***
Ебнутый. Глаза слипались, голова трещала. Неумолимо. — Я не спал двое суток, Наото. Раздражение в голосе, вперемешку с усталостью. Фырканье от Тачибаны, шелест листов. Ханагаки двадцать шесть блядских лет. Ханагаки вляпался по самое небалуй в очередную хуйню. — Я сделаю кофе, — и удалился. Чертов Наото, с его чертовой Тосвой. Имена, даты, хрупкие порядки, шаткие организации. Кисаки и Манджиро. Хината. Двенадцать лет. — Это важно. — с тихим стуком на стол опускается кружка. От кофе уже мутит, нихера не бодрит, только хуже делает. — Я устал. — вымученный в край, протестует Такемичи. Тачибана тяжело вздыхает. Свалился, как снег на голову. Наото умный мальчик — не поверил бы, в сей откровенный бред, только вот жизнь смешная штука, сюрпризы ожидают за каждым поворотом, ежели не раньше. — Ты совершил прыжок во времени. — Так. — Ровно на двенадцать лет назад. — Так. — Из четвертого июля две тысячи семнадцатого прыгнул в четвертое июля две тысячи пятого. — Так. — Триггером оказалось наше рукопожатие. » Реально ебнутый.» — Так. — Тик, Ханагаки. Как я понял, твоя способность позволяет перемещаться ровно на двенадцать лет назад. — Ага. Дальше что? — Не думай ни о чем кроме " Свастонов «. — Смерти моей желаешь? Наото, мудак этакий, даже не удосужился ответить. Первого июля две тысячи семнадцатого года, погибла Тачибана Хината из-за конфликта в группировке «Свастон» в возрасте двадцати шести лет. Ее задавил фургон направленный на сцену фестиваля. По хорошему, он бы даже не вспомнил ее, не включи новостной канал. Бежал, торопился. Толкнули под поезд. И вот он, живой-невредимый, добивает себя информационными. потоками — Это точно необходимо для спасения? — буквы не складываются в слоги, а те в свою очередь хотя бы в слова. О предложениях и речи не идет. Стремление спасти Хинату довольно глупо, если взглянуть со стороны. Да и кто она ему такая? Бывшая девушка, которую Такемичи не видел со времен средней школы, да и только. Риск определенно не оправдан. Только вот Ханагаки — неудачник. Самый неудачный на всевозможные века. И он даже не знает, для кого это делает. Для кого страдает. Доказать свою ценность, обратить на себя толику внимания, иль же помочь. О помощи никто и не просил — сам назвался народным героем, да кинулся в полымя. — Если бы я смог остановить поход сестры на фестиваль, — Ханагаки решительно не понимает Наото. Сочувствует, сожалеет, стремится исправить ситуацию к которой даже не причастен, однако не понимает. Ни капли. — Я бы спас ее. — а в голосе столько скорби, столько отчаянья. Такемичи чувствует, безусловно. Он скучает по Хине, по тем относительно беззаботным денькам. Пылает желанием все вернуть, может быть даже переменить. В лучшую сторону. Для себя. Ведь у каждого своя сторона. — Сейчас мы можем это сделать. Грубо, решительно, так в духе Тачибаны. — Когда совершишь прыжок, встреться с этими людьми… — Какими людьми? — бесхозно перебивать в его духе. Кажется ему, что жизнь спокойной более не будет. Денно и нощно думать, принимать, решать. Наото — ебанутый детектив. И главное поверил ведь. А как тут не поверишь, если видел все в живую? Детектив раздражен — сама атмосфера в комнате об этом орет. Не говорит, не кричит, именно что орет. Страшно. Мрачно. Давит. Цветочки по сравнению с прошлым, в которое так или иначе придется вернуться. — …две главы «Свастонов». Кисаки Тетта и Сано Манджиро. — Жуть. — Если бы они не встретились, не было бы «Тосвы». Сестра была бы жива. — Понятно. — кивает Такемичи. И во что он только ввяз? Пиздец. — Значит вернуться во времена средней школы и предотвратить их встречу тогда …» Свастоны " не будут существовать? Получает молчаливое согласие со стороны вынужденного визави. — Сано и Кисаки встретились в августе две тысячи пятого года. — протягивает руку Наото. Мол договорю — пожмешь, и исчезнешь с глаз моих долой в свое прошлое. — Встреться с одним из них, а после сделай все возможное, дабы не допустить его встречу с другим. — Агась, — легкомысленно пожимает плечами Ханагаки, — Что-нибудь придумаю. — Готов? — Да. — Только ты можешь спасти сестру. Белая вспышка окропляет рукопожатие, отматывает время назад. Для них — законы не писаны. А если писаны — то не читаны. А если читаны — то не поняты. А если поняты — то неправильно. Ведь любой дурак знает — в течение времени вмешиваться нельзя. Мелкая деталь в прошлом кардинально меняет будущее. Сумасшествие. Девять кругов ада наяву. Всего-то искреннее желание спасти человека. Только вот, меняется ли судьба, ежели меняется человек?***
Утро не задалось с самого начала. Человек искренне считавший утро добрым — нездоров. Сон в четыре часа не был чем-то необычным, однако организм протестовал. Поднимал цветастые, вырвиглазные плакаты, бунтовал. Как на митингах. По народному. Пульсирующей болью расходился от висков, тяготил веки и без того слипающиеся. Хрупкой душевной организацией давил на плечи, изысканно подкидывал образы из прошлого. Будущего? Совсем не лукаво насмехался, вальяжно сопровождал кошмары мелкими проколами, да неудачами. Нездоровилось знатно. Жара ли, ледяной душ, иль же особенности нового тела, тому причина. Градусник благословенно показывал температуру в тридцать семь ровных градусов. Изрядно поредевшие медные прядки спадали на лоб, едва касаясь ресниц, и более не раздражали. Отражение в зеркале не радовало. Красные от воспаления, заспанные глаза. Пустота на дне радужки. Цвет некстати напомнил алкоголь. Коньяк, виски, темное пиво. Такие одинаковые. Такие отличные. Кофе с молоком. И медом. Устало опущенные уголки губ, ленивость в жестах. Неглаженная форма, наспех решенная домашка, вероятно с множеством ошибок. Удивлённый «ох» от мамы, кривая ухмылка на устах. Та же мятная паста, тот же ромашковый крем. Омурайсу на завтрак, таблетка от головы, уверение родителя в том, что на занятия я способна идти. — Мам, станет хуже — схожу к медику. — потягивая зеленый чай, размеренно выделяя слова, отчеканила. — Милая. — недовольное волнение за любимое чадо, незаметный для других спор: стоит ли согласиться с дочерью или же родитель всегда прав? — Мама. — Милая. — Мама. — Милая. — Мама. — Доча. — Ну мама. — Хината. Вот и поговорили. Наото сидел, помалкивал, не решаясь вмешиваться. Тянул некрепкий черный чай с тремя ложками сахарного песка. Признаться честно, увидев это, зубы аж свело. Сладко же. — Ладно. Хорошо, — согласилась женщина. Неспроста, чуйка чувствует подвох, — Я позвоню в школу, отпрошу тебя с последних уроков. — а вот и он. Тут следовало радоваться конечно, но всегда есть но. Дисциплина в японских школах строгая, пропуски скажуться на успеваемости, а это ой как нехорошо. — Мам! — Не мамкай. Сегодня идешь в брюках, рубашку возьмешь у меня, — и за что ей такие сложные дети? Один влез в какой-то оккультный клуб, другая вот, взяла и заболела. Летом-то. И фиг поймешь, что из этого хуже. — Идите собирайтесь, не хватало еще опаздывать. — Мам, там же жарко. — внес свою лепту младший Тачибана. Я активно закивала. — Раньше ты не жаловался. — покачала головой родительница, — Идите уже. Пришлось идти. Рубашка была большой. Выглаженной, льняной, кипельно белой. Идеальной одним словом. Волосы к большому сожалению пришлось укладывать. Зачесывать рыжеватые пряди, закреплять небольшим количеством геля. Выглядело ошеломительно. Наспех закинула тетради в рюкзак, едва не позабыв бенто, пообещала маме идти сразу домой и вышла из квартиры. Несмотря на ранее утро стояла, как и обмолвился названый брат, жара. До учебного учреждения была нужда добираться на метро. Шумно, чересчур. Толкучка. Гул и гам. Забитый людьми вагон. Такие же отчаянные школьники как и я, то и дело обреченно вздыхали, возводив очи к потолку, да теребив лямки сумок. Оказаться плотно прижатой к другим людям было весьма неудобно. Не иметь возможности дотянуться до поручня, дабы иметь хоть какую-то опору, и того хуже. Таблетка казалось прекращала свое действо, являя боль обратно — во всей ужасающей красе. Шатало буквально. Тела наваливались друг на друга. Появился страх быть раздавленной. Затеряться в огромном потоке, остаться затоптанной разномастными подошвами разноликой обуви. Самый глупый способ умереть, вероятно самый болезненный. Хоть бы не каблуки. Как маятник на ветру. Ветви древ в грозы. Корабли в море. Мутило. Названная моей станция казалась манной небесной, благословеньем божьим. Прохожие косились, в большой степени недоуменно. Оно и понятно — неясно кто идет рядом. Рубашка скрывала любые проблески фигуры, как и собственно говоря широкие, форменные брюки. Туфельки на небольшой платформе сбивали смысл еще больше, как и новая прическа. Ну а мне что? Мне нравилось. Основной задачей было не напороться на янки, да дойти до школы спокойно. Здание было близко, отчетливо виднелось, едва прикрываемое зеленою листвой. Железный забор, светлый кирпич, огромные двери. Обилие учеников во дворе, извечные разговоры. Вот она — средняя школа. Что-то едва не сбило меня с ног. Или кто-то. — Ой, — неловко начало черновласое недоразумение в юбке, — Простите… Почему у меня такое явное чувство дежавю? — И тебе привет, Огава-тян. — вздохнула, наблюдая за округлившимися глазами девушки. — Тачибана? — Она самая. — Прости! — пискнула девушка, хватая меня за руку. — Я тебя не узнала, — виновата шепнула Юико, шагая в сторону входа, все еще держа меня под локоток. — Тебе очень идет, кстати. Вздохнула еще раз. Выдохнула. Люди иногда дышат, это нормально и абсолютно в порядке вещей, знаете ли. — Я в жвачку вляпалась. — со смешком кивнула, следом роняя тихую благодарность. Одноклассница церемониться не стала — удивленно приподняла бровь, а после расхохоталась в голос, на перебойку с теми же извинениями. — Тебе и вправду идет, Хината-чан. Совсем не узнать. Интересно что скажет Ханагаки. — и погрузилась в думы, приложив пальчик к губам, то и дело поглаживая подбородок. В этот раз в класс мы шли неспешно, переговариваясь по пути. Те же лица, иной говор. Те же янки, среди которых был замечен Такемичи. Твою ж мать. Следовало догадаться ранее. Чем ты думала, Хиночка, начиная встречаться с гопником? Вопрос в никуда, крутящийся на языке, аки грешик на раскаленных углях, остался неозвученным. Вляпалась она, а кашу есть мне. Заварила так заварила. Компания прошла мимо, даже не взглянув на нас. Избитые, хмурые, тем не менее довольно позитивно глаголящие о чем-то. — Чего это он? — несколько недовольно озвучила общую между нами мысль Огава. — Поздоровался бы хоть…глупые янки. — Мгм, — согласилась, поправляя сползающую лямку ранца, — Пойду, узнаю. Выглядят они как-то… — Хреново. — продолжила мои думы одноклассница. — Да. И мы пошли. В лапы зверю, на встречу пиздецу, именуемому гопниками. — Привет, Ханагаки-кун! — улыбочка на устах, чтоб бочку не катили. Ну знаете, как гопники умеют. Пристанут без причины, мол поясни. Вежливость не порок, вежливость спасение. Пускай и вынужденная, ведь на смех пробирало откровенно. Появились желание их пожалеть, заодно растрепав нелепые хохолки. Неужто это модно? Упасите. — Че? Ты кто? Тьфу. Хината, каша не вкусная, забери обратно. По канонам не юморного жанра, фраза «конь в пальто» как никогда была бы к месту. Однако. — Тачибана Хината, твоя девушка, Ханагаки, приятно познакомиться. — и руку так протянула, словно говоря — пожми. Провокация? Ни капли. Сарказм? Может быть. Хината солнечная девочка, в штыки не примут, спишут на не лучшее настроение, и будут таковы. Таковой образ. Слепы люди. Слева раздалось протяжное «оу» от незнакомого парниши в очках и более-менее адекватной прической. Мальвинка. И удобно им, грозам всея школы. Остальные в компании подхватили, однако более не произнесли ни слова. — Серьезно что-ли? Я тебя не узнал, — почесывая затылок, стыдливо опустив очи в пол, спустя секундное молчанье, ответил Такемичи. — Прости. Тебе очень идет. Огава победно хмыкнула рядом, а я только сейчас поняла, что она все это время держала меня под руку. — Цок-цок, братан, — хмыкнул брюнет, — Макото, приятно познакомиться. Вау, адекватный диалект. Почти. Попытка не пытка, как бывало говорится. — Сендо Ацуши, можно просто Аккун. Тебя можно называть Хинатой? — и так выразительно глянул на Ханагаки, посмеиваясь с его реакции на данный, несомненно балаган. Получив кивок, поправил невидимку в малиновых волосах, улыбнулся. — Выглядишь как пацан. — Спасибо за комплимент. Брови его вверх взлетают, не ждал ответа, не такового. Довольно хмыкаю, ловя блики в отражении мальчишечьих очков. — Я Ямагиши. Ты теперь под каблуком, а, Та-ке-ми-чи? — да над ним откровенно издеваются. По дружески. Где мораль, где хотя бы неловкость? Юико тихонько хохочет, прикрывая губы ладошкой. Раздосадованно замечаю сколы на лаковом покрытие. А цвет ведь красивый, спросить где покупала что-ли? — Завали, кретин. — раздраженно отзывается на весьма безобидный подкол парень. По идее типо мой. Альтернативные вселенные больше не казались такими занимательными, нежели во втором часу ночи. — Такуя. — и протягивает руку. Ну я пожала. Огава ласково напомнила, что до звонка пять минут и мы пошли, кинув напоследок прощанье. — Сходим на выходных в торговый центр? Я покажу магазин, в котором брала этот оттенок, классный правда? Внимательная. — Странные эти янки, как ты вообще умудрилась, Тачи-тян? — Сама в шоке, Огава, сама в шоке. — Так что насчет выходных? — У тебя есть мой номер? Старые-добрые раскладушки и никаких тебе инстаграмов. — Конечно. — Спишемся в вечер пятницы? — Давай. Вот и все. Вот и решили. Пятое июля, вторник. Первым предметом стояла история. Голова заболела сильнее. Новые имена, новые даты. Не давала покоя некая неопределенность, касаемая личностного пространства. Где Хината, где я? Стоило бы организовать этакий занавес неведения, стереть границы, оставив лишь индивидов. Без статусов, прав. По Ролзу. Для взаимной выгоды, меж личинами. Существует образ. Образ — Хината. Первый, самый логичный в сией ситуации. Образ, которого стоит придерживаться. Существует личность. Личность — Рина. Тачибана стерлась, оставила оболочку. Личность бунтует, ведь она противоположна. Диаметрально. Небо и земля. Огонь и вода. Черное и белое. Похожа в мелочах, не целостно. Не допустить повторный слом, не надевать розовые очки вновь. Найти точку горизонта, пар, смешать самый серый оттенок. Грань. Золотую середину. Ведь очки бьются стеклами внутрь, звенят осколками, трещат и режут. Взаимная выгода, комфортабельные условия. Образ, личность — подобие. Собрать детальки, дополнить пазл, выстроить фигуру. Обеспечить мерность бытия, не меняя мировых устоев. Медленно, аккуратно подходя, изменить образ, подстроив под эгоистичную личность. Она тоже что-то потеряет в итоге, таковой исход неизбежен. Однако, стоит верить, что приобретение окупит затраты. Не возводить крепости и стены. Разбавить радостные блики хладной пустотой, держа суть при сем. В итоге придется просто жить. Опустить порядки привычные обоим на самое дно, выстроить новые. Устроить занавес.***
— Погнали!!! Наото? Наото не было. Было что-то странное. Память не очень услужливо, будто нехотя приоткрыла тайны, дополнив картину. Хината подстриглась. А парень улыбнулся. Ей шло, определенно. Что-то его насторожило, он знает это точно, однако что, понять не может. Словно важная деталь, которую замечаешь слишком поздно. Ее не хватало. Было нечто непривычное, не такое. Не было лишь нужного ему сейчас понимания ситуации. — Давай не медли! Въеби ему! — Скорее покончи с ним! — Убей его!!! — Сожри его на завтрак! Крики. Много криков. Ор. Где я блядь? — Ханагаки, я поставил на тебя тысячу йен! Куда он сука попал? Огромный минус временных перемещений. Никогда не знаешь в какой момент вернешься в тело. Это? Бои? Со ставками? — Че-е?! Что это за ситуация?! Подождите. Такемичи особым дураком не был, однако и умом не блистал. Пожав руку Тачибане, он был уверен, прыжок вышел весьма удачным. Были аспекты. Дата на раскладушке утешала. Пятое июля две тысячи пятого года. Ровно двенадцать лет назад. Думается Ханагаки, что Наото не такой уж и ебнутый. Сам бы парень ломал голову с неделю, пытаясь понять принципы, да и саму несчастную способность в целом. Во рту скопился соленый привкус, с нотками железа. Кровь. Затем пришла и боль. Резкая, острая. Его наотмашь ударили в челюсть. Как бы не сломали. — Бля. Прохрипел и сплюнул алую слюну на земь. Мир закружился, завертелся, погружая парня в блаженную темноту.***
— Пообедаем вместе? — уроки летели незаметно. Думы ли мои, иль предметы вели не так уж и плохо, коротали время отлично. Обед, после последний для меня урок. Остальным придется сидеть еще два. Меня такая перспектива очень даже устраивала, несмотря на утренние протесты. Мысль о том, что ничего нового я не узнаю, ударила наобум, на той же злосчастной истории. Юико порой пугала. Милая, красивая девушка, однако слишком внимательная. Иррациональный страх, что не ощущается, пока не начинаешь думать о нем напрямую. — Конечно, Огава-тян. Время отведенное на обед решено было проводить на крыше. К моему удивлению та массивная, железная поддалась легко, к тому же оказалась не заперта. Юико оказалась любительницей почитать. И не абы что, а манги. Романтические. Поделилась тайяки, взамен забрав кусочки курицы из моего бенто себе. — И там такое! Ты не представляешь, Хината-тян! Это было так…так…мило! — краткий пересказ сюжета новой, приобретенной одноклассницей литературы. Слушала, не вслушиваясь, изредка кивая, да уточняя детали. Манга и вправду казалась неплохой, с весьма занимательным сюжетом. — Давай я дам тебе ее почитать? Тебе понравится, я уверена! Какие эмоции, слов нет. — Если тебе не трудно, — уста накрыла улыбка, Огава качнула головой в знак согласия и усмехнулась в ответ. По доброму так, искренне. Коробочки с обедом опустели, как и банки с соком, купленные в ближайшем автомате по пути на крышу. Япония все еще удивляет меня. Разговоры творят чудеса.***
Темнота более не окутывала, однако отказалась полностью отступать, расходясь черными кругами пред очами, да яркими фейерверками под веками взрываясь. Нижняя часть лица будто бы онемела, однако заколола при легком движении. Болело нещадно. На скуле вероятно красуется налитая лиловым гематома, да капли крови, выступившие из вчерашних ран, впрочем уже застывшие в грязно-бордовую корку, неприятно стягивающую кожу. — Эй, Ханагаки проснулся! Неужто вырубили? Сильный удар, крепкий. Как ни кстати. Голоса показались смутно знакомыми. Стоило зрению вернуться обратно, не плывя мутной пленкой более, картина прояснилась. Во всех смыслах. Говорили третьегодки, из школы Сан, на которых они напоролись вместо ожидаемых второклассников. Забить время и место встречи, дабы повыяснять отношения меж школами, навести шумиху, показать кто тут папочки. В итоге не обнаружить соперников, вместо них встретив ребят постарше. Шестерки у шестерок. Ямагиши упоминал Масару, кузена, собственно говоря, Такемичи. Еще тогда была смута, ведь парень четко помнил, что Масару никакой не лидер в школе Сан в Шибуя. Так и оказалось. Обычная шестерка, что кичилась и пиздела, дабы выглядеть покруче что-ли. Тогда-то их и избили, заставив извиняться, преклонив головы к полу, в их же случае асфальту. В вечер того он побежал к Хинате. Встретил Наото. Метнулся обратно в будущее, совершенно случайно, но весьма и весьма полезно. — Ублюдок, не вырубайся от одного удара! Все поставили на тебя. Поставили? — Ну и убогий же был бой. Бой? То есть, бои со ставками значит. Среди школьников. Сука. Ханагаки и забыл, что средняя школа была не самым лучшим временем, однако будущее менять все равно ему, что-то да исправится. Так или иначе. — Скажи ведь, Киёмаса? Шрам на брови, плотно набитая дешевым табаком сигарета в губах, жуткий вид. Настоящий лидер школу Сан в Шибуя. Киёмизу Масатака. — Без зрителей и боев со ставками не будет, — вальяжно, совсем не громко, однако очень даже нагло, лениво играя словами, начал вести речь Киёмаса, поднимаясь с насиженного места. Они были кажется букмекерами, а Такемичи подумалось, что не к добру это. — Но все же, нужно закалить этого ганденыша. Неспроста подумалось. Ханагаки даже не пытался сбежать, молча принимал удары, закрывшись по возможности, и не слушал. Мимо ушей обидные фразы пропуская, понимать ситуацию пытался. Не простая шестерка — раб. Посему и сбежал, тогда, будучи реальным школьником, а не провидцем бестолковым. Бросил друзей, Тачибану. Перебивался подработками и извинялся. Постоянно извинялся. Это стало тем толчком, отправной точкой. Дорогой в неизбежное, что еще впрочем можно было переменить, переиграть заново. Для него правил не существует. Судьба бы оскорбилась до глубины души, таким пренебрежением к нею. А после бы приняла правила игры, ломая и круша, но не меняя устоев. Такемичи же собрался менять именно их. Решил играть по крупному, не внимая последствиям. — Это… — некая надежда, издевательские взгляды в ответ. — Вы же из «Свастонов»? Я хочу встретиться с главами, Сано и Кисаки, если это возможно. А нетвердо стоя на ногах добавил: — Если нет, то нет… Вздрогнул всем телом, услышав глас Киёмасы. Злой, будто бы загробный, раздраженный. — Несите биту. И пожалел о своих словах вовсе.