Между Ветром и Водой

Доверься мне больше, чем самым красивым словам Для правды нет форм, для нее не возводят ашрам Удел всех исканий — однажды почувствовать свет Забыв обо всем, чего больше нет © Магелланово облако — Аксиома       В жизни Гаары, помимо вечной бессонницы и сложных отношений с полнолунием, была ещё масса проблем. Ну так, по мелочи. Нескончаемые дебаты с советниками-джонинами и почти мумифицировавшимися старейшинами, бюрократия, угроза войны, угроза голода, угроза засухи, внутренние враги, внешние враги, бюджет, много миссий, мало миссий, вода, отсутствие воды, песок, песок, песок везде, ядовитый-мать-его-песок, даймё, старейшины, дети старейшин, чокнутые ненавистники, чокнутые поклонницы, маячащая исключительно в головах стариков женитьба в двадцать, снова прилипшая к столу кружка с высохшим в ней чаем и снова загрустившая в углу кабинета пальма — он, конечно же, напрочь забыл о поливе в отсутствие Нами…       И это было нормально. Четыре года назад он ясно осознавал, что стоит за высоким званием Каге, и, превращая себя в безотказную функцию на службе у деревни, не колебался. С тех пор что бы он ни делал, он делал это, думая о Суне; не отрывался от дел раньше полуночи, если отрывался вообще, а возвращался на рабочее место не позднее рассвета. И никогда не мечтал о том, что будет иначе.       Но сегодня через три минуты после официального окончания рабочего дня кабинет Казекаге уже был заперт на все замки и печати, а Гаары там и след простыл. К благу селения этот поступок не имел ни малейшего отношения.       Подняться по лестнице и постучать в дверь Нами на глазах у прохожих и патрульных он не мог. Как не мог обнять её на пороге, а потом войти и остаться. Поэтому Гаара воспользовался лучшим из доступных методов: точно в условленное время шуншином оказался прямо у входной двери — прямо внутри квартиры. Нами ждала. Увидев его, она шагнула навстречу с широкой улыбкой и… остановилась, сцепив руки перед собой.       — Добрый вечер.       — Добрый. — Гаара скрестил руки на груди, не найдя, куда ещё их деть. А потом запоздало сообразил, что по традиции Ветра в гости не приходят без подарка — то есть так, как он сейчас пришёл.       — Разувайся, пойдём на кухню, — позвала Нами и подтолкнула к нему розовые тапочки, застенчиво пояснив: — Вот, если не возражаешь. Других у меня нет.       Гаара, ужасно недовольный собой, механически расстегнул сандалии, влез в предложенные тапки и решил, что избавится от них в ближайшее время. Цвет. Он ему не нравился. При ходьбе чудовищно яркие пушистые носы назойливо мелькали перед глазами, из-за чего хотелось делать шаги помельче. Благо далеко идти не пришлось.       — Извини, — затараторила Нами, указывая ему на стул у окна и принимаясь хлопотать вокруг кухонных шкафчиков, — я не успела закончить с готовкой. В теплицу вызвали. Мне нужно ещё минут двадцать. Сделаю пока чай, ты не против?       Садиться Гаара не стал. Предложение выпить чаю обдумал со всей ответственностью и кивнул неопределённо — ни да, ни нет. Его вниманием завладело нечто другое — свивающийся колечком кончик косы, который качался из стороны в сторону, вторя движениям Нами. Она кружила по кухне, выдвигая ящики, открывая дверцы, доставая пакетик с чаем, пакетик с травами, ставя чайник и одновременно успевая что-то помешивать в сковородке на плите. Стремительная и неуловимая, как поток воды.       Подол домашнего серо-голубого «кимоно» целомудренно колыхался ниже колена. Но одежда, явно задуманная, как очень скромная — грубоватой ткани, свободного кроя, с широким поясом, плотно обхватывающим талию, — на деле подчёркивала тонкий девичий силуэт, а чуть расходящиеся внизу полы приоткрывали стройные ноги. Даже безумные розовые тапки, такие же, как у него, Нами странным образом украшали.       — Тебе не хватает на нормальные тапочки? — аккуратно осведомился Гаара, глядя на них. — Может быть, зарплату поднять?       Итак, он серьёзно завёл с ней светский разговор о тапках.       — Зарплату… — повторила Нами, застыв на месте с открытым ртом и удивлённо поднятыми бровями. — На тапочки… — А потом громко фыркнула и расхохоталась.       Он впервые слышал, чтобы она так заливисто и искренне смеялась, всхлипывая, кусая губы в попытках остановиться и утирая выступающие на глазах слёзы. Вспомнилась девушка, которая хохотала в кафе за соседним столиком, пока Гаара тщетно старался стать попроще и наладить диалог со своей спутницей, Акеми, чтобы не лицезреть её неловкую приклеенную улыбку. Он и не думал, что ему под силу заставить кого-то так смеяться.       — Ой, нет, Гаара. Спасибо, но не стоит! — проговорила Нами, восстановив, наконец дыхание. — Просто сними это недоразумение. Я же так, приличия ради предложила надеть. Мне их один хитрый старичок на рынке вместо сдачи подсунул. Но я дома босиком хожу, пол чистый. Так что сними. — Она скинула свои тапки, подавая пример.       — Да, хорошо… — Гаара вылез из своих, завороженно рассматривая босые ступни Нами, узкие, с несуразно длинными большими пальчиками.       — Ну что, так лучше?        Нами сделала пару шагов к нему. Она ставила одну ногу ровно перед другой и плавно перекатывалась с пятки на носок. На правой ступне Гаара заметил мозоль — наверное, неудобные сандалии. Или в них забивается песок… Ей стоит носить более закрытую обувь и более мягкую.       — Без тапок лучше? — повторила Нами неуверенней и тише.        Он оторвался от созерцания её ног и кивнул, смутно догадываясь, что соглашается не совсем с тем, про что она спрашивает.       — Хорошо. Вот, чай сделала, как обычно. — Перед ним с негромким стуком приземлилась кружка душистого чая, от которой повеяло травами и атмосферой поздних вечеров в Резиденции с кипами документов и долгими беседами. Но приятное воспоминание некстати перебили мысли о дурацких забытых гостинцах. Гаара ногой затолкал тапки за холодильник и нахмурился. Вернуться бы ненадолго назад во времени, купить хотя бы сладости к чаю.       Мысль о собственной безалаберности вызывала острую досаду.       Безалаберность с самого утра сопутствовала ему во всём. То и дело Гаара прерывал работу и зависал в раздумьях, которые беспорядочно метались от Нами к налогам, потом к пойманному шпиону и расследованию Канкуро и снова возвращались к Нами.       Как он должен поступать дальше? Как он должен себя чувствовать? Как вести? Что говорить? Как вообще сближаться с другим человеком настолько?       Гаара никогда не раздумывал над тем, как устроены так называемые отношения и откуда берутся. Чужой опыт не вызывал ни малейшего интереса, и в глубине души он смутно полагал, что у людей всё устраивается как-то само собой, стоит им произнести или подумать слово «люблю».       Однако ничего само собой не устраивалось.       Их неумелые поцелуи накануне были прекрасны. По правде говоря, ничего лучше в своей жизни он ещё не испытывал. Только вот поцелуи тоже ничего не изменили и не устроили.       В тот вечер Гаара, к своему смущению, далеко не сразу смог остановить слёзы. Потому что он вспомнил. Всё, в одночасье. Всё и… всех. Каждый осколок, в котором он узнавал себя.       Когда кровь Яшамару брызнула на лицо и впиталась в его песок, истинное отражение Гаары в зеркале жизни раскололось вместе с душой.       Первый осколок по праву прозвали Демоном и монстром. Он был силой, чистой и яростной. Он видел только ненависть, чуял страх, искал чужую силу, чтобы уничтожить. Обеспечивал выживание любой ценой. Играя в игры Шукаку, Демон забыл о жалости и презирал любовь.       Второй — истинный шиноби, а позже Пятый Казекаге, — воплощённое рацио и самоконтроль. Он обрёл полную власть после встречи с Наруто и отодвинул Демона вглубь сознания на четыре года. Казекаге превыше всего ставил долг и честь. Он сумел оценить дружбу и узы семьи, но не знал, что такое чувства и как это — ощущать себя живым. Чувства мешали и угрожали его контролю.       И был ещё третий, самый хрупкий и тонкий осколок. Ядро души, отвергнутая любовь, бесконечное горе и всё человеческое и доброе, что в Гааре когда-либо было. Он никогда не переставал надеяться и не разучился ни любить, ни доверять, но со смерти Яшамару и до сих пор не выходил на свет.       Сейчас три осколка — яростная сила, холодный разум и горячие чувства — стали едины ради девушки, которая, даже увидев Демона, не забыла в нём человека и дотянулась до любви.       Гаара потерянно ощупывал тонкие трещины на внутреннем зеркале, а оно отражало всю правду и его жизнь от и до, в полный рост. Если раньше знания и ощущения осколков разваливались на отдельные фрагменты, а порой и вовсе терялись, то теперь пробелов и мутных участков не осталось. Гаара вспомнил даже то, что считал забытым просто за давностью лет: случаи из детства, эпизоды из периода «безумия». Как вода отыскивает и заполняет любые пустоты, так и воспоминания заполнили пустоты в его сознании и душе.       Рука об руку с воспоминаниями пришли эмоции. Все чувства, на которые он когда-либо был способен, нахлынули вместе бушующим и ревущим потоком. Гнев, печаль, радость, нежность, восторг, ожидание, тревога, вина. Любовь. Любовь. Любовь. Эмоции боролись в нём за первенство с такой свирепостью, что грудь разрывало от боли. Каждая хотела быть прожита и прочувствована вперёд других. Сильнее других.       Какое-то время Гаара не мог ничего, кроме как стоять неподвижно, смаргивая непослушные горячие слёзы, позволяя им бежать по щекам и пытаясь хотя бы дышать. Нами, тихий свидетель и союзник, не знала, что с ним, ничего не спрашивала, только обнимала его, а он обнимал её. И это было правильно и необходимо, и слабость не казалась такой уж постыдной.       А когда он пришёл в себя и поднял голову, то не поверил своим глазам. Очаровательный зелёный отсек обратился в пустошь; песок смешался с землёй, став грязно-бурым месивом, а из этой безобразной каши укоризненно торчали деревца — единственное напоминание о былой красоте.       Не имело смысла спрашивать, что тут произошло и чьих рук дело. События этого вечера без прикрас и купюр были крепко впаяны в память вместе со всеми остальными.       — Нами… Это я. Я испортил всё, над чем ты работала, — глухо проговорил Гаара, оглядевшись по сторонам.       — Да, — просто сказала она и ободряюще коснулась его плеча. — Бывает. Сейчас посмотрим, что удастся спасти, и наведём порядок. Ты мне поможешь, Гаара?       Разумеется, он помог.       Работы было море, и только скромные размеры отсека давали надежду на то, что оно исчерпаемо. Первым делом Нами отключила аварийные лампы, а Гаара отыскал неповрежденные рубильники резервной линии освещения. Пейзаж сразу стал самую чуточку, но приятнее глазу. Систему сигнализации, посовещавшись, оставили чинить профессионалам. Слишком уж сильно ей досталось. Следующим шагом Гаара сконцентрировал огромную массу песка и вернул обратно в недра пустыни прежним путём — через землю, постаравшись не добить в процессе чудом выжившие растения. Когда и с этим было покончено, Нами вручила ему перчатки, инструменты, и дальше они выпалывали то, что погибло безвозвратно, и пересаживали то, что могло быть спасено.       Руководить работами Нами не стеснялась, причём делала это бескомпромиссно строго. Если Гаара, по её мнению, недостаточно бережно обращался с растениями, девушка тут же оказывалась рядом и направляла его руки, объясняя, как правильно. Поначалу её придирчивость задевала. Ровно до тех пор, пока он не понял, что, поправляя, Нами всякий раз склонялась над ростками плечом к плечу и почти щека к щеке с ним. Ни он, ни она не торопились прерывать моменты оправданной близости, и пересадка продвигалась значительно медленнее, чем могла бы.       Зато с каждым пересаженным растением, с каждым стёртым следом разрушений в теплице стирались и следы разрушений в его душе — Гаара ощущал это почти физически, как будто история его жизни разворачивалась вспять. И почему-то он был абсолютно уверен: на эти изменения могли бы уйти годы, а ушли часы.       Старательно окопав и полив очередной кустик, Гаара поднял голову, чтобы спросить Нами, всё ли правильно. Она в этот момент лечила маленький переломанный лимонник, но вместо потоков воды в её руках он увидел знакомое свечение.       — Нами, это что, «мистическая ладонь»?       — Она самая. — Нами протянула руку к нему и продемонстрировала бледно-зелёные огоньки чакры, блуждающие по коже. — Слабенькая, правда, и вряд ли когда-нибудь станет сильнее. На людях хорошо если укус комара залечит, зато для растений, особенно в сочетании с водой, самое то.       — Хисотэ-сенсей научил?       Она покивала с довольным видом.       — Ты умница, — тепло сказал Гаара. — И вы неплохо сработались.       — Д-да-а, — Нами опустила глаза и почесала грязной рукой бровь и висок, отчего стала напоминать неумело разукрашенного марионеточника. — Хорошо сработались… А знаешь, сенсей похоже скучает по тебе. Периодически вопит, что ты был самым внимательным и умным из его учеников, а мы все балбесы с дырявым ситом вместо головы. И вообще, ботаники. Кажется, это что-то вроде ругательства у него.       Гаара с трудом подавил улыбку.       — Узнаю сенсея. Он и мне про дырявое сито рассказывал, когда я учился. Не обижайся на него.       — Да ну, как на него обижаться? Он же замечательный.       Внутри кольнуло ностальгией: Гаара давным-давно не был на обучении с медиками. Когда-нибудь тёмные времена закончатся, и он обязательно продолжит осваивать медицинскую чакру. Возможно, теперь у него получится.       Из-за двери периодически слышались голоса и торопливые шаги, но шторка на окне не давала мимоходом заглянуть внутрь. Так что шаги приближались, а потом стихали, удаляясь. Никто не сообразил искать источник всех проблем в самом мирном и мелком отсеке. Однако стоило расслабиться, как нелёгкая принесла Киру — ближе к исходу ночи. При виде фантастического бедлама и Казекаге, сосредоточенно копающегося в грядке, на лице старшего ботаника друг друга поочерёдно сменили неверие, замешательство, испуг и… явное желание броситься на защиту Нами.       Вот этого только и не хватало.       Гаара кивнул Нами и направился к Кире, надеясь успеть прежде, чем тот поставит на уши всю команду и пригонит сюда толпу садоводов с тяпками. Кира уже тянулся к рации, но строгое «Не нужно. Мы справимся» заставило его замереть по стойке смирно с занесённым над кнопкой вызова пальцем. Гаара посмотрел на побледневшее лицо ботаника и снизошёл до объяснений.       — Если потребуется помощь, я сообщу, Кира-сан. Ситуация нестандартная и требует моего личного контроля…       Выслушивая придуманную на ходу историю об аномальных подземных толчках, которые привели к образованию зоны зыбучих песков и чуть не погубили здание целиком, Кира глядел через толстые стёкла очков с изрядной долей недоверия. Но крыть ему было нечем. Гаара знал, что теплицу действительно встряхнуло из-за прорвавшего фундамент песка. И что ремонт всему зданию, а в особенности нижнему этажу, потребуется самый что ни на есть настоящий. Мысли о бюджете, который придётся выделить на ремонт, он отложил на потом.       На выходе Кира всё-таки бросил встревоженный взгляд на Нами и не сдержался:       — Нами, уверена, что помощь не требуется?       «Моргни, если этот лживый псих удерживает тебя силой», — сквозило в его интонации.       Нами улыбнулась и помахала ему:       — Спасибо, Кира-сан, но толпа тут и правда будет лишней.       За работой они встретили рассвет. Правда, о его приближении здесь, на подземном этаже, сообщило только внутреннее чутьё. К этому моменту отсек условно лечебных трав перестал напоминать зону стихийного бедствия, а Гаара, несмотря на усталость, измотавшие его переживания и руки по локоть в земле, чувствовал, что ему как никогда хорошо.       Подлечив очередной пучок безымянной зелени, Нами со вздохом уселась на тропинку возле Гаары и вытянула ноги.       — Неужели всё? — Он прикрыл глаза и осторожно обнял её за плечи.       — Не всё, но я пока больше не могу.       — Мне понравилось, — признался Гаара.       Нами тихо рассмеялась и чуть плотнее придвинулась к нему.       — Мне тоже. Приходи сюда почаще, у тебя отлично получается.       Гаара кивнул. Плохая новость заключалась в том, что прямо сейчас ему нужно было идти на собрание совета. Жаль, но его отсутствие вызовет лишние вопросы.       — Мне пора в Резиденцию. — сказал он, неохотно стаскивая перчатки. — Нами, я хочу спросить. Ты вернёшься на место моего помощника?       — Если я нужна тебе.       — Нужна. Очень. Если ты сможешь простить мне отстранение и всё остальное…       — Оставь, Гаара. — Прохладная ладонь несмело, словно боясь спугнуть, накрыла его руку. — Ты не держишь зла, и я не держу. Помнишь? Конечно, вернусь. И… Я тоже хочу спросить.       — Да?       — Тогда, утром. Мне приснилось, что ты поцеловал меня…       — Не приснилось.       — Хорошо… — Всё так же несмело Нами прислонила голову к его плечу и замерла. Прикосновение было едва ощутимым, как будто бабочка села.       Гаара перевёл дыхание и, повернувшись, прижался губами к её испачканному в земле виску.       — Отдохни сегодня. А завтра я буду ждать тебя.       — Слушаюсь, Гаара-сама.       В теплице на рассвете всё казалось легко. Рассвет вообще имеет свойство внушать надежду и веру в лучшее. В душном же кабинете картина выглядела намного туманнее.       Гаара хотел бы пригласить Нами на прогулку. Или в «Овария». Или в любое другое место. Выйти вместе с работы и пройтись по Суне. Ведь так — так ведь? — поступил бы обычный нормальный мужчина в обычной нормальной паре. Так бы и он поступил, будь всё иначе… Но иначе не было.       Перспективы для Казекаге и джинчуурики-чужестранки-инкогнито и сами по себе выглядели нерадужно. А если прибавить нездоровый интерес старейшин к Нами, оппозицию, Акацуки… Да как ни посмотри, выходило, что время самое неудачное для того, чтобы заново обнаружить у себя сердце, открыть его и позволить другому человеку занять там абсолютно всё место. Только вот это уже случилось. Осталось смириться с необратимым и придумать, как обогнуть препятствия.       Он думал бы, рисовал планы и, возможно, даже графики ещё неделю, а, может, и целый месяц. Но Нами придумала первой.       На следующий день, ещё до того, как вечер залил густыми тенями улицы, она бесшумно подошла к его столу и опустила на него кипу документов.       — Гаара?       — М? — Он поднял взгляд и улыбнулся ей.       — Ты… — Нами сделала глубокий вздох и потянулась пальцами к уху. — Придёшь сегодня?       — Куда?       — Ну, домой. — Она, мучительно нахмурившись, отвела взгляд, покрутила серьгу влево-вправо и выпалила полушёпотом: — Ко мне домой. На ужин. Помнишь, я говорила, что умею готовить якисобу? Я… не шутила.       Конец фразы Гаара расслышал с трудом.       — Я помню. Приду, — пообещал он, не раздумывая и ещё не вполне понимая, на что соглашается. — Обязательно приду.       Так и вышло, что теперь он стоял, подпирая шкаф. Помочь с готовкой Нами не позволила — сказала, что хочет сделать всё сама. И добавила ещё: «Для тебя. Пожалуйста». Гаара открыл рот, чтобы поспорить, но аргументов, которые могли бы противостоять её взгляду, не нашлось. Осталось наблюдать.       Наблюдать за ней было как всегда занятно. На кухне Нами делала всё с той же самоотдачей и вдохновением, с какой осваивала новые техники. Методично нарезала яркие разноцветные овощи, быстро споласкивала руки, смешивала ингредиенты для соуса, сверяясь с записями в блокноте и успевая мимоходом заглянуть под крышку сковороды. Прерывалась иногда, чтобы плавно повести плечом, отбрасывая назад косу. И всё это в каком-то своём ритме, словно внутри у неё звучала музыка.       Ставни на окнах были предусмотрительно закрыты, шторы задёрнуты; тайную нишу, соединявшую квартиру Нами с соседней, давно заделали стараниями Канкуро; свою чакру Гаара тщательно скрыл. Подсмотреть за ними могли теперь разве что сонные тени, рассеянно блуждавшие по комнате. Тишина и безмятежность, надёжно запечатанные в тонкой скорлупке стен, принадлежали только им. Они остались по-настоящему вдвоём.       Наедине.       Наверное, поэтому в воздухе неуловимым солнечным зайчиком витала нервная, волнующая неловкость. Если бы не эта неловкость и не вспыхивающие ни с того ни с сего уши Нами, которые она потирала то плечом, то тыльной стороной запястья, Гаара решил бы, что прошлая ночь и утро ему привиделись.       Так всё-таки, что он должен делать?       Роль Каге с её местами дурным, зато чётким регламентом осталась за пределами этой квартиры и ждала вместе со скинутым хаори на спинке кресла в кабинете. Прямо сейчас отношения мира шиноби не значили ничего. Здесь силу и власть обрели отношения человеческие. Как шиноби Гаара был могуществен и уверен в себе, а как человек… Как человек он состоял, кажется, из одних сплошных слабых мест, несовершенств, острых краёв и плохо замаскированных дыр. И очень хорошо ощущал разницу.       Настолько же неуместно и беспомощно он чувствовал себя только однажды — три года назад, когда на пару с Канкуро топтался в гостиной Темари. Сестра в это время была занята тем, что беспощадно рубила луковицу на огромные кривые куски. А когда они втроём впервые сели за один стол по собственному желанию, и когда они с Канкуро усердно хрустели недоваренным луком в супе, чтобы не огорчить Темари, Гаара впервые осознал, что он этим двоим брат. Не номинально — по-настоящему. Родной брат и часть маленькой семьи.       Теперь ситуация осложнилась новой вводной: он впервые осознал себя мужчиной. Не воином, не шиноби, не Каге — мужчиной рядом с девушкой, к которой его притягивало во всех возможных смыслах. И тут-то начинались пробелы и проблемы.       Он ведь должен был ухаживать за ней, не так ли? Ну, хотя бы попытаться. Или это делают до поцелуя? А после что? Следовало принести что-то в подарок, а он притащился с пустыми руками, забыв об этикете… Об этом уже поздно было сожалеть. Он ощущал необходимость сделать для неё что-то хорошее, хотя бы помочь с готовкой. Но она не позволяла… О Ками.       Ещё он заразился от неё привычкой постоянно поминать Ками.       Поистине, подписать мирное соглашение с другой деревней, попутно захоронив в песке небольшую вражескую армию, было бы значительно проще, чем провести двадцать минут у девушки в гостях.       В замешательство приводили даже собственные мысли: чем дольше Гаара наблюдал за Нами, тем сильнее они отклонялись от рационального русла и утекали в малознакомом направлении. И вот уже до мурашек захотелось прервать процесс готовки. Перехватить тонкую кисть, потянувшуюся включить воду, обвести языком запачканные в соусе пальцы и увидеть, как широко распахнутся светлые глаза и отразят бесхитростное удивление, перед тем как он поцелует её губы. Нами ведь удивится, верно? Наверняка решит, что он шпион под хенге. Потому что «Гаара себя так не ведёт». Не вёл, не ведёт… но не прочь попробовать.       А можно обнять её со спины и поцеловать ухо, выглядывающее из-под волос и мило розовеющее заодно со щеками.       Или перекинуть растрёпанную косу через плечо, сдвинуть в сторону ворот кимоно и прижаться губами к изгибу шеи?       Как она на такое отреагирует? Может, не будет против? Может быть, ей понравится?..       Гаара беспокойно побарабанил пальцами по столешнице, силясь отвлечься от захватывающего потока фантазий. Безделье плохо на него влияло.       — Что такое? — обернулась Нами.       — Красиво.       — А?       — Я говорю, что ты красивая, — чётко и раздельно произнёс он. Для первого в жизни комплимента прозвучало неплохо. Однозначно лучше, чем вопрос о тапках.       — А… Эм… Ты тоже.       — Приятно слышать. Правда, мне казалось, что отвечают обычно немного иначе.       — Ой. В смысле нет, не тоже… То есть да, но… Да хвостатые демоны, ты специально, перестань! — Нами зажмурилась и отвернулась, сердито тряхнув головой, но за стуком лопатки о сковородку Гаара расслышал тихое «Спасибо…».       Краска, заливавшая её уши и щёки, стала ярче прежнего, а желание прикоснуться к ней — совершенно нестерпимым.       — Слушай… Тебе не нравится чай? — Нами снова повернулась и смотрела на него, гипнотически медленно вытирая руки зелёным полотенцем в горошек.       «Чай? А чай тут при чём?»       — Нет. Чай очень хороший.       — А ты вот немного… странный. Что-то не так?       — Сложно сказать. Я сейчас подумал, что совсем не умею ходить в гости, — проронил Гаара, опять вспомнив промах с подарком.       — Я тоже. — Нами сжала цветастую ткань в руках. — Но ты не в гостях.       Он вопросительно склонил голову набок.       — Дома. Я имею в виду не «чувствуй себя как дома». — Она перекинула полотенце через плечо и изобразила пальцами в воздухе кавычки. — А просто, ну… Это твой дом. Можешь вести себя как обычно и делать, что хочешь. Хочешь — поработай, но лучше отдохни. Уже почти всё готово, скоро ужин. Если, конечно, ты не против. Может, я всё неправильно делаю и вообще… Странное что-то говорю, да? Я просто не знаю, как…       — Нет. Всё хорошо, Нами.       «Всё правильно. Я даже не знал, как сильно мне хотелось именно этого», — собирался сказать Гаара, но почти готовый ужин перебил его, зашипев с явным намерением пригореть. Нами схватила миску с соусом, с грохотом откинула крышку и одним махом вылила густую жидкость в сковороду. Вообще-то добавлять его следовало постепенно, но кого это интересовало теперь, когда по кухне поплыли пряные запахи специй, смешанные с ароматом поджаренных овощей и мяса?       — Так, кажется, всё! — объявила Нами и достала из ящика палочки, собираясь попробовать блюдо на готовность. И замерла под пристальным взглядом, который Гаара и не собирался отводить. А потом кивнула на зажатый в палочках кусочек мяса, наивно решив, что Гаара хочет именно его.       — Хочешь попробовать?       — Хочу.       Не отрывая взгляда от её лица, он подошёл и осторожно взял губами протянутое угощение. Медленно прожевал, кивнул. Готово. Ароматно, жгуче. Небольшой перебор со специями, но…       — Очень вкусно.       — Не слишком остро?       — Нет. Лучше, чем в «Овария».       — Шутить изволишь? — нахохлилась Нами.       — Нет. Я же не умею. — Гаара снова прислонился плечом к стене, скрывая улыбку в кружке с чаем: всё прибавляющий в яркости румянец на её лице смотрелся очаровательно и как-то по-детски забавно. Нами никогда раньше так не краснела. Интересно, этот процесс имеет крайнюю точку? Нужно проверить. — У Темари училась?       — У Темари училась, на Канкуро тренировалась, или вроде того, — хмыкнула она и отвернулась к плите, чтобы её выключить. — Канкуро, к слову, не повезло. Он после ужина искал спасения в холодильнике и называл меня братоубийцей. Но потом он объяснил, как правильно обращаться со специями, и я… Гаара?       Гаара был в курсе, что брат частенько общается с Нами, приходит в гости, называет её младшей сестрой. Он не имел ничего против. Совсем. И всё-таки сейчас упоминание Канкуро зацепило какую-то тёмную струну внутри. Не сильно, но достаточно, чтобы мгновенно определиться со своими желаниями.       Плавным движением он оказался возле Нами, развернул её к себе и, обхватив ладонями лицо, прильнул к приоткрытым в замешательстве губам. Она вздрогнула, хотела что-то сказать… и передумала. Обняла его, не обращая внимания на лопатку и палочки, со стуком полетевшие на пол, и ответила на поцелуй так же, как в теплице.       Сердце ускорилось, застучало в висках радостью. Ну как? Как можно одновременно быть в здравом уме, знать о нём всё и, тем не менее, любить? Гаара искал, почти требовал новых подтверждений того, что всё происходит взаправду, и с лихвой находил их в пылкой отзывчивости её губ и нежности рук.       Наверное, она всё же не в себе. Да они оба не в себе. И это именно то, что надо.       Рот немного жгло от специй, и, поддавшись внезапно родившейся внутри жажде экспериментов, Гаара провёл кончиком языка по губам Нами — осторожно, только спрашивая разрешения попробовать. И мысленно улыбнулся, когда она с готовностью ответила тем же, разделяя с ним и горячий пряный вкус и новую, до дрожи откровенную ласку, которая оказалась так хороша, что от неё закружилась голова, а реальность смазалась и поплыла, точно пустынный горизонт в полдень.       Прервал их явственный запах горелого — Нами не успела выключить плиту. Она отстранилась, легонько надавив ладонями Гааре на грудь, лукаво сверкнула потемневшими глазами из-под ресниц и бросилась спасать ужин. Гаара сдержал разочарованный вздох и потянулся к верхним шкафчикам за тарелками.       — А говоришь не остро, — заметила Нами, орудуя новой лопаткой в сковородке. — Я же перестаралась со специями.       — Как узнала? — невинным тоном спросил Гаара. — Ты ведь не пробовала.       Нами поперхнулась и опять стала интенсивно алого цвета. Пожалуй, она была права: он смущал её совершенно осознанно и намеренно. И Канкуро тоже был прав: вызывать такую реакцию приятно. Пожалуй, они с братом похожи сильнее, чем казалось раньше.       — Мне нравится, — сжалился он. — Оставь, пожалуйста. Я люблю острое.       — Гаара… Ты не подумай, — серьёзно сказала Нами вдруг. — Канкуро. Он просто на ужин иногда приходит и поболтать. Мы дружим. У него девушка есть. Я не…       — Что ты. — Он покачал головой и протянул ей тарелки. — Я не думаю ничего подобного. Просто ты сама сказала делать, что хочу. Я так и сделал. ***       — Вкусно, Нами. Очень вкусно, спасибо тебе.       Хотелось благодарить и благодарить. За приглашение, шутя разрешившее его сложные метания, за заботу, за самый вкусный в его жизни ужин. За то, что маленькая казённая квартира, приютившая их счастье, утопала в тёплом свете и ароматах домашней еды. За то, что на душе был мир, в голове — тишина, а в теле — сладкое звенящее напряжение. За неё саму и не сходящую с её лица улыбку. Слова звучали отвратительно блекло по сравнению с тем, что он чувствовал, но Гаара честно старался.       — Правда-правда понравилось?       — Даю слово Казекаге.       И Нами расцвела в новой улыбке, какой он ещё не видел.       Вечер был чудесным ровно до следующей заминки, когда они, домыв посуду, опять уставились друг на друга. На работе-то никогда не возникало вопроса, чем бы заняться. А тут… По взгляду Нами Гаара понимал, что она разделяет его мысли: неужели теперь всё общение будет состоять из поцелуев и странных пауз между? А как же всё остальное, что их связывало?       — Ну, ты, может, хочешь… Диван вот… — неуверенно махнула Нами рукой в сторону бежевого диванчика.       Гаара покосился в указанном направлении и на всякий случай не шелохнулся, ожидая продолжения, поскольку собственное воображение породило чересчур смелые ответы на вопрос «Что она имеет в виду?».       — Там удобно, можешь поработать, — поторопилась внести ясность Нами. — Ты же принёс документы, я в коридоре видела. Могу помочь.       Точно. Поработать. Он поспешно ухватился за знакомое понятие, а две папки срочных договоров удачно подошли на роль спасательного отряда.       — Хорошая идея.       — Устраивайся. — Нами передала ему документы и опустилась рядом, сдержанно сложив руки на коленях. Словно это вовсе не она недавно отвечала на его поцелуи так, что перехватывало дыхание. — Давай мне вторую папку.       За следующие очень долгие пять минут Гаара прочёл один абзац и ничего не понял. Он потёр лоб и перевёл взгляд на девушку, которая тоже изображала погружённость в текст.       Нет, это всё малодушный бред.       Он отложил папку на столик.       — К демонам документы, Нами. Иди сюда. Пожалуйста. Я скучал по тебе, хочу поговорить.       Как же хорошо, что она откликнулась именно так — без сомнений и колебаний нырнула в приглашающе распахнутые объятия.       — О чём будем говорить?       — Как обычно. Обо всём.       — Меня Канкуро вчера вечером допрашивал, — пробормотала Нами куда-то в сторону. — Отказывался уходить, пока я не отвечу на вопросы. Кто ему сказал? Или… Неужели так заметно? Если да, то дело плохо.       — Нет, не думаю. Он слишком хорошо знает меня, неплохо знает тебя и крайне наблюдателен, — успокоил Гаара. — Что спрашивал?       — О-о… Как ты признался. Как ты целуешься. Ну, знаешь, всё такое, в репертуаре твоего брата. Ты же не удивлён?       Уголок глаза непроизвольно задёргался.       — Ни капли. Что ты ответила?       — Эффектно.       — «Эффектно»? — Гаара взъерошил лезущую в глаза челку. — Серьёзно?       — Если не вдаваться в подробности, всё так и было.       — Допустим. Но не могу поверить, что Канкуро смирился с ответом из одного слова.       — Ну… Ему пришлось. Просил передать, что меньшего он от тебя и не ожидал. Гаара, я немного переживаю, он же не будет…       — Не переживай. Он знает, о чём можно болтать и о чём нельзя.       Дальше разговор беззаботной птицей запорхал с темы на тему, и Гаара, наконец, ощутил уверенность: он не потерял друга в лице Нами. Просто теперь, разговаривая, можно было обнимать её, чувствовать, как теплеют, будто оттаивая, плечи под его ладонями и расслабляются напряжённые мышцы. Смотреть, как дрожат тёмные ресницы, как она вскидывает голову, задавая вопрос, и убирает за ухо выпавшую прядь. Как улыбка проступает блеском в глазах и ямочкой на одной щеке ещё до того, как улыбнутся губы… И всё это так нестерпимо близко.       В беседе наступило затишье. Нами подняла голову, скользнула взглядом по его лицу от иероглифа к губам и подтянула ноги, усаживаясь удобнее. В этот момент Гаара начисто забыл о том, кто он и где. Каге, шиноби, убийца, демон — пустые слова. Неопытный, безумно влюблённый мальчишка наедине с такой же влюблённой девушкой. Последние мысли бесследно сдуло, стоило ощутить, как участилось её дыхание, и заглянуть в прозрачные серые глаза. Повинуясь их зову, он наклонился к ней, чтобы полностью отдаться поцелую — долгому, нежному, глубокому; медленно скользить губами по губам, ладонями по лицу, плечам и спине; чувствовать, как подрагивают, переплетаясь, пальцы; доверяться любопытству первой любви и желаниям друг друга. И ощущать, как сердце заполняется одновременно жаром и звонкой капелью весны.       С того вечера началась лучшая неделя, которая только могла случиться в их жизнях, — так думал Гаара чуть позже, оглядываясь назад.       Неделя — это много или мало? Всего каких-то семь дней. Мелочь.       В жизни шиноби неделя — бесконечно много. В жизни Каге неделя спокойствия — уникальный подарок, из которого нельзя потерять ни минуты.       Если бы кто-нибудь когда-нибудь попросил рассказать о самом беззаботном времени на его памяти, Гаара сразу вспомнил бы именно об этой неделе. Он рассказывал бы полушёпотом, делая паузы, надолго задумываясь, подбирая осторожные слова, которые не нарушили бы светлую тишину счастья, царившую в его душе. Вечер первый       Они расстаются с трудом, далеко за полночь. Долго обнимаясь напоследок, цепляясь друг за друга и за мелкие поводы не расходиться. Но работа Каге есть работа Каге. Можно забыться, ненадолго отключиться, спрятаться, в конце концов. Только совсем о ней забыть нельзя. Вечер второй       Второй вечер похож на первый, только ещё лучше.       Они готовят в четыре руки, обсуждают прошедший рабочий день. Наотрез отказавшись маяться бездельем, пока Нами заканчивает накрывать на стол, Гаара наводит порядок в кухонном шкафу, где до этого царил лёгкий хаос. Чудеса, конечно — на работе-то у неё всё идеально. Но раз в Резиденции она наводит порядок в его бумагах, то дома он может позволить себе ликвидировать бардак в тарелках с чашками.       Гаара рассуждает об этом вслух, а Нами недовольно фыркает и в отместку грозится отобрать у него пальму:       — Ты опять почти убил эту редкую красавицу, изверг! Что она тебе сделала? Покусилась на пост Каге?       — Просто я претендую на звание худшего садовода. А есть что-то менее редкое и более живучее?       — Ещё более живучее? — удивляется Нами. — То есть то, что выживет в твоём кабинете, не выжив оттуда тебя? О… Да, пожалуй, у меня есть идея. Я подарю тебе самое упрямое растение на свете. Вы с ним похожи.       — Хорошо. Я жду с нетерпением.       Но больше этот вечер запоминается другим разговором.       Они сидят на диване. Нами водит кончиками пальцев по его скуле и разглядывает оставшиеся на подушечках крошечные песчинки.       — Гаара, а броня всегда на тебе?       — Да.       — Ты когда-нибудь снимаешь её?       — Да. В душе. Что?.. Хочешь, чтобы я снял сейчас? — Каждую мышцу тут же сводит от напряжения.       — Нет, нет. Только когда ты сам захочешь. Если захочешь.       — Почему я могу этого захотеть?       — Не знаю… А тебе совсем не интересно, как ощущается мир и прикосновения без неё? Может, он… другой?       Вообще-то, звучит интересно. Да и Нами точно хочется этого — глаза горят любопытством вразрез её нарочито сдержанным словам. Гаара колеблется: ведь он никогда этого не делал без надобности, добровольно и при другом человеке. Броня всегда на нём. Он себя без неё не помнит и не очень-то осознаёт. Это — буквально вторая кожа, то, что дарит ощущение неуязвимости. Она трескалась, несколько раз её пробивали, и тот прямой контакт с миром никак не назвать радостным. Однако сейчас всё иначе.       Медленно, через силу унимая внутренний бунт, Гаара посылает приказ песку. Кто бы мог подумать, что это так захватывающе и так жутко? Но его собственное любопытство уже разбужено и тоненько зудит внутри, не давая отступить.       Нами следит за ниспадающей тонкой вуалью песка, которая шуршащими ручейками утекает с дивана под ноги и с благоговением шепчет:       — Потрясающая штука!..       Развернувшись, она тянется к его лицу и останавливается, так и не дотронувшись.       — Можно? Ты не против?       — Не против.       Он не против, нет. Он очень хочет знать, каково это, когда тебя касаются с любовью, пусть и состоит в эту секунду из предвкушения напополам с ужасом. Нами затаивает дыхание, кусает губы и… неловко тыкает пальцем ему в лоб. Гаара дёргается от неожиданности.       — Ой… — растерянно выдаёт она.       — Ещё попытка? — предлагает он, наклоняясь ближе.       Палец зависает в воздухе, а потом мягко ложится подушечкой на переносицу и движется вверх, слегка надавливая. Нами пытается разгладить межбровную морщинку. Значит, старания выглядеть расслабленно и непринуждённо пошли Шукаку под хвост. Палец аккуратно массирует самую усталую мышцу, разогревая и разминая её, а после движется выше.       Гаара, не таясь уже, тяжело переводит дыхание. Чужое прикосновение оставляет на голой коже жгучий след, который сразу же отпечатывается глубоко внутри. Нами медленно отводит в сторону волосы, дотрагивается до края иероглифа и заглядывает в глаза, ожидая реакции. Только когда Гаара одобрительно моргает с еле заметным кивком: «порядок», она начинает обводить кандзи. Штрих за штрихом «ай» как будто заново проступает на лбу, порождая внутри трепет свободного падения с высоты.       Выражение лица у Нами во время этого упражнения в каллиграфии нечитаемое — с таким можно и убивать, и скорбеть. Только когда касания переходят на нос, а оттуда на контур губ и подбородок, она заметно расслабляется и перестаёт хмуриться. Уже не пальцем, а раскрытой ладонью ведёт по щеке и заправляет ему за ухо отросшую прядь волос. Щекотно. От прохладных ладоней веет заботой, и хочется прильнуть к ним теснее.       Руки у Нами на самом-то деле не мягкие, а очень даже шершавые. Их никогда не защищала броня, их покрывают царапины и мозоли — следы работы с землёй, постоянного мытья и прошлых тренировок с оружием. А вот прикосновения её бережные и лёгкие, как вечерний ветерок, и это самое прекрасное, что Гаара испытывал в жизни. И всё больше хочется защищать её саму и её чуткие руки.       А ещё Нами была права: весь мир другой. В броне дело или нет, но сейчас он куда более полнокровный и контрастный, чем Гаара привык. Меняется не только осязание — все органы чувств решают разом сойти с ума. Кажется, что глаза видят чётче и дальше, запахи ощущаются резче, а чужое дыхание рядом оглушает.       Пока разум бьётся в конвульсиях, пытаясь охватить и пережить происходящее, Гаара неотрывно следит за движениями девичьих рук… и чувствует себя салазарией. А он ведь где-то в глубине души иногда мечтал оказаться на месте этого растения, к которому Нами относилась с такой заботой. Что ж, теперь можно с уверенностью утверждать, что некоторые мечты сбываются неожиданным образом.       — Краснеет, — вдруг нарушает молчание Нами.       — Что?       — Кожа у тебя краснеет, когда касаюсь. — Она говорит это шёпотом, словно сообщает сокровенный секрет, и робко целует его в висок. Губы невероятно мягкие, дыхание тёплое. — Скажи честно, Гаара, ты стойко терпишь, или это хотя бы немного приятно? Я вообще не представляю, каково тебе…       — Приятно. Непривычно, но очень приятно.       Осознав, что они оба сидят вытянувшись от напряжения по струнке, он откидывается на спинку дивана и накрывает её руку своей, прижимая плотнее к щеке.       — Не бойся. А то ты обращаешься со мной, как с принципиально иной формой жизни.       Нами смотрит задумчиво и хитро, прежде чем выдать:       — Ты и есть в некотором роде принципиально иная форма жизни. Вечер третий       Они всё ещё привыкают. Осторожно, не спеша. Это напоминает момент, когда смертельно больной или тяжелораненый человек внезапно выздоравливает, и его впервые выводят на прогулку, дают подышать не больничным, а свежим воздухом, пройтись под синим небом. Гаара видел таких пациентов, когда учился у Хисотэ-сенсея, и удивлялся их совершенно детской радости, подчас выражаемой слезами или криками. А теперь он сам чувствует нечто похожее. Очень хорошее. Настолько хорошее, что весь предыдущий жизненный опыт теряет свою отравляющую силу.       Представляя себя тем самым выздоравливающим, Гаара кладёт голову на колени Нами и знакомится с ещё одним новым чувством: тотальной беззащитностью перед другим человеком. Нет оружия, нет брони — вообще ничего нет, и кажется, что он срывается в пропасть. Хочется зажмуриться, что-то внутри сжимается, не даёт глубоко вдохнуть, побуждает немедленно вскочить, вернуть броню на место, сбежать, запереться в кабинете, закопаться в бумаги. Никогда больше не подпускать к себе никого. В голове зловеще шуршит — как песок под ногами АНБУ, подкрадывающихся со спины.       Когда ужас достигает апогея, Нами опускает одну руку ему на грудь и, теребя пуговицу на рубашке, начинает болтать, перескакивая в своей манере с одной темы на другую. Гаара слушает байку о недавней ссоре ботаников с медиками, потом шутки от Хисотэ-сенсея, потом что-то ещё, и шум в ушах затихает, отступая перед спокойным женским голосом. Сконцентрировавшись на прохладной тяжести ладони, Гаара совсем упускает момент, когда Нами начинает второй рукой играть с его волосами, осторожно массируя голову. Он всё-таки зажмуривается, но не от тревоги, а от всепоглощающего удовольствия.       — Знаешь, а ты похож на пустынного кота, — задумчиво сообщает Нами. — Я про них читала недавно.       Гаара хмыкает:       — На такого, как Юрэй?       — Нет, что ты, — смеётся она. — Юрэй старенький и мелкий. А я про такого… Ну, который большой, рыженький и с кисточками на ушах.       — А. Каракалы, — заключает он. — Те ещё злющие твари.       — М-м… Ладно. — Ловкие пальцы опять и опять вплетаются в его волосы, и от этого мурашки бегут во все стороны, превращая тело в сплошной приёмник мурашек. Шутки шутками, но ещё немного, и он правда начнёт мурлыкать.       — Значит, будешь царапаться, если что-то пойдёт не так? — уточняет Нами, протягивая прядь между пальцев. Наверняка на голове у него теперь настоящее гнездо…       — Кусаться, — лениво угрожает Гаара.       — Кусаться?       — Да, вот так. — Он быстро перехватывает её руку, стараясь не сжимать, и легонько задевает зубами тонкую кожу на запястье. Немного подумав, проводит по тому же месту языком.       — Ладно… — Нами тихо смеётся, не отнимая руку, а ноги у неё идут мурашками, и голос меняется, опускаясь на полтона. — На всякий случай не буду тебя злить.       Вряд ли она нарочно преследует цель раздразнить его своими невинными ласками, но…       — Постой, постой, — бормочет Гаара, с трудом вспоминая слова, и садится, уходя от новых прикосновений. Напряжение, накапливающееся внутри, не имеет ничего общего с тревогой, кроме того, что так же легко и надёжно спутывает мысли.       — Тебе не нравится?       — Слишком нравится. Вечер четвёртый       Сегодня они развлекаются тем, что складывают фигурки из бумаги. На полу уже выстроилось целое семейство журавликов и угловатых лягушек. Причём вторые, если нажать им на спину, прыгают.       Лягушки Нами стабильно побеждают в соревновании на дальность прыжков, а творения Гаары всё время почему-то норовят изменить траекторию и ускакать под стол. Нами беззлобно посмеивается над ним по этому поводу и приговаривает, что следуюшая получится ровнее, ведь оригами развивает мелкую моторику. Да, она даже не скрывает, что отыгрывается за его суровые тренировки по тонкому контролю чакры.       Полчаса назад Гаара заявил, что это всё — детские забавы. Теперь переживает: она определённо скрыла от него какой-то секрет идеальной ровноскачущей лягушки. Очень кстати вспомнив, что его брат — профессиональный жулик, он песчинками незаметно подталкивает свою фигурку в нужном направлении. Получается!.. Невезучую лягушку сбивает прозрачный вихрь из капель воды, и она летит прямиком в компанию к остальным. Нами фыркает, утыкается лицом в диван и хохочет.       — Вот уж не ожидала, что Казекаге — такое жульё!       — Зато песчаный лис всё ещё быстрее и ловчее, чем водный, — полушёпотом заявляет Гаара, поджав губы и глядя на вздрагивающие девичьи плечи. А потом ласково взъерошивает Нами волосы и тоже смеётся. Ками, да уж, знал бы кто, чем Казекаге занимается в свободное время. Знал бы кто, что у него есть свободное время. Знал бы кто, что валять дурака — это настолько весело…       А ещё за ним остался ответный ход.       Пока Нами, прикусив губу, тщательно разглаживает сгиб на очередной лягушке, он отзывает песчаную броню и тянется к её лицу. На полпути замечает, какой забавной спиралью вьётся прядь её волос, и легонько дёргает, пробуя распрямить.       — Ай. — Нами косится на него. — Ты чего?       — Да так… — говорит Гаара и всеми пальцами зарывается в ворох непослушных завитков. Их так интересно трогать. Голубые бусины, вплетённые в волосы, сухо перестукивают. Они наощупь тёплые, с крошечными царапинками. Хочется знать, кто их подарил?..       Нами вопросительно поднимает брови, когда он придвигается и несмело проводит по её вискам, скулам и губам, вспоминая, как это делала она. Пальцы, не покрытые песком, обрели иной уровень чувствительности, и движения выходят деликатнее и точнее. Или это всё благодаря оригами и мелкой моторике?       Нами быстро понимает и улыбается ему, подтверждая, что всё хорошо. Гаара целует уголок её губ, лоб, щёки, нос — без брони и это делать намного приятнее, — а она щурится и приподнимает подбородок, как будто подставляет лицо солнцу. Вечер пятый       Гаара с порога протягивает Нами крошечный пакетик.       — Что это?       — Подарок. Для тебя.       — Что, правда? — Серые глаза вспыхивают радостным интересом, но Нами тут же спохватывается: — Гаара, не стоило. Ты и так…       — Открой. Посмотри.       В пакетике две нити с бусинами, как у неё, только они прозрачные, с золотисто-красными и розовыми вкраплениями.       — Я подумал, тебе такое нравится.       — Очень-очень нравится, спасибо! — Нами целует его в губы, в щёку, снова в губы, обнимает быстро, крепко. И держит украшение так, как будто это нечто невероятно дорогое. — Они очень красивые.       — Это хорошо. Я переживал. Впервые делаю кому-то личный подарок, — признаётся Гаара.       — А я впервые получаю что-то подобное. — Нами жестом приглашает его за собой, а сама пятится спиной вперёд. — Много ли вопросов тебе задали при покупке?       — Ни одного. Я их не купил, а сделал. Осторожно. — Песок не даёт ей врезаться в угол стола.       — Что? Правда?       — Да. Основа — кварцевый песок. В него добавлена яшма и родонит. Под воздействием высокой температуры и давления получилось стекло с цветными вкраплениями.       Нами восхищённо выдыхает и рассматривает бусины на свет.       — Теперь они кажутся ещё красивее. Откуда же ты взял такую высокую температуру?       — Катон.       — В Суне есть шиноби, владеющие стихией огня?       — Один. Хисотэ-сенсей.       Глаза девушки явственно округляются.       — Он один из наших сильнейших боевиков, Нами. Герой двух войн.       — Я и не подозревала.       — Он не любит об этом говорить. Тебе помочь надеть?       — А ты умеешь?       — Я научусь.       Под весёлую болтовню Гаара отвоёвывает у Нами расчёску, которую она по пути вытащила из комода, и тянет на диван, усаживая спиной к себе.       — Посиди так. Сейчас я всё сделаю.       Нами скованно пожимает плечами, но слушается. Гаара распускает свободно заплетённую косу и без зазрения совести распушает, пропуская пряди между пальцев. Для процесса заплетания это не важно — просто ему нравится их трогать. И не ему одному: Нами склоняет голову набок, и Гаара замечает выражение полного блаженства на её лице.       — Откуда эти? — Он выплетает одну нить с синими бусинами.       — Твой вопрос звучит немного ревниво, ты знаешь?.. — поддразнивает Нами, приоткрыв один глаз.       Гаара не спорит. Отрицать очевидное не в его правилах. При выборе подарка он думал только о том, что ей придётся по вкусу, но заменить эти украшения на свои будет однозначно приятно.       — Это секрет?       — Вовсе нет. Фукаи-сан сказала, они принадлежали её дочери.       — О-о. — Гаара раскрывает ладонь с ниточкой, глядя на неё уже с совсем иными чувствами. — Значит, Фукаи-сан…       — Скажи, Гаара, её дочери…       — Нет в живых.       — Миссия?       — Да. Плохо спланированная миссия. Я был во втором отряде подкрепления, но спасти основную команду мы не успели. Я вернул домой её тело, решил, Фукаи-сан захочет попрощаться. Мы тогда только познакомились. Она как раз проверяла меня.       — Поэтому Фукаи-сан так тебе предана?       — Да. Она перешла на мою сторону из подразделения, которое по традиции должно контролировать действия Казекаге в пользу совета.       — АНБУ, выбравшая, кому подчиняться… Звучит парадоксально, — замечает Нами. — Редко кто нарушает догмы и правила шиноби так смело, на глазах у всех.       — Так и есть. Традиции чтит большинство, — соглашается Гаара, сосредоточенно переплетая нить с волосами и затягивая узелки. — Но огромной ошибкой будет считать, что правила и приказы способны отнять личную волю и желания у всех поголовно. Уверишься, что люди вокруг, даже подчинённые тебе, — бездумные марионетки, и ты труп. Глупый и холодный. Может быть, не сразу, но спустя время. Потому что всегда найдётся исключение… правда?.. — Он разглядывает локон, украшенный теперь прозрачными бусинками, и перекидывает его Нами через плечо, демонстрируя результат. — Я закончил. Смотри, по-моему, получилось хорошо. Теперь с другой стороны… Шестой вечер       — Тебе, наверное, уже пора спать.       — Да нет, рано ещё… — На этих словах Нами безудержно зевает, прикрываясь рукой, и смеётся над собой.       — Вижу, — усмехается Гаара ей в тон и говорит то, что только что пришло ему в голову. — Я хочу сегодня остаться. С тобой.       — Остаться?..       Всю её сонливость как рукой сняло. Гаара успевает поймать ладонь Нами, которая уже устремилась к серьге:       — Пощади ушко, не дёргай. Я посижу рядом и почитаю, пока ты засыпаешь. А потом уйду. Можно так?       Да, ему надо бы вернуться в Резиденцию. Там грустно смотрят в потолок раскрытые и непрочитанные папки с отчётами, но Гаара остаётся, ждёт, пока Нами примет душ, переоденется в ванной и заберётся под одеяло.       — И не холодно? — Он садится рядом и щупает угол покрывала, которое больше похоже на очень тонкий плед.       — Мне редко бывает холодно. — Нами беззаботно пожимает плечом, и широкий ворот футболки съезжает с него. Гаара эту картину уже видел однажды, но в тот раз она не произвела на него эффекта разорвавшейся внутри бомбы. Нами тянется поправить футболку, но его рука успевает первой. Зря он это делает, зря.       Поцеловать Нами, такую расслабленную, полусонную, с ещё влажной после душа кожей — тоже плохое решение. Это поцелуй-зыбучий песок, поцелуй-жар солнца, на котором даже металл, и тот расплавился бы. «Ближе, ближе, стать единым целым», — клокочет внутри, а все чувства становятся горячим ослепительным счастьем. Добровольно прерваться невозможно. Слишком шелковистая кожа под пальцами, слишком ласково обволакивает прохлада объятий, слишком живой отклик на каждое действие. Нами прижимает его руки к своему лицу и сама придвигается ближе. Инстинкты оттесняют разум в самый дальний угол.       Гаара толкает девушку на спину и, склонившись над ней, покрывает лёгкими поцелуями шею, подбородок, ключицы и оголённое плечико. Рука сама незаметно проскальзывает под одеяло, а затем и под футболку и осторожно поглаживает кожу возле кромки штанов. Нами прикрывает глаза. Она водит пальцами по затылку и шее Гаары медленно, плавно. А живот под его рукой движется от учащённого дыхания быстро-быстро, и каждый торопливый удар её сердца Гаара чувствует как свой.       Значит ли это, что ей приятно?       Его ладонь нерешительно задерживается на месте, а потом скользит в сторону, плотно оглаживает рёбра и, пройдясь вдоль позвоночника, останавливается между лопаток, не встретив никакой преграды. Нами прогибается в спине и прерывисто выдыхает через рот, а Гаару встряхивает от понимания, что под футболкой у неё ничего нет — ни эластичных утягивающих бинтов, ни топа. Только прохладная обнажённая кожа. Он машинально обводит позвонки большим пальцем по кругу, а в голове остаётся единственное желание — снять с Нами футболку. Достаточно на секунду представить, как это выглядело бы, и окружающий мир теряет всякий смысл.       Теперь всё, что нужно, есть в её запахе, во вкусе кожи, в прикосновениях влажных губ, ищущих его губы, в хрипловатом дыхании и лёгкой дрожи, общей для них двоих. Не помня себя, Гаара ласкает бьющуюся на тонкой шее венку, целует, обводит языком. Объятия Нами становятся крепче, она сминает в кулаке его воротник. Ещё один шумный вздох на грани стона, и он задирает край её футболки, прижимается губами к животу прямо над солнечным сплетением.       Сладкое помутнение концентрируется где-то глубоко внутри, стягивается в одну точку… и окатывает волной дикого страха.       Гаара отпускает Нами и рывком садится, прислонясь спиной к подушке, которая едва ли способна приглушить сейчас бешеное сердцебиение. Папка с документами подворачивается под руку очень кстати — хоть какая-то преграда между ними, пускай и хлипкая. Он застывает, вцепившись и пальцами, и взглядом в страницы отчёта и подавляя возбуждение. Строчки перед глазами скачут пятнами чистой бессмыслицы, тело изнывает, сердце умоляет вернуть вероломно отобранную близость. Душу снова раздирает на клочки. Гаара зажмуривается до белых кругов перед глазами… и, почувствовав прикосновение к руке, искоса смотрит на Нами.       Нами тоже смотрит — задумчиво. Она лежит на боку, подперев ладонью щёку. Футболка снова на своём месте, сама Нами красная, растрёпанная, но, к радости Гаары, ни его напор, ни резкое завершение её как будто не напугали. Серые глаза мягко блестят, и в них безмолвный вопрос.       «Что не так?»       — Не обижаешься? — спрашивает он охрипшим голосом.       Она качает головой, разворачивается к тумбочке возле кровати и подаёт ему стакан с водой.       — На то, что ты нарушил свой план, или на то, что нарушил его не до конца?       Да, ничто и никогда не будит в Нами насмешливую забияку быстрее, чем смущение. Только вот беззлобная колкость в его голове преумножается до едкого сарказма.       — Прости. Слишком… Я не привык. И… — Слова не даются. Гаара отпивает ещё воды. Старается продолжить вразумительнее. — Я не должен был… останавливаться.       Он привык говорить о чём угодно. Он запросто мог бы порассуждать на тему близости, ни на секунду не смутившись… Если бы только речь шла не о них. Однако под тёплым взглядом Нами Гаара спотыкается о каждый слог, как необразованное крестьянское дитя, и скрипит зубами.       Между ними повисает напряжение; пауза неприятно длинная, душная. Нами становится серьёзной, терпеливо ждёт. Один удар сердца, три, десять… Не дождавшись, она встряхивает головой и садится, чуть наклоняясь к нему.       — Почему не должен, Гаара?       — Так не делают. Так нельзя…       Тёмные брови красноречиво ползут вверх.       — Нельзя? Это что… Какая-то традиция Песка опять, да? — На лице Нами одновременно с совсем уж лихорадочным румянцем, от которого не спасает даже смуглый оттенок кожи, появляется выражение «кажется, я поняла».       — Нет никакой традиции, — ломает её теорию Гаара.       — Тогда о чём ты переживаешь? Это я что-то не то сказала, да? Обидно? Я не хотела, правда.       Очень хочется объяснить всё прямо и честно, но Гаара напарывается на слово, которое всегда ненавидел произносить вслух. В конце концов, отчаявшись его избежать, он делает над собой усилие и выговаривает:       — Я боюсь. Боюсь, ты решишь, что раз я медлю, значит, не хочу тебя и недостаточно… Или как-то не так… — Последнее слово рушит весь ритм и не даётся. Язык буквально немеет, Гаара трёт шрам на лбу, будто бы тот может помочь. — А я, я очень… — И он снова не договаривает. Тянется к Нами, заворожено ведёт по её губам большим пальцем, ощущая, как быстро вновь накатывает шальная волна, едва она опускает ресницы, и отдёргивает руку. — Но это… Кажется опасным. То, что я чувствую, оно слишком сильное, слишком похоже на жажду убийства. На жажду крови. На голод. Мне сложно его контролировать. Эта часть меня самая неуправляемая. И самая жестокая.       Объяснение выходит настолько бестолковым, что можно подумать, будто он только начал учить родной язык.       — Ты слишком много думаешь. — Нами прячет глаза за растрёпанными волосами, трёт щёки, но говорит твёрдо. — У меня нет причин сомневаться в тебе, ни одной. Мне хорошо с тобой. Каждый день, каждую минуту, прямо сейчас. Для этого не надо стараться. И доказывать тоже ничего не надо. А с чувствами ты справишься, как справлялся со всем и всегда. Просто на это нужно время.       — Я не уверен, что нам следует…       Гаара обрывает себя на полуслове, заметив, как Нами вздрагивает, словно он её ударил. Переговоры тет-а-тет, требующие толики деликатности, по-прежнему не его конёк, однозначно.       — Нет, не так. Не так. Я боюсь, — мерзкое слово опять хрустит на зубах, но уже не причиняет столько мучений.       — Гаара, перестань… — Нами садится прямо перед ним на колени и сильно сжимает его пальцы в своих ладонях, немного влажных. В лице острыми линиями проступает извечное упрямство, не раз заставлявшее их спорить часами. — Ты, которого я знаю, сильнее любых страхов, и ты никогда не сдаёшься. Но если ты сомневаешься…       — Нет, — обрывает он. — Я не сомневаюсь. Я переживаю за твою безопасность.       — Брось, Гаара, я никогда не чувствовала себя настолько в безопасности, как сейчас. Потому что с тобой всё в порядке. Я знаю, я чувствую…       — Что ты чувствуешь? — Её непрошибаемая уверенность на грани легкомыслия пугает, а под тонкой плёнкой страха кроется гнев. Или наоборот? В любом случае Гаара медленно закипает, сам не зная, почему. — Может быть, ты слепо веришь в то, во что хочешь верить? Ты же не сенсор, Нами. Ты безрассудная, смелая. Я помню, что ты сильная, но не могу допустить…       — Он чувствует. Поэтому чувствую и я. Не всегда, но временами. — В своём намерении убедить Нами чеканит каждое слово, но из-за попыток говорить тихо её речь превращается в интимно-низкий шёпот. А потом она ещё берёт и облизывает губы, глядя глаза в глаза.       Весь гнев испаряется. Гаара на секунду теряет нить разговора и чуть не теряет рассудок. Приходится приложить немалые усилия, чтобы переключить внимание и вслушаться в смысл слов.       — Я не сенсор. Это Ёкиджу всё чувствует, а я заодно с ним, — повторяет Нами, явно подметив, что он не вполне адекватно воспринимает реальность. — Твоя чакра стабильна, однородна, и её духовная составляющая больше не расслаивается. Раньше в ней был диссонанс. Сложно объяснить словами, но я его слышала. Это как очень фальшивый звук, точнее, несколько несочетающихся звуков, которые перебивали друг друга. Сейчас диссонанс пропал. Это значит, что всё хорошо.       — Хорошо ли? Из осколков по-настоящему целое не собрать, — тихо говорит Гаара. Внутри него говорит обречённость.       — Если бы это было правдой, не существовало бы кинцуги.       — «Кин» что?       К чему она ведёт?       — Значит, оно характерно в основном для Воды, — задумчиво говорит Нами. — Ну не важно. Смотри, когда у человека разбилась красивая и любимая вещь, керамическая чашка или ваза там, что он может сделать?       — Выкинуть. Что ещё делать? — Гаара по-прежнему мысленно недоумевает.       — Да, — кивает Нами, внезапно вжившись в роль наставника в академии. И не сказать, что эта роль ей не идёт. Очень даже идёт… — Можно просто выкинуть её и погрустить о потере. Но можно собрать осколки в нечто новое, скрепив их золотым клеем. Это и называется кинцуги, искусством золотого шва. Иногда изделие кинцуги собирают даже из осколков нескольких разбитых вещей, но даже тогда это не просто сумма черепков, а новое целое.       — Чего только не придумают нищие люди, да? — устало говорит Гаара.       Нами хмурится на него. Сердиться ей тоже идёт.       — Нищие? Ну нет. По-твоему, золотой клей — какая-то дешёвка? Эти люди ценят вещь не за новизну, не за идеальность, а за историю, которая в ней живёт. Золотые швы на местах раскола делают керамику красивее, чем прежде. Проявляют то, чего изначально как бы и не существовало. Как раны человека, который их может и не залечил, но научился с ними жить и уважать их.       Гаара улыбается.       — Тебе необходимо всё превращать в метафоры?       — Какая противная привычка, да? У кого же я могла её перенять?       Нами смешно морщит нос, а потом снова резко становится серьёзной, склоняется к его лицу, опираясь на плечи и прислоняется лбом к его лбу, опустив ресницы. И Ками, он сидел бы так вечность. Можно?       — Ты мой кинцуги, Гаара. — Шёпот опасно согревает его губы, но Гаара не осмеливается прерывать Нами. — Если бы жизнь никогда не разбивала твоё сердце, ты не стал бы тем, кто ты есть сейчас. Я люблю тебя именно таким.       Он задерживает дыхание, а разогнавшееся вновь сердцебиение задержать не может.       — И всё-таки я не треснутая посудина, Нами. Я человек. Даже если сейчас всё хорошо, дальше может быть трудно. Может и опасно.       — Я знаю. — Её движение — намёк на кивок, и кончик её носа слегка задевает его. — Знаю. Но если ты позволишь мне выбирать самой, я с открытыми глазами выберу тебя и всё, что ты называешь трудностями и опасностями.       И Гаара сдаётся. Ничего не говоря, он обнимает Нами и надеется, что она правильно поймёт его молчание. «Ни один страх не заставит меня отказаться от тебя. И спасибо».       Прохладные ладони гладят его по спине, от волос пахнет чистотой, мылом и травами. Золотой клей слов, объятий — самого её присутствия — творит с ним какое-то волшебство.       — Я могу что-нибудь сделать для тебя?       О нет, за что. В вопросе мерещится тонкая провокация, а Нами поворачивает голову и утыкается носом ему в шею, усугубляя и без того обострённые чувства. От всего этого Гаара с трудом сдерживает блаженный вздох. Философский настрой покидает его с устрашающей скоростью, и он борется с порывом усадить девушку к себе на колени, притянуть вплотную и дать ощутить, как сильно он её на самом деле любит и хочет, всей душой и телом. И что они могут сделать… Впрочем, вряд ли его желания остались для неё тайной.       Мягко перебирая пальцами складки, он расправляет футболку на худенькой спине, целует Нами в щёку и подталкивает на её половину кровати.       — Ты уже всё для меня сделала. Ложись. Пора спать. Рассказать тебе что-нибудь?       — Сказку на ночь? — хитро улыбается она, словно и не было тяжёлого разговора.       — Не знаю ни одной. Могу сочинить, но за сюжет не ручаюсь.       — Ха… Звучит пугающе. Лучше уж сказки будут по моей части. Расскажи, как обычно, что-нибудь из истории Суны. Ну или отчёт вслух почитай. Я всё равно люблю слушать твой голос.       Засыпает она под историю о чёрном песке Третьего Казекаге.       Гаара заставляет себя поработать, а потом откладывает папку и ложится рядом с Нами, устраивая руку на её талии поверх одеяла. Она, не просыпаясь, тянется навстречу, привычно уже подпирает макушкой подбородок. Спит Нами ужасно беспокойно — то и дело ворочается с бормотанием, сбрасывает одеяло, и наконец беспардонно закидывает на Гаару ногу. Нога ледяная. Гаара усмехается и упрямо тянет одеяло вверх, накрывая упирающуюся ему в лодыжку ступню. Это не работает. Тогда он просто зажимает её ноги между своих, чтобы согреть, и Нами прекращает елозить. Теперь можно тоже прикрыть глаза и ненадолго провалиться в ласковую полудрёму, свободную от тревог.       Хорошо… Если бы время можно было остановить и подвесить в воздухе, как песок в часах, Гаара сделал бы это прямо сейчас, пусть даже в зависшем моменте они никогда не станут ещё ближе.       Размеренные выдохи Нами оседают на шее теплой щекоткой, а он чувствует себя дома. Чувствует себя целым, вполне обычным человеком. А той безысходной боли в груди, о которой спрашивал у Яшамару много лет назад, — больше не чувствует.       Через пару часов Гаара всё же титаническим усилием воли вспоминает о том, что он — Каге скрытой деревни. Выпутавшись из плена рук и ног любимой, он бесшумно встаёт, прикасается губами к её виску и растворяется в вихре шуншина, возвращаясь в Резиденцию. Вечер седьмой       — Казекаге-сама? Можно?       Нами исправно стучится, оповещая о своём приходе. Уже давно стемнело, а она только-только выбралась из теплицы, чтобы помочь Гааре с накопившимися бумагами. Как-никак это из-за неё рабочий день Казекаге сократился с двадцати часов до двенадцати. А она на всю неделю практически бросила документацию на произвол судьбы из-за срочных дел в теплице. В итоге сегодня Гаара вынужден задержаться.       Из-за двери доносится приглушенное «да», она входит и чуть не спотыкается прямо на пороге.       — Гаара-сама… Ч-что здесь произошло? В окно забрался дикий варан и сожрал документы?       Гаара, который что-то перебирал в шкафу, выглядывает из-за створки.       — Почти. Я передал наименее приоритетные дела второму секретарю. Темари нашла чуунина в отставке по ранению, и он неплохо справился с выжимкой из отчётов. Поработает на испытательном сроке. Ты проходи.       — Правда? — Нами прикрывает дверь, поражаясь тому, что кабинет стал ещё просторнее без двух третей бумаг. Осмотревшись, она садится на подлокотник кресла для посетителей. — А что же остаётся мне?       — Отчёты по миссиям высокого ранга. Письма, статистика. Всё, кроме самого простого… Это не то, что в прошлый раз, Нами, не подумай. Я не хочу тратить твоё время на элементарные вещи. В теплице ты нужнее. И отдых тебе тоже нужен. Не будешь возражать?       Он так спешит заранее развеять возможные неприятные мысли, что Нами переполняет благодарность.       — Нет, нисколько, Гаара, я очень даже за. Тем более, что с простыми отчётами нет повода зайти к тебе лишний раз. Но… У-у-х ты! Я, конечно, знала, что их очень много, но чтобы настолько… И оно занимало столько места?       — Выходит, да. И времени.       — Значит, у тебя теперь больше времени?       — Да. Сама понимаешь, оно мне крайне необходимо. — Гаара закрывает дверцу шкафа и поворачивается к ней, сложив на груди руки. — Война. Старейшины покоя не дают. — Он шагает к столу, а Нами понимающе кивает на каждое слово. — К тому же… — Ещё один скользящий шаг. Её не перестаёт удивлять и будоражить тот факт, что он даже в неудобном на вид официальном хаори ни капли не теряет в скорости и бесшумности. По соседству с восхищением селится ревнивая, собственническая радость: никто, никто кроме неё не знает, каким может быть Гаара наедине и как он целуется.       — Мне не хватает… — Он уже на расстоянии дыхания и двумя пальцами приподнимает её лицо за подбородок, — времени с тобой.       Шутливый поцелуй в кончик носа действует до смешного сильно. От него непроизвольно опускаются веки, и дыхание останавливается в предвкушении. В наступившей тишине раздаётся какой-то щелчок, Нами приоткрывает глаза и вопросительно смотрит на Гаару. А он крепко сжимает ладони на её талии и щурится, словно пряча улыбку. В бирюзовой глубине разгорается дьявольская хитринка.       «Что он затевает?»       Горячие руки съезжают по её пояснице вниз, Нами вскидывает брови. Но не улыбнуться этому маневру невозможно. Когда Гаара без малейшего усилия приподнимает её и усаживает на стол, столь удачно освободившийся от бумаг, Нами совершенно не возражает, потому что следующий поцелуй не оставляет пространства для возражений.

***

      Тело Темари шло к кабинету Каге, а голова Темари шла кругом.       Всё менялось. Всё менялось для неё одной. Она не могла поверить, что через пару-тройку дней окажется в Конохе, станет женой Шикамару и шиноби другой деревни. Она знала, что всё сделано для её защиты, лечения и вообще блага людей Суны и Конохи, и сама на всё это согласилась. Она старательно обуздывала непокорную радость, вскипающую при мысли, что у них с Шикамару будет столько времени вместе. Только приближающийся момент расставания с Суной менее горьким от этого не становился.       То и дело Темари посещало желание всё отменить. Сказать, что она не готова! Что это плохой план! Наихреновейший! Ей нельзя быть вне Суны, она нужна здесь…       А в следующий момент хотелось скорее оказаться в Конохе и увидеть Шикамару. Как он лежит, растянувшись во весь рост, на крыше и смотрит на облака. Она подойдёт, а он повернёт голову и скажет: «О, это ты, проблемная женщина. Присаживайся, посмотри, какая рыбина во-о-н там в облаке. Даже две». И больше не будет никаких проблем…       Смешно! Надо сказать Гааре, что его план плохой! И разорвать все договорённости. Она — джонин Суны! Да, вещи собраны. Да, завтра с утра в путь, но… Невозможно, совершенно невозможно!       Будь её воля, Темари сегодня и на сто метров не приблизилась бы к кабинету Каге. Слишком велик был риск не совладать с искушением и начать умолять брата вернуть всё как было. Однако теперь туда гнала необходимость передать ему письмо от Шикамару, которое вечером принёс Каматари, а заодно и свои бумаги.       Подгоняемая мыслями, Темари то почти летела по коридорам, знакомым с детства, то замедлялась, осознавая, что скоро не сможет видеть их каждый день, и пыталась отпечатать в памяти каждый уголок. Она называла про себя всё, что видела на пути. И прощалась, прощалась.       Вот поворот к кабинету Гаары. Знакомая выбоина в стене. А вот тут выцарапана хулиганская надпись — это они с Канкуро развлекались, когда были шмакодявками. Вот вход в кабинет помощника. Нами нет на месте, да и ладно. А стол помощника тот же, что и много лет назад, — старенький, со сломанным нижним ящиком. Когда-то здесь сидел секретарь отца, печальный пожилой мужчина. Он ещё угощал их с Канкуро конфетами. Темари, когда подросла, поняла, что так он их жалел, сирот при живом родителе. А она, будучи мелкой засранкой, как-то даже поссориться с ним умудрилась, о чём потом жалела.       Всё это было таким обыденным и таким родным.       Вот дверь в кабинет Каге. Мощная, отделанная металлом. Такой она, наверное, была аж со времён второго Казекаге? Темари провела рукой по тёплому дереву, надавила на ручку из холодного металла, сжала её. В замке тихо щёлкнуло, но, полностью уйдя в себя, Темари этого не заметила и толкнула дверь, не стучась.       Вот он, кабинет отца, а теперь брата. Полупустой. Всё в нем как обычно, только бумаг стало меньше. Шкафы, пальма в углу, огромный стол в середине, Гаара целуется с Нами…       Стоп, чего? Чего?!       Темари, кажется, впервые удивилась чему-либо настолько сильно. Даже когда Гаара сделал ей предложение выйти замуж за Шикамару, она не испытала такого шока.       Первая посетившая её мысль была несколько абсурдна: «С каких это пор Гаара позволяет сидеть у него на столе?»       Вторая и третья тоже: «Это точно Гаара? Или мне кто-то подлил наркотик из кактусов?»       Темари зажмурилась, проморгалась и распахнула глаза пошире. Картинка не менялась.       Её младший брат! Суровый, холодный, равнодушный ко всему человеческому! Это же он сейчас прижимал к себе сидящую на его рабочем столе девушку и самозабвенно целовал её, гладя по щеке. Так нежно, как будто она самое драгоценное, что есть у него в жизни, и так чувственно, что сомнения в наличии у него совершенно человеческих желаний не оставалось. А Нами — чёрт побери, да это же действительно она! — прильнув к груди Гаары, сминала в руках ткань его хаори, словно прося ещё ласки. Эти двое были настолько увлечены друг другом, что чужого присутствия не заметили.       Темари ощутила, как горит её лицо. Образ идеального, рационального Казекаге пошёл трещинами и с громким звоном ухнул в пропасть. Похоже, она плохо знала и собственного брата, и его подругу. И, кажется, ей следовало покинуть кабинет до того, как они решат учудить что-нибудь покруче поцелуя. Теперь-то уж ни в чём нельзя быть уверенной.       Она не шелохнулась. Стояла на месте, расплываясь в широкой улыбке, и почему-то чувствовала себя свободной и умиротворённой.       А ведь это, пожалуй, правильно. Она уходит в Коноху, а рядом с братом остаётся не только близкий друг, верный союзник, но и любимый человек. Уж в том, что они друг друга любят, Темари ни на секунду не усомнилась, глядя на маленькую беззаботную шалость. Будь на их месте кто-то другой, она бы уже громко ворчала, осуждая легкомыслие и незапертую дверь. Но её брат, её маленький, вечно серьёзный брат, взваливший на себя судьбу деревни, впервые выглядел таким живым и счастливым. Темари не хотелось рушить эту магию.       В идиллию ворвался какой-то посторонний звук. Шорох позади. Темари рывком обернулась — пусто.       Так. Пора закрыть двери и оставить их. Никто не должен знать об этих отношениях. Она сделала шаг назад, аккуратно потянув за ручку. Но надо же было сволочному механизму громко заскрипеть именно в этот момент!       Оба шиноби разом повернулись. Нами бесшумно сползла со стола за спину Гаары с явным желанием провалиться сквозь пол. Темари теперь и сама с удовольствием куда-нибудь провалилась бы.       Один Гаара остался невозмутим. Нет, вы на него посмотрите только! Собран и возмутительно хладнокровен! Да только взгляд у него был туманно-рассеянный, волосы взъерошеннее обычного, а губы едва заметно припухли. Для внимательного взгляда сестры он не мог бы выглядеть более счастливым, даже если бы широко улыбался.       «Братишка… Я так за тебя рада».       — Темари?       — Гаара. Вот. Бумаги. Принесла, — объяснилась она, тыча пальцем в листы.       — Спасибо. Подпишу. — Он принял у неё документы. — Завтра утром здесь, верно?       — Да. Да. — Темари медленно пятилась. — Ну, я пошла, ага. Доброго, кхм, вечера вам.       — И тебе.       Она уже почти вышла, но передумала и обернулась:       — Совет на будущее: дверь запирайте! — И сбежала, не дав шанса ответить.       Шагая по коридорам в обратную сторону, Темари усмехалась себе под нос. А она ещё удивлялась, когда Гаара попросил найти ему второго секретаря на самые простые задания! Терялась в догадках, что же его сподвигло на оптимизацию спустя четыре-то года упорной работы в одно лицо. А вон что!       Вдруг Темари встала как вкопанная. Из-за поворота впереди доносились короткие жалобные всхлипы, такие прерывистые, словно их безуспешно подавляли, а они рвались наружу. Так-так. Она быстро свернула налево. В груди наливалось свинцом нехорошее предчувствие, а в памяти молнией пронёсся звук щелчка.       О нет, нет, Темари! Мать твою, Химе! Дело не в том, что Гаара забыл закрыть дверь, а в том, что она забылась и… А теперь…       Темари почти бегом завернула за угол. Девушка с каштановыми волосами, одетая в форму чуунина, сидела на низкой ступеньке, обхватив колени, и давилась рыданиями.       — Мацури, — присела перед ней Темари.       «Сохранять спокойствие. Спокойствие. Это всего лишь Мацури, она часто хнычет».       — В чём дело? Что у тебя случилось?       Мацури замотала головой и зарыдала громче прежнего. Темари стало жаль её, и она приобняла девушку за плечи. И сквозь всхлипы, наконец, расслышала: «Гаара-сама, он… Он и…».       Ей не померещился тот шорох.       — Мацури, — проговорила Темари резче, чем хотела. — Что ты видела?       — Я видела… Когда ты открыла дверь… Видела Гаару-сама и…       — Всё, молчи. Поняла. Посмотри-ка мне в глаза. Ты никому, никогда не скажешь о том, что видела, — с нажимом проговорила Темари. — Поняла меня? Никаких имён. Никогда, никому. Если в тебе есть хоть капля искренней любви к нему, ты не станешь трепаться. Поняла?       — П-п-поняла.       — Поклянись, Мацури! Поклянись мне.       — Клянусь, Темари-химе. Я никому не скажу. Я не хочу навредить… Я никогда!       Темари заставила её повторить это ещё раза три. Потом проводила до туалета, помогла умыться и ушла. Работать жилеткой она не собиралась по той простой причине, что не умела. Она просто надеялась: Мацури — девочка добрая, преданная и зла не сделает. Было бы гораздо хуже, будь это кто-то другой.