым дыханием, забравшись повыше и будто подставив свои губы для в такой позе почти невозможного, но желанного поцелуя. Когда я всё-таки кончил, она, ещё несколькими движениями продолжив ласки, легла рядом и наконец втянула меня в него; я перевернулся на бок, и она, толкнув меня, оказалась сверху. Одеяло перекрутилось, но было расправлено в пару движений. Мы взялись за руки; на её пальцах оставалось слегка подсохшее семя, и от этого мне окончательно сорвало крышу. У нас не было пенисо-вагинального секса; Лутиэн предпочитала ласкать меня пальцами и сама с удовольствием подставлялась под мои ласки, целовала шею и грудь, также отдаваясь моим поцелуям. – Засунь в меня два, – она оторвалась от моих губ, когда я в первый раз положил руку между её скользнувших в стороны бёдер.       Уже потом я думал, стоило ли так делать с моими-то руками, но тогда подобные моменты вылетели из головы – чертовски горячее и влажное лоно заставляло забыть обо всём. Лутиэн отвечала на каждое движение моих пальцев; я массировал ей переднюю стенку влагалища, одновременно дотянувшись первым пальцем до капюшончика клитора. – Чуть повыше, – принцесса резко вдохнула. – Да. – Тебе нравится пенетрация? – Очень, – несколько раз Лутиэн насаживалась на мои пальцы, и я перешёл от ласок к глубоким ритмичным проникновениям; принцесса шикнула: – Не так быстро. – А как надо? – я сбился, несколько растерявшись. – Можешь глубже, но не так резко. – она поцеловала меня в щёку. – Чуть медленнее. Вот так, да. – Прости. – Ничего. Пожёстче просто реже хочется. Как-нибудь позже.       Немного подустав, я сменил руку и снова принялся за переднюю стенку и клитор, доведя Лутиэн до оргазма. – Я кончила, – распластавшись на мне сладко прокомментировала она.       Несколько пожалев, что зачем-то вытащил пальцы, почувствовав сжатие её лона, я коснулся входа в него и пару минут наслаждался нежностью обильно смазанных соком половых губ. Почувствовав моё возбуждение, Лутиэн спросила: – Хочешь меня в рот? – она подцепила мою руку и обхватила губами побывавшие в её влагалище пальцы.       К тому моменту я уже изрядно утёк, и потому мысли мои сместились в другую сторону; даже ласкал влагалище подруги я скорее механически, чем испытывая действительное желание – не хотелось упускать возможность прикоснуться везде, где только было можно. Поэтому сейчас я вознёсся сознанием к рассуждениям об уместности различных практик. Вполне вероятно, что об оральном сексе Лутиэн узнала как раз из напечатанных мной "для архива" (я боялся, что потеряю всесильную память и потому перекатывал на бумагу почти все относительно связные тексты важных направленностей чисто на всякий случай) строк, где оный расценивался как конструкт унизительный для женщины и безусловно негативный. Я оставлял к чужим словам свой комментарий о том, что существует также точка зрения (так называемый "либеральный феминизм"), стремящаяся к ликвидации не самой практики (ликвидация полагается невозможной), а конкретно факта её унизительности и такового восприятия обеими сторонами, помечая сей взгляд как "безусловно спорный". – Ты прочитала из архива про унизительные или стигматизированные практики?       Лутиэн вздохнула. – Да, – она поджала губы, но ещё сохранила остатки возбуждения, а потому похвасталась: – Гаудану и Майрону очень понравилось. Мне тоже. – Вот не напечатал бы – не пролезла бы сюда эта гадость… – Ты писал пометки так, будто тебе жалко, что этого быть не должно. – Быть может, и жалко, – согласился я. – Но это не значит, что я хочу позволить существовать подобным способам унижения. – А почему ты тогда не придерживаешься другой точки зрения? Описываешь ведь и её. – На всякий случай. Но у меня есть все причины полагать её крайне неверной. Слишком во многом ошибаются те, кто придерживаются оной. И я последователен в этом плане.       Да, "либеральный феминизм", выступающий за "дестигматизацию порно" и свободное к нему отношение, наполняющий контентом порносайты и тем самым спонсирующий за счёт как минимум просмотра рекламы траффикинг и вовлечение в съёмки женщин из малоимущих слоёв населения, поддерживающий легализацию проституции и закрывающий глаза на неоднократно замеченный и доказанный негативный от этого эффект, а заодно осуждающий шведскую модель за "лишение мигранток возможности к наиболее удобной для них секс-работе и тем самым поддерживающий их выдворение" – отдельный вид зашедших одна за другую извилин. – Ты слишком сильно распространяешь общее на частное, – покачала головой Лутиэн. – В тебе достаточно понимания. Я не вижу в этом унижения. Ни Майрон, ни Гаудан тех бумаг не читали. – То, что его не видишь ты и не видим мы, не означает, что не увидят другие. А общее всегда составлено из множества частностей. – Во-первых, это не повод не заниматься этим, если нам этого хочется. Нас "другие" не видят. А во-вторых, ну даже если ты закроешь архив и никто этого не прочитает, то всё равно кто-нибудь это придумает сам. И выгнать уже тогда создавшийся взгляд будет сложнее, чем изначально дать установку, которая не позволит ему существовать. С одеждой ты поступил ведь именно этим образом. Так и собери целое из частных, но таких, какими они должны быть. Иначе как-то непоследовательно.       Да, но случай с одеждой гораздо более легко поправить, если что. Риска меньше. Влияния на сознание… А вот его, может быть, даже больше. В тот раз я об этом не задумался. И как измерить такое? – А вот дневник я читать не разрешал. – Я не знала, что это дневник. Лежал там же, где всё остальное. – Скажи честно, Лутиэн, – я повернулся. – Тебе так хочется мне отсосать, что ты меня уговариваешь? – Уже расхотелось, – ответила она. – Но ты подумай.       Мы пролежали так минут десять – я не знал, обиделась ли она и если обиделась, то на что именно. – Ты ведь человек, да? – спросила принцесса. – Я этого не записывал, – препираться не хотелось, ибо на меня опять накатывало крайне паршивое состояние. – Догадаться несложно. ***       После последнего захода выспавшись и, наверное, изрядно надоев друг другу, мы наконец спустились в столовую на как раз подоспевший завтрак. За ним мы вновь обсуждали, как же в итоге будем обустраивать Арду – похоже, это грозило стать нашим новым привычным развлечением. – Главное – успеть раньше прочих занять все важные территории и источники ресурсов, – важно заявил Майрон. – Как минимум оцепить, целиком и полностью окончательно присвоив себе. Никаких рынков и никакого частного капитала ликвидировать мы не будем. Мы лишь не дадим попасть в чужие руки серьёзным его источникам. – То есть ты предлагаешь устроить, – я отставил опустевший стакан, – "внутренний экспорт" ресурсов, являясь на них абсолютным монополистом? – Верно. И это в том числе.       Я, честно говоря, очень много раздумывал над тем, как в наших условиях будет выглядеть мировое государство. Если в условиях Земли двадцать первого века его облик, в случае появления, почти очевиден и разнятся незначительные детали, то у нас всё было крайне туманно, ибо начинать надо было с нуля... Диктаторские или монархические режимы, обладающие ресурсами, на Земле всегда сколачивали состояния за счёт экспорта оных, и различалась лишь степень попадания этих состояний в народ. Вся их технологическая крутость существовует сугубо за счёт того, что они купили технологии или мозги вовне за полученные извне нефтяные баксы; взять, к примеру, ОАЭ с, к примеру, Бурдж-Халифа. Мега-башню, на самом деле никому на хрен не нужную и являющуюся просто здоровенным понтом (как и любой небоскрёб в пустыне или ином месте без недостатка площади), строили гастарбайтеры под руководством западных инженеров. От самих эмиров были только деньги и требования.       Нам продавать нефть было просто некому. Мы одни. И даже если представить, что Тингол останется независимым и мы не сможем его аннексировать, то его уровень развития всё равно ниже нашего, и нефть ему не нужна. С Валинором – та же параша. Есть ещё Тŷ на востоке, но он из той же оперы, что и Тингол, причём дикарь ещё больший и пока даже нам незнакомый.       Вывод напрашивается сам собой. Мы будем продавать ресурсы собственному населению, если они ему потребуются. А они потребуются – для этого мы создадим все возможности. Право наследования мы ликвидируем при первой же возможности, введём коллективное воспитание детей, ясли, детсады и школы. Лучше всего – сразу в форме интерната, чтоб не париться. Высшее образование будет полностью бесплатным; любой эльф, его получивший, будет иметь право идти сразу на работу к нам, за что он получит от нас нехилое обеспечение и прекрасные условия, которые мы будем улучшать и постоянно, и лично для него по мере повышения его значимости для прогресса. Управлять при этом им будем мы и заниматься он будет тем, чем мы скажем. Не нравится такой порядок – пожалуйста, ты волен делать, что захочешь, но вся земля – наша, тебе придётся её купить. Ресурсы тоже. Хочешь отстроить что-либо силами орков – плати за них втридорога. Что сие означает? А означает это, что эльфы, не пожелавшие идти к нам сразу, начнут кооперироваться – ни один из них не будет иметь ресурсов, позволяющих начать что-то серьёзное с нуля. Скооперировавшиеся эльфы – хорошие эльфы. Пусть они занимают на рынке второстепенные и третьестепенные ниши и уже сами делят между собой прибыль. Начали-то они все с равного, Справедливость соблюдена в степени уже более высокой, чем на Земле.       При этом наиболее успешные эльфийские предприятия мы будем у них выкупать. Ну как – выкупать? Если что-то стало достаточно крутым для того, чтобы представлять даже минимальную финансовую угрозу нашему всевластию, то оно является либо чем-то очень нужным обществу, либо крайне продвинувшейся аферой, а-ля МММ. Во втором случае оно будет разогнано и разоблачено, а в первом – взято к нам на службу со всеми его главами и рабочими, которым мы сможем предложить условия всяко лучшие, чем они создадут себе сами. Таким образом наиболее успешные, а значит, наиболее полезные и значимые предприятия будут включаться в постепенно совершенствующуюся плановую экономику, которая, в какой-то момент перешедшая на цифровые рельсы, не позволит им впустую растрачивать ресурсы на борьбу между собой, это раз. И два – мы сможем безо всяких проблем прикрывать всё, что будет вредить наведению Справедливости окончательно.       План просто по определению лучше рынка во всём, что касается регулирования уже существующих предприятий и их расширения, работы с нишами уже выявленными. Проблемы могут иметься в средствах реализации плановой системы – несовершенстве алгоритмов, коррупции, плохом охвате или постановке целей действия данной системы – но не в самой системной логике. Рано или поздно наступит время, когда нейросети смогут полноценно регулировать вообще всё и создавать идеальные условия с минимальными затратами даже на уровне лавочек, киосков и магазинов – того самого мелкого уровня, который так страдает в государствах с полностью плановой экономикой из-за недостаточной "глубины взгляда сверху".       Тут важно понимать вот что. Классические либералы очень любят такую штуку, как "Закон Сэя", говорящий о том, что совокупный спрос поглощает весь объём произведённой продукции, так как создаётся самим фактом производства оной. Спрос и предложение стремятся к уравновешиванию. Из наиболее дебильной трактовки этого закона следует, что кризис перепроизводства невозможен. Экономисты начала и середины двадцатого века, наблюдавшие таких кризисов аж несколько подряд, несколько засомневались в этом законе и решили объявить его неверным. Ну как – засомневались? Людьми они были неглупыми. Скорее всего, они поняли истинное его значение, которое в своё время не дошло до самого Сэя, но мир был уже поделён и метаться в другую сторону было поздно.       Суть в том, что наблюдается крайне чёткая тенденция – каждый кризис перепроизводства становится сильнее предыдущего, и максимальный спад пробивает предыдущее дно раз за разом. В конце двадцатого века с этим стали бороться закредитовыванием населения, но проблемы это не решило, просто кризис перешёл в иное русло, стал "финансовым" и случился в две тысячи восьмом. При этом важно понимать, что каждый последующий кризис перепроизводства ведёт к тому, что одни фирмы поглощают другие, происходит монополизация. Сравните, к примеру, число независимых друг от друга банков в США в начале двадцатого века, его середине и сейчас.       Либералы архаичные, считающие закон Сэя верным, полагают, что перепроизводство – причина кризиса – происходит не само по себе, системно, а… Та-дам! Из-за ошибок менеджмента. Офигительная отговорка, не правда ли? При товарной экономике так и есть – ты сначала анализируешь, потом производишь товар и лишь затем узнаёшь, правилен ли был твой анализ, и если ты облажался в начале, то узнать об этом сможешь лишь в конце цикла, уже просрав ресурсы, время и деньги. Менеджмент, граждане-гражданки, постоянно совершенствуется, причём в двух основных направлениях разом – во-первых, с помощью рекламы он учится создавать спрос, а, во-вторых, он учится предсказывать спрос за счёт всё более продвинутых методик анализа. Ясен пень, что частота кризисов перепроизводства будет со временем падать. Сюда же ранее упомянутая монополизация, снижение числа независимых компаний – внутри одной крупной компании гораздо проще, при наличии технических средств, провести верный анализ и правильно распределить ресурсы согласно его результатам, ибо отсутствуют конкуренция и утаивание информации.       То есть всё движется к тому, что после последнего, самого сильного кризиса перепроизводства в мире останется лишь одна компания, которая будет владеть абсолютно всем и иметь абсолютно эффективный менеджмент за счёт наличия к нему средств и возможностей. Вот тогда-то и "заработает" закон Сэя, всё уравновесится, ибо к уравновешиванию стремится (и в этом суть закона). А кризис перепроизводства – всего лишь этап на пути к уравновешиванию.       То есть любимый экономический закон классических либералов, которым они оправдывают laissez-faire, ведёт к формированию как раз-таки плановой экономики, просто под контролем наиболее успешной из когда-либо существовавших частных фирм. Ну или государства, которое сыграет роль этой фирмы. В нашем случае наше государство – это мы.       В итоге мы получим близкую к идеальной систему. У нас не будет перепроизводства; ресурсы, которые пошли бы на лишний товар, пойдут на создание новых разновидностей оного или прогресс, то бишь удешевление производства уже существующих образцов и высвобождение ещё большего количества ресурсов, а также в бюджет, откуда будет выплачиваться безусловный базовый доход. При этом ничто не будет мешать чужим мозгам занимать образующиеся ниши – наоборот, полученный за энное время халявный доход даст первоначальный капитал для этого. Перепроизводство опасно кризисами, загрязнениями и растратами только в крупном масштабе, и пока им страдают мелкие фирмы – оно не такая уж и проблема. После достижения определённой степени отожранности, граница которой постоянно будет снижаться, фирма переходит под общий план и перепроизводство, начинающее представлять опасность, сводится на нет. Граница эта будет целиком и полностью зависеть от возможностей планирования и рано или поздно станет нулевой – приглашать в свой состав мы станем абсолютно всех, и средства найдутся на реализацию абсолютно любой идеи, даже если та с высокой долей вероятности окажется провальной.       Это в идеале, конечно же.       Быть может, планку отожранности до нуля опускать и не следует во имя недопущения растраты ресурсов на осознанно провальные предприятия. С этим ещё предстояло разобраться, но общая картина вырисовывалась и общий нарратив был понятен. Подоходного налога вводить мы не будем; вероятно, если не станем опускать планку, то будем давать субсидии. – Главный вопрос в том, как именно мы будем аннексировать Элу, – заявил я. – Формально он – мой подданный, но пока что все наши титулы являются звуком совершенно пустым. Я предполагаю вариант через, во-первых, паспортную систему, а, во-вторых, откровенное быкование.       Ещё б знать, как именно быковать надо. – Перепровозгласим Королевство Арда после победы, – сказала Лутиэн. – Совершенно ясно, что достигнута она будет именно нашими усилиями, и для народа отца мы выступим в роли спасителей. Тогда же раздадим титулы и просто назначим Элу на его собственное место. Паспорта будем раздавать всем поголовно. Возьмут как миленькие. – Слишком оптимистично. Ты и сама знаешь, насколько жаден до власти твой батя, – Майрон покачал головой. – И я это тоже знаю, – согласился Гаудан. – Потому и согласится, – Лутиэн дёрнула плечами. – Он далеко не дурак. Даже имея по глупости сбагренный вами ему митрил он не сможет ничего сделать вооружённой по-нашему армии. СОБ поддержат нас. Сам отец от нас современного оружия не получает. И даже если он выбьет независимость, ему же будет хуже – народ свалит. Нет, он присоединится к нам. Я уверена, потому что знаю его дольше всех вас вместе взятых. – Как бы он после этого вступления в наши ряды не начал чудить… – протянул я.       Вот чего-чего, но возникновения деревенщиков нам, граждане-гражданки, совершенно точно не было нужно. Именно эти ребята, вроде как небесталанные писатели, пусть и с душком, пользуясь поддержкой сверху (то ли дебилы их покрывали, то ли это действительно намеренно делалось) привели советский народ к состоянию, когда он был готов радостно кидаться заряжать воду телевизором, верить чумакам-кашпировским и ударяться в антиваксерство, тогда ещё не ковидное даже… Небезызвестная песня "женская доля такая – робко стараться понравиться" – из той же оперы, кстати. Оттуда же вновь полезший бытовой национализм и антисемитизм, цветущий цветом на всём постсоветском пространстве… Никаких "прощаний с Матёрой" допускать не следует ни в культуре, ни, тем более, во внутренней политике самих наших царей. И уж тем более – никакого прямого осуждения города как явления "бездуховного".       Тут всё должно быть чётко, как у северных корейцев. Дымит чужой завод – можно и про экологию вспомнить. Но если свой… Наш дым – кого надо дым! Вон, ля, какой красивый, розовый от утреннего солнца, прямо райский туман такой. А если вспоминать про экологию – то не из-за её самоценности (которой нет), а из-за необходимости сохранности биосферы для обеспечения ещё большего прогресса.       Северные корейцы, вообще-то, очень большие любители всего нового, и зачастую новизна для них является первейшим критерием. Если где-нибудь на Кипре сын российского олигарха меняет айфон каждый год на новый просто потому, что вышла новая модель, то в КНДР министерство образования чуть ли не каждые полтора года полностью переписывает учебники точных наук в соответствии с последними западными стандартами или тенденциями, даже если те выглядят уж откровенно странно или ещё ничем свою эффективность не подтвердили. Так, например, какое-то время в начальных школах практически не учили понимать и анализировать длинные комплексные тексты. Отсюда же – повальное увлечение метамфетамином как тонизирующим средством, который в своё время был объявлен офигительно эффективной альтернативой традиционному и устаревшему зелёному чаю.       С одной стороны, такое стремление к новаторству создаёт великое множество рабочих мест – должен же кто-то переписывать все эти учебники, переводить западные, разбираться в них и давать инструкции повышающим свою квалификацию учителям; должен кто-то и проектировать, точнее, заниматься обратной разработкой, нового школьного рюкзака по образцу только что объявившегося в Европе; кто-то должен его шить, а кто-то должен перерабатывать старый рюкзак, выброшенный после покупки нового. Кто-то должен давать всем перечисленным живительного пендаля. С другой же стороны половина этих рабочих мест, по сути, фиктивна и реально полезной работы не выполняет, тогда как в стране наблюдается старение населения и грядёт дефицит трудоспособных рыл.       Странная картина вырисовывается у них и с промышленностью. В ситуации, когда потенциал экстенсивного развития оной не исчерпан, Корея пытается совмещать его с развитием интенсивным, не просто плодя мелкие предприятия с целью ликвидации и так уже почти не наблюдающегося дефицита, но плодя их по образцу западных, пытаясь использовать наиболее современные из доступных технологий даже там, где это на фиг не нужно и даже вредно. Дома строятся по чертежам, слизанным с западных. Целые кварталы для учителей, например, могут банально слизываться с каких-нибудь элитных жилых комплексов средиземноморских побережий (и никого не волнует ни то, каков будет логистический откат от того, что все учителя города переедут в одно и то же место, ни то, какое качество исполнения будет – строят-то солдаты и в сроки, за которые на западе такие проекты только задумываются).       Сюда же и многочисленные, развешенные в каждой деревне на каждом доме дешёвые своего производства солнечные батареи, на производство которых по некоторым подсчётам в любом, даже европейском случае, уходит электричества в итоге больше, чем они выработают за срок своей службы (то есть легче то же самое электричество передать по проводам прямо с ТЭС или ГЭС, и его люди получат больше). И если Европа с Америкой могут себе такое позволить просто потому, что они эти батареи развивают и тем самым приближаются к преобразованию их в действительно выгодные, то КНДР этими потугами никакого исследовательского вклада – кроме внутреннего – не вносит. Нужен ли ей этот внутренний вклад? Сказать сложно, но есть серьёзное мнение, что нет, потому что все требуемые технологии и документации она запросто прёт с Запада через довольно продвинутую шпионскую сеть и не может повторить изделия просто из-за отсутствия необходимых станков, которые не может построить ровно по тем же причинам.       Так, о чём это я… – Не начнёт, – в голосе принцессы прибавилось стали.       Что, говорите? Не сорвётся старикан? А если сорвётся? В простыню замотать, обоссать – и на мороз? – Ты ему если лесохозяйства сбагришь, – пояснила Лутиэн, – точно не начнёт. И вырубить леса не даст, и соберёт с них всё максимально возможное, коли хорошего наобещаешь.       Разговор наш, как и водится, постепенно перешёл в плоскость иную. Неудивительно – из нас как минимум двое, Гаудан и Майрон, были технически прошаренными. Лутиэн теперь, вероятно, тоже – что-то мне подсказывало, что она уже успела закончить экспресс-курс от них же и мыслила где-то так же. Сами мы переместились обратно в купе; каждый уже витал где-то у себя. Мы успели обсудить придуманный ранее убер-генератор; на деле всё оказывалось не так радужно, потому что даже по самым оптимистичным подсчётам нам нужен был жидкий водород в довольно больших количествах. А жидкий водород проблема не только сделать – проблема его, граждане, содержать в жидком состоянии. Во-вторых, мы даже близко не представляли, какой тепловой эффект от превращения, скажем, Меди-63 и Меди-65 (мы не можем их отделить друг от друга) в Цинк-64 и Цинк-66 соответственно через добавление водорода методом колдовства. Он может быть как крайне мал, так и крайне велик, вплоть до взлёта Ангбанда на воздух. Выяснить его заранее не представлялось возможным; я всегда воспринимал холодный синтез как лютой степени аферу (причём удавшуюся для некоторых особо умных) и не залезал глубоко, даже не представлял, как этот эффект можно высчитать. Может, его и вообще нельзя высчитать заранее. Современная наука могла просто ещё этого не продумать. – Май, а, Май? Расскажи ещё раз, как ядерный реактор устроен должен быть, – принцесса откровенно скучала и теперь тянулась к Саурону.       Гаудан удалился в соседнее купе – ему мешали спать. Мне тоже, но я наблюдал. Как выяснилось, не зря. Майрон начал свой рассказ как раз когда к нам постучались Тхури и Тевильдо – потребовали воду греть – и он был вынужден удалиться. – Может, ты расскажешь? – Лутиэн присела на кровати и обратилась ко мне. – Ты ж и так знаешь. – Знаю, но я послушать хочу. В исполнении Майрона подобные рассказы возбуждают, – принцесса то ли заигрывала со мной, то ли что-то ещё. Глаза у неё горели уж слишком ярко, и я почти сразу заподозрил нечто если не недоброе, то как минимум неожиданное. – Голос красивый. У тебя не хуже, но ты им не пользуешься. – Ну хорошо, – согласился я чисто чтоб узнать, что она выдаст в итоге. – Итак… – …Для начала цепной реакции делящийся материал должен образовать критическую массу, – я вещал уже эдак минут семь без перерыва, просто зачитывая вырезки из всего, что помнил, и мне поднадоело, а потому я решил закончить как можно оптимистичнее. – Критическая масса получается при поднятии стержней аварийной защиты в крайнее верхнее положение и последующем поднятии управляющих стержней. Коэффициент радиоактивности начинает серьёзно превышать единицу; цепная реакция начинается, после чего коэффициент приводится в предельно близкую к единице норму. Вот так как-то. – Прекрасно, – мурлыкнула Лутиэн, проведя по моей щеке пальцем. – А теперь скажи, пожалуйста, почему Майрон не сделает всё то же самое, но с его заколдованным свинцом? – Потому что он не даёт цепной реакции, только естественный радиоактивный распад, – ответил я, несколько протупив от столь странного и весьма примитивного вопроса. – А почему он даёт только его и неспособен к цепной реакции? – Ну, потому что так заколдован. – А почему он так заколдован? – Ма-а-а-а-айрон! – пожалуй, я побил рекорд оригинала, звавшего на помощь балрогов… *** – Холодный синтез идёт на фиг. Хотя, он в любом случае пошёл бы на фиг, – заявил Майрон. – Однако весь вопрос в том, как ты на нашем уровне будешь отслеживать коэффициент радиоактивности. У нас просто нет средств, чтобы управлять таким реактором и видеть, что там происходит. – То есть ты не можешь просто задать максимум этому коэффициенту? – Нет, не могу, – Майрон покачал головой. – И прекращайте уже. Если мы серьёзно хотим сделать вечный двигатель на магии, то нам нужно рассматривать как можно более дебильные варианты. Мы пытаемся в хоть какую-то степень осмысленности. Особенно ты, Лутиэн. А на деле нам надо намеренно отупеть, чтобы кто-то из нас предложил вариант придурошный настолько, что в нормальном состоянии догадаться до него невозможно. – Падающая вода крутит турбину. Поднимается вверх по капилляру. Вода заколдована так, что у неё коэффициент поверхностного натяжения задран до небес. "Капилляр" – просто здоровенная труба. – Сработает, – хмуро кивнул Саурон. – Но смысл? Ты турбину достаточно не накрутишь. Нет, нужен пар. – Так ты и турбину зачаруй. Чтоб она от одной капли под миллион оборотов делала. – Тогда она и сама собой будет крутиться от движения воздуха или просто перемещения в пространстве. – Мля. – А все дебильные варианты только такие… – подвела итог Лутиэн. – Либо это что-то не работающее, либо это то, что мы не можем остановить. – Батарейка, – сказал я. – Просто разница потенциалов увеличена до безумия. – Крутить ты ей что будешь? Выключишь из сети прибор – всё сгорит к чертям. – Да, опять ловим бесконечный нагрев. – Заставь какую-то хрень вечно крутиться. – Во-первых, не умею. Во-вторых, как ты её сцепишь и как будешь от неё отключаться? Вот электрон я могу заставить бегать по маленькому кругу. Но применимого тока он в итоге всё равно не даст. – Сделай вечный эффект Вавилова-Черенкова тогда и присобачь к нему солнечную батарею. – Вечный эффект-то я тебе сделаю, только батареи у нас всё равно нет. И толку от неё. И двигателя. – Но эффект всё равно сделай, – попросила Лутиэн. – Да хоть вот тут, – Майрон развёл руками, взял подстаканник со стаканам, покрутил над ним руками и выдал: – Вуаля!       Вода засветилась синеватым. Лутиэн закрыла глаза. – Ой, прико-о-ольно, – протянула она.       Действительно, свет вроде бы не яркий, но с закрытыми глазами всё равно что-то видно. Немного. Совсем чуть-чуть, не мешает. – Поменяй-ка угол.       Свечение изменилось цветом. – А мы с самоцветами парились. Это в разы прикольнее. – А засунешь его в твёрдое тело? – Можно, – на этот раз засветилось оконное стекло. – Знаете, о чём я думаю? – О чём? – спросил я. – О том, что мы маемся хернёй, – Саурон погасил все эффекты. – И о том, что Соловушка теперь хочет себе эту… Как её… Гимнастическую палку такую. Розовую. – Вообще-то, я хотела только серьги. Но твоя идея мне нравится. – Погодь. А ты можешь разным электронам разные углы поставить? – я скорее утвердил, чем спросил. – И сделай поярче. – Ты белую лампочку хочешь сделать? – Ага. – Ну держи, – Майрон снова засветил воду в стакане.       Светилась она ярко, но по глазам резануло знатно. – Эй! – раздался крик из соседнего купе.       Проснулся Гаудан. – Да, с закрытыми глазами теперь видно отчётливые вспышки. Убирай на фиг. Вредительство одно. ***       Остаток осени мы провели, раздирая Саурона на три примерно равные части – я тащил его обустраивать мои собственные покои, Лутиэн и Гаудан волокли его на разработки всего электрического, а долг заставлял его заниматься тупой работой и плодить нам колдовской порох.       Повысились темпы создания калашей – мы внедрили несколько станков, которые позволили освободить орков и тем самым повысить количество одновременно производимых изделий. К концу зимы СОБ получили помимо им уже определённого аж тысячу автоматов – это больше, чем было их сделано за всё предыдущее время. Остальное стало идти оркам – надо было сформировать хоть сколько-то боеспособные их подразделения, чем продолжил заниматься Готмог с его шайкой балрогов.       Сделали первые приемлемые трансформаторы, стали применять переменный ток. Вырабатывали пока сжиганием угля – разработка мега-термопар шла медленно из-за их размеров. Электромоторы тоже сделали, но это были изделия сугубо бесполезные; куда прикольнее оказался примитивнейший проводной телеграф – пользы от него ожидалось немереное количество, и я поручил Тхурингветиль заняться протяжкой провода в Дориат, а оттуда – в Семиречье и в Гавани. По моему личному же приказу линия была протянула в Лосгар с максимальной поспешностью. Сделать ключ и приёмник оказалось несложно – проблематичнее оказалось найти подходящую бумагу для ленты. Решение появилось само собой – мы стали принимать лампочкой, и эльфийские глаза запросто отличали тире от точек. Вся гадость была в том, что дальность по проводу ограничена. Мы, дабы избежать установки будок с ретрансляторами, использовали ценное нам серебро и делали практически трансатлантический кабель.       Эльфы вообще учатся быстро. Если хотят, конечно. В мирное время эльф может учиться военному искусству годами или даже несколько человеческих жизней, посвящая тренировкам пару-тройку дней в месяц. Он просто не видит смысла делать это чаще, ему некуда торопиться. Но если торопиться есть куда, то навыки приобретаются с бешеной скоростью. Практически за неделю морзянку и искусство приёма оной от тусклой лампочки выучили все наши поголовно и научили ей пару приезжих тинголовцев, чтобы те передали своим. Люди, я напомню, учатся принимать быструю передачу в течение нескольких месяцев, звуком и с инструктором.       Этой зимой я тоже катался на санях, пусть и меньше, чем прошлой; после одной из этих поездок Лутиэн-таки затащила меня в постель для полноценного секса, но я не думаю, что об этом следует здесь рассказывать. Скажу лишь, что это было вместе с Гауданом и Майроном; совершенно незабываемый первый опыт.       Начало весны порадовало нас новыми тележками для вагонов, дотягиванием ветки аж до середины Семиречья и, главное, началом производства ламп накаливания на 220 вольт. Мы вчетвером как раз обсуждали, как будем тянуть первые серьёзные провода и где именно, когда в планёрную вбежал орущий во всю глотку посол телеграфиста. – Лосгар, три зелёных свистка! Три зелёных свистка, Лосгар!