Между Ветром и Водой

      Песчаная буря пронеслась над Суной на тридцать девятый день, а на сорок четвёртый по пути на работу Нами заметила двух гражданских женщин. Они стояли посреди дороги и растерянно озирались.       — Девушка, милая! — Старшая замахала рукой, желая привлечь внимание. — Подскажи, где у вас тут госпиталь?       — На соседней улице. — Нами подошла к незнакомкам, внимательно их рассматривая.       Младшая женщина опиралась на свою старшую спутницу и куталась в плащ. Когда она суетливо оправила его полы, будто желая укрыться от чужого пытливого взора, среди складок промелькнуло худое запястье, и Нами внутренне содрогнулась: кожа женщины была изъедена чёрной, похожей на гниль язвой.       Залитая ярким солнцем улица вдруг показалась ей холодным тёмным подвалом. О нет. Нет-нет, пожалуйста! Пусть это будет не то, о чём она думает!       — Я отведу вас, идёмте, — решительно проговорила Нами, аккуратно подхватывая больную под другой локоть.       К вечеру того же дня мрачная вереница пришлых растянулась от самого ущелья до госпиталя Суны, и им уже не было нужды спрашивать дорогу. Все они были гражданскими. Кто побогаче, кто победнее; крестьяне, ремесленники, торговцы; мужчины и женщины, и много детей. Они объяснялись с дежурными на входе, а потом стояли в очереди в больницу стиснутые между шиноби из срочно организованного оцепления.       Одни скрывали под одеждой такие же чёрные язвы, как те первые женщины, и края язв походили на пропалённую огнём дыру в бумаге. Других непрестанно тошнило, а некоторые теряли сознание прямо посреди дороги на руках своих родных или спешивших на помощь медиков. В Суну из-за стен пришла настоящая эпидемия.       Нами наблюдала эту картину из окошка своего кабинета и не могла сосредоточиться на бумажной работе. Она грызла ручку, постоянно вскакивала и выглядывала на улицу в надежде, что очередь в больницу стала короче. Грудь сдавливало от граничащего с паникой желания сделать что-то, остановить, предотвратить.       — Не переживай, дочка, это не заразная хворь.       Нами обернулась к сидящей за столом Фукаи-сан.       — Вы что-то о ней знаете?       Наставница поджала губы и опустила взгляд на бумаги.       — Только то, что она не заразна. Иначе этим людям не позволили бы войти в селение. Садись, будем работать дальше.       Лавина тревоги внутри замерла на пиковой точке. Но лишь для того, чтобы обрушиться со всей мощью чуть позже, когда Нами поняла, что Гаара исчез из своего кабинета и к исходу вечера так и не появился. Она решила: если он не вернётся через два дня, она просто обязана будет попасть в госпиталь любым способом и либо подтвердить либо опровергнуть свои подозрения.       Гаара вернулся после заката следующего дня. Нами занесла в полутёмный и пустой, как она думала, кабинет очередную стопку бумаг и вздрогнула, увидев его. Казекаге сидел неподвижно, откинувшись на спинку кресла, и выглядел изнурённым. Яблоко, которое он сжимал в руке, было нетронуто, а глаза Гаара открыл только когда Нами, стараясь не шуметь, положила перед ним на стол документы.       — Ты ранен? Я могу помочь? — спросила она, не замечая, что склонилась к нему ближе и рассматривает пристальнее, чем позволяли приличия. Черты его лица заострились, бирюза радужки сделалась тусклее, чёрнота на веках — чернее на контрасте с меловой бледностью. Но ни повреждений, ни язв на открытых участках кожи не было, и от этого Нами стало легче дышать. — Мне вызвать для тебя медика?       — Нет. — Гаара подкрепил ответ запрещающим жестом, и она, опомнившись, отстранилась.       — Отравленный песок, значит?       Он смерил её таким долгим печальным взглядом, что без слов стало ясно: она угадала.       — В селениях, расположенных с северной стороны Суны, разразилась эпидемия. Симптомы ты уже видела, полагаю.       — Значит, когда ты останавливал ту бурю, ты уже….       Гаара слабо покачал головой.       — Конечно нет. Это была лишь мера предосторожности. Я послушался своего предчувствия. В течение последнего месяца шиноби, возвращаясь с миссий, докладывали о резком подъёме смертности среди диких животных пустыне. Мы сочли это одной из естественных вспышек эпидемий. Такие случаются, и это нормально. Но то, что происходит сейчас, — не нормально.       — А куда ты уходил теперь? — осторожно спросила Нами.       Она не собиралась донимать его расспросами, но Гаара говорил так, будто хотел сбросить с себя часть груза, поделившись с кем-то. И этим кем-то оказалась она.       — Я? — Он, нахмурился, не сводя взгляда с какой-то точки на стене. — Я создавал саркофаг на том месте, где мы сражались. Это заняло... некоторое время. Теперь там захоронен весь отравленный песок. До селений к югу от Суны он не добрался, потому что я остановил бурю, а саркофаг предотвратит распространение болезни. Только тем, кто уже заражён, это не поможет.       — Ками… — потрясённо выдохнула Нами.       Он, выходит, провёл в пустыне двое суток, чтобы призвать разлетевшийся на многие километры песок в одно место. Какое количество чакры и концентрация на это потребовались, сложно было и вообразить. Неудивительно, что Гаара выглядел как, человек, который едва оправился от тяжёлой болезни.       Не сказав больше не слова, она тихо покинула кабинет.       — Что? — Гаара снова нехотя открыл глаза и воззрился на кружку, которую Нами поставила перед ним спустя несколько минут. — Зачем?       Ей ещё не доводилось объяснять людям, зачем нужен чай. Это же… просто напиток. Вода и листья для восстановления сил. А с другой стороны, чай, приготовленный для другого, — способ сказать многое, не говоря ни слова. После ссоры, после тяжёлой миссии, которая высосала всю душу, но о которой запрещено вспоминать и говорить. Это и безмолвная благодарность, и ненавязчивое «если тебе что-то нужно, я рядом». А прямо сейчас это ещё и «я уважаю то, что ты сделал».       — Ты ведь не собираешься выйти отсюда, поесть и отдохнуть, не так ли? — сказала Нами, придвигая чашку к нему. — Стоит хотя бы выпить чаю, чтобы восстановиться. И я всё ещё могу вызвать медика.       — Медик не нужен, Нами-сан. И чай тоже.       — Я твой ассистент.       — И это не входит в твои обязанности. Как я уже говорил, задача ассистента — служить деревне, а не личному комфорту Каге. Сделать себе чай я могу сам, — отрезал Гаара, но усталая дрожь в его голосе лишила заявление убедительности.       — Можешь, но никогда не делаешь? — С этими словами Нами протянула руку и с немалым усилием отодрала от полированной поверхности стола стакан. В нём, вероятно, когда-то была вода или чай, но жидкость давно испарилась, а сам стакан, похоже, вообще обосновался на этом месте в день назначения Гаары на пост и ни разу его с тех пор не покидал.       На лице Гаары промелькнула тень сомнения или смущения, но он ничего не ответил.       — О, песчаные черти! — Нами в сердцах всплеснула руками, досадуя одновременно на его упёртость и собственную бесцеремонную настойчивость. — Это всего лишь чай, а я всего лишь хотела помочь. Просто благодарность за всё, ладно? Хочешь, не знаю… я выпью его сама в доказательство того, что не пытаюсь тебя отравить?       Гаара издал сиплый смешок и покачал головой.       — Не стоит. У меня нет таких подозрений на твой счёт. Но, поверь, мне не до чаепития, пока я не знаю, что за отрава распространилась по пустыне и что с этим… — И тут непоколебимый Казекаге опустил голову и спрятал лицо в ладонях. Жест выдавал такую глубокую усталость, что Нами стало почти больно за него, но уже в следующее мгновение Гаара выпрямился, и в его голосе затрещали грозовые разряды: — Забудь. Оставь всё здесь. Иди. Спасибо…       Она кивнула, сделала несколько шагов к выходу и обернулась.       — Думаю, это яд чёрной саламандры.       И Гаара из бледной тени вмиг стал самим собой, собранным и напряжённым.       — Сядь, — негромко скомандовал он, а когда Нами села напротив, подался вперёд, мрачно глядя на неё. — Что тебе известно о нём?       — Здесь активированы печати тишины?       — Всегда.       — Скажи, тебе не показалось, что разнообразие и сила техник шиноби, которые напали на нас в пустыне не соответствовали их истинному уровню? — начала Нами издалека.       — Мы обсуждали это с Канкуро. — Гаара потёр переносицу. — Наёмники были слишком слабы для такого уровня техник.       — Да! — Она тоже наклонилась вперёд, переходя на полушёпот. — И так спешили обрушить на вас все атаки разом, будто могли вот-вот лишиться своих сил.       — Канкуро предположил, что у них в свитках были запечатаны чужие дзюцу, ограниченные по времени действия. Но… — Гаара тряхнул головой, — это даже звучит как бред.       — Это звучит как опасное оружие, — возразила Нами. — Представь, что такой свиток существует, его дали мне, и в течение получаса я могу, например, управлять песком, как ты, не обучаясь этому и даже не имея сродства с нужным типом чакры. Что я успею натворить за эти полчаса?       Морщинка на лбу Гаары становилась с каждым словом всё глубже.       — Значит, ты поддерживаешь версию Канкуро?       Кивок.       — И ведёшь к тому, что кто-то выдал им свитки с техникой… яда саламандры и другими?       Нами вновь кивнула. Она знала, каким будет следующий вопрос и опустила взгляд в пол, спрашивая себя, правильно ли собирается сейчас поступить.       — Кто это, по-твоему, мог быть? — озвучил Гаара ожидаемое.       — Ты говорил, у нас общий враг.       — Я говорил об Акацуки.       — Знаю. Но, возможно, сейчас общих врагов у нас больше одного. Я могу рассказать тебе о своём.       — Что взамен?       — Взамен? — растерялась Нами.       — Да. Что я буду должен тебе за информацию?       Она кривовато улыбнулась. Расчётливость никогда не была её сильной стороной, но раз уж он спросил.       — Хочу, чтобы мой враг не преуспел в своих планах, а в идеале — был мёртв.       Гаара кивнул со всей серьёзностью:       — Обещать я не могу, но постараюсь.       — И если мне доведётся встретиться с ним лицом к лицу, ты не станешь мешать мне.       На этот раз он раздумывал чуть дольше, прежде, чем ответить:       — Не стану. Если твои действия не будут угрожать благополучию Суны.       — По рукам, — отозвалась Нами с решимостью, с которой обычно кидалась в бой.       — Речь идёт о Шестом Мидзукаге? — проницательно предположил Гаара.       — Верно. Ещё до прихода Сакаи к власти, поговаривали, что ему не давала покоя слава Ханзо из Дождя.       — Тот самый Ханзо, что пересадил себе органы чёрной саламандры и приучил своё тело вырабатывать яд?       — Да-да, и сам же травился им, и был вынужден носить респиратор.       — Незавидная участь. — Задумавшись, Гаара взял кружку и сделал глоток чая. Поморщился и отпил ещё.       — Но Сакаи никогда не думал о препятствиях и последствиях. Лишь о новых возможностях… — Нами подавила острое желание сгорбиться и обхватить предплечья руками. Вместо этого, расправив плечи, она продолжила: — Он учёл не только успехи, но и ошибки Ханзо. А потом повторил и превзошёл его подвиг. Сакаи знали в Тумане как очень увлечённого медика. И до, и после принятия поста Каге он проводил много времени в лаборатории, отрабатывал свои идеи на пленных. А потом, добившись нужного результата, проделал то же самое с собой. Тщеславие никогда бы не дало ему признаться, что он сам себе подопытная крыса, поэтому Сакаи выдал новую технику за поздно пробудившийся кеккей-генкай, называя её «мёртвой водой». Но никакой это не кеккей-генкай. При вдыхании паров или попадании в кровоток яд оказывает нервно-паралитическое воздействие. При контакте с кожей образуются чёрные язвы… — Нами говорила нарочно быстро, едва успевая делать вдохи. Голос не должен был выдать истинную степень её напряжения, только не сейчас.       — Ты неплохо знаешь действие его яда, не так ли? — Гаара не сводил с неё взгляда.       — Я контактировала с ним, когда пыталась убить Сакаи. — Нами посмотрела на свои ладони и потёрла их друг о друга. Линии на левой покраснели. Гораздо более глубокие, чем на правой, они походили на плохо зажившие порезы, края которых могут легко разойтись при неосторожном движении. — Он полностью контролирует выработку токсина. Может пользоваться им как прямым ударом суйтона — так, как это делали шиноби, напавшие на нас в пустыне. А может использовать в качестве брони, и тогда яд не вредит ему, но разъедает всё, что его касается.       — Знаешь антидот?       — Нет.       — Тогда где твои язвы и шрамы?       — Ооками.       — Ясно. Но… — Его голос стал чуть тише. — Чем мне поможет эта информация?       — Я пыталась убить Сакаи при помощи иссушения. Ты видел эту технику, когда мы сражались в пустыне.       — То есть… Хочешь сказать, ты поглотила часть яда, и у тебя есть иммунитет?       — Думаю, да.       Он откинулся в кресле и глубоко задумался. Потом передвинул кружку. От неё на столе остался кружок, и Гаара машинально стёр его пальцем. Нами ждала, не мешая ему сомневаться в каждом её слове и взвешивать «за» и «против», пока песочные часы, стоящие между ними, бесшумно отсчитывали минуты.       — Возможно, это действительно будет полезно, — сказал он наконец. — Мне нужно время, чтобы решить, как именно.       — Хорошо. — Нами встала, понимая, что разговор окончен.       В этот момент Гааре в голову, очевидно, пришла удивившая его мысль, потому что поднял на неё внимательный испытующий взгляд.       — Твоя техника иссушения контактная…       — Если довести её до полного совершенства, она станет работать и на расстоянии.       — Но она ещё не совершенна?       — Нет.       «К счастью, нет».       — Тогда как Мидзукаге подпустил тебя настолько близко, что ты смогла атаковать?       — Да просто… — Остановившись у самой двери и взявшись за ручку, Нами улыбнулась своему уродливо искривлённому отражению в глянце металла. — Наверное, мне просто повезло, что он мужчина, а я женщина?

***

      Разговор с Гаарой оставил тяжёлый осадок. Он навяз на зубах привкусом леденцов из вазочки со стола Шестого Мидзукаге, и окрасил сны Нами в цвет ненависти.       Ей было почти шестнадцать, а Хитоми полные пятнадцать, когда по коридорам Резиденции гулким эхом впервые эхом разнеслись неритмичные шаги Шестого Мидзукаге. Сакаи впечатывал каблуки в пол нарочно громко, и простые шиноби замирали в почтительных позах, едва заслышав его приближение.       О Пятом Мидзукаге все позабыли — кажется, прямо в момент вступления Шестого на пост. Сакаи затмил не только учителя, но и остальных своих предшественников. Энергичный и красноречивый, он быстро стал символом силы, ума и беззаветной веры в родное селение. «Лучший лидер в истории Тумана», — шептались на улицах и в идзакая, а Кири, точно корабль с новым капитаном, стремительно развернулась, взяв курс на войну и славу.       Однако не всё было гладко в Резиденции. В одиночестве, за дверями своего кабинета Сакаи бесновался как стая пираний. Время и чужие планы постоянно опережали его собственные. Коноха и Суна заключили очередной мирный договор, укрепляя свои связи, и наступление Кири на спорную территорию между Ветром и Водой оказалось под угрозой срыва. Лист и Песок обязались приходить на помощь друг другу в конфликтах, а на два селения у них было двое джинчуурики — однохвостый и девятихвостый.       Нами понимала, чего Сакаи боится — того, что она не справится с ролью, отведённой ей в этой операции. Его честолюбие не вынесло бы провала и сопутствующего позора. Чтобы обрести хоть какие-то гарантии, он должен был либо срочно поменять сосуд демона, рискуя нарваться на череду неудач и слабую печать, либо дрессировать нынешний — то есть её.       Какой путь он избрал, стало ясно в первую же их встречу, назначенную на её шестнадцатый день рождения. Именно тогда Сакаи дал понять, что знает о кансо — технике, способной поглощать воду из любого источника и сосуда.       С разработкой кансо-но-дзюцу Нами помогал дедушка Пятый, и предназначалась она всего навсего для освоения контроля над стихийной чакрой. Но научившись опустошать стаканы, кувшины и маленькие водоёмы на тренировках, Нами не успокоилась. С того дня, как тест на тип чакры установил, что её природная стихия — вода, из головы у неё не выходила виденная много лет назад картинка: полумёртвые, засохшие и гнилые растения, оживающие под руками удивительной женщины-травницы. К счастью, Пятый позволял своей джинчуурики возиться в крошечном садике, расположенном на крыше Резиденции. И именно там Нами задумала воссоздать чудо из своего детства.       Поначалу она пробовала осушать почву после затяжных дождей, а затем снова увлажнять. Потом добавляла в воду минералы и меняла её кислотность, выясняя, как это влияет на рост и цветение. Когда такие простенькие эксперименты не принесли нужного эффекта, Нами попыталась напрямую воздействовать на движение воды внутри корневой системы и крошечных сосудиков, пронизывающих стебли и листья растений.       Ей нравилось часами возиться в земле, забывая об окружающей реальности, делать заметки, искать решения и вскакивать посреди ночи не от кошмаров, а от пришедшей в голову идеи. Если миссии заносили их с Хитоми на острова Мидзу, Нами непременно возвращалась оттуда с несколькими набитыми землёй тряпичными кульками в подсумке. В них хранились саженцы растений, которых не было на материке.       — Но они же опять не доживут до Кири, — всякий раз ворчала Хитоми, но всякий раз приносила Нами любой росток, который показался ей необычным или интересным.       И верно, за время в дороге саженцы успевали зачахнуть, но здесь-то и начиналась главная и самая интересная работа. Нужно было сначала попытаться оживить их, а затем, если это удалось, помочь приняться на новой земле.       Понадобилось три с лишним года, не менее десятков исписанных тетрадей и, наверное, целое поле погибших растений, прежде чем Нами приблизилась к тому, к чему стремилась. Но и половинчатый результат того стоил.       Запущенный клочок зелени преобразился в ухоженный сад. Дедушка Пятый велел возвести над ним прозрачный навес и сам стал иногда подниматься на крышу просто ради отдыха. Он бродил между пышными кустами гортензий и хризантем, разглядывал цветущие вне сезона камелии и со сдержанным одобрением кивал, когда Нами на его глазах заставляла почти увядшее растение приподнять листочки или назойливый сорняк скукожиться.       Всё это было совершенно непрактично и по большому счёту бесполезно, ведь страна Воды никогда не могла пожаловаться на нехватку растительности, но Пятому почему-то всё равно нравилось. Ему так нравилось, что однажды он рассказал о технике Нами своему старшему ученику.       Сакаи, как и Нами, всей душой любил эксперименты и открытия, но был экспериментатором иного толка. Он нашёл её маленькому чуду новое применение — такое, о котором она не могла и помыслить.       Вскоре после первой личной беседы он снова вызвал её к себе. Разглагольствовать о грядущем триумфе Кири не стал, а с улыбкой подхватил под локоть и повёл на верхние этажи госпиталя, где располагались лаборатории. Миновав ряд одинаковых дверей, они вошли в ярко освещённое помещение, охраняемое двоими из АНБУ.       «Операционная?» — подумала Нами и чуть не задохнулась на первом же вдохе. При стерильной на вид чистоте здесь разило разложением, старым тряпьём и сильнее всего — чужим страхом и болью. Запахи и эмоции так въелись в стены, что ни один дезинфектор не смог бы их смыть.       — Вот, — ласково сказал ей на ухо Сакаи и подтолкнул к кушеткам, стоящим в дальнем углу. — Это задание придётся тебе по душе. Я даю тебе возможность облегчить их мучения и заодно потренироваться.       Нами не сразу поняла, чего от неё хотят... Нет, поняла-то она сразу, просто разум ещё какое-то время сопротивлялся, наивно отказываясь поверить, что всё происходит взаправду.       На кушетках лежали тела. Точнее, люди — ведь они были ещё живы, что стало ясно по шевелению пальцев под простынёй и мелкой дрожи век, когда Сакаи сдёрнул ткань с лица одного из них.       — Что вы… сделали с ними?       — Неверный вопрос, — мягко поправил Сакаи. — Правильно будет: «Что мне следует сделать с ними, Сакаи-сама?» Мне хотелось бы, чтобы ты использовала здесь свою чудесную технику.       — Ч-что? Кансо? На них? Нет, — прошептала Нами. — Она не для людей. Я никогда не… Это невозможно!       — Да? Как жаль. Тогда можешь идти… — хмыкнул он, и на одну жестокую секунду с её плеч свалилась гора. — Но когда за тобой закроется дверь, я останусь здесь и продлю их жизни и мучения, настолько, что они будут вспоминать твой отказ до последней минуты. А когда сойдут с ума от боли, превратятся в онрё. Ты ведь знаешь, кто такие онрё? Вас пугали ими в приюте, когда вы были плохими детишками, не так ли? Меня пугали… Эй, все! — повысил он голос. — Запомните! Её зовут Нами, и она будет повинна в ваших долгих страданиях!       Выдержка покинула Нами. У неё было ощущение, что её ударили кувалдой по затылку. Он серьёзно? Он хочет, чтобы она что?.. Забрала их кровь? Всю воду из их тел?       — Я… Я… Н-не… Так нельзя… — Нами мотала головой и пятилась к двери, пока не почувствовала руку Сакаи на своей спине.       — Ошибаешься. Можно всё, если это на благо селения. — Его ладонь игривым жестом проехалась от лопаток до поясницы, а затем жёстко толкнула Нами к кушеткам. — У тебя час. Потом я сделаю так, что они будут ненавидеть тебя с того света.       И Сакаи оставил её одну под присмотром трёх чёрных глаз камер под потолком.       Дальше память словно затянуло мутной пеленой. Стрелки внутренних часов застыли на месте, пока Нами тыкалась во все углы, в поисках выхода, выбора, третьего пути… чего угодно! Всегда трезво и спокойно мыслившая в сражениях, она полностью утратила способность анализировать и принимать решения.       Она пыталась заговорить с охранниками из АНБУ за дверью — те молчали. Забиралась на стены, наплевав на камеры, и заглядывала в вентиляционные ходы — это ничего не дало. Пыталась развеять гендзюцу — безуспешно. Сакаи слыл мастером гендзюцу и наверняка постоянно использовал его в пытках, но не в этот раз. Наконец она просила совета у демона. «Я посмотрю, как ты справишься сама», — отвечал он.       А Нами не справлялась! Не справлялась! И данное Ичиро обещание «не бояться ничего» больше не могла выполнять. Она тянула и тянула время, пока чья-то рука не остановила её метания, слабо мазнув пальцами по предплечью.       — Девочка, да?.. Голос… молодой, — прохрипело из-под простыни на одной из кушеток. Следом раздался жуткий хлюпающий смешок. — Где вас таких сволочей растят? В пробирке?       Нами отогнула край ткани и встретилась взглядом с говорившим. Впалые щёки, серые губы — не лицо, а череп обтянутый кожей.       — Я… хочу помочь вам.       Мужчина снова заклокотал, пытаясь смеяться, и одним ками ведомо, откуда он черпал на это силы.       — Тогда убей. Этим очень поможешь.       — Нет. Я не…       «Не сволочь? Не убийца? Да нет, просто обычно жертвы нападают сами или хотя бы способны убегать и сопротивляться. А вот так, беззащитных — никогда…»       — А ты смоги, — выплюнул он. — Я доктор, пускай и обычный. В моих руках всегда был только простой скальпель и никакой… чакры… — Его речь прервал долгий болезненный кашель, заставивший ходить ходуном всё тело, — но я точно могу сказать, что мы все здесь уже трупы. Вперёд, девочка. Не дай застрять в этом аду. Я прошу…       С тихим стоном он сомкнул веки и облизнул губы, покрытые запекшейся кровавой коркой. Нами прижала ладони ко лбу. Она пыталась молиться всем богам, каких знала, но даже молитвы на ум не приходили. Она вся состояла из одного ослепляющего отчаяния.       Тогда она призвала воду и аккуратно провела пальцами по лицу и губам мужчины. Он встрепенулся и снова посмотрел на неё серыми, голубовато-мутными от наслаждения глазами.       — Ещё…       — Что он с вами сделал? Зачем? — зашептала Нами, наклонившись к нему. — Скажите мне всё, что знаете, и я дам ещё воды.       — Посмотри сама… Только не трогай.       Она послушалась. Его тело под тканью было сплошь изъедено чёрными язвами, где-то виднелись фасции мышц, где-то белела кость. Нами зажмурилась, мотая головой. Увиденное вызвало в ней не отвращение, а только острую, несоразмерную душе скорбь о самом существовании проклятого мира, в котором может происходить нечто подобное. Открыв глаза, она заставила себя продолжить осмотр. На пока ещё чистых участках кожи медленно проклёвывались новые чёрные мушки. Самые мелкие были размером с булавку, но росли прямо на глазах. Организм мужчины вырабатывал нечто, убивающее его.       — Что это? Что он с вами сделал? Зачем? — повторила Нами, снова протягивая ладонь, окутанную изморосью, над искажённым мукой лицом. А затем поспешила сложить руки в молитвенном жесте и прижаться к ним лбом — пусть те, кто наблюдает за ней через камеры, думают, что она суеверно просит богов о прощении за то, что сейчас сделает. — Вы же что-то слышали? Вы врач. Скажите, и ваша жизнь не пропадёт даром. Я обещаю.       — Скажу, только закончи это. Не могу… больше не могу… терпеть.       И он рассказал ей, что знал. А затем Нами убила его, «обычного доктора», который так и не назвал ей своё имя. Его и ещё троих. Это заняло намного, намного больше времени, чем ей хотелось бы. А после её тошнило, скручивало внутренности жестокой судорогой — от чистенькой зловонной лаборатории, от содеянного, от Сакаи, от себя самой… И от того, что вместе с водой, она забрала из тел яд.       — Так бы сразу, — похвалил Сакаи, склоняясь к ней, съёжившейся в углу, и поглаживая по дрожащему плечу. — Ты мне очень помогла. Согласись, это гораздо эффективнее, чем отрабатывать бесполезную технику на бесполезной траве. Теперь ты действительно важна для Кири. Поздравляю.       Нами с огромным трудом поборола импульс вцепиться в руку этой нелюди и сделать то же, что сделала только что с четырьмя его жертвами. Остановила мысль, что если она не справится, и он выживет, пострадает Хитоми.       Однако, если Сакаи думал, что она не станет искать способов противостоять ему, он ошибался.       Подопытными были в основном люди опальные, впавшие по разным причинам в немилость даймё. Каждая новая группа набиралась раз в неделю-две. Сначала, пользуясь этими передышками, Нами пыталась придумать путь бегства из лаборатории — хотя бы для одного человека. Но всякий раз дни утекали сквозь пальцы, а решения не находилось. Всё, что ей удалось, — это вычислить, где держат пленников до и во время экспериментов. Однако проникнуть туда, в хорошо охраняемые подвалы в одиночку не было ни единого шанса. Ей нужны были союзники.       И тут правило «не хочешь хоронить друзей — не заводи друзей» впервые обратилось против неё. Нами не с кем было поговорить о происходящем и не с кем объединиться. Она не знала, кто выслушает её и поможет, кто просто откажется, а кто доложит Мидзукаге. Сакаи был уважаемым лидером, а она нелюдимой джинчуурики и… соучастницей его преступлений. Или главной преступницей, если верить камерам из операционной.       Только Хитоми могла бы поверить и помочь безо всяких доказательств. Нами надеялась на это всем сердцем, но не говорила ничего, что могло бы поставить подругу под угрозу. Девять лет назад она поклялась, что её последний близкий человек не пострадает, что бы ни случилось. А значит, сейчас обязана была найти другой выход.       Убить Сакаи… Убить самого Мидзукаге, Тень Воды? Такая мысль приходила ей в голову всё чаще, но…       «Каге, — вбивали каждому генину в голову, — символ мощи и расцвета селения. Самый непобедимый среди своих шиноби». А Сакаи считался очень сильным Каге. Ученик Пятого, доверенное лицо, мастер допросов. Никто не знал точно, на что ещё он способен, но поговаривали, что очень на многое.       А Нами, будучи джинчуурики, не чувствовала себя сильной. Чужая чакра, жившая в ней, была дика и неподконтрольна, демон — коварен, как тёплые течения под тонким льдом. Вместе с Шестым Мидзукаге она могла случайно уничтожить половину селения и жителей, а могла провалить попытку нападения, и тогда бы он… страшно было думать, что он мог сделать с Хитоми.       В своих метаниях она не заметила, как миновало полгода. За эти месяцы, походившие на затянувшийся ночной кошмар, Нами узнала всё, о чём могли сообщить ей жертвы экспериментов. О чёрных саламандрах из Дождя. О том, как Сакаи пересаживал их ядовитые железы в человеческие тела, добиваясь, чтобы они вырабатывали яд, но не разрушали сами себя. Оплачивая последний глоток воды и быстрое завершение страданий, люди передавали ей каждую кроху сведений, всё, что знали или о чём догадывались.       Некоторые из них ненавидели Нами не меньше, чем самого Сакаи. Другие собирали силы, чтобы улыбнуться, коснуться её руки и попросить передать последний привет родным или помолиться за них. Для них она была синигами, божеством смерти, а они на минуты перед концом становились для неё союзниками, которых ей так не хватало.       Количество полевых миссий для Нами резко сократилось — Сакаи не хотел отпускать джинчуурики далеко от себя. Освободившееся время она использовала, чтобы создать антипод отвратительной кансо-чи. Ей довольно быстро удалось найти способ сохранять химический состав крови после применения техники и даже способ перелить её другому человеку без операционных и медиков.       Только самого главного — союзников в борьбе и способ помочь жертвам Сакаи — Нами так и не смогла найти.       Раньше казалось, что самая ужасная рана открылась в её душе в тот миг, когда она вогнала кунай в горло своего первого противника в первом смертельном бою. Она ошибалась. Теперь было хуже.       Смерть каждого подопытного, которого она добивала, не сумев спасти, вырывала из груди надежду, отбирала силы. А в образовавшуюся пустоту склизкими щупальцами проникало циничное тупое безразличие, о котором Нами когда-то по глупости мечтала. И вот её почти перестали трогать слёзы жертв, потускнело в сердце желание помочь им, а мужество сопротивляться было похоронено под бесконечной усталостью.       На месте её садика на крыше тоже остался пустырь. Капризные камелии, нежные гибискусы, стойкие дикоросы — Нами уничтожила их все, отрабатывая скорость техники иссушения. И вместе с ними по капле потеряла смысл.       Она не заметила момент, когда внутри проросло гаденькое убеждение: если она откажется от идеи остановить Сакаи и будет служить ему, он никогда не тронет Хитоми, верно? А возможно и защитит. Её бездействие — вот нынешняя цена за безопасность названной сестры.       Обнаружив эти мысли в своей голове впервые, Нами отхлестала себя по щекам до бордовых пятен и поклялась, что ни за что не оставит попытки. А спустя неделю она получила миссию, где её сокомандником оказался молодой шиноби по имени Цую. Его сестру-близнеца не так давно вытащила с того света техника переливания крови, созданная Нами на основе кансо-чи. Благодарность обоих близнецов не знала границ, и это был её шанс.       Когда остальные члены команды, включая Хитоми, уснули, Нами подсела к Цую у костра. Ей было страшно. Впервые за долгое время она оказалась рядом с человеком, который мог её выслушать и точно не предал бы.       Цую приветливо улыбнулся. До забавного застенчивый и тихий при своих внушительных габаритах, он никогда не начинал разговор первым, но всегда с охотой отвечал.       — Цую-сан, есть один разговор…       — Я в твоём распоряжении, Нами-сан, — снова улыбнулся он и, кажется, слегка покраснел.       — Я хотела сказать… — Нами запнулась. Что, если их подслушают? Надо уйти вглубь леса. Нет, все равно слишком рискованно. Перед глазами вдруг возникли кушетки, тело Хитоми на одной из них и тело Цую рядышком. Её замутило.       — Нами-сан? — Цую глядел на неё добрыми серыми глазами. Совсем как у Ичи и Джи. Нами сделала глубокий вдох, больше напоминавший всхлип.       — Я хотела сказать, что могу подежурить за тебя, Цую-сан. Мне что-то не спится.       Он согласился, проводил её удивленным взглядом, но ни о чём не спросил.       Дежуря той ночью, Нами лихорадочно размышляла. Что с ней происходит? Почему она не смогла и рта открыть? Наверное, она тоже скоро станет получать удовольствие — от собственной возрастающей силы, от власти над беззащитными, от чисто выполненного задания и отравленной похвалы наставника-палача? А может быть, она всегда была такой, но не знала себя, и сейчас её истинное «я» просто проявляется, как и говорил Сакаи?       Ками, да с каких пор она стала верить в его слова?..       А потом наступил роковой день, когда Сакаи указал ей на очередную партию «брёвен» — так он называл людей, над которыми ставил эксперименты, — и отдал новый приказ:       — Хочу посмотреть, насколько чётко ты контролируешь процесс и чакру. Применяй технику не ко всей тушке сразу, а к каждому органу по отдельности. Но не трогай железы саламанды. Начни с парных. Скажем, с почек.       — Это… Это слишком мучительно. Нет! — отрезала Нами, позабыв об осторожности. В эту секунду ей стало всё равно, как он может среагировать. Сакаи перешёл последнюю границу и манил её за собой, веря, что она легко пойдёт. Неужели она уже настолько низко пала?       — Пожалуй, ты права. — Сакаи почесал подбородок, будто бы раздумывая над её словами. В этот раз Нами не повелась на притворное понимание, а съёжилась в ожидании худшего удара. — Но ты ведь знаешь, что я могу сделать их мучения куда интенсивнее. А, ты ещё не видела мой геном, — он сделал ударение на это слово, — в действии.       Походя и не складывая печатей, Сакаи прикоснулся к открытому участку кожи одного из подопытных. Кожа в месте прикосновения почернела, плоть расползлась, как бумага от пламени, и оголила кости. Помещение заполнил дикий вой человека, который до этого был едва ли в состоянии даже дышать.       — Мой кеккей-генкай, мёртвая вода, — поведал Сакаи, непринуждённо повысив голос, и той же рукой потрепал Нами по щеке. — Ты очень помогла мне довести его до совершенства. Поэтому подумай хорошенько, милая, не поздно ли возражать. Даю час.       Сквозь пелену подступающей паники Нами успела построить догадки о его теперешних целях. Вероятно, в этих людях железы саламандры хорошо прижились, начали адаптироваться под человеческий организм и увеличиваться? Очевидно, да. На них было гораздо меньше видимых повреждений. Используя её технику как сверхточный скальпель, Сакаи хотел сохранить железы, уничтожив все остальные ткани вокруг. А что потом? Он пересадит их другим шиноби? Не только себе? Создаст армию химер?       Ками, нет, нет, нет. Она просто не может и дальше ему повиноваться, даже ради надежды что-то исправить!       Но кто будет защищать Хитоми, если она сейчас сделает неверный выбор?       «А нужна ли ей твоя защита, мусмэ?..» — всплыл в памяти ехидный вопрос демона, как-то заданный вскользь.       Оба вопроса остались без ответа. Тупик — без выхода. Нами запуталась. Запуталась. Запуталась…       Час не успел истечь. Охранники не сумели вовремя вскрыть дверь, которую она заблокировала изнутри. Сакаи вернулся в лабораторию бегом, но опоздал.       — Что ты… что ты натворила?       Нами наслаждалась его полным замешательства взглядом, бегающим по обледенелым стенам, по свисающим с потолка прозрачным сталактитам и четырём ледяным статуям, лежащим на кушетках. Демон не отказал ей в небольшой помощи. Кажется, ему было любопытно, что случится дальше. Это был эффектный плевок в лицо Шестого… который очень дорого ей обошёлся.       После того дня Сакаи перестал водить её в свою обитель. Поначалу Нами ждала, что для наказания он использует гендзюцу или найдёт новый сосуд ей на замену. Однако прошёл почти месяц, а он её полностью игнорировал, и она не могла не радоваться передышке и обычным миссиям...

      Но она должна была насторожиться, когда очередная миссия привела их с командой к мирной деревне, Аомори, о которой в последнее время ходили нехорошие слухи, мол, крестьяне там перечат самому даймё, и это им аукнется. Должна была насторожиться, но обманулась видимым спокойствием.       В то утро их команда, состоящая из четверых шиноби, стояла на пригорке возле входа в деревню, тихо обсуждая дальнейшие действия с капитаном. Шпион, которого они преследовали двое суток, исчез, буквально растворился. Ни следа, ни запаха, ни шлейфа чакры. Расстроенный бесплодной погоней капитан сетовал на то, что придётся, поджав хвост, возвращаться в Кири ни с чем, и оплаты за миссию им не видать. Нами отвлеклась от общего разговора и смотрела на Аомори.       Жизнь в деревне текла своим чередом. Люди либо не подозревали о том, что даймё точил на них зуб за отказ отдавать урожай, либо попросту решили ненадолго забыть о невзгодах минувшего засушливого лета. Несмотря на бедные закрома, они устроили ярмарку в честь осеннего равноденствия. Нами рассматривала пёстрые прилавки, красочные коинобори, которые трепал прохладный ветер, и беззаботно веселящихся людей.       Хотелось к ним присоединиться и на минутку тоже забыться среди чистых ярких цветов и довольных лиц.       Прямо позади деревеньки между невысокими холмами виднелся кусочек задорно-синего моря. Оно тихонько вторило прибоем гулу ярмарки. Аомори со своими полуигрушечными домиками, обрамлённая краснеющими клёнами и рисовыми полями, мало походила на большинство других, пропахших подтухшей рыбой местечек, разбросанных по побережью холодного океана.       «Может, и правда удастся выбраться на ярмарку? — подумала Нами. Она издалека заприметила один особенно милый прилавок с разными керамическими вещицами, которые были их с Хитоми общей слабостью. — Если не сразу отправимся обратно, а заночуем здесь, то так и сделаем. Хитоми же наверняка будет не против».       Она бросила взгляд на подругу. Хитоми, нехарактерно задумчивая и молчаливая, стояла позади и очень серьёзно внимала словам капитана. Слишком хмурая, даже для последних месяцев, в которые всё чаще обострялись между ними разногласия на почве отношения к Мидзукаге.       Хитоми всё уверяла, что он не такой уж плохой человек, и вообще относится «с пониманием». Просто «Ты сама, Нами, слишком груба с ним. Да и со всеми остальными тоже. Не обижайся, но это правда так, прости. Может быть, стоит уже пойти навстречу и не вести себя так, будто ты лучше всех знаешь, как правильно?» Так она говорила. Или не она?.. Всё чаще в подобных разговорах проскальзывала фраза «Шестой-сама считает, что…» или «По мнению Сакаи-сама…», и Нами с ужасом подмечала, как восхищённо поблескивали глаза Хитоми при этих словах. Пару раз разозлившись и хлопнув дверьми в пылу ссоры, она поняла одно: лучше делать вид, что ничего не слышит и не видит.       Ссориться не хотелось. Они и так ругались за эти полгода больше, чем за предыдущие десять лет. Нами сходила с ума от невозможности что-либо изменить, хотя бы поговорить, но молчала. О «тренировках» с Сакаи, о причинах своего отношения к нему и о том, как обидно бьют слова Хитоми. В конце концов, плевать на разногласия! Пусть для Хитоми Шестой — мудрый правитель, а для неё — монстр. Они остаются подругами, которые ближе сестёр. Они пережили вместе годы до демона и после, хорошие миссии, плохие миссии, ранения, тренировки до полного истощения, горькие обиды и милые душевные вечера с девчачьей болтовнёй. А то, что происходит сейчас, — временный разлад. Всё обязательно пройдёт, изменится, если подождать. Всё будет хорошо, главное выжить и дотерпеть до счастливого момента.       Пусть Нами и сторонилась близкого общения с другими людьми, для Хитоми время и тепло у неё находились всегда. И сейчас хотелось только одного — расшевелить подругу.       «А для этого точно надо сходить на ярмарку! — заключила Нами, довольная своей идеей. — Прикупим всякой мелочи, как обычно. Заодно и поговорим…»       За спиной раздался тихий хлопок и шипение. Нами круто развернулась, выхватывая оружие. И еле успела остановиться.       Перед ней было лицо подруги. Бледная и растерянная, Хитоми едва дышала, испуганно глядя то в безоблачное небо, то на Нами. Её горло до сдавленных хрипов сжимала чья-то рука. Остальные члены команды просто исчезли. Словно растворились в воздухе вслед за шпионом, которого искали.       Нами медленно перевела взгляд с лица Хитоми выше и увидела белоснежную гладкую маску без узоров. Глаза, смотрящие на неё сквозь прорези, она бы не спутала ни с одними другими.       — Мидзукаге…       — Тс-с, милая. У меня для тебя новое задание. Ты ведь хотела продемонстрировать мне, как хорошо владеешь техникой льда, не так ли?       — Нет, Мидзукаге-сама…       Взгляд Нами метался от блестящих мстительным довольством глаз Сакаи к широко распахнутым от страха глазам Хитоми. Мозг работал на пределе возможностей и не выдавал ни единой мысли.       — Даймё-сама недоволен, жителями Аомори. Они крысы. Предатели, которые не выполняют свои обязанности. Три раза к ним посылали сборщиков риса, но они не хотят решать дела по-хорошему. Совсем как ты…       — Сакаи-сама, это не…       — Вот опять... Пока я говорю, ты молчишь. — Рука сжалась на горле Хитоми, заставив ту захрипеть. — Даймё-сама поручил мне наказать их. Я перепоручаю это тебе. Поторопись и зачисти местность.       Время растянулось усталой изношенной пружиной. Нами снова отказывалась верить в то, что он действительно имеет в виду то, что говорит.       — Ты шиноби, — процедил Мидзукаге сквозь зубы. — А у шиноби есть самое важное слово: «повиновение». Не слыхала?       Он поднёс к шее Хитоми вторую руку, словно хотел погладить, но вместо этого с его пальца с шипением капнула вода. Крошечная капля, размером с росинку. Нами хотела зажмуриться, но смотрела. Смотрела и ничего не видела, а только слышала. Как Хитоми вскрикнула и, сцепив зубы, застонала, когда, коснувшись её кожи, капля с отвратительным хлюпающим звуком прожгла первое чёрное пятно.       Нет. Пожалуйста. Как закончить это? Как его остановить?              Люди на ярмарке притихли. На троих шиноби уставились озабоченные загорелые лица женщин, всё ещё улыбающиеся и ничего не понимающие толстощёкие мордашки детей, хмурые бородатые мужские лица, иссечённые морщинами лица стариков. Лишь последние, кажется, догадывались, что отпущенная им жизнь сегодня закончится, если случится бой между джинчуурики и Каге.       Глаза, множество глаз на фоне сияющего синего моря. Нежный ветерок. Прерывистое дыхание Хитоми. Радостный шум прибоя.       Нами снова обернулась к ненавистному человеку в маске и единственному дорогому ей человеку в его руках. Только бы не поддаваться накатывающему отчаянию и дрожи. Только бы что-то придумать... Один за другим отпадали варианты нападения на Мидзукаге, которые она пыталась представить: ни в одном из них Хитоми не выживала.       — Пожалуйста, Шестой, — через силу взмолилась Нами. Голос звучал жалко, отвратительно смиренно. Она покрепче наступила на горло клокочущей внутри ярости и, изо всех сил презирая себя, попросила ещё мягче: — Не нужно. Давайте решим миром. Я прошу вас. Я справлюсь с джинчуурики Песка. С кем прикажете. Но их… пощадите.       Мидзукаге цыкнул с недовольством, и с его пальцев на тонкую беззащитную шею и ключицы Хитоми потекли новые струйки яда.       От пронзительного, полного муки крика, превратившегося в хриплый вой, мир исчез за кровавой дымкой и растворился, преломлённый во множестве ледяных осколков.

***

      Шестой в последние месяцы был невероятно доволен собой и своей джинчуурики. Это было написано на его красивом лице: яркие пухлые губы так и норовили изогнуться в улыбке, чёрные глаза сияли воодушевлением. Тонкие тёмно-русые волосы он то и дело зачёсывал пальцами назад.       Раньше Нами бесил этот самовлюбленный жест. Теперь ей было наплевать.       Из всего спектра эмоций в её распоряжении осталось только чувство… облегчения. После смерти Хитоми не о ком стало переживать и не за что тревожиться. Ей было легко, как бывает, когда сбросишь с плеч огромный рюкзак после долгой тренировки. Находясь почти всё время за закрытой дверью и под охраной, она чувствовала себя противоестественно свободной.       «Свободна, свободна, свободна…» — ритмично стучало в голове. И как-то Нами обнаружила, что раскачивается в такт своим зацикленным мыслям, обхватив колени. Это ей не понравилось, но она не могла совладать с собой и остановиться. Тело нуждалось в этом успокаивающем движении. Душа нуждалась.       «Свободна.Свободна.Своб (одна)».       Нами ненавидела себя за эту лёгкость. Она должна была испытывать горе, тоску, вину. Что угодно, но никак не чувство свободы! Раскачиваясь и глядя в одну точку сухими покрасневшими глазами, игнорируя смену дня и ночи, она искала в себе хотя бы отголоски правильных, нормальных эмоций.       А однажды открыла глаза и увидела их. Тени, много теней со знакомыми лицами. Среди них был «просто доктор», не назвавший ей своё имя, Кимико — первая, в чьём теле прижились куски саламандры, Мира, попросившая передать привет её сыну, безымянные жители Аомори и другие... К Нами пришли мстительные духи онрё. Но какие-то неправильные: они не угрожали, не желали разорвать её на части — просто сидели у футона тесным кружком и заглядывали в глаза.       — Чего вы ждёте? — спросила она. — Я ведь поставила одну жизнь выше всех ваших. Я так и не помогла вам.       Но они не шелохнулись, просто с того дня приходили всякий раз, как Нами оставалась одна.       Ненавистное чувство облегчения тем временем постепенно пропало, а вместо него внутрь всеми своими щупальцами окончательно забралось тупое равнодушие, которое раньше она гнала от себя. Если эта гниль и называлась душой шиноби, то Нами наконец-то стала настоящим шиноби. Послушным, верным, просто замечательным. Теперь, когда ей изредка поручали миссии, — непременно под присмотром группы АНБУ — она выполняла их и не возражала. Надо, так надо. Приказ есть приказ. Зачем? Без разницы. Жертвы? Она разучилась их жалеть. Вообще кого либо жалеть.       Демон совсем перестал разговаривать с ней. Наверное, разочаровался. Зато тени-онрё так и ходили по пятам, постоянно напоминая о себе. Хитоми среди них никогда не было. Это и к лучшему, иначе Нами просто сошла бы с ума.       Или она уже?..       Так прошли недели или месяцы. И как-то ночью, осмелившись прямо посмотреть в провалы окруживших её призрачных глаз, Нами поняла: она вовсе не свободна. Она не выполнила данное обещание, и именно об этом онрё хотели ей напомнить всё это время.       — Я поняла. Я помню, — сказала она «просто доктору». — Ваша смерть не будет напрасной.       Он кивнул, и все тени исчезли.

***

      Сакаи откинулся в кресле и обвёл оценивающим взглядом стоящую перед ним девушку, чьи запястья сковывали чакроподавляющие наручники. Несколько месяцев он лично наблюдал за её изменениями и успехами на миссиях, и сегодня решил, что время пришло. Пора проинструктировать джинчуурики о том, ради чего она была ему нужна — о предстоящей военной операции на границе со страной Воды. Наконец, то, о чём он мечтал, сбудется. Кири вернёт свои земли, даймё в обмен на них передаст часть своей власти Мидзукаге, шиноби займут полагающееся им место, и не нужно будет больше пресмыкаться перед аристократами за гроши. А о нём и его вкладе в цветение лотоса Великого Тумана сложат легенды.       Губы Сакаи тронула улыбка. Его в равной степени согревали грёзы о предстоящих победах и вид девушки перед ним. Нами стояла посреди кабинета недвижно, точно вмёрзшая в лёд рыба. Энергия сопротивления, прежде кипевшая в ней, исчезла без следа. Такой тихой она нравилась ему всё сильнее. Он своими руками выковал из бесполезного куска металла идеально лежащее в руке оружие.       О, ему пришлось хлебнуть с ней немало проблем, спасибо Пятому, который набрал шиноби из подрощенных беспризорников. «Вспомни, ты был на их месте. Ты ведь был таким же, самонадеянным и не всегда послушным», — увещевал Итомо-сама любимого некогда ученика, не ведая как сильно унижает и ранит его этим сравнением.       Сакаи был вовсе не таков. У него была гордость и честолюбие. Когда его семилетним мальчишкой забрали из стада безродных ничтожеств, чья судьба состояла в том, чтобы лет через десять стать кормом для рыб, он был счастлив. Он был благодарен!       Он целовал шиноби руки, молился на них — особенно на своего сенсея Пятого. А при надобности и в ногах валялся, забыв о всяком самолюбии. Когда ему давали возможность проявить себя, Сакаи стремился стать поводом для гордости учителя и селения и на этом пути не щадил ни себя, ни врагов, ни конкурентов.       Но с появлением в Кири двух приютских девчонок прежде мудрый и хладнокровный Пятый сдал, оступился на своём пути шиноби. Сакаи был уже достаточно опытен, чтобы увидеть это и скорбеть. Сенсей начал уделять их тренировкам и беседам всё меньше времени. Всё чаще критиковал мысли Сакаи и в конце концов отказал ему в возможности завершить миссию по созданию полноценного оружия-джинчуурики. «Нами мне уже как внучка, мы не будем жертвовать ею, чтобы поменять сосуд». Вот как он объяснил своё решение.       Никогда, ни единого раза за все годы Пятый не говорил Сакаи, что тот ему как сын.       Сакаи не спускал глаз с девушки. Неблагодарная идиотка, не осознающая, какой подарок ей преподнесла судьба, — вот кто она такая. Быть послушной, сильной и преданной своему селению — меньшее, что Нами могла бы сделать для Тумана, но не была способна и к такой мелочи. Ничего, теперь всё иначе, теперь она познала своё настоящее место.       О когда-то несносном характере девчонки сообщала вся её внешность от острых скул и резких линий овала лица до колючего холода глаз. Всё в ней было серым или чёрным, словно она впитала в себя туманы Кири и тёмные воды океана, омывавшего берега страны Воды. Единственное цветное пятно, за которое цеплялся глаз, — кожа.       Сакаи не без удовольствия задержал взгляд на открытых участках смуглой кожи тёплого золотистого оттенка, который резко выделял Нами среди бледных в своей массе жителей Кири, и с неожиданно приятным удивлением вспомнил, что ей уже почти восемнадцать.       Или почти семнадцать? Хоть пятнадцать, неважно. Он облизнул губы и улыбнулся своим мыслям. Всё же власть стоила пройденных унижений, и теперь закон здесь устанавливает он сам.       Джинчуурики никогда не привлекала его, но вот мысль о полном и безоговорочном подчинении источника молчаливого мятежа — другое дело.       «Пожалуйста, Шестой… Прошу вас, не нужно…» Просто музыка для ушей. И паника напополам с мольбой в её взгляде. Сакаи сглотнул слюну, заполнившую рот от будоражащих воспоминаний, и прикрыл веки.       И всё-таки сейчас — нет. Недосуг ломать её физически, да и смысла никакого. Сейчас нужна капелька тепла, крупица сочувствия, мягкий ошейник, обескураживающе быстрая смена гнева на милость. «Ласковое слово приятно и кошке», — говоривал Пятый. Пятого она слушалась.       — Нами.       Она подняла глаза, полускрытые за длинной растрёпанной чёлкой, окинула его ничего не выражающим взглядом, словно он не Мидзукаге, а колченогая табуретка, и снова уставилась в пол.       Повезло, что он сегодня великодушен.       — Мне жаль, что всё так вышло, милая. И больно смотреть, как ты мучаешься. Скажи, чем я могу тебя порадовать?       Молчание.       — Я готов признать, что занял в наших с тобой отношениях слишком жёсткую позицию, Нами. Ты ведь этого признания хочешь? Да, я совершил ошибку. Но и ты совершила ошибку. Непоправимую, увы. Свою часть вины всегда очень сложно увидеть и признать. Однако, как видишь, я свою признаю.       Он прижал ладони к груди, демонстрируя искренность собственных слов, но Нами рассматривала пол.       — Я хочу помочь. Знаешь, что?.. Мне кажется, что тебе стало легче. Возможно, стоит признать, что Хитоми была слишком большим грузом для тебя и где-то в глубине души ты хотела от неё избавиться. Ты ведь даже не плакала после её смерти, не так ли?       А вот и первая, еле заметная реакция: она неловко дёрнулась, словно стряхивая с себя насекомое. Сакаи понимающе кивнул и заговорил нежным голосом, как мать, успокаивающая своё опечаленное дитя:       — Ничего страшного. Не нужно стыдиться этой правды, я не осуждаю тебя за неё. Я знаю, знаю, каково это. Когда ты посвящаешь кому-то всю свою жизнь, рано или поздно такая ноша начинает душить тебя, уводить от истинной цели жизни. Привязанность — это оковы, которые шиноби ни к чему. Почувствуй, как легко тебе стало без них. Как и мне… А тоска — это всего лишь напоминания о хороших моментах, которые вас связывали. Связывали, понимаешь? Лишали нас свободы.       Несколько лишних слов превратили сказанное в признание. Немощное признание собственной слабости, которого он не планировал. Сакаи подался вперёд и запустил руку в вазочку на столе. Взяв леденец, пошуршал обёрткой и медленно покатал на языке сладость с кислой ноткой, глуша ею зародившуюся горечь.       — Давай почтим память Хитоми заключением мира и начнём с чистого листа. Вот, хочешь конфетку, Нами? — Он выудил из вазочки и протянул ей на ладони блестящий кругляшок. — Подойди. Возьми.       Ответом ему снова была тишина и неподвижность. Сакаи скривил губы и коротким движением кисти швырнул отверженный леденец куда-то в угол.       — Не любишь сладкое? У меня есть лимонные. Или, может быть, чашечку чая? Совместное чаепитие помогает сблизиться. У меня осталась чашка, из которой пила Хитоми. Я отдам её тебе. Хочешь?       — Да, Сакаи-сама.       Неужели? Он не ослышался? Она сказала «да»?       Сакаи встал и, приблизившись к девушке, взъерошил ей волосы. Мелкие завитки пощекотали ладонь. Он не удержался — скользящим движением погладил её по щеке, рассматривая синяки под глазами. Она отняла у него единственного близкого человека. Он сделал с ней то же самое. Возможно, теперь они квиты и понимают друг друга как никто другой? Его большой палец обвёл краешек сухих девичьих губ. Нами стояла смирно. Не куноити, а образец кротости.       — Повтори это, Нами, — прошептал Сакаи. — Ты хочешь получить чашку Хитоми и выпить со мной чаю?       — Да, Сакаи-сама. — Лёгкая дрожь придала её голосу эфемерный оттенок нежности.       — Громче.       — Пожалуйста, Сакаи-сама.       Такое поведение было достойно подкрепления, и Сакаи пошёл дальше — вытащил из кармана тонкий ключ, небрежно щёлкнул замком её наручников. В груди от лёгкого флёра риска запузырилась смесь возбуждения с азартом. Никто и никогда не назовёт его трусом. Да и что сделает ему сломанная куколка с опущенной головкой?        — Смотри. — Он продемонстрировал ей металлические браслеты и отложил их на стол. — Я к тебе с добром, искренне. И зачем же ты так долго упрямилась, заставляла меня нервничать? Зачем испортила наш с тобой эксперимент? Стоило ли оно того? Всё могло обойтись куда меньшей болью, веди ты себя хорошо. — Он мягко обхватил пальцами её подбородок, склоняясь ближе. — Скажи, что сожалеешь о своём поведении, и я прощу тебя.       Её лицо было совсем рядом. Сакаи хотелось запечатлеть в памяти момент, когда упрямые губы разомкнутся, чтобы попросить прощения. Вместо этого он уловил напряжение челюсти, быстрое трепетание опущенных ресниц. Девчонка пыталась не дышать и не зажмуриться. От неё исходило отвращение. К кому? К Каге? К мужчине, к которому на зов прибежит любая, будь то куноити или гражданская? Это для неё-то, бескланового отребья, он недостаточно хорош?       Внутренности обварило гневом.       — Милая моя… — Сакаи позволил яду просочиться в голос. Лёгкие поглаживания по волосам превратились в цепкую хватку. Запустив руку в жёсткие кудри, он запрокинул ей голову. — Тебе стоит вспомнить своё место. Вспомнить, что ты собственность деревни. Или… Скажи, что сожалеешь, Нами, и мы продолжим разговор как добрые друзья. Ну же… — Он усмехнулся, кое-что вспомнив, и медленно, чеканя слоги, произнёс: — Чего тебе стоит?       Чёрные ресницы взметнулись вверх, и широко распахнутые прозрачные глаза впервые посмотрели не сквозь него, а на него. Но через секунду она снова отрешённо устремила взгляд в стену. Сакаи скрежетнул зубами. Гнев, булькавший в груди, упал горячим камнем в низ живота. Раз такая несговорчивая, то и ошейник ей будет не мягкий, а с шипами внутрь.       — Ладно, — прошептал он ей на ухо. — Не хочешь вести себя как шиноби, переходим к варианту Б. Ты уже достаточно взрослая, так что я научу тебя кое-чему. Это тебе тоже понравится. Но не сегодня.       Одним мощным толчком он вжал девчонку спиной в стену. Придавил нужные точки на худом плече, и ощутил как её отвращение сменилось паникой. Женское тело под ним мелко задрожало. Да, маленькое отродье, думала отбрыкаться? Попробуй-ка сложить печати парализованной рукой. Со всей накопленной злостью Сакаи впился губами в плотно сжатые губы, слизнул выступившую кровь. Дёрнул за волосы в сторону и оставил красные отметины на оголённом участке шеи.       — Пожалуйста… Сакаи-сама… — Умоляющий шёпот приласкал слух.       Вот оно, вот оно. Просит о пощаде, но уже поздно. Волна сладострастной ярости захлестнула с головой. Ошпаренная интуиция молчала, дурная девка тоже заткнулась. Сакаи рванул молнию на её куртке и… вот оно, мгновение триумфа — к его щеке робким жестом прижалась лёгкая женская ладонь.       Опомнилась дрянь, отвечает как должно.       — Пожалуйста… Сакаи-сама… — Нежные пальцы скользнули вниз по шее.       Спустя секунду Сакаи взревел не своим голосом и запоздало активировал защиту из яда.       Нами не отдёрнула руку, а изо всех сил сжала пальцы, впиваясь в склизкую, как лягушачья шкурка, кожу. Ей нужно было всего несколько секунд. Ещё пара мгновений. Но Сакаи отшвырнул её от себя. Сгруппировавшись, она избежала удара спиной об стол, перекатилась через плечо и поднялась. Зло и хрипло рассмеялась, баюкая на груди почерневшую от ожога ладонь и любуясь тем, как неверие и боль стёрли превосходство с его лица.       — Как вам, Мидзукаге-сама? Видите, растения всё-таки полезны. Я практиковалась на них до тех пор, пока техника не стала получаться без печатей и быстро. Как вы и приказывали. А ещё вы говорили, что однажды мне это понравится. И знаете, сейчас мне правда нравится.       Её не волновало, что руку от пальцев до плеча прошивала острая боль, а сердце, отработавшее опасную технику, заходилось в сбитом ритме. Боль стихнет, всё пройдёт, а на лице Мидзукаге след его ошибки отпечатался навечно — левая щека и левая сторона его шеи ссохлись и покрылись глубокими морщинами, как у древнего старца. Через тонкий пергамент, в который превратилась кожа, проступали контуры зубов и тонкие нити пересушенных сосудов. В горле у него забулькало, когда он напрягся, тяжело опираясь на стол, и дотянулся до печати призыва АНБУ. Нами встрепенулась. Через десять секунд здесь появится толпа шиноби. Все вместе они смогут остановить даже демона.       Жаль, она хотела всё сделать сама. Но придётся спешить.       Белоснежный волк внутри неё шумно выдохнул, подняв вихри снега, и насмешливо сверкнул янтарными глазами. На сей раз его сосуд не теряла контроля. Она добровольно вручала ему ключи от клетки — свою ярость и ненависть.       — Пожалуйста, Сакаи-сама, мёрзните в вечном аду.       Нами со стоном села на кровати.       «Мёрзни… Мёрзни… Мёрзни», — билось внутри громче сердца.       Она обхватила голову, пропуская сквозь пальцы взмокшие волосы и надавливая ладонями на уши, чтобы заглушить эхо.       Сон развеял сомнения, в которых она погрязла вчера после разговора с Гаарой.       В своём ли она уме, что предложила себя в качестве подопытной? Права ли была, когда отдала столько информации в руки не кого-нибудь, а самого Казекаге?       Может, и не в своём уме, может и не права, но выбор сделан. К последствиям она готова.       Непрошенной пришла мысль, которая не первый день мучила исподволь: если бы она смогла довершить дело с Сакаи, всего этого сейчас не происходило бы. Но она оказалась слишком малодушной, чтобы позволить ему зайти дальше и забыться, и слишком медленной, чтобы убить техниками льда. Значит, она обязана исправить те ошибки сейчас.       Не включая свет, Нами на ощупь прошла в ванную, умылась, а потом распахнула ставни на окне в изголовье кровати. Из оконного проёма дыхнуло разочаровывающей чернотой и холодом. Пустынная ночь была на самом своём пике, но беззвёздная и безлунная, словно в ожидании новой бури. Хотя один источник света всё же был: из своего окна Нами могла видеть другое — большое и круглое, единственное такое на восточной стене огромного здания Резиденции. Целиком закрытое ставнями, оно светилось по контуру уверенным ровным светом, как солнце в затмении. Гаара тоже не спал — работал, конечно же.       Вдохнув прохладной чистоты ночного воздуха, Нами захлопнула скрежетнувшие ставни, включила маленький ночник и взяла с полки книгу о крылатых выражениях и сказках страны Ветра, которую дал ей Гаара. Она хотела просто пробежаться глазами по тексту, чтобы немного отвлечься, но не смогла остановиться. Гаара сказал, что книга ей понравится, и, прочтя всего несколько страниц, Нами признала его правоту.       Автор «Крылатых выражений» не был коренным жителем Суны или даже Ветра, он был простым путешественником из страны Рек. Оттого всё ему в наблюдаемой культуре виделось свежим, поражающим воображение. В каждой строчке сквозила простодушная любознательность и заразительный восторг, как если бы он стоял рядом с читателем и взахлёб рассказывал об увиденном и услышанном.       Первой Нами подвернулась такая заметка:       «Вы, должно быть, удивитесь, как и я, узнав, о чём поведал мне один старик из кочевых торговцев. Он сказал мне: какой бы драгоценностью в пустыне ни считалась вода и как бы ни устрашала смерть от жара и ожогов, самого любимого, дорогого человека здешние жители назовут своим солнцем», — писал автор книги. Рядом на полях виднелась полустёртая надпись, сделанная карандашом: «Ничего удивительного. Любовь, как и солнце, способна выжечь всё живое».       Нами легонько провела по пальцем по идеально ровным столбикам иероглифов. Знакомый почерк, который она видела каждый день. Сколько лет Гааре было, когда он это написал?       «В неменьшей степени меня поразила и вторая фраза того мудрого старика, — продолжал автор на следующей странице. — Ещё любимого здесь могут назвать «моя тень». Ведь, если так подумать, то на солнце мы греемся, а отдыхаем в тени. Так он сказал мне, а я смеялся, кивая, потому что мы с ним как раз сидели в тот момент в прекрасной густой тени дерева, укрывшись от слепящего солнечного света». Тут Гаара автору не перечил.       Нами принялась хаотично переворачивать страницы в поисках его заметок и, незаметно увлекшись, пролистала так всю книгу, вчитываясь в те кусочки, которые отмечал Гаара. Каждый раз, натыкаясь на аккуратные карандашные записи, она то улыбалась серьёзному настрою Гаары, то соглашалась с его словами, то мысленно спорила или удивлялась ходу его мыслей и внимательности. Где-то он дополнял автора, где-то поправлял, явно обладая достаточно глубокими для этого познаниями. В паре мест она наткнулась только на знаки вопроса, и почему-то захотелось спросить, к каким выводам он пришёл в итоге.       Страницы отдавали пальцам накопленное тепло, приятно пахли старой бумагой, и под их ломкий шелест одинокие ночные часы стали вдруг не такими уж одинокими, словно у Нами появился хороший собеседник. Незаметно отпустила тяжесть, оставшаяся после сна, а чувство, что вчера она поступила правильно и не зря выбрала себе в союзники именно Гаару, немного окрепло, хотя Нами и не смогла бы объяснить себе, почему.