***
Первое июля – прекрасная дата. Она хорошо запоминается – и, я уверен, в Средиземье, да и во всей Арде, запомнится навсегда. Первого июля всё ещё купающийся в эйфории от главной, крупнейшей своей победы Белерианд увидел рождение Партии. Признаться честно, я планировал это давно, и заготовок имелось у меня немало. Мы с Майроном и Лутиэн прямо исходили по этому поводу. Нам нужно было каким-то образом официально закрепить нашу компашку будущих "собственников мира". Эдакий сплав политический партии с коллективом акционеров-собственников. Мы придумали десятки названий и флагов, но всё это было не то. Каких только ни было вариантов! Полное копирование флага Трудовой Партии Кореи и аналогичное же название; "Партия Справедливости", "Партия Арды" и предложенная Майроном, прастихоспаде, "Единая Арда", за которую можно было и подзатыльник влепить. "Прогрессивная партия", "Индустриальная партия" и другое-другое-другое. Флаги – и красные, и белые, и чёрные с саблями. Всё не то. Именно на ходу и в спешке (какой момент упускать!) родили мы лучший вариант. Точнее, родила его Лутиэн, выдав "флаг – чисто чёрный, а название – балрог с ним". Гербом взяли всё ту же уже заезженную нами бело-серебряную семиконечную звезду. Так получилась Партия. Просто Партия. Точнее, "Созвездие" – Tinithas в Синдарине или Tinthas в Дориатрине. Нам – точнее, всем кроме меня, но теперь и мне норм – изначально показалось это слово подходящим для употребления в значении "политическая партия" и так оно и оставалось на протяжении уже как двух лет. А хорошо получилось у Лутиэн срастить название явления с конкретным его представителем! Прямо-таки намёк на будущую однопартийность. Та структура и те функции, которые мы решили на Партию возложить, мало похожи на современные. По сути, Партия будет представлять собой скорее крайне странное химерообразное объединение передовиков-энтузиастов с хозяевами средств производства, а не политическое объединение. Итак, есть я, Ардаран и теперь ещё глава Совета Директоров. Да, ёлы-палы, это совет директоров, а не ЦК, секретариат или политбюро. Уже видите, какая дичь тут творится? Видите. Ну и пускай себе творится. Не вы ж ей страдаете, верно? В Совете Директоров сидят Лутиэн, Майрон, Тхурингветиль и прочие пассажиры, доказавшие свою адекватность и лично меня устраивающие. Они имеют право распоряжаться средствами Ангбанда (то есть, по сути, неограниченным баблом в пока ещё ископаемом виде) на своё собственное усмотрение. Ну как, своё собственное? Раз они тут, значит, их усмотрение совпадает с моим, вот и всё. Имеют право действовать как напрямую от лица "Созвездия", так и создавая – уже на позднем, наверное, периоде – собственные, кажущиеся независимыми компании и, тем более, бренды. Имеют право также вручать партбилеты рядовым на своё собственное усмотрение. Сие право, ясен пень, имею и я. Потом, наверное, надо будет добавить ещё одно звено из мелких начальников, всяких там глав подразделений или исполнительных директоров на местах. Кто же эти самые рядовые? А рядовые члены и есть те самые немногочисленные эльфы-передовики, которых устраивает пахать в современных темпах или немногим меньших – шестичасовой рабочий день четыре дня в шестидневную эльфийскую неделю. Партбилет – де-факто награда, и комплектом к нему идут нехилые скидки, льготы и это всё не считая того, что на местах, работники которых его получают, и так здоровые будут зарплаты. Намного выше, чем во всяких конструкторских бюро. Я уже упоминал, что эльфы творческую работу за труд не особенно-то считают. Сборщик станков, продавец, проводник, машинист, глава группы орков-рабочих или, например, оператор телеграфа, то есть любой эльф, повседневно выполняющий функцию поддержания существования системных связей, гарантированно получает партбилет, если хоть сколько то шарит за прогресс, равноправие и Справедливость вообще (а если не шарит, то что он тут забыл, ради чего явился?). А вот конструктору или учёному, чтобы его получить, надо бы и постараться. Для людей – бред бредовый, шиза шизой. Для эльфов – самое то. Партбилет, конечно, можно невозбранно сдать в любой момент вместе со всеми привилегиями и халявой. Никакому осуждению подвергаться данное деяние не должно. Сам он не обязывает к работе в конкретно "низшей" сфере, но может быть отозван, если эльф будет игнорировать возложенные на него (с учётом его собственных решений, желаний и возможностей, конечно) обязанности. Также понятно, что конструктора, получившего партбилет, ни в какого продавца перепрофилировать не будут. Провозглашали создание Партии мы в парадном зале, собрав немало народу. Поставили неслабые цели. Партия позиционировала себя как объединение эльдар и айнур, стремящееся к созданию технически продвинутой процветающей Арды со сложной системой логистики и осознающее всю тяжесть поддержания оной системы, а потому готовое взять его на себя ради общего блага. Такая приверженность идеалам Королевства Арда, ясен пень, означает его неограниченную поддержку и де-факто слияние с его аппаратом. То есть официально это не я, Король Арды, ещё главой чего-то непонятного себя самого провозгласил, а эльфы пришли ко мне бить челом и клясться в верности техническому прогрессу, на алтарь которого готовы положить собственное свободное время и ради которого способны пожертвовать привычным стилем существования. И я уже в ответ на это создаю полностью встроенную в государство структуру, обязанную поддерживать такое благое начинание материально и управлять им ради большей эффективности оного. Первой целью на текущий момент стала победа над нолдор, ради чего нужно было выжать из промышленности так необходимое нам оружие и боеприпасы к нему. Целью второй я теперь уже официально назначил и так общеизвестное завершение железной дороги до Залива и постройка там современной столицы с университетом и перенос в неё большинства научных предприятий, сейчас стеснённых казематными условиями Ангбанда. Первого июля мы выдали больше четырёхсот партбилетов – ими наградили всех тех, кто уже работал на нас, то есть первых среди первых, и тех, кто сейчас проникся идеей необходимости клепать станки в ускоренном темпе. Действие со стороны выглядело довольно странно, ибо красивый и чистый зал находился внутри Ангбанда, изрядно так провонявшего кровью и, пардон, дерьмом. Орков у нас оставалось не то, чтобы много, потому пытались лечить им даже серьёзные ранения в живот, такой запах зачастую и создающие по совершенно понятным причинам. Да и пленных раненых нолдор, коих, напомню, было больше двух тысяч – в четыре раза больше, чем после высадки в Лосгаре. Благо, было достаточно тепло и большинство полевых госпиталей развернули снаружи Ангбанда.***
Уже на следующий день мы плотно засели в штабе. У нас нарисовалась одна крайне неприятная проблема – проблема дружественного огня, а точнее, идентификации подразделений на большом расстоянии. Наибольший размах приобрела она в Охотничьем Лесу, но частота случаев неуклонно росла и к востоку от Сириона. Опорные полки, да и рейнджеры, были обучены атаковать противника с наибольшей возможной дистанции как можно более скрытно, не выдавая своей позиции. Лучше высадить почти весь (весь было запрещено, должно что-то оставаться на крайний случай) боекомплект впустую, чем понести потери. С почти километрового расстояния отличить своих от чужих было невозможно в принципе – у нас отсутствовала радиосвязь, и подразделения попросту не могли спросить, стоит ли в таком-то месте кто-то из своих. Нолдор ещё в первые две недели боёв сообразили избавиться от части доспехов и начали отбирать у оставшегося населения любую ткань, которую можно было приспособить в качестве хотя бы жиденького, но камуфляжа. Тем же самым, кстати, занялись и наши, подметив, что сетка поверх бесформенного плаща с натыканными на неё ветками – полный шик. Весь Оссирианд сейчас эти сетки плёл. В общем, от своих же ловили часто. Очень часто. Реально часто. Ещё чуть-чуть – и от дружественного огня будет страдать больше бойцов, чем от вражеского. Опорные полки в Восточном Белерианде начали после победы под Ангбандом действовать агрессивнее, выходя на равнины и уже целенаправленно охотясь на врага. Возросла интенсивность боёв, а с ней и частота вышеописанных инцидентов. Решение мы придумали предельно тупое, но действенное. Предписали выдать каждому десятку (они часто действовали отдельно от взводов) по как можно более ярко-белому флагу. Носить оный нужно было в свёрнутом виде и в случае попадания под обстрел сразу же разворачивать. Нет, речь шла не о капитуляции; белый флаг тут ещё не приобрёл такого значения и был выбран просто потому, что в условиях постоянной ночи выглядел предельно заметно. Если стрелял противник, то стрелять он продолжит. Позиция всё равно уже засвечена, поднятие заметного флага хуже не сделает. Остаётся только уходить из-под огня. Если стреляли свои, то они, увидев флаг, тут же прекращают огонь. Проблема была в другом. Откуда за столь короткое время взять тысячу пятьсот белых флагов? В сумме с войсками Тингола выходило примерно столько боевых десятков без учёта уже понесённых потерь. Начали резать простыни, занавески и прочие предметы быта вплоть до полотенец, которые прямо так и брали. Не сказать, что эльфы таким фактически грабежом были сильно довольны, но не дураки, понимали, зачем сие нужно. Опять же, мой косяк. Надо было продумать этот аспект раньше и наклепать флаги уже нормальные. Заседание штаба прервало событие, которого я не ожидал ну вообще никак. То есть, предположить-то можно было, но это была максимум теория, причём в каком угодно, но не таком виде. К нам ввалился условно-новорождённый орк (как вы помните, "вылупляются" они уже взрослые и с некоторой памятью) и заявил, что он – Каллас. Лутиэн при его явлении в штабе присутствовала. – Шо? – Признаться честно, я никогда не видел дефектных орков. Тем более, орков, которые с рождения начинали бы утверждать, что являются реально существующими эльфами. Лутиэн, видимо, тоже, а потому посмотрела на орка с крайне странным выражением лица. Классифицировать я его не берусь. – Я помер, – пояснил орко-Каллас. – Но Тингол дал приказ не помирать и в Чертоги не сваливать. Посидел тут и вон до чего додумался. Минуту мы помолчали, пытаясь осмыслить всё это. – Докажи, – лаконично сказала Лутиэн. – Какой подарок… – …передал мне Тингол, чтоб я подарил его тебе и предложил руку и сердце. Серебряные серёжки с отвратными рубинами, которые ты потом посеяла у Белега в охотничьем домике в северном Нельдорете, – скороговоркой выдал орк. Я заметил, что говорит он не очень хорошо, будто путается в слишком грубом речевом аппарате и запаздывает с артикуляцией. Речь орков была не шибко красива, но всё равно более гармонична, чем у этого индивида. Лутиэн, дослушав тираду, прифигело вздохнула. – Он. Реально он. – То есть, – поднял руку Майрон, – фэа, отказываясь от зова Мандоса, может вселиться не только в эмбрион, но и в колонию клеток-орков? – Только окончательно сформировавшуюся и только в конкретный момент. Я подловил его только с третьей попытки. Слишком быстро формируются собственные связи и тело становится недоступно. – Быстро, да, как видно, не очень… – задумался майа. – Кстати, как память? – Дыра, – подытожил я, поджав губы. – Вся целиком, – ответил Каллас. – Видимо, передача оной зависит от степени зрелости мозга. – Пожалуй. И это таки оборонное отверстие, – согласился Саурон с кивком. – Мелько, как думаешь, сколько у нас таким вот макаром нолдор уже бегает? – Не знаю, – честно признался я. – Однако, – я повысил голос, – слушай и записывай мою команду. Приказ по всем войскам. Во-первых, погибшим квенди запрещается уходить в Мандос, – вроде бы мы это уже запрещали, но лучше повторить. – Во-вторых, фэа умерших предписывается направляться в Ангбанд и занимать тела готовящихся орков хотя бы на время до конца текущей войны. После её окончания их можно будет сбросить путём суицида. В-третьих – орочьим подразделениям – проявлять повышенную бдительность по отношению к новорождённым и рождённым с момента начала войны. Обращать внимание на манеру речи. Причина – возможность занятия новых орочьих тел вражескими фэар. – Каллас, а орочья память у тебя осталась? – поинтересовался Майрон. Видя непонимание, он пояснил: – Орки рождаются уже с некоторым набором знаний. Играть на барабане умеешь? – Умею, но… – Он и раньше умел, – перебила Лутиэн. – Засада, – подытожил я, поняв, в чём дело. Если орочья память не остаётся, то нолдор-орков выявить будет просто – они начнут говорить на Квенья, тогда как орки с рождения знают ломаный Синдарин, несколько архаичный по сравнению с нынешним. А вот если она передаётся… В общем, придётся нам создавать спецбюро. Во избежание, так сказать. Для тех, кто не понял, о чём идёт речь, поясню. В старых текстах Толкина говорится о том, что фэа эльфа может не откликнуться на зов Мандоса и пойти не в Чертоги, а на перерождение, засев в каком-нибудь эльфийском эмбрионе, и, учитывая взгляды профессора, эмбрион должен быть "подходящего душе" пола. Такие перерождённые эльфы рождаются без памяти, но постепенно она возвращается к ним. Учитывая, что у нас тут есть Тевильдо, Лангон, Лунгортин и даже трое слабеньких майар-слуг первого, Ойкерой, Мьяулэ и Умуйян (глава стражи, начальник кухни и личный а-ля швейцар соответственно), наша Арда в достаточной степени ранняя, чтоб тем черновикам соответствовать. Случаев перерождения, впрочем, я за всё время пребывание Мелькором так и не узнал. Возможности занять орочью тушку тем более не предполагал. – Остаётся, – сказал внезапно Каллас. – Остаётся. Помню слова, которых не знал, они ещё с гласными на конце. – Например? – Parma. Квенийское "книга", но, на самом деле, ещё доквенийское, протоэльфийское, в Синдарине сменившееся на parf. Орки постарше употребляли parf, молодые говорили parma. – Плохо. Очень плохо. Майрон, займёшься потом… Созданием СМЕРШа. – Займусь, – кивнул он. – А этого куда? – К эльфам, в рядовые? – Не разумно, – Майрон покачал головой. – Он командир, ценный кадр тратить. Батальон орков возьмёшь? – спросил он Калласа. – А куда ж я денусь? – усмехнулся оный. – Возьму. – Тогда поди найди Готмога на плацу, то ли втором, то ли третьем, скажи, что от меня, он выдаст. Пароль – трусы на голове. Этот пароль – точнее, код, обозначающий истинность приказа – появился довольно давно, когда мы узнали, что старый, вполне нормальный и для Арды привычный, узнал кто-то из орков-командиров и стал от имени Майрона задвигать требования Готмогу. – Постой. Ты как помер-то хоть? – спросила Лутиэн бывшего жениха. – Да семь шестьдесят два словил харей. Её-то кольчуга мифриловая не прикрывает.***
В десятых числах Гаудан с командой закончили разработку НУР с пусковой установкой, а уже к восемнадцатому была сделана и отдана в войска первая партия в сорок таких с суммарным боекомплектом в сто пятьдесят ракет. Я относился к новшеству крайне скептически, ибо так и не понимал, на кой оно надо. Стрельба совершается с жуткой здоровенной треноги, которую только ставить минут эдак пять. Целиться – долго, ибо надо делать поправку на ветер. Смысла целиться – немного, потому что расстояния большие и ветер ближе к цели бывает иным или может попросту перемениться за время полёта. Нам бы не помешало что-то в духе РПГ-7 с фугасными гранатами, но я, ёлы-палы, ни разу про оный не читал и даже близко не представлял, как именно он стреляет, что представляет в разрезе, а главное, имеет ли вообще граната, им выпущенная, собственную тягу. К тому же, заряд был из "колдунского" пороха, смешанного с поражающими элементами. Радиус поражения – никакущий, сам боеприпас – огромный, калибром в сто тридцать миллиметров и внешне напоминающий ПТУР "Малютка". Тяжёлый и крупный, много таких не унесёшь. Серьёзно, мне кажется, что легче (ну уж точно эффективнее) разобрать 45-мм пушку и таскать с собой её, а не вот это вот "чудо". Это был первый и вроде бы единственный раз, когда в использование внедрялась какая-то откровенная хрень не с моей подачи, а с моим ярым сопротивлением, которое привело к тому, что вторая партия свет так и не увидела. У нас ещё не у всех автоматическое оружие было. Лутиэн тем временем, освободившись от участия в разработке вот этого вот, попросила права отправиться в Восточный Белерианд в составе недавно набранной группы рейнджеров, дабы, во-первых, петь солдатам и солдаткам Средиземья, и, во-вторых, собрать материал для книги. По владениям Тингола уже давно гуляли её заметки о путешествиях, но их было немного, они были весьма бессистемны и как правило являлись полемикой, комментариями к чужим, устаревшим или просто неверным записям, которыми пользовалась она сама. Иногда устаревшими являлись уже её заметки. Теперь Лутиэн собиралась объединить всё это в книгу крайне странного содержания – она должна была стать то ли обзором географии Белерианда, то ли заметками о войне, содержащими, конечно же, объяснения, на кой всё это надо и почем так важна победа в эльфо-нолдорской войне. Именно так мы предпочитали звать её, и сие название уже успело закрепиться. Оно нравилось мне как тем, что имело привычный для нас вид с указанием обеих сторон, так и тем, что изрядно доставляло своим провокационным характером. Вы же помните, что нолдор – не эльфы? Признаться честно, я не хотел отпускать Лутиэн, но запретить ей означало пойти против принципов, против самой Идеи. Она наверняка и сама понимала, что я соглашусь как раз по этой причине. Потери у нас были не то, чтобы реально большими – пока что подтверждённых убитых эльфов было не более пятисот – но случиться могло всё что угодно. Я не хотел бы видеть её раненой или, тем более, убитой; она, конечно, умела обращаться с оружием (а кто не умел-то?) и знала все уставы (принимала участие в их составлении), но прямо таки военной она не была. Я успел привыкнуть к ней; она была первой и единственной, с кем я имел сексуальные контакты и свободно обсуждал всё, с ними связанное, особенно моральные аспекты некоторых взаимодействий. В конце концов, она уже плотно вошла в наш коллектив, выучилась очень многому у меня и Майрона, всему – у Гаудана и могла бы принести общему делу куда большую пользу здесь, в штабе. Если что случится, я буду отчитываться не только перед Тинголом. В первую очередь – перед собой. Такое себе. Я бы даже сказал, что крайне поганое чувство собственничества, которому следует идти на фиг. Достаточно сложно изживать из себя то, что желаешь изжить из других, зачастую оному подверженных в степени даже меньшей. Не знаю, что чувствовал Гаудан, но он, как мне кажется, принял решение Лутиэн куда менее болезненно для себя. Я отдал Лутиэн свой мифриловый доспех, сделанный Майроном куда ранее. Кольчуга и штаны были чертовски ей велики, но их она всё же одела под камуфляж – мы с трудом "подогнали" их, собрав лишнее полотно и "заколов" его скобами. Шлем не одевался на неё никак, и мы пустили остатки мифрила на каску ей по размеру, создания которой принцесса благоразумно дождалась. Сердечно поблагодарив нас за такие подарки и обнявшись со мной, мужем и Майроном, она присоединилась к только что вернувшемуся, но уже готовившемуся снова уходить в бой отряду. Это было двадцать пятое июля.