Шёпот камня

      День у корабела Хабадана не задался с самого утра. Всё началось с того, что во время работы на верфи, вырезая пазы на торцах досок поясцев, он случайно поранил кисть левой руки. В сосновом брусе каким-то образом затерялся крохотный сучок, будь он неладен, — пила соскользнула и сильно повредила запястье. По счастью, лезвие не задело кость, но боль была поистине невыносимой. Кровь и вовсе хлестала, что струя воды из фонтана на рыночной площади Эмин Арнен. Ничего не оставалось, как на месте зашивать рану и накладывать повязку — хорошо хоть у мастера гильдии оказался в запасе добрый моток шёлковых нитей, да бутыль очищенного древесного клея. Вот только о работе на ближайшие несколько дней придётся позабыть, а это означает, что жалованье его за месяц выйдет меньше обычного. Была бы его правая рука покрепче, да поздоровее, может, и управился бы, но ранение плеча, полученное в водах Бельфаласа много лет назад, давало о себе знать. До сего момента калекой Хабадан себя не считал, более того, достаточно долго ему удавалось скрывать от товарищей по гильдии свой недуг — начнут задавать всякие докучливые вопросы, а ему это ни к чему. Благо, даже с застарелым шрамом физической мощи ему не занимать, а об устройстве кораблей он знает поболее многих. Но после случившегося на верфи, когда мастер настойчиво посоветовал ему идти домой, и не возвращаться до полного излечения, его уверенность в собственных силах заметно пошатнулась.       Лишних денег у Хабадана не водилось, а взять теперь их было неоткуда. Пока он шагал вдоль берега реки, проклиная пульсирующую боль в запястье, голову его посетила было шальная мыслишка облегчить кошелёк кого-нибудь из зазевавшихся ночных прохожих, однако он сразу же отказался от этой затеи. Слишком уж унизительно для старого умбарского пирата, прежде бравшего на абордаж гондорские корабли, промышлять мелким воровством. Да и дразнить правосудие, которого Хабадану год назад чудом удалось избежать, тоже не стоило — во второй раз переменчивая судьба запросто может лишить его своей милости.       Работа на верфи была тяжёлой и неблагодарной. Приходилось целыми днями таскать на плечах увесистые брёвна, постоянно обжигаться кипящей смолой, строгать и пилить брусья, согнувшись в три погибели так, что к вечеру ныл каждый мускул в спине и пояснице. Вознаграждали за изнурительный труд не особенно щедро: хватало лишь на то, чтобы внести плату за комнатёнку на чердаке, да на вечерние попойки в местном трактире.       Сидя долгими скучными вечерами над кружкой пива, Хабадан часто вспоминал дни, когда они с товарищами делили после удачной вылазки богатую добычу. Чего там только не было: и сундуки с золотом, и свитки дорогого шёлка, и бурдюки с превосходным вином — не чета тому пойлу, что ему приходится хлебать на дешёвом постоялом дворе в предместье Итилиэнской столицы. Нынче уж обо всей это роскоши остаётся лишь мечтать. Пиратская братья Умбара после гибели капитана развалилась под мечами и стрелами гондорских воинов, а его старые приятели или сложили головы на плахе, или разбежались кто куда, вынужденные до конца дней скрываться от карающей руки закона: недавно взошедший на трон король Элессар с разбойниками и лихим людом не церемонился.       Если рассуждать здраво, Хабадан вполне мог считать себя счастливчиком. Ему удалось не только ускользнуть от возмездия за прошлые преступления, но и получить возможность иметь крышу над головой и худо-бедно добывать себе на хлеб. После войны Гондор нуждался в рабочих руках, поэтому, когда он с большой осторожностью обратился к главе корабельной гильдии с просьбой найти ему место, его взяли подмастерьем на недавно построенную в окрестностях Эмин Арнен верфь без лишних проволочек, не особенно интересуясь его прошлым. Проверять правдивость наспех сочинённого рассказа о вынужденном переезде из Пеларгира никто не стал, а его знания и опыт в устройстве судов пришлись ко двору, и уже через каких-то пару-тройку месяцев Хабадан получил прибавку к жалованию. По его меркам — крохи, но ему удалось сохранить жизнь и свободу, а в наступившие времена для старого пирата Умбара это было не так уж и мало.       Погружённый в такие мысли напополам с терзавшими душу воспоминаниями, Хабадан свернул на дорогу, ведущую в Эмин Арнен. Делать ему было особо нечего, поэтому он несколько часов бесцельно гулял по улицам, захваченный пёстрой толпой горожан, заглянул даже в лавку старьёвщика, однако без особой надежды — продать или выменять ему было нечего. Все мало-мальски ценные вещи давно ушли с рук, а за старый кожаный пояс или тупой нож и медной монеты не дадут.       Вторая неудача постигла его на городском рынке. Хабадан сам толком не понимал, как такое могло с ним приключиться. Казалось, зазевался на пару минут, заглядевшись на выставленные харадским торговцем стальные клинки, как неизвестный пройдоха с завидной ловкостью стянул у него кошелёк. Хабадан только и успел схватиться за опустевший карман, да развернуться на месте, чтобы проводить взглядом удирающего прочь какого-то мальчишку.       Рассвирепев, бывший пират ринулся было догонять наглеца, да куда там — проклятый воришка в мгновение ока растворился в сутолоке, оставив его растерянно стоять на месте и ругаться на чём свет стоит. В отчаянной попытке выследить мальчишку побродил вдоль торговых рядов, оглядываясь по сторонам, но очень скоро плюнул на эту пустую затею — всё равно что иголку в стоге сена искать.       Положение Хабадана ухудшалось на глазах. Копить деньги он не умел никогда: пираты привыкли жить на широкую ногу, и не оставляли ничего про запас, а в его возрасте укоренившиеся привычки менять было уже непросто. В украденном кошельке хранились все его в кои-то веки честно заработанные монеты, и до следующей выплаты жалования нужно было как-то прожить целую неделю. Придётся просить хозяина дома отсрочить очередной взнос за комнату, а кроме того, по всей видимости, брать в долг у товарищей по гильдии. Те были славными парнями, и Хабадан не сомневался: они не откажут в помощи и ссудят ему хотя бы парочку лишних монет, но при мысли, что нужно опускаться до подобного унижения, начинало противно щипать в носу не хуже, чем после щепотки крепкого табака. И угораздило же его встрять в такую историю! Скажи ему кто, пару лет назад, что он будет бродить, как побитая собака, по улицам Итилиэнской столицы и клянчить подачки у малознакомых людей, чтобы не подохнуть с голоду — расхохотался бы этому чудаку в лицо без зазрения совести. Но у насмешливой старухи судьбы, как оказалось, на каждого из живущих свои планы, и поди, попробуй их угадать.       Поздним вечером Хабадан присел передохнуть на пристани. Андуин, хоть и не залив Бельфаласа, по которому нет-нет, да тосковала душа старого пирата, но всё же — водная гладь, уставшим глазам смотреть на неё приятно. Да и плеск бившихся о камень мостовой волн ублажает слух куда больше, чем шум толпы на городских улицах. В комнате на чердаке сидеть только свечи зря жечь и с тоски помирать, а здесь на берегу, как-то полегче и поспокойнее. Может, под гул прибоя что-то путное и придёт в голову.       Хабадан с тоскливой завистью посмотрел на залитые тёплым светом окна местных трактиров, где счастливые обладатели тугих кошельков полоскали горло крепким элем, затем вновь устремил взор на темнеющую впереди водную гладь. Людей вокруг было немного, только изредка здешние выпивохи, пошатываясь, брели справлять нужду за сваленными в кучу прохудившимися бочками. Иногда случайные прохожие пробегали мимо, чтобы затем быстро раствориться в полумраке извилистых улиц. На одиноко сидящего мужчину в затрапезном плаще и надвинутом на лоб капюшоне, всем своим внешним видом смахивающего на бродягу, особого внимания никто не обращал.       За спиной послышались приближающиеся шаги, но он и не думал оборачиваться — мало ли какой ещё сброд принесло на пристань в этот поздний час. Однако раздавшийся следом негромкий голос заставил его разом выйти из праздной задумчивости и подскочить на ноги. — Неважный у тебя сегодня выдался денёк, Хабадан Однорукий?       Это пиратское прозвище никому из его нынешних приятелей-корабелов не было известно, более того, последний раз к нему так обращались товарищи по грабежам на далёких умбарских землях, которых теперь уже днём с огнём не сыскать. А между тем, звавший Хабадана голос показался слишком знакомым. Пират обернулся и пытливо вгляделся в темноту, близоруко щуря глаза на его обладателя. — Узнал меня? — с лёгкой насмешкой спросил стоящий в нескольких шагах от него молодой человек.       Узнал ли он его? Белки глаз Хабадана налились кровью от ярости, а вены на бычьей шеи вздулись, рискуя вот-вот лопнуть. Этого мальчишку он узнал бы из тысячи, а ещё совсем недавно мечтал выпотрошить, как зайца и повесить его тело на ближайшей сосне. Гнусный предатель, по чьей вине попал в ловушку и погиб их капитан, а затем и вся их пиратская братья. Сотни товарищей, с которыми он долгие годы бок о бок ходил по водам Бельфаласа, убиты или томятся за решёткой, а он сам, прославленный морской волк, вынужден гнуть спину за жалкую горсть монет и лебезить перед теми, кого всю жизнь презирал. А у этого мерзавца, продавшего их жизнь и свободу за тёплое местечко под крылом наместника Гондора, ещё хватает наглости заявляться как ни в чём не бывало, без зазрения совести смотреть ему в лицо и скалить зубы в победной ухмылке?       А ведь когда-то именно он, Хабадан, правая рука умбарского капитана Умранада, заприметил этого мальчишку на рынке в Пеларгире. Тогда Налмир представлял из себя жалкое зрелище — худой, голодный, в изношенной от долгих странствий одежде и в стоптанных башмаках, он в отчаянии искал помощи у местных мореходов и богатых купцов. Сам не ведая почему, старый пират проникся сочувствием к юноше, познакомил его с капитаном и убедил того взять парня на судно. Умранаду мальчишка тоже понравился: он сразу разглядел в Налмире и отчаянную храбрость, и свободолюбивый дух, и незаурядную смекалку.       Хабадан охотно взял юношу под свою опеку. Раскрыл все премудрости жизни в море, делился своим немалым опытом, даже как-то раз, шутки ради, научил играть в кости. Самому ему должной ловкости не хватало, а вот мальчишка, с лёгкостью усвоив нехитрые правила, быстро превратился в одного из лучших мастеров этой игры. Неоднократно он возвращался на корабль после ночи в портовых трактирах, хвастаясь плотно набитыми мешочками с золотыми монетами. Все знали, что Налмир, сидя за игральным столом, сноровисто дурит своих напарников, пользуясь их незадачливостью или излишней жадностью, но за руку его мало у кого получалось ловить, а если и получалось, то мальчишке всегда удавалось выкрутиться. Капитана такие забавы юноши от души веселили, и, наблюдая за его уловом, он не раз говорил, что тот далеко пойдёт. Кто бы мог тогда знать, какими пророческими окажутся эти слова Умранада и как жестоко они ударят по нему самому и его преданным людям?       Хабадан свирепо огляделся по сторонам, и, убедившись, что на пристани они с мальчишкой одни, в два прыжка преодолел разделявшее их расстояние. Позабыв о боли в запястье, схватил мерзавца за горло и со всего маху впечатал в стену покосившегося сарая для лодок. Нужно-то было лишь сильнее сдавить пальцы и предателю конец, но пирату хотелось продлить этот долгожданный миг сладостной мести. — Как тебе только хватило наглости заявиться ко мне, щенок? — прохрипел он, ещё раз от души приложив юношу затылком о неструганые доски сарая. — Полегче, приятель, — Хабадан почувствовал, как в живот ему упёрлось холодное лезвие кинжала. — Я не настолько тебе доверяю, чтобы прийти на встречу безоружным. А кроме того, мой хороший знакомый, который украл у тебя давеча кошелёк, прямо сейчас наблюдает за нами вон, с того косогора. Он тебя знает, он же и показал, где ты прячешься. Хоть пальцем меня тронешь — мальчик тут же доложит обо всём лорду Итилиэна. За убийство воина из Белого отряда тебе точно головы не сносить.       Пират чуть ослабил хватку и посмотрел в сторону, указанную Налмиром. Убедившись, что тот не врёт, негромко выругался и убрал руку. Этот шельмец, похоже, как и обычно, всё предусмотрел заранее. — Чего тебе надо? — отрывисто рявкнул Хабадан, отступая от него на шаг. — Поговорить, — так же коротко отозвался молодой человек, одновременно потирая ушибленный затылок. — Много времени я у тебя не займу. И не бойся, отряд гвардейцев я за собой не привёл. Будешь вести себя хорошо, даю слово, о нашей встрече никто не узнает.       От нахального тона мальчишки, уверенного в своей безнаказанности, у Хабадана в ушах засвистело. Кровь ударила в голову, и он было уже вновь собрался прямо здесь и сейчас проломить ему его проклятый череп, но вовремя сдержался: садиться в тюрьму или тем паче всходить на эшафот пирату не хотелось. — Что стоит твоё слово? Ты уже однажды давал его нашему капитану, а потом нарушил его, не моргнув глазом. Ты хоть представляешь, сколько голов тогда полетело? — Хабадан злобно сплюнул себе под ноги. — О чём мне с тобой говорить? Разве что спросить, хорошо ли тебе спится по ночам после того, как ты бросил в огонь своих товарищей? — Не жалуюсь, — равнодушно покачал головой Налмир. — Времена переменились, а ты сам знаешь — когда ветер дует в другую сторону, туда же и следует направлять паруса. — Негодяй! Ты погубил капитана после всего, что он для тебя сделал… — Не будем тревожить понапрасну память почтенного Умранада. Пусть он покоится с миром на дне Андуина, — юноша понизил голос. — Только ты-то чего на меня злишься? Сейчас ты на свободе и даже можешь жить не прячась, в отличие от тех, кто волей случая избежал правосудия. Напомнить тебе, почему так вышло? За тобой должок, Хабадан Однорукий.       Губы пирата болезненно искривились в ответ на эти слова. Мальчишка вновь оказался прав. Когда гондорские воины сломили последнее сопротивление оставшихся без своего главаря пиратов, на верных ему людей начались жестокие облавы. За голову Хабадана полагалась немалая награда, всё же, он был правой рукой Умранада. В лицо его мало кто видел, и какое-то время ему удавалось скрываться, пока его не взяли под стражу в порту Пеларгира. Опознать пирата позвали Налмира, и Хабадан, зная, на чьей совести было их поражение, уже не сомневался, что на этот раз казни ему не избежать. Войдя в тюремную камеру, юноша долго всматривался в лицо своего бывшего друга и наставника, и эти минуты Хабадану показались вечностью. Его удивлению не было предела, когда Налмир отрицательно покачал головой и с уверенностью заявил стражникам, что видит этого человека первый раз в жизни. Хабадана отпустили на все четыре стороны, и он получил второй шанс спастись от смерти. Однако же мысль о том, что своей свободой он обязан гнусному предателю, была ему едва ли менее невыносима, чем осознание неминуемой гибели. — Я хорошо помню зло, которое мне причинили, — серьёзно продолжил тем временем Налмир. — Но и добро я не забываю. Жизнь за жизнь, Хабадан.       Пират глухо рассмеялся. Вот в чём, оказывается, крылась причина его молчания. Этот щенок, видите ли, решил поиграть в благородство. — Дело говоришь, парень, за мной и вправду должок, — отозвался он и, размахнувшись, ударил юношу по лицу, очень надеясь, что от силы его кулака тот лишится пары зубов, но, похоже, мальчишка отделался только разбитой губой. — Вот теперь квиты. О чём ты хотел поговорить?       Молодой человек прикрыл глаза и медленно выплюнул сгусток крови, после чего вытер рот тыльной стороной ладони. Кивком предложил присесть на корму привязанной у воды лодки. Видимо, тоже решил, что оплату старых долгов можно считать оконченной. — Ты долгие годы прожил в Умбаре, знаешь многих выходцев из этих мест. Ты когда-нибудь слышал о человеке по прозвищу Змеиная Голова? По моим предположениям, он когда-то, как и ты, был пиратом. Хабадан неопределённо хмыкнул, потёр снова начавшее противно тянуть запястье, затем окинул юношу любопытствующим взглядом: — Ну, допустим, слышал. Только ты его со мной не сравнивай. Я, конечно, разбойник и грабитель, и руки от крови мне до конца дней не отмыть. Но даже у пиратов есть своеобразные представления о чести. Мы любим лёгкие деньги, однако же не губим души ради удовольствия. А вот Змеиная Голова просто-напросто лютый убийца. Зверь, которому жалость неведома, а вкус крови приносит наслаждение, равное тому, которое мы с тобой получаем от кружки доброго вина. Я многое про него знаю, парень. Что именно тебя интересует? — Расскажи всё, что тебе известно. Любая мелочь имеет значение. — Родом он из небольшого поселения в Умбаре. Насколько мне известно, отец его также промышлял разбоями, а кроме того был известным пьяницей и отменным негодяем. Рано свёл его мать в могилу, а сыну вместо родительской любви доставались жестокие побои. Когда мальчик подрос, он, по всей видимости, хорошо усвоив преподанные ему отцом уроки, решил отомстить тому, кто годами над ним измывался. Папашу его нашли задушенным в собственном доме, а перед этим старого пропойцу изрядно потыкали ножами. Убийцу не особенно искали, но все и так знали, от чьих рук он погиб. А юноша, по имени Сагрот, которого после того, как он откуда-то притащит клинок с изображением головы гадюки, будут именовать не иначе, как Змеиная Голова, мыкался от одной разбойничьи шайки к другой. И везде, где он прикладывал руку, лилась кровь и свершалось насилие, от которого даже у бывалых пиратов мутнело в глазах. — Значит, его настоящее имя Сагрот? — Да, Змеиной Головой он стал не так уж и давно. Но ты, погоди, самое интересное впереди. Однажды корабль, на котором он промышлял разбоями, пропал из виду. Долгое время ни о нём, ни о его подельниках никто не слышал. Думали, может, погиб или попал в плен к гондорским властям. И, надо сказать, вздохнули с облегчением. Сагрота в Умбаре не любили — он ничем не гнушался, мог и своих насквозь проткнуть, если что было не по его. Пока он однажды не объявился. Налмир рассеянно кивнул, будто прикидывая что-то в уме: — А как давно он исчез из Умбара? — Лет пятнадцать назад, а вернулся уже, когда бразды правления над уцелевшими после побоища под Пеларгиром пиратами, взял в свои руки капитан Умранад. К нему он и пожаловал, будто бы с посланием от своего господина. Хотел вести какие-то переговоры, однако капитан, услышав имя его хозяина, тут же отправил гонца восвояси. — Тебе известно, по чьему приказу он действовал? Хабадан в ответ только пожал плечами: — Нет, Умранад ничего об этом не говорил. Знаю лишь, что капитан не пожелал иметь дело ни с ним, ни с его покровителем, а он от помощи влиятельных союзников никогда не отказывался. Вот, ты сам и подумай, почему. — Заподозрил ловушку, — озабоченно наморщил лоб юноша. — Стало быть, этим господином мог быть кто-то из лордов Гондора. — Кто ж теперь разберёт? — Хабадан помолчал недолго. — А тебе-то он зачем, парень? Ты смотри, не лезь к нему в логово, не связывайся — живым не уйдёшь. Ему человека убить, что комара прихлопнуть. Ты, конечно, высоко взлетел, раз сам князь Итилиэна тебя к себе в гвардию устроил, но, если ты Сагроту дорогу перейдёшь, даже твой командир тебя от его мести не спасёт. — Ты знаешь, где он сейчас? — Налмир, казалось, пропустил предостережение старого пирата мимо ушей. — Где-то здесь, в Итилиэне. Ходит, смотрит, вынюхивает что-то. — В таверне «Золотой рог» он в кости играет? Слыхал я об этом, но сам его там ни разу не видел. — Занятие это он всегда любил. Наверное, не меньше, чем проливать чужую кровь. Ты же сам знаешь — когда сети игры расставлены, жаждущим лёгких денег из них не выбраться. Бери их и делай, что пожелаешь, а Змеиная Голова наслаждается властью над теми, кто слабее его. Может, и в «Золотом роге» бывает, но я туда не суюсь — дорого слишком.       Налмир не удостоил старого пирата ответом. Только поднялся на ноги и слегка улыбнулся, как показалось Хабадану, на сей раз по-доброму и без всякой насмешки. — Спасибо, — тихо выговорил он. — Да, не за что, — недовольно проворчал Хабадан, ругая себя за неожиданно пробудившуюся в каком-то потайном уголке души теплоту к этому мальчишке. Что и говорить, ведь когда-то давно он был к нему по-настоящему привязан. — Проваливай, давай, отсюда, раз узнал, что хотел. И чтоб глаза мои тебя больше не видели.       Молодой человек вновь кивнул и уже собрался было уходить, как вдруг, будто о чём-то вспомнив, пошарил за пазухой и протянул пирату небольшой перевязанный шнурком мешочек. — Твой кошелёк, Хабадан.       Пират ещё долго смотрел вслед удаляющемуся в темноту улиц мальчишке, и лишь, когда тот совсем скрылся из виду, с удивлением обнаружил, что кошелёк его, до сих пор лежащий на раскрытой ладони, стал намного тяжелее, чем был.       Задний двор таверны «Золотой рог» освещался всего одним факелом, грубо вделанным в обшарпанную ограду, изрядно поеденную мутно-зеленой цвелью. Сам двор, маленький и тесный, зажатый со всех сторон глухими каменными стенами, выглядел заброшенным и неухоженным. Днём солнечный свет сюда почти не проникал и не давал жизни ни единой травинке, зато вечный полумрак и сырость служили отличным подспорьем для мха и плесени. Плесень здесь была повсюду: огромными гроздьями она облепляла стены покосившегося сарая в дальнем углу двора, выглядывала из трещин между плитами, облюбовала сгруженные в кучу старые дубовые бочки. Воздух пропитался удушливой влагой — стойкий затхлый запах не в силах были перебить даже доносившийся из открытых окон таверны густой аромат зажаренной на решётке свинины с луком.       Под глухой, протестующий скрип Фириэль с трудом открыла тяжёлую кухонную дверь плечом, протиснулась в образовавшуюся щель и выбрела на крыльцо. Руки, как обычно, у неё были заняты: лохань с горячей водой и мылом пришлось тащить аж со второго этажа. Крепко выпившие постояльцы, кажется, какие-то молодые крестьяне из соседней деревни, опрокинули на скатерть полный кувшин с вином, и если не отстирать пятно немедленно, то оно накрепко въестся в ткань, и скатерть будет безнадежно испорчена. А ещё сегодня, к вящей радости хозяина, все столы были заняты, и посуды постоянно не хватало, поэтому кроме грязной скатерти служанку трактира ждала целая гора деревянных тарелок, кружек и ложек — отдохнуть ей удастся в лучшем случае только ближе к утру.       Фириэль доволокла лохань до скамейки, с тихим вздохом разогнула затекшую спину, вытерла рукавом взмокший от пота лоб. Отблески факела озарили её юное, бледное лицо, глубоко посаженные светло-серые глаза, небольшой, чуть вздёрнутый нос, украшенный россыпью крохотных веснушек. Русые волосы были собраны в косу и спрятаны под платком, в маленьких, аккуратных ушах тихонько позвякивали медные серёжки. Фигурка у девушки была хрупкая и ладная, а тонкие, полупрозрачные руки, орудующие вальком и мылом — ловкими и проворными.       Управившись со скатертью, Фириэль вынула её из лохани, отжала прямо на землю густые хлопья пены и закинула на протянутую через весь двор верёвку. От долгого стояния в одной позе спина начала ныть ещё сильнее, и Фириэль позволила себе небольшую передышку: расправила плечи, выпрямилась во весь рост и вытерла о подол мокрые руки.       Какой-то странный шорох в углу двора заставил её обернуться. Свет от факела туда не доставал, и она ничего не увидела, кроме темноты и, как ей показалось, мелькнувшего вдоль ограды силуэта. Фириэль замерла на месте и осторожно вытянула вперёд шею — хотела было крикнуть, чтобы узнать, кто это вздумал лазать здесь среди ночи, но шум быстро смолк, и тишину нарушало только монотонное капанье воды с развешенной на верёвки скатерти.       Девушка успокоила себя — ничего необычного не произошло, ведь, с наступлением темноты, во дворе всегда находиться было страшновато. Трактирщик, ужасный скряга и сквалыжник, никогда не выбрасывал старые вещи, вместо этого равномерно заваливал ими сарай и двор, так что по ночам все эти сломанные вилы, колёса от телеги и кули с тряпьём походили на мрачные скрюченные фигуры, замершие в жутких, неестественных позах. Скорее всего, у стены, где она услышала шорох, пробежала крыса и задела хвостом какой-нибудь мешок. Не стоит обращать внимание на такие пустяки — ей и без того есть чем заняться. Да и хозяин скоро её хватиться, когда обнаружит, что чистая посуда закончилась, и будет кричать, будто она заставляет посетителей ждать — боится, что уйдут в соседнюю таверну, и он лишится пары лишних монет.       Фириэль сменила воду в лохани, погрузила туда грязные ложки и принялась в задумчивости тереть их щёткой. Она уже и думать забыла о напугавшем её странном шуме около стены, когда внезапно услышала позади себя тихий, вкрадчивый голос: — Привет, красавица… Лохань с посудой сама собой выскользнула из рук, с гулким стуком рухнула на камни и опрокинулась — вода мутной, грязной лужицей разлилась у её ног, предварительно забрызгав башмаки и чулки почти до колен. Фириэль вскрикнула и обернулась — прямо у неё за спиной, на корточках, сидел молодой человек, закутанный в длинный тёмного цвета плащ с капюшоном, и внимательно наблюдал за ней из-под упавшей на лоб пряди гладких чёрных волос. В ответ на её испуг губы юноши изогнулись в тонкой, лукавой улыбке, а в глазах вспыхнул весёлый, озорной огонёк. — Налмир, ты с ума сошёл? — яростно напустилась на нарушителя спокойствия Фириэль. — У меня чуть сердце из груди не выскочило! — Тише, тише, не кричи, — Налмир рывком поднялся на ноги, в один миг собрал с земли рассыпанные ложки и закинул их обратно в лохань. — Я не хотел тебя напугать. Прости. — Что за ужасная привычка подкрадываться? — Фириэль сердито вырвала у него посуду и поставила её на скамью. — Меня до сих пор всю трясёт. — Я зашёл повидать твоего брата, — проговорил Налмир, выждав небольшую паузу, чтобы дать ей прийти в себя. — Хотел поблагодарить его за помощь с Хабаданом. Всё прошло как нельзя лучше. Девушка перевела дух, укоризненно покачала головой и внимательно всмотрелась ему в лицо. Налмир виновато опустил глаза, изображая раскаяние, пусть и не слишком убедительно, но довольно для того, чтобы она немного смягчилась. — У тебя губа разбита, — произнесла, наконец, Фириэль. — Да, к сожалению, старый пират оказался немного более злопамятным, чем я ожидал. Весьма не вовремя вздумал припоминать старые счёты. Фириэль не ответила, только живо нырнула в карман передника и вынула оттуда маленький пузырёк с какой-то мутной жидкостью. Открыла пробку, вылила несколько капель содержимого на платок, после чего протянула его юноше: — Вот, возьми. Это лекарство приготовила одна травница из деревни. Когда на кухне я неосторожно обращаюсь с ножом, оно мне помогает быстро остановить кровь. — Да стоит ли… — пробормотал Налмир и рассеянно приложил платок к лицу, подержал пару секунд. — Так, значит, твоего брата сейчас нет? Фириэль пожала плечами: — Наверное, как обычно, где-то по городу шатается, но я скажу ему, что ты приходил. Налмир кивнул, пошарил за пазухой и вытащил оттуда кожаный мешочек с монетами, вложил его в руки своей собеседницы: — Передай ему вот это. Моя благодарность, как договаривались. Фириэль быстро спрятала деньги в тот же карман, откуда только что доставала капли от порезов. — У меня есть для тебя новости, — глубоко вздохнула и поманила к себе пальцем, призывая подойти ближе. — Тот страшный человек, о котором ты меня спрашивал, вчера приезжал к моему хозяину. Они шептались о чём-то в кладовой, а я как раз проходила мимо и успела услышать краем уха часть их разговора. Речь шла об игре в кости. Похоже, он опять намеревается обчистить карманы этих несчастных пьяниц, что собираются здесь по вечерам. — Тебе известно, в какой день состоится игра? — Пока нет, но непременно станет известно накануне. Хозяин в этот день прикажет снизить цены на вино, чтобы заманить в таверну как можно больше людей, которые потом попадут в лапы этому проходимцу, — Фириэль невесело вздохнула. — А выигранные деньги они поделят пополам, как обычно. — Когда узнаешь, отправь в Эмин Арнен своего брата. Он знает, как меня можно найти в казарме. Мне позарез нужно побывать на этом празднике тщеславия и алчности. — Хорошо, только… ты что задумал, Налмир? — насторожилась Фириэль. — Ничего особенного, — молодой человек беспечно улыбнулся. — Тоже хочу попытать удачу и немного подзаработать. — Да ты не в себе! — от его слов хорошенькое личико Фириэль исказилось гримасой ужаса. — Этот человек мошенник, ты глазом не успеешь моргнуть, как он оставит тебя без единой монеты. — Ну, это вряд ли у него получится, я тоже не вчера на свет родился. — Если лорд Фарамир узнает, что ты делаешь ставки в трактире, он вышвырнет тебя на улицу, — Фириэль порывисто сжала рукав его плаща. — Зачем тебе эти деньги? Ты же понимаешь, что мой хозяин и его приятель выигрывают их нечестным путём. — Значит, я тоже получу их нечестным путём. Обмануть обманщика — что может быть увлекательнее? — Ты точно сумасшедший, — в третий раз объявила ему Фириэль. Налмир самодовольно усмехнулся так, будто только что сказанное подругой ему необыкновенно польстило. Скинул с головы капюшон, подступил к ней на шаг и, отбросив все церемонии, одним быстрым движением заключил в объятия. — Не бойся, — прошептал он, почти касаясь губами её уха. — Всё будет хорошо.       Фириэль снова глубоко вздохнула и доверчиво склонила голову ему на плечо. Снаружи на улице залаяла собака и донёсся стук колёс проезжающей мимо повозки. Из распахнутого на втором этаже окна таверны раздался смех и звон бьющейся посуды — видимо, у кого-то из гостей выдался весёлый вечерок. — Зайдёшь? — девушка подняла на него глаза и махнула в сторону двери. — Сегодня не могу, — Налмир тыльной стороны ладони погладил её по лицу. — Если я не вернусь до полуночи в казарму, Берегонд будет метать гром и молнии, а я обещал командиру не злить его без особой необходимости. Так что в другой раз. — Понимаю… Я непременно скажу брату, чтобы он тебя предупредил, когда начнётся игра. Налмир выпустил подругу из объятий, ненадолго задержал её руки в своих, поцеловал тонкие, чуть покрасневшие от горячей воды и щёлочи пальцы. — Спасибо тебе, — очень тихо произнёс он на прощание, прежде чем раствориться в темноте. На сей раз ему удалось преодолеть каменную ограду совсем бесшумно.