***
Нынешней ночью дочери деревенского старосты не спалось. Линнивэ постоянно ворочалась с боку на бок, страдая от стоявшей в жарко натопленной комнате духоты. В последнее время резко похолодало, и мать не жалела дров: боялась, что её болезненная и хрупкая дочь может простудиться и захворать. Если ей и удавалось ненадолго смыкать глаза, то наступавший сон был непродолжительным и беспокойным. Девушке чудилось, будто она постоянно проваливается в глубокую яму, ноги её по щиколотку утопают в чём-то вязком, как дёготь, а грудь сдавливает железным обручем. Просыпаясь с тихим стоном, она вытирала со лба холодный пот и отбрасывала толстое шерстяное одеяло, но это помогало ненадолго. Стоило хоть на миг смежить веки, как кошмары тут же возвращались, продолжая терзать с удвоенной силой, и её вновь охватывали приступы тревоги и страха. Наконец, Линнивэ оставила напрасные попытки заснуть и поднялась со смятой постели. Зажгла одиноко стоявшую на сундуке и порядком оплывшую свечу, быстро оделась, пригладила растрёпанные льняные волосы. За окном брезжил хмурый рассвет, но было ещё очень рано: мать с отцом проснутся только через час — полтора. Девушка одёрнула поеденную молью занавеску и сняла задвижку со ставен. Открыла их очень медленно, чтобы ненароком не заскрипели, с осторожностью выглянула наружу. Было ненастно и холодно, порывами задувавший ветер с Андуина сразу же остудил её пылающие лоб и щёки, а свежесть раннего утра подействовала отрезвляюще — ночные видения престали казаться такими безысходно пугающими. Вдохнув в лёгкие побольше воздуха, Линнивэ повернула голову в сторону соседнего дома. Хижина погибшего старика Филимо размещалась очень близко к реке и отделялась от остальных строений живой изгородью, поэтому девушке пришлось высунуться из окна почти по пояс, чтобы разглядеть её целиком. Калитка, по-прежнему, как и во все последние дни, была плотно закрыта, свет в окнах не горел, посреди двора валялись собранные в охапку поленья: Рамун наколол их вечером накануне своего отъезда в Эмин Арнен, где он должен был закончить дела по продаже дома. Тогда им удалось встретиться на улице и поговорить несколько минут, пока её не увидел отец и не приказал возвращаться домой: он по-прежнему был против их отношений и слышать ничего не желал о возможном браке. Наделённый независимым нравом и острый на язык Рамун никогда не нравился деревенскому старосте, а поползшие по округе слухи о том, что молодой моряк может быть причастен к убийству Филимо и вовсе отвернули его от него. Линнивэ, в отличие от отца сплетням не верила и ни на секунду не усомнилась в невиновности своего избранника. Всегда покорная воле родителей, она впервые в жизни решилась ослушаться: чувства к Рамуну, зародившиеся ещё в детстве, с годами стали лишь сильнее, и она не видела своим мужем никого, кроме него. В тот вечер возлюбленный пребывал в прекрасном расположении духа: обещал вернуться в деревню с крупной суммой денег, вырученной от продажи и сказал, что немедленно отправится к её отцу, чтобы вновь попросить её руки. На случай, если же староста продолжит упрямиться, у него уже был готов план побега. Рамун давно говорил ей о своём намерении уехать в Бельфалас, где собирался поселиться в небольшом городке на берегу залива и ходить в море на собственном судне. Он звал её с собой — Линнивэ не раздумывая согласилась и уже вовсю начала предаваться мечтам о красивом, уютном доме на побережье, в котором они вместе обустроят тёплое семейное гнёздышко, и начнут новую безоблачную жизнь. Девушка верила, что её любимый непременно твёрдо встанет на ноги, позже у них родятся дети, и отец, узнав о том, как она счастлива, наконец, смирится и признает, как глубоко заблуждался, чиня препятствия их браку. Так прошла их последняя встреча. Рамун уехал в город, и Линнивэ больше его не видела. В минуты, когда она не была занята работой по хозяйству, девушка неустанно следила из своей комнаты за домом возлюбленного. Однажды она увидела свет в окне, и сразу же приободрилась, надеясь получить долгожданную весточку от жениха, но Рамун не давал о себе знать ни в тот день, ни на следующий. А его жилище, стоящее на окраине деревни, с той поры выглядело пустынным и заброшенным. В который раз уже Линнивэ всматривалась в чернеющие глазницы окон, надеясь увидеть внутри хотя бы малейшее шевеление. Прошло ещё полчаса бесплодных ожиданий, прежде чем в дальнем окне вспыхнул свет — совсем тусклый и едва заметный, какой обыкновенно исходит от зажигаемой лучины. Огонёк горел меньше минуты и резко погас, но этого было довольно, чтобы сердце измученной тревогой и неизвестностью девушки с надеждой затрепетало в груди: Рамун здесь, в соседнем доме, совсем близко и наверняка жаждет увидеть её так же сильно, как и она его. Решение, что делать дальше не заставило себя долго ждать. Отскочив от окна, Линнивэ завернулась в брошенную неподалёку накидку, спешно собрала волосы под капюшон и проворно выбежала из комнаты. Не заботясь о том, что скрип половиц от её шагов может разбудить родителей, она миновала крохотную кухню и в считаные минуты оказалась на улице. Ветер усилился, он дул ей навстречу, пронизывая тело насквозь, однако девушка не обращала на холод никакого внимания. Что ей непогода и ураган, если уже очень скоро она почувствует согревающее тепло сильных рук любимого, а все невзгоды и волнения растворятся в его объятиях, как рассеивается с наступлением полудня туман над Великой рекой. Линнивэ уже подходила к калитке, когда заметила, что входная дверь медленно отворяется. Она радостно улыбнулась, предвкушая увидеть, наконец, родное и милое сердцу лицо. Приготовилась было броситься жениху навстречу, но вместо этого испуганно охнула и отступила на шаг назад. На крыльце появилась мужская фигура в чёрном плаще, однако это был вовсе не Рамун. Высокий, рослый незнакомец также сразу заметил её и пересёкся с ней взглядом, от которого Линнивэ стало не по себе. Она вновь ощутила пронзающий холод, но не от бушевавшего на улице ветра, а из-за мгновенно зародившегося в душе недоброго предчувствия. — Госпожа, — коротко поклонился неизвестный мужчина. — Чем могу помочь? Голос чужака был низким и хриплым — будто ворон закаркал на ветке дерева. — Кто вы такой? — Линнивэ изо всех сил постаралась взять себя в руки. — Где Рамун, сын рыбака Филимо? Незнакомец неторопливо спустился с крыльца, отворил калитку и вышел на дорогу. Он улыбнулся во все глаза смотрящей на него девушке краешком рта, и улыбка эта, невзирая на внешнюю учтивость, показалась Линнивэ пугающей и зловещей. — Теперь этот дом принадлежит моему господину, торговцу шёлка из Ламедона. Если вы имеете в виду прежнего хозяина, то, полагаю, он уехал. Во всяком случае, именно такими были его намерения, когда мы виделись последний раз. Сердце Линнивэ оборвалось в груди: она не могла поверить услышанному. Всё это, несомненно, была чудовищная ложь — Рамун ни за что не оставил бы её, не уехал, не сказав ни слова. Позабыв о только что испытанном страхе, она метнула в сторону незнакомца полный яростного негодования взор: — Должно быть, произошла какая-то ошибка, — выдавила она из себя. — Мой отец — деревенский староста, он бы непременно узнал, если бы кто-то из жителей продал свой дом. — Никакой ошибки нет, госпожа, — спокойно возразил ей незнакомец. — Бумаги на продажу составлены по всем правилам и хранятся в городской управе. Если ваш почтенный отец пожелает, он всегда сможет их прочесть и убедиться в законности заключённой сделки. А теперь, прошу меня простить. Мужчина закрыл за собой калитку, повесил на тронутые ржавчиной скобы замок и повернул ключ, который тут же убрал во внутренний карман плаща. Отвесив замершей в изумлении девушки ещё один почтительный поклон, он быстрым шагом двинулся по дороге. Линнивэ следила за ним неотрывным взглядом, ощущая всё нарастающее беспокойство. У колодца в самом конце деревни незнакомца ждала привязанная за повод вороная, без единого белого пятнышка, лошадь. Девушка видела, как мужчина запрыгнул в седло и прежде чем тронуться с места, обернулся в её сторону. Линнивэ показалось, он слегка усмехнулся — и мороз снова прошёл по её коже. Нечто жуткое и леденящее кровь таилось в этой странной ухмылке.Глава 10. Пепел лжи
12 февраля 2022 г. в 03:07
Арагорн решил не провожать Фарамира в Сокровищницу: понимал, что другу захочется побыть одному в момент, когда ему предстоит прикоснуться к предметам, хранящим в себе память о покойном отце. В отличие от Боромира, из чьих уст неоднократно звучало имя последнего блюстителя Гондора, и упоминалось оно всегда с гордостью и восхищением, его младший брат никогда не заводил о нём разговор.
Все два года, что прошли со дня смерти Дэнетора Второго, его личные вещи, прежде всего многочисленные старинные книги и письма, в полной неприкосновенности пролежали в верхнем ярусе Белой Башни. Арагорн лишь однажды с большой осторожностью предложил Фарамиру перевезти их в Эмин Арнен, но тот отказался, объяснившись тем, что всё принадлежащее почившему правителю должно оставаться в стенах Минас-Тирит — в городе, за который он сражался всю свою жизнь, и где в один день прекратилось биение его сердца.
Двери приёмной залы за Фарамиром давно закрылись, эхо от звука его шагов смолкло в бесконечно длинных коридорах Цитадели, а король Элессар всё так же продолжал неподвижно стоять возле окна. Свечи на столе давно погасли, и лишь время от времени короткие вспышки огонька в его трубке рассеивали наводнивший комнату плотный сумрак, освещая застывшее, точно высеченное из камня, лицо.
За свою жизнь он провёл без сна очень много точно таких же ночей, погружённый в глубокие думы: во время странствий по Средиземью, сидя дозорным у костра, накануне сражения в Хельмовой пади и перед полным неизвестностей походом по тропе Мёртвых. Темнота и тишина всегда помогали ему привести в порядок мысли, дарили спокойствие и умиротворение.
Ночь прошла быстро, уступив место лениво занимающемуся рассвету. Элессар встретил утро в той же позе, замерев у окна. Трубка давно погасла, хотя он и продолжал по привычке держать её в уголке рта. Он наблюдал за неторопливым пробуждением Минас-Тирит ото сна: по небу над городом во все стороны расползлось пепельно-розовое зарево — необычно яркое для этого времени года. Солнечные лучи пробились сквозь волнистые облака и окрасили в золото белые стены и остроконечные крыши домов. Вскоре они заглянули и в его покои тоже — рассеяли полумрак, заиграли мерцающими бликами на глянцевой поверхности стола и на массивных бронзовых подсвечниках.
В дверях приёмной залы появился слуга. С приветственным поклоном он вошёл в комнату и поставил на стол поднос с утренней трапезой. Элессар отложил в сторону трубку и в знак благодарности кивнул, однако к еде не притронулся. Его внимание в большей степени привлёк маленький тугой свиток, который слуга извлёк из внутреннего кармана дублета и положил рядом с серебряным блюдом.
— Вот список, который вы просили, государь. Хранитель архивов кропотливо работал над ним всю ночь. Вряд ли кому-нибудь удалось собрать больше сведений.
Король взял в руки бумагу и быстро пробежался по ней глазами.
— Хорошо, — посмотрел на слугу поверх свитка. — Передай достопочтимому Халамиру мою благодарность за проделанную работу.
— Начальник стражи с четверть часа как прибыл в Цитадель, государь. Он спрашивает, когда вы пожелаете его принять.
— Пусть заходит немедленно, — распорядился Элессар.
Мальбет, глава королевских гвардейцев, появился в покоях так быстро, как будто в самом деле дожидался приглашения, стоя за порогом. Он выглядел изрядно потрёпанным и уставшим: волосы на голове и бороде взлохмачены, одежда местами измята, на голенищах сапог виднелись налипшие комки грязи. В руках он держал довольно-таки большой по размеру мешок, перетянутый толстым шнуром, который тут же поспешил развязать и положить к ногам короля.
— Как я погляжу, ночь у тебя выдалась непростой, Мальбет, — приблизился к гвардейцу Элессар.
— И не говорите, государь, нынче мне пришлось изрядно побегать, — простодушно отозвался тот. — Но, хвала Валар, усилия мои не прошли даром. Вы были правы в своих догадках: Халлас из Ламедона не имеет никакого отношения к случившемуся на Эруи. Взгляните-ка, что моим людям удалось обнаружить неподалеку от моста.
Проговорив эти слова, Мальбет развернул принесённый мешок и показал его содержимое королю. Элессар увидел перед собой грубые солдатские сапоги, испачканные известью и груду вымокшего грязного тряпья, которое при ближайшем рассмотрении оказалось скомканным дорожным плащом. В области груди на нём отчётливо виднелся вышитый герб Лоссарнаха — белая роза, обвивающая стеблем рукоятку меча.
— Эти вещи принадлежат убийце, государь, — говорил Мальбет, пока король со всей тщательностью исследовал находку. — Совершив своё злодеяние, преступник пытался от них избавиться: хотел утопить плащ и сапоги в реке. Если бы мы помедлили с поисками, его замысел бы удался — речной ил уже начал их затягивать. Через пару-тройку дней от них не осталось бы и следа.
— У тебя есть предположения, кто мог носить эти вещи?
— Да, государь. Мы несколько раз допрашивали личную гвардию лорда Таргона, охранявшую в тот день дорогу к мосту. Намучились с ними изрядно, доложу я вам. Правду пришлось вытягивать едва ли не клещами: все они здорово напуганы случившимся, да и господин их под страхом смерти приказал держать рот на замке, — Мальбет слегка усмехнулся. — Все как один твердили, что ничего необычного не заметили, только какой же дурак в эти сказки поверит? Но один из стражников по имени Туилин всё-таки не выдержал, нарушил молчание и поведал о странном случае, имевшем место в утро перед покушением. Я привёл его во дворец, чтобы вы сами могли услышать этот рассказ непосредственно из его уст.
Мальбет покинул приёмную залу, чтобы вскоре вернуться в сопровождении молодого воина, ещё совсем мальчишки. Опасливо оглядываясь, юноша вошёл в комнату и сразу же остановился, как вкопанный — начальнику стражи даже пришлось пару раз подтолкнуть его вперёд, чтобы заставить переступить порог.
Оказавшись лицом к лицу с королём, Туилин оробел ещё больше: вмиг побледнел и задрожал крупной дрожью. Опустился перед своим правителем на одно колено и спрятал руки за спину — так и замер на месте, не в силах пошевелиться.
— Государь мой, — пробормотал он, с трудом выдавив из себя пару даже совсем простых слов. Казалось, ещё немного, и от страха юный гвардеец лишится чувств.
— Тебе нечего бояться, Туилин, — Элессар жестом велел ему подняться. — Твой господин, лорд Таргон, лишился власти в своём уделе и в скором времени предстанет перед судом. Его угрозы, если таковые имели место, ничего не стоят. Ты можешь рассказать мне всё, что тебе известно, не опасаясь расправы или мести с его стороны.
Туилин быстро метнул затравленный взгляд в сторону Мальбета — тот нетерпеливо махнул рукой в ответ:
— Не тяни, парень. Говори всё, что поведал мне.
— Государь, мне кажется, я знаю, кто помог тому человеку проникнуть на мост… Боюсь, что эта беда случилась по моей вине.
Король обеспокоенно нахмурил брови, а юноша, тем временем, собравшись с силами, продолжал:
— По случаю вашего приезда была большая суматоха, государь. Мы не успевали устроить всё должным образом — лорд Таргон постоянно находился в раздражении, опасался, что вы останетесь недовольны. Многое нужно было подготовить: не только повсеместно обеспечить охрану, но и убрать сор, оставшийся после строительства, поэтому к работам привлекали даже жителей ближайших деревень. Утром, в день покушения я нёс дозор на дороге, ведущей в Минас-Тирит, и заметил среди прочих незнакомого мне гвардейца в сопровождении какого-то мужчины. Я сразу обратился к нему с вопросом, чтобы узнать, кто он такой. Он ответил, что прибыл на Эруи по распоряжению лорда Таргона, а его спутник — крестьянин из соседнего поселения, который должен убирать мешки с известью, — Туилин сглотнул, прочищая пересохшее горло. — Я не заподозрил ничего необычного: он говорил очень складно и убедительно, на нём был плащ гвардейца, а что до того мужчины — не в первый раз ведь звали людей из деревни. Потому я позволил им остаться, затем занялся своими делами. А те двое больше не попадались мне на глаза. О том, кем на самом деле были эти люди я понял только после покушения и очень испугался: я ведь позволил преступникам проникнуть на мост, и только чудо помешало им довести задуманное до конца… Простите меня, государь.
— Я показал парню тело погибшего, — подал голос стоящий поодаль Мальбет. — Он опознал в нём того самого мнимого крестьянина из деревни. А плащ с гербом Лоссарнаха, который мы нашли в реке, принадлежал человеку, выдавшему себя за гвардейца. Так всё и встало на свои места, государь.
— Ты можешь описать нам того гвардейца? — спросил юношу Элессар.
— Я не слишком хорошо успел разглядеть его: одинаковые плащи с гербом провинции делают нас похожими один на другого. Скажу, что он был высок ростом, ещё не старый, со смуглым лицом. Говорил вежливо и учтиво, словом, сделал всё, чтобы сойти за своего. Он представился как Ангон, но, разумеется, имя вымышлено. Как я узнал, спустя время, в числе придворных лорда Таргона воина, которого бы так звали, отродясь не бывало.
Элессар ничего не ответил Туилину, только продолжил пристально смотреть ему в лицо. Хотя в комнате было довольно прохладно, лоб юноши покрылся мелкими каплями пота. Он понимал, что настала минута, когда правитель Гондора должен объявить, каким будет его наказание за допущенную роковую оплошность.
— Твоя невнимательность при исполнении долга привела к тяжким последствиям — это серьёзный проступок, Туилин, — Элессар, наконец, нарушил гнетущую тишину. — Поэтому ты не сможешь продолжить службу в личной гвардии правителя ни в Лоссарнахе, ни в каком-либо другом уделе. Я распоряжусь, чтобы для тебя подыскали подходящую должность в Анориэне. Конечно, она будет ниже той, что ты занимаешь сейчас, однако, если ты захочешь искупить свою вину и проявишь добросовестность и усердие, то через какое-то время вернёшь себе прежнее положение.
Молодой человек поклонился. От услышанного решения он заметно приободрился, а лицо его разом просветлело: юноша, явно, не ожидал, что приговор окажется таким мягким и готовился к худшему.
— Храни вас Эру за ваше милосердие, государь.
— Сейчас я отпускаю тебя домой, — король взмахом руки указал в сторону дверей приёмной залы. — Будь готов к тому, чтобы, когда придёт время, подтвердить свои слова перед судьями Минас-Тирит.
Мальбет дождался, пока незадачливый юноша покинет пределы покоев, после чего проговорил со знакомой уже лёгкой усмешкой в голосе:
— Мудрое решение, государь. Для парня так оно будет и лучше: в гвардии Лоссарнаха сейчас полная неразбериха. Там ему оставаться небезопасно, как не крути — единственный свидетель, который хоть что-то видел. В невиновность лорда Таргона я до сих пор не особенно верю. Он упорно продолжает изображать оскорблённую добродетель и отказывается признавать, что знал заранее о готовящемся покушении. Однако ни капли не удивлюсь, если выяснится, что он сам и подослал этого переодетого гвардейца, чтобы отвести от себя подозрения.
Элессар отрицательно покачал головой:
— Ты слишком высокого мнения о способностях Таргона, Мальбет. Лорд Лоссарнаха не стратег, в данном же случае мы имеем дело с расчётливым и изобретательным умом. Чтобы разгадать, как действует преступник, прежде всего нужно понять его мотивы, а мне они пока не особенно ясны. Вот, что меня беспокоит больше всего: я не могу предугадать, какими будут его следующие шаги.
— Значит, теперь начнём искать этого самого Ангона, или как там его… Сапоги и плащ нашли — найдём и его самого. Не может же он испариться без следа.
Король вернулся к окну, где оставил свою трубку, плотно набил её табаком и неторопливо раскурил. Солнце уже вовсю разило сквозь витражные стёкла и слепило глаза. Поднимавшиеся вверх от трубки клубы дыма тоже окрасились его лучами.
— Змеиная Голова, — тихо произнёс Элессар после того, как провёл несколько минут в задумчивом молчании. — Если во время поисков ты от кого-нибудь услышишь это прозвище — немедленно дай мне знать.
На лице Мальбета отразилось неподдельное изумление, но, как истинный солдат, преданный своему государю, он не имел привычки задавать лишних вопросов. Коротко поклонившись, начальник стражи сложил обратно в мешок выловленные из Эруи сапоги и плащ, затем быстро покинул приёмную залу. Одному Эру известно, сколько ещё бессонных ночей ждало его впереди.