Ardaran

      Западный Белерианд был полностью отбит в конце октября. Возле леса Бретиль в плен взяли раненого Карантира; он остался в Дориате у Тингола. Наконец-то были деблокированы защитники прохода у Амон Дартир; практически не понёсшие потерь, но всё-таки голодные и почти год немытые, они спустились по Тейглину и уже относительно прихорошившиеся явились к нам в Ангбанд, где были встречены овациями бурнейшей радости. Место уставших защитников заняли другие; теперь проход был за нами, и ротацию состава можно было проводить невозбранно.       Весь Хитлум, включая Невраст, Дор-Ломин и Митрим, всё ещё оставался под властью нолдор, но бóльшая часть вражеского войска уже полегла в земле Белерианда. То, что осталось, не имело достаточно оружия и боеприпасов, не было организовано и потому никак не могло предпринимать какие бы то ни было агрессивные действия. Мы буквально поменялись местами; у нолдор остались лишь вооружённые гражданские, тогда как наша армия росла как на дрожжах.       Tirthin Ardhon и Drauglân разрослись из рот до батальонов. Из наиболее опытных, отличившихся и жаждущих продолжать бой эльфов были сформированы два уже полноценных, не опорных пеших полка – Acharn, "Месть", и Amrún, "Восток". Батальон "Альквалондэ" за время почти непрерывных боёв также разросся до полка, вбирая в себя бойцов опорного "Фалас" и добровольцев.       Снег выпал первого ноября; его мелкие хлопья, будто зависшие в небе, отлично смотрелись на фоне чёрно-серебряных знамён новорожденной Армии Средиземья. Сегодня на Ард-Гален проходил её первый парад, пока ещё не победный, но знаменующий само начало её существования.       Вообще-то я не любитель парадов. Они всегда казались мне чем-то вопиюще бессмысленным. Единственный вид парада, который, как по мне, допустим – это прогулочным шагом по улицам сдавшегося города, приветствующего войска и осыпающего их цветами. Ну или возвращение победителей в родной город, прямо с ходу, безо всякой предварительной подготовки и разово. Редко такое бывает, вряд ли мы вообще увидим подобное здесь. Так что был у нас не парад в привычном смысле; был у нас, скорее сбор и смотр войск, если к этому, конечно, можно применять слово "смотр". Они, конечно, ходили подразделениями, но не на картинку, а сугубо в целях передвижения. Я уже рассказывал про преимущества строевого шага в больших скоплениях людей.       По сути дела, я просто шёл вдоль построившихся подразделений, поздравлял их, кратко беседовал с командирами и вручал им соответствующие действительным звания, которые у нас на самом деле должности. Готмог получил звание командира дивизии и хвойный венок на петлицы – под его командованием были все наши орки. Шестью их полками, полноценно вооружёнными и обученными, командовали оставшиеся балроги, получившие – теперь уже официально – звания полковников.       На смотре они стояли совсем рядом с квенди; отмытые и обряженные отнюдь не в обноски, они смотрелись вполне прилично, не источали вони и ничуть не напоминали орков из кинотрилогии. Скорее, несколько грубоватых – даже, скорее, резковатых – людей. Куда больше внимания привлекали сами балроги – эльфы то и дело косились на них, а те, походу, и рады. В таком "обыденном" облике они отличались от эльфов только темноватой кожей и яркими, в прямом смысле огненными волосами, из которых сыпались искры.       Никаких наград – орденов и медалей – у нас не было и не будет. Всё это – пережиток империализма и классовой системы, которую сюда тащить нельзя ни в коем случае. И так достаточно здеца мы наплодили в целях оптимизации и сплочения всех, кого только можно. Единственное, что я счёл допустимым – нарукавные ленты. Носить одновременно можно будет только одну и на левой руке, и представлять она будет собой тонкую полоску вокруг запястья с надписью, в каком сражении участвовал боец. Планировалось выдать подобные ленты с надписями "Белерианд", "Хитлум", "Фалас" и "Ард-Гален" всем, кто участвовал в боях на данных участках. Кроме орков, конечно. Сама по себе лента не должна представлять материальной ценности, ведь в противном случае она превратится в де-факто премию наёмнику.       С Лутиэн и Тевильдо мы рисовали парадную форму; изначально она планировалась напоминающей униформу РККА образца 1922 года (самую красивую в мире, и Хьюго Босс идёт в известное место) с тем изменением, что должна была она быть чёрной, а декоративные элементы – белыми. Даже в летнюю форму вошла шинель, точнее, "парадное платье", учитывая, что оно было тонким. Ну и, конечно же, фрунзенки.       Вот только с калашами, и, тем более, М16, выглядело это по меньшей мере смехотворно. Ну очень странно. Современные винтовки не носят как мосинку, которая в таком положении похожа на устремлённое вверх копьё. В качестве парадно-повседневной – такое себе, ибо у нас боевая, скорее всего, останется в качестве всем привычной и удобной гражданской одежды если не навсегда, то на годы. Не солнечные и не валианские. Нолдорские, которые йени, по 144 наших. Надо их, кстати, ликвидировать будет. Сразу же с восходом солнца.       Сошлись на том, что парадная форма нам на фиг не сдалась. Рассматривали, конечно, ещё один вариант – вообще полностью чёрный, а-ля "прикид-for-шахид". Вообще без знаков различия. Это выглядело уже эстетичнее, ибо сочеталось с любым оружием, напоминало о фанатизме… Вот только напоминание это понятно было лишь нам, у остальных ассоциаций не появлялось вообще. И да, на фиг оно надо, всё-таки? У нас и боевая форма неплохо выглядит, если не грязная. И ассоциаций вызывает уже предостаточно. Да и парадов нет.       Эти наброски остались набросками.       К тому же, куда важнее было сейчас иное. Нолдор всё ещё сидели в Хитлуме. Их нужно было добивать. Атаковать в лоб через проходы – себе дороже. У противника мало оружия, но для того, чтобы защититься в коридорном бою, его, конечно же, хватит.       Решение уже имелось – был, помнится, проведённый Оригиналом манёвр по обходу Хитлума с запада, то есть мимо северных склонов Эред Ветрин, потом на юг через Ламмот и дальше через ту самую дырку, в которую не полезли наши Нолдор.       Делать такое зимой – чистое самоубийство. Холодно и нужны не тачанки, а сани. Надо было дожидаться весны, и мы готовились. Во-первых, клепали тачанки уже для орков. Воевать планировали прямо на равнине, наскоками и откровенно наглыми таранами, а это подразумевало большие потери.       Во-вторых, мы решили истощить нолдор. Для этого пришлось продумать целую многоходовочку. Контрнаступление на Хитлум мы назвали операцией "Метель". Для конспирации, чтоб никто не догадался, что она будет весной. Название это прозвучало при пленных не раз и не два. Даже упомянули, совершенно ненароком, что придётся ставить некоторых на лыжи. И да, лыжники у нас были, как и Тингола. Это неудивительно, ведь первые образцы лыж датируются ещё восьмым тысячелетием до нашей эры (но это не точно), а в Средневековье они были не такой уж и редкостью там, где востребованы.       Осталось найти наиболее прыткого и устроить ему побег. На лыжах, с целью ускорения и для пущего драматизма.       Такой тип нашёлся и под пристальным наблюдением Тхури отправился к "Виньямару", но свернул по пути и решил перелезть горы. Перелез. Уже к середине декабря он был у врага. Ради того, чтоб нолдор подольше бесились, мы даже позволили ему стырить коня. На лыжи товарищ так и не встал.       Движение во вражеском стане, конечно же, началось. О том, что мы обходим с запада, мы ничего при пленных не упоминали, не озвучивалась даже сама возможность подобного. Противник начал спешно укреплять оборону проходов, удвоил и даже утроил дозоры, перенёс немногочисленные склады (что мы, конечно же, заметили с воздуха) и совершил многое-многое другое. Нолдор ожидали нападения в любую минуту и почти круглосуточно копали окоп за окопом, насыпали вал за валом, тыкали ряд кольев за рядом кольев. И всё – напротив проходов!       Ёлы-палы, да кто ж всё это демонтировать-то будет?       Одна радость – пригодились те самые дурные ракеты. Весь оставшийся их боезапас был выпущен из проходов по находящемуся вдалеке противнику. Стреляли редко и с целью скорее взбодрить, чем нанести потери.       Стоит ещё сказать пару слов о том, почему же мы не ходим через перевалы, как делалось в книге и как сделал беглец. Проблема в их пропускной способности. Она ещё ниже, чем у тоннелей. Суммарная. Перевалы очень легко оборонять – чтоб неограниченно отстреливать на них врага, зачастую с нашим оружием достаточно нескольких рыл в одной точке. Наша стража стояла там всё это время – точнее, скорее не наша, а Тингола – как по другую сторону околачивалась и нолдорская. Если б мы тут на мечах с луками махались, то небольшой отряд, который можно загнать перевал сторожить, был бы сразу же уничтожен или просто не смог бы вступить в бой из-за расстояния, и войско бы перешло, а противник явился уже тогда, когда оно перешло целиком или почти целиком, как было в книжной Битве под Звёздами. Отряд же крупный в горы так уже на постоянную основу не загонишь.       А я тем временем баловался.       Ну как, баловался? Мы с Майроном всё-таки принялись колбасить мои Силы. По его прикидкам – я-то своих Сил не чувствовал точно так же, как Джонни не чувствовал ног, которых у него нет – моих "резервов" (эх, как же я не люблю это слово из-за гаррипоттерного фанона!) пусть и не хватало на создание каких-нибудь гор или вулканов, но вполне могло бы хватить на, скажем, строительство или литьё из металла. Расплавить несколько тонн камня или стали – пшик по сравнению с созданием гор. Чисто по массе.       Вот только как это сделать-то? – Дважды два – четыре, – со страдальческим лицом выдал Майрон, – вода кипит при ста градусах по Цельсию. В молекуле бензола шесть атомов углерода. Вода расширяется при замерзании. У планеты ес… Тьфу!       Да, планеты-то у нас нет, а значит и у планеты тоже нет ничего. – Ну так, и? – уже в тысячный раз, наверное, вопросил я. – Дважды два – четыре. Четырежды четыре – шестнадцать. У вот этого стола – четыре ноги. Вот этот стул – деревянный. А этот камень, блять, жидкий! – Майрон ткнул пальцем в кусок базальта в металлической бадье на полу.       Базальт был твёрдый. – Но я ж вижу, что он твёрдый! – Так закрой глаза.       Я закрыл глаза. – Дважды два, – снова начал Майрон. – Дважды два, – повторил я, – бла-бла-бла, камень жидкий.       Я открыл глаза. Камень был всё ещё твёрдым. – Вот давай без "бла-бла-бла". Полностью. – Да я ж помню, что когда я закрывал глаза, камень был твёрдый!       Майрон вынул камень, бросил его прочь и потребовал закрыть глаза. Я начал сначала. – Дважды два – четыре, четырежды четыре – шестнадцать, у вот этого стола – четыре ноги, в молекуле бензола шесть атомов углерода, а камень в лотке – жидкий.       Твёрдый, собака. – Давай по новой, – Майрон снова выбросил камень.       Который уже по счёту? В углу уже целая горстка валялась. – Дважды два – четыре… – Дважды два – четыре… – Дважды два – четыре…       Мне кажется, или он немного оплавился? Нет, это уже свечка кончается. – Дважды два – четыре… – Дважды два – четыре… – Майрон, ты втираешь мне какую-то дичь.       Нет, он явно стебётся! Я б подумал, что это вообще невозможно, если б не видел, что он-то вполне может этот камень расплавить. – Так, последний раз за сегодня, – у Саурона кончилось терпение. – Вне зависимости от результата. – Но… – я хотел сказать, что он всё равно не будет положительным. – Молчать.       Я закатил глаза, но послушно повторил все требуемые действия. Майрон клал всё новые и новые камни – ему подносили их орки, и орки же в какой-то момент стали забирать старые, "использованные". И, наверное, возвращали их обратно. – Дважды два – четыре, четырежды четыре – шестнадцать, у этого стола – четыре ноги, у кошки – четыре ноги, у собаки – четыре ноги, – я повторял, как и требовал Майрон, некие прописные истины, в коих никто никогда не сомневался, – и камень – жидкий.       Это "пш-ш-ш-ш" неспроста.       Он жидкий! Он жидкий, народ, он жидкий! – На сегодня всё, – невозмутимо объявил Майрон и вышел.       Мы занимались в какой-то заброшенной комнате где-то в глубокой глубине Крепости, и потому я очень долго бежал наверх. Может, это и к лучшему. Уж слишком я был радостный, а так, поднявшись "ко всем", хотя бы просто дебильно лыбился. После разговора с Лутиэн я переехал в старые покои – те, которые чёрные – и приказал законсервировать новые, периодически там убираться, но бельё не менять и ничего не переставлять, не менять и, конечно, никого туда не заселять. Я не планировал туда возвращаться, но… Пусть будет.       Оно, конечно, сильно по мне ударило. Но… Не смертельно. Пожалуй, любой другой на моём месте бы спился, но я, будучи ярым трезвенником, ни разу не бравшим спиртного в рот, тяги к алкоголю в подобные моменты не испытывал и мимолётные позывы жёстко подавлял. Все вокруг к моему категорическому неприятию спиртного уже привыкли и давным-давно ничего подобного не предлагали. Да и сами, по моей наводке, "при исполнении" (а "при исполнении" они были почти всегда) не употребляли.       Пил я тут исключительно воду, чаи, кефир и всякие соки, к которым особенно пристрастился. Лёд у нас был в достатке. По моим скудным знаниям в этой области Эйселен воссоздала рецепт пломбира, и теперь в нашем рационе появилось мороженое.       Заметьте, "в нашем", а не "в моём". У нас так и не было главного по кухням, но в целом там всем руководила Эйселен при помощи Майрона, который только предоставлял расчёты, сколько в сумме нужно приготовить. Бывшая рабыня де-факто спнула с занимаемого поста целого майа, Мьяулэ. В чём дело? А в том, что сей пассажир был поваром высококвалифицированным и готовил максимум на небольшую группу лиц, включая – ещё в Утумно – Оригинала. Харчи у этой группы были нехилые, тогда как все остальные – рабы – перебивались на фактически тюремной баланде да разных объедках. Руководить масштабными кухнями, производящими адекватную и разнообразную еду на большое количество ртов, он был неспособен тупо за неимением навыков, которые и получать-то не очень хотел. В результате его вполне устроить остаться на должности повара под достаточно зыбким начальством бывшей рабыни. Для него не поменялось почти ничего.       Так вот о чём это я? Да о том, что на следующий день Майрон нашёл меня в столовой, так и не спавшего, но на радостях выжирающего уже, наверное, третью вазу мороженого и хлещущего кислый яблочный сок из хрустального бокала через соломинку. За два с половиной года – тьфу, уже три! – пребывания тут, я изрядно обуржуился и приобщился, так сказать, к жеванию рябчиков.       Пусть канареек я во избежание и не ел, но всё-таки пора бы уже научиться делать что-то реально полезное. Компенсировать расходы на прокорм.       Мы приступили к расплавлению камня. Теперь у меня получалось стабильно; я не облажался ни одного раза и через час смог уже не закрывать глаза, а через четыре – не произносить ничего ни вслух, ни мысленно. Тема с объявлением чего-то очевидным вплоть до воплощения этого в реальность до меня вполне дошла. Ещё через полчаса я успешно сплавил десять кусков базальта в один, ещё через полчаса сделал его идеально-шарообразным.       К концу дня мы наконец-то дошли до того, чего я так долго ждал – до железобазальта. Часа четыре Майрон гонял меня по стальным прутьям – я должен был их закрутить – а потом и по слиткам, которые я должен был с нуля перебрасывать в те самые прутья арматуры.       Делать по нескольку действий за раз даже с одним материалом было крайне проблематично, и Майрон посоветовал помочь себе песней, желательно – в тему. Не имея ничего под рукой, я решил вспомнить древнюю классику:

Крутил Гаврила арматуру, Гаврила арматурщик был.

      Так действительно получалось намного легче. Ну или я просто привык и теперь совершал не столько действия, сколько их комбинации – расплавить, объединить, вытянуть, добавить вырез, перекрутить, протянув вырез до винтовой плоскости, согнуть, ещё раз согнуть, змейка, переплести, сплавить концы… Наскоро сделанную деревянную опалубку мы опробовали на месте. По сравнению с работой по металлу работа с базальтом была вообще пустым местом – я перелил его в форму и заставил остыть меньше, чем за полминуты.       Железобазальт был готов.       Стоит рассказать чуть-чуть подробнее о том, что же я только что описал. Наверное, каждый знает, что такое железобетон. Так вот, железобазальт – это как железобетон, но железобазальт. То есть круче. Намного круче. А для нас он является ещё и единственно-приемлемым вариантом.       Дело в том, что современный бетон содержит овердохрена примесей-силикатов, для производства которых нужна сложная химическая промышленность – раз. Он недолговечен из-за неустойчивости перед содержащимся в атмосфере углекислым газом – два. Его срок службы – пятьдесят, сто, иногда сто пятьдесят, ну, может быть, двести лет. Это очень мало. Да, сейчас кто-нибудь вспомнит про древнеримский бетон, но здесь есть нюанс. Древнеримский бетон гораздо менее прочен, и даже армирование его не спасёт. Постройки из него стоят до сих пор как раз за счёт отсутствия влияния на него углекислого газа и за счёт того, что им фактически повезло. Что-то реально грандиозное – ну, круче Колизея или Пантеона – из него не построить. Да и для него требуется вулканический пепел, с коим у нас – внезапно! – туго. Тангородрима-то нет.       Железобазальт является вариантом для нас практически идеальным. Ещё в сталинские времена в СССР было выяснено, что он может выдерживать нагрузку на сжатие до трёх тысяч килограмм на квадратный сантиметр, и это не предел. Это в три раза больше, чем у современного бетона М1000. А он, между прочим, предназначен для крупных сооружений, находящихся под постоянной рабочей нагрузкой, например, плотин или площадок космопортов. Кое-где читал, что можно дотянуть и до пяти тысяч, и до семи, однако всякие комменты в Интернете – источник надёжности крайне сомнительной. Но, главное, базальт не подвержен воздействию углекислого газа и может простоять практически вечность.       Идеально, правда? Почему не используют? А дорого. И сам базальт не любой подойдёт. Его плавить – уже энергии будет потрачена уйма, а ведь ещё и перемешивать постоянно надо. Такая прочность требуется только для монолитных конструкций, а их из него просто невозможно построить по логистическим причинам. Вот и остался он на свалке истории. Когда-нибудь, может, правда, и откопают.       А нам в самый раз. Базальт есть, энергия – ну… Это, в общем, я. И Майрон. Так что абсолютно бесполезному небоскрёбу в километр посреди пустыни – быть.       Ну как – в самый раз? Есть одна загвоздка. У него плотность больше, чем у бетона, примерно на треть. Может, чуть меньше, чем на треть. Конструкция того же объёма будет весить сильно больше, но… Но прочность-то выше, причём – как я понимаю – и в пересчёте. То есть держаться должно и в таком варианте, и в варианте, если уменьшить массу до стандартной для железобетона, то есть уменьшив толщину перекрытий и стен.       А ещё оно может не пропустить сотовую связь. Но железобетон, вроде бы, тоже туго с этим. В любом случае, запихать внутрь лишнюю антенну – не такая-то и проблема.       Из мечтаний о собственной игрушке, достойной арабских шейхов, меня вырвал своим комментарием Майрон: – Вчера у тебя не получилось. Это я его вчера расплавил, – улыбнулся и ушёл.       Детский приём! Но сработало ведь.

***

– Это сарай, – с уверенностью сказал Гаудан. – Нет, ты не понимаешь! – воскликнул я. – Это – сверхпрочный, жароустойчивый, высокотехнологичный армированный базальтовый…       Я осмотрел получившуюся неподалёку от нашей деревни конструкцию, и, разочарованно вздохнув, всё-таки признал правоту собеседника: – …сарай.       Мы помолчали с минуту. Я даже не знал, можно ли назвать подобное если не эпик фейлом, то просто фейлом. За неделю была проделана огромная работа сразу в нескольких отраслях. Во-первых, мы пришли к выводу, что базальт я перегреваю и температуру отрегулировать не могу вообще никак. Не может отрегулировать её даже Майрон. Это приводит к тому, что опалубка для литья – а она нужна, если мы хотим лить сложные формы, потому что держать в голове абсолютно все элементы конструкции я попросту неспособен – не может быть сделана из стали. Чисто физически такое возможно, ведь температура плавления базальта ниже температуры плавления стали, но на практике – всё, никак. Решение придумали на коленке – всю ту же опалубку сделать из вольфрама.       Легко сказать! Вольфрам – гадкая штука. У нас его полноценно так никто и не получил. Надо было восстанавливать водородом из триоксида (его-то мы худо-бедно отрыли, отделив "на глазок" по массе-объёму-плотности от других соединений), а водорода у нас нет. Водород мы всё-таки получили. Запарились, но получили, причём запарились в прямом смысле – Майрон пропускал раскалённый водяной пар над коксовой крошкой. Проблема в том, что здесь нужно делать одновременно несколько действий, у нас доступных только для майар, и поэтому ради нагрева пришлось отрывать одного из балрогов.       Получив достаточное количество вольфрама, мы сделали компоненты опалубки – там-то как раз ничего сложного – и задумались, а что же будет с арматурой, которую мы заливаем базальтом. Она ж стальная. Вольфрама на неё не напасёшься, да и не сойдёт.       Сделали пробный блок, с огромным трудом раскрошили и посмотрели на внутренности. Арматура внутрь блока фактически вплавилась. Это само по себе вряд ли было чем-то плохим, скорее даже наоборот, но я боялся, что за те несколько секунд, пока базальт её всё ещё не покрыл, она успеет под воздействием высокой температуры окислиться. Покрывать её чем-то было бесполезно – она ж начинала подплавляться, там покрытие не поможет.       И она таки окислилась.       Мы придумали достаточно простое решение – базальт нужно растереть в порошок, засыпать в опалубку и плавить уже затем. В таком случае доступ кислорода к арматуре будет минимален. Вот только простое оно, опять же, на словах. Нам попросту нечем его дробить до состояния песка. И нет, сил Айну на такое не хватит. Наверное. По крайней мере, Майрон отмёл.       Был вариант со стекловолокном. Оно гораздо прочнее стали на растяжение, но со сжатием и изгибом всё несколько хуже. Сделать стекловолокно в наших условиях, кстати, вполне реально – Майрон уже пробовал, получилось. Не подходит.       Третий вариант – вообще забить на арматуру. Мол, может выдержать и без неё. Но, пардон, даже частично ржавая арматура сделает конструкцию прочнее. На всякий случай посчитали. Нет, с нашим базальтом – не катит. С каким-нибудь другим, может быть, прокатило бы.       Четвёртый вариант – откачать воздух – совсем смешной. Чем, как, куда? А чем герметизировать? А как в это герметичное заливать? Так выходит, что нормально загерметизировать можно только в случае один, с уже засыпанным порошком, но там-то уже и не надо.       Пятый вариант – оставить как есть и просто учиться заливать быстрее. На нём и остановились. Путём крайне хитрых махинаций, почти что валютных, я с помощью Майрона, умеющего отлично чувствовать силу давления, им же производимую, пусть и не умеющего её нормально измерять, узнал точную прочность на сжатие своего железобазальта. Три семьсот. Весьма неплохо, да. Как мы измерили? А он раздавил то, прочность чего варьироваться не может в принципе – лёд из чистейшего дистиллята – и принял его за точку отсчёта. Прочность льда из дистиллята я знал совершенно случайно. Спасибо, идеальная память и когда-то листанная мной Педевикия.       От трёх семисот мы и прыгали дальше.       Так родился проект "сталагмит". Как его только назвать не планировали! И "сосулька", и "стрела", и "пика", и "копьё", и "вершина", и даже "пенис" – в рамках шутки, я полагаю.       Ещё с самого начала нефтяной эпопеи я ни от кого не скрывал, что планирую постройку где-то на югах – в условном Кувейте или Дубае – как минимум одного небоскрёба. Чисто по приколу. Чтоб был. Из принципа. Похвастаться и помериться.       Здесь нужно вновь весьма серьёзно отойти от темы. Дело в том, что я всегда считал, считаю и наверняка продолжу считать небоскрёбы диким, дичайшим фуфлом. Небоскрёб – это одна из худших вещей, которую только можно было придумать. Это здоровенное высокотехнологичное сооружение, на постройку которого уходит уйма материалов и технических средств, не имеет вообще никакого реального смысла. В принципе. Оно – фактически – может создавать лишь неудобства, множащиеся пропорционально количеству (точнее, концентрации) небоскрёбов.       Что я понимаю под фактическим, реальным смыслом? Смысл некоммерческий. Вполне понятно, что такое сооружение – отличный понт, что оно красивое, что оно привлекает туристов, что оно говорит что-то в духе "мы смогли вот в такое, а вы – нет" и прославляет своих создателей – точнее, создававшие его компании – на весь мир. И это даже может перекрывать финансовые затраты на борьбу с возникшими неудобствами, как в случае того же самого Дубая, худшего (или даже, скорее, дебильнейшего по планировке, ведь, де-факто, по уровню жизни рабочих есть и похуже) города на планете.       Но что существует по факту? По факту существует огромная башня, которая требует сложных технологий, но не создаёт фактически ничего. Перемещаться по ней в разы сложнее, чем по, скажем, очередному чуду советского коробкостроения. Просто потому, что коробка – она коробка, там надо ходить, а не на лифте туда-сюда с пересадками ездить, дожидаясь очереди. Ёлы-палы, по мега-коробке можно даже мини-метро пустить! Необходимость для большого количества людей одновременно входить в одно место и покидать его вызывает дикие столпотворения, потому что само место-то на земле небольшое. Эти столпотворения нужно рассасывать широкими дорогами и/или транспортом достаточной вместимости, а если оно ещё и жилое, то строить соответствующую инфраструктуру. Охлаждать или греть эту башню дороже, чем коробку того же объёма. Поднимать на неё воду тоже проблемно. Проблемно подключить к канализации – вон, из Бурдж Халифа несколько лет пробки дерьмовозок стояли. Проблемно и сложно строить саму башню, в конце концов. При наличии места гораздо легче и быстрее построить того же объёма эдакий панельный гигахрущ в пять-шесть этажей, и внутри оборудовать его будет гораздо проще, чем небоскрёб, по целому ряду причин. Его будет проще обслуживать, и, если выделять на него хоть сколько-то нормальные средства, то изнутри выглядеть он будет не хуже. А ещё ведь это когда-нибудь придётся сносить. Коробку снести гораздо проще во всех смыслах, на то она и коробка.       Единственный случай, когда небоскрёб имеет смысл строить – это когда у вас кончилось место. На планете. Потому что если на планете оно ещё есть, то в перспективе – не сиюминутно, а в перспективе – гораздо выгоднее основать новый город, чем насиловать центр старого.       В нашем случае – так вообще. У нас население всей Арды меньше, чем население Зеленограда! Зеленограда, Карл! Который кусок Москвы!       Но чисто по приколу забодяжить небоскрёб всё-таки стоит. Хотя, выражение "по приколу" здесь не очень-то и уместно. По приколу это, скорее, мне, но вот Майрон нашёл в этом проекте плюсы. Он отлично понял все недостатки, но оно, по его мнению, того стоило. Всё дело в том, что из постройки небоскрёба можно сделать эдакий нацпроект, и желание эльфов в этом поучаствовать может очень сильно повысить их работоспособность. Это ж грандиозное! Чудо света! И его постройка, конечно же, сопряжена с необходимостью очень ускоренно двигать науку. Даже если мы построим само здание из железобазальта, то его всё равно надо будет остеклить, отделать, проложить в нём коммуникации, поставить лифты… И всё это ещё нужно ведь разработать. Грубо говоря, реальной и уникальной пользы от здания никакой. Всё, что мы намерены в него запихать – об этом дальше – можно и так построить. Но процессы, сопутствующие его постройке и для оной необходимые, а потому оной сильно ускоренные и выдвинутые на первый план, крайне важны.       И, раз уж строить, так сразу нехилое. Мы замахнулись на 147% Бурдж Халифа, то есть аж на тысячу двести двадцать метров в высоту. Инженерные решения, касающиеся конструкции, я решил попросту нагло слизать. Придумывать велосипед не имело смысла, проблем и так хватать будет. Y-образное основание и несимметричная форма во избежание формируемого завихрениями ветра гармонического резонанса. Двадцать семь, говорите, сегментов различной формы? Ну, будет тридцать семь, прямо хорошо совпало. Площадь основания где-то три и четыре километра квадратных? Ну, пусть будет пять. Семьдесят с половиной на семьдесят с половиной метров, если делать квадрат. Не много, на самом деле, но это ведь не квадрат…       Бетонные сваи? Ну, базальтовые сваи. На всякий случай – не пятнадцать, а пятьдесят метров каждая. Не обломятся ли? Вроде не должны, так-то…. Да и основание можно сделать монолитным, то есть таки квадратным, эдак в десятку, чтоб уж точно нормально стоял. Или не стóит? Не стоит, ибо нам ещё там копать рядом…       Тут суть в том, что самое сложное – собственно, монолитную конструкцию – для нас построить вообще не проблема. Захотим – на пять тысяч в высоту сделаем. Кстати, сделаем. Телебашню, ага. Проблема – это с нашим количеством рыл вообще всё это спроектировать, ведь каждое перекрытие, каждый этаж нужно проработать отдельно. Предусмотреть коммуникации те же. Остеклить всё это потом.       Хотя, остекление тоже можно решить Силой. Навезти песка нужного, прямо на месте расплавить что надо, покрыть как надо и прямо там монолитно так остеклить, потом добавив металлические элементы. Или сначала металлические элементы? Да, сначала металлические элементы. Но это уже высший пилотаж.       Пока предполагаем, что будем строить либо разом – то бишь вообще без опалубки, на скилле, скачала делая монолитную, а-ля сваренный каркас, арматуру, а потом всё это так же прямо в воздухе разом заливая и заставляя застыть – либо по-нормальному, то есть медленно, с опалубкой и представляя собой бога-бетономешалку с функцией наращения арматуры. Первый вариант – чистое самоубийство. Это не горы строить, где можно забить. Тут забудешь про какой-то элемент – пиши пропало. Это ж не изгибы, не типовые элементы, это уникальные планы этажей. Их нельзя копипастить, как форму арматуры.       Так что с опалубкой. И вот мы пробовали элементы вольфрамовой опалубки в деле. Получили сарай. – Может его, это… Ликвидировать? – спросил я, оглядываясь на деревню.       Не знаю, как отнесутся к появлению такой нелепой капитальной постройки. – Не-не-не! – тут же перебил меня Гаудан. – Если он вам не нужен, я в него запчасти сложу. – Нет, – оборвал его Майрон. – Запчасти ты туда не сложишь. Туда сложат сани, потому что таскать их на склад и обратно запарились даже орки. – А они влезут?       Передняя стена расплавилась, арматура загнулась в стороны, и дверь – точнее, дверной проём – расширился раза так в два. – Теперь влезут.       Речь шла о санях, на которых эльфы ездили за брёвнами для строительства всё большего количества изб. Беженцы застряли у нас на всю зиму – кто-то успел смотаться в Белерианд и разведал, что после нолдор-то ничего не осталось. Часть домов разрушена, а урожай спёрт практически весь – остались немногочисленные заначки. Не сказать, что нолдор намеренно грабили населённые пункты прямо-таки систематично, но оставленные поселения они разбирали вплоть до "на дрова" и ни зерно, ни скот в пустых деревнях не оставляли.       Вышло так, что эту зиму куда легче пересидеть тут – у нас и склады с зерном переполнены, и уголь есть в количестве неограниченном. Минус – надо строиться, но эльфы это делают быстро, к тому же, Тингол прислал в конце осени, прознав про ситуацию, целую бригаду отбитых строителей, судя по всему, придворных. Сомневаюсь, что имелись в местном Средневековье другие профессиональные строители. Кроме печных дел мастеров – эти-то были, тут печи не сильно отличались от русских. На вид, по крайней мере. Изнутри русскую печь я не видел. Умели делать и сугубо обогревательные вертикальные, которые у нас зовут "голландками". Майрон отрыл зарисовки печи шведской (которая на самом деле немецкая, но у нас почему-то "шведка") – такие, только больше, лучше и модифицированные под уголь за счёт хитрого дымохода, стояли у нас на кухнях.       На печах мы погорели знатно.       Всё дело в том, что топить печи такого типа углем, тем более коксовым, категорически не рекомендуется. Можно угореть на раз-два. На наших кухнях-то проблема решена, а вот тут – нет.       И если прошлые зимы у нас ещё хватало дров, то теперь из-за наплыва понаехавших дерево стало уже в дефиците. Ну а ещё у нас не было для печей кирпичей, из них у нас в Ангбанде не строили.       Проблему решили, конечно же, применением уже готовых буржуек. Их-то топить углём можно. Даже коксовым.       Но беженцев всё равно было много, иногда в избу набивалось по две-три, а то и четыре семьи. Они, конечно, небольшие – тут семь детей есть исключение, а не норма – но всё равно как килька в банке до Перестройки. Посему стройка продолжалась и зимой; дерево перед постройкой сруба приходилось сушить. За ним на санях и гоняли, но в основном возили на поезде.

***

      Пока небольшая группа относительно свободных эльфов занималась небоскрёбом, мы с Майроном и несколькими строителями, присланными Тинголом, парились над панельным строительством из дерева. Оно будет необходимо на юге. Довезти готовые фрагменты не составит труда, собрать их в единое целое много времени не нужно. Одно-, двух– и даже трёхэтажные дома так можно строить без проблем, а больше нам и не надо.       Проблем было две. Фундамент и охлаждение.       Деревянный дом, а, тем более, дом из тонкой фанеры, запросто снесёт первой же песчаной бурей. В условном Кувейте их быть не должно, но мало ли… Его нужно как минимум прикапывать. Вариант – сваи. Тупо несколько свай. Металлических, винтовых, чтоб вворачивать, а не вбивать. Вбивать нечем, хотя, конечно, можно и троллями. С этим всё не так сложно, и так было ясно, что нужен пол. Ввернуть в него что-то – не проблема.       Проблема была в охлаждении. Я вообще не представлял, чем охлаждают дома в подобном климате. Никогда не задавался этим вопросом и прошёл мимо него. Ясен пень, кондиционер. Но его-то у нас пока нет! Надо что-то предельное простое, предельно дебильное.       Майрон решение нашёл – он придумал ветроловы, эдакие башни-воздухозаборники правильно рассчитанных габаритов, создающие в помещении подобие каминного эффекта и тем самым его продувающие. Особенно хорошо работают в сочетании с водой и погребом, должны – чисто теоретически – остужать помещение градусов так на десять, что довольно нехило. Собрать из фанерных панелей несложно.       Проблема – уязвимость к песчаным бурям. Жутчайшая. Песок через них будет лететь только так. Решение – ставни в потолке. Ими же можно регулировать "мощность". После открытия таких ставень после бури, конечно, помещение всё равно засыплет песком, но к этом можно будет быть уже готовым.       Ещё нужно как-то проработать водопровод. Во-первых, воду нужно опреснять, это понятно. Хотя… Можно строиться в дельте одной из двух рек местного Междуречья или того, что получается из их слияния. Так или иначе, тащить нам поездом водонапорную башню, причём не одну – запас воды в вагонах надо будет пополнять по дороге. Особенно это критично при заезде в пустыню – последним водоёмом перед ней будет, как я понимаю, река Харнен, если она уже существует. Вероятно, пассажирский поезд будет должен содержать несколько цистерн. К ним понадобятся насосы, да, но до электрических уже недалеко.       Если представим, что в сутки поезд едет двадцать часов – остальное время стоит по техническим причинам или просто так – и едет он со скорость сорок пять километров в час (мы набирали пятьдесят пять, но то – с одним вагоном, сейчас ездим пятьдесят), то в сутки он проедет девятьсот километров. Девять тысяч километров – десять суток. Если ехать совсем медленно, тридцать, то шестьсот в сутки. Максимальный путь – наверное, как-то так и выйдет – тысяч так десять. То есть в худшем случае – почти семнадцать суток пути.       Терпимо, на самом-то деле. Так в советское время из Москвы во Владивосток ездили. От нас до Тингола пешком в полтора раза дольше идти, чем вот так на поезде на другой конец мира ехать.

***

– Господин Мелькор, господин Мелькор! – я обернулся и увидел маленького эльфёнка неопределённого возраста, но явно моложе пятисот земных лет.       Его мать бежала за ним, окликнула его, но он не отреагировал. Мне всё равно было нечего делать, и поэтому пацанёнка я не проигнорировал. – Что ты хотел спросить? – А почему, – он замялся, – а почему вы полагаете постиндустриальное производство невозможным? – фига себе у него вопросы! – Ведь можно сделать 3D-принтер. И когда их будет достаточно, цениться будут не столько товары, сколько программы для их производства на таких принтерах у себя дома или умение их написать. Владение крупными средствами производства перестанет быть рентабельным. А?       Похоже, Майрон немного перестарался и втёр местным чутка лишнего. Или, наоборот, втёр что надо, но не довёл дело до конца. Так или иначе, ответ я знал, встречался как-то с такой сферическо-конной теорией на просторах Интернета. – Потому что, – я вольготно облокотился на соседнюю избу, – такое производство является кустарным. Так что как минимум по определению. А вообще, всё ведь гораздо сложнее, – мать пацана, видя, что я таки отвечаю, решила не мешать. – ведь, во-первых, такой принтер не сможет произвести всё что угодно. Если же он будет достаточной сложности для производства, скажем, процессоров, то он будет сам по себе безумно дорог. Кто-то ведь должен производить эти принтеры. – А их самовоспроизводство? – Никто просто не создаст принтер, который сможет воспроизвести сам себя, ведь создать такой принтер и продать его хотя бы один раз означает потерять выгоду. Это раз. Да, принтер может воспроизвести сам себя, если он прост и не защищён от этого производителем. Но если он сложен, то всегда будут детали, которые он повторить не сможет. К тому же, такой принтер будет работать очень медленно и потреблять огромное количество энергии на работу с сырьём. Товар, произведённый промышленно, окажется дешевле, чем сумма цен программы, энергии, сырья и времени. А ведь чем сложнее изделие, тем разнообразнее нужно сырьё и тем больше занимающих время этапов. Сырьё нужно кому-то и с помощью чего-то добывать. Оборудование для добычи крупное и массовое, его нет смысла печатать. Его всегда будут собирать на конвейере. Как и сами принтеры. – А если исключить цену программы? Скажем, запиратить её? – А это станет невозможно ещё в момент перехода между индустриальным и вот таким вот сферичным производством. Стремительно богатеющий за счёт этих программ творческий класс – его по ошибке можно назвать средним – по мере своего обогащения будет яростно бороться с любыми способам обвести его вокруг пальца. Вот так вот. Максимум, на что способен при капитализме 3D-принтер – быть или игрушкой, или инструментом кустаря, или частью промышленного производства. – А при социализме? – А при социализме, или, тем более, коммунизме, в таком извращении – сложном принтере – просто нет смысла. Народ в тот момент достаточно продвинут, чтоб понимать полное превосходство массового производства над единичным в плане скорости и экономии ресурсов на отдельную единицу. Для производства совсем индивидуальных предметов – декора, убранства, посуды, мебели, быть может, одежды или домов – да. Но нет смысла создавать так сложную технику, которую коллективная разработка и сотрудничество способны создать в достаточном количестве вариантов и качества несомненно более высокого, чем доступно маленькой группе программистов-инженеров. Производство техники на 3D-принтере – точнее, его далёком потомке – имеет смысл только в одном-единственном случае – при возможности обнулять материю и притом при дичайшем переизбытке как энергии, так и единого на всё сырья, достающегося всем в безумных количествах совершенно бесплатно. – А это когда-нибудь будет? – спросил ребёнок. – Будет. Конечно же, будет, – ответил я. – Когда-нибудь квенди будут пить энергию звёзд. В переносном, конечно же, смысле. Радиопульсар – это такая звезда – может испускать в секунду до десяти в тридцать восьмой степени эрг. Лет через двести повсюду будет электричество. Так вот, на менее чем триллионной доле этой энергии всё население Арды смогло бы жить при всеобщей электрификации несколько сотен лет. Столетия трат, – проникновенно произнёс я, – за секунду производства. – Но ведь тогда энергии будет тратиться больше! – Конечно. Но и радиопульсар во Вселенной отнюдь не один. Да и не в триллионы раз вырастут траты. Не боись, пацан, – я потрепал его по волосам. – Будет у тебя ещё собственная космическая яхта с возможностью строить планеты с нуля. У каждого будет. – И сколько ждать? – Не знаю, – честно ответил я. – Может быть, тысячу лет. Может быть, десять тысяч.

***

…Но всё же верь – настанет, вновь настанет день, И сгинет враг, исчезнув, словно тень, Но если всё ж не воссияет снова свет, Звучать в сердцах мотив сей будет много лет. Но если всё ж не воссияет снова свет, Звучать в сердцах мотив сей будет много лет. Написан он ведь кровью, не пером, Не птичье пенье он, но ярых молний гром, Народ, что скован был во вражеских цепях, Его поёт с оружием в руках. Народ, что скован был во вражеских цепях, Его поёт с оружием в руках. Не говори, что ты идёшь в последний путь: Вернуть чтоб свет лишь облака довольно сдуть; Наступит всё ж обещанный наш час, "И вот, мы здесь" тогда мы скажем, не боясь. Наступит всё ж обещанный наш час, "И вот, мы здесь" тогда мы скажем, не боясь!

– Господин Мелькор, господин Мелькор!       Нет, ну наглость – второе счастье. Дети околотившихся тут эльфов уже изрядно задрали. Невозможно даже чай из самовара на улице попить, погоревать по отсутствию шоколада (картошка есть, а какао-бобов нет, что за бред!) и старую песню вспомнить. – Что? – спросил я подошедших ко мне аж троих детей.       Чтоб вы понимали, трое – это весь присутствующий контингент моложе пятисот. И вот эти трое-то меня и задолбали уже порядком. Две девочки и тот самый мальчик. – А о чём вы поёте эту страшную песню?       Эльфы в этом возрасте, чтоб вы понимали, уже вполне адекватны. Они выглядят, как человеческие дети, но запросто говорят, уже умеют читать-писать и их вполне реально учить достаточно сложным вещам. Тем не менее, они не в меру любопытны, всё ещё привязаны к родителям и нуждаются в постоянной опеке. И в этом возрасте они всё ещё любят относительно детские, по форме подачи, сказки.       В текущем состоянии я был вполне не против рассказать им одну. – Давным-давно – ещё до сотворения Мира – слышал я сказку, – в этот момент дети прямо замерли в ожидании, а на ближайшие скамейки подсели их родители, – об одном маленьком, но непокорном племени пушистых, но отнюдь не добрых и белых зверьков. – Они долго-долго жили на своей земле, пока все остальные такие же зверьки – а только они жили в этом суровом мире – грабили и убивали друг друга, и разве что давали отпор пришедшим на их землю захватчикам. И тогда же научились они причёсываться. Земля их была небольшой, а мирная жизнь сделала племя их слишком многочисленным для неё. Тогда отправились они к соседям – тем, которые были наиболее добры к ним – и с согласия их поселились на другой земле, не худшей и куда более обширной. – Вы думаете, что добрые друзья были рады им? Нет, – дети очень удивились, – те, кто звал себя добрыми их друзьями, обманул их и сделал своими рабами. Несколько поколений зверьков родилось и умерло в рабстве, но всему когда-то настаёт конец, и племя, испытав по пути множество невзгод и лишений, бежало из рабства на свою родную, прежнюю землю. Там встретили их те, кто занял её пустой, и многие зверьки погибли в борьбе за ту землю, ведь и тем, другим, она тоже стала родной. – Недолгим было вновь обретённое счастье пушистого народа; их землю завоёвывали раз за разом те, чьи земли были обширней и чьи войска были сильней, и раз за разом оставались они на своей же земле на правах рабов, лицезрея падение предыдущих хозяев.       Тут ахнули уже родители. Такого Арда пока что не видела. – И тогда многие решили уйти из этой земли туда, где им суждена будет лучшая учесть, но решили также они не забывать своего народа и своей земли никогда. Они не забыли. – Многие невзлюбили их разошедшийся повсюду мирный народ. Они почти не смешивались с теми, кто испытывал презрение к ним и в презрении своём подобен был дикому зверю; будучи всё же свободными, занимались они тем, чем желали, но не хотели позволять им того хозяева земель, на которые пришли они с миром. – Поколение за поколением урезали их в правах, поколение за поколением воспитывали на нелюбви к пушистым и причёсанным зверькам зверьки пушистые, но лохматые. На родной же земле того племени воцарились тем временем зверьки ещё более страшные. – Неверно думать, что зверьки все были непохожи друг на друга с рождения, – остудил я многомысленным взглядом и детей, и родителей. – Детёныши их были друг на друга очень похожи. Стоит лишь причесать их, помыть – и все пушистые зверьки будут как будто из одного и того же племени. Но не желали другие племена ни причёсываться, ни мыться, ибо причёсывались и мылись те, кого они так не любили. – И в какой-то момент лохматые зверьки стали истреблять племя причёсанных. Везде, всюду, всегда, коллективно и совершенно безжалостно. Многие зверьки бежали тогда в свою старую землю, но им не нашлось в оной места. Повезло их племени, что разразилась тогда между лохматыми зверьками невиданная война. – Они могли бы бежать, забыть о ней и вернуться туда, где остались бы жить, но не таковы были причёсанные зверьки. Они знали, что одна из сторон той войны ненавидела их меньше и хотя бы не убивала, и они встали на неё, и многие из них тогда погибли, мстя за истреблённых сородичей. – Тогда победившая сторона устыдилась и решила больше не ненавидеть причёсанное племя.       Дети и родители улыбнулись. – Но не закончилась на этом их история. Слишком хорошо знало причёсанное племя, как отплачивают ему за добро раз за разом, и решило вернуться оно в свою старую землю. Оно попросило у новых друзей помощи, пока те были готовы, и помощь пришла, но было её немного, какие-то крохи, ведь начинался новый виток борьбы вне причёснно-пушистого мира. – Причёсанные зверьки получили назад лишь малые крохи своей старой земли, но они были рады и этому. Следует также помнить, что другие, не помогавшие той стороне причёсанные зверьки, всячески боролись тогда за свою землю и даже убивали относительно-хороших зверьков, чтобы те ушли с их земли. Они ушли и не тронули их, ведь причёсанные зверьки оказались неожиданно сильными воинами. – Но этому не рады были страшные зверьки, жившие рядом и перемешанные нынче с причёсанными, и они напали на них, желая сбросить тех в море. – Но ведь наши зверьки были сильными воинами! – воскликнула девочка. – Их ведь не утопили, правда? – Правда, – улыбнулся я. – Причёсанные зверьки победили своих врагов несмотря на то, что те было куда более многочисленны. Побеждённые были настолько наглы, что хвастались недостигнутой на самом деле победой, ведь пушистые зверьки вернули ещё часть своей земли; когда же пришло осознание, побеждённые стали отрицать свои планы, и те из них, что ближе всех подошли сперва к столице нашего племени, но были отброшены от неё отчаянным ударом, принялись клясться, что не желали захватывать город и не взяли его лишь по этой самой причине. – Такая победа не понравилась друзьям причёсанных, и они бросили их, и лишь немногие продолжали помогать им, причём сугубо в своих собственных интересах. Раз за разом нападали злые зверьки на наш народец, но раз за разом давал он отпор, защищал уже имеющуюся собственную землю и возвращал всё больше той, что ему принадлежала многими поколениями раньше, перемалывая вражеские армии до основания раз за разом. – Так получилось, что пришлось жить причёсанному народцу рядом с народом другим. Причёсанный народ не желал ему зла, но миролюбие то было отнюдь не взаимным. Тогда племя непричёсанное и немытое побежало к бывшим друзьям причёсанных и придумало, будто давным-давно на этой земле была его собственная страна, ещё раньше, чем у зверьков наших, и стало заявлять, что причёсанные зверьки сейчас не отбивают свою собственную, но отбирают их, то есть чужую для причёсанных землю. – Скрепя сердце, пушистые зверьки решились на отчаянный шаг – они отдали тому племени часть своей земли в надежде, что оно переедет туда и не станет мешать им жить, откажется от своей лжи и оставит их наконец в покое. – И? И? Что же дальше?!       Я глубоко вздохнул. – Конечно же, в покое их никто не оставил, а ложь продолжила шириться и расти. Конец. А вот о чём была эта сказка и чему она учит, решайте, любимые дети, пожалуйста, сами.

***

      К началу весны всё было готово для начала "Метели". В середине февраля мы спохватились и многое переделали – например, мы превратили значительную часть пассажирских тачанок в тачанки тяжёлые, навесив дополнительные бронелисты, защищающие десант, но не дающие ему оперативно покинуть свои места, то есть превращающие его в де-факто экипаж из пулемётчиков – каждый получил по РПК с рожками по семьдесят, из которого мог стрелять через специальную дырку.       Ехало это чудо сильно медленнее, и потому мы решили использовать уже волколаков. Они и раньше использовались так, но не на передовой – терять "элиту" было жаль, их использовали для быстрой переброски войск. Разве что теперь мы навесили и на них броню. Авось переживут.       К началу весны Майрон с компанией всё-таки довели до ума простейший бомбовый взрыватель и даже сделали его блокировку отворачивающимся в полёте пропеллером со стержнем. Это было принципиально важно, потому что взрывались бомбы от удара или даже просто от тряски. Было подготовлено несколько сотен пятидесятикилограммовых осколочных бомб – поскольку мы больше не нуждались в постоянной разведке на огромной площади, стало реально использовать летучих мышей в качестве эдаких штурмовиков.       Начавшаяся в середине апреля со сходом последнего снега "Метель" с первых же дней пошла как по маслу.       Ударный отряд, миновав никем не охраняемое Радужное Ущелье, пронёсся по Хитлуму ко внутренней стороне прохода у истоков Сириона, где с первой же лобовой атаки одними лишь орками разметал бóльшую часть держащих оборону – точнее, державших её, но уже окончательно выдохшихся – вражеских войск. В тот же час на всех остальных нолдор посыпались бомбы.       Через открывшийся проход в Хитлум хлынули остальные войска; часть тачанок повернула на север, который был очищен от отступивших туда нолдор за всего лишь полтора дня, и часть повернула на юг в Митрим, последовав за пехотой, опередив её и почти освободив от работы.       Второй ударный отряд тем временем пересёк Радужное Ущелье вброд и подошёл к пока ещё не Виньямару с севера, где ввязался в довольно тяжёлый из-за полного отсутствия пехоты в отряде бой. Шёл он, тем не менее, не внутри пещеры-прохода, а к северу от неё, и вражеские войска ожидаемо ослабили оборону; тогда с юга в Невраст лобовой атакой пробился полк "Amrún", не понеся в ней практически никаких потерь. Полки "Acharn" и "Альквалондэ" атаковали с востока через Истоки, но на их пути в Митриме, как уже было сказано, практически не осталось сопротивления.       Враг спешно отступил в Дор-Ломин, приготовленный к обороне заранее – Эред Ломин и горы Митрима связывала полоса обороны из множества линий окопов. Были укреплены и проходы в Невраст. Враг предвидел, что мы прорвёмся, и мы это знали. Штурм окопов орками был практически невозможен и мог обойтись нам очень, очень дорого.       Уже первого мая нолдор были полностью осаждены. Наши войска взяли до четырёх тысяч пленных, оставшихся на местах предыдущего пребывания, но уже под охраной. Поражение Первого Дома было абсолютно очевидно уже для всех. Война могла закончиться в ближайшие дни, но торопить её окончание ценою потерь смысла попросту не было. Нолдор – чисто теоретически – могли бы собирать с убитых орков боеприпасов больше, чем тратить на их убийство.       Мы остановились. От враждебных нолдор осталась жалкая горстка; не хотелось об неё гробить под самый конец войны ни орков, ни, тем более, наших эльфов. Весь май мы забрасывали врага бомбами и листовками – с утратой противником бóльшей части территории Хитлума концентрация летучих мышей выросла над светлыми аманскими головами в разы, и дождь, эти головы либо решетящий осколками, либо заставляющий задуматься о капитуляции, не прекращался ни на час.       Что бы ни предпочёл делать противник – атаковать, медленно умирать или всё же сдаваться – это была победа.